Конфликт технологий

Думаю, что эволюция журналистики и профессии зависит от нескольких важных факторов. Прежде всего, от того, как будет меняться общество, в котором практикуется массовая коммуникация. Все-таки, пресса -- это определенный социальный институт с нормативной ролью (или несколькими ролями), медиатизация культуры -- это не просто так, по желанию художника, это следствие необходимости социального распространения и адаптации культурных практик и культурных объектов.

Очевидно, что будущие изменения в институте прессы и журналистики прежде всего будут инспирированы социальными практиками, политикой, отчасти законодательным регулированием.

В обществе (если мы говорим сейчас о российском обществе) присутствуют одновременно несколько важных трендов, определяющих его изменения и изменения институтов -- в том числе прессы/журналистики.

Первый тренд -- к авторитарной консервации, при которой СМИ (и журналистике) отводится роль, схожая с той, которая была у советского варианта института (агитация, пропаганда, организация); однако, изменившиеся идеологические и демографические условия не позволяют полностью и окончательно подчинить все каналы медиа-коммуникации. Более того, наличие альтернативной, «свободной» прессы и социально озабоченной, политической, расследовательской журналистики, хотя и неприятно имеющемуся режиму, в какой-то степени и необходимо -- как имитация сохранения гражданских и политических свобод.

Под воздействием этого тренда усиливается давление как на институт СМИ, так и на журналистов, сохраняющих преданность социальной функции профессии, профессиональным ценностям и этике; растут ограничения и требования регулирования. Фактически, в абсолюте этого тренда «журналистом» является тот самый «наемный работник дяди», о котором любит говорить замминистра связи и массовых коммуникаций Алексей Волин, «который делает и пишет то, что ему говорит дядя, который ему платит деньги». «Дядя» при этом -- либо государство, либо уполномоченный им частный агент максимальной лояльности.

Второй тренд -- перпендикулярный, если не противоположный первому -- продолжающаяся, несмотря на не самые позитивные условия, адаптация России и ее общества к глобализации, прежде всего в области технологий и движения информации. Россия, несмотря на консервативный политический тренд, настаивает на необходимости инновационного развития (под контролем государства, что, конечно же, не самый правильный вариант); такое развитие невозможно без контекста глобальных изменений, без обмена информацией, знаниями, культурой, практиками с внешними странами и культурами.

В рамках этого тренда, институт СМИ и профессия журналиста меняется в соответствии с общемировыми тенденциями -- с небольшим запозданием (сказывается привычка к заимствованию, а на него нужно время). Поскольку действия в рамках этого тренда приходится «согласовывать» с ужесточающимися условиями (которые возникают в результате первого из названных), развитие и модификация происходят прежде всего в «новых медиа» -- как по каналу распространения, так и по форме коммуникации. Фактически, избегая прямого столкновения с ограничениями, профессия «перетекает» в соседние, связанные институты и практики -- образование, городскую культуру, детское развитие, социальные сервисы, благотворительные фонды хоть с какой-то гражданской составляющей и т.д.

Третий тренд -- свойственный России во все времена с эпохи Петра Первого. Это такое многогранное, неровное, постоянно впадающее в рефлексию догоняющее развитие. При всех приступах патриотизма (лучше сказать -- шовинизма), российский социум постоянно мечется между «комплексом превосходства» (выражаемом в фразе М.Задорнова «американцы туп-ы-ы-ы-ы-ые» и постоянном самоубеждении, что «зато мы делаем ракеты»), и «комплексом неполноценности» («вот, в нормальных странах…» -- с имплицитным признанием ненормальности России). Эти комплексы уживаются в головах людей совершенно спокойно -- являясь коммуникационным признаком догоняющего развития, которое объясняется не реальным отставанием, а многолетним движением «в сторону» от «нормального мира». Схожие проблемы есть и в Китае, и в Иране.

Проявления третьего тренда отчасти имеют анекдотический характер, если их наблюдать извне. При этом, оговорюсь, в рамках проектов таких «проявлений» (RT, Russia beyond the headlines -- государственные; есть также ряд частных) встречается и качественная журналистика, и ниши, в которых можно реализовать ценности профессии и даже остаться в рамках профессиональной этики. Стремление одновременно «быть как развитые страны» и оправдаться за то, что Россию «умом не понять и аршином не измерить» создает шизофреническую версию журналистики. Однако, как только давление политической сферы изменится -- особенно, в случае появления оснований для новой «разрядки» -- именно эти сегодняшние бастионы пропаганды могут неожиданно стать местом, где, как и в советское время в «Московских новостях», журналистика неожиданно расцветет.

Необходимо также учитывать, что, одновременно, российский потребитель переживает значительные изменения в собственном медиапотреблении -- все больше информации он получает из интернета (даже если не верит ему, или не фиксирует, что это именно интернет, или не опознает источник при получении информации «из вторых рук»). В отличие от 2000-х годов, все больше глобализированной, созданной вне российских цензурных и «нравстенно-законодательных рамок» становится доступно и потребляется.

Мне трудно прогнозировать, куда выведет кривая дорога взаимодействия этих трендов; скорее всего, в целом будет превалировать первый тренд, который будет «поджимать» второй (провоцируя, отчасти, всякие странные гибриды журналистики и активизма) -- а третий будет жить себе в сторонке, ожидая изменений.

Насколько российская журналистика будет развиваться -- с технологической точки зрения -- в русле мировых трендов (в том числе и названных вами)? Скорее всего, такие новации если и будут проявляться, то в замедленной, отложенной форме. Финансирование СМИ и тем более инвестиции в технологии явно не находятся в приоритете у медиа-бизнеса, который испытывает сложности по всем фронтам дохода -- от рекламы до подписки, от спонсорства до государственных грантов. Некоторые «прорывы» могут возникнуть, но они не будут иметь объективного характера, т.е. связанного с наличием спроса на соответствующие технологии со стороны потребителя; скорее, если они придут в российские СМИ, то через «хотелки» менеджеров или особо продвинутых начальников.

-- Что наиболее сильно поменяли новые технологии в медиа - принципы создания продукта или принципы его потребления? Что из ключевого в каждом из этих принципов они поменяли?

Принципы потребления изменились больше, чем принципы создания продукта. Скажем так, если в области потребления произошли тектонические изменения, всплыли целые небывалые «континенты», то в области производства скорректировали процедуры, рутины, количество рабочей силы на единицу, редакционные требования и тайминги -- но суть и форма осталась прежней. 99% профессионального медиа-контента производится в рамках традиционных редакций (для периодических СМИ), традиционных продюсерских компаний (для вещательных СМИ).

Изменения в потреблении связаны прежде всего с появлением и массовым распространением интерактивных медиа (это не только интернет-СМИ и видео, или социальные сети, но и компьютерные игры, мобильные приложения, сервисы с большой долей медиа-контента и т.д). Доля потребления таких видов медиа всего одно поколение назад (15 лет) была настолько мала, что ее даже не учитывали. Сегодня, примерно 50% населения планеты так или иначе взаимодействует со своими медиа.

Второе важнейшее изменение в области медиа-потребления -- концентрация и одновременное распыление медиа-потребления в девайсах. Если телевизор и радио (с которым мы заканчивали ХХ век) были gatekeeping устройством, то компьютер, планшет, мобильный смартфон -- это анти-gatekeeping, потому что они -- по желанию пользователя -- могут оснащаться любыми инструментами доступа даже к заблокированному контенту. Хотя многие исследователи медиакоммуникаций до сих пор спорят о том, как относиться к этому изменению -- как к количественному (т.е. рост количества «компьютеров», примерно как рост количества печатных изданий в ХХ веке), или как к качественному (меняющему естество процесса). В принципе, разница между двумя позициями в том, возможен ли «откат» от существующего положения и как к такой возможности отнесутся потребители -- количественный рост может остановиться и пойти вспять без особых проблем (на смену дефициту приходит избыток, потом общество «успокаивается» и выбирает некую разумную середину между мало и много); качественный переход настолько меняет и поведение, и отношение человека к продукту, что любые ограничения -- реально любые -- будут восприниматься как «трагедия», и могут привести к непрогнозируемым, в том числе социально-политическим последствиям.

-- Как, на ваш взгляд, будут меняться традиционные формы искусства (например, театр, балет и опера) под воздействием технологий?

Как и с другими технологиями, которые возникали по мере многостолетнего существования performing arts -- с некоторым запозданием, они будут включать в свое действие новые технологии сначала как артефакты, потом -- как органичную, зачастую определяющую деталь, и, в конце концов, «переварят» ее и согласятся с ее существованием.

Для performing arts до сих пор интернет и цифровые технологии вообще -- это лишь способ распространения «скудной версии» себя, примерно такой же, каким были радио и телевидение в 1930-2000-х. Да, возникают некие неожиданные формы, растущие одновременно из доступности технологии и глобализации -- такие, как прямые трансляции спектаклей лучших театров на 4К экранах с полноценным пространственным звуком (а, может, в трехмерном варианте). Вполне может быть -- в результате развития технологии -- голографическая трансляция театрального, оперного, балетного представления, которая вообще максимально приближает потребителя к отдаленному (и, возможно, никогда не доступному) месту, где совершается представление. Однако это, все-таки, просто телевизионная трансляция. Изменения, которые должны произойти в самом театре -- минимальны; они носят примерно такой же косметический характер, какой случился в новостных редакциях в связи с переходом на распространение через интернет.

В целом, как мне кажется, нормальный консерватизм performing arts еще долго будет «думать», что можно сделать с имеющимися возможностями технологий -- и, вполне вероятно, просто не примет их, предпочитая физический контакт с публикой.

-- Какие, на ваш взгляд, компетенции будут востребованы в ближайшем будущем? Какие профессии будут развиваться? Что “человеческого” незаменимого в них останется? И то, что будет заменено роботами - сможет ли полноценно функционировать без человека?

Я отношу себя к кибер-оптимистам; на мой взгляд, совокупность усилий по созданию искусственного интеллекта, роботов-заменителей и дополнителен человека, алгоритмической реальности и других способов освободить человека от монотонного, тяжелого и низкоквалифицированного труда -- это правильное, позитивное направление. К счастью, оснащенное опытом индустриальной и постиндустриальной революции в области занятости, статусов и мотиваций, человечество подходит к новому витку освобождения человека с более трезвым разумом.

Механические и электромеханические устройства освобождали людей от функций «изготовителей» одинаковых вещей; роботы и алгоритмы первых поколений (до 2010 года) обеспечивали новые «заменяющие формы» (большая точность, большая скорость, большая безопасность, большая автономность и т.д.), однако не могли и пока не могут предложить замену когнитивным и творческим способностям человека. Также более или менее очевидно, что эмпатические специальности и профессии тоже почти не поддаются алгоритмизации -- можно сделать робота-диагноста и робота-хирурга, но никакой робот или алгоритм не сможет в ближайшем будущем оценить психологическое состояние пациента и принять на себя ответственность за те или иные действия.

Судя по всему, именно тут и будет основной «рубеж сопротивления» настоящих человеческих профессий.

Журналистика -- называемый этим словом набор информационно-коммуникационных профессий -- защищена от исчезновения именно эмпатией, которая является необходимым элементом коммуникации. Все, что не должно содержать «отношений», все, что не связано прямо с сферой персональной, групповой, социальной ответственности -- не может быть перепоручено роботам (тем более, автономным роботам, которые действуют вне человеческого контроля), как минимум, до адекватной коррекции законодательства. Человек-хирург, принимая вас в операционной, несет сложную морально-нравственную и юридическую ответственность за свои действия, за правильность диагноза, за точность дозировки лекарств, за точность команд персоналу. Чтобы модернизировать законодательство, которое будет учитывать роботизированную медицину (и определять ответственность -- то ли робота, то ли его производителя, то ли регулятора здравоохранения, который предписал определенные правила) -- потребуются десятилетия работы законодателей.

Применительно к роботизации информационного процесса -- во-первых, она уже частично случилась. Как говорит Тим О'Райли - «искусственный интеллект -- это человечество, объединенное ресурсами интернета и дополненное доступом к данным, которые не могут уместиться ни в одной голове, ни даже во всех головах всех людей вместе взятых». Обеспечив объединение с помощью глобальной сети половины человечества, мы получили «глобального информационного робота». Как скоро он научится -- при нашей помощи и содействии -- находить, описывать, упаковывать и сообщать кому это нужно -- любую информацию, -- мне неведомо. Но -- теоретически -- для этого нет никаких препятствий. Сможет ли «он» делать это без вмешательства человека, заменяя журналиста и редактора -- в определенных, шаблонных случаях, вполне возможно. В сложных, конфликтных, этически неоднозначных случаях -- нет. Именно по причине законодательного и нравственного регулирования, которое пока -- пока! -- предполагает наличие физической личности, которая полностью осознает груз ответственности.

Я не считаю себя специалистом в той области, которую активно эксплуатирует АСИ и руководитель направления «Молодые профессионалы» Дмитрий Песков. Развитие и востребованность профессий связаны с таким огромным количеством социальных, экономических, исторических, образовательных факторов, что уровень определенности заведомо будет «туманно».

С определенной степенью уверенности можно сказать, что при сохраняющихся трендах и темпах технологического развития, в пределах 20 лет будет происходить не вытеснение определенных профессий (журналистов, работников культуры), а их «амальгамация» (смешение друг с другом) и «аугментация» (то есть внесение в квалификационные требования дополнительных, прежде всего «цифровых» компетенций). Примерно так появились data journalists, visual communications designers, service designer, UX/UI design и другие специализации.

Михаил Калашников. Руководитель новых проектов мобильного издательства Tribuna Digital, R&D в Sports.ru, создатель блога о технологиях в медиа Media Skunk.

-- Какой, на ваш взгляд, в будущем станет роль человека в медиаиндустрии? Какие из своих функций он окончательно переложит на машину, а какие не сможет?

Проще перечислить, что точно останется человеческим.

Человек точно не переложит на машину получение удовольствия от контента. Хотя сам процесс потребления она, безусловно, ему упростит до предела (как это сейчас делает Google Translate для иностранного языка).

У машин пока что всё плохо с чувством юмора и прекрасного. Уже, конечно, разрабатываются сервисы, которые меняют стиль готового текста в нужную сторону, но оригинальная манера еще долго останется ценностью.

Пока что машины не очень хорошо создают что-то радикально новое: форматы, целые медиа, новые машины и новые способы их использовать. Но не готов поручиться, что так и будет дальше.

-- Какие технологические инструменты, использующиеся в медиа сейчас, вы можете назвать наиболее перспективными и каковы перспективы их развития? Какие, наоборот, считаете переоцененными?

Перспективнее всего -- разнообразная аналитика производства и потребления контента. Полноценного понимания, как аудитория взаимодействует с контентом, у журналистов всё еще нет. Впрочем, и понимания, как эффективно пользоваться аналитикой -- тоже; здесь явно еще многое предстоит улучшить.

Большие перспективы у любых технологий, которые делают дешевле производство, повышают качество и скорость подготовки продукта. Скажем, было бы здорово заменить человека-видеооператора на умного дрона. Но есть и менее яркие примеры: скажем, всё больше становится разнообразных «виртуальных помощников», где люди или роботы быстро и дешево решают типовые задачи медиа. «Wonder» askwonder.com - самый известный, наверное.

На данном этапе явно переоценены сложные интерактивные лонгриды -- производство их стало проще, но тем, оправдывающих формат, по-прежнему исчезающе мало. Боты и VR тоже пока не выглядят достаточно большими платформами, скорее чем-то переходным.

-- Что наиболее сильно поменяли новые технологии в медиа - принципы создания продукта или принципы его потребления? Что из ключевого в каждом из этих принципов они поменяли?

Здесь хочется вас отослать к моему вдохновителю и заочному учителю Андрею Мирошниченко, он много писал об «освобождении авторства». Если выбирать самое главное:

1) «широковещательная модель» (контент производят немногие, владеющие стредствами дистрибуции) сменилась ситуацией, когда автором или соавтором может быть каждый;

2) дистрибуция зависит теперь от контента напрямую, он все больше отделяется от своего производителя;

3) контент «сам» находит своего потребителя, если этот потребитель в принципе существует (о механике этого «вирусного редактора» как раз Мирошниченко пишет лучше всего);

4) недостаток контента сменился его избытком, теперь самым ценным ресурсом становится внимание человека.

-- Получается, что больше изменились все-таки принципы создания продукта, верно? А принципы потребления стали соответствующими.

Потребление меняется примерно так, как это исторически случилось с едой.

Сначала еды было мало, важно было просто что-то сделать съедобное из того, что было. Потом еды стало много, люди стали выбирать максимально вкусное - отсюда фаст-фуд, снеки и ресторанная кухня. Не так давно люди поняли, что еда влияет на них не только вкусом (непосредственным восприятием), но имеет и долгосрочные последствия (здоровье, влияние на тело). Вот-вот этим начнут заниматься и медиа.

-- Как думаете, появится ли такое контентное разделение в медиа на разделы робо-журналистики и "человеческой", может быть, даже каждая из них начнет развиваться дальше по своему отдельному пути?

Не думаю, что кому-то захочется читать что-то полностью роботизированное - в ситуации избытка контента никто не хочет употреблять низкосортное. Я скорее верю в модель «дорисовки»: роботы будут проводить ресерч по теме, компоновать, а человек - добавлять штрихи поверх, как шеф-повар. Авторы могут стать алгоритмами, но редактор в любом случае будет востребован.

-- Как, на ваш взгляд, будут меняться традиционные формы искусства (например, театр, балет и опера) под воздействием технологий?

Их смысл и ценность как раз в том, что они не меняются. В ситуации «шока настоящего» старомодность, история и ностальгия ценятся все выше - это константы, на которые можно опереться. Интерес к истории появился в XIX веке как раз в ответ на быстрые изменения (до этого, например, старые здания не ценили и сносили при любом случае). Но если тогда искали древности, пирамиды и античность, то сейчас ностальгическую опору ищут не то что в 1990-х, а уже и в 2000-х.

-- Какие профессии будут развиваться? Что «человеческого» незаменимого в них останется? И то, что будет заменено роботами - сможет ли полноценно функционировать без человека?

Тут есть довольно простой тест. Попробуйте описать типичный рабочий день для какой-то профессии. Чем подробнее получается описать, тем легче будет превратить это в алгоритм для робота.

Точно будут востребованы:

· те, кто создают развлечения (это не только искусство и журналистика, но и маркетинг, и архитектура;

· те, кто управляют сложными системами, где сочетаются люди и технологии - причем их человеческие качества и умение проявлять лучшее в других людях будут важнее холодного менеджмента (продакт-менеджеры, продюсеры, креативные директоры, топ-менеджеры и предприниматели);

· те, кто делают роботов;

· те, кто занимаются предельно человеческой, ручной, имеющей осязаемый результат работой - уникальные вещи будут нужны все больше, когда типовые вещи смогут делать роботы.

Ну и всем вообще понадобится:

· уметь мгновенно изучать что-то новое;

· уметь взаимодействовать с людьми, алгоритмами и роботами;

· не бояться изменений.

Андрей Мирошниченко, российский журналист

- Каким, на ваш взгляд, станет в будущем роль человека в медиаиндустрии?

С точки зрения футурологии всегда очень важно описывать горизонт будущего. О каком будущем мы говорим? Через 5 лет? Через 10?

- Точно не 10, такие прогнозы сложно делать.

Мы должны понимать будущее как градацию изменений. Больше не будет такого будущего, при котором перемены произошли, потом всё стабилизировалось и что-то постоянно происходит. Предыдущие эпохи были, скажем, более или менее стабильны: изобрёл человек паровую машину, и 50-100 лет были паровые двигатели. Сейчас все эпохи сжимаются, единственное стабильное, что остаётся - это перемены. Поэтому говорить о каком-то стабильном состоянии будущего мы не можем, а можем о череде предстоящих изменений. Соответственно, при таком методологическом подходе роль человека в медиа будет изменяться. Причем его роль не только как производителя и распространителя, но даже и как потребителя контента.

В первую очередь будет меняться роль человека как распространителя контента. В принципе эту роль уже выполняют технологии. В общем-то, сам человек контент уже не доставляет: нет почтальонов, нет спикеров, нет геральдов, которые на площади зачитывают постановления князя. Сначала была письменность, потом почта, потом газеты и интернет. Сейчас мы входим в фазу, когда технологии начнут конкурировать с человеком за производство контента. Я вас могу отослать к моей статье про робота-журналиста, там я подробно разбираю то, в каких сферах робот уже вытесняет человека.

Часто говорят, что робот не может вытеснить человека в творчестве, что он может обрабатывать статистические данные, но не понимает прекрасного. Это так, но пока. Но они могут замерять реакции человека, банальные «лайки» и «репосты». Статистика реакции человека дает нам представление о том, что ему нравится. Это уже делают Facebook, Google. Они понимают, что человек придерживается определенных взглядов, социально-демократического профиля. Исходя из этих данных Facebook может показывать, а в будущем и производить контент, который с большой вероятностью интересен людям определенного профиля. Более того, анализируя заголовки, слова, используемые в заголовках, компьютер сможет понимать, какие слова надо использовать, чтобы они понравились. Это не творчество и не понимание прекрасного. Это измерение того, как реагируют люди. Может, в немного извращенном виде, творческая функция роботу тоже будет доступна, это уже видно сейчас. Возможно, компьютеры будущего смогут обрести интуицию и понимать те вещи, которые сейчас присущи только человеческому сознанию.

Если мы пройдем в будущее еще дальше, то с большой вероятностью столкнемся с тем, что технологии начнут замещать человека. В целом эволюция идет путем замещения и расширения человеческих функций машинами. Молоток - это «расширение» руки, нож - это «расширение зуба», очки - расширение «глаза», а телевидение и интернет - это «расширение» нервной системы до масштабов планеты. В этой логике все функции будут постепенно переходить к технологиям, к машинам, и уже появляются алгоритмы, которые замещают человека в сети. Наши профайлы - это наши виртуальные персонажи. Пока что в нас нуждаются как в операторе, и мы управляем своим профайлом, но профайл - это улучшенная копия нас. Она лучше питается, посещает интересные места, читает книги. Мы это делаем в рамках социализации. Специальные алгоритмы в этом нам должны помочь. Думаю, скоро появятся алгоритмы, которые будут продолжать деятельность в социальных сетях от нашего имени. Например, когда мы пошли на работу или легли спать, профайл продолжает беседовать с другими людьми, флиртовать, ставить лайки и т.д.

Эта экосистема является основой для бизнеса. Сообразно нашим предпочтениям Facebook показывает нам рекламу. Продают тоже роботы. Алгоритм считает, что нам может быть потенциально интересно и показывает рекламу. И если алгоритмы будут в сети вместо нас, а другие алгоритмы будут продавать, то они будут продавать нашим роботам, а не нам. Возникает такая замкнутая экосистема: роботы распространяют информацию, производят ее и потребляют. Они это делают, симулируя человека. Но на каком-то этапе возникнет вопрос: зачем вообще нужны люди, если роботы симулируют активность, что-то продают? Эта экосистема должна стать самодостаточной. Это разновидность культа машины. Вообще, любой анализ медиа в цифровую эпоху, сделанный на длинную перспективу приводит нас к сингулярности, бессмертию и культу машин.

С физическим трудом это фактически произошло, социальная презентация тоже будет переложена на алгоритмы. Кстати говоря, фантастические фильмы хорошо описывают эту ситуацию. Фильм «Матрица» известен; есть фильм про клонов, где люди сидят дома и ничего не делают.

