Механизмы и интерпретации фантазии в психоаналитической арт-терапии

Размещено на http://www.allbest.ru/

Московский институт психоанализа

Дипломная работа

Механизмы и интерпретации фантазии в психоаналитической арт-терапии

Студентка курса

Колосова И.А.

Научный руководитель

к.м.н. Старшенбаум Г.В.

Москва 2003 г.

Оглавление

Введение

Раздел 1. Природа фантазии

1. З. Фрейд о фантазии

2. Подходы американской эго - психологии

3. Британская школа

4. Ж. Лакан

5. Французская школа

6. Значение иллюзии в работе Винникотта

Раздел 2. Проблема интерпретации

1. В психоанализе искусства З. Фрейда

2. В психоаналитическом исследовании искусства Э. Криса

3. Творчество, сублимация, перверсии

Раздел 3. Арт-терапия

1. Проблема определения

2. Терапевтические факторы арт-терапии

3. Интерпретации в арт-терапии

4. Арт-терапевтический процесс

5. Позиция арт-терапевта

6. Практическая часть. Собственные наблюдения

Заключение

Библиография

Введение

Актуальность темы исследования. Современное общество относится уже к принципиально новому постмодернистскому этапу развития, кардинально изменившему культурный контекст психотерапии. Многие авторы утверждают, что современные пациенты озабочены не столько внутриличностными проблемами, как пациенты Фрейда, сколько межличностными. Изменились и психоаналитики. По словам Ромашкевича, например, теория объектных отношений соотносится с теорией Кохута как корпускулярная и волновая теория в квантовой физике. Происходит нарастание интегративных тенденций как между разными психоаналитическими школами, так и разными психотерапевтическими направлениями. В данном случае мы рассматриваем психоаналитическую арт-терапию как пример творческого взаимодействия психоанализа и арт-терапии, отражая одну из многочисленных тенденций развития потребностей современного общества.

Предметом исследования является феномен фантазии в его теоретическом и терапевтическом аспектах в основных психоаналитических школах, таких как эго - психология, французский психоанализ, Британская школа и др. в практике психоаналитической арт-терапии.

Цель и задачи. Целью данной работы является исследование механизмов фантазий и использование их интерпретации как терапевтического фактора.

Реализация этой цели обусловила постановку и решение следующих задач:

исследовать и сравнить взгляды на природу фантазии

ведущих школ психоанализа;

исследовать феномены игры, перверсии, психотических образов, как явлений, включающих фантазирование, и разграничить феномены творчества и патологии;

исследовать интерпретацию как один из основных механизмов психоаналитической арт-терапии;

определить ограничения и возможности арт - терапии в психоаналитической практике.

Раздел 1. Природа фантазии

1. З. Фрейд о фантазии

В своём Словаре по психоанализу Лапланш и Понталис дали следующее определение фантазии: «Воображаемый сценарий, в котором исполняется - хотя и в искажённом защитой виде - то или иное желание субъекта (в конечном счёте, бессознательное). Фантазии могут иметь различные формы: это осознанные фантазии или сны наяву, и бессознательные фантазии, обнаруживаемые аналитиком в качестве структурной подосновы явного содержания, или, иначе, первофантазий».

Термины phantasme, fantasmatique (фантазм, фантазматический) вызывают в мысли противопоставление между воображением и реальностью (восприятием). Если считать это противопоставление основой психоанализа, то придётся трактовать фантазм как чистую иллюзию, развеиваемую правильным восприятием реальности. Такое понимание мы находим в некоторых текстах Фрейда. Так, в работе «О двух принципах функционирования психики» (1911) Фрейд противопоставлял внутреннему миру, стремящемуся к иллюзорному удовлетворению, внешний мир, постепенно, посредством системы восприятия, подчиняющий субъекта принципу реальности. Изучение типичных фантазий, обнаруженных психоанализом, привело Фрейда к мысли о существовании бессознательных схем, или «первофантазий», выходящих за рамки индивидуального опыта и наследуемых генетически.

В «Толковании сновидений» (1900) Фрейд всё ещё описывал фантазии по образу и подобию грёз наяву. В его анализе они представали как компромиссные образования, сходные по своей структуре со сном. Эти фантазии или сны наяву возникают в процессе вторичной обработки, т.е. в период работы сновидения, теснее всего связанный с бодрствованием.

Фрейд часто говорил о «бессознательном фантазировании», но это не всегда предполагало чёткую метапсихологическую позицию. Иногда он имел в виду сублимирующие предсознательные грёзы, которым безотчётно предаётся субъект. В статье «Истерические фантазии и их отношение к бисексуальности» «бессознательные фантазии» выступают как прообразы истерических симптомов и описываются в тесной связи со снами наяву.

Есть и другой поход, выявляющий тесную связь фантазирования с бессознательным. В главе 7 «Толкования сновидений» Фрейд утверждал, что некоторые фантазии возникают на уровне бессознательного. Фрейд считает фантазирование той областью, где несложно уловить механизм перехода между различными психическими системами, вытеснение и возврат вытесненного. Фантазии приближаются к сознанию и как только получат новую нагрузку, эта нагрузка превысит определённый уровень, и фантазия не попадёт на уровень сознания.

В наиболее развёрнутом метапсихологическом определении фантазии Фрейд соединяет её полярно противоположные аспекты. С одной стороны, фантазии упорядочены и находятся в системе сознания. С другой стороны, они бессознательны, их судьбу определяет бессознательное. Метафорично Фрейд называет фантазии метисами. То есть они имеют некоторые признаки, которые делают из «изгоями сознания".

Таким образом, фрейдовский подход к фантазиям не только не подчёркивает существенной разницы между бессознательным и сознательным фантазированием, но, напротив, стремится установить между ними переходы и взаимосвязи: «Ясно осознаваемые фантазии извращенцев, которые при благоприятном стечении обстоятельств могут превратиться в поступки, бредовые страхи параноиков, переносящих на других людей собственную враждебность, бессознательные фантазии истериков, раскрываемые психоанализом в симптомах, - все эти образования совпадают по своему содержанию даже в мелочах».

