Психология ХХІ века: пророчества и прогнозы

Размещено на http://www.allbest.ru/

ПСИХОЛОГИЯ XXI ВЕКА: ПРОРОЧЕСТВА И ПРОГНОЗЫ

Уважаемые читатели!

В этом номере журнала мы завершаем публикацию текстов выступлений участников “круглого стола”. Им был предложен следующий список вопросов для обсуждения:

1. Станет ли XXI век веком психологии?

2. Сбылось ли пророчество В.И. Вернадского о вступлении человечества в психозойскую эру?

3. За какими психологическими направлениями и научными школами будущее?

4. На чьи работы отечественных и зарубежных психологов будут продолжать ссылаться в XXI веке?

5. Сблизятся ли в XXI веке психология, религия и искусство?

6. Нужна ли психологу клятва Гиппократа? Этика психологии и психология этики в XXI веке.

7. Какова судьба репрессированных наук и идей в психологии? Есть ли шанс у педологии и психотехники возродиться?

8. В чем исторический смысл психологического кризиса на рубеже XX и XXI веков? (К. Бюлер, Л.С. Выготский -- кто следующий?)

Н.Н. Нечаев - доктор психологических наук, академик РАО, профессор Московского государственного лингвистического университета

психологический человечество психотехника кризис

1. Прежде всего я хотел бы отметить, что рубеж между двумя тысячелетиями -- дата не мистическая, а вполне обыденная. В этом отношении ожидать коренного изменения в мировосприятии и миропонимании людьми ключевых проблем человечества не приходится. В то же время, если говорить о тенденциях развития в сфере гуманитарного знания и особенно в сфере образования, свидетелями и участниками которых мы являемся, то можно утверждать, что XXI век может стать веком психологии, если, конечно, мы, психологи, свои усилия умножим.

Дело в том, что на самом деле в истории имеют место не только некие надындивидуальные процессы, которые способствуют развитию той или иной области научного знания, но и прежде всего конкретные усилия ученых и, что, на мой взгляд, важнее, -- потребителей этого знания. В конце XX в. в мире, а особенно в России мощно развивается психологическое образование. Оно расширяется (сейчас психологов не готовят только ленивые), становится массовым, безусловно, “разжижается” по своему уровню и тем самым резко ухудшается, но... крот истории роет верно, и психология начинает принадлежать народу. Профессиональные психологи вынуждены говорить не на “птичьем” языке посвященных в некую Тайну, а на обычном, нормальном языке человеческого общения, обнаруживая порой бедность содержания тех понятий, которые освободились от прежней терминологической упаковки.

Стремление “наполнить старые мехи новым вином” невольно заставляет искать в реальном жизненном материале хотя бы иллюстрации хрестоматийным утверждениям профессионалов-психологов, а это и есть начало собственно психологии как науки, ибо точка зрения жизни, как бы примитивно она ни понималась, есть основная точка зрения научной психологии.

И как бы мы ни сокрушались, что многие потребители психологического знания “погрязли” в эмпиризме и прагматизме, без священного трепета, а то порой и вовсе не воспринимают наших “общих” идей о Деятельности, Личности, Архетипах и прочих психологических мифологемах, требуют конкретных рецептов поведения на все случаи жизни, мы должны осознать, что рождается новая психология. Пусть не эти люди, так их дети станут психологами божьей милостью, так как для них будет очевидно, что какой бы областью или сферой деятельности они ни занимались, они будут работать психологами не “книжными”, а психологами “жизни”. Но это действительно произойдет не скоро даже в третьем тысячелетии. У меня глубокое внутреннее убеждение, что все области научного знания являются по сути дела своеобразными подотраслями психологии, так как данные любой науки -- суть результат, средство и условия для осмысления Мира. Концепции современной математики или биологии -- это прежде всего концепты современного математического или биологического мышления. Психологу должно стать ясно, что вся математика есть не что иное как сложившиеся и складывающиеся способы математического мышления, не востребованные большинством человечества, что вся инженерия есть не что иное как громадный арсенал способов инженерного мышления, и т.д. и т.п. История живописи предстает с этой точки зрения прежде всего историей психологических изменений способов восприятия и представления и т.д. и т.п. Психолингвистика, пусть весьма поверхностно, это уже понимает, “психоматематики” или “психофизики” в указанном понимании еще не существует.

Традиционный подход к так называемым психическим функциям, или процессам (мышление, память, воображение и пр.) исчерпывает себя все больше и больше именно потому, что многие психологи, обращаясь к решению практических задач, связанных с познавательной деятельностью, чувствуют, что “чисто психологического” знания об этих процессах им явно недостаточно. Они порой вынужденно входят в содержание и особенности структуры тех видов деятельности, в которых они хотят разобраться с целью оказания помощи в качестве психологов. В результате, например, психология “мышления” из книжной абстракции “анализа через синтез” превращается в конкретное описание реальной деятельности оператора РЛС или системного программиста со своим конкретным предметным содержанием, овладение которым превращает психологически потенциальное в психологически реальное.

2. В этом отношении я достаточно скептически отношусь ко всякого рода пророчествам, в том числе и к пророчествам такого уважаемого человека, как В.И. Вернадский. Психозойская эра появилась, на мой взгляд, тогда, когда человек стал впервые хоронить своих близких, т.е. понимать, что он не один в этом мире, что он тоже уйдет, когда он начал заботиться о своих ближних, а не только о своем животе, и т.п. Эта эра наступила тогда, когда появились первые проблески сознания, может быть, даже чуть раньше. Недавно смотрел замечательную передачу про слонов. Оказывается, у них матриархат. Стадо возглавляет самая опытная слониха, не самая сильная, а самая опытная. Для меня последние данные психологических исследований социальной организации животных показывают, что мы слишком увлекались фиксацией различий между нами и, так сказать, братьями по разуму вместо того, чтобы увидеть, насколько мы похожи. Говоря словами героя Р. Киплинга, “Мы с вами одной крови”. Трагическая общность судьбы всех землян, независимо от цвета кожи, формы носов и наличия хвостов, при современных тенденциях развития надвигающейся экологической катастрофы меня волнует значительно больше.