Если мы каждую человеческую функцию перекладываем на машину, то что же остается человечеству? Что человеческое не переходит к машине вообще? Ответ о творчестве спорен. Единственное, что скорее всего не переходит к роботу - это удовольствие. Такая версия будущего тоже в классических произведениях описана. Поэтому медиа будущего - это то, что должно доставлять удовольствие человеку, очищенному от всяких других забот.

- С профессиональной точки зрения, что человек будет делать в медиа? Что ему останется?

В американских СМИ роботы уже делают экономические отчеты. Они анализируют большой объем данных и, имея большую статистическую базу, могут понять, насколько конкретная прибыль для данной компании является заметной относительно ее же прошлых периодов, деятельности в этом квартале других компаний. Все эти сопоставления роботы уже делают. Они способны это описать не очень литературно, но достаточно для принятия людьми решений. Конкуренция человека-экономиста и робота - это не вопрос будущего. И ее уже выигрывают роботы.

Сможет ли робот написать очень хороший творческий материал? Вопрос надо ставить по-другому: сможет ли он описать какие-либо события достаточно для понимания? Не на уровне писателя уровня Набокова или Толстого, конечно. Если робот это сможет делать, то главным становится не качество написания, а количество заметок, которое он способен выдавать. По разным данным, робот способен написать от 10 заметок в секунду до 10 заметок в минуту. Редакция покупает такую программу, скармливает ей лексику, и робот пишет заметки со скоростью пулемета. А поскольку в современной экосистеме интернета нужно обеспечивать постоянный оборот контента, то оказывается, что количество приемлемо написанных заметок куда важнее качества.

По такому же принципу роботы пишут криминальные и метеорологические отчеты. То есть, везде, где есть обновляемая база данных, робот, обладающий определенным алгоритмом, уже опережает человека.

И спорт. Любопытно, что ни один спортивный журналист не станет писать заметку про детские лиги, а робот - ему все равно. Он обладает набором образов, спортивным сленгом. Заметка, написанная роботом, представляет такую же ценность, как и написанная человеком.

Дальше будет происходить конкуренция творческая. На определенном этапе развития роботожурналистики ценностью человеческой журналистики станут ошибки и корявость. Намеренно сделанная «корявая» фраза или даже ошибка станет фактором в добавленной стоимости. Сейчас появляются этические требования: редакция должна указывать, написана статья роботом или человеком. Робот не умеет ошибаться до тех пор, пока он не обучен этого делать, чтобы еще лучше симулировать человека. Эта идея шероховатости будет достаточно важной, она будет признаком человечности.

Сейчас в России в журналистике не очень много роботов. Они есть в Интерфаксе, в Sports.ru. Потихоньку роботизация приходит. Сейчас важно быть в первых рядах. А вот в конце роботизации можно быть в последних рядах. Ценностью для потребителя станет человечность. И тогда корявость, может быть, медленность, некоторая спонтанность, станут потребительской стоимостью. Эти признаки через 10 лет станут признаком человеческой журналистики. Но контент, кроме человека, также будет потреблять и робот.

- То есть, получается, что количество информации будет только увеличиваться, ее будут производить роботы и они же будут делать дайджесты, подборки. Объемы будут расти.

Тенденция про объемы была замечена еще до интернета применительно к клиповому мышлению в связи с телевидением. Сокращается так называемый спэн (span) - период, когда человек может концентрироваться на какой-то теме. Книжная культура Гуттенберга требовала от нас длительного усидчивого погружения в предмет. Книга - признак знания, а умный -- тот, кто может два часа что-то учить. Время, потраченное на одну тему, было признаком качества ума. Сейчас это уничтожается культурой гипертекста: в интернете мы можем перескочить по ссылке на другую тему. Это сокращает время на чтение. Это глобальная тенденция. Информации мы потребляем намного больше, но вся информация короче, чем раньше. Естественно, это будет продолжаться.

Мы переходим от потребления порционного к потреблению потоковому. Раньше нужно было собрать новости за день, упаковать и опубликовать их в газете или рассказать в эфире. Технические обстоятельства, такие, как печать в типографии или выход передачи в определенное время, заставляли нас ставить точку. Старые СМИ были порционными, это было определено технологией доставки. В интернете нет таких ограничений. Любой контент существует в виде потока. Это довольно стрессовая ситуация, в том числе для редакций старых СМИ и для потребителей. Последним привычно потреблять истории, в которых поставлена точка. В реальности же они продолжаются постоянно. Современные медиа своим потоковым режимом адекватны реальности. Квантирование информации более удобно. Сейчас искусственно поддерживают т.н. лонгриды, но, скорее всего, интерес к ним существует больше у самих журналистов. Исследования показывают, что среднестатистический человек равнодушен к лонгридам. Он может отметить, что они молодцы, поковырялись, но с точки зрения реального потребления это не нужно. Измельчение информации удобно для потока.

Известно, что, по подсчетам, в один из прошлых годов человечество произвело столько же информации, сколько за всю предыдущую историю, а через пару лет это количество удвоилось.

- Вы говорите, что в редакциях, несмотря на все эти факторы, есть мода или запрос на что-то человеческое. Можно ли сказать, что все эти компьютерные изменения все равно заточены под человека?

Журналистика в целом превращается в маркетинг. Во-первых, она все больше и больше обслуживает корпорации. Кроме того, каждая статья должна уметь продать саму себя. Вырастает конкуренция за время человека. Раньше объектом конкуренции был контент, например, какой-то эксклюзив или оперативность новостей. Теперь же конкуренция строится на времени потребления. Не так важно, какого качества статья у тебя есть, а важно, сколько на нее времени потратит читатель. Вот показатель успешности работы медиа. Это статистическая величина, она привязана к бездушным числам.

Это то, что могут делать роботы и то, что движет рынком. Невидимая рука контента управляет аудиторией и успешностью редакции. Важно, чтобы аудитория знала, что редакция являет собой некий бренд, например, пишет коммерчески серьезные материалы или о спорте, или что добывает новости первыми, имеет доступы к политическим элитам.

С точки зрения коммерческой статистики лонгрид неэффективен. А для маркетинговой составляющей он важен. Он показывает, что редакция может делать серьезные материалы. Это сфера самопрезентации. На реальную статистику времяпровождения читателя это не влияет. Все, что раньше было сердцем журналистики, теперь переходит в сферу продвижения. Довольно трудно эту вещь измерить в деньгах. Она нужна, чтобы показывать ее рекламодателям. Контент перестает быть товаром, он становится символом, что медиа все еще остается медиа.

- Получается, что роботы будут «на подхвате» у основных работников, например, тех, кто может придумать идею для лонгрида?

Пока да. Но если будет сайт, у которого будет огромная база данных интересов всего человечества, он будет уметь хорошо переводить на все языки, у него будет статистика лайков заголовков, то он придумает идеальный заголовок с гарантированным лайком от миллионов людей. Когда это произойдет, и робот сможет делать десятки единиц такого контента в секунду, вся публика уйдет туда.

Является ли этот робот помощником редактора? Трудно сказать. Не будет редакторства -- будут программист и инвестор. Функция редактора будет не заменена, а просто вычислена. Это не в помощь журналистике. Сейчас роботы вытесняют людей в криминалистике, метеорологии. Потом они вытеснят колумнистов, редакторов. Постепенно, двигаясь от простого к сложному, роботы заменят все эти профессии.

- Про компетенции, про профессии. Вы говорите, что совсем человеку не останется места. Но что-то же должно остаться?

Почему должно? Нет, не должно (смеется). Если исходить из того, что закончится этап эволюции, то замена произойдет полностью. Или нужно сокращать временной промежуток, о котором мы говорим.

- Думаю, что три года.

У нас отношение к интернету и новым технологиям инструментальное. Мы думаем, что это как молоток, и им можно забивать гвозди. Такой подход неправильный, особенно для людей, работающих в медиа. Это подход инженера, который хочет создать устройство и потом его использовать. У нас в политике так же подходят к электорату. И это так, люди - это инструмент.

Правильный подход не инструментальный, а экологический. Медиа - это экосистема. В ней функционируют и взаимодействуют организмы. Журналист, как натуралист, должен понимать ее законы, ее самочувствие, видеть, кто в ней эволюционирует и добивается успехов. Если в инструментальном подходе можно сделать сайт и радоваться этому, но на деле этот сайт устареет за месяц, то экосистемный подход помогает понимать, куда двигается система в целом.

Экосистема затраченные усилия не учитывает. Для некоторых старых СМИ единственным источником доходов являются расходы инвестора. Ценность смещается с контента на время, причем не журналиста, а читателя. Является ли продукт текстом или картинкой, -- не так важно. Возникает вопрос, связанный с мультимедийной компетенцией. Если раньше российская журналистика была литературоцентричной, потому что она возникла из Пушкина, Белинского, Гоголя, Огарева и Герцена и журнала «Полярная звезда», то современная журналистика вообще достаточно равнодушна к текстам. Золотые перья больше не нужны. Журналист превращается в дирижера или инженера, который конструирует материал из разных материалов и сред и управляет им. Продукт журналистики больше не статья, а проект. Понимание всего этого и приходит, когда относишься к медиа как к экологии.

Акцент смещается с текстов на эффективное донесение до аудитории, захват ее времени. Каждый следующий этап не отрицает, а поглощает предыдущий. Текст, конечно, остается, но акцент переносится на уровни подачи и становится одним из элементов произведения.

- И какие инструменты наиболее эффективны?

В ближайшее время это инструменты, основанные на тексте, но не линейный текст. Что-то, сделанное из слов: заголовки, подписи, цитаты, твиты. Анонс сейчас является наиболее ценным элементом журналистики. Его задача - содержать в себе все самое интересное. Следующая компетенция -- это умение комбинировать текстовые элементы с визуальными. С гифкой, картинкой, инфографикой. Я называю это контентный дизайн. Задача журналиста - создать контент из элементов.

Андрей Себрант, маркетинг-директор «Яндекса»

- Как, на ваш взгляд, в ситуации довлеющих скоростей цифровых изменений, технологии и творчество взаимодействуют с философской точки зрения? Что изменилось принципиально с времен работы Беньямина и его «ауры художественного произведения»? Что первично - технология или человеческая «аура» медиапродукта?

Сразу оговорюсь, что я излагаю лишь свои личные взгляды, если я буду обосновывать каждый пункт, то мы дальше первого вопроса не уйдем. Это будет лишь мое не очень глубоко аргументированное мнение, я не утверждаю, что это общепринятая точка зрения в «Яндексе» или экспертном сообществе. Я высказываю своё личное мнение, иногда основанное на «спинномозговых» ощущениях, а не детальном квалифицированном научном анализе.

У меня есть ощущение, что защищенным от нашествия технологий является наиболее «интимное» и очень персонализированное искусство. Приведу пример из реальной жизни. Я знаком с человеком, который совершенно не рискует тем, что какие-либо технологии повредят её «карьере» в такой области работы со стеклом как лэмпворк. Она делает очень красивые бусины, кулоны, броши и т.д. Используя 3D-принтинг сделать копию её брошки ничего не стоит. Но я понимаю, что все люди, которые у неё покупают - зная её лично, следящие за её блогом - копиями не заинтересуются. Они покупают работу, в которой есть «тепло рук» её создателя. Повторить работу художника технология может уже сегодня (и кто-то, возможно, купит и такое), но клиенты моей знакомой покупают конкретно её работу. Человек, который собирается в бар на концерт любимого музыканта, идёт слушать именно этого музыканта, хотя уже сейчас сделать синтезированный компьютером джаз легко. Я сам слушаю сделанную нейронными сетями музыку, но это не отменяет моего желания посидеть под живую музыку в баре. Чем больше вклад конкретного человека в продукт, тем менее с ним конкурентны технологии.

Например, я считаю, что большая часть журналистики бессмысленна, потому что люди туда особо ничего не привносят. Я твёрдо уверен, что комментарии к футбольному матчу гораздо лучше, качественнее и интересней сделает хорошо обученная программа, которая точно знает и успевает анализировать, что происходит на поле со всех ракурсов - современные средства распознавания изображения позволяют это с очень высокой точностью и надёжностью проделать. Эта программа имеет доступ к базе данных обо всем: игроках, стадионе, погоде, и при этом не может ничего перепутать. С помощью технологий речевых (думаю, в 2017-2018 годах) эта программа мне ещё и приятным голосом очень эмоционально это расскажет. И мне тут никакой Василий Уткин уже не нужен.

- В журналистике ведь есть лидеры мнений, колумнистика, это всё, наверное, всё равно останется?

Да, колумнистика останется. Я имею в виду скорее репортажные вещи.

- Репортажные и новостные.

Да. А колумнистика - безусловно. В ней та самая персональная составляющая, о которой я говорил применительно к ювелирке или к музыке, она тоже очень важна. Там слова лидера мнений - это существенно. Мне важна не абсолютная история, которую рассказывает человек, о том, что он больше всех знает; мне интересен его персональный взгляд. Хотя я допускаю ситуацию, когда мне станет интересен взгляд именно этой нейронной сетки, но это гораздо более дальняя перспектива. В обозримой перспективе я нейронную сетку не воспринимаю как личность. А вот личные свойства человека-автора для меня создают важную добавочную ценность.

- Какой, на ваш взгляд, в будущем в мире станет роль человека в медиа-индустрии? Какие из своих функций он переложит окончательно на машину, а какие не сможет?

Я боюсь, что медиаиндустрии как таковой фактически не будет. Не очень понятно, в чем вообще смысл медиа-индустрии.

- Какой тогда вид она приобретет?

Думаю, что она будет в области аналитической, рассужденческой. И будет развлекательная составляющая. В своей информационной ипостаси из данных, поступающих от людей (как ни странно, здесь аутсорсинг работает) и алгоритмической аналитики можно получить конечный новостной продукт со всеми атрибутами нормального репортажа, у которого вообще-то и источника-то не было. Скажем, есть боты, которые на основе анализа «твитов», поступающих из неких специфических регионов, пишут осмысленные новости. А источником является всплеск «твитов» на некую тему с парой фотографий от людей, никто из которых не представляет СМИ.

- Вирусный редактор.

В журналистике нет ничего, что сейчас требовало бы участия людей, кроме глубокой колумнистики. У меня радикальная позиция. Я считаю, что журналист - это вымирающая и бессмысленная профессия. Как кочегары. Кому-то интересно раз в год видеть живой паровоз, чтобы там был живой кочегар. Но я ездить предпочитаю на чем-то другом.

- Выходит, что новости человек будет получать из соцсетей, репортажи туда будут интегрированы. Так?

Даже не обязательно соцсеть. Вполне допускаю, что какой-то специальный источник, где я читаю именно новости… Слово «агрегатор», может, неправильное, но каким-то прообразом этого являются Flipboard, Apple News, который существует на iOS. Они ведь делают для меня персональную подборку, они обучаемые. Это все технологии, которые учатся и подстраиваются под человека. Они обучаются тому, что мне интересно, это интересное находят в соцсети, в сообщениях новостного агентства, поиска, и дают мне это уже готовое в виде, в котором я это не прочитаю ни в одном новостном издании. Эмулировать человека путем программирования жесткого алгоритма невозможно. Сейчас появились самообучающиеся системы, которые очень хорошо эмулируют кого угодно как раз потому, что они обучаются, сами подстраиваются под себя, а не являются чьей-то идеей, воплощенной в алгоритме.

- Какие технологические инструменты, использующиеся сейчас в медиа, вы могли бы назвать наиболее эффективными, имеющими будущее? Каковы перспективы их развития? А какие считаете наоборот переоцененными?

Я не настолько хорошо знаю, какие инструменты сейчас используют медиа. Я не журналист.

- Вы говорили про искусственный интеллект.

Они не умеют ничего этого использовать, они же дремучие. Для них интернет - это что-то про сайты.

- Как будет выглядеть журналист будущего?

Мне представляется, что, к счастью, он будет выглядеть так же как кочегар сегодняшний.

- Что наиболее сильно поменяли новые технологии в медиа: принципы создания нового продукта или принципы потребления?

Пока, конечно, потребления. Но сейчас они берутся и за создание. Apple сломал музыкальную индустрию. Единица потребления сместилась от альбома. Раньше ты не могла купить ничего меньше, чем готовую пластинку или ленту с самим альбомом. Понятие альбома означало один хит и сколько-то проходных вещей, но зато целая пластинка. Это убил момент, когда все перешло к дистрибуции на уровне треков. Альбом - приятная концепция с точки зрения создателя, но мне абсолютно не интересная. Такую же историю с медиа проделала цифровая дистрибуция. Я могу в агрегаторе собирать подборки на нужные мне темы, например, отдельные статьи автора в разных изданиях или отдельные статьи на эту тему из разных изданий. Мне нет смысла иметь цифровую подписку, не хочу подписываться на все издание целиком, я из него все равно не собираюсь все потреблять. Поэтому издание целиком является такой нежизнеспособной бессмысленной вещью как альбом целиком. Я с него хочу слушать две любимые мелодии и за них готов заплатить.

- Как будут меняться традиционные формы искусства: театр, балет, опера? Они же тоже пытаются технологии внедрять. Сейчас появились интерактивные трансляции -- интересное явление, меняющее само искусство. Они позволяют зрителю буквально находиться на сцене.

В этом смысле театр не перестает быть театром, он же очень устойчив к технологическим новшествам. Разве тебе очень важно, как именно меняются декорации: электромотор стоит или рабы чего-то крутят и веревочки спускаются; прожектор, в котором стоят мощные свечи или суперсовременный лазер? Да всё равно! Может быть, это позволяет сделать декорацию более интересной или более выразительной. Но основа театра - это взаимодействие человека на сцене с человеком в зале.

- Плюс такая трансляция делает искусство доступным всем. Оно будет и в смысловом плане меняться, и становиться более доступным, демократичным.

Конечно. Но это будет другой вид искусства. Мне очень понравилась метафора Дафны Коллер, создательницы Coursera. Она сказала, что мы сейчас в образовании делаем то же, что было на ранних стадиях кинематографа, когда пытались поставить камеру и записать спектакль в театре. Сначала запечатлевали с помощью новой технологии старый вид искусства. К сожалению, современные образовательные технологии находятся на этой стадии. Пытаются записать, как выглядит лекции, семинары и оттранслировать. И вебинар в этом смысле не сильно от семинара ушел.

Кино это не про то, чтобы записать спектакль. Coursera станет не записью университета, а совершенно другой сущностью. Так и здесь.

- Отличие хотя бы в том, что там зрителей нет. Это тот же театр, но там нет взаимодействия со зрителем.

В кино актер тоже работает без зрителей. Самое главное для него отличие - уметь на камеру смотреть так же, как он смотрит в зал, где он чувствует живое дыхание. Это для актера другой скилл, другое умение. Я сам с этим столкнулся в плане различных конференций. Очень хорошего докладчика, который блестяще ведет себя на сцене, не всегда можно пригласить по скайпу. Такой крутой чувак, жутко хочется, чтобы он у нас выступил. И вдруг все. Мы его подключили, зал заснул и пошел курить на третьей минуте. Когда он на сцене, он как театральный актер - заряжается энергией зала.

- Какие компетенции у работников будут востребованы в ближайшем будущем? Как будут развиваться профессии? Что незаменимого человеческого в них останется? То, что будет заменено роботами, сможет ли оно функционировать без человека? Понятно, что их нужно будет обучать, но, может что-то еще?

На сегодня не видно, как технологии с этим справятся, они не умеют сами ставить новые задачи. История про обучение это «давайте мы поставим этой сеточке задачу, она может ее решить лучше, чем человек». Даже если задача чудовищно сложная -- научиться играть в го. Это мало кому из людей дано. У AlphaGo получилось лучше, чем у Ли Седоля. Но талант состоит в том, чтобы поставить эту задачу так, чтобы она была понятна для сетки. Чаще всего такую задачу надо ставить программисту, технарю, инженеру. Это и будет самый главный и важный скилл.

Правильно формулировать задачу, придумывать ее - это то, про что пока непонятно, чем это могла бы делать машина.

- А общие компетенции? Кто-то говорит, что всем нужно будет знать программирование и английский. Что нужно будет каждому работнику медиа-индустрии иметь у себя в портфеле компетенций?

Как ни странно, думаю, что английский уже довольно скоро не нужно будет знать. Потому что синхронный машинный перевод высококачественный совсем не за горами, особенно между наиболее популярными языками. Хотя сейчас это и ключевая компетенция. Про программирование то же самое.

В США все подключились к идее, что каждый должен уметь кодить с пеленок, даже Обама подключился. Слушайте, я это видел в СССР, когда начали внедрять лозунг «программирование - вторая грамотность». Кроме бешеного количества психотравм у людей, которым это не дано, это ни к чему не приводит. Представьте себе, если бы абсолютно всех заставили начать писать стихи и сочинять музыку. При этом 99% людей довольно быстро бы поняли, что они хреновые поэты и никакие композиторы, причем еще в школе. Отличное начало жизни!

А действительно талантливых поэтов и композиторов сильно меньше процента населения. Все остальные, кроме чувства собственной неполноценности, ничего не приобретут. Хорошее программирование - это история, требующая настолько же уникальных талантов, как и хорошая поэзия.

Вот менеджерский навык будет полезен. Надо уметь поставить задачу программисту. Опыт работы в IT-компаниях показывает, что мало кто на самом деле умеет это делать -- объяснить программисту, чего от него хочется и что должна делать программа. И это будет абсолютно необходимо. Если ты этим уже сегодня владеешь, то это сильное конкурентное преимущество.

- Расскажите тогда, что же гуманитариям делать? Кодинг - это не для всех. Что же делать тем, кто не имеет к этому предрасположенности?

Ровно то, с чего мы начали. Пример Оли, я про нее начал рассказывать, которая мастер лэмпворка. Хотя она и не совсем гуманитарий, но долгое время занималась маркетингом, менеджерством. Ей это надоело, и она решила, что ей хочется делать что-то для людей, и чтобы это было живенько. И она стала заниматься тем, что ей нравится самой и людям.

Человек, который шьет хорошую одежду, хороший тренер в фитнес-клубе -- это профессии, которые робот никогда не заменит. Не потому, что он не может подсказать для тебя самый лучший вариант тренировки. Наверное, это он сможет делать даже лучше тренера. Но тебе очень важно, чтобы в процессе на тебя живые глаза тренера смотрели, и он тебя рукой в какой-то момент коснулся, а не умный алгоритм через телекамеру бы наблюдал и только советовал. Есть куча мест, и у нас сильно зашито в мозгах: живой контакт с человеком - он страшно важен. Это и есть мечта гуманитария и место для него. Технарю там делать нечего - он ни касаться не умеет, ни говорить.

- Это получается персонализированная коммуникация. Но кажется, что в больших компаниях этому не будет места.

В больших компаниях - да. Так в них и сейчас, по большому счету, гуманитарий, если он сумел овладеть навыками коммуникации с программистами или инженерами, получит менеджерскую работу. А иначе где он пригодится, в пиаре?

- Все очень плохо для них.

Наоборот, очень хорошо. Слово «гуманитарий» вообще происходит от слова «человек». Они, наконец, могут заняться живой работой с людьми.

- Но все равно их будет меньшинство?

Чем больше я наблюдаю за происходящим, тем больше понимаю, что «Понедельник начинается в субботу» -- удивительно пророческая и недооцененная книга. «Понедельник» опубликован в 1965-м году, то есть полвека назад. И вот там было введено понятие дубля. Дубль - это такое существо, которое маги умели создавать для выполнения любых определенных задач. Например, он мог везти тебя домой и травить байки.