Фантазия самым тесным образом связана с желанием, о чём свидетельствует термин Фрейда Wunschphantasie («фантазия желания»). В чём смысл этого отношения? Как известно, для Фрейда источником желания и его прообразом был опыт удовлетворения. Самое первое желание есть не что иное, как галлюцинаторная нагрузка воспоминания об удовлетворении.

Даже в своих неразвитых формах фантазирование не сводится ни к какой осознанной деятельности субъекта желания: фантазии - даже те, что доступны пересказу в одной фразе, - представляют собой сценарии, зрелища, последовательность сцен. Субъект постоянно присутствует в этих сценах; даже в «первосцене», где его как будто бы нет, он фактически играет свою роль не только как наблюдательно, но и как участник - например, прерывая родительский коитус.

Вовсе не представление объекта становится целью субъекта, но скорее сцена, участником которой он является: в ней возможны замены ролей (внимание здесь привлекает прежде всего фрейдовский анализ фантазма «Ребёнка бьют» со всеми синтаксическими вариациями этой фразы, а также преобразования сексуального фантазма в случае Шребера).

Будучи способом выражения желания, фантазия становится также местом защиты, обеспечивая такие простейшие защитные действия, как обращение на себя, обращение в свою противоположность, отрицание, проекция.

Все эти разновидности защиты неразрывно связаны с первейшей функцией фантазирования и с мизансценой желания, в которой запрет присутствует изначально - даже в самом способе возникновения желания.

Относительно снов наяву Лапланш и Понталис в своём Словаре по психоанализу пишут: «Так Фрейд называет воображаемый сценарий, придуманный в состоянии бодрствования, подчёркивая этим сходство таких грёз со снами наяву». Сны наяву, подобно ночным снам, представляют собой осуществления желания; их механизмы тождественны - в обоих случаях преобладает вторичная обработка.

В «Исследованиях истерии», особенно в главах, написанных Брейером, подчёркивается значение снов наяву («домашний театр» Анны О.) способствует возникновению расщепления поля сознания. Сны наяву отличаются преобладанием вторичной обработки, придающей их сценариям большую связность, нежели в обычных сновидениях.

С точки зрения Фрейда, сны наяву (в «Толковании сновидений» он использует этот термин как синоним фантазии вообще или дневных фантазий) не всегда осознанны; при этом «возникает значительное количество бессознательных (образований), которые вынуждены оставаться бессознательными, поскольку по своему содержанию и источнику они связаны с вытесненным материалом».

Давая определение первофантазиям, Лапланш и Понталис пишут: «Первофантазии - типичные фантастические структуры (внутриутробная жизнь, первосцена, кастрация, соблазнение), которые, с точки зрения психоанализа, организуют всю жизнь воображения независимо от личного опыта субъектов; универсальность этих фантазий объясняется, по Фрейду, тем фактом, что они образуют филогенетически передаваемое наследие».

Они также подчёркивают мысль Фрейда о том, что именно фантазии, по его мнению, лежат в основе истерических приступов, которые, в свою очередь, выступают как их символическое выражение. Фрейд стремился выявить типические последовательности событий, воображаемые сценарии (семейный роман) или теоретические конструкции (детские сексуальные теории), посредством которых невротик, а может быть и «любое человеческое дитя», стремится разгадать главные загадки своего существования.

По мнению авторов, заслуживает внимания тот факт, что полное признание фантазии независимой, доступной исследованию, внутренне связной реальностью не закрыло от Фрейда проблемы происхождения такой фантазии. Самым ярким подтверждением этого стал анализ «Человека с волками». Здесь Фрейд стремился восстановить реальность зрелища родительского коитуса во всех его мельчайших подробностях. И когда его рассуждения были поколеблены Юнгом, считавшим подобные сцены лишь ретроспективными фантазиями взрослого человека, Фрейд тем не менее настаивал, что в восприятии ребёнка было нечто такое, что предопределило именно такой путь фантазирования, а главное - ввёл само понятие первофантазии.

Лапланш и Понталис указывают, что общепринято считать отказ Фрейда от теории соблазнения (1897) решающим шагом в обосновании психоаналитической теории, в выявлении понятий бессознательного фантазирования, психической реальности, спонтанной детской сексуальности и т.д. Фрейд и сам неоднократно подчёркивал значение этого момента в истории своих идей: «Хотя и верно, что истерики возводят свои симптомы к мнимы травмам, момент новизны заключается, однако, в том, что подобные сцены создаются фантазией, а потому наряду с психической реальностью необходимо учитывать и реальность психическую. За этим вскоре последовало открытие того, что эти фантазии способствовали сокрытию автоэротической активности ребёнка в первые годы жизни, её приукрашиванию и возвышению. А теперь за всеми этими фантазиями возникает картина сексуальной жизни ребёнка во всей её полноте».

Это обобщённое изложение требует ряда уточнений:

Вплоть до конца жизни Фрейд неустанно подчёркивал распространённость и патологический характер сцен соблазнения, действительно пережитых детьми. Сцена соблазнения относится к более позднему периоду, а в качестве соблазнителя выступает другой ребёнок - ровесник или старший. Однако посредством ретроспективного фантазирования сцена соблазнения переносится на более ранний период, а роль соблазнителя приписывается родителю.

Описание доэдиповой связи с матерью позволяет, особенно в случае девочки, говорить о том, что при уходе за новорождённым мать подвергает его реальному сексуальному соблазну, который становится прообразом последующих фантазий. Двигаясь далее в том же направлении, Ференци в 1932 г. подхватил фрейдовскую теорию соблазнения и показал, что взрослая сексуальность с её «языком страстей» - это надлом детского мира с его «языком нежности». Опасность подобного обновления теории соблазнения в том, что оно открывает путь к доаналитическому понятию сексуальной невинности ребёнка, на которого воздействует извращённая сексуальность взрослых. Как раз от мысли о том, что ребёнок живёт - до этого взлома, совращения - в особом мире, своей жизнью, Фрейд и отказывался, считая соблазнение одной из «первофантазий», относящихся к предыстории человеческого рода. Соблазнение для него - это не конкретный факт в истории субъекта, но структурный момент, доступный переносу в исторический мир лишь в форме мифа.