3. Я являюсь учеником Московской школы психологов. Моими учителями были и А.Н. Леонтьев, и А.Р. Лурия, и П.Я. Гальперин. Имя П.Я. Гальперина для меня почти святое при всем том, что это был очень земной человек. Но именно ему удалось раскрыть и предмет, и метод научной психологии. Содержательное раскрытие ориентировки конкретного человека в условиях предстоящего действия, понимание богатства структуры этой ориентировки, осуществляемой в разных формах, переструктурирование всей системы ориентировочной деятельности субъекта в зависимости от решаемой им жизненной задачи -- все это уже сейчас становится подлинным предметом психологии. Планомерное поэтапное формирование умственных действий и понятий также уже де-факто становится общим методом исследования для многих психологических работ, идущих в самых разных областях психологии: общей, педагогической, возрастной, социальной. Порой исследователи даже не догадываются о том, что они используют этот метод. Объективная логика серьезного исследования, направленного на решение реальных задач ориентировки человека, заставляет воспроизводить позиции этого метода независимо от “канонических текстов” и даже порой вопреки им. В принципе экспериментально-генетический метод, который получил наиболее точное воплощение в методе планомерного поэтапного формирования, стал общим местом не только в отечественных исследованиях. Я думаю, что у психологии в этом направлении очень хорошее будущее, так как многие уже сейчас начинают понимать, что только в той мере, в какой мы действительно помогаем людям решать жизненно важные для них задачи, мы можем действительно научно осваивать глубины и высоты человеческой психологии.

4. В XXI в. будут продолжать ссылаться на те работы, которые не были конъюнктурными в XX в., которые не пытались предугадать изменения линии партии, не поддавались господствующим идеологическим штампам и т.п. Оригинальные авторы будут интересны всегда, так как сама психология -- это тоже весьма конкретный арсенал психологического мышления и воображения. Компилятивные сборники будут интересны для соответствующих исследований как наглядные образчики политической или экономической конъюнктуры, особенно характерной для последнего десятилетия. Рынок буквально накрыла волна учебников, выпускаемых стотысячными тиражами, все достоинство которых при всей их монографичности -- это отсутствие какой бы то ни было авторской позиции. Знакомясь с этими томами, невольно вспоминаешь о повторении истории сначала в виде трагедии, а затем в виде фарса: вначале это С.Л. Рубинштейн, а теперь -- это... Р.С. Немов.

У С.Л. Рубинштейна -- при всех его пристрастиях, блужданиях и ошибках -- за каждой строчкой ты видишь глубокую личную ответственность за судьбы отечественной психологии и отечественных психологов. У неофита присутствует “все на свете и... топор”, как любил говорить Д.Б. Эльконин. Там есть все, кроме ответственности психолога. Я немного побаиваюсь, что новое психологическое поколение сформируется на базе этого учебника, потому что серьезных учебников сейчас, к сожалению, нет. Успокаивает только то, что студенты в массе своей -- народ разумный и все, что учат для сдачи экзамена, полностью сдают на экзамене.

Если же говорить серьезно, то к учебной книге необходимо относиться очень бережно. Я считаю, что она имеет большее значение, чем книга не учебная. Считаю классическим учебник по психологии, изданный под редакцией А.В. Петровского в 1970 г. (последующие издания, по-моему, становились хуже). Я бы не хотел называть много фамилий, потому что это вообще конъюнктура. Есть вещи, которые несправедливо остались на периферии психологии или вообще забыты. Например, такой мыслитель, как Я.А. Пономарев, “попал” не в свое время. Многие его работы остались неким эксклюзивным материалом. Эти и подобные им работы будут интересны, потому что они оригинальны, в них представлена точка зрения автора, есть позиция, а не конъюнктура. Именно потому, что с ней спорят, она будет востребована. То же самое и с Л.С. Выготским. Ведь он очень популярен, в частности, потому, что он очень спорен, что с ним хочется спорить практически на каждой его странице. По мнению некоторых авторов, то, что пишет Л.С. Выготский, находится вообще за гранью нормы, это некоторое патологическое движение мысли, но именно оно очень привлекает. Это мое субъективное впечатление.

5. Психология, религия и искусство не сблизятся. Во-первых, потому, что это -- “про разное”. Верую потому, что нелепо. Нельзя смешивать науку и религию. Вся история схоластики показала, что можно отточить аргументы, но нельзя изменить позицию. Во-вторых, я думаю, что некоторое оживление религиозных форм сознания для большинства вновь обращенных конъюнктурно, это пройдет. У меня ощущение, что это ненадолго. Искусство -- другое дело. Вопрос хитрый. Есть некоторые исследователи искусства (например, К.М. Кантор), которые наглядно показывают, что искусство в его классическом виде умирает. Возникают новые формы искусства (например, инсталляции). Люди ходят, смотрят, им интересно -- это что-то новенькое. Но в этих инсталляциях -- один шаг до художественной, эстетически значимой организации реальной жизни. Люди будут понимать, что реальное искусство -- это организация их собственной жизни. Не в эстетическом идеале, а в реальности. Жить надо красиво -- это движение в искусстве, и это развитие искусства.

6. Клятва Гиппократа психологам, безусловно, нужна. Я думаю, что прием абитуриентов на факультеты психологии должен сопровождаться подписанием некоторого договора о том, что этот человек обязуется не вредить, не манипулировать, не использовать свои знания для морально неприемлемых целей. Должен быть не просто кодекс. Должна существовать некая защита профессионального сообщества от дурака и негодяя. В этом отношении, мне кажется, наши общественные объединения (общества психологов) не выполняют эти функции. Может быть, потому, что нет соответствующей законодательной базы. Я думаю, этим надо заниматься, я считаю это принципиально важным. В этом плане этика психологии должна получить правовой базис, стать правовой нормой, которую нельзя нарушать, не опасаясь получить оценки своих действий как правонарушения и соответствующей формы лишения лицензии на психологическое деяние.

