Концепт политического тела во французском политико-философском дискурсе XIV в.

Размещено на http://www.allbest.ru/

Концепт политического тела во французском политико-философском дискурсе XIV в.

Павел Бычков

Аннотация

На протяжении XIV-XV вв. французские интеллектуалы активно использовали образ политического тела в своих произведениях - в «зерцалах для правителей», проповедях, балладах и первых политических трактатах. В этом ключе подвергались переосмыслению как античные примеры построения подобных моделей, так и средневековые произведения. Метафора политического тела стала постоянным лейтмотивом «зерцал для правителей» XIV в., которые при помощи этого тропа старались объяснить сложную социальную структуру и отрефлексировать абстрактную природу государства. Если в них политическое тело часто выступало идеалом, образцом правильного государственного устройства, то антиподом становился образ больного или монструозного тела. К этому образу обращается в своих балладах Эсташ Дешан, используя его, чтобы продемонстрировать плачевное состояние Французского королевства, одолеваемого междоусобными распрями и войной с Англией. Метафора политического тела получала разнообразные истолкования: оно выступало концептом, призванным консолидировать вокруг фигуры монарха враждующие социальные группы и политические фракции, но в то же время могло быть аргументом в критике коррумпированности приближенных правителя. Столь разные стратегии интерпретации этого сложного образа заставляют обратить на него внимание, проанализировать генезис и развитие метафорических описаний государства.

Ключевые слова: политическое тело, метафора, Николя Орем, Эсташ Дешан, Франция, XIV в.

Abstract

The concept of body politic in the French political and philosophical discourse of 14 th century

Pavel S. Bychkov

Throughout the 14th - 15th centuries, French intellectuals actively used the concept of body politic in their works - in mirrors for princes, sermons, ballads and first political treatises. In this vein, both ancient examples of the construction of such models and medieval works were subjected to rethinking. The metaphor of the body politic became a constant leitmotif of the 14th century mirrors for princes, who with the help of that trope tried to explain the complex social structure and reflect on the abstract nature of the state. While in them the political body often served as an ideal, a model of correct state structure, the antipode became the image of a sick or monstrous body. Eu- stache Deschamps refers to such an image in his ballads, using it to demonstrate the deplorable state of the French kingdom, mired in feuds and the hardships of war with England. The metaphor of the political body was interpreted in a variety of ways: it was a concept designed to consolidate opposing social groups and political factions around the figure of the monarch, but at the same time it could be used to criticize the corruption of the ruler's close associates. Such different strategies of interpretation of that concept compel to further analyze the genesis and development of metaphorical descriptions of the state.

Keywords: body politic, metaphor, body politic, Nicole Oresme, Eustache Deschamps, France, 14th century

Как известно, устройство общества в Средние века нередко осмыслялось в категориях метафорического мышления. Для того чтобы отрефлексировать социальное устройство, динамику взаимоотношений между индивидами и функции каждой социальной группы и каждого члена общества, средневековые авторы пользовались образами и аналогиями. Основными инструментами Средневековья были прежде всего две формы восприятия и истолкования социальной действительности: метафора, т. е. определение-образ, и интерпретационная схема, иерархическая и функциональная [Арнаутова 2019, с. 241-252]. Одной из таких констант в политической мысли французских авторов XIV в. станет так называемая органологическая теория, оперирующая метафорой человеческого тела и его частей. В рассматриваемом случае подразумевается расширительное толкование метафоры, под ней понимается не литературный троп, но скорее некие способы познания и осмысления мира, не столько фигура речи, сколько «фигура мысли», иными словами, метафора когнитивная. Подобная схема-образ, описывающая государство, получила название метафоры политического тела согласно формулировке средневековых томистов XIII в. - corpuspoliticum. В античной философии человеческое тело очень часто используется для аналогий - Платоном (Государство. IV. 420b; Законы. I. 628d), Ксенофонтом (Воспоминания о Сократе. II. 3, 18-19), Аристотелем (Политика. 1.2. 1253а), Цицероном (Об обязанностях. III. 22) и Сенекой (О гневе. II. 31,7), - при этом авторы прибегают к этой метафоре как для описания нормальной, так и кризисной ситуации: присутствует противопоставление тело функционирующего - нездоровому состоянию, когда оно лишается конечностей или поражено болезнью, когда его части и органы разобщены. Метафора болезни или физических недостатков получит свое дальнейшее развитие в политико-философской традиции Средневековья. Но метафора политического тела несет двойную функцию: она указывает как на зависимость власти от подчиняющихся ей членов политического тела, так и на важность существования государственного организма для рядовых граждан. Первую притчу о такой взаимозависимости, где «живот» - метафорический аналог государственного аппарата, можно найти в «Истории Рима» Тита Ливия в главах, рассказывающих о бунте войск в 494 г. до н. э. Тогда сенатом принимается решение не прибегать к насильственным действиям и отправить к плебеям консула Менения Агриппу, который усмиряет бунт, рассказав притчу о восстании частей тела против живота: «В те времена, когда не было, как теперь, в человеке все согласовано, <...> возмутились другие члены, что все их старания и усилия идут на потребу желудку; а желудок, спокойно сидя в середке, не делает ничего и лишь наслаждается тем, что получает от других. Сговорились тогда члены, чтобы ни рука не подносила пищи ко рту, ни рот не принимал подношения, ни зубы его не разжевывали. Так, разгневавшись, хотели они смирить желудок голодом, но и сами все, и все тело вконец исчахли. Тут-то открылось, что и желудок не нерадив, что не только он кормится, но и кормит, потому что от съеденной пищи возникает кровь, которой сильны мы и живы, а желудок равномерно по жилам отдает ее всем частям тела» (История Рима от основания города. II. 32. 9-12).

Античный расхожий сюжет о взаимодействии конечностей с руководящим ими органом (желудком или головой), который будет интерпретироваться в последующую эпоху в том числе и в политическом ключе, современные исследователи называют басней «Живот и части тела» и часто приписывают Эзопу, однако стоит поставить его авторство под сомнение1. У большинства римских авторов, благодаря которым нам известны произведения греческого баснописца - Авиана, Федра, Бабрия, - басня «Живот и части тела» отсутствует, зато появляется, например, в первопечатном издании перевода произведений Эзопа на английский в 1484 г. Это заставляет предположить, что рассматриваемая басня была взята из Тита Ливия и впоследствии, т. е. как раз в XIII-XV вв., добав-лена к другим каноническим произведениям Эзопа в силу своей жанровой принадлежности. Одним из тех, кто первым включил в эзоповский канон притчу Тита Ливия, был составитель позднела-тинских сборников басен Эзопа VI-IX вв., известный как Ромул. Скорее всего это псевдоним, под которым творили несколько раннесредневековых авторов, переложивших Эзоповы басни на латынь и оставивших нам несколько латинских сборников с разным набором историй . Все эти образы тела и органологические модели государства используются и в высокое и позднее Средневековье вплоть до XVI в.: так, мы находим их у Иоанна Солсберийского, Николя Орема, Жана Жерсона и у Кристины де Пизан.

Метафорическое описание государства как тела в средневековом трактате «Поликратик, или О забавах света и заветах философов» (Policraticus: sive de nugis curialium et vestigiis philosophorum), написанном в 1159 г. английским клириком Иоанном Солсберийским, оказало огромное влияние на всю последующую политикофилософскую традицию . В бытность секретарем архиепископа

Кентерберийского и особой, приближенной к королевскому престолу, Иоанн написал произведение в жанре «зерцала» - наставления правителю, каким образом ему следует управлять государством. В V книге «Поликратика» содержится так называемое письмо псевдо-Плутарха (за ним мог скрываться и сам автор) под названием «Наставления Траяна» (Institutio Traiani), в котором речь ведет на самом деле не Траян, а наставником императора выступает Плутарх . В инкорпорированном пересказе этой «переписки» римский историк и философ якобы обращается к императору с увещеваниями, рекомендуя, чтобы он правил строго, но добродетельно, прислушивался к наставлениям советников и «себя усмирял» (te composueris). Следующий фрагмент «Наставлений Траяна» содержит изображение государства в образе единого тела, при этом ответственным за здоровье государственного (политического) тела называется именно правитель, поскольку «правитель должен размерить себя всего (свои силы) и усердно уделять внимание всякому в теле государства, место которого занимает государь» . В сконструированной модели государства Иоанна Солсберийского духовенство выполняет роль души (или духа), поскольку оно учит члены тела поклоняться Богу (или богам, как о том пишет псевдо-Плутарх) . К голосу клириков государь обязан прислушиваться, должен почитать их так же, как человек заботится о своей душе.

Произведение Иоанна Солсберийского является наставлением правителю, и потому монарх в его социальной модели играет наиважнейшую роль: «Государь занимает место главы государства, подвластный одному Богу и тем, кто творит на земле Его волю, поскольку и в теле человеческом дарует жизнь голове и управляет ей именно душа» . Государь должен править не по своей прихоти, а согласуясь с мнением духовенства и с высшим предназначением, поскольку он творит волю Провидения: «Также и государство (Respublica) <...> телу подобно, которое при помощи Боже-ственной милости одушевляется, ведомое принципом небесной справедливости, управляется неким кормилом разума» . Сенат, который можно истолковать как синоним королевских советников, занимает место сердца, из которого, согласно Евангелию, исходит как доброе, так и злое11. Органы чувств у Иоанна Солсберийского - глаза, уши и язык - это судьи и наместники областей, а руками политического тела называются чиновники и воины . Далее следует довольно размытая категория «советников» или «помощников» правителя, которые поддерживают всю структуру государства и потому являются его «боками» . Как и упомянутый сенат, уподобляемый сердцу государства, еще одна анахроническая группа должностных лиц, «квесторов» и «секретарей», также выполняет функцию внутренних органов, а именно - живота с кишками, которые не должны переполняться (эта мысль окажется очень важной для последующих интерпретаций метафоры политического тела) . Наконец, в «Наставлении Траяна» последними удостаиваются упоминания крестьяне - они соотносятся Иоанном Солсберийским с ногами, поскольку являются опорой всего государственного колосса. Крестьяне и ремесленники связаны с землей в буквальном и метафорическом смыслах, выступая опорой государственного строя, они, по мнению автора, требуют «наибольшего внимания и заботы со стороны его главы» . Автор отводит «третьему сословию» роль ног не случайно - это одновременно тактика консолидации королевской власти с крестьянами, как то аргументированно показывает в своей статье Тильман Струве, но в то же время и предупреждение неразумному правителю не пренебрегать благосостоянием своих подданных [Struve 1983, SS. 14-18]. Несмотря на то что третье сословие упоминается в самом конце, тем не менее ему отводится особая функция «столпов власти»; через какое-то время подобная роль народа станет общим местом рассуждений о социальном устройстве и потребует переосмысления и углубления в XIV-XV вв., но для XII в. подобная характеристика является более чем исчерпывающей.

Начиная с Иоанна Солсберийского метафора политического тела будет использоваться как инструмент для манифестации иерархии и взаимодействия индивидов и групп внутри социума. Посредством образа тела государства будет оформляться его политико-философское понятие, обсуждаться роль социальных групп внутри структуры государства и составляющие части госу-дарственного аппарата. Наследие Иоанна Солсберийского было востребовано многими французскими сочинителями, создававшими наставления для монархов. Зачастую авторы этих «зерцал» писали свои трактаты, напрямую цитируя «Поликратика» или другие произведения, использовавшие органологическую теорию. Сам жанр «зерцал для правителей» (specula principum) появился в IX-X вв., представляя собой поучения для правителей, написанные клириками или придворными, в которых те обильно цитировали размышления античных философов или полезные, с точки зрения авторов, исторические примеры .

Многие авторы «зерцал для правителей», ориентируясь на Иоанна Солсберийского, описывали государственную структуру посредством метафоры тела, часто помещая этот образ в начало своих произведений, чтобы определить роль правителя в социальном устройстве. С такого пассажа начинается латинский трактат Liber de informatione principum - книга наставлений для правителя, созданная в Париже между 1300 и 1314 гг. «Зерцало» делится на четыре части по образцу аналогичного произведения Эгидия Римского: в первой части находятся рассуждения о необходимости правителю быть добродетельным и служить примером для своих подданных, во второй говорится о правильном руководстве своим телом и душой, а также о том, как распоряжаться своим имуществом и как правителю быть достойным главой семьи. Третья часть трактата повествует о мудрости, которую необходимо приобрести монарху, а четвертая посвящена судебным функциям короля и рассуждениям о справедливом суде [Scordia 2004, pp. 507-532]. В самом начале Liber de informatione principum анонимный автор XIV в. почти дословно повторяет Иоанна Солсберийского: «Необходимо понимать, что государство является своего рода телом, составленным из разных членов: король в нем занимает место главы; сенешали, прево и судьи служат ушами и глазами; мудрецы и советники являются сердцем; воины защищают его наподобие рук; купцы, объезжающие весь мир, похожи на голени, а земледельцы и крестьяне - на ступни, которые в землю упираются; поэтому правитель является главой в теле государства» . Как можно заметить, этот отрывок соотносится с формулировками «Поликратика» и содержательно, и даже синтаксически. Традиционная органологическая структура, изобретенная Иоанном Солсберийским, остается практически неизменной; единственное, что меняется - это детализация органов и их функций, которые в Liber de informations principum становятся более многочисленными и дифференцированными. В политическом теле обретают свое место сенешали и прево, третье сословие разделяется на купцов и крестьян, приобретая таким образом более многослойное устройство. В приведенном отрывке благодаря метафоре описывается весь многоступенчатый государственный аппарат и социальная иерархия, от монарха до земледельца. концепт политический французский философский

Это не единичный случай во французской поучительной литературе XIV в. Другой неизвестный автор «Совета королям» (“l'Avis aus Roys”) середины XIV в. в первой главе первой книги дает схожее описание королевства как человеческого тела . Он называет шесть причин, которые объясняют, почему король должен быть мудрым, добродетельным и примерным правителем. Первая состоит в том, что монарх является примером для своих подданных: он, подобно солнцу и другим светилам, находится на виду у всех, в силу этого он должен следовать путем добродетели. «Вторая причина состоит в том, - продолжает автор зерцала, - что, как сказано в Священном писании, короли - это главы над народом, а подданные являются членами, и поэтому сказано было Саулу, первому царю: “не малым ли ты был в глазах твоих, когда сделался главою колен Израилевых, и Господь помазал тебя царем над Израилем?” (1 Цар 15:17), это значит, что, когда ты был мал и смиренен, не был ты главой над потомками народа Израиля...». В силу того что произведение посвящено образу жизни и действий монарха, автор «зерцала» акцентирует внимание на месте правителя в этой органологической модели, делая традиционную в таких случаях ссылку на Священное писание, но не на ап. Павла как в сочинениях религиозного характера, а на Книгу Царств, отчасти сфабриковав цитату. В оригинальном тексте Вульгаты отсутствует телесная метафора, есть только слово «глава» (caput in tribuus Israhel), обозначающее вождя племен Израилевых. Заострив свое внимание на функции монарха в политическом теле, анонимный автор после этого решает продолжить вольный пересказ цитаты Иоанна Солсберийского: «.поскольку король есть голова; сенешаль, бейлиф и прево или иной какой судья служат глазами и ушами; мудрец и советник выполняют роль сердца; рыцарь, который обязан защищать общее благо, служит руками; купец, который объезжает весь мир, является голенями; а крестьянин - ступнями, поскольку они всегда уперты в землю и поддерживают тело. И поэтому правитель есть глава всего тела сообщества.» . Метафора тела усложняется: к сенешалям, судьям и прево автор добавляет бейлифов, а архаические институции из «Поликратика», вроде сената (очевидной аллюзии на политическую систему Рима), уходят. Взамен сената и квесторов место сердца государственного тела занимает отныне королевский совет, в то время как полностью устранено от управления королевством сословие клириков. Как можно видеть, происходит постепенная трансформация политического тела, в котором духовенство играет все меньшую роль, а зарождающиеся бюрократические институты обретают свое место в воображаемой фигуре.

Описав структуру политического тела, автор возвращается к дидактическим тезисам, адресованным монарху. Третья причина для правителя быть добродетельным - невозможность долгого поддержания мира и спокойствия при помощи страха и насилия. Подобные методы, утверждает автор «Совета королям», не помогут королю приобрести любовь подданных в отличие от искренней заботы о благосостоянии своего народа. Четвертой причиной является исключительность Франции как наиболее прославленного и христианского королевства, глава которого должен соответствовать этому идеалу, а пятой - то, что король, имея в своем распоряжении все самое лучшее из одежд, еды и предметов, должен обладать и наилучшими качествами, добродетелями. Шестая, заключительная, причина - доказательство от противного - состоит в том, что, если государь не старается быть примером для своих подданных, то его развращенность принесет гораздо больше горя и бед, чем пороки обычного человека, не наделенного такой властью. Адресат «Совета королям», как и автор, неизвестен, но существует гипотеза, что «зерцало» создано для Людовика I Анжуйского, брата Карла V [Camille 1993, рр. 393-405]. Традиция адресовать произведения подобного жанра монархам или наследникам престола сохранится и в последующие века [Krynen 1981]. «Совет королям» разделен на четыре части: первая часть, как уже было отмечено, посвящена личности монарха, его качествам и добродетелям, вторая - правильному отношению монарха к своему телу, руководству членами семьи и землями, в третьей части разбираются способы управления всем королевством и подданными в мирное время, наконец, четвертая и последняя часть трактата рассказывает о том, как монарху необходимо править в условиях продолжающейся войны.

Цитата из «Совета королям», описывающая политическое тело, открывает рассуждения об обязанностях и добродетелях монарха, выстраивая таким образом всю структуру взаимодействия социальных групп в обществе. Совпадения в описании «тела государства» в Liber de informatione principum и рассмотренном выше трактате не случайны: автор «Совета королям», по всей видимости, помимо других источников неоднократно обращался и к «Поликратику», и к Liber de informatione principum, и к еще одному схожему по жанру произведению - De regimine principum Эгидия Римского20. Сама Liber de informatione principum не канула в Лету, но была прочтена и переосмыслена - в 1379 г. придворный переводчик Карла V Мудрого, богослов монах-кармелит Жан Голен переведет сочинение на французский, озаглавив его как “L'information des princes”, и посвятит этот перевод королю, о чем свидетельствует открывающая книгу миниатюра . В своем переводе Голен дословно повторяет цитату из латинского оригинала, передавая более органичными современ-ными терминами социально-политические реалии XIV в. Нововведением, которое приживется в последующих зерцалах, станет перевод на французский слова «республика» - Голен передает это понятие как “la chose publique”, «общественную вещь» и приравнивает значение к «государству», синонимичному, но не равному «королевству» (regnum, roiaume, royaume) .

Помимо статичного образа идеального тела, где каждый член социального организма находится на своем месте и исправно функционирует, в источниках часто можно встретить политическое тело, призванное описать ситуацию кризиса - больное, раненое, пресыщенное излишними яствами и ослабленное пороками. Болезнь в подобных метафорических моделях очень часто оказывается связанной с диспропорцией гуморов, жидкостей или соков, неправильно распределенных по органам и конечностям воображаемого тела. Зародившись в неоплатонической традиции, теория четырех гуморов получает развитие в философии и медицине в первую очередь у Галена (II-III вв. н. э.). Согласно этой гипотезе в теле человека сосуществуют четыре определяющих элемента витальности: кровь, желтая желчь, флегма (слизь) и меланхолия (черная желчь) . Эти жидкости, согласно с учением о микрокосме, могут быть соотнесены со стихийными первоэлементами, а также традиционно соотносятся с временами года (флегма считалась причиной простуд в холодное время года, желчь, наоборот, могла служить причиной жара и т. д.); таким образом, в течение болезни, порождавшей хаос в социуме, привносились идеи порядка и размеренности, ритма и равновесия . Поэтому ключевой идеей в средневековой медицине было равновесие: баланс жидкостей обеспечивал стабильную работу организма, рецептом поддержания баланса выступало изъятие из организма или подавление лишних объемов того или иного гумора (в силу этого одним из методов лечения было и кровопускание) [Портер, Вигарелло 2017, с. 257]. Точно так же, как гуморальная теория предписывала индивиду умеренность и дисциплину в отношении собственного тела, так и представление о гармоничном и стабильном социальном устройстве строилось на идеях меры и порядка - как правитель и правящие сословия должны быть умеренны в своих желаниях, так и подданные должны подчиняться, выполняя предписанные им функции и соблюдая социальные нормы.

Гуморальная теория получает новое, социополитическое, истолкование в трактате одного из самых видных авторов круга Карла V, Николя Орема под названием «О монете» (De Moneta, 1355). В этом произведении происходит совмещение двух образов: политического тела, ослабленного политическим кризисом и коррупцией, и человеческого тела, пораженного чревоугодием. XXV главу своего трактата Николя Орем начинает со ссылки на древнегреческого философа, одновременно воспроизводя формулу Иоанна Солсберийского: «Государство или королевство подобно телу, как говорит о том Аристотель в пятой книге “Политики”». Затем он сравнивает работу человеческого организма с экономическими процессами: если богатства скапливаются в руках представителей высших сословий, а подданные монарха при этом становятся все беднее, то политическое тело окажется ослаблено: «Распределение в теле неправильно, когда гуморы в большом количестве пере-текают в одну часть тела так, что часто один из членов воспален и чрезмерно раздут, в то время как прочие части тела иссушены и чрезмерно истощены. Таким образом, надлежащие этому телу пропорции исчезают, и долго оно жить не может. То же происходит и с обществом или государством (regnum), когда богатство присваивается вне меры одной частью сообщества. Общество или государство, правители которого во много раз начинают превосходить подданных богатством, положением и властью, становится подобно монстру, подобно человеку, чья голова настолько велика, настолько тяжела, что все его тело не может уже ее поддерживать» . Традиционная дидактика, адресованная монарху, получает здесь медицинскую аргументацию, которая не только приложима к личности правителя, но и помогает обрисовать правильное и гармоничное устройство общества в целом.

Другим описанием государства, где нарушен изначальный порядок и все части приведены в болезненное и дисгармоничное состояние, что свидетельствует о его кризисе, является образ политического тела в балладах Эсташа Дешана [Бычков 2021b]. В первую очередь Дешан обращается к басне Ромула, рассказывая в балладе 252 о восстании частей тела против желудка. Это восстание породило хаос в политическом теле: «...одно с другим смешалось, отец и сын, сеньор убил своего серва, / Город разрушен, и разорена страна» . Поэт делает выводы о необходимости сбалансированного сосуществования главы и частей тела, которые управляющему органу надлежит взращивать и координировать, но, если же эти части тела выказывают непослушание, глава «должен защищать свое право» (“il doit son droit garder”). Картины разрушения страны чередуются с описаниями поврежденного тела: «ноги и ступни уничтожены и сожжены», «живот умер», и «главы» не могут восстановить свои конечности, поскольку «один без другого не может долго протянуть» . Заключительная строфа, как и во многих других балладах Дешана, содержит наставление читателю, как следует поступать: «Главы должны свои части тела любить и супротив закона (droit) их не отсекать, / И голове все из них (частей тела. - П. Б.] должны быть покорны» . Здесь заметно влияние органологической теории римских авторов, где живот или желудок оказывается замещенным головой, происходит синтез античных сюжетов и метафоры политического тела Иоанна Солсберийского .

В балладе 398 ноги и другие части тела обращаются ко рту с жалобой: его жадность и обжорство причиняют им страдания. Осуждая чревоугодие рта, конечности призывают его вспомнить как нужно «жить благоразумно». Они обвиняют его в том, что эта прожорливость их убивает, рефреном звучат призывы к трезвой жизни («здоровой трезвости», sobriete saine). Здесь вполне традиционная проповедь против неумеренности, совмещенная с метафорой политического тела, превращается в аллегорическую критику высших сословий. Вся баллада написана от лица «презренных» ног, которые изнемогают от тяжести верхних частей тела. Представители третьего сословия аллегорически взывают к принцам и рыцарству: «Руки, заметьте горести, которые мы претерпеваем. / У наших бед определенная причина есть: / Вы рту даете чеснок и лук, / И мясо, и слишком много вин, которые не на пользу ему. / Живот поддерживать каждого из нас должен, / Его тяжелая голова нам доставляет много неудобств, / Ограничьте ее, предпишите ей воздержание, / Или и живот, и вы погибнете вне-запно, / И вместе с вами - мы, при таком вашем упрямстве...» . Рот отвечает на претензии других органов, что ноги и пятки сотворены для «доброго служения», для «крестьянской работы» (“bien server”, “chose villaine”). Руки увещевают, указывая, что хотя рот «является их господином (сувереном, souveraine)», они все же просят его умерить аппетиты: ради его собственного благополучия он не должен превышать необходимого. Ссылаясь на «справедливый порядок» (“droite ordenance”), они не желают продолжать этот «танец» (т. е. поведение, слово введено для благозвучной рифмы) и должны впредь жить в трезвости .

Ordenance здесь употреблено в своем первом значении «порядка», «установления» - с XIII в. это понятие обозначает еще и королевский указ, ордонанс. Французское слово этимологически восходит к латинскому термину ordinantia - порядок, в том числе и божественный порядок, установление, производное от ordo, в таком смысле об ordo/ordinantia рассуждает и бл. Августин в трактате De ordine. В эпилоге Дешан приходит к выводу, что ноги и руки, без всякого сомнения, умирают именно из-за неправильного управления рта (“desordenance de la bouche”). Скорее всего обильная еда, в частности мясо и вино - маркеры высших двух сословий - символизирует материальные блага, которые накапливаются в верхних органах политического тела и ложатся тяжким бременем на всех представителей третьего сословия, т. е. на живот и ноги тела государства . Если противопоставление в последних десяти строках «хорошего управления, справедливого порядка» (orde- nance) и «самоуправства, беспорядка» (desordenance) действительно подразумевает двусмысленную трактовку этого термина и как социального устройства (ordo), и как корпуса королевских указов (ordinaunces, ordenances), то это позволяет нам провести аналогии с образом, созданным Николя Оремом. Чревоугодие (gluttonie, gula) выступает фактором, вносящим дисбаланс в циркуляцию четырех гуморов; правители и рыцари, злоупотребляющие своим положением, подобным же образом нарушают равновесие социального «справедливого порядка».

В балладе Дешана происходит инверсия басни Тита Ливия: в античных источниках призыв следовать естественному порядку был обращен к конечностям, к ногам и рукам, т. е. к плебеям; в но-вой интерпретации французского поэта неразумно ведут себя уже голова (рот) и живот (желудок), которые, не меняя своих функций, тем не менее исполняют их недобросовестно. В таком случае мож-но говорить об иносказательной критике системы несправедливого налогообложения (действительно имевшей место в последний период Столетней войны), по аналогии с тем, как Дешан сатирически комментирует и критикует в других балладах несправедливость властей предержащих, развращенность придворных, коррумпированность королевских чиновников или мародерство солдат в период обострений военных конфликтов Столетней войны. Вопрос же о правомерности военных поборов был самым обсуждаемым в последней четверти XIV в. как в высших слоях французского об-щества, так и среди представителей третьего сословия, становясь причиной городских и сельских восстаний. В произведениях поэта последовательно прослеживается и идея «справедливого правле-ния» (le bon gouvernement), согласующаяся с моралью «зерцал для правителей», - поведение монарха должно быть справедливым, разумным и щедрым, вступая на престол, он заключает завет с Богом, что будет радеть об общем благе . Но излишний эгалитарный пафос видеть в подобных дидактических выпадах не стоит - сатира является лишь инструментом выявления пороков общества, но не инструкцией по их устранению. В отличие от античной версии или баллады 252 (Дешана) бунта частей тела не происходит: конечности ограничиваются плачами и жалобами, рецептом от социальной нестабильности становится «умеренность» и возвращение к «старым добрым порядкам» - к честному соблюдению общественного договора между «верхом» и «низом».

В балладе 1056 приводится диалог головы и конечностей, где они обвиняют друг друга в том, что стали причиной болезни всего тела. Эсташ Дешан вновь берет за основу фабулу Тита Ливия, опи-сывая политическое тело не только как разобщенную структуру, части которой находятся в конфликте между собой, но и введя мотив спора головы и тела, аналогичный многим другим расхожим литературным сюжетам о диспуте аллегорических фигур, представлявших индивида: спор души и тела, спор жизни/живота и смерти, спор разума и души и т. д. Баллада начинается с вопроса, заданного головой телу. «Больная я, - сказала глава телу, - / Не знаю ведь, что сделать я должна» . Тело отвечает ей, что причина бедствий в том, что голова заменила естественные части собственного тела на чужеродные. «...Вы отсекли от себя / Правильные (droiz) части тела, которые вас поддерживали, / Чужие руки не могли помочь вам, / - Сказало тело, - поскольку от меня вы оторвали / И ноги, и плечи, и весь правый бок / И со мной связали члены совсем другие, / Которые меня всего ломают и портят ваше здравие» . Каждая строфа баллады заканчивается рефреном, воспроизводящим вопрос главы к собственному телу: «О, тело, милый друг, скажи мне, что же надо сделать?» - риторическое восклицание, которое позволяет телу продолжить свой рассказ. Голова здесь вновь сим-волизирует королевскую власть, которая оказывается по каким-то причинам ослаблена и поколеблена, и Дешан видит причину этого социального кризиса в отсутствии опоры высших сословий на более широкие слои населения, моделируя ситуацию, в которой король и его двор вынуждены будут обратиться к третьему сословию за помощью. Тело утверждает, что его донесения истинны и должны помочь голове исцелиться. Оно сообщает, что стали «чужие ноги теперь как псы и свиньи, / Которые не стремятся быстро схватить свою добычу» . По всей видимости, в балладах Дешана ноги могут выступать как для обозначения третьего сословия (в балладе 398), так и в качестве аллегории солдат или рыцарей, слуг короля, т. е. охотничьих псов. Однако далее тело продолжает говорить в негативном ключе уже и о руках, утверждая, что «то, что они хватают, достается врагу» . Интересно и то, что ноги сравниваются со свиньями, нечистыми животными, а руки - с псами, сохра-няя традиционное вертикальное и бинарное деление тела на верх и низ. Можно предположить, что проблематика художественных произведений Дешана была продиктована современной ему об-щественно-политической обстановкой. В сентябре 1380 г. умирает Карл V, и престол достается одиннадцатилетнему дофину Карлу. При несовершеннолетнем наследнике правят регенты, наиболее могущественные магнаты Французского королевства - герцог Бургундский Филипп Храбрый, герцоги Людовик Анжуйский и Жан Беррийский. Несмотря на то что активных военных действий напрямую между англичанами и французами в этот период не велось, начало правления Карла VI оказалось крайне тяжелым для податных сословий: система налогообложения, созданная для финансирования войны при Карле V, служила поводом для постоянного недовольства населения, сельская местность была разорена недавними военными походами Бертрана дю Геклена со стороны французов, Эдварда «Черного принца» и Джона Гонта со стороны англичан. Спустя какое-то время регенты-родственники короля начали использовать средства казны на собственные военные кампании в Неаполитанском королевстве и Фландрии, и их амбиции привели к междоусобным конфликтам [Autrand 1986]. Скорее всего именно этот исторический контекст подразумевает Дешан в своей дидактической лирике.

Посредством продолжающегося монолога политического тела автор выводит из вышесказанного мораль всего повествования, которой тело завершает свою обличительную речь: «Если между телом и головой будет разлад, / Никогда не смогут быть связаны они подданством (vasselaige)» . В этой фразе поэт употребляет термин «вассалитет» (vasselaige), при этом эксплицитно не подчеркивая власти головы над телом, а характеризуя подобное положение скорее как взаимовыгодный союз, договор («вассалитет» заключен, “ne feront”), что будет еще ярче сформулировано в заключительной строфе баллады. В конце второй строфы подводится итог, почему нормальные отношения главы и тела в данный момент невозможны: «Силен поскольку есть живот, ослаблена - глава» . Можно предположить, что в качестве чужих органов в метафоре выступают английские солдаты, поскольку именно они, по мысли автора, наносят непоправимый вред Франции . С другой стороны, эта обличительная речь может быть направлена против наемников и недостаточно дисциплинированных солдат, которых развратили затянувшиеся военные действия и которые осмеливаются грабить и причинять вред мирным простолюдинам . Тело упрекает голову в том, что она забросила свои «живые и золотые», «природные» конечности, которые являются «вашими истинными сокровищами (drois tresors), / Соединенными с вами и в горе, и в радости» . Части тела, данные с рождения, связаны с головой кровообращением и могут существовать с ней лишь во взаимозависимых отношениях: «Они (части тела. - П. Б.) вам необходимы так же, как и я необходимо», - говорит тело. Глава не может отсечь от себя неугодные части тела и органы хотя бы потому, что не она приобрела их, но они принадлежат голове по праву рождения, согласно установлениям свыше: «...поскольку с головой конечности находятся в родстве» . Это самое «родство», «род» (gentis), а изначально «колено» (lin- aige) - понятие не только бытовое, но и социально-экономическое, включенное в феодальные отношения и означающее принадлежность индивида к какому-то клану, династии, клиентеле [Блок 2003, с. 125-127, 132-143]. Упрек тела голове может быть намеком, к примеру, как на несовпадение интересов герцогов - братьев короля, так и абстрактным сравнением всех подданных монарха с одной семьей, единой клиентелой. В заключительной строфе политическое тело обращается к «главе», говоря о том, что оно заключило союз (“je conclu alliance”) с природными конечностями, и требует от нее отказаться от «других» органов, поскольку «так будет исцелено и восстановлено, а по-другому - никак» . Однако окончание у этой баллады трагическое: голова требует прекратить огорчать ее подобными речами и вновь бесцельно вопрошает, что же ей делать. Таким образом, органологическая структура государства, почерпнутая из Тита Ливия, и метафора политического тела, воспринятая от Иоанна Солсберийского, получила свою оригинальную интер-претацию у французских авторов XIV в. как в политико-философских трактатах, так и в художественных произведениях, оставаясь важным инструментом осмысления событий политической жизни того времени.

Ранее в статье разбирались примеры применения метафоры политического тела в «зерцалах» первой половины XIV в., однако авторы последующих десятилетий не только продолжали исполь-зовать ее, но и постепенно меняли содержание органологической модели Иоанна Солсберийского. Так, в произведении неизвестного автора «Сон садовника» (ок. 1376-1378, Somnium Viridarii, “Le songe du vergier”), которое иногда приписывают Шарлю де Лувьеру или Эврару де Тремогону47, в рассуждениях о светской и духовной власти, праве и справедливости, законах и вере вновь появляется образ тела государства. Предположительное время написания этого источника 1376 г. - конец правления Карла V, которому автор в прологе и посвящает свое произведение (Т. I, Prologue.7)48. «Сон садовника» написан в форме диалога, дискуссии между клириком и рыцарем49, каждый из которых представляет адвоката папы Римского и короля, при этом - по аналогии с «Романом о Розе» - происходит эта беседа в сновидении автора. Согласно словам рассказчика он заснул в саду, затем ему приснились четыре фигуры - король, папа Римский, рыцарь и клирик. Между представителями светской и церковной власти возникает спор о юрисдикциях и их границах, папа и король для разрешения этого конфликта избирают себе двух адвокатов - клирика и рыцаря соответственно, символизирующих два рода власти. Герои «Сна садовника», для того чтобы отстоять собственную точку зрения в дискуссии, прибегают к аргументам из разных сфер познания, цитируют юридические источники, философские произведения, канонические документы и энциклопедии50. Первая часть этого пространного сочинения состоит из 186 глав, предваряемых прологом, вторая - из 282 и эпилога, каждая глава является репликой одного из спорщиков и посвящена какому-либо аргументу в происходящей дискуссии. В 38-й главе первой части трактата рыцарь, защищая пре-рогативы королевской власти от посягательств понтифика, говорит о подобии человеческого тела Вселенной, воспроизводя архетипический сюжет микро- и макрокосма. Он утверждает, что человек, «этот “малый мир”, представляет собой аналогию мира большого»51. Точно так же как в макрокосме присутствуют две сферы: духовная, ангельская, и плотская, земная, так и «в устройстве человека необходимы две природы: духовная, которая есть душа, и телесная, которая есть тело и его члены» . После такой преамбулы автор подводит читателя к основному аргументу, который должна подтвердить данная метафора. Так же как мир делится на различающиеся друг от друга части, так и «в теле имеются разнообразные части и множественные члены» . Но среди этого разнообразия на первый план выступают «два наиболее важных» органа - сердце и голова (“deux membres plus principaux”). После этих слов автор переносит модель человеческого тела на большие социальные структуры, в роли которых выступают соответственно государство и Церковь: «...как в теле человеческом сердце и голова имеют разные обязанности, похожим образом управление миром имеет две юрисдикции, совершенно раздельные, то есть духовная, которая представлена головой, и мирская, которая представлена сердцем» .

Поначалу кажется, что автор «Сна садовника» следует традиционной схеме, в которой духовное сословие доминирует над всеми остальными, и потому начинает описание функций разных метафорических органов с головы, представлявшей духовную власть, и с метафоры мистического тела: «.все суть единое тело во Иисусе Христе и в этом теле св. Петр Римский является главой.» . У главы есть органы «чувств, с помощью которых <она> управляет другими частями тела, и так же, как жилы расходятся от головы, которые соединяют вместе и скрепляют части тела, <...> так и глава, который есть св. Петр Римский, <...> должен быть крайне рассудительным и мудрым, чтобы управлять всеми христианами, которые являются членами Церкви» . Отдав должное главе и духовному сословию, говорящий замечает, что великий философ (под ним подразумевается Аристотель) пишет, что сердце появляется в организме человека или животного раньше головы, и оно же является причиной жизни: «Сердце есть начало вен, которые доставляют кровь в другие члены и без которых тело не может жить» . Естественно, после того как папа Римский провозглашается главой, король в этом метафорическом теле занимает место сердца. Но перед автором стоит нелегкая задача доказать, что сердце важнее головы, которая находится выше и отдает приказания другим частям тела [Miethke 2014, рр. 275-292]. Для этого он прибегает к аргументам из более раннего полемического французского произведения о папской и королевской власти Quaestio de potestate papae (другое название - Rex pacificus, 1302 г.) [Dyson 2000]. Как и автор упомянутого источника, рыцарь во «Сне садовника» называет короля не только сердцем, а значит, «началом жизни», но и «истинным (правовым) основанием (le droite foundacion)», поскольку автор Quaestio de potestate pape доказывал, что греческое слово basileus происходит от понятия basis, «основание», без которого государство не могло бы существовать . Поэтому правитель, даже не являясь в этой органологической модели головой, все равно остается наиважнейшей частью тела, без нее невозможна сама жизнь всего организма. Автор «Сна садовника» пишет: «светский сеньор, который есть король своей страны, правильно назван ее началом и истинным основанием, сердцем, в силу справедливости, которую он в этой стране поддерживает и без которой государство не может быть сильным и не сможет устоять» . Далее справедливость, т. е. правильное исполнение государем своих судебных и законодательных функций, сравнивается в тексте с кровью, которая и является живительной силой в венах и членах государственного тела. Король должен управлять политическим телом посредством «вен, т. е. посредством добрых дел, правильных приказов и суждений» . Папа и монарх, согласно этой логике, должны существовать раздельно и параллельно друг другу: каждый в ответе за свои функции и обязанности, понтифик должен управлять делами духовными, а король - мирскими, «временными».

Священник возражает ему, что если папа действительно является главой, то в его ведении должны находиться как духовные, так и мирские дела. Рыцарь, в свою очередь, отстаивает точку зрения, утверждая, что власть духовная, во-первых, не является непосредственной причиной появления и существования власти земной согласно Аристотелю, и во-вторых, что Христос не назна-чал правителей, но зато дал апостолам власть «вязать и разрешать» только в том, что касается вопросов веры. Клирик отвечает, что земная иерархия создана по подобию небесной, что государство подражает устройству Церкви . Ему возражают, говоря о том, что хотя царство на небе походит на царство земное, оно отличается тем, что «ангелы не имеют тела» в отличие от людей, а потому на земле царствуют совсем иначе, чем на небесах. Небесная иерархия не может быть воплощена в нашем мире еще и потому, продолжает рыцарь, что «в Царствие Небесном есть лишь один Царь», а в земной модели управления существуют на равных власть церковная и светская. Во время разговора о мирской и духовной властях он вновь прибегает к телесной метафоре, утверждая, что «и сердце не служит главе», а папа «не обязан служить земным сеньорам» . Дискуссия о юрисдикциях церковной и светской властей в «Сне садовника» является эхом начавшейся в конце XIII в. борьбы французских королей с римской курией, во многом родственной соперничеству XI-Xll вв. за инвеституру в Германии. Само произведение представляет собой оформленные в виде диалога аргументы из различных памфлетов и трактатов, написанных в первой половине XIV в. Помимо упомянутого трактата Quaestio de potestate pape автор вдохновлялся такими произведениями, как «Диалог» Уильяма Оккама, «Защитник мира» Марсилия Падуанского, «Спор между воином и клириком» (Disputatio inter militem et clericum) неизвестного автора (ок. 1297), и некоторыми другими [Miethke 2014, рр. 275-292]. Этот пласт литературы был обязан своему появлению конфликту между папой Бонифацием VIII, понтификом, который был достаточно осведомленным в юридических вопросах и стремился укрепить папскую власть как юридически, так и институционально, и французским королем Филиппом IV Красивым. Формальным предлогом для конфликта стало отлучение от Церкви кардиналов из семьи Колонна, нашедших прибежище во Франции, но истинной причиной было стремление французского монарха обособиться и создать автономную от Рима галликанскую церковь, в которой часть властных полномочий над иерархами находилась бы в руках светского правителя. Филипп IV мог вмешиваться в дела клира, назначая и смещая епископов, облагать представителей духовенства налогами, собирать в свою пользу доходы с бенефициев. Когда французский король конфисковал для войны с англичанами собранную церковную десятину, Бонифаций наложил запрет в булле Clericos laicos 1296 г. на сбор налогов с духовных лиц гражданскими чиновниками под угрозой отлучения от Церкви [Гергей 1996, с. 148-154]. Булла стала катализатором интеллектуального соперничества между поэтами и ле- гистами короля и папской курией, финальным аккордом которого стала булла Бонифация Unam Sanctam. В защиту короля в том же 1302 г. богословом-доминиканцем Иоанном Парижским был написан трактат «О королевской и папской власти» (Depotestate regia et papali), в котором, как и в «Сне садовника», высказывалась мысль о разделении двух ветвей власти, их равноправии и допускалась возможность низложения папы, если деятельность его не приносит об-щине верующих пользы [Чичерин 2006, с. 200-213]. Именно в русле опровержения главенства понтифика в вопросах экономических и политических, особенно касающихся внутренних дел Французского королевства, создается и «Сон садовника», который с помощью схоластических и юридических аргументов должен обосновать право монарха на инвеституру и бенефиции [Quillet 1977, рр. 169-171].

Во второй части произведения, после глав, посвященных другим полемическим сюжетам, спорящие вновь возвращаются к телесной метафоре, причем на этот раз в качестве аргумента ее использует уже священник. В 94-й главе в диспуте о природе духовной и светской властей метафора тела всплывает в ином контексте: священник говорит о том, что понтифик должен быть владыкой над обеими властями, ссылаясь на Ветхий Завет. Рыцарь возражает ему, утверждая, что светская природа власти появилась раньше духовной точно так же, как сердце в теле человека зарождается раньше головы . Он идет далее и заявляет, что не следует менять эти две составляющие политического тела местами или смешивать их функции во избежание болезни или превращения этого тела в монструозное: «Итак, подобно тому, как в человеческом теле есть два главных члена, которые выполняют две разных обязанности (offices), т. е. сердце и голова, и один не должен вмешиваться в обязанности другого, так и в мире есть две юрисдикции, на которые все разделено и обособлено, т. е. на юрисдикцию духовную и мирскую, которые имеют разные предназначения» . Но дисфункция в политическом теле наступает не только из-за смешения двух видов власти или узурпации всей ее полноты лишь одной стороной, но и из-за полного отсутствия в политическом теле какой-либо одной из этих двух составляющих: «И как мы видим в теле человека, что, когда нет сердца или главы, то это становится причиной разрушения и гибели, так же и если не имеется никакого светского или духовного правителя (seigneur), то это может стать причиной разрушения мира. Таким образом, они оба необходимы, как в управлении (gouvernement) (государством. - П. Б.], так и в хорошем управлении миром (la bone pollice du monde)» . Далее рыцарь повторяет, что в ведении головы, т. е. папы Римского, находится власть духовная, которую он осуществляет по-средством мудрого и добродетельного управления членами Церкви. Затем он снова повторяет мысль о том, что король является сердцем политического тела, т. е. его «основанием», а после этого приводит упоминавшуюся интерпретацию политического тела, где правитель является источником «справедливости» (la conmencement et la fermete de justice), без которого государство (la chose publique) не может устоять. От сердца политического тела исходят вены, являющиеся «законами и ордонансами (loys et ordenances), по которым доставляется эта мирская субстанция в другие члены, без коей тело человеческое не может жить» . Под мирской субстанцией, по всей видимости, понимается, с одной стороны, сама власть, осуществляемая правителем, а с другой - справедливость, источником которой должен быть монарх, конкретнее - справедливые законотворчество и судопроизводство в подвластном ему государстве.