Присвоение государства и глобальная революция

Размещено на http://www.allbest.ru/

Присвоение государства и глобальная революция

Сергей Владимирович Изместьев

Аннотация

В статье представлен анализ трансформации государства как социального института в условиях глобализации общества в разрезе властеотношений внутри его самого и с государством. В фокусе исследования находится государственная власть и политика как предмет и метод присвоения ресурсов и эксплуатации общества. Отмечено, что основными условиями для «присвоения» государства финансово-политической элитой являются: замена исконного традиционного права законодательством, отказ от прямой общинной демократии в пользу представительства и парламентаризма, что нарушило принцип «корректирующего большинства» духовно здоровой основной массы общества, носителей нравственности. Высказывается предположение о способствовании социомедийной глобализации в сети Интернет за счет расширения коммуникативного пространства формированию публичной сферы как дискуссионной площадки для создания мирового права народов - глобальной конституции на основе общих традиционных ценностей человечества: мира, свободы и справедливости, а также о возможности посредством свободы коммуникации в Сети, электронной демократии и глобального движения активизма повлиять на смену вектора развития общества от политического противостояния и конкуренции к гармоничной кооперации и сотрудничеству и в итоге гарантировать возвращение обществу контроля над государствами.

Ключевые слова: глобализация, глобальная революция, ритуальное государство, присвоение государства, плеонексия, политика, активизм, традиционное право народов, прямая демократия, верховенство права, социальные сети

Abstract

State Appropriation and Global Revolution

Sergey V. Izmestyev

The article analyses the transformation of the state as a social institution in a globalized society in terms of its power relations with the state and between internal structures. The focus of the study is on state power and politics as the subject and method for the appropriation of resources and the exploitation of society. It is noted that the main conditions for the “appropriation” of the state by the financial and political elite are: the replacement of the ancestral traditional law by legislation, the rejection of direct communal democracy in favor of representation and parliamentarism, which violated the principle of the “corrective majority” of the spiritually healthy majority of society, the bearers of morality. It is suggested that by expanding the communication space the social media globalization on the Internet contributes to the formation of a public sphere capable of creating a global law - a global constitution based on the common traditional values of humanity and justice, as well as the influence of direct electronic democracy and the global movement of activism on the change of the vector of development of society from political confrontation and competition to harmonious cooperation and cooperation and, as a result, on the “return” to society the control over states.

Keywords: globalization, global revolution, ritualistic state, state appropriation, pleonexia, politics, activism, traditional law of nations, direct democracy, supremacy of law, social-social media

Естественность и неизбежность формирования глобального общества, ускоряемая техническим прогрессом, вовлекает все большее число отраслей человеческой деятельности в сферу глобализации. Это создает значительные сложности для регулирования таких общественных отношений на уровне отдельных государств и их объединений, союзов. Актуальным становится развитие наднациональных институтов регулирования, формирование норм глобального права, права народов, конституции человечества. Данный процесс выражается в усилении международно-правовых норм и создании коллективных механизмов воздействия на их нарушителей, усилении международно-правовой ответственности государств и правительств. «В мире мысль о том, что справедливость означает уважение определенных универсальных прав человека, получает все большее распространение и признание», - отмечает американский философ Майкл Сэндел (Сэндел, 2013: 21).

В этой связи перед человечеством открывается неизбежный выбор - глобальная альтернатива, в результате чего оно должно определить, каким образом и какие универсальные нормы и принципы будут положены в основу правовой системы вечного мира, а также как обеспечить соблюдение данных норм национальными правительствами.

Процесс интернациональной глобализации (объединения национальных государств в системы транснационального управления) унаследовал от внешней политики государств агрессивный конкурентный подход, что привело к формированию геополитических блоков (союзов), противостоящих друг другу в экономической, идеологической и военной сферах. Такая модель, характерная для большей части государств мира, привела к существенным непродуктивным затратам конкурирующих сторон, глобальному недоверию, коммуникативным барьерам и, что самое главное, к перспективе глобального разрушительного для всей цивилизации военного конфликта. Кроме внешних угроз, такой подход оказывает разлагающее воздействие на общества и государства, находящиеся во власти корыстных политико-экономических групп влияния, насаждающих идеологию блокового мышления, нетерпимости, изоляционизма, фундаментализма, ритуализирующих функции государств, подменяющих их бюрократией, погружающих общество в постмодерн.

Возникает феномен «ритуального» государства, «когда в связи с выходом из-под государственного контроля отдельных сфер жизни общества регуляторные полномочия в этих сферах замещаются демонстративной деятельностью госаппарата, носящей показной, ритуальный характер. При этом необходимость существования тех или иных властных структур обосновывается обществу необходимостью совершения ими таких ритуалов и церемоний» (Изместьев, 2020). Политические режимы подобных государств используют коллективные медиаритуалы, часто связанные с насилием и ритуальным террором, насаждают идеологию фундаментализма и изоляционизма, культ борьбы с врагом или войны.

Формируемая самоорганизующаяся глобальная коммуникативная среда и образуемая на ее основе полноценная «публичная сфера» (“открытая дискуссионная платформа” в терминологии Ю. Хабермаса (Хабермас, 2017: 81-82)) оказывают влияние на сложившуюся структуру управления обществом, на государственную и политическую сферы. Необходимо понять сущность и перспективу такого воздействия на базовый общественный институт - государство.

Властеотношения в современных государствах основаны на политическом процессе. У данного понятия есть множество определений: от аристотелевой «науки о государстве» до классового подхода Ф. Энгельса, считавшего политику, как и государство, инструментом борьбы «того класса, который сам являлся представителем всего современного ему общества» (Энгельс, 2017). В широком смысле политика - это любая государственная деятельность, в предельно узком - любое участие в деятельности государства. Так или иначе, политика неразрывно связана с существованием и функционированием государства (или государств). Само же государство справедливо определено европейским теоретиком права Гансом Кельзеном через понятие «легального механизма и аппарата принуждения, легального насилия» (Кельзен, 2015: 77), который следовал философии М. Вебера, видевшего в государстве «отношение господства людей над людьми, опирающееся на легитимное (то есть считающееся легитимным) насилие как средство» (Вебер, 2019: 19). При этом, как отмечает философ и политолог Майкл Сэндел, «когда мы задумываемся о политике, мы думаем о компромиссах, позировании, особых интересах, коррупции» (Сэндел, 2013: 190).

Как во внутренних, так и в межгосударственных отношениях задача любой политики - подавление и эксплуатация с целью присвоения ценностей и ресурсов. Таким образом, ее можно определить как конкуренцию за власть над обществом посредством легальных механизмов насилия и принуждения, именуемых государством, для подавления и эксплуатации общества с целью присвоения ценностей и ресурсов. Субъектом политики являются организованные группы (организованное меньшинство), а объектом - государственная власть, осуществляемая путем насилия (или угрозы его применения). Именно ее, власти, присвоение и удержание можно считать конечным проявлением самой политики (как борьбы за власть и господство), а закономерным «продолжением политики», «политических отношений», по мнению классика военной теории Карла фон Клаузевица, является война (Клаузевиц, 2007: 25), справедливо названная И. Кантом тягчайшим преступлением, грозящим человечеству «гигантским кладбищем» (Кант, 1966: 262). Точно сущность политики выразил Чарльз Линдблом, американский политолог, автор концепции «полиархии»: «В рамках неупорядоченного процесса, называемого политикой, одни люди стремятся к власти и борются за нее, а другие стремятся к контролю над теми, кто находится у власти... Люди борются за власть, за контроль над людьми и богатством, которое приходит с властью, за контроль над формальными организациями и особенно за руководство военными и гос-ударством. Борьба принимает любые формы, им нет конца. Наряду с обменом и убеждением, власть сама участвует в борьбе за власть» (Линдблом, 2005: 90-91).

Следствием данной формулы «участия власти в борьбе за власть» является очевидный факт противостояния между обществом и государством, существование проблемы «противодействия государства участию общества в осуществлении государственной власти, которая принимает за него решения» (Сэндел, 2013: 19). Парадокс заключается в постоянном стремлении общества, формально создавшего государство для защиты своих интересов, ограничить или контролировать государственную власть, подавляющую общество и навязывающую ему свою волю. При этом декларативно государство как общественный институт служит обществу. В связи с этим еще К. Марксом в XIX в. была выдвинута идея о «присвоении государства» классом бюрократов, имеющих «государство в своем обладании» (Маркс, 1985), и о «доказанности» и «узаконенности» «противоположности между государством и гражданским обществом» (Маркс, 1985), о бюрократах, сознательно подменивших «реальное» государство «мнимым» (Маркс, 1985), превратившим его в «правительственную машину, или государство, поскольку оно в силу разделения труда образует свой собственный, обособленный от общества организм» (Маркс, 1989). К. Маркс впервые еще в конце XIX в. поставил вопрос о «возвращении государства обществу» (Маркс, 1985).

Можно ли сделать вывод, что фактически государство, порожденное обществом, обществу уже не принадлежит и, более того, противостоит ему?

Ответ на данный вопрос возможен только в рамках понимания того, кто и каким образом контролирует данный общественный институт. Если таким субъектом не является собственно все общество, то можно ли рассматривать современное государство как «присвоенный» институт?

Само возникновение государств из обществ древности неразрывно связано с политикой. В руководствовавшихся исконным традиционным правом и самоуправляемых посредством прямой демократии (сходов, собраний, форумов) общинах прошлого возникло социально-экономическое неравенство, которое со временем осуществило переход в политическую плоскость. Военное лидерство и экономическое превосходство были превращены в политическую власть. За счет военной чрезвычайщины и инфраструктурных ограничений при управлении значительными завоевываемыми территориями были созданы условия для замены господствовавшей в общинах прямой демократии властью военной аристократии и немногочисленных сословных представителей. Это означало начало политической трансформации общинной демократии - власти здорового большинства во власть немногочисленной элиты, начало процесса присвоения государства организованным политическим меньшинством, стремящимся к незаконному стяжательству благ и эксплуатации сограждан.

Первоначально управление обществом продолжало строится на основе традиций и исконного права, источником которого были духовные, нравственные и религиозные доктрины, формально высшая власть признавалась за Богом и религиозными объединениями. Однако постепенно немногочисленная элита утрачивала связь с общиной и естественное чувство исконного права и справедливости. Деградация духовных начал, уход от нравственной традиции как «гена Бога» легко возвращает человека к низшим законам животного мира - конкуренции за ресурсы и выживание. По словам русского физиолога И. Павлова, «человеку, происшедшему из зверя, легко падать». В разрезе политического знания предметом конкуренции является власть, обеспеченная государственным аппаратом, обладающим возможностью легального насилия и эксплуатации. При таком подходе смыслом политики неизбежно становится первичная конкурентная «борьба всех против всех» (omnium contra omnes) ради выживания сильнейшего, описанная Т.Г оббсом в его «Левиафане» (Гоббс, 1936:86). Попыткой естественнонаучного обоснования политической конкуренции можно считать идеи социал-дарвинистов, прямо переносящих законы борьбы за выживание в животном мире на человеческое общество, неизбежным следствием которого стала расистская идеология борьбы за жизненное пространство. Такой примитивный редукционистский мальтузианский (по имени британского экономиста и демографа Т. Мальтуса, видевшего в росте населения угрозу дефицита ресурсов) подход к развитию общества не имеет под собой серьезных оснований, так как не учитывает принципиально иной - духовный и творческий - потенциал личности разумного человека. Не наделенные разумом, способностью к познанию и изменению мира Творцом (или природой) животные организмы вынуждены ради выживания конкурировать за данные им природой среду обитания и жизненные ресурсы. Человек же, наделенный разумом, способен в рамках общественной кооперации, познания мира осваивать новые пространства и изыскивать новые ресурсы, трансформировать среду под свои потребности. Успех такого творческого развития общества напрямую зависит от равного, открытого и честного коммуникативного взаимодействия индивидуумов, от кооперации, общения и разделения труда. Утрата понимания этого свойства человека и скатывание к естественному отбору и агрессии - есть главный признак духовной деградации личности или, как метко говорят в народе, - «оскотинивания» (потакания животным инстинктам, «внутреннему зверю» и даже буквально демонстрации звероподобного поведения, звериной агрессии (Антонян, 2015: 92, 183)). Истоки этого явления современная криминология и психиатрия видят в проявлении архетипических механизмов психики, полагая, что в сознании цивилизованных людей продолжает жить «какая-то часть психики дикаря», ответственная за агрессию, насилие и ненасытное присвоение (Антонян, 2015: 185). Такое «отрицание цивилизации» (ее ценностей: мира, свободы и справедливости), такой «регресс к дочеловеческой стадии развития», когда человек «еще не знал ни религии, ни нравственности», а выживание гарантировалось только степенью агрессии, современная наука называет «регрессом психики», «синдромом возвращения (одичания)» (Антонян, 2015: 92, 184).

Таким образом, побудителем политической борьбы является агрессия, коренящаяся в животной природе человека, когда такая природа не связана нравственными и духовными принципами цивилизации. А корень данной агрессии, как и у всякого без меры плодящегося животного, следует искать в желании преодоления глубинного, примитивного страха перед неизбежным концом бытия, в попытке «закрепиться» в земной жизни, материальном мире за счет безграничного (сверх возможности потребить) присвоения благ и власти над ценностями и людьми. К таким выводам на основе работ К. Лоренца и Э. Фромма приходит современный ученый-криминолог Ю.М. Антонян в своей работе «Теория человеческой агрессии. Почему жестоки люди» (Антонян, 2015: 37, 97-98, 109, 218).

Надо сказать, что истоки такого экзистенциального ужаса кроются в отсутствии у конкретных индивидов духовности и нравственных начал, это подтверждает, что человек без Веры в душе - только лишь высокоорганизованный зверь. Именно Вера и духовность сотворили нашу цивилизацию, став главным - духовным этапом эволюции человека, вершиной которой является не собственно «Homo Sapiens», а Сын Божий.

Следовательно, политика как животный «естественный отбор», безграничная насильственная конкуренция за власть и право присвоения представляется проявлением агрессии, своекорыстия, алчности и несправедливости (аристотелевой (nAeoveKTeg) «плеонексии»: несправедливого «присвоения “чужого” блага (материального или иного)», «позорной наживы», несправедливого распределения должного. Американским философом-либералом Дж. Ролзом в его «Теории справедливости» плеонексия (захват чужого недолжным образом, своекорыстие (nAeoveKTeg) названа прямым антиподом естественной справедливости (Ролз, 1995: 19). Таким образом, следуя Аристотелю и Дж. Ролзу, утратившее чувство справедливости и конкурирующее за власть деградировавшее меньшинство справедливо именовать «плеонексерами». Суть такого, якобы естественного и выгодного поведения, противного справедливости, изложена еще в доводах персонажа Платона - Фросимаха, спорящего с Сократом в книге Платона «Государство»: «Обладание властью дает большие преимущества... насколько всякому для себя лично полезнее быть несправедливым, чем справедливым. Такова тирания: она то исподтишка, то насильственно захватывает то, что ей не принадлежит, - храмовое и государственное имущество, личное и общественное, - и не постепенно, а единым махом. Частичное нарушение справедливости, когда его обнаружат, наказывается и покрывается величайшим позором. Если же кто мало того что лишит граждан имущества, еще и самих их поработит, обратив в невольников, его вместо этих позорных наименований называют преуспевающим и благоденствующим, и не только его соотечественники, но и чужеземцы, именно потому, что знают: такой человек сполна осуществил не-справедливость. достаточно полная несправедливость сильнее справедливости, в ней больше силы, свободы и властности., несправедливость же целесообразна и пригодна сама по себе.». Безусловно, такой плеонексерский «фросимахов» подход можно было бы считать естественным, только если речь бы шла исключительно о животном мире.

Источником справедливости Дж. Ролз, опираясь на теории общественного договора философов эпохи Возрождения Дж. Локка (Локк, 1985) и Ж.-Ж. Руссо (Руссо, 1998), а также на предположения И. Канта (который, правда, признавал его лишь абстрактной «идеей разума») (Кант, 1966), считал общественный договор, возникший в древнем доклассовом обществе, «исходное соглашение (исходный контракт)», заключенный древними людьми в условиях первичного общества («исходного положения»), когда в обществе не было социального и экономического неравенства и все его члены были озабочены исключительно достижением совместного общественного блага (Ролз, 1995: 19-20, 26). Так, Ж-Ж. Руссо следует Аристотелю, который в «Никомаховой этике» прямо определяет право как «законное и справедливое» («правосудность»), противопоставляя общественное благо «неправосудности», своекорыстию («плеонексии») . Очевидно, что под правом - «законным и справедливым» - Аристотель подразумевал именно исконное, традиционное право, возникшее на заре общества на основе положений «исходного соглашения» в условиях Золотого века. Это подтверждается тем, что уже в «Никомаховой этике» различаются понятия «право» и «государственное право». Первое тождественно справедливости (исконное право), а второе необходимо «для участвующих в общей жизни ради самодостаточного бытия» (принятые в соответствии с исконным правом правила жизни в обществе на основе равенства граждан , впоследствии названные нобелевским лауреатом Фридрихом Хайеком «nomos» и «thesis» соответственно) (Хайек, 2006: 109, 145).

Таким образом, явственным становится механизм выражения и закрепления естественной (Божественной, или генетической) природной потребности человечества в мире, свободе и спра-ведливости, в нормах естественного исконного традиционного права, возникших через «исходное соглашение» (Ролз, 1995), «общественное соглашение» (Руссо, 1998), «публичное соглашение» (Кант, 1966), «публичное мнение» (Гегель, 1990) при зарождении социальной кооперации на заре человеческого общества. Формирование самого общества (в понимании доктрины немецкого философа Юргена Хабермаса «публичной сферы» (Хабермас, 2001)) Ж.-Ж.Руссо видел в договоре, «статьи которого определены самой природой», в рождении нового субъекта, именуемого Государством, «когда он пассивен, Сувереном, когда он активен, Державою при сопоставлении его с ему подобными» (Руссо, 1998: 208-209). Согласно И. Канту, в условиях демократических «актов публичной воли», а также основанного на религии и традициях «природного фундамента правового состояния» (Кант, 1966), «в рамках состояния всеобщей нормированности (которая объединяет гражданское устройство и вечный мир в “совершенный справедливый порядок”) природный (животный) закон господства (захвата, плеонексии) уступает место господству правового (справедливого) закона» (Кант, 1966). В терминологии Ж.-Ж. Руссо это «производит в человеке весьма приметную перемену, заменяя в его поведении инстинкт справедливостью и придавая его действиям тот нравственный характер» при переходе к «гражданскому состоянию» (Руссо, 1998: 212). государство глобальная революция

Соглашаясь с вышеизложенным, возможно исходить из подтвержденной современной наукой природной, или Божественной, потребности человека в справедливости, мире и свободе, отраженных в нормах традиционного, исконного естественного права (nomos), которое, по мнению Ф. Хайека, только таковым, правом, и является (Хайек, 2006: 91,100, 107, 202). Заложенным самой природой и опытом тысячелетий механизмом верховенства (господства) традиционного исконного права является естественная прямая демократия, когда преобладающая масса духовно полноценных личностей, носителей «гена Бога», своим большинством гарантирует принятие норм и решений в соответствии с данными основополагающими естественными принципами бытия. При этом заведомо меньшее число деградировавших, в ком данные принципы утрачены, подавлены обычной животной конкуренцией и агрессией (по Аристотелю, - «плеонексией», вызываемой неразумной «звериной» стороной души (или архетипом) , неизбежно оказываются в меньшинстве и не влияют на принимаемые общиной нормы и решения. Как говорит о подобных деградантах Платон устами Сократа, «когда подобного рода людей в государстве немного, а все прочие мыслят здраво, те уезжают в чужие земли, служат там телохранителями какого-нибудь тирана или в наемных войсках, если где идет война. Когда же подобные вожделения проявляются у них в мирных условиях, то и у себя на родине они творят много зла, хотя и по мелочам».

Следовательно, в условиях прямой публичной естественной демократии здоровое нравственное и духовное большинство граждан при принятии государственных решений обладает естественной корректирующей способностью в пользу мира, свободы и справедливости. Назовем это принципом «корректирующего большинства». Данный принцип не нов в биологии земной жизни. Гарантиями его проявления в обществе выступают: массовость (прямая демократия), равенство участников и публичность (открытость, гласность, личная ответственность перед общиной), а также стабильность (неизменность) традиционных норм права, обычаев и устоев.

В свою очередь в политической (конкурентной, животной) среде коренятся условия для плеонексии: малочисленность или даже индивидуальность при принятии законодательных норм и управленческих решений; заведомое неравенство голосов, когда возникает власть деградировавшего меньшинства (элитарность); неподконтрольность и неподотчетность правителей и депутатов обществу; закрытый и тайный характер принятия управленческих решений, когда можно легко избежать личной ответственности за безнравственные действия и нечестность, и главное - отсутствие верховенства норм традиционного исконного права и стабильных духовных традиций. В этих условиях закон «корректирующего большинства» неизбежно срабатывает только при насильственной смене деградировавшей и несправедливой власти меньшинства обществом при восстаниях и революциях, что многократно доказано историей.

Современная наука задается вопросами: как механизм присвоения власти плеонексерской элитой стал столь успешным и что позволило ей подчинить себе общество, присвоить государство (Керимов, 2008: 25-26, 28).

Предметом политической конкуренции стала борьба за контроль над государством - организованным аппаратом принуждения и легального насилия, который был необходим плеонексерам для силового подавления естественного общественного недовольства эксплуатацией, несправедливым присвоением и распределением социальных благ.

Первоначально религия и церковь, остававшиеся глобализованными и подлинно народными, провозглашались высшей инстанцией и источником государственной власти. Инструментом же борьбы за возможность присвоения чужого (эксплуатации других) между зарождающимися группами элиты стала политика, борьба за легальный ресурс насилия в виде государственной власти. На этом этапе политика еще оставалась «общественной работой по совместительству» (Хабермас, 2017: 278). Так завершился первый этап политической трансформации общества, присвоения государства. Он характеризовался переходом от естественной прямой неполитической демократии к наследственному правлению и сословному представительству, власти организованного меньшинства, созданием силового аппарата эксплуатации и подавления общества. При этом формально источниками власти еще признавались Творец и церковь. Для Европы это было характерно в эпоху Средневековья.

Вторым этапом политической трансформации, присвоения государства (XVI-XVII в.) можно назвать переход к абсолютизму на основе доктрины суверенитета с постепенным огосударствлением или отстранением от власти над обществом транснациональных религиозных объединений - «вестфальское» государство. В навязанной обществу политической парадигме социум (или первоначальная община) как единая коммуникативная среда и публичная сфера перестал существовать в условиях экономического и сословного разделения на изолированные и не связанные доверием группы. В этих условиях подлинное народное правотворчество стало невозможным в силу расслоения общества, появления групповых интересов и отсутствия единой коммуникативной среды и публичной сферы. Существенным импульсом для развития этого процесса стал отказ от верховенства (господства) традиционного религиозного права в пользу законов, издаваемых лично суверенными правителями - монархами. Первоначальная «публичная сфера» была «подменена ритуальной репрезентативной публичностью монархов и аристократов» (Хабермас, 2017: 56-57), которые заместили ее демонстрационными ритуалами, соб-ственно превратив в них и саму власть.

Третий этап политической трансформации общества, присвоения государства пришелся на XVIII - начало XX века, когда первоначальная аристократическая и феодальная элита, утратившая связь с обществом, перешедшая от традиционного права к законодательному произволу и отказавшаяся от принципов справедливости и равенства, была свергнута посредством буржуазных революций, декларировавших ценность свободы, равенства (справедливости) и братства (мира).

Еще в середине XIX века британский философ Дж. Милль предположил, что «современными средствами коммуникации (тогда печатными СМИ) будет построен нематериальный форум мнений, посредством которого общественно значимые вопросы будут выноситься на публичную арену, а политики и институты будут подчинены суждению публики» наподобие античных форумов и собраний (Миль, 2000). Это стало возможным благодаря формированию «буржуазной публичной сферы», коммуникативной и дискуссионной среды, связанной печатной литературой и независимой прессой, этот процесс «генезиса буржуазной публичной сферы» детально описан Ю. Хабермасом в работе «Структурное изменение публичной сферы» (Хабермас, 2017: 63-77). Далее, воспользовавшись доктриной «народного суверенитета» Ж.-Ж. Руссо (Руссо, 1998), правда, более в понимании теории «народного абсолютизма» немецкого правоведа Карла Шмитта (Шмитт, 2000), нарождающиеся финансово-промышленные группы влияния при помощи коррупции в представительной демократии и профессиональной бюрократии вновь присвоили себе политическую власть и государство через «приватизацию публичной сферы» (Хабермас, 2017: 220, 246, 253-254, 279-280, 292) путем финансовых вливаний в избирательные кампании, рекламу, подкупа чиновников и превращения выборов и голосований подконтрольными им широковещательными СМИ в медиашоу (медиатизация политики). «Правильнее было бы сказать, что верховная власть достается тому, у кого есть деньги, - этот инструмент влияния значительно проще контролировать, чем оружие в руках рядового полицейского или солдата...деньги в политике не только говорят; они шепчут, как заговорщики, или, напротив, кричат столь громко, что заглушают все прочие голоса», - справедливо отмечает Ч. Линдблом (Линдблом, 2005: 94).

Собственно явлениям «трансформации публичной сферы», «приватизации общества», «интервенции» посредством рекламы и пропаганды в публичную сферу государства, которое унифицировало свои интересы с буржуазными группами влияния, посвящена фундаментальная работа Ю. Хабермаса «Структурное изменение публичной сферы» (Хабермас, 2017: 220, 246, 253-254, 279-280, 292). В ней детально исследуются процессы слияния государственной и общественной бюрократии, «подмены народного волеизъявления заседаниями “партийных чиновников (Шмитт, 2000)”», «превращения парламента из дискуссионного объединения в демонстрационное» (ритуальное) (Хабермас, 2017: 282).

Используя «общественное мнение как единственный базис для легитимации политического господства» (Хабермас, 2017: 318), присвоившие государство финансовые группы влияния вопреки мнению Ю. Хабермаса не подчиняют себе общество (реальную публичную сферу), а скорее, используя широковещательные подконтрольные им пропагандистские СМИ, проплаченную партийную и общественную бюрократию, медиаритуалы, создают в публичном информационном пространстве искусственный клон (копию) реальной публичной сферы (мнимое общество или государство, следуя логике К. Маркса). Данное формируемое медиапропагандой «квазиобщество» служит исключительно для некритического одобрения действий власти, в его рамках имитируется общественная инициатива и обсуждение, происходит одобрение заданной властями повестки, а нужные результаты транслируются обществу подконтрольными СМИ в расчете на их восприятие конформистской частью общества как общепринятых (принятых всем обществом), что именуется их «социальной адаптацией». Именно с такой «квазипубличной» сферой предпочитает иметь дело присвоенное государство. Реальное общественное мнение в данном случае игнорируется или официально объявляется маргинальным. Здесь уместно вспомнить высказанную К. Марксом идею о «мнимом» государстве наряду с «реальным» и применить ее к обществу (Маркс, 1985). Объектом подмены становится и духовность. Церковь как носитель традиционного права и ценностей была окончательно отстранена от управления обществом через доктрину «свободы совести» и «светского государства». Подлинная Вера была подменена государственной идеологией, квазирелигией, где объект поклонения - уже не Бог, а государство и его лидеры. Подлинные исторические традиции народов в этих условиях также заменяются историческими мифами, когда история народов искусственно превращается пропагандой в историю правителей. Традиционное исконное право подменяется понятием произвольного закона (доктрина позитивизма), когда формально правом считается любой акт, изданный государственными органами.

Инструментарием такой подмены являются: идеология (как эрзац-религия); ритуалы и бюрократия; физическое насилие, которое, будучи публичным, также носит ритуальный характер (ритуальный террор, культ войны), законодательный произвол и исторический миф. Также для подчинения большинства правящей плеонексерской элите широко используется злоупотребление государственным насилием, уголовным преследованием, когда преступлением, влекущим уголовное наказание, объявляется любая деятельность, не угодная правящим кругам. Тогда как истинным преступлением может и должно считаться исключительно нарушение запретов, установленных исконным правом и духовной традицией (nomos, по Ф. Хайеку (Хайек, 2006)). Остальные случаи нарушения принимаемых властью законов и распоряжений, особенно о порядке управления, возможно, необходимых и полезных (thesis, по Ф. Хайеку (Хайек, 2006)), правильно было бы относить к административным проступкам, влекущим соответствующий вид ответственности. Несомненно, что в будущем перечень уголовно-наказуемых деяний должен быть единым, глобальным, чтобы обеспечить универсальный подход к защите прав личности от необоснован-ных преследований и злоупотреблений национальных властей.

Таким образом, механизм присвоения государства плеонексерским меньшинством заключается в подавлении принципа корректирующего большинства за счет ограничения естественной прямой демократии (доступа граждан к обсуждению и решению вопросов управления) путем последовательной подмены: духовности идеологией, традиций - историческими мифами, исконного права - законодательным произволом, общества - «квазиобществом», государственного управления - медиаритуалами, управленческими ритуалами (бюрократией) и ритуальным террором.

Именно это можно назвать торжеством политики как плеонексии и результатом подлинного присвоения государства. В политической парадигме интересы общества подменены интересами плеонексерской элиты, подаваемыми пропагандистскими широковещательными СМИ как интересы государства, народа или нации. Окончательно разделенному обществу навязываются искусственные идентичности и антагонизмы. В полной мере реализуется римский имперский принцип «разделяй и властвуй».

Особое место в системе присвоения власти и прав на эксплуатацию занимает система представительства. Учрежденная первоначально как институт обратной связи с сословиями при главе церкви или монархе в условиях доктрины «народного суверенитета» и медиаритуализации выборов широковещательными СМИ представительная демократия превратилась в узаконенное лобби финансово-промышленных групп, различных по благосостоянию, социальному статусу и политическому влиянию. Этому способствовала непрозрачность, кулуарность и закулисность (непубличность) обсуждения и принятия законов, а также тайное голосование на выборах и в парламентах. Отсутствие публичности и открытости в политике и бюрократической системе открывает небывалые перспективы для должностных злоупотреблений и коррупции. Современный политический философ и историк Н. Урбинати отмечает: «Как утверждает железный закон олигархии, политика - это искусство меньшинства, а не большинства. Однако привычка людей к подчиненности доходит до крайности вместе с представительной демократией» (Урбинати, 2016: 32). Французский философ Бернар Манин в работе «Принципы представительной демократии» утверждает, что современные «избиратели - аудитория зрителей, которые реагируют на условия и образы, представленные на политической сцене посредством вещательных СМИ, следовательно, такую форму представительной власти можно называть “демократией аудитории”» (применяется еще термин «аудиторная демократия», когда избиратели не ведут диалог, обсуждение программ с кандидатами, а голосуют за их образ, транслируемый СМИ) (Manin, 1997: 223). При этом «демократия без общественного мнения - это противоречие в определении», - доказал Г. Кельзен в работе «Общая теория права и государства» еще в 1961 г. (Kelsen, Trevino, 2017).

Несвязанность законодателей исконным правом, духовностью и нравственной традицией открыла «врата ада» для политического произвола, что стало основой чудовищных тоталитарных режимов и кровавой мировой войны в первой половине XX века.

Особенностью данного «государствоцентричного» этапа развития общества является то, что высшей формой организации социума являются национальные государства, признание их суверенитета абсолютно, нормы международного права не носят всеобъемлющего и обязательного характера, существует замкнутость коммуникативного пространства внутри государств с подменой публичной сферы ее искусственным «клоном».

Четвертым «транснациональным» этапом политической трансформации общества можно назвать период с середины до окончания XX столетия. Исчерпание неосвоенных ресурсов и территорий, взрывное развитие мировой торговли и коммуникаций, формирование международного финансового рынка привели к интернационализации групп влияния, концентрации в их руках сырьевых, промышленных и финансовых ресурсов. Это позволило международным группам влияния, используя подкуп и лоббизм в представительных органах и бюрократических кланах национальных государств, фактически подчинить присвоенные ими государства интересам уже глобализованных международных групп (транснациональных корпораций), объединивших свои усилия с криминальным миром и «интернационалом» спецслужб в деле окончательного присвоения государств. «По меркам уровня расходов или количества служащих некоторые корпорации оказываются больше ряда государств мира. Они располагают весьма значительной властью. Их рыночные операции иногда оказывают решающее воздействие на те или иные государства - особенно это относится к угрозам свертывания операций, если государство не выполняет их требования. Кроме того, корпорации становятся самыми важными факторами политической жизни. Им разрешается тратить на политическую деятельность гораздо больше средств, чем в состоянии потратить прочие граждане. Таким образом, они получают возможность выбирать кандидатов, поскольку без их финансовой поддержки никакой потенциальный кандидат не смог бы участвовать в избирательной кампании.

Они финансируют массовые пропагандистские кампании, которые формируют общественное мнение», - говорит Ч. Линдблом (Линдблом, 2005: 4-5). Так значительная часть мира подпадает под контроль «глобальной олигархической власти» (Шестаков, 2012).

Надо отметить, что нарождающимся глобальным обществом в этот период для противодействия диктату глобальных групп влияния были созданы транснациональные системы управления и безопасности, укреплен и развит институт международного права, учреждены нормы глобального действия в области прав и свобод человека. Человечеством на основе трагического опыта государственного произвола тоталитарных государств ХХ века осознана необходимость формирования основных норм, «принимаемых всеми в перспективе каждого» (Хабермас, 2001: 99), глобального права, регулирующих права и свободы человека и основы правоотношений на мировом уровне. К сожалению, как констатирует Ф. Хайек, и этот процесс в свою очередь стал жертвой политической парадигмы, противостояния геополитических блоков государств, преследующих свои интересы при разработке и принятии таких норм (Хайек, 2006: 470). Захваченные группами влияния «ритуальные» государства уклоняются от данного процесса, проповедуя политику изоляционизма и фетишизируя свой суверенитет. Решение же вопроса формирования глобальных норм силовыми методами создает угрозу навязывания миру воли «сильных игроков», государств-гегемонов вопреки интересам отдельных обществ и государств, создания мирового сверхгосударства, что откроет путь к глобальной диктатуре, обеспеченной возрастающими возможностями научно-технического прогресса.

Фактически к концу XX века политическая трансформация общества и присвоение государств завершились. Этому немало способствовал процесс навязывания государственности (или шаблона государства) и политической парадигмы развивающимся обществам, освободившимся от колониальной зависимости на протяжении прошлого столетия. Собственно, предметом навязывания в первую очередь был капиталистический уклад экономики, совместно с которым экспортировались политика и тип государства, по мнению известного социолога И. Валлерстайна, способствующий «поляризации населения на тех, кто живет присвоением прибавочной стоимости (на буржуазию), и на тех, из кого прибавочную стоимость выжимают (на пролетариат)» путем создания правовых механизмов (Валлерстайн, 2001: 212). Благодаря этому многие народы взамен первичной общинной демократии и исконных правовых традиций получили в наследство от колонизаторов неразвитые, несостоятельные «ритуальные» государства во главе с плеонексерской клептократической бюрократией и откровенно криминальной политической верхушкой, которые правильнее было бы назвать государствоподобными образованиями, неизбежно попавшими под влияние глобальной олигархической власти. Навязывание политической парадигмы лишило народы права на достойную историческую альтернативу. Надо отметить, что свежий и живой общинный дух и верность традициям во многих из них сегодня породили подлинный народный протест политической трансформации. Человечество обязано осознать, что никакой государственный суверенитет не должен попирать естественные права народов на свободу, мир и справедливость, только тогда из «союза держав» мир превратится в «союз народов», как и было изначально.

В этой связи интересен опыт построения советского государства - СССР. Организованная марксистами революция в полной мере использовала против плеонексерской аристократической элиты энергию здоровых народных масс, стремившихся к построению справедливого общества на основе гражданского равенства, традиционной общинной демократии и честного распределения (Кара-Мурза, 2004а: 162, 164, 176). По замыслу революционеров, роль власти в новом обществе должна была быть гарантом данных принципов. Тотальное перераспределение и обобществление собственности отчасти вернуло общество в своеобразное «первоначальное (исходное) положение», положение единой общины (Кара-Мурза, 2004а: 15, 54). А система народного представительства (советы народных депутатов) напоминала неполитическую исходную общинную прямую демократию, «отвергающий конкуренцию партий» народный сход («собор»), не место для конкуренции, а форум для поиска «правды». Образуемые ими «исполкомы» (исполнительные органы) всецело признавали власть советов как волю суверена-народа (Кара-Мурза, 2004а: 419-420). Традиционные принципы равенства, свободы и справедливости были в полной мере декларированы в конституциях советских республик (Кара-Мурза, 2004а: 491). Главной ошибкой революции стало сохранение политической власти в виде господства коммунистической партии и конкурентной борьбы партийной элиты за эту власть. Сразу после смерти В. Ленина - вождя и идеолога революции - идеи всеобщего равенства пали жертвой вождистской плеонексии партийной элиты, захвата власти, чудовищного тоталитаризма и диктатуры вождя. Это стало возможно благодаря подмене прямой народной демократии советов властью партийного аппарата и его карательных органов с чрезвычайными полномочиями, права - законодательным произволом, когда «Конституция 1936 г. определила источником права закон..., а на деле постановление СНК СССР и ЦК ВКП (б) приобретали силу закона» (Кара-Мурза, 2004а). При этом закон стал «орудием государства», которое «не было связано правом», «оно было самодержавным». В условиях такого диктаторского «самодержавия» «любая жестокость и произвол государства выглядели правовыми», - констатирует известный исследователь советского периода С.Г. Кара-Мурза (Кара-Мурза, 2004а: 497). Здесь мы видим классический случай присвоения государства и подмены права законодательным произволом, что позволяет рассматривать сталинский период как период узурпации и диктатуры. Данный факт был общепризнан в СССР по результатам XX съезда компартии, осудившим это явление. Попытки реформировать политическую диктатуру в СССР на первоначальных принципах прямого народовластия были предприняты обличившим сталинизм Н.С. Хрущевым, что привело к ренессансу модерна и расцвету советского общества в 60-ых годах XX века, когда многими в мире советский образ жизни полноценно рассматривался как достойная глобальная альтернатива (Кара-Мурза, 2004а: 7, 165-166; 2004б: 31, 35). Советские идеи социального народного государства существенно повлияли не только на постколониальный мир, но и на развитые общества, заставив поднять на достойную высоту стандарты жизни людей, способствовав возникновению системы социального перераспределения благ. Так, в 1970х годах идеи социальных «компенсаций» Аристотеля обрели смысл «компенсационной справедливости» в теории справедливости Дж. Ролза (Ролз, 1995: 196). Увы, новый политический переворот и господство партийно-бюрократической элиты, выродившейся вскоре в алчную плеонексерскую верхушку, положили конец не только идеям здорового соборного общества, но и самому СССР. Мировыми финансово-политическими кланами всячески поддерживался и приветствовался такой процесс как способ уничтожения возможной глобальной альтернативы мирового развития (Кара-Мурза, 2004а: 7, 165-166). В сущности, советский проект предлагал обществу возврат к прямой демократии (взамен парламентаризма и представительства, насколько это было технологически достижимо), а «Моральный кодекс строителя коммунизма» представлял собой концентрированное выражение традиционного права. Собственно, первоначальная ленинская «партия нового типа», уничтоженная Сталиным, была куда ближе к активизму, чем к классическому парламентаризму. После ликвидации всех политических движений в СССР ошибкой было сохранение всевластия компартии (даже после периода диктатуры) как политической силы, которая и послужила «детонатором» распада советского общества через запуск внутренней политической борьбы. Урок для общества состоит в том, что инициатором антиполитических преобразований не может быть политическая партия или лидер-политик, это дело суверена-народа, союза верующих активистов и религиозных движений, их объединяющих, которые не готовы «служить двум богам». Или, как сказано в Священном Писании: «Господу Богу твоему поклоняйся и Ему одному служи».

Борьба здорового корректирующего большинства с плеонексерской элитой на протяжении человеческой истории носит цикличный характер. Первичная общинная демократия полисов была подавлена империями древности. После их распада общество вернулось к демократии и традициям через авраамические (аврамистические) транснациональные религии и общинное самоуправление в Средневековье.

Результатом очередного плеонексерского натиска на общество стал абсолютизм и власть аристократии.

Образованная буржуазным обществом публичная сфера сломила межклассовые барьеры и свергла абсолютизм революционным путем (сработал принцип корректирующего большинства).

Описанная Ю. Хабермасом «трансформация буржуазной публичной сферы» в XIX-XX веках стала очередным этапом присвоения государств и подавления общества (Хабермас, 2017).

Следуя этой логике, нетрудно заметить, что восстановление естественной прямой демократии и исконных правовых традиций всегда связано с возникновением новой коммуникативной среды, зарождающейся в ней публичной сферы, интернациональной и не подконтрольной государственному аппарату (транснациональная религия или свободная пресса). Такая глобальная самоорганизующаяся сфера общения неизбежно (по принципу корректирующего большинства) тяготеет к естественным принципам мира (терпимости), справедливости (равенства) и свободы (демократии), заложенным в личности изначально.

Именно такой исторический шанс дает обществу социомедийная глобализация на основе социальных сервисов в сети Интернет и ее дальнейшее развитие в виде виртуальных коммуникативных площадок - метавселенных. Движимые оптимизмом авторы этих сервисов обещают строить их на основе мира, свободы и справедливости.

Но даже эта абсолютно новая глобальная публичная сфера XXI века находится под угрозой. Следующим этапом политической трансформации становится вторжение в нее бизнеса и политики. Предпринимаются попытки колонизации киберпространства «крупными игроками», как правило, группами влияния и отдельными государствами, их блоками. Превращение глобальных информационных сервисов и дискуссионных площадок в сети Интернет в поле политической и идеологической борьбы, «театр военных действий», использование их как кибероружия способны породить конфликты и ненависть мирового масштаба. Очевидно, что это усиливает угрозу глобального военного конфликта и самоликвидации человечества, чему способствуют и попытки создания систем тотального контроля за личностью в Сети, включая ее поведение и сознание, - «цифрового концлагеря».

Образование планетарного супергосударства с глобальным господством какой-либо выродившейся плеонексерской элиты, основанным на обеспеченном высокими технологиями тотальном подавлении и контроле личности, - прямой путь к вырождению и гибели человечества.

В основе любого господства и эксплуатации лежит разделение общества на основе искусственной идентичности, противопоставление его членов в рамках политики, усиливаемое пропагандистскими установками подконтрольных элите широковещательных (дающих односторонний поток информации) масс-медиа.

Следствием присвоения государства, наряду с его ритуализацией и подменой публичной сферы квазиобществом, является отчуждение социума от участия в управлении его делами, отсутствие обратной связи между властью (государством) и обществом. Возникает феномен «демократии аудитории» (демократии зрителей), когда общество является лишь потребителем медиаритуального шоу, транслируемого вещательными СМИ. В таких условиях «мнимое государство» (Маркс, 1985) тождественно правящей элите, все меньше зависящей от населения, его мнения и демократических процедур (выборов, референдумов, голосований), итоги которых в бесконтрольной искусственной «квазиобщественной» среде легко фальсифицируются. В таких условиях можно говорить не просто о присвоенном государстве, а о государстве «отчужденном».

У этого феномена есть и экономические предпосылки. Так, обычное государство в экономическом смысле опирается на налоговые поступления от достигнутых населением экономических успехов, априори заинтересовано в развитии экономики, повышении производительности труда и в конечном итоге - в качестве жизни и численности работающего населения. Однако история знает иные примеры - колониальные империи, источником доходов которых были завоевания и разграбление покоренных народов. Они рассматривали такие народы только как источник доходов, не давали им гражданских прав и свобод. Но даже в этом случае империи нуждались в покоренных народах как в объекте эксплуатации.