7. У педологии и психотехники нет никакого шанса возродиться. Я благодарен многим современным психологам, прежде всего А.В. Петровскому, который систематически показывает и причины, и следствия соответствующих репрессий. Но история, как известно, сослагательного наклонения не терпит, поэтому шансов никаких. Де-факто комплексный подход к психологическим проблемам стал общей нормой.

8. Как ученик П.Я. Гальперина могу сказать, что психологический кризис не преодолен. Я вспоминаю слова А.Н. Леонтьева о том, что современная психология развивается не в ствол, а в куст. Если проанализировать то, что имеет место сейчас, то окажется, что он был совершенно прав. Прав был и П.Я. Гальперин, говоря, что открытый психологический кризис стал перманентным и закрытым, и все потому, что предмет психологии все время смешивается с объектом психологического исследования. Нельзя прямо пальцем показывать, что изучает психолог. П.Я. Гальперин неоднократно выступал против этого указующего подхода. Благое дело сделали Д.И. Фельдштейн и издательство “Феникс”, переиздав независимо друг от друга его книгу “Введение в психологию” и ряд других ключевых для понимания его творчества публикаций. П.Я. Гальперин был, увы, мало пишущим, но много думающим психологом, у него, к сожалению, мало опубликованных работ, так что они еще будут издаваться и переиздаваться, -- “к сожалению” потому, что ничего лучше еще нет.

В.В. Знаков - доктор психологических наук, профессор, главный научный сотрудник Института психологии РАН

Я не рискну выступать в роли пророка и пытаться дать ответы на все вопросы, обсуждаемые на “круглом столе”. Скажу несколько слов о главных изменениях, которые, по моему мнению, характеризуют развитие научного познания человеческой психики в конце XX столетия.

Одной из наиболее общих тенденций развития современной психологии является диалектическое единство дифференциации разных областей психологической науки и их интеграции. Тенденция к дифференциации характеризует развитие не только психологии: по этому пути идут все фундаментальные науки, и степень их дифференциации является показателем прогресса научного знания. В психологической науке эта тенденция наиболее отчетливо проявлялась в 1960- 70 гг.: тогда происходило интенсивное формирование инженерной, социальной, педагогической, юридической и других отраслей психологии.

В конце XX в. ситуация изменилась: сегодня в нашей науке явно преобладает стремление к целостности, осознание психологами того, что анализ разнообразных психологических феноменов должен гармонично сочетаться с их синтезом. Закономерным следствием этого оказывается интеграция психологии с другими областями научного познания, преимущественно гуманитарными. Соответственно, наше время характеризуется все возрастающим интересом психологов к комплексным проблемам и усложнением методов их анализа (например, психосемантических, невозможных без различных компьютерных вариантов математической обработки данных). Комплексные проблемы побуждают ученых не столько исследовать отдельные стороны, признаки, характеристики психических феноменов (такая традиция наиболее отчетливо воплощается в экспериментальной когнитивной психологии), сколько описывать их как нечто единое, феноменологически целое (это больше соответствует экзистенциально-гуманистическому подходу). Типичной психологической комплексной проблемой является феномен понимания.

Именно в изменении взглядов психологов на оптимальные пути решения комплексных проблем отражается смещение к концу XX в. акцента с познавательной парадигмы исследования на экзистенциальную. Экзистенциальный подход предполагает изучение конкретных ситуаций бытия человека и целостного их понимания. Сознание и деятельность, мысли и поступки субъекта оказываются не только средствами преобразования бытия; в мире людей они выражают подлинно человеческие способы существования. В наши дни признание этого все больше влияет на методологию научного, в том числе психологического, познания. В ее основание были положены размышления крупнейших мыслителей нашего столетия -- философов, психологов, историков и др. В психологии эта позиция связана прежде всего с развитием субъектно-деятельностного подхода и формированием психологии человеческого бытия как относительно самостоятельной области психологической науки. Человек, находящийся внутри бытия, сам творит свою жизнь в мире и понимает его. Вследствие этого современные психологи, изучающие человека и живущие в человеческом мире, вольно или невольно вторгаются в пределы особой области психологической науки -- психологии человеческого бытия.

К основателям психологии человеческого бытия следует отнести прежде всего В. Франкла и С.Л. Рубинштейна. Несмотря на принадлежность к совершенно различным социальным мирам и научным школам, два выдающихся ученых высказывали поразительно сходные суждения о психологии человека. Основой сходства являются прежде всего почти одинаковые представления о должном -- морально-нравственном императиве, который регулирует поступки субъекта, его представления о подлинно человеческом отношении к себе и другим. Этическую категорию долженствования можно сравнить с компасом, помогающим человеку не только выбирать способы ориентации в житейских ситуациях, но и адекватно понимать их.

Таким образом, психология человеческого бытия является новым перспективным направлением развития психологической науки.

Неразрывно связанным с размышлениями об интегративных тенденциях в психологической науке и интересом исследователей к комплексным проблемам для меня является ответ на вопрос о том, на чьи работы будут ссылаться психологи XXI в. Назову только одно имя -- Б.Г. Ананьев. Этот ученый внес огромный вклад в становление психологии как междисциплинарной комплексной науки. И сегодня многие его идеи и мечты воплощены в жизнь как у нас в стране, так и за ее пределами: Дом наук о человеке в Париже, отдел проблем комплексного изучения человека в Российском гуманитарном научном фонде и т.п. Я думаю, что те психологи, которые будут развивать психологию человеческого бытия, проявлять интерес к целостности различных психологических феноменов, непременно помянут добрым словом этого выдающегося отечественного психолога.

