Психология ХХІ века: пророчества и прогнозы

Сказанное -- это частичный ответ и на второй вопрос -- о пророчестве В.И. Вернадского. Я бы сказал, оно сбывается в своей самой неприглядной форме: как психопрограммирование и духовное кодирование личности. Прагматическое психологическое знание, изначально полученное в недрах собственно научной психологии как строгое знание о психических явлениях, оказалось замечательным средством (инструментом, орудием, технологией) сценирования кем-либо чужой жизни в собственных целях (реклама, пиаровские технологии, выборные рейтинги и т.п.). На этом поприще у психологии головокружительные перспективы, и вполне возможно, что XXI век поименует сам себя психологическим веком.

С этой точки зрения именно за “психологическими направлениями и научными школами” я будущего не вижу. Два наиболее мощных отечественных направления -- культурно-исторический и деятельностный подходы -- уже истаивают как направления и школы; переставая быть Учениями, они все более превращаются в инструментарий практических действ с не выявленными или сознательно спутанными ценностно-смысловыми основаниями.

Если Бог позволит, конечно же, произойдет сближение психологии, искусства и религии; уже сейчас -- пока осторожно -- оно происходит. Как ни парадоксально, но именно религиозная, прежде всего христианская точка зрения на человека может сильно помочь, а во многом и обезопасить научную психологию от быстротечного превращения ее в практическую магию, в собственно парапсихологию. Самое главное, что следует помнить: христианское учение о человеке -- это целостный взгляд на всего человека, во всей его тотальности, это одновременное видение человека в его происхождении, сущности, бытии и назначении. Относительно такого осмысления все другие точки зрения на человека (этическая, научная, эстетическая, прагматическая и др.) имеют частичный, а потому неистинный характер. Только в этом случае будут осмыслены и обеспечены как этика психологии, так и клятва Гиппократа.

В.Ф. Петренко - доктор психологических наук, член-корреспондент РАН, профессор факультета психологии МГУ им. М.В. Ломоносова

Новый век уже стучится в наши двери. Будущее неотвратимо, как паровой каток, надвигается на настоящее. Станет ли XXI век веком психологии? Ответ на этот вопрос требует некоего футорологического прогноза: а каким, собственно, будет этот XXI век для человека? что изменится в его бытии? как изменится сам человек?

Согласно концепции О. Тоффлера, мир движется к постиндустриальному обществу, где на смену энерго- и материалоемким производствам приходит производство идей и информации. Уже сейчас в наиболее экономически развитых странах большая часть людей занята, если пользоваться классификацией трудовой деятельности, предложенной Е.А. Климовым, не в сфере “человек -- объект” (сырье добывающая, тяжелая и легкая промышленность), а в сфере “человек -- знак” (от финансово-банковской сферы и юриспруденции до производства компьютерных программ) и “человек -- образ” (от художника, дизайнера, видеооператора, имиджмейкера до актера и режиссера). Уже сейчас в США более 60 % трудоспособного населения занято в сфере информатики (для сравнения: в сельском хозяйстве -- только 3 % и около 13 % -- в промышленности). В будущем эта тенденция только усилится и основным производителем станет работник за монитором своего собственного компьютера (кстати, снимется и проблема собственника на средства производства), сидящий в своем собственном жилье (уменьшится и нагрузка на транспорт) и одновременно через “мировую паутину” имеющий доступ к любым информационным ресурсам и возможность установления контактов с любым жителем Земли. Б. Гейтс в книге “Дорога в будущее” пишет: “Достижения технологии обязательно отразятся и на архитектуре. В стенах домов начнут встраивать управляемые компьютерами дисплеи всевозможных размеров. О проводке, соединяющей различные компоненты, позаботятся еще при строительстве домов... Когда информационные устройства подключат к единой магистрали, отпадет надобность во многих предметах: справочниках, стереоприемниках, компакт-дисках, факс-аппаратах, шкафчиках для папок и различных записей. Многие вещи, загромождающие сейчас комнаты, перейдут в иное состояние -- в форму цифровой электронной информации, которая будет извлекаться только при необходимости. Даже старые фотографии мы сможем хранить в цифровом виде и вызывать на экран, вместо того чтобы вставлять в рамочки и развешивать по комнатам”.

Расширятся не только пространственные, но и временные рамки человеческого бытия. Фаустовское стремление остановить мгновение, реализованное в XX в. в форме фотографии и кино, получит дальнейшую реализацию в виде непрерывно пополняющегося всемирного архива, где любой человек будет иметь возможность не только быть свидетелем событий, происходящих в любой точке земного шара, но и обратиться к прошлому, вновь пережить исторические события или просмотреть любимые кинофильмы и спектакли (с уже ушедшими из жизни актерами), очутиться в “местах силы”, местах, связанных с приятными воспоминаниями, а обладая личным архивом, воспроизвести облик любимых людей и прокрутить значимые события из своей жизни.

Такая виртуализация бытия может привести к аутизации человечества. Ведь даже на смену привычным социальным группам, изучаемым социальной психологией, придут виртуальные сообщества и коллективы “по интересам”, объединенные с помощью электронной “паутины”. На смену социальной или этнической общности людей, обеспечивающей ценность многообразия, придет общность по менталитету, увеличивающая интеллектуальное и культурное многообразие человечества. В качестве антитезы “шизоидизации” человечества, связанной с отрывом сознания от чувственной ткани, усилится роль досуга -- спорта, путешествий, игры. Уже сегодня можно увидеть не только тысячные толпы молодежи, увлеченно играющей в мирыДж.Р. Толкиена, но и их более старших собратьев, разыгрывающих Бородинское сражение или битву при Аустерлице. В будущем, возможно, появится профессия, интегрирующая роли режиссера, психолога и историка. Имитационная игра, возможно, станет не только реализаций творческого досуга, но и формой исторического познания, постижения менталитета людей прошедших эпох, исторических персонажей, расширив рамки временного бытия человека. Человечество уже прожило огромную историю, накопив в “запасниках культуры” миллионы прожитых судеб, огромное количество живых и мертвых языков, религиозных и мифологических представлений, исторических документов, фольклорных и художественных произведений, являющихся формой консервации культурно-исторической ментальности, человеческих страстей, уникального этнического миросознания. Освоение и рефлексия этих безбрежных культурных пластов истории началось (по эволюционным меркам) сравнительно недавно, и человечеству (и, в частности, психологической науке) еще предстоит проделать ту работу, о которой, правда, в иной форме, пророчески писал Н.Ф. Федоров, как о “воскрешении предков своими потомками”.

Электронный доступ к великим мировым шедеврам, будь то музыка или живопись, и возможность их воспроизводства и тиражирования (приватизация человеческой культуры) увеличат роль искусства в жизни человека, значимость всего уникального и введут в массовую культуру великие духовные ценности, оставляя в то же время свободу в выборе (что, в свою очередь, увеличит культурную дифференциацию населения). Роль психологии искусства в ее развивающей и терапевтической функции безмерно возрастет, появятся новые формы синтеза искусств, а новые компьютерные технологии обеспечат возможность творческого выражения личности.

XXI век, безусловно, будет веком биологии и медицины. Развитие экологического сознания и поиск новых форм гармонии с живой природой будут важнейшими составляющими психологической науки. Возрастет и роль зоопсихологии.

Тот геноцид, который осуществляет человечество по отношению к нашим “меньшим братьям”, будет, по крайней мере, смягчен, -- и не только по этическим причинам. Потреблять в пищу столь высокоорганизованные, сложные биологические системы, обладающие к тому же способностью чувствовать и испытывать эмоции, по меньшей мере, не рационально (так как для пищевого потребления можно использовать однородные, не имеющие онтогенеза биомассы -- продукты современных биотехнологий). Д.И. Менделеев писал по поводу нерационального использования нефти, что “топить можно и ассигнациями”; так и ценность живых организмов для человеческой цивилизации не в их плоти, а в их способности чувствовать и строить пусть простейшие, но картины мира. Я скептически отношусь к перспективам развития искусственного интеллекта как потенциального конкурента естественному, понимая его всего лишь как сложный инструментарий. Рано или поздно развитие искусственного интеллекта окажется ограниченным невозможностью (не известно, принципиальной ли) моделировать простейшее ощущение или эмоцию в их феноменологической, а не операционально-исполнительской форме. (Роль ощущения в генезисе психики прекрасно показана А.Н. Леонтьевым.) Интеграция же человеко-машинного интеллекта будет существенно дополнена, а возможно, ей будут предшествовать формы биотехнических интеллектуальных систем, где фрагменты клонированных органов животных как носителей чувственности будут включены в единый контур биокомпьютерных систем обработки информации и управления.

В связи с увеличившейся продолжительностью жизни возрастет значимость геронтопсихологии, а повсеместное введение индивидуального генетического паспорта увеличит осознанность выбора брачного партнера -- сородителя будущего потомства. Уже сегодня предприимчивая топ-модель Наоми Кемпбел предлагает бездетным брачным парам собственные яйцеклетки для воспроизведения красивого потомства. Но кто сказал, что яйцеклетка известной топ-модели более ценна, чем сперматозоиды нобелевских лауреатов, или что генотип таланта, отягощенный врожденной предрасположенностью к шизофрении, ценнее генотипа здорового “середняка”, потенциально способного породить гения или просто гармоничного человека? В любом случае успехи медицины и генетики, порождающие новые проблемы биоэтики, затронут и интересы психологической науки, и нового варианта евгеники, включающего реконструкцию личностно-генетических профилей человека.

Произвольность и возросшая осознанность человека в выборе своего жизненного пути, социального окружения, информационных и ментальных пространств, структурирующих его бытие, не только позволят ему эмансипироваться от Природы, перейдя, как писал Ф. Энгельс, из царства необходимости в царство свободы, но и сделают его относительно независимым и от социума, открыв дорогу к свободе Духа. Многообразие различных психологических школ, на мой взгляд, есть не порождение, как полагают многие теоретики науки, ее перманентного кризиса, а отражение плюрализма в понимании того, что есть человек и его личность. Каждая из школ предлагает свою, пусть и фрагментарную, модель личности, имплицитно несущую выраженный ценностный, аксиологический компонент. В будущем это многообразие только возрастет, предлагая человечеству различные модели духовного развития. Из описательной науки XX в. психология превратится в конструктивистскую науку, обладающую широким набором психотехник, расширяющих сознание (в том числе и в его измененных формах). Психология, находясь на острие эволюционного прогресса, займется построением возможных идеальных моделей бытия; будет включать в себя как старые (в частности, взятые из религиозных практик), так и новейшие индивидуальные и групповые тренинги и психотехники работы человека со своим внутренним миром, начиная с техник психической гигиены и кончая техниками духовного роста.В этом плане, на мой взгляд, возможно и даже необходимо сближение психологии и религии, но, в первую очередь, не в традиционно национально-архаичных, ритуализированных формах последней, а в индивидуально-мистической форме откровения, контакта с трансцендентальным (что не мешает уважительному использованию религиозных практик как формы духовной настройки, включающему, тем не менее, понимание их культурно-исторической обусловленности). Отношение науки и религии, на мой взгляд, будет подобно отношению научного и поэтического видения мира, где поэтический образ Восходящего солнца не противоречит гелиоцентрической модели Н. Коперника, а порождает многомерность человеческого мировосприятия и пристрастную центрированность, выражающуюся в трактовке человека как “меры всех вещей”.

С.Н. Ениколопов - кандидат психологических наук, зав. отделом клинической психологии Научного центра психического здоровья РАМН

1. Один известный ученый сказал о том, что XXI век, если он будет, то будет веком социальных наук. В широком спектре этих наук, безусловно, будет и психология. При этом влияние психологии будет проявляться как в традиционной форме, так и за счет интегрирования психологических знаний представителями других наук. Культурная и социальная антропология, этнология, социология (особенно такие ее направления, как социология знания, этнометодология), психосоматическая медицина уже сейчас очень психологизированы. Привычные для многих наших ученых классификаторы Министерства труда и ВАКа не соответствуют современному состоянию науки.

3. В споре, является ли современная психология допарадигмальной или мультипарадигмальной наукой, я считаю, что она мультипарадигмальна и будет оставаться такой. Поэтому очень трудно предположить, что какая-то школа или направление вырвется вперед и сможет монополизировать развитие психологической мысли надолго. Хотя не исключаю, что на какое-то время то или иное направление, школа или подход может стать очень модным.

4. В XXI в. будут продолжать ссылаться на работы Л.С. Выготского, А.Р. Лурия, Е.Н. Соколова, возможно, И.П. Павлова, К. Левина и У. Джемса.

К сожалению, список отечественных авторов чрезвычайно краток и, по-видимому, в ближайшее время не увеличится. Во многом виноваты и мы сами, резко изменив приоритеты и снизив интерес к академическим, фундаментальным проблемам психологии. Нельзя забывать, что без постоянного взаимодействия и взаимовлияния фундаментальная и прикладная психология могут быстро выродиться в замкнутые группировки сектантского типа. Кроме того, большинство наших психологов не очень стремятся влиться в мировую науку, надеясь на то, что западные ученые сами обратят на нас свое внимание, так как мы -- прямые наследники перечисленных выше классиков.

Вдобавок многие из нас не умеют и не стремятся кратко и понятно излагать свои идеи и результаты. Мы заражены болезнью “чрезмерных публикаций”. Один из рецептов лечения этой болезни был предложен много лет назад в США и заключался в том, что первой получаемой должностью становится должность профессора. Каждая книга, опубликованная после этого, автоматически приводит к понижению в должности. В такой ситуации публиковались бы лишь те работы, авторы которых были бы уверены в том, что должны сообщить нечто чрезвычайно важное.

5. Я думаю, что психология, религия и искусство будут существовать, взаимно влияя друг на друга, как и в настоящее время, но не дай нам бог дожить до того времени, когда они сблизятся.

6. Несмотря на то, что развитие психологии, прежде всего ее прикладных отраслей, требует все большего правового и этического регулирования, психологи, особенно отечественные, не будут, да и не смогут давать клятву Гиппократа. Подобные вещи могут происходить только при наличии профессионального сообщества и профессионального самосознания, а отсутствие и того и другого в нашей отечественной психологии не требует доказательств.

7. Идеи не были репрессированы. К сожалению, было репрессировано много достойных людей и сломано много судеб, что сказалось и на развитии науки.

8. Кризис -- это нормальное состояние развивающейся науки.

И.С. Якиманская - доктор психологических наук, профессор, зав. отделом Института педагогических инноваций РАО

Размышляя о судьбе психологии в новом тысячелетии, выделю два аспекта рассмотрения: 1) психология как важная культурная составляющая развивающегося цивилизованного общества и 2) как наука, имеющая свое место в ряду других наук.

Я не сомневаюсь в том, что грядущий век станет веком психологии. На чем основано это утверждение? XX век был веком больших потрясений, поиском путей развития нашего общества, а главное -- иллюстрацией того, какое огромное значение имеет психическое воздействие на массовое сознание. Психология толпы как выражение единства, сплоченности, одно направленности мысли и действия, как проявление конформизма признавалась высшей культурной ценностью. Именно такая психология культивировалась в нашем обществе XX в., она соответствовала его идеологии, помогала формировать коллективное сознание и, надо отдать должное, много сделала для достижения поставленных целей. Коллективизм советских людей умело противопоставлялся буржуазному индивидуализму как проявлению личной свободы и независимости.

Официальная психология, выполняя социальный заказ, создавала теоретическую базу господствующей идеологии. Научными (и единственно правильными!) признавались идеи о том, что коллектив формирует личность, общество всецело обеспечивает всесторонне и гармонически развитую личность, а специально организованные социальные (педагогические) воздействия интериоризируются и присваиваются каждым человеком в обязательном порядке.

Такой подход к пониманию природы психического давал возможность обществу, с одной стороны, решать тоталитарные задачи, а с другой -- формировать послушных исполнителей коллективной воли, неукоснительно ей подчиняющихся. Резкая смена вектора развития нашего общества, наступившая около десяти лет назад, с очевидностью показала, что никакие изменения в сфере экономики, политики, культуры образования не реализуемы, пока не изменится психология людей.

Вступив на путь реформ, наше общество чисто психологически оказалось не готовым к их осуществлению. Это проявилось, во-первых, в неумении лидеров влиять на обыденное сознание людей и, во-вторых, в неготовности самих людей к столь радикальным переменам в их жизни.

На мой взгляд, психология как культурная составляющая общественного развития XXI в. -- это прежде всего психология, отстаивающая ценности и приоритеты личности как индивидуальности.

Становление индивидуальности в нашем обществе связано прежде всего с признанием самобытности и самоценности каждого человека, уважением личности, соблюдением ее прав и обязанностей, предоставлением выбора в принятии решений, ответственности за их последствия. Каждый человек должен с малых лет научиться самостоятельности, предприимчивости, ответственности перед избранным делом и людьми. Нам нужна этика и психология социальной жизни, основывающаяся на лучших традициях нашего народа, особенностях его национального характера: эмоциональной отзывчивости, терпеливости, трудолюбии, порядочности, честности и чести, достоинстве и т.п. Индивидуальность и индивидуализм -- разные понятия (хотелось бы особо это подчеркнуть). В России индивидуальность -- это проявление яркой, самобытной, творчески активной личности, интересы которой тесно связаны с судьбой отечества. В таком понимании индивидуальность у нас закреплена специальным термином “интеллигентность”. Интеллигент -- понятие чисто русское, малоизученное в психологии, трактуемое в мире как “загадочная русская душа”.

Психология нового столетия -- это, на мой взгляд, изучение, выявление, становление в человеке именно интеллигентности как особого отношения к миру людей и вещей, как состояния духа, особых душевных качеств. Судьба интеллигенции у нас хорошо известна. Но кроме социальных корней, она имеет и психологические предпосылки, которые, к сожалению, мало раскрыты и изучены. Кстати, индивидуализм не есть проявление индивидуальности. На Руси идеи соборности (сплоченности, единства духа) традиционно сильны. Именно на их основе выявлялись яркие индивидуальности как выразители, носители общенациональных интересов, последовательно и стойко реализующие их в своих действиях, социальном поведении. Мне кажется, что психология нового тысячелетия будет активно способствовать социальному прогрессу, если она сумеет возродить в общественном сознании базовые ценности интеллигентности, а образование сумеет их воспитать в каждом ребенке. Это задача далеко не простая по исполнению, а главное, на мой взгляд, -- она требует выявления критериальной базы для раскрытия понятия “интеллигентность”. Совершенно очевидно, что это не синоним “образованности”, а тем более “обученности”; наверное, это ближе к понятию культуры, но ассоциировать “интеллигентность” с общепринятым значением “культурный человек”, наверное, тоже нельзя. К тому же есть два близких по значению термина: “культурный” и “цивилизованный” человек. Их содержательное наполнение тоже важно для определения критериев того, что такое интеллигентность.

Мне думается, что отечественная психология XXI в. должна заниматься серьезным изучением национальных особенностей и приоритетов, свойственных нашему народу, его истории, традициям; вместо этого зачастую имеет место некритический перенос на нашу почву различных психологических теорий как западных, так и восточных школ с их специфическими технологиями воздействия на массовое сознание людей (особенно детей). Психотерапевтическое влияние различных школ и направлений, захлестнувшее нашу страну не без участия профессиональных психологов, оказывает большое влияние на подрастающее поколение, причем влияние, последствия которого далеко не однозначны.

Теперь несколько соображений о развитии академической психологии как теоретического знания. Ее судьба в уходящем столетии была сложной, неоднозначной, достаточно драматичной, как и науки в целом в нашей стране. В начале века она оформилась в самостоятельную научную дисциплину, затем была жестко идеологизирована, развивалась в строго заданном направлении -- теории культурно-исторического (деятельностного) развития человека. Все остальные направления относились к не научным, не отвечающим основной идеологии, господствующей в обществе, а их носители -- к разряду “космополитов”, “эмпириков” и т.п. Я думаю, что настало время спокойно и обстоятельно, а главное, объективно проанализировать основные этапы развития отечественной психологии XX в., особенно его конца.

Дело в том, что последнее десятилетие для научной психологии было переломным этапом в ее развитии. Это проявилось, с одной стороны, в переоценке ценностей, что сделано, на мой взгляд, достаточно тенденциозно и поверхностно, а с другой -- в некритическом заимствовании психологических теорий западной (в основном) культуры (психоанализ, гуманистическая психология, тестология и т.п.). Последнее десятилетие XX в. ознаменовалось интересом к человеку как индивидуальности в ее комплексном изучении, обоснованием ее права быть “субъектом” собственной жизни (этот тезис развивался в отечественной психологии с конца 20-х гг. С.Л. Рубинштейном, его учениками и последователями, особенно А.В. Брушлинским, К.А. Славской и другими). В последние годы изучение человека как индивидуальности ведется на основе антропологического принципа (В.П. Зинченко, В.И. Слободчиков, Б.С. Братусь и другие). Однако теоретические основы, разработанные этими авторами, к сожалению, пока не затрагивают соображений о путях, условиях, норме психического развития человека, представленных в курсах возрастной, педагогической, социальной психологии, т.е. тех, которые разрабатывают “технологию” образования современного человека. И в этом отношении предстоит огромная созидательная работа.

На рубеже веков можно отметить еще одну особенность развития психологии как науки -- это ее дробление, с одной стороны, и интеграция знаний о человеке с привлечением многих наук (медицины, педагогики, инженерии и т.п.) -- с другой. К этому, наверное, не может быть однозначного отношения. Настораживает и тот факт, что психологизация общества (возрастание интереса к психологическому знанию) привела к разработке теории психологии на разнородной научной основе, с привлечением большого числа специалистов. Развитие психологии ознаменовалось появлением многих смежных отраслей научного знания: психолингвистика, нейропсихология, психобиоэнергетика, нейролингвистическое программирование и многое другое. В силу этого предмет психологии как особой научной дисциплины стал еще более неопределенным; оказался перегруженным и “размытым” ее понятийный аппарат; границы, специфика психологического знания в значительной мере утрачены.

Рост популярности психологии как науки привел к тому, что вузы стали готовить сотни практикующих специалистов-психологов, не имеющих солидного базового образования. Появилось большое количество изданий, где даже любой практикующий врач мог давать психологические советы по разным проблемам, требующим серьезных знаний по психологии.

Поэтому, на мой взгляд, повышение уровня профессиональной компетенции и ответственности за использование научного знания -- одна из важнейших задач психологии XXI в. Нельзя допускать безответственного манипулирования психикой людей, особенно детей. Этому, к сожалению, способствуют многочисленные тренинги, которые проводятся по технологиям и методикам, не прошедшим строгую проверку профессионального сообщества. К этому я отношу и тестирование, которое широко распространено сейчас в разных областях социальной жизни: медицине, образовании, армии, управлении кадрами и др. Необходимо более требовательное отношение как к психологическому содержанию, так и к процедуре тестирования, а также к профессиональному уровню тех, кто это тестирование осуществляет.

К началу XXI в. отечественная психология вышла за пределы академической науки, стала практико-ориентированной. И это, несомненно, большое завоевание ученых. Однако оно чревато непредсказуемыми последствиями. Дело в том, что с психологическим знанием сейчас работают многие специалисты, которые не имеют для этого достаточной профессиональной базы. И есть немалые опасения насчет того, не повторится ли в XXI в. ситуация, которую уже переживала психология в лице педологии и психотехники.

Несомненно, что психология в новом столетии будет комплексной наукой о человеке. Но комплексность не означает конгломерат различных сведений о человеке -- пусть самых современных, которые привнесены из разных областей бурно развивающихся наук, связанных с человековедением.

А.Г. Шмелев - доктор психологических наук, профессор факультета психологии МГУ им. М.В. Ломоносова

1. Маловероятно, что XXI век станет веком психологии: слишком трусливые люди идут в академическую психологию (не говорю, что глупые), они ищут там убежище от тех грозных социальных явлений, которые их пугают, они пытаются укрыться в “башне из слоновой кости” от массовых психозов, от культа насилия, разврата, наркомании, от всех подлостей общественной жизни, которые психологи предпочитают даже не изучать, а не то что бороться с ними.

Сенсационные (и очень спорные) достижения генной инженерии в конце XX в. (клонирование, репликация и модификация отдельных компонентов генетического кода) позволяют прогнозировать, что психология станет царицей наук грядущего века (а он начнется в 2001 г.), только если ей удастся представить мировому сообществу веские аргументы: во-первых, против искусственного вмешательства в процесс естественной эволюции человеческого генотипа, во-вторых, в связи с развитием информационных технологий -- против создания конкурирующих с человеком автономных систем искусственного интеллекта, в-третьих, в связи с тотальностью транснациональных информационных концернов -- против засилья манипуляторских СМИ, в-четвертых, против наркобизнеса, который успешно самовоспроизводится с помощью сексуально-психического порабощения молодежи (посмотрите, как “впариваются” подросткам наркотики на наших дискотеках), и пр. Если психология таких аргументов не представит, ее место останется рядом с поваренными книгами и сборниками “женских советов” о том, как похудеть, выводить угри на лице и предотвращать беременность (а такая тенденция отчетливо просматривается уже сейчас).

2. Пророчество В.И. Вернадского о вступлении человечества в психозойскую эру пока не сбылось. Во-первых, мы видим, что СМИ с их чудовищным потенциалом воздействия и манипуляции массовой психикой фактически используют определенные психотехнологии, но делают они это без особого участия психологии как науки и более того -- вопреки этическим нормам психологии, призванной (хотя бы декларативно!) возвышать личность, а не низводить человека до уровня рефлекторно-инстинктивного реагирования на провокационную информацию. Если психология сможет привнести в государственную политику в отношении СМИ элементы ответственности и нравственности (а ведь нельзя передавать телевещание, например, на откуп рыночным механизмам), то тогда мы в большей степени приблизимся к осуществлению пророчества В.И. Вернадского.

Во-вторых, обращает на себя внимание бурное развитие всевозможных психологически ориентированных систем (включая диалоговые тестовые и консультативные системы) в Интернете. Интернет -- это фактическая модель сетевого планетарного мегасознания. И уже сейчас в пространстве этой “всемирной паутины” коллективная рефлексия психологических факторов бытия занимает видное место. Просто по показателям счетчиков доступа к различным наукоемким сайтам психология лидирует среди других наук. Но, увы, это пока достигается за счет развлекательных online тестов. Интересно, что Интернет-психология очень молода (по возрасту ее активных участников) и маститые гранды психологической науки за редким исключением просто не успевают следить за стихийными процессами, которые происходят в Интернете.

3. Будущее только за синтетическими и конструктивными психологическими направлениями и научными школами, т.е. не замкнутыми в рамках традиционных школ (бихевиоризм, психоанализ и т.п.) и пытающимися не только изучать, но и конструировать психическую реальность (формировать, если хотите в более привычных терминах для отечественной психологии). Пример вспышки популярности НЛП (при всем спорном содержании постулатов этого подхода) еще не заслужил самокритичного анализа со стороны академических психологов. Ведь адепты НЛП предложили доктрину, вдохновляющую широкие массы на самоизменение, а не только на самопознание (от которого у малоподготовленных людей ничего, кроме депрессии, обусловленной навязчивой саморефлексией, как правило, не развивается). Последователи НЛП сумели облечь свои постулаты в модные термины, использовав компьютерные метафоры вперемешку с неопсихоаналитическими и глубинно-когнитивистскими моделями психики. Популярность подобного рода подходов отражает определенную потребность общества, она не случайна, не следует об этом судить только с позиции академического снобизма. Примеры отечественного конструктивизма -- подход П.Я. Гальперина и В.В. Давыдова в психологии мышления, теория переживаний Ф.Е. Василюка, биодромология (конструктивистское исследование жизненного пути) А.А. Кроника и т.п.

4. В грядущем веке будут продолжать ссылаться на работы З. Фрейда, К. Юнга, И.П. Павлова, К. Левина, Л.С. Выготского, Ж. Пиаже, Б. Скиннера, К. Роджерса, Дж. Морено, Дж. Миллера, А.Р. Лурия, Ф. Хайдера, Дж.П. Гилфорда, Р. Кеттелла, Ч. Осгуда, Г. Келли, Э. Берна, Е.Н. Соколова... -- назван лишь возникший в темпе скорописи перечень фамилий. Но ссылки вообще будут менее массовым явлением, ибо конструктивистский подход будет проталкиваться людьми, которые не любят и не умеют изучать труды предшественников слишком скрупулезно.

5. Психология, религия и искусство сблизятся. Создание различных конструктивистских психотехнологий (психодрама, культура ТМ (трансцендентальная медитация), Т-группирование, более или менее сектантские техники группового транса, мозгового штурма и т.п.) является ярким этому свидетельством. Традиционная лабораторная академическая психология, исходящая из модели “испытуемый напротив стимульного экрана”, будет все более и более сдавать свои позиции. Она уже и сейчас во многом изолирована от общества и не влияет на общественные процессы (кроме приложений в военных и полувоенных ведомствах, на заказах которых она и выживает). Хотя... если СМИ загонят большую часть общества в “стойло перед телеэкраном”, то интересы безнравственной академической психологии будут вполне удовлетворены. Рамки “круглого стола” недостаточно широки, чтобы порассуждать о том, что может сделать психология для реформации современных церковных институтов. (А их реформация давно назрела, ибо консерватизм этих институтов уже не позволяет им выполнять важнейшую функцию регуляции духовных процессов и поддержания хотя бы минимального уровня нравственности.) К сожалению, жесткий консерватизм православной церкви, успешно противостоящей реформации уже почти тысячу лет, делает эту проблему в нашей стране особенно актуальной. Церковь не имеет права ограничиваться выполнением обрядовых функций и отпущением грехов, она должна поощрять и вдохновлять людей на нравственное поведение на понятном для них современном языке.

6. Психологу, безусловно, нужна клятва Гиппократа. И я бы даже выбрал более громкое слово -- присяга (обряд инициализации), если хотите. Самой страшной санкцией для психолога, нарушившего присягу, должно быть отлучение от всемирной корпорации профессиональных психологов. Без категорического повышения корпоративного сознания и корпоративной дисциплины психология не может выполнять своей культурно-исторической, духовно-нравственной миссии в необходимом общечеловеческом, планетарном масштабе.

7. Как определенные ярлыки, психотехнику и педологию уже не реанимировать, они останутся уделом историков от психологии. Но по сути своей и психотехника, и педология -- конструктивистские доктрины, и все рациональные конструктивистские зерна из этих наук уже активно используются, они работают, но под другими терминами, лозунгами, культовыми именами и т.п. Многие крупные авторы в психологии любят “изобретать велосипед”, называя своими собственными новыми терминами то, что давно уже описано, только в других терминах их предшественниками, которых они высокомерно загоняют всех скопом в понятие “кризис”. Обратите внимание: не надо смешивать Л.С. Выготского и его малопродуктивных подражателей, составивших большую группу, сутью которой является многозначительная по форме, но малоинформативная по содержанию “выготсковщина”.

8. Следующего -- после К. Бюлера, Л.С. Выготского -- не будет. Тот, кто предложит серьезные интегративные концепции, скорее всего вовсе не будет копаться в анализе предшествующих парадигм, выйдет в поле широкой системной междисциплинарности и вовсе не будет настаивать на том, что он является психологом в узком смысле. Кроме того, таких авторов (даже состоявшихся, не говоря про тех, кто не продвинется дальше попыток создания концепции) будет много.

В.П. Зинченко - доктор психологических наук, профессор, академик РАО, главный научный сотрудник Института общего среднего образования РАО

Прогнозы, а тем более пророчества, -- тема весьма колючая. Польский философ ТадеушКотарбиньски говорил, что лучше всего прогнозируют те, кто ничего не понимает в настоящем. Так что, как минимум, одно необходимое условие для прогнозирования у меня имеется. Но есть и субъективный аспект -- желание. Осип Мандельштам, который поразительно чувствовал настоящее, слишком многое в нем понимал, многое угадал в будущем, тем не менее по поводу прогнозов был достаточно категоричен:

И думал я: витийствовать не надо.

Мы не пророки, даже не предтечи,

Не любим рая, не боимся ада,

И в полдень матовый горим, как свечи.

Это отрезвляющее напоминание себе и читателю о том, что к любым прогнозам нужно относиться со щепоткой соли. Приведу близкий нам пример. А.Н. Леонтьев в 1972 г., рассказывая студентам факультета психологии МГУ о “психологии 2000 года”, на первое место поставил тезис: “Развитая система психологической науки=торжество системного подхода, метода” (Леонтьев А.Н. Философия психологии: Из научного наследия. М.: Изд-во МГУ, 1994. С. 278). К счастью, для психологии и для психологов это не стало пророчеством. Еще до наступления 2000 г. системный подход в психологии оказался там же, где и марксистская психология. Хотя схематизмы сознания обеих форм суеверия еще живы. И все же -- плохо ли, хорошо ли -- предвидимое будущее представляет собой неотъемлемое свойство человеческого сознания. Поэтому я, правда, без большого энтузиазма попытаюсь ответить на вопросы, поставленные журналом.

1. Глядя на нынешнюю психологию, трудно поверить в то, что XXI век станет веком психологии. Хочется надеяться, что в XXI в. люди будут более разборчивы и менее легковерны, чем сейчас, будут больше верить себе (и в себя), чем самозваным харизмейкерам и дехаризмейкерам, тестологам и формирователям личности, формирователям творческих способностей, проектантам деятельности, ловцам душ и т.д. и т.п. Разве что появится психологический Альберт Эйнштейн или хотя бы Зигмунд Фрейд.

2. Сбылось ли пророчество В.И. Вернадского о вступлении человечества в психозойскую эру? В.И. Вернадский в соответствии со своей профессией мыслил в геологических масштабах тысячелетий, а не отселе и доселе, не в наших мизерных масштабах дней и лет. Пока же мы живем в мезозойскую эру, и в XXI в. “психозой”, “ноосфера”, “ноократия” нам не угрожают. Дожить бы до гражданского общества и избежать очередной помеси коммунизма с фашизмом...

3. Если психология вернется к своему предназначению быть наукой о присутствии души и духа, а не об их отсутствии, то будущее за психологической физиологией А.А. Ухтомского, Н.А. Бернштейна, А.Р. Лурия, А.В. Запорожца, которая приблизит нас к пониманию анатомии и физиологии человеческого духа (потом, возможно, и мозга?). Этот дерзкий замысел А.А. Ухтомского уже начинает сбываться: не очень отчетливо, но просматривается ход от функциональных органов индивида к его духовному организму -- к его “душевной анатомике” -- по Н.В. Гоголю.

Надеюсь, что в психологии найдет свое место феноменология -- то ли в ее классических вариантах, связанных с именами Э. Гуссерля, Г.Г. Шпета, то ли в новых. Без опыта феноменологии психология едва ли подойдет к пониманию свободного действия, свободной мысли, свободной воли, свободной личности. М.К. Мамардашвили говорил, что такого рода сущности -- феномены -- полностью представлены своей же материей, своим внутренним, в себе осмысленным движением. Втакого рода феноменах нет никаких элементов, имеющих зависимое происхождение, что и делает их свободными, событийными.

Есть и ближайшая задача, которая состоит в развитии психологической герменевтики. “Первая ласточка” (книга А.А. Брудного с таким названием) уже появилась. Ведь эпоха просвещения кончилась. Стоять с информационным (постинформационным) веком наравне неуютно. Вдруг действительно наступит эпоха понимания, для которой главным и характерным будут со-действие, со-чувствие, со-мышление, со-знание, со-единение, со-мнение, наконец, -- а мы останемся со своим тупоумным принципом детерминизма!

4. На чьи работы отечественных и зарубежных психологов будут продолжать ссылаться в XXI в. -- это будет определяться уровнями интеллигентности и профессионализма нашей науки, которые, к сожалению, падают. Думаю, это нельзя объяснить только болезнями роста. О. Мандельштам был прав, говоря, что “классики -- это пороховой погреб, который еще не взорвался”. Конечно, в XXI из XIX в. перейдут В.Ф. Гумбольдт, Э. Вебер, Г. Фехнер, Г. Эббингауз, В. Вундт, В. Дильтей; из XX в. -- М. Вертгеймер, В. Келер, Э. Клапаред, Э. Торндайк, Э. Толмен, Л.С. Выготский, А.Р. Лурия, П. Жане, Ж. Пиаже, К. Левин, Б.В. Зейгарник, Б.М. Теплов, Дж. Гибсон, Дж. Брунер...Уверен, что восстановятся забытые сегодня имена. Добавятся имена тех, кого сегодня не считают психологами: М.М. Бахтин, А.Ф. Лосев, П.А. Флоренский, С.Л. Франк...

5. Уверен, что психология и искусство станут ближе друг к другу. Искусство на столетия опережает науку, особенно в познании человека. На его основании можно было бы написать учебник психологии XXI в. и последующих веков. Только мы плохо умеем читать искусство. А между тем есть у кого учиться использованию искусства в гуманитарном знании, в том числе и в психологии: М.М. Бахтин, Н.Н. Волков, Л.С. Выготский, М.К. Мамардашвили, Б.М. Теплов, З. Фрейд, Э. Эриксон, Г.Г. Шпет, К. Юнг. Пора бы создать учебник хотя бы по психологии искусства.

С религией сложнее. Я бы предпочел любовь между психологией и религией на расстоянии и притом -- на значительном. Во-первых, одна религия -- марксизм-ленинизм со своими догмами -- уже была, был и “конец света”. Во-вторых, религия -- это откровение, догмат веры, подвиг веры, а наука -- это работа, труд по выдвижению, проверке гипотез, их доказательству, труд рефлексии, а иногда и подвиг сомнения, выдвижение новых гипотез и далее -- везде... В-третьих, религия разъединяет людей по их вере, а наука соединяет, дает им общее знание, со-знание. Поэтому я думаю, что психология христианства, психология религии возможна, даже необходима, а христианская психология -- это нонсенс. Иное дело -- использование психологами теологических трудов, например, Блаженного Августина -- первого (и, кажется, последнего) психолога личности, трудов о. Павла Флоренского, не говоря уже о главной Книге. Психологи поступают достаточно опрометчиво, уступая религии монополию на исследование души и духа. Философы более осмотрительны.

6. Применительно к клятве Гиппократа нужно нечто более серьезное, чем ритуал. Клятва Гиппократа принимается врачами. Но мы на своем собственном опыте знаем, что на их деятельности эта клятва сказывается все меньше и меньше. Этика -- тоже слишком общая категория. Психологам не когда-то в будущем, а уже сегодня нужно отчетливое сознание вины и ответственности. Ведь все слова давно сказаны. Впрочем, такое сознание нужно каждому человеку. Не помешала бы психологу и душа. Великий Чарльз Шеррингтон говорил, что спинальный человек в большей степени калека, чем спинальная лягушка. То же относится и к бездушному психологу.

7. Какова судьба репрессированных наук и идей в психологии? Есть ли шанс у педологии и психотехники возродиться? Печальная судьба. Еще более печальна судьба репрессированных и запрещенных ученых. Это как бы двойная смерть. Мои учителя сначала из страха, потом по привычке не ссылались, например, на Г.Г. Шпета, у которого многие учились, равно как и на других репрессированных психологов. Сейчас кое-кого вспоминаем, возвращаем из изгнания, извлекаем из небытия, но делаем это как-то медленно, что не украшает ни нас, ни наших учителей.

Не знаю, возродится ли педология в своем старом обличье. Ее, кажется, во всем мире называют наукой о детском развитии. Что касается психотехники, то у этого термина есть два смысла -- широкий и узкий. В широком смысле она возродилась под видом многочисленных психопрактик, своего рода психологического фельдшеризма, против которого предупреждал Л.С. Выготский. В узком смысле психотехника возродилась под именем эргономики, в том числе и благодаря усилиям выдающегося советского психотехника С.Г. Геллерштейна, успевшего благословить эргономику своим непосредственным участием в ее восстановлении и развитии в нашей стране. Хуже (а может быть, и лучше?) с психоанализом. Здесь я согласен с А.М. Пятигорским, что восстанавливать его уже поздно (он был запрещен в 1925 г.). Психоанализ уже не станет элементом российской культуры.

8. И опять исторический смысл психологического кризиса: К. Бюлер, Л.С. Выготский -- кто следующий? Следующего не будет. Кризис -- это перманентное состояние живой, нормально развивающейся науки, бредущей от одной парадигмы к другой. Кризис -- это беспокойное сознание того, что наши теории нужны нам лишь до тех пор, пока их не сменят другие, лучшие теории. Подобная смена может быть драмой для отдельного ученого, но не для науки в целом. Работа Л.С. Выготского о кризисе была написана в 1927 г. Сегодня к ней можно было бы отнестись как к недоразумению, если не принять в расчет идеологических мотивов ее написания (“новая наука”, “новый человек” и т.п.) и реформаторских установок эпохи и самого Л.С. Выготского. На самом деле, 1927 г. был годом небывалого расцвета психологии, которому может позавидовать любое время. Доказательством являются работы самого Л.С. Выготского и его зарождавшейся школы, появление теории установки Д.Н. Узнадзе, теории доминанты А.А. Ухтомского, те же педология и психотехника, работы В.М. Бехтерева, В.Н. Мясищева, Н.А. Бернштейна, Ж. Пиаже, Ф. Бартлета, Э. Толмена... Всех не перечесть. Но это видно с нашей позиции, а не с той, в которой находился Л.С. Выготский. Большое видится на расстоянии. К. Бюлера оставлю в покое.

Страшны не кризисы, а социальные катастрофы, разрушающие науку, страшны философы, подписывающие смертные приговоры ученым и поэтам, страшны ученые (в их числе и психологи), решающие научные проблемы с помощью ЦК КПСС. Подобное порождает катастрофы в самой науке, когда в ней утверждается финальный стиль, поиск окончательных объяснений, исчезает интеллигентность, аристократия таланта, испаряется культура. Если эти катастрофы останутся в XX в., то я даже соглашусь назвать XXI в. не слишком удачным термином “психозойская эра”.

Закончу строчками Игоря Северянина, написанными в 1918 г.:

Конечно, век экспериментов

Над нами -- интересный век...

Но от щекочущих моментов

Устал культурный человек.

Слишком многие не пережили страшные эксперименты. Теперь этот век, слава Богу, под нами. Хорошо бы он снова не стал над. Если это случится, то человечеству будет не до психологии. Кое-что зависит и от самих психологов. Блаженный Августин говорил, что только через напряжение действия будущее может стать настоящим, а затем и прошедшим. Без напряжения действия “потребное будущее” (Н.А. Бернштейн) останется там, где оно есть. А непотребное -- придет само.

А.В. Брушлинский - доктор психологических наук, профессор, член-корреспондент РАН, директор Института психологии РАН

Делать долгосрочные прогнозы, да еще на целое столетие -- непродуктивно и рискованно (хотя, быть может, и заманчиво). Но особенно трудно прогнозировать развитие науки и вообще творчества, по существу своему почти не предсказуемого. Тем самым определяется и мой ответ на часто возникающий вопрос: станет ли XXI век веком психологии? Многие ученые считают (отчасти справедливо), что это будет век биологии, возможно, идущий на смену веку физики. Внутренняя логика развития современной науки (от менее сложного к более сложному, от “нижележащих” сфер бытия к лежащим “выше”), вероятно, в той или иной степени дает определенные основания для такого прогноза. Тогда чуть ли не напрашивается сам собой вывод о том, что следующей наукой в данной “очереди” должна или может стать именно психология. Так ли это?

Мне представляется, что многое будет зависеть от нас самих, т.е. от психологов. Теперь все больше научных проблем закономерно становятся комплексными, междисциплинарными, отчасти даже общенаучными. А потому психология все более энергично “работает” как бы на стыке с другими науками -- физиологией, социологией, информатикой, математикой и т.д. Это не печальная необходимость, а счастливая возможность для дальнейшего плодотворного развития, но только при одном условии: если каждая из наук в столь дифференцированной и вместе с тем единой, постепенно интегрируемой системе выделяет и осознает свой специфический предмет исследования. Только тогда возникает объективная потребность в строго определяемом сотрудничестве с другими науками и формируется как бы заказ на то, чего недостает каждой из них в отдельности и что могут дать только творческие контакты между ними. На такой основе надо разрабатывать стратегию и тактику достижения комплексности смежных, а также пока еще далеких друг от друга наук.

Но, к сожалению, многие психологи во многих странах довольно беззаботны по отношению к более или менее точному определению предмета своей науки. Это проявляется даже в терминологии, получившей очень широкое распространение. Например, термин “bеhavioralscience” (часто синонимичный для “socialscience”) в ряде случаев приводит к “растворению” друг в друге психологии, социологии, социальной антропологии и т.д. Еще хуже, когда психологию человека -- вопреки предмету ее исследования -- до сих пор раскалывают на две дисциплины: только естественнонаучную и только гуманитарную. В первой трети XX в. еще более сильный раскол нашей науки на очень разные и не совместимые друг с другом психологии (интроспекционизм, бихевиоризм, психология духа и т.д.) привел ее к методологическому кризису, о котором писали Н.Н. Ланге, С.Л. Франк, М.Я. Басов, К. Бюлер, Л.С. Выготский, В. Келер, С.Л. Рубинштейн и другие. (Очень важный вопрос о том, продолжается ли и теперь этот кризис, требует специального и подробного рассмотрения.)

В настоящее время психология интенсивно развивается в форме растущего многообразия весьма различных научных школ и направлений (когнитивная психология, культурно-историческая теория высших психологических функций, субъектно-деятельностная концепция и разные варианты теории деятельности, гуманистическая психология, неофрейдизм, необихевиоризм и т.д.). А потому закономерно и периодически весьма остро ставится методологически труднейший и главный вопрос о том, как найти единый, общий фундамент для столь разных направлений в развитии одной науки.

На мой взгляд, перспективной теоретической основой, способной постепенно сблизить ряд течений и тенденций в психологии по мере выявления и развития потенциально общего для них концептуального ядра, могут стать прежде всего те теории, которые все более последовательно и системно реализуют в психологии методологический принцип субъекта, его деятельности, общения и т.д. Целостность человека как субъекта -- это онтологическое основание для системности, интегральности всех его психических качеств. Оно и определяет гносеологическую сторону дела -- постановку и решение всей рассматриваемой проблемы, т.е. разработка психологии субъекта (индивидуального, группового и т.д.) закономерно ведет к установлению единства психологической науки (подробнее см., например, коллективную монографию: Психологическая наука в России XX столетия. М., 1997).

Однако на пути к такому единству остается еще много трудностей -- прежде всего объективных (определяемых исключительной сложностью предмета психологии), но также и чисто субъективных. К числу последних относятся не всегда оправданные, неадекватные взаимоотношения между разными научными школами и направлениями в психологии. В принципе наличие подобных школ в науке благотворно влияет на ее развитие, способствуя многообразию научных поисков и сопоставлению их результатов, чему особенно помогают дискуссии, полемика -- вообще диалог между учеными. Блестящим примером может служить известная дискуссия между Ж. Пиаже и Н. Хомским (см.: Languageandlearning.The debate between Jean Piaget and Noam Chomsky.Harvard Univ. Press, 1981). Однако есть и исключения из этого общего правила нормальных взаимодействий между различными научными школами. Главное из таких исключений -- хорошо известное направление в психологии, ведущее свою “родословную” от Л.С. Выготского.