Психология ХХІ века: пророчества и прогнозы

После смерти И.В. Сталина (5 марта 1953 г.), когда началась постепенная “реабилитация” М.Я. Басова, П.П. Блонского, Л.С. Выготского, С.Л. Рубинштейна, Д.Н. Узнадзе и других, ученики Л.С. Выготского блестяще провели гигантскую и очень нужную всем работу по возвращению в науку имени и трудов своего учителя. Но уже спустя лет 10-15 стало ясно, что при этом, в основном, подчеркивались или даже явно преувеличивались сильные стороны культурно-исторической теории высших психологических функций и замалчивались ее слабые стороны. Более того, последователи данной теории (за исключением прежде всего В.В. Давыдова) вот уже примерно 40 лет (!) уходят от диалога с ее критиками и даже не отвечают на их научные аргументированные возражения. Столь длительное нежелание участвовать в полемике, дискуссии, диалоге -- беспрецедентный случай в современной науке (подробнее об этом см., например: обсуждение статьи М.Г. Ярошевского “Л.С. Выготский и марксизм в советской психологии” в “Психологическом журнале”, 1992, № 5 и 1994, № 1; а также мою рецензию на новую книгу М. Коула в том же журнале, 1998, № 6).И вместе с тем сторонники упомянутой теории очень часто представляют ее в качестве одной из наиболее продуктивных и перспективных не только для XX в., но и для нового столетия. Однако если хотя бы частично справедливы весьма существенные замечания ее критиков (а это может выясниться прежде всего в процессе честной и открытой дискуссии), то придется во многом иначе оценивать эту перспективность. В любом случае просто необходима такая дискуссия, и тогда явная недоработка XX века будет устранена в XXI веке.

А.Б. Орлов - доктор психологических наук, заместитель директора Института дошкольного образования и семейного воспитания РАО

1. XXI век, так же как и XX век, будет становиться веком психологии -- “науки о закономерностях развития и функционирования психики как особой формы жизнедеятельности”; психология станет массовой профессией в глобальном масштабе, ее влияние на образование, политику, культуру, средства массовой информации и общественное сознание будет неуклонно возрастать. Однако наш прогноз заключается не столько в том, что в следующем столетии будут продолжаться и набирать силу тенденции, наблюдаемые ныне, сколько в том, что, становясь все более и более веком психологии, XXI век может стать... веком психопрактики.

Психология в том виде, в котором она сложилась на рубеже XIX и XX вв. и существует до настоящего времени, -- это классическая наука. Это наука о.., т.е. наука, в которой главенствующую роль играет теоретической план, план рефлексии, рационального познания, логоса. Психология живет по тем же законам, по которым живут все другие гуманитарные науки -- от филологии до теологии. Психологическая эмпирия, высвободившаяся усилиями В. Вундта, А. Бине и З. Фрейда из пут философии чуть более века тому назад, обрела лишь частичную (фактически иллюзорную) свободу от логоса. Во-первых, и экспериментальная психология, и психодиагностика, и психоанализ очень быстро создали собственные теоретико-мифологические рефлексивные планы. Во-вторых, они построили себя в соответствии с позитивистской парадигмой, согласно которой теория (рефлексия, логос) доминирует (задает, определяет, направляет и т.д.), тогда как эмпирия (практика экспериментирования, психодиагностики и психотерапии) лишь обслуживает, питает логос. Именно поэтому древнее имя “психология” осталось титульным именем “новой” науки.

На наш взгляд, методологическая ситуация в психологии на рубеже XX и XXI вв. такова, что внутри самой психологии оформляются предпосылки для гораздо более фундаментальной трансформации, нежели “декларация независимости” Вундта -- Бине -- Фрейда и “возникновение” психологии как самостоятельной науки. Суть этой трансформации состоит в радикальном изменении и пересмотре позиционных взаимоотношений между теорией (логосом) и эмпирией (практикой) в самой психологической науке, в преобразовании их позитивистского (единственно возможного с точки зрения здравого смысла) соотношения. В современной практической психологии и прежде всего в области психотерапии и психологического консультирования возникает психопрактика -- наука, идущая на смену психологии. Основная и главная особенность психопрактики состоит в том, что в ее внутренней структуре не эмпирия (практика) обслуживает теорию, но, напротив, теория (миф) создается и существует только и исключительно для того, чтобы порождать и обслуживать определенную, конкретную практику. В структуре психопрактики логос как сугубо рациональное, когнитивное (желательно квантифицируемое) познание, сознательный интеллект (рассудок) оказывается всего лишь одной (и при этом весьма частной, факультативной) формой отражения/выражения тех или иных содержаний. Интуитивное, образное познание, бессознательный интеллект -- гораздо более значимая и важная форма научной рефлексии, встроенная в психопрактику и обслуживающая ее. В отличие от психологии, стремящейся к абстрактному, транслируемому, эксплицируемому и эксплицированному, внешнему (экзотерическому) знанию, психопрактика в значительной степени строится на конкретном, личностном, опытном (экспириентальном) знании (Ж. Политцер, М. Полани, К. Роджерс), лишь частично эксплицируемом и эксплицирующемся и в этом смысле -- на внутреннем (эзотерическом) знании.

2. В контексте сказанного пророчество В.И. Вернадского о вступлении человечества в психозойскую эру относится не к XX, но к XXI в. Уходящее столетие -- это термоядерно-компьютерная эра, психологический компонент которой -- компонент частный. Психозойская эра невозможна как эра психологии (частной, конкретной формы научного знания и познания), но возможна как эра психопрактики. Дело в том, что любые частные формы экзотерического знания (биологического, экологического, психологического и проч.) всегда тоталитарны и конкурентны, всегда ограничены друг другом. Что же касается психопрактики (уже в том ее виде, в котором она существует в настоящее время в области вневрачебной психотерапии), то психопрактическая форма изначально возникает как внепредметная, универсальная, существующая в сфере интер-, интра- и трансперсональных отношений, способная свободно трансцендировать границы отдельных предметных областей. Так, например, одна из психопрактических форм, возникшая в середине XX в. в русле клиенто-центрированной психотерапии, фактически сразу же начала свою экспансию в педагогическую, социальную, профессиональную, политическую психологию, в практические сферы образования, менеджмента, политики и в 80-е гг. оформилась как уже не только внепсихологический, но и как внетерапевтический человекоцентрированный подход. Психозой как психопрактическая эра весьма вероятен в следующем столетии в связи с массовым проникновением психотерапии и психологического консультирования (этих промежуточных между психологией и психопрактикой, протопсихопрактических форм) в социальную и личную жизнь людей.

3. В этой связи будущее принадлежит только тем современным психологическим направлениям и научным школам, которые являются лоном психопрактики; прежде всего это школы глубинной и вершинной психологии и психотерапии. Все прочие отрасли психологического знания оказываются в этом смысле на обочине “столбовой дороги” наиболее существенных изменений, назревающих в современной психологии.

4. В XXI в. мировые индексы (рейтинги) цитирования будут снижаться (с учетом экспонентного роста числа психологов) в тех областях, которые окажутся в арьергарде трансформации психологии в психопрактику, и, напротив, эти рейтинги будут расти в авангардных областях. В этом смысле классикам и лидерам мировой психотерапии обеспечены высокие индексы цитирования. Отечественная психология intoto скорее всего поступит в мировой психологический архив.

5. В XXI в. наиболее перспективными и эвристичными областями психопрактических знаний и технологий станут области, примыкающие к теологии и теопрактике, к теории искусств и художественному творчеству. Именно в этих областях будут наиболее интенсивно протекать процессы междисциплинарного взаимодействия и взаимообогащения. Следует, однако, подчеркнуть, что экзотерическая конфессионализированная (разделенная) религия и экзотерическое коммерционализированное (овеществленное) искусство вряд ли внесут какой-либо содержательный вклад в эти творческие взаимообмены.

6. Взаимоотношения психологии и этики также существенно изменятся. Психологу не понадобится клятва Гиппократа. Психологу, психотерапевту, психопрактику станет необходим единый профессиональный этический кодекс, прототипы которого уже десятки лет существуют в большинстве международных и национальных психологических и психотерапевтических ассоциаций. Тенденции развития психотерапии и психологического консультирования в XX в. (этих прототипов психопрактики будущего) со всей убедительностью свидетельствуют, что профессиональная этика психотерапевта и психолога-консультанта в конечном счете ориентирована на экспириентальный критерий эффективности психологической помощи: этично то, что эффективно. Что же касается психологии этики, то она, как и любая другая психология, может стать в XXI в. достоянием истории, уступив место психопрактике этики -- науке об условиях, методах, феноменах, механизмах, процессах, обнаруживающих себя в непосредственной практике этических форм психической жизни.

7. На наш взгляд, не вполне корректно говорить о “репрессированных науках” и “репрессированных идеях”; правильнее говорить о репрессированных ученых, людях. Науки и идеи всегда существуют в глобальном контексте и как таковые фактически не зависят от политических (всегда локальных) безумств. Педология и психотехника как научные направления, существовавшие в России в первой трети XX в., не могут и не должны возрождаться. Они занимают свое место в отечественной истории психологии.

8. Смысл затянувшегося психологического кризиса заключается в характерном для западного технократического менталитета соотношении теории (логоса, знания, рефлексии, мифа) и практики. Это соотношение проникло в психологию с “молоком” философии и “физиологическим раствором” методологии позитивистской науки. Имеется в виду такое соотношение логоса и практики, при котором логос господствует, а практика подчиняется, логос всеобщ, а практика частична, логос самоценен, а практика утилитарна. В данном методологическом контексте практика (например, в форме экспериментирования) нужна только для того, чтобы строить и питать теорию. При этом такая практика-донор утилизуется теорией только в изначально усеченной и индоктринированной форме.

В XXI в. психологи начнут постепенно осознавать всю тупиковость и пагубность методологии классической науки и предпримут попытки ее радикального преобразования. Интеллект -- лишь частная форма жизни. Практика жизни -- вот Демиург “наук о человеке”, в том числе и психологии.

Становление подлинной психопрактики как науки целостного и полноценного бытия в психике человека во всей его интегральности, спонтанности, красоте и творческой мощи неразрывно связано с пересмотром функции и роли теории (мифа) в деятельности самого ученого. Всякая теория имеет смысл ровно настолько, насколько она способна активизировать (фасилитировать) позитивную практику жизни. Никакая теория не должна быть знанием о человеке и его жизни, не должна понимать, объяснять, предсказывать и определять человека и его жизнь. Единственная осмысленная функция теории -- помогать жизни конкретного человека. Сама профессиональная роль человека “ученого” (знатока, эксперта, референта, авторитета) неизбежно трансформируется в личностную позицию человека “опытного” (фасилитатора, лидера и мастера жизни). В сравнении с психопрактиком ученый-психолог как человек, психологизирующий жизнь, станет со временем смешон и жалок.

Попутно отметим, что в логике разрабатываемого нами триалогического подхода в психотерапии и психологическом консультировании магистральную линию развития науки о человеческой психике можно представить как состоящую из трех основных этапов (в зависимости от того, какая из трех основных личностных инстанций: внутренний наблюдатель, внутренний клиент или внутренний терапевт -- доминирует в “исследователе” и “исследуемом”): 1) психология как наука, субъектом и объектом познания в которой являются взаимодействующие внутренние наблюдатели; 2) психотерапия как отрасль практической психологии, основанной на взаимовлияниях внутренних клиентов, которые находятся в эмоциональном контакте; 3) психопрактика как наука, где “исследователь” и “исследуемый” практикуют семантический альянс на уровне своих внутренних терапевтов.

Исторический смысл психологического кризиса заключается в самом существовании психологии. Этот кризис разрешится только в том случае, если завершится ее история, если современная психология, продолжая разрешаться многочисленными психотерапиями, наконец-то решится стать психопрактикой.

В.А. Барабанщиков - доктор психологических наук, профессор, зав. лабораторией системных исследований психики Института психологии РАН

1. Обычно веком той или иной области познания, например, “веком физики”, “веком химии” и т.п. называют столетия, в которые совершались принципиальные открытия (в науке -- формирование фундаментальных законов), утвердившие новый способ мышления и повлиявшие на организацию жизни общества в целом. С этой точки зрения XXI в. представляется “веком биологии и информационных технологий”. И та и другая сферы человеческой деятельности окажут существенное влияние на психологию, создав предпосылки фундаментальных открытий в будущем.

2. На сегодняшний день высказывание В.И. Вернадского остается метафорой, льстящей самолюбию психологов и подогревающей их исследовательский энтузиазм. Будем надеяться, что в XXI в. красивая форма наполнится серьезным научным содержанием.

3. будущее за теми психологическими направлениями и научными школами, которым удастся наиболее глубоко и полно учесть природу человека -- основного объекта психологического познания и практики, и которые, раскрывая определенные свойства, связи и отношения психического, смогут осуществить синтез разнородного знания, преодолеть односторонность (моноцентризм) в рассмотрении своего предмета.

4. В XXI в. будут ссылаться на фундаментальные труды отечественных и зарубежных классиков. Очень вероятно, что некоторые из них будут прочитаны по-новому, открывшись с совершенно неожиданной стороны.

5. Тенденция к сближению психологии, религии и искусства сохранится и в XXI в., но не окажет решающего влияния на развитие психологической науки, практики и образования.

6. Не только практическая, но и экспериментальная работа психолога должна регулироваться системой нравственных норм. Проект “Этического кодекса психолога” применительно к условиям нашей страны разрабатывается Российским психологическим обществом и, по-видимому, будет принят уже в 2000-м г.

7. Строго говоря, ни идеи, ни тем более отдельные области знания нельзя запретить, поместить в концлагерь или расстрелять. Можно затормозить их развитие, но на короткое время. Поэтому все ценное, что несли в себе советская педология, психотехника и психоанализ, обречено на возрождение. Частично этот процесс уже происходит, хотя “репрессированные” идеи возвращаются к нам в иных, более современных формах, которые начинают играть принципиальную роль. Например, для реставрации психоанализа в России нет необходимости копировать концептуальную базу, порожденную системой социокультурных отношений (нормопатией) в Австрии на рубеже XIX-XX вв. Мы живем в нормопатическом пространстве совершенно иного типа, и то, как к нему будет подстраиваться психоанализ, как он будет трансформироваться, может оказаться его новым прорывом.

8. Глубинный смысл подобных кризисов заключается в неспособности современной науки охватить разнокачественные основания психических явлений единой системой понятий. Методологическая и теоретическая разобщенность исследований, усиленная высокими темпами дифференциации и гетерохронностью развития психологического знания, становится благодатной почвой для редукционизма (физиологического, логического, социологического, информационного и т.п.) и эклектики. Крайним выражением разобщенности выступает противостояние естественнонаучной и гуманитарной парадигм. Чрезвычайное разнообразие подходов, которым соответствует разнообразие принципов, понятий, методов исследования, эмпирических данных, заостряет проблему предмета психологии и ее метода. Соответственно, вопрос о выходе из кризиса в значительной степени касается способов объединения разнородного психологического знания, его взаимопереходов и взаимовключений.

Вряд ли можно сомневаться в том, что проблема когерентности (связанности) психологии, т.е. возможности ее существования как единой науки, будет одной из ключевых и в XXI в., как, впрочем, нет сомнений в перманентности самих методологических кризисов, играющих в развитии психологической науки и практики не только отрицательную роль.

Е.В. Щедрина - кандидат психологических наук, главный редактор журнала “Вопросы психологии”

Прозвучавшие на “круглом столе” выступления свидетельствуют о том, что у психологов сохранился интерес к обсуждению животрепещущих проблем развития психологической науки. Мнения по некоторым пунктам из списка вопросов существенно разошлись. Это касается прежде всего позиций относительно возможности сближения психологии, искусства и религии, а также принятия выпускниками-психологами клятвы, аналогичной клятве Гиппократа у медиков. Со своей стороны, мне бы хотелось остановиться на самом первом вопросе, потому что он, невзирая на совершенно конкретную формулировку, представляется мне установочным, наиболее общим, а также на вопросе о возможном сближении психологии с религией и искусством.

1. Вопрос о наступлении психозойской эры скрыто содержит в себе ответ, выдающий стремление самих психологов принять желаемое за действительное. Все мы, безусловно, за то, чтобы роль психологии в общественной жизни существенно повысилась. Для этого делается многое. Порыв есть, но за ним не всегда следует прорыв. Может ли психология сегодня предложить обществу нечто такое, чтобы ее востребованность превысила меру востребованности других областей знания или, по крайней мере, может ли она осуществить такой прорыв в своем развитии, который бы заставил общество оценить легшие в основу этого прорыва научные усилия как большое открытие в плане познания человека?

В наше время спрос на “психологические услуги” уже имеется, и он будет только возрастать. Но это будет происходить только при условии, что профессиональная психология сумеет резко отмежеваться от около психологических шарлатанов, которые, как это уже отмечали выступавшие на “круглом столе”, невероятно расплодились, их встречаешь повсюду. В значительной мере рост спроса будет зависеть от того, сумеет ли психологическая наука наметить пути проникновения во внутренний мир человека и изучить этот мир достаточно для того, чтобы с определенной вероятностью предсказывать его поступки. Но это задача, так сказать, глобального масштаба. Практика же подсказывает необходимость обращения к более конкретным задачам, например, к проблемам мотивации обучения, а именно: как сделать так, чтобы знаемый мотив обретения знаний стал побудительным, и проч. Мне кажется, в нашей науке ощущается большая потребность в добротных предметных, а не отвлеченных, теориях, в хороших конкретных, в том числе экспериментальных, исследованиях. Рискну сказать, что построение метатеорий в психологии -- это вчерашний день, сегодня они не будут востребованы, а вот будет ли у движения, которое я бы назвала “слово о словах”, завтрашний день -- это вопрос. Концептомания -- свидетельство застоя в психологической науке. Метатеории выполняют не столько когнитивную функцию, сколько функцию упорядочивания уже имеющихся знаний. На мой взгляд, попытки создания метаязыка в психологии дали меньше того, что от них ожидалось. Их значение возрастает в период, следующий сразу за прорывом в практической области или же непосредственно предшествующий ему.

В первом случае их назначение -- систематизация накопленных результатов, во втором они служат индикатором положения дел с исследованиями в психологии: чем больше метатеорий, тем ближе состояние науки к застою. Нетрудно полностью погрузиться в схоластику, пытаясь вычислить, “сколько чертей поместится на кончике иглы”. То, что обсуждение методологических или просто теоретических вопросов стало немодным, видно хотя бы по нашему журналу: рубрику “Теоретические исследования” заполнять практически нечем.

Условие наступления психозойской эры -- повышение психологической культуры общества в целом, предполагающее понимание и принятие психологии как реальности не менее значимой, чем, например, экономика. Понятие психозойской эры я трактую в частности и в том смысле, что, возможно, не теперь, а в достаточно отдаленном будущем человечество подойдет к тому, чтобы оценивать качество жизни не по продуктам технического прогресса, обеспечивающего все более высокий уровень физического комфорта и безопасности, а по психологическому самочувствию каждого представителя общества. Я думаю, позиция психолога при оценке роли того или иного исторического периода, того или иного общества, в отличие от позиции, например, историка, экономиста, инженера, художника -- и уж тем более политика, должна опираться главным образом на представления о том, каково было в целом психическое, душевное состояние живших в соответствующий период и в соответствующем обществе людей. Психозойская эра наступит только тогда, когда человек осознает, что его приоритетной целью должен стать не технический прогресс, во имя скорейшего неостановимого продвижения по которому он поступается многими человеческими достоинствами, а сам человек как таковой -- с его внутренним миром. Будет ли это когда-нибудь? -- на этот вопрос я, к сожалению, не могу дать утвердительного ответа... В любом случае не психологам судить о наступлении психозойской эры; пусть об этом скажут представители других наук: чтобы оценка положения дел была приближена к реальной, нужен взгляд извне.

5. Хорошее искусство пока что глубже и полнее понимает человека, чем психологическая наука. Этот факт говорит о том, что попытки подойти ближе к природе человека с позиций рассудочного анализа ограничены, надо дополнять их возможностями интуитивного проникновения в сущность истинно человеческого, духовного в человеке. Отсюда следует, что сближение психологии с искусством (сближение, которому первая будет сопротивляться, называя профанацией все, что идет не от науки) и, отчасти, с религией (правда, лишь в том ее аспекте, который имеет отношение к духовному облику человека, к попыткам постижения его внутреннего мира), по всей видимости, будет иметь место. Хотя, конечно, каждая наука до тех пор остается отдельной областью знания, пока ищет свои особые пути постижения своего предмета. Изучение природных основ психики останется прерогативой психологии наряду с другими областями именно научного знания -- биологией, физиологией, нейропсихологией и пр. и никогда -- религии и искусства.

***

Завершая публикацию выступлений на “круглом столе”, редакция журнала “Вопросы психологии” благодарит всех тех, кто счел необходимым высказать свою точку зрения на предложенные ею вопросы. Надеемся, что тексты выступлений вызовут интерес у читателей.

Размещено на Allbest.ru