Наконец, кратко остановлюсь на еще одном вопросе: сблизятся ли в XXI в. психология и религия (точнее, теология, богословие)? Мой ответ -- и да, и нет. “Нет” -- потому что верующие психологи и атеисты никогда не придут к единому мнению о происхождении человека. Сегодня расхождение взглядов отчетливо проявляется в спорах о психологической природе духовности. Одни ученые убеждены в том, что дух и душа у нас от Духа Святого, другие полагают, что психологические исследования духовности вполне могут обойтись без упоминаний о трансцендентном, выходящем за пределы возможного опыта и недоступном теоретическому познанию. “Да” -- потому что давно уже существует и успешно развивается тенденция к сближению способов мышления богословов и светских ученых. Меня всегда поражало то, что в сочинениях Блаженного Августина, Фомы Аквинского и других отцов церкви психологии ничуть не меньше, чем в трудах классиков современной психологии. Расходясь во взглядах на истоки, происхождение духовности, и те и другие с одинаковым интересом и пристальным вниманием к внутреннему миру человека рассуждают о его психике, изучают проблемы души, духовности, соотношения неосознаваемых влечений и сознательных поступков, морально предосудительного и нравственно одобряемого поведения. Естественно, что неверующие профессиональные психологи и ученые богословы видят изучаемые проявления человеческой психики под разными углами зрения. Однако это отнюдь не недостаток психологического знания, а его достоинство: именно вовзаимной дополнительности религиозной и светской науки я вижу перспективы углубления наших знаний о психологических механизмах психики.

В.И. Панов - доктор психологических наук, зав. лабораторией Психологического института РАО

1. Да, XXI в. действительно станет веком психологии. Дело в том, что именно сейчас психология созрела для такой рефлексии исходных оснований определения своего объекта и предмета изучения и практики, когда она освободится от исходных оснований и логики, привнесенных в психологию из других областей человеческого знания, в первую очередь из физики, физиологии, кибернетики, биологии и даже -- в определенном, ограниченном смысле -- из гносеологии. Необходимость применения и, соответственно, преодоления указанных -- физикальных -- оснований и логики обусловлена тем, что имеет место методологическое совпадение психики как объекта исследования и как средства исследования ее же самой. Попытка решить эту проблему была сделана Р. Декартом, но для этого ему пришлось расчленить человека на его душу, которая не должна быть предметом естественной науки, и тело, которое, как и любой физический объект, может быть исследован силами человеческого ума, “рацио”.

Поэтому в XXI в. должно произойти, наконец, осознание и рефлексивное преодоление господства картезианского способа полагания психики в качестве объекта и предмета познания и практики. Металогическое расчленение человека на “тело” и “душу”, произведенное Р. Декартом, привело к доминированию в научном познании вещной (предметной, физикальной) логики. Эта логика получила высокое и даже предельное развитие в так называемых точных науках. И именно она стала доминирующей в мышлении представителей психологической науки и, естественно, перенесена на определение психики в качестве объекта и предмета изучения, причем чаще всего без достаточного рефлексивного осознания ограниченности ее (логики) применения. Следствием этой логики стали различные варианты редукции психической реальности, а также психофизического, психофизиологического, биосоциального и т.п. дуализма в понимании природы психики.

Преодоление физикальной логики полагания психики в качестве объекта изучения и практики позволит подойти к собственной природе психики как обще природному явлению. Однако для этого, как показывают работы А.И. Миракяна, Ф.Т. Михайлова и других, необходимо перейти к методологически иному уровню рассмотрения психики, а именно, используя терминологию Аристотеля, от психики, рассматриваемой в качестве “бытия в действительности”, к психике как “бытию в возможности”, и далее как становящейся форме бытия, т.е. переходящей из бытия в возможности в бытие в действительности. Это приведет, по крайней мере, к двум позициям, определяющим ведущую роль психологии.

Первая позиция связана с изменением содержания образования -- смещением акцента с усвоения предметных знаний на психологические способы саморазвития человека. Тенденция к такому изменению уже наметилась, и позволю себе кратко изложить ее.

Понимание психики как становящейся формы природного (в смысле общеприродного, а не биологического) бытия, естественно, должно изменить отношение к человеку как субъекту -- носителю психического. И прежде всего это должно проявиться в психологическом изменении содержания образования в XXI в.

Дело в том, что содержанием традиционного обучения являются культурно-исторические способы человеческой деятельности по преобразованию окружающего (предметного) мира. Собственно развитие учащегося при таком обучении представляет собой приращивание проецируемых на его сознании способов внешне-предметной деятельности. Это положение остается неизменным даже в тех случаях, когда объектом теории и практики выступает сам человек: его здоровье, психика и сознание как высшая форма психического.

Развивающее обучение направлено на формирование у учащихся тех или иных способов мыслительной (умственной, интеллектуальной, например, “по Эльконину -- Давыдову”) деятельности человека и/или способов межличностного взаимодействия, т.е. способов психологической (ментальной) деятельности человека, направленной на целевое изменение и развитие собственно психических процессов и структур сознания учащегося.

Развивающее образование выводит на первый план создание таких образовательных условий (среды), которые способствовали бы активизации творческого потенциала всех сфер психики учащегося (телесной, эмоциональной, интеллектуальной, личностной и духовно-нравственной) и тем самым проявлению скрытых и развитию имеющихся у учащегося способностей.

В дополнительном и профессиональном образовании все активнее используется практико-ориентированное (деятельное, экспириентальное) обучение. Оно имеет своими целью и содержанием развитие способности учащегося получать знания на основании и из своего опыта практического действия в различных, часто экстремальных, ситуациях посредством рефлексивного преодоления устоявшихся структур сознания (активные методы обучения, имитационные игры, тренинги, обучение через приключение и т.п.).

Наконец, как бы ни относились официальные педагогика и психология к так называемым духовным практикам и тому подобным эзотерическим методам развития способностей (психических возможностей) человека, эти методы уже активно и успешно (как с положительными, так и с отрицательными последействиями) применяются в общественном образовании (клубы, студии, семинары, секты). В ближайшее десятилетие эти методы должны стать предметом тщательного научного психологического, психофизиологического и педагогического изучения. Только это позволит, оценив их положительные и отрицательные стороны, ввести их (понятно, в той мере, в какой это возможно, законно и целесообразно) в теорию и практику образования с целью развития способностей человека, включая личностное и духовно-нравственное развитие его сознания.

Таким образом, на рубеже XX и XXI вв. намечается тенденция смещения психологического содержания образования от способов человеческой деятельности, направленных на преобразование внешне-предметного мира, в сторону способов деятельности, непосредственно ориентированных на целенаправленное преобразование сознания (психики) человека в соответствии с собственной природой его развития и потому выступающих в качестве психологических средств саморазвития индивида.

Вторая позиция, демонстрирующая ведущую роль психологии в наступающем веке, заключается в следующем. Проникновение в собственную природу психики как одной из форм природного бытия позволит, как я надеюсь, не только расширить понимание психики в качестве объекта исследования и практики, включив в него возможности проявления и развития эзотерических (экстрасенсорных, парапсихологических, прапсихологических и т.п.) форм психической реальности, но и произвести методологическую революцию в способах естественно-научного познания в физике и других точных науках.

Дело в том, что, полагая психику как обше природную форму бытия, мы тем самым выходим на такие фундаментальные принципы и закономерности ее становления и развития, которые должны иметь универсальный характер и для других форм бытия, составляющих предмет исследования указанных точных наук. Иначе говоря, должна будет произойти своеобразная методологическая инверсия. Вместо переноса физикальных методов научного познания на изучение психики (и соответствующую редукцию психического к тем или иным формам бытия) должен будет произойти методологический перенос принципов изучения и формопорождения психической реальности на изучение других видов реальностей природного бытия, например, реальностей микромира и мегамира (физика), а также растительной и животной форм жизни (биология).

2. Ответ на этот вопрос зависит от тех методологических оснований, которые позволят ответить на вопрос: ноосфера -- это форма психической реальности, возникающая во взаимодействии Человека и Планеты (Панов В.И., 1999) или же это метафора, введенная В.И. Вернадским и его последователями для фиксации иного уровня ответственности человечества за совместное развитие Человека и Планеты? Полагаю, что ответ на этот вопрос тесно связан с позициями, изложенными в ответе на предыдущий вопрос.

3. Будущее -- за теми направлениями и научными школами, которые сумеют преодолеть физикальный (“продуктный”) способ полагания психики в качестве объекта изучения и практики и позволят подойти к собственной природе психического как становящейся форме природного бытия (см.: Миракян А.И., 1996, 1999).

4. Вот на эти работы и будут ссылаться. Я имею в виду труды не только А.И. Миракяна, но, естественно, и других исследователей, преодолевающих методологические стереотипы изучения психики.

5. Психология, религия и искусство сблизятся, но никогда не заменят и не подменят друг друга.

6. Клятва Гиппократа нужна, потому что есть главный и исторически непреходящий принцип “Имея инструмент (тем более воздействия на психику человека), используй его, чтобы не навредить ни данному человеку, ни природе его психического развития”.

7. Репрессированные науки уже возрождаются и даже возродились, хотя и не под этими названиями. Но тем не менее журнал “Педология” уже есть.

8. Частично я уже говорил о проблеме исторического смысла психологического кризиса в ответе на первый вопрос. Еще раз остановлюсь несколько подробнее. Дело в том, что состояние кризиса для психологии -- это ее естественное, перманентное состояние по причине совпадения психики как объекта и как средства изучения психических явлений. Это приводит к использованию в качестве исходных эмпирических и логических оснований для концептуализации психических явлений в качестве объекта теории и практики различных “продуктных” (результативных, феноменологических) проявлений психического. В свою очередь, это естественно приводит к формированию различных “картин психики” и, соответственно, к логическому неприятию других “концептуализаций” психики и, как результат, к перманентному состоянию кризиса ее эмпирических и концептуальных оснований. Выход тот, о котором было сказано вначале: в преодолении физикальных, продуктных оснований осмысления психики в качестве объекта и предмета изучения и практики.

В.С. Собкин - доктор психологических наук, член-корреспондент РАО, директор Центра социологии образования РАО

При ответе на предложенные вопросы важно определиться в том, с какой, собственно говоря, позиции мы пытаемся вести разговор. Понятно, что “круглый стол” не рассчитан на детальный науковедческий анализ; для этого более уместен жанр специальных статей и монографий. Сегодняшний же обмен мнениями сориентирован скорее на выражение личностно-смысловой позиции каждого выступающего относительно своей собственной профессиональной деятельности. Большинство из участников “круглого стола” принадлежит к тому поколению, которое вошло в психологию в начале 70-х гг. Думаю, разговор интересен именно тем, что отражает взгляд определенного поколения.

Напомню, что 28 лет назад, точнее, 5 апреля 1972 г., подобный разговор состоялся на факультете психологии МГУ. Некоторые из присутствующих здесь принимали участие и в том разговоре. Для тех, кто не вспомнил или не знает о нем, сошлюсь на архивные записки А.Н. Леонтьева, поскольку сохранился план-набросок его выступления “Психология 2000-го года” (см.: Леонтьев А.Н. Философия психологии: Из научного наследия. М.: Изд-во МГУ, 1994. С. 277-278). Тогда, в 1972 г., Алексей Николаевич говорил о том, что 28 лет пройдут очень быстро, что всем нам будет по пятьдесят, что это пора нашей профессиональной зрелости. Позволю себе цитату: “Сделать психологию двухтысячного года -- задача вашего поколения. И, может быть, вы помянете в 2000-м году и этот разговор!

В некотором смысле психология двухтысячного года и наше дело: через вас, может быть, и мы вносим свою долю... Как подойти к прогнозированию и проектированию будущего психологии? Думаю: от будущего человека, от общества -- потому что человек зависит от общества! И еще: не по отдельным отраслям, а по некоторым проблемам. А почему так? Потому, что иначе они переплетутся в новой системе психологического знания”.

Именно в контексте того разговора позволю себе ответить на ряд из предложенных журналом вопросов.

Начну с главного: приняло ли наше поколение вызов, “сделало” ли психологию 2000-го г.? Если быть честными и достаточно самокритичными, то положительно ответить на этот вопрос мы вряд ли можем. В области теоретической психологии вклад нашего поколения несопоставим с вкладом А.Н. Леонтьева, А.Р. Лурия, П.Я. Гальперина, Д.Б. Эльконина, С.Л. Рубинштейна, Б.Г. Ананьева и других. Могу смягчить, чтобы не задевать профессиональных амбиций: по крайней мере, пока еще не оформлен сколь-либо внятно этот вклад по сравнению с нашими учителями. Да и в социально-профессиональном плане зрелость еще не наступила -- ответственность за сферу психологической науки (в понимании наших учителей) никто не берет; о создании собственных научных школ нам говорить тоже, думаю, пока рановато.

Хочу обратить внимание на название нашего “круглого стола”: “Психология XXI века: пророчества и прогнозы”. На “пророчества” никто из сидящих здесь просто неспособен, поскольку не обладает тем социально-профессиональным статусом и авторитетом, который давал бы право на пророчества. В этой связи позволю себе высказать ряд соображений. Они касаются социальной организации психологической науки, психологического сообщества.

На мой взгляд, это принципиально иная ситуация, чем та, которая была 30- 40 лет назад, когда профессиональных психологов в СССР было приблизительно всего 500-700 человек. Заметьте, что все лидеры психологической науки были знакомы друг с другом лично, профессиональное общение осуществлялось на уровне личных контактов, а журнала “Вопросы психологии” вполне хватало, чтобы осуществлять оперативную профессиональную коммуникацию. Сегодня же людей, относящих себя к профессиональным психологам, по самым скромным подсчетам раз в 20-30 больше. Это принципиально иная ситуация научной организации и коммуникации. Здесь уже не может быть явных лидеров. Поэтому, отвечая на вопрос “За какими психологическими направлениями и научными школами будущее?”, мы должны отдавать себе отчет в том, что дифференциация профессиональной психологической деятельности неизбежна, что будет существовать множество психологических направлений, подчас не коммуницирующих друг с другом, со своими лидерами и авторитетами.

В этой связи стоит обратить внимание на следующие два момента.

Первый касается проблемы коммуникации внутри научного сообщества. Понятно, что реальная научная коммуникация будет все больше осуществляться в сети Интернет. Вместе с тем будет появляться все больше периодических изданий, удовлетворяющих интересы различных профессиональных групп. Эти моменты очевидны уже сегодня. Но, как мне представляется, мы недостаточно осознаем последствия складывающейся новой информационной среды для существования психологической науки, развития научных школ.

Позволю себе высказать один прогноз. На мой взгляд, в ближайшее время будет возрастать потребность в создании того, что в русской культурной традиции называлось “толстым журналом” -- журналом типа “Современник”, вокруг которого собираются идеологические единомышленники. Оформление научных школ, на мой взгляд, будет происходить не столько на институциональной основе (научные лаборатории, кафедры, центры, институты), а именно на основе подобных периодических изданий. Сегодня выходят отдельные разовые сборники подобного рода. Но мощность научного направления (школы), как мне представляется, в будущем будет определяться ритмом ее жизни в научном сообществе, постоянным поддержанием коммуникации.

Второй момент -- это проблемы подготовки психологов и статуса научной деятельности. Когда мы обсуждаем будущее научных школ, мы не можем обойти вопрос об общем профессиональном уровне. Вопрос этот касается качества современного психологического образования. Экстенсивное развитие психологии (создание новых психологических кафедр, факультетов, курсов ускоренной подготовки) привело к тому, что в среднем уровень дипломированных специалистов-психологов заметно снизился. Причем это касается не только дипломов о высшем образовании, но и кандидатских диссертаций по психологии. “Демократичность” нашей профессии, обеспечившая приток в нее специалистов из других областей, имеет как позитивные, так и негативные стороны. К негативным следует отнести снижение уровня фундаментального психологического образования, которое было выстроено в первую очередь на факультетах психологии московского и ленинградского университетов в 60-е гг. В этом смысле, когда мы говорим о сохранении научных школ, то должны отдавать себе отчет в том, что собственно научные школы опираются на классическое психологическое образование. Поэтому сохранение научных школ в существенной степени зависит не только от того, в какую научную лабораторию (с теми или иными научными традициями) придет молодой специалист, но и от базового уровня его профессиональной психологической подготовки.

Фундаментальность психологического образования зависит от трансляции теоретических представлений теперь уже от нашего поколения более молодому (вспомним А.Н. Леонтьева: “...наше дело: через вас...”). Но проблема в том, что подобная трансляция идет не линейно и не последовательно. Здесь важно иметь в виду общие особенности современной социокультурной ситуации, которые состоят в том, что в последние годы произошла “разблокировка” целого ряда пластов отечественной (в первую очередь) и зарубежной культуры, которые в течение длительного времени были по идеологическим соображениям табуированы. Своеобразие современной ситуации, на мой взгляд, и состоит в том, что наше более старшее поколение практически одновременно с нашими более молодыми коллегами знакомится с этими пластами культуры. Мы практически одновременно с ними осваиваем широкий круг тех философских, этических, психологических, педагогических работ, которые не были доступны. И в этом, как мне представляется, состоит своеобразие современной профессиональной коммуникации между поколениями. Поэтому особое значение имеет то, насколько успешно представители той или иной психологической школы смогут “вписать” теоретические основания своей школы в новый контекст философских и психологических идей, выявить те “новые” основания и взаимосвязи, которые неявно присутствовали в психологических направлениях, называемых сегодня школами. Замечу, что необходимость подобной работы вписывания в новый контекст, например, явно обозначилась в конце 70-х гг., когда активно обсуждалась взаимосвязь культурно-исторического подхода Л.С. Выготского с работами М.М. Бахтина. Таким образом, как это ни парадоксально, будущее научных школ во многом зависит от исследований в области истории психологии, которые обеспечивают фундаментальность психологического образования.

Существование научных школ зависит от профессиональной научной этики, от той “планки”, которая определяет профессиональную культуру. Мы как-то незаметно уже приучили себя к тому, что “осетрина бывает второй свежести”. Оценивать работы по “гамбургскому счету” даже как-то и неприлично. Неприлично, поскольку все мы понимаем, что при нашей оплате научного труда проводить исследования на современном уровне просто нельзя. Сегодня научный сотрудник “бегает” по пяти-шести местам работы, чтобы хоть что-то заработать. Так что прогноз относительно будущего научных школ весьма неутешителен: при сегодняшнем социальном статусе научной деятельности перспектив у них просто нет, ибо количество психологов автоматически не перейдет в качество.

Еще один вопрос, которого я бы хотел коснуться, это: станет ли XXI век веком психологии? Честно говоря, на первый взгляд, это какое-то старое клише эпохи 60-х гг.; попытка определения “века” через ту или иную профессию: физики -- лирики. В этой связи на память приходит высказывание Г.А. Товстоногова о том, что “XXI век -- это век атома и режиссуры” (Товстоногов Г.А. О профессии режиссера. 1966). Я бы не стал, поддерживая честь профессионального мундира, утверждать, что будущий век будет “веком психологии”. Почему, например, не педагогики? И все же сам этот вопрос позволяет обозначить другую грань, но уже не организационную, а содержательную, все того же вопроса: “За какими направлениями и научными школами будущее?”. Думаю, что за теми, которые чувствуют и улавливают “правду жизни”; другими словами, -- за теми, которые ориентированы на понимание социокультурного и исторического контекстов. И в данном случае мне кажется не случайным замечание Г.А. Товстоногова о будущем веке как веке режиссуры. На мой взгляд, он в неявном виде обозначил очень важную вещь: возрастание социокультурной неопределенности как характерной тенденции развития общества XXI в. Здесь уместно вернуться к упомянутым уже мною тезисам А.Н. Леонтьева: прогнозировать будущее психологии от будущего человека, от общества.

И в этой связи психологические направления, сориентированные на сценирование жизни, реконструкцию и проектирование различных социальных и жизненных сценариев, на мой взгляд, оказываются наиболее перспективными. Отношение “человек -- социальная среда”, рассматриваемое именно в логике сценарных отношений, мне представляется важным. Более того, можно, в частности, показать, что в работах Л.С. Выготского содержится представление о “социальной сценарности”. Например, при разворачивании им проблематики смысловых единиц сознания, социальной ситуации развития и других понятий. В этом контексте думаю, что будущее собственно экспериментальных исследований в психологии будет во многом связано с той культурой экспериментальной работы, которая характерна для школы К. Левина. Именно этот тип экспериментальных исследований можно обозначить как сценарный эксперимент, предполагающий определенную режиссуру.

Прогнозы -- дело неблагодарное.

В отличие от гаданий прогноз, даже вероятностный, должен основываться на какой-то информации о будущем. В науке связи, которые неявно присутствовали в психологических направлениях, называемых сегодня школами. Замечу, что необходимость подобной работы вписывания в новый контекст, например, явно обозначилась в конце 70-х гг., когда активно обсуждалась взаимосвязь культурно-исторического подхода Л.С. Выготского с работами М.М. Бахтина. Таким образом, как это ни парадоксально, будущее научных школ во многом зависит от исследований в области истории психологии, которые обеспечивают фундаментальность психологического образования.

Существование научных школ зависит от профессиональной научной этики, от той “планки”, которая определяет профессиональную культуру. Мы как-то незаметно уже приучили себя к тому, что “осетрина бывает второй свежести”. Оценивать работы по “гамбургскому счету” даже как-то и неприлично. Неприлично, поскольку все мы понимаем, что при нашей оплате научного труда проводить исследования на современном уровне просто нельзя. Сегодня научный сотрудник “бегает” по пяти-шести местам работы, чтобы хоть что-то заработать. Так что прогноз относительно будущего научных школ весьма неутешителен: при сегодняшнем социальном статусе научной деятельности перспектив у них просто нет, ибо количество психологов автоматически не перейдет в качество.

Еще один вопрос, которого я бы хотел коснуться, это: станет ли XXI век веком психологии? Честно говоря, на первый взгляд, это какое-то старое клише эпохи 60-х гг.; попытка определения “века” через ту или иную профессию: физики -- лирики. В этой связи на память приходит высказывание Г.А. Товстоногова о том, что “XXI век -- это век атома и режиссуры” (Товстоногов Г.А. О профессии режиссера. 1966). Я бы не стал, поддерживая честь профессионального мундира, утверждать, что будущий век будет “веком психологии”. Почему, например, не педагогики? И все же сам этот вопрос позволяет обозначить другую грань, но уже не организационную, а содержательную, все того же вопроса: “За какими направлениями и научными школами будущее?”. Думаю, что за теми, которые чувствуют и улавливают “правду жизни”; другими словами, -- за теми, которые ориентированы на понимание социокультурного и исторического контекстов. И в данном случае мне кажется не случайным замечание Г.А. Товстоногова о будущем веке как веке режиссуры. На мой взгляд, он в неявном виде обозначил очень важную вещь: возрастание социокультурной неопределенности как характерной тенденции развития общества XXI в. Здесь уместно вернуться к упомянутым уже мною тезисам А.Н. Леонтьева: прогнозировать будущее психологии от будущего человека, от общества.

И в этой связи психологические направления, сориентированные на сценирование жизни, реконструкцию и проектирование различных социальных и жизненных сценариев, на мой взгляд, оказываются наиболее перспективными. Отношение “человек -- социальная среда”, рассматриваемое именно в логике сценарных отношений, мне представляется важным. Более того, можно, в частности, показать, что в работах Л.С. Выготского содержится представление о “социальной сценарности”. Например, при разворачивании им проблематики смысловых единиц сознания, социальной ситуации развития и других понятий. В этом контексте думаю, что будущее собственно экспериментальных исследований в психологии будет во многом связано с той культурой экспериментальной работы, которая характерна для школы К. Левина. Именно этот тип экспериментальных исследований можно обозначить как сценарный эксперимент, предполагающий определенную режиссуру.

И, наконец, А.Н. Леонтьев, определяя свой подход при прогнозировании развития психологии, отмечал, что прогноз надо строить, обсуждая скорее не отрасли, а проблемы. Зоны проблем он обозначил: “человек -- техника”, “образование и воспитание”, “человек -- общество”. В принципе с этим можно согласиться и сегодня. Я бы добавил еще к ним “человек -- информационная среда”. Но это лишь общие зоны. Если же действительно углубляться и прогнозировать ситуацию общественных трансформаций, то здесь, мне кажется, крайне важной оказывается проблематика ценностей (и их отсутствия): человеческого поведения в ситуации ценностно-нормативной неопределенности.

В.А. Иванников - доктор психологических наук, член-корреспондент РАО, профессор факультета психологии МГУ им. М.В. Ломоносова, проректор Университета РАО

Прогнозы -- дело неблагодарное. В отличие от гаданий прогноз, даже вероятностный, должен основываться на какой-то информации о будущем. В науке сегодняшнего дня информации о будущих открытиях или тематике исследований в явном виде, т.е. понятной хотя бы единицам, нет. Наши прогнозы на 15-20 лет в какой-то степени удачны лишь потому, что в эти годы будут еще жить ученые, стремящиеся реализовать свои сегодняшние идеи и интересы. Так что это скорее планы, чем прогнозы. Конечно, можно предсказывать более-менее успешно, что уйдет из науки: это темы и направления, бесперспективность которых можно вычислить почти при любом варианте развития общества.

Но даже планы отдельных ученых могут меняться весьма непредсказуемо. Если бы кто-то сказал мне в конце 60-х гг., что я буду заниматься проблемами воли, потребностей и мотивации, я бы вряд ли в это поверил.

Сейчас психология находится в явно кризисном состоянии. Старые понятия не работают. Они часто не могут адекватно описать и объяснить новые явления и факты.

Из множества подходов и теорий объяснительную силу пока еще сохраняет только подход, заложенный в работах Л.С. Выготского. Но наука не может развиваться на одной идее, нужны новые подходы, а какие -- неясно. Ясно одно: подходы будут рождаться из задач практики. Сейчас практическая работа идет фактически без теоретических оснований. Теория в лучшем случае “пришивается” к эмпирически найденным технологиям помощи людям. Новые задачи психологии, поставленные практикой, заставят уходить от теоретических конструктов классической психологии, искать объяснения психическим реальностям, открытым практикой. Только не стоит обольщаться радужными перспективами практики, например, школьной. Нельзя забывать о прошедшем буме психологии труда и инженерной психологии.

Когда-то И. Ньютон поставил задачу открытия законов “микрокосма”, т.е. сферы сознания. В те времена задача оказалась нерешаемой. Тенденции современной практики и отчасти теорий сегодня поворачивают внимание исследователей к сфере сознания человека, к его внутреннему миру, его переживаниям, сомнениям, стремлениям.

А.Н. Леонтьев любил повторять, что у любой теории есть два пути: либо быть сданной в архив в неизменном виде, либо служить основой для построения другой, более адекватной теории. Появится ли такая теория в ближайшие 20 лет, предсказать нельзя, планировать ее создание -- тем более. Что будет в середине XXI в. и в его второй половине, остается только гадать.

В.И. Слободчиков - доктор психологических наук, член-корреспондент РАО, директор Института педагогических инноваций РАО

При чтении вопросов, поставленных редакцией, происходит странная сшибка двух установок: технологической (читать сверху вниз) и смысловой (отвечать на вопросы в обратном порядке -- с восьмого к первому). Я думаю, что подобная “сшибка”, она же кризис, происходит сегодня и внутри общего корпуса психологических знаний. Уже очевидно, что наряду с классической естественнонаучной парадигмой в психологии интенсивно формируется антропологическая парадигма; они порождают соответственно два разных типа знания: объектного -- знания о том или ином психическом феномене и субъектного -- знания человеком своей собственной субъективности (самости).

Вряд ли стоит ожидать, что вторая парадигма будет оттеснять или сменит первую, скорее, обе они будут противоречиво сосуществовать в наличном социокультурном пространстве. Однако это не главный симптом кризиса классической психологии; главный, как ни странно, связан с ее очевидными успехами в прикладных областях общественной практики. Важнейшим источником нового психологического знания и новых средств психологической работы “с клиентом” сегодня оказывается не выстроенное по строгим канонам науки исследование (теоретическое, экспериментальное), культура которого постепенно сходит на нет, а прежде всего сам опыт практической психологической работы. Резко изменились критерии достоверности знания: вместо объективности, общей значимости, верифицируемости -- реалистичность, успешность, реализуемость. Дух постмодернизма все более охватывает классическую психологию -- беспредельный плюрализм в исходных основаниях, базовых принципах, нормах рациональности; главное, чтобы психологическое знание максимально отвечало выше обозначенным прагматическим критериям.