2. Подходы американской эго-психологии

Стивен Т. Леви и Лоренсо Б. Индербитцин предприняли попытку примирить или, по крайней мере, выделить несколько тенденций в мышлении на предмет фантазии, существующих в рамках современной американской эго-психологической структурной теории. Они утверждают, что фантазия является центральным моментом для всей психоаналитической работы, и что заключения о последствиях существования различных значений или использований данного термина искажают и преувеличивают различия в клинической работе.

Эти искажения обычно сосредоточиваются на том, концентрируются ли - или до какой степени концентрируются - аналитики различных теоретических убеждений на бессознательном или на бессознательных процессах - имевших место в прошлом или настоящем, - и является ли клиническая работа глубокой или поверхностной. Леви и Индербитцин предостерегают против использования термина «бессознательная фантазия» для обозначения всех побуждающих дериватов (drive derivatives), желаний, бессознательных эквивалентов, воспоминаний и относящихся к периоду детства сексуальных замешательств и теорий. Полная, всеобъемлющая теория психоанализа никогда не может быть простой из-за сложности тех явлений, которые она призвана объяснять. Структурная модель даёт регулярное описание, как ментальных функций, так и ментального содержимого. Существуют явления, связанные с функциями Ид, Эго и Супер - Эго, которые именуются фантазиями. Такие фантазии выполняют функцию исполнения желаний, а также адаптивную и запретительную функции.

Они могут быть переходными и стабилизирующими (например, дневные мечтания, которые облегчают, сглаживают фрустрации), или могут быть прочными и дестабилизирующими (фантазии эдиповой победы (oedipal victory), фантазии, имеющие главное значение). Ясно то, что нам нужен способ организации наших мыслей об идейном содержимом ментальной жизни, - а также организации наших взглядов на ментальную деятельность или ментальные функции и их отношение к содержимому. Это нужно по отношению ко многим другим концепциям психоанализа. Функционально организованные концептуализации макроструктур трудно привести в гармонию с «содержимым» таких структур. Внутрений мир содержимого со значениями явно поддерживается тем, что мы называем ментальными функциями, - и значения и функции дополняют и характеризуют друг друга.

Авторы считают, что значительная часть путаницы в эго - психологических структурных подходах к фантазии отражает теоретический недостаток узко определяемой структурной модели.

Особенно проблематичным является охарактеризование ментального содержимого и функции до структуризации ментального аппарата во время эдипова развития (oedipal\ development). Аналогичным образом, микроструктурные модели подчёркивают содержимое и значение, но оставляют в стороне объяснительные положения относительно динамических связей между группами содержимого, как и относительно регулирующих принципов, необходимых для объяснения сложного поведения, а также для разъяснения последовательностей процесса развития. В сущности, эти модели являются пристрастными теориями. Авторы считают, что под термин «психическая реальность» (psychic reality) во многих аспектах может подпадать то содержимое, которое описано как бессознательные фантазии - особенно если психическая реальность относится как к содержимому сознания, означая поддерживаемую запись метальной жизни, так и к способу описания субъективной природы переживаний. Фантазия относится к частному, субьективному, содержимому и функции, которая является относительно свободной от ограничений, налагаемых обьективной реальностью. Содержимое, производимое умственной (ментальной) деятельностью, называемой фантазированием (phantasising), имеет решающее значение для любого психоаналитического понимания. Большинство психоаналитиков, отождествляющих себя со структурной эго-пcихологической моделью, говорят о структурах, когда ссылаются на метальный конфликт и ментальные функции. О содержимом сознания, включая фантазии, говорят, главным образом, с точки зрения их (фантазий) субъективных качеств (например, фантазии примитивные, нереальные, захватывающие, бессознательные) - без систематической ссылки на их место в сознании, что отражает теоретические недостатки. Функциональное сознание и его содержание как запись (регистрация) переживаний рассматриваются как различные порядки концептуализации. Попытки смешения (например, желаний Ид или фантазий Супер - Эго) проваливаются при внимательном рассмотрении. Микроструктурные подходы лучше объясняют клинические моменты, чем всесторонние тенденции и тенденции развития (developmental trends).

В более раннем исследовании бессознательной фантазии, рассматриваемой с эго-психологической точки зрения, Леви и Индербитцин наметили три подхода, которыми пользовались теоретики, когда имели дело с двойными дилеммами характеристик процесса фантазии - содержание против функции и первичное против вторичного. Ни один из этих подходов не оказался полностью успешным или общепринятым. Арлоу и Бреннер - вместе и по отдельности - подчёркивали несовместимость топографической и структурной теоретических моделейЦит. по . Levi S. T., Inderbitzin L.B. Fantasy and psychoanalytic discourse. The International review of psychoanalysis. (2001) 82, 795.. С их точки зрения, мы должны рассматривать функцию фантазирования, затушёвывая различие между бессознательными и сознательными фантазиями. Такие соображения затуманивают различия между дневными мечтаниями, фантазированием и широкими категориями содержимого фантазии, которые все включают вклады функций Ид, Эго и Супер - Эго. Фантазирование предстаёт как «постоянная черта ментальной жизни» Цит. по: Levi S. T., Inderbitzin L.B. Fantasy and psychoanalytic discourse. The International review of psychoanalysis. (2001) 82, 795.. Та область, куда являются фантазии, - и, формулируя более обобщённо, вопрос, существует ли содержание «внутри» сознания или оно находится вне функциональной концепции структурной модели - острая проблема. Чтобы быть последовательным, можно утверждать, что такая модель воздействует на ментальное содержимое, создаёт и изменяет его, реагирует на него, но не содержит его. Этот взгляд намного более радикален, чем считает большинство структуралистов. Он не может дать какое-либо представление о том, как фантазии из прошлого влияют на текущие восприятия, опыт и поведение - центральная идея, лежащая в основе собственной точки зрения Арлоу Цит. по: Levi S. T., Inderbitzin L.B. Fantasy and psychoanalytic discourse. The International review of psychoanalysis. (2001) 82, 795. на воздействие фантазии на социальный опыт. Всеобъемлющая теория сознания должна включать функции и отражение внутреннего мира фантазии, памяти, само-представлений и представлений объектов (self- and object representations) и значения в целом.

Второй подход, рассматривающий место фантазии в рамках модели сознания, представлен работой Слэпа и Сайкина Цит. по: Levi S. T., Inderbitzin L.B. Fantasy and psychoanalytic discourse. The International review of psychoanalysis. (2001) 82, 795.. Они предлагают микроструктурную систему сознания, отбросив структурную модель - точка зрения, которой недавно самостоятельно достиг Бреннер, использовавший для этого несколько иной путь. Слэп и Сайкин являются сторонниками микроструктурной системы, основывающейся на концепциях схемы, аккомодации и ассимиляции - знакомые термины Пиажэ. Критически настроенные по отношению к модели Ид, Эго и Супер - Эго, как к замаскированной в «псевдо - консенсус значения», - Слэп и Сайкин включают фантазии в рамки ментальных схем, которые могут динамически подавляться. Такие «секвестрованные», или подавленные схемы включают: воспоминания, травматическое впечатление, сексуальный и агрессивный импульсы, теории определения рода, теории деторождения, примитивные способы зашиты (primitive defenses), моральные ценности, фантазии наказания (fantasies of punishment) и другие элементы. Эти различные элементы организуются вокруг ряда связанных между собой фантазий, которые, в общем, берут свое начало в некотором травматическом впечатлении.

В общем, такой микроструктурный подход, аналогичный идеям Бреннера о компромиссных образованиях (формациях) как содержимом сознания, подчёркивает значение, выделяя его на фоне механизма, и не может объяснить убедительного характера известного ментального содержимого, а также динамических отношений между различными видами деятельности и содержимого сознания.

Третий подход пытается интегрировать и топографическую, и структурную концепции. Сандлер и Нагера и Сандлер выполнили обзор литературы о фантазии и рассмотрели соответствующий аналитический материал, собранный в Хэмпстедской клинике (Hampstead Clinic). Они стоят за то, чтобы сохранять различие между сознательным дневным мечтанием и бессознательной фантазией. Далее, они отличают подсознательные фантазии, в значительной степени организованные на основании логики вторичного процесса (second process logic) и напоминающие сознательные дневные мечты с сильными элементами исполнения желания (wish-fulfilling elements), от фантазий в системе, не осознающей топографической теории, или в Ид структурной модели. Последние являются более примитивными и «теряют свойство исполнения желаний и становятся содержанием неудовлетворенных инстинктивных желаний». Сандлер вводит концепции прошлого и настоящего бессознательного (past and present unconscious), пытаясь разобраться с путаницей, получающейся от того, что фантазии как в системе бессознательного, так и в системе подсознательного огульно характеризуются как бессознательные фантазии (unconscious fantasies). Настоящее бессознательное ассоциируется с тем, что Сандлер называет ''стабилизирующей функцией бессознательной фантазии (stabilizing function of unconscious fantasy). Настоящее бессознательное ориентировано на текущую внешнюю реальность и, пока существует внешнее сознание, выполняет одну из важных переходных функций. Прошлое бессознательное «действует… спонтанно и слепо, без мысли о текущей адаптации, и иметь с ним дело - задача остальной части ментального аппарата» Цит. по: Levi S. T., Inderbitzin L.B. Fantasy and psychoanalytic discourse. The International review of psychoanalysis. (2001) 82, 795.. Содержащие элемент желания бессознательные фантазии безапелляционного характера - связанные с принуждением (drive) или каким - то иным образом сохраняющие принуждающее, склоняющее качество (т.е. фантазии наказания) - находятся в прошлом бессознательном. Воззрение Саппера оставляет место для обеих структур, определяемых функциональными критериями, а также различными видами ментального содержимого, включая фантазии, характеризуемые их уровнем организации, относительной приспособляемостью и доступом к сознанию. Сандлер в своей работе проводит тщательное различие между бессознательными фантазиями и другим бессознательным ментальным содержимым и подчёркивает важность динамического бессознательного.

Кляйновский поход к фантазии, частично совпадает с эго-психологическим структурным подходом, но также отличается от последнего в ряде моментов. Американские эго-психологи имеют тенденцию приберегать термин «фантазия» для обозначения более позднего ментального содержимого, следующего за развитием символического мышления. Многие присоединяются к мнению Шапиро и Перри, признавая, что закрепление познавательных зачатков, следующих за эдиповым развитем в возрасте примерно 7 лет, устанавливает более четкое отличие фантазий от воспоминаний и вторичного процесса - ориентированного на действительность мышления. Более ранние переживания, в отношении которых, возможно, будет более справедливым уравнять разнообразные явления, связанные их нереальностью или удалением от материальной действительности, - консолидируются и реорганизуются с точки зрения более зрелых познавательных способностей. Семантические трудности особенно проблематичны, когда бесознательные, пре-вербальные (pre-verbal) переживания описываются словами, которые связывают такое метальное содержимое с более поздними явлениями развития. Современные эго-психологи более осторожны в своих клинических интерпретирующих ссылках на раннюю, примитивную ментальность (mentation) как на бессознательную фантазию. Акцент, который в структурной модели делается на функциональные определения, усложнил для данного подхода возможность схватывания более ранних фаз развития - как вследствие проблематичного места, которое отводится содержимом), так и вследствие использования неадекватного языка для описания до-вербального, примитивного мышления (mentation). Клейновская теория использовала язык фантазии - как они (последователи Клейн) его видят - для описания самого раннего развития, и, таким образом, с большей лёгкостью осуществляла вмешательства, объектом которых являются эти вопросы во время клинической работы. Фактически именно эта лёгкость и центр внимания привлекли интерес современных эго-психологов к клейновскому анализу.

3. Британская школа

В рамках Британской школы одной из первых и глубоких исследователей, описывающих фантазии и предмет фантазии была Сюзн Айзекс. Она писала, что все психические процессы рождаются в бессознательном, и только при определённых обстоятельствах становятся сознательными. Они возникают как из инстинктивных потребностей, так и в качестве реакции на внешние раздражители, воздействующие на инстинктивные потребности. «Мы представляем себе, что у своего предела оно (Ид) открыто соматическому, вбирая оттуда в себя инстинктивные потребности, которые находят в нём своё психологическое выражение… Цит. по: Кляйн М., Айзекс С. Развитие в психоанализе.\Пер. с англ. М.: Академический проект, 2001. стр. 140.», - цитирует Айзекс Фрейда. С точки зрения современных авторов, это «психологическое выражение» инстинкта есть бессознательная фантазия. Фантазия (в первом приближении) - психическое следствие и представитель инстинкта. Связь между фантазией и исполнением желания всегда подчёркивалась; но опыт Айзекс показывает, что большинство фантазий, как и невротические симптомы, служат и другим целям, кроме исполнения желаний, например, отрицанию, поддержке, всемогущему контролю, возмещению (reparation) и т.д. В широком смысле все эти процессы служат удовлетворению желаний, нацелены на снижение напряжения, тревоги и вины, но полезно, считает Айзекс, выделять различные виды этих процессов и их конечные цели.

Фантазии не происходят из артикулированного знания внешнего мира, их источник находится внутри, в инстинктивных импульсах. Например, торможение питания, иногда появляющееся у совсем маленьких детей после отнятия от груди на втором году жизни, оказывается (в процессе последующего анализа), проистекает из тревоги, связанной с первичными оральными желаниями алчной любви и ненависти: страха уничтожения (посредством разбивания на куски и поедания) единственного объекта любви - груди, которая ценится так высоко и желается так страстно.

Иногда полагают, что бессознательные фантазии, такие как «разбить на куски», не могут возникнуть в душе ребёнка до тех пор, пока он не поймёт, что разбить на куски человека, значит убить его или её. Здесь, однако, не учитывается тот факт, что такое знание является унаследованным в телесных импульсах как двигатель инстинкта, в цели инстинкта, в возбуждении органа (в данном случае, рта).

Фантазия о том, что страстные желания разрушат грудь, не требуют, чтобы ребёнок действительно видел объекты, которые поедаются и уничтожаются, а затем пришёл к выводу, что он тоже может сделать нечто подобное. Эта цель, т.е. связь с объектом, является наследственной по характеру и направленности импульса и связанного с ним аффекта. Совершенно очевидно, считает Сюзн Айзекс, что инфантильные сексуальные теории не выводятся из наблюдения внешних событий. Ребёнок никогда не наблюдал, чтобы дети делались из пищи или кала, никогда не видел отца, который мочится на мать. Его представления о взаимоотношениях между родителями основаны на его собственных телесных ощущениях, возникающих под действием мощных чувств.

Айзекс подчёркивает, что фантазия является связью между импульсом Ид и механизмом Эго, средством, которое одно преобразует в другое. «Я хочу съесть это, следовательно, я уже съел это» - является фантазией, которая представляет импульс Ид в психической жизни. В то же время это субъективное переживание механизма (или функции) интроекции.

Фантазия, по мнению Айзекс, представляет конкретное содержание потребности или чувства, доминирующих в психике в данный момент. На первых этапах жизни существует множество бессознательных фантазий, которые принимают конкретные формы в связи с катексисом определённых телесных зон. Они возникают и превращаются в сложные паттерны в соответствии с возникновением, исчезновением и модуляцией первичных инстинктивных импульсов, которые они выражают. Она также полагает, что многие известные трудности детского возраста можно рассмотреть как проявление ранних фантазий.

Айзекс считает важным в связи с этим рассмотреть отношения между фантазиями и словами. Первичные фантазии, представляющие самые ранние импульсы, желания и агрессии, выражаются в психотических процессах, отстоящих очень далеко от слов и осознанного, связного мышления. Они определяются логикой эмоций. В последующем при некоторых обстоятельствах (иногда в спонтанной игре ребёнка, иногда только в процессе анализа) появляется возможность и способность выразить их словами. Слова являются средством отнесения к опыту (experience), настоящему или воображаемому, но не идентичны с ним и не могут его заменить. Слова могут вызывать чувства, образы и действия, или обозначать ситуации; это возможно, поскольку они являются знаками переживаний, при этом, не будучи их главным материалом. Однако фантазии не происходят из артикулированного знания внешнего мира, их источник находится внутри, в инстинктивных импульсах.

Слова, подчёркивает Айзекс, являются поздно возникающими средствами выражения внутреннего мира наших фантазий. Первое исполнение желания в фантазии, первая «галлюцинация» связана с ощущением. Если, например, первый сосательный импульс не привёл к приятному удовлетворению, у младенца развивается острая тревога. Сосательный импульс может в последующем подавляться или стать менее координированным.

По мнению Айзекс, реальное мышление не может работать без сосуществующих и поддерживающих его фантазий, т.е мы продолжаем «принимать вещи в себя» нашими ушами, «поедать» глазами, «читать, отмечать и переваривать» всю свою жизнь.

О проективной идентификации и психоанализе шизофрении писал Капер. По его мнению, проективная идентификация работает на двух уровнях. Первым уровнем является уровень бессознательной фантазии. Второй также бессознателен, но «реалистичен». На этом уровне субъект действует таким образом, чтобы сформировать внешний мир так, чтобы он он лучше соответствовал миру фантазии. Одна из ранних форм проективной идентификации зависит от этого реалистического аспекта как средства коммуникации. Дети быстро учатся сообщать матери своё состояние, реалистично вызывая и у неё похожее. В результате мать способна как можно скорее удовлетворить потребность ребёнка. Подобная передача своего состояния разума другому человеку является одной из целей коммуникации и используется в течении жизни. Кроме того, многие коммуникации, особенно художественные, во многом обязаны своей силе и резонансу проективной идентификации.

Использование проективной идентификации зависит от бессознательного намерения человека. Проективная идентификация в её реалистическом аспекте может использоваться не только для коммуникации, но и для контроля за человеком, через принуждение или обольщение. В этом случае лежащая в основе фантазия агрессивно насаждает эмоцию - переживаемую как конкретную вещь - внутрь объекта, вследствие чего необходимо теперь контролировать сам объект. Реальность этой фантазии даёт поведение, которое стремится не только вызвать желаемое состояние в другом человеке, как при коммуникативной цели проективной идентификации, но которое уже не даёт ему исчезнуть. Намерение этого типа проективной идентификации враждебно и в самой ранней форме оно составляет то, что Клейн назвала «прототипом агрессивного объектного отношения». Гипноз и другие формы социального, политического и терапевтического контроля во многом обязаны своей силе проективной идентификации, используемой на службе у принуждения или совращения.

Наконец, существует агрессивный тип проективной идентификации, характерный для психотических состояний. До объяснения проективной идентификации психоаналитический подход к психотическим пациентам был практически ограничен, потому что было невозможно установить с ними какой бы то ни было, аналитический контакт. Большинство аналитиков, начиная с Фрейда, считали психотиков неспособными сформировать отношения с аналитиком. Кляйн обнаружила, что большая часть трудности в установлении контакта с пациентом зависит от того, что проективная идентификация пациента носит тотальный характер. Поэтому у психотика существует бессознательная фантазия о том, что у объектов, в чей разум проникли части его собственной личности, виртуально нет больше собственного разума, и что этот объект больше не нужно считать отдельной личностью. В переносе таким объектом становится аналитик. Психотический пациент не проявляет никакого отношения к аналитику, потому что бессознательно не может отличить самого себя от аналитика. Огромная проективная идентификация, бывшая причиной уверенности, что психотик не строит отношения с аналитиком, и была этим отношением. Тотальность их проекций также повлияла на их чувство деперсонализации, потерю контакта с самим собой, от который страдает психотический пациент.

Справляться с таким переносом аналитику мешает и чувство психического паралича, который пациент стремится приписать находящимся вокруг него людям. Пациент делает это, чтобы дать некоторую реальность фантазии о том, что объекты не имеют собственного разума, а частично как выражение деструктивной атаки на способность аналитика думать и работать. Эти атаки являются выражением переноса деструктивных импульсов, во власти которых находится пациент. Хорошей иллюстрацией подобной атаки может служить атака пациента на способность аналитика думать, данная Бионом в рассказе о пациенте, который начал сессию со слов: «Я думаю, что сессии не будут длиться долго, но они мешают мне выходить» Цит. по: Caper R. Immaterial facts. London, 2000.. Пока аналитик старался понять услышанное, пациент невинно поинтересовался, как элеватор понимает, что нужно делать, если нажимают две кнопки сразу.

Эти атаки на аналитическое мышление похожи на атаки, проводимые деструктивной, психотической частью шизофренической личности на свою собственную способность мыслить. Внутренние атаки пациента вносят свой вклад в нарушения мышления, от которого страдает шизофреник. В этом смысле, нападки шизофреником на аналитика могут служить средством для сообщения ему собственного психического состояния пациента.

Кляйн полагает, что деструктивное использование шизофреническим пациентом проективной идентификации может быть уменьшено, если его интерпретировать точно, содержательно и в деталях. Однажды выслушав такую интерпретацию, пациент становится более доступным для дальнейшего анализа.

4. Ж. Лакан

Иллюзию о том, что в определенных ситуациях люди говорят «как попало», не сообразуясь с принятыми нормами и не регулируя свою речь, начал рассеивать еще 3. Фрейд. Окончательно развеяли ее структуралисты, в особенности Ж. Лакан и М. Фуко, показав, насколько сильно общество управляет речевыми практиками своих членов.

В структурном психоанализе Ж. Лакана эта проблема решается положениями о том, что «бессознательное структурировано как язык, а бессознательное субъекта -- это речь Другого». По его мнению, чистое, доязыковое бессознательное -- это фикция, поскольку еще до рождения ребенок попадает под влияние речевого поля других людей и все его потребности, влечения, желания вписываются в уже существующие символические системы. Человеческую психику, по Лакану, составляют явления реального, воображаемого и символического порядка (по аналогии с триадой фрейдовской первой топики: бессознательное -- предсознание -- сознание).

Реальное -- это самая сокровенная часть психики, всегда ускользающая от наглядного представления, описания и понимания, это хаос, недоступный именованию. Реальное психики настолько непостижимо, что, характеризуя его, Лакан постоянно употребляет кантовский термин вещь-в-себе.

Воображаемое - есть индивидуальный вариант восприятия символического порядка, субъективное представление человека о мире и прежде всего о себе самом. Это то, что роднит нашу психику с психикой животных, поведение которых регулируете целостными образами (гештальтами).

Человек в своём онтогенезе также попадает под власть образов. Это происходит в возрасте между шестью и восемнадцатью месяцами в так называемой «стадии зеркала», когда ребёнок начинает узнавать себя в зеркале и откликаться своё имя. В это время ребёнок ощущает себя внутри распадающимся на части, неравным себе в разные моменты времени, а окружающие его люди предлагают ему соблазнительный единый и «объективный» образ его Я, образ, накрепко привязанный к его телу. И окружающие, «другие», убеждают ребёнка согласиться с ними, поощряют его принять это представление о целостности Я и о его тождественности самому себе во все моменты жизни. Яркой иллюстрацией этого процесса может явиться узнавание себя в зеркале, идентификация со своим отражением в зеркале. Но этот момент радостного узнавания себя в зеркале или откликания на своё имя является также и моментом отчуждения, ибо субъект навсегда остаётся очарованным своим «зеркальным Я», вечно тянется к нему, как к недосягаемому идеалу цельности. «Чем иным является Я, - пишет Лакан, - как ни чем - то, что первоначально переживалось субъектом как нечто ему чуждое, но тем не менее внутреннее…субъект первоначально видит себя в другом, более развитом и совершенном, чем он сам». Лакан доводит свои мысли до радикального вывода: «Либидозное напряжение, вынуждающее субъекта к постоянному поиску иллюзорного единства, постоянно выманивающее его выйти из себя, несомненно, связано с той агонией покинутости, которая и составляет особенную и трагическую судьбу человека» Цит. по: Ахмедов Т.И., Жидко М.Е. Психотерапия в особых состояниях сознания. М.: Фолио, 2001. стр. 87.. Кроме того, в этом зеркальном двойнике находится источник не только желания, но и завистливой агрессии.

Итак, во всех межличностных контактах, для которых отношения между матерью и ребенком становятся первой моделью (в том числе и в отношениях между психотерапевтом и пациентом), фаллос навсегда остается символом, означающим желание, которое, по определению, никогда не может быть удовлетворено. Лакан подчеркивает: то, что мы желаем -- не сам объект, не Другой, а желание Другого, то есть мы желаем, чтобы нас желали. Поэтому в психоанализе Ж. Лакана субъекта побуждают заново родиться, чтобы узнать, хочет ли он того, чего желает. Таким образом, Имя отца становится первым словом, возвещающим закон и символический порядок мира нашей патриархальной культуры. Мало того, Имя отца разрывает телесную инцестуозную связь ребенка со своей матерью и устанавливает символический принцип членства в человеческих сообществах.

Отчуждение человека от своей подлинной сущности, начавшееся с идентификации с зеркальным двойником в стадии воображаемого, усугубляется в стадии символического по мере вхождения субъекта в поле речи Другого. Это вызывает запоздалый протест (rapprochement), но он изначально безнадежен: положение ребенка перед лицом ожидания Других Лакан определяет выражением «жизнь или кошелек» Цит. по: Ахмедов Т.И., Жидко М.Е. Психотерапия в особых состояниях сознания. М.: Фолио, 2001, стр. 89.. Это ситуация вынужденного выбора: субъект либо откажется от удовлетворения своих сокровенных желаний (отдаст «кошелек»), и тогда он сможет продолжить жизнь как член культурного общества, либо не отдаст «кошелька», но тогда он будет исторгнут из жизни и его желания все равно останутся неудовлетворенными (как, например, в случае детского аутизма). Отдавая «кошелек», субъект отдается на милость Другого, а именно, он вынужден принять тот смысл, который другие люди припишут его призывам (например, плач у мальчика будет скорее приписан его «злобе», а у девочки -- ее «испугу»). Только Другой своим ответом (речь господина) властен превратить призыв ребенка в осмысленный запрос (то есть означающее I, иначе -- означающее господина). Покорствуя речи Другого, принимая чуждую интерпретацию своего запроса, ребенок в следующий раз уже выразит свой запрос в подсказанных словах (означающее 2), все более удаляясь от своего единого, единственно подлинного желания. Таким образом, у человека появляются новые желания, подсказанные культурой, но в его Я навсегда залегает глубокая трещина, заставляющая его вечно метаться от означающего 1 к означающему 2 («Не угодно ли тебе этого?» -- «Да, именно этого мне и хотелось!»). Такого окультуренного человека Ж. Лакан называет «кроссированным субъектом». Исходя из этого, по мере взросления мы все меньше знаем о том, что мы говорим и что мы хотим сказать другим людям. Речь же других людей, окружавших нас в детстве, навсегда входит в нашу психику и становится ее важнейшей, бессознательной частью.

Все многообразие человеческих отношений укладывается Лаканом в изящный афоризм: «Означающее репрезентирует субъекта другому означающему». Смысл этой фразы в том, что человек в общении использует речь для того, чтобы дать понять Другому, чем он является и чего хочет, а сделать это можно только через слова языка (означающие). Означаемым тут является сам человек, его Я. Все это справедливо и в отношении собеседника, Другого, репрезентирующего себя также посредством слов означающих.

Фантазии, видения, сновидения -- просто одни из видов речи; не озвученный, а визуализированный голос Другого. Так «Сон, -- пишет Лакан, -- имеет структуру фразы или буквально -- ребуса, то есть письма, первоначальная идеография которого представлена сном ребенка и которое воспроизводит у взрослого то одновременно фонетическое и символическое употребление означающих элементов, которое мы находим и в иероглифах Древнего Египта, и в знаках, которые по сей день используются в Китае» Цит. по: Ахмедов Т.И., Жидко М.Е. Психотерапия в особых состояниях сознания. М.: Фолио, 2001, стр. 91.

«Лишь с переводом текста начинается самое главное -- то главное, что проявляется, по словам Фрейда, в работе сновидения, то есть в его риторике. Синтаксические смещения, такие как, эллипсис, плеоназм, гипербола, регрессия, повторение, оппозиция: и семантические сгущения -- метафора, катахреза, аллегория, метонимия и синекдоха, -- вот в чем учит нас Фрейд вычитывать те намерения -- показать или доказать, притвориться или убедить, возразить или соблазнить, -- в которых субъект модулирует свой дискурс»Цит. по: Ахмедов Т.И., Жидко М.Е. Психотерапия в особых состояниях сознания. М.: Фолио, 2001, стр.91. .

Любой перерыв в дискурсе, независимо от того, с чьей стороны он произошел, есть «пунктуация». Эффекты языка оттеняются «пунктуацией», которая, отражая временные связи и умение психотерапевта, становится, как говорит Лакан, важным средством регуляции переноса. Собственно психотерапия состоит в выявлении временных зависимостей, образующих структуру языка: от одного означающего к другому, через интервалы, выполняющие функцию «пунктуации» всего рассказа или отдельных ассоциаций слов, постепенно все более вырисовывается структура языка -- речь Другого.

Задача психотерапии видится Лакану в установлении правильных отношений субъекта к Другому, то есть в установлении отношений на основе культурных (символических) и субъективных (воображаемых) детерминирующих факторов. Перефразируя знаменитую формулу 3. Фрейда: «Где было Id (Оно), там будет Эго (Я)», в «Где было Id (Оно), должно быть Эго (Я)», Лакан устанавливает разграничение, которое не было проведено Фрейдом, -- разграничение между Я субъекта и Я его дискурса: первое остается иллюзорной защитой, второе знает, что такое реальность и каковы налагаемые ею ограничения. Различие между ними -- фундаментальное различие между незнанием и осознанием этого незнания: чтобы исцелить от душевного недуга, нужно понять смысл рассказа пациента, который следует всегда искать в связи Я субъекта с Я его рассказа.

В таком случае целью психотерапии (которая обратна цели воспитания) является разделение правды истинных желаний субъекта и навязанных ему идеалов, освобождение пациента от культурного (символического) порядка при неврозе или построение заново этого порядка при психозе.

Лакан сделал попытку переосмыслить кастрацию в контексте его разграничения реально существующего, символического и вымышленного порядков, дав определения трем связанным между собой терминам, которые, согласно ему, отличны фрустрация (фактическому объекту не хватает вымышленного порядка), лишение (символическому объекту не хватает порядка реального), и, наконец, кастрация (вымышленному объекту не хватает символического порядка). Аналогично Фрейду он согласен с тем, что страх кастрации возникает, когда становится известно анатомическое различие полов, однако, он считает, что это всего лишь катализатор гораздо более фундаментального открытия невосполнимой нехватки/отсутствии «в сердце» психики, определяя состояние человека. Эта нехватка/дефицит проявляется на трех этапах. Сначала ребенок воспринимает мать как существо, которое желает большего, чем его самого, а именно, воображаемый фаллос, следовательно, он пытается быть фаллосом, которого так желает его мать.

Во-вторых, устанавливая запрет на инцест, воображаемый отец лишает мать этого воображаемого фаллоса, который теперь потерян в реальном мире (строго говоря, это вопрос лишения). И лишь на третьей стадии, по утверждению Лакана, когда происходит кастрация, то есть, когда ребенок противостоит отцу, который является признанным обладателем фаллоса, в результате отказывается от собственного желания быть фаллосом (это фаза «распада» эдипового комплекса). Всегда ли процесс заканчивается таким образом? Лакан отвечает «нет». Большая часть психопатологических структур проистекают от отказа принять это неизменное ограничение (самые серьезные формы являются результатом отказа/дезавуирования кастрации и определяются испорченные (извращенные) и психотические структуры). Но - в очень общем смысле - все невротические структуры строятся на различных видах защиты, которые направлены на уменьшение страха/беспокойства в том, что касается основной нехватки, которая, несмотря ни на что, необходима для функционирования желания. Отсюда следуют теория и практика аналитического лечения, целью является вести пациента для «принятия кастрации». Этот тезис привел Лакана (который в своей практике отличался манипулированием и даже садизмом) и некоторых из его последователей к практике тиранического лечения, при котором психоаналитик возвышался над зависимым и «инфантилированным» пациентом, и которого он обязывал «принять кастрацию». Таким образом, создается впечатление, что Лакан не замечает собственного закона и становится выше его - на него он не распространяется. Несмотря на это, на теоретическом уровне Лакан сумел привлечь внимание к важнейшей теме кастрации в символических процессах Эту идею развил, в частности, Лапланш.

Третьему виду первичной фантазии - фантазии первичного места действия - уделили много внимания франкоговорящие психоаналитики. С самых истоков психоанализа, когда Фрейд дал определение невротическому состоянию (neurotica), он тщательно исследовал случаи «сексуальной природы» при рассмотрении причин неврозов, т.е. «совращения», сексуальные. Однако, ему ставало все более очевидно, что кроме того, что память хранит точные следы прошлых событий, она также постоянно перемоделируется и впитывает остатки событий в соответствии с характером конфликта между желаниями и защитой, дело в том, что фантазии «вырабатываются» посредством услышанных вещей, и используются впоследствии, таким образом, они объединяют пережитые и услышанные вещи, события в прошлом (из историй родителей и предков) и вещи, которые человек видел. Таким образом, когда во время лечения появляются «первичные сцены/эпизоды» совращения и наблюдения полового акта между родителями, насколько они правдивы - те отображают реальные события раннего детства или же это фантазии. Как может то, что не существует, вызывать событие, которое делает его существующим? Можно ответить на это «Нечто существующее (психический процесс, образ, фантазия и т д ) обязательно возьмет что-то до того не существовавшее в качестве фундамента для существования его самого». Клинический опыт показывает это очень ясно, каждый субъект приписывает себе личную, наследственную, культурную предысторию и т. д., что объясняет, оправдывает и создает основу для его собственной истории. Первичные фантазии строятся регрессивно для того, чтобы создать этот необходимый пласт сознательных и несознательных фантазий Однако, если они строятся в соответствии с одной и той же общей схемой у всех людей, то это потому что все находятся в зависимости от одинаковых общих условий. у всех есть мать, психика каждого вписана в пределах триангуляции, в которой второй функциональный «родитель» (parental figure) выступает в качестве посредника (в зависимости от культуры - отец, дядя со стороны матери и т д ), все имеют доступ к языку и к процессам символизации и т д Первичные фантазии кристаллизируются по общим условиям.

Ещё до идентификации в символическом процессе нераспознавания\распознавания, субъект (S) оказывается захвачен Другим в парадоксальном объектно - ориентированном желании, располагающимся в самом средоточии «оно» (а), захвачен этой тайной, предположительно скрытой в Другом, S( а) - вот лакановская формула фантазма.