Методологический статус времени в политической науке

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Университет Гакусюин

Методологический статус времени в политической науке

О.Д. Шебло,

кандидат политических наук, доктор

Аннотация

В современной политической науке время все более становится концептом-портманто. Оно входит в состав терминологических конкатенаций в самых различных сферах прикладных и теоретических исследований. Вместе с тем, методологический статус времени остается почти не изученным вопросом в политологии. Автор предлагает систематизацию тех исследований в политической науке, в которых время представлено как значимый фактор политического процесса. Было выделено четыре подхода, исходя из анализа их теоретического обоснования, методологии и практического инструментария: структуралистский, психологический, институциональный и циклическо-временной подходы. Предложенная последовательность подходов основана на степени интенциональности субъектов политического интереса в их обращении со временем: от наиболее к наименее осознанному порядку.

Ключевые слова: темпоральные исследования, нарратив политического времени, темпоральные перцепции политических акторов, время как институциональное ограничение, теории политических циклов.

Abstract

Methodological status of time in political science

Sheblo Olesya D., Ph.D. (Political Science), PhD Student, Gakushuin University

In contemporary political science time is becoming a portmanteau-concept. It forms terminological concatenations in all fields of theoretical and applied researches. At the same time methodological status of time in political science is still not clear. Author suggests a systematization of those researches there time is viewed as a meaningful factor in political process. On the analysis of theoretical basis, methodology and tools four approaches are introduced: narrative approach, psychological approach, institutionalist approach and cyclic approach. The order of introduction of these approaches is based on the degree of intentionality of political actors in their treatment of time: from the most to the least conscious end.

Key words: temporal researches, narrative of political time, temporal perceptions of political actors, time as institutional constraint, theories of political cycles.

Основная часть

В последние десятилетия появляется все больше работ, в которых время представлено как значимый фактор в политическом процессе. Эта тенденция характерна для всех сфер прикладных и теоретических исследований в политической науке: начиная от временного давления в процессе принятия политического решения и тайм-менеджмента в политической организации и заканчивая теорией политических циклов. Язык этих работ изобилует «временной» лексикой: как существительное «время» дает начало таким проблемным отраслям, как «политическое время», «социальное время», «историческое время», «экологическое время», «жизненное время»; в качестве определения отсылает к «временному менеджменту», «временной структуре», «временным программам» политической организации; латинский корень Пешрш» указывает на возросшую политизацию темпоральности, с одной стороны, и темпорализацию политических концептов - с другой, и дает такие понятия, как «темпоральная продолженность политического института», «темпоральные карты», «темпоральная логика», «темпоральная ориентация» и т.д. В ряде случаев можно выделить факты взаимного противоречия «временных» понятий в политологических исследованиях, а иногда, напротив, их смысловое наложение друг на друга. Очевидно, что время в политологии становится концептом - портманто: к нему обращаются не как к нейтральной референтной оси, а как к самостоятельному феномену, передающему те или иные черты политической реальности и выполняющему определенные функции. Каждый исследователь в зависимости от целей своей работы может ввести его как значимый фактор, не останавливаясь при этом на том, какую эпистемологическую нагрузку несет это понятие, какие методы оно может предложить для анализа политического процесса. Все это вносит существенную неразбериху в дальнейшие исследования временного фактора в политическом процессе. Цель данной работы - определить методологический статус времени в политической науке, выделив и проанализировав четыре основных подхода в темпоральных исследованиях политического процесса.

1. Время как нарратив: структуралистский подход

В рамках этого подхода фокус исследований нацелен на анализ темпоральной семантики политического текста. Он исходит из предположения о том, что политические акторы формулируют темпоральные образы прошлого, настоящего или будущего, и эти образы являются решающими в их политической практике. Политический нарратив рассматривается с точки зрения опыта и ожиданий: эти категории являются формообразующими для темпоральных горизонтов различных уровней дифференциации и сложности.

Среди прочих интересно теоретическое обоснование исследования М. Экенгрена, посвященное политическому времени Европейского Союза, целью которого является выявление структурных различий в форме лингвистических сдвигов значения новых концептов, метафор и семантических конструкций¹. Эти лингви - стичекие сдвиги анализируются автором на уровне двух дискурсов: политико-идеологическом и административно-бюрократическом. В качестве материала для анализа первого, политико-идеологического, дискурса взяты политические программы национальных партий Швеции. Автором выделяется олигополия политического будущего в национальном политико-идеологическом дискурсе с тенденцией к усилению в конце 1990-х гг., пересилившая национальный протекционизм. Однако на уровне международной политики и, собственно, европейской дипломатии семантическое представление будущего оказывается не столь однозначно. С отсылкой к разделению дипломатического языка на грамматику и лексический состав выделаются три основных представления о политическом действии в европейской политике: действие как отношение, продвижение и как стратегия Ekengren M. The time of European Governance. Manchester, 2002. P. 30. Ekengren M. Op. cit. P. 42-45.. Действие как отношение формируется не из практики, т.е. факта прошлого, а из ориентированности на исполнение задач в будущем. Действие как продвижение характеризyется использованием будущего времени, но связь с настоящим намного слабее по сравнению с национальным дискурсом. Темпоральная последовательность, логика между обещанием и его кодификацией нивелируются, поскольку все подлежит обсуждению. В результате, будущее и настоящее начинают совпадать в европейской политике, так как действие подменяет результат. Опыт также становится тем, что ожидаемо уже в настоящем, поэтому нередко прошлое становится идентично тем же семантическим формам, в которых участвует будущее. Действие в настоящем соотносится не столько с ожидаемым опытом, сколько с идеологически желаемым. Поэтому выбор для действия как стратегии осуществляется в ситуации «открытого будущего» - настоящего будущего, в котором есть место для нескольких взаимно исключающих будущих настоящих Luhmann N. The future cannot begin: temporal structures in modern society // Social Research. Vol. 43. (1). P. 131.. На уровне языка центральной администрации наблюдается сильная процессуализация семантической перспективы: постоянное движение с постанавливающимся потоком событий Ekengren M. Op. cit. P. 51.. Происходит укорочение горизонта будущего, а государство-нация «теряет монополию» на политическое будущее.

Для анализа второго, административно-бюрократического, дискурса М. Экенгреном используется ряд глубинных интервью британских, шведских и датских сотрудников МИД, вовлеченных в европейское сотрудничество. Делается вывод, что политическое будущее больше не приравнивается к прогрессу, а только к самому настоящему, и чем меньше совместного опыта, тем более туманным и абстрактным становится язык административного дискурса. Отмечается тенденция к дэдлайнизации европейского политического процесса, причем сроки подачи документов в аппарат ЕС обретают приоритетную важность относительно национальных сроков. Календарь политической жизни каждого отдельного государства становится все более зависим от общеевропейского. Возникает феномен того, что автор называет «сжатое» национальное настоящее («squeezed national present», с негативной коннотацией глагола «сжимать, стискивать, вымогать»).

Делается вывод, что если национальное «сейчас» наиболее удачно описывалось как фикция календарного настоящего, европейское «сейчас» можно назвать «решающим настоящим» по причине его происхождения в нарративе координированного процесса принятия решения. Развитие современных средств коммуникации делает возможным не только прямое участие акторов в процессе принятия решения, но и повышает плотность контактов до немыслимых прежде значений. Теперь не пространство, а время становится главной детерминантной международных отношений: важно присутствие в едином «настоящем» принятия решений.

Европейский менеджмент публичной политической жизни предполагает не только де-темпорализацию политического языка, но также и де-фьючерезацию основных характеристик институтов и администрации Ibid. P. 151.. Логика сильного необратимого настоящего неосознанно используется как медиум для действия в многосоставной игре со специфическими техниками расписания и участия. Высокая скорость принятия решений в Совете Европы оставляет чиновникам мало возможностей для обеспечения поддержки и принятия того или иного курса в их странах-участницах. Складывается феномен индивидуальной автономии европейских служащих в этой супра - национальной модели демократии. Отличие от национальных моделей демократии заключается здесь в том, что последние держатся на институтах, чья деятельность исходит из понятий прогресса и долгосрочных перспектив будущего, тогда как в случае политической практики ЕС горизонты будущего укорочены и представлены в виде повторяющихся, но в то же время необратимых ситуаций принятия решений.

Ситуация, когда нарратив будущего становится нарративом настоящего, характерна не только для Европейского Союза. Исчезновение как будущего, так и прошлого в настоящем отмечается как характерная черта современности. Говорится также о том, что экспансия гегемонических образцов презентеизма создала мир го - могенезированного настоящего и уменьшила горизонты ожиданий Portella E. Future without a future // Time in the Making and Possible Futures / Ed. by E.R. Larreta. L., 2000. P. 39-42.. Исследователи согласны в том, что последние 200 лет именно настоящее выполняет функцию темпоральной интеграции и связано это с дискурсом модерна, который начал с открытия в эпоху Просвещения новой темпоральной перспективы, в которой прошлое и будущее расположены в смысловой, а не хронологической связи относительно настоящего. Р. Козеллек обращается к анализу текстов, в которых исторический опыт времени сформулирован в прямом или «подразумеваемом» виде. Целью этого семантического анализа является выделение лингвистической организации темпорального опыта. А проблему соотношения темпоральных нарративов прошлого, настоящего и будущего он определяет через категорию темпорализации (verzeitlichung). В фокусе его анализа - структурные изменения в нарративе темпоральности Koselleck R. Futures past: on the semantics of historical time. Cambridge, 1985. Osborne P The politics of time: modernity and avant-garde. L.; N.Y., 1995. P. IX.. Работы Козеллека относят еще к так называемой концептуальной истории или истории концептов, - Begriffsgeschichte, так как он рассматривает изменение семантики терминов в историческом контексте.

Именно в политическом дискурсе модерна, по мнению П. Осборна, формируется временная политика или политика времени: политическая практика, которая использует темпоральные структуры общества как специфические механизмы для его трансформации либо сохранения. Историческая темпорализация - это отдельный способ темпорализации истории, в котором три измерения феноменологического или прожитого времени (прошлое, настоящее и будущее) связаны вместе в динамический и эксентрический союз единой исторической точки зрения.

В более широком смысле в рамках структуралистского подхода время рассматривается как символ, посредством которого структурируются социальные отношения, а темпоральность анализируется с семиотической перспективы, как «квази-лингвистическая система значения, проливающая свет на рудиментарные элементы «языка времени» и способы, посредством которых индивиды и общества используют их в своей практике» Zerubavel E. The language of time: towards a semiotics of temporality // The Sociological Quarterly. 1987. Autumn. Vol. 28 (3). P. 343.. Символические отношения между темпоральным и социальным значимы не только на микро - социальном уровне, но и на макросоциальном уровне политического взаимодействия. Поэтому время иногда называется в рамках этого подхода чисто относительным символом, сродни по своей природе тем символам, с которыми работает математическая наука Elias N. Time: an essay. Oxford; Cambridge, 1992. P 133. Ibid. P. 73.. «То, что мы называем «время»… является рефенциальной рамкой, которая используется индивидами отдельной группы и всем человечеством в целом для установления определенных вех, признанных в континуальной последовательности перемен или для сравнения одной фазы в этой последовательности с фазами другой»¹¹. Говоря с точки зрения онтологии, не существует «календарного времени», а только «календаризация» времени космологического, разница эта в сути своей проистекает из социальной практики. В этом смысле любое время социально, а манипулятивное использование темпоральности становится проявлением отношений власти и подчинения Zerubavel E. Op. cit. P. 353..

Время, ритмы развития и контекст тесно связаны между собой. Индивидуальное или экзистенциально-биографическое время, будучи однонаправленным, соединяется в памяти с сакральным и природным типами времени, которые имеют четкую циклическую сущность Ferrarotti F. Time, memory, and society // Contributions in Sociology. 1990. N 91. P 108-109.. Все они формируют коллективную память - надперсональную общность идей и символов, превосходящую каждого отдельного индивида. По мнению Б. Шварца, не существует «рабочей» или «долгосрочной» памяти на коллективном уровне, а также некоего среднего верования или вариации такового на индивидуальном уровне. Каждый уровень памяти релевантен типу времени и имеет свои собственные источники, качества и функции Schwartz B. Rethinking the concept of collective memory // Routledge Interna-tional Handbook of Memory Studies / Ed. by A.L. Tota, T. Hagen. N.Y., 2016. P. 27-39..

Ряд исследований предлагают анализ формирования и функционирования политической памяти на конкретных примерах: коллективной памяти о Линкольне как «великом эмансипаторе» Schuman H., Corning A., Schwartz B. Framing variations and collective memory. “Honest Abe” versus “the Great Emancipator” // Social Science History. 2012. Winter. Vol.

36 (4). P. 451-472; Schwartz B., Schuman H. History, commemoration, and belief: Abra-ham Lincoln in American memory, 1945-2001 // American Sociological Review. 2005. Vol. 70 (2). P 183-203. или возрождения образа Масады в современной политической идеологии Израиля Schwartz B., Zerubavel Ya., Barnett B. Recovery of Masada: a study in collective memory // Sociological Quaterly. 1986. N 27. P. 147-164.. В этих работах также опираются на конструктивистский анализ исторического текста. Для анализа коллективной памяти Э. Зерубавель предлагает понятие «временных карт», под которыми подразумевает элементарные, деконтекстуализированные референтные вехи, являющиеся своего рода каркасом для коллективной памяти. Они могут быть построены, исходя из анализа: 1) концептов исторического движения - прогресса и упадка; 2) артикуляции понятий предшествующего и последующего; 3) примеров для источников приоритетного и античного; 4) исторической продолженности, включая понятие аналогии, дискурс о продолженности и тождественности времени и места; 5) исторического дисконтинуума, в том числе периодизации и дифференциации различных эпох Zerubavel E. Time maps: collective memory and the social shape of the past. Chicago, 2003..

Современная политическая теория начинается с конкретного нарратива - понятия социального контракта, говорит П. Кан. Поскольку социальный контракт - это и теория, и практика одновременно, отсюда рождаются определенные характеристики политического времени. Время становится рамкой для социального инжиниринга, того, что в древнегреческом языке передавалось словом «techne». Это временная рамка проектов. Путаница в темпоральной характеристике политической жизни, говорит он, происходит тогда, когда теоретики или практики принимают какую-то одну перспективу за истинную. В рамках нарратива социального контракта политический актор, он же социальный инженер, формирует свои проекты, обращаясь к вневременным принципам. Именно принципы остаются мерой актуального, которое в свою очередь всегда может быть реформировано, снято либо реконструировано. В этом смысле тип политической общности, который сформировался в Новое время, - это самореферентный транс-темпоральный тип Kahn P.W. Political time: sovereignty and the transtemporal community // Car- dozo Law Review. 2006. Vol. 28 (1). P 259-276..

Теоретическое обоснование структуралистского подхода ис - ходит из понимания темпоральности как семиотической системы: политические акторы в своей деятельности создают горизонты прошлого, настоящего и будущего и они являются решающими в конструировании их практики. Время анализируется здесь как система лингвистических символов, а в более широком смысле - как надперсональная организация нарративов опыта и ожиданий политических акторов.

2. Психологический подход

Второй подход можно выделить на материале политологических исследований, посвященных теории и практике функционирования политических организаций. Фокус анализа этих работ направлен на внутреннее ощущение времени политическими акторами. Также как и в случае первого, нарративного, подхода одним из инструментов может служить интервьюирование и анкетирование непосредственных участников политического процесса. Однако в случае первого подхода целью является реконструкция темпоральных символов и образов и предположение о том, что именно они являются решающими в политической практике. Для психологического же подхода центральным является положение о том, что в своей повседневной активности политический акторы создают и воспроизводят темпоральные структуры, которые и задают форму и ритм их практики. Время участвует в жизни организации через процесс того, что называют темпоральное структурирование: оно характеризуется вовлеченностью акторов в политические и административные процессы. Повторяющееся использование определенных темпоральных структур усиливает их легитимность и, как правило, эти структуры не становятся предметом рефлексии для своих участников. Однако расписание, графики и дэдлайны проектов и переговоров самым прямым образом влияют на индивидов, вовлеченных в процесс принятия политических решений, и рутину политического администрирования.

Теоретическое обоснование подобного рода исследований самоочевидно: как правило, оно начинается с дихотомии объективного и субъективного времени. Противопоставляются понятия количественного, «часового», атомистического времени хроноса и времени качественного, «событийного», продолженного, времени кайро. Первое время, независимое от человека, традиционно выводится из Ньютоновской механики: оно абстрактно, абсолютно, унитарно, инвариантно, линейно, гомогенно. Второе - относительно, контекстуально, органично, гетерогенно и конструируется в соответствии с намерениями и целями участвующего в нем субъекта. Именно второе оказывается в фокусе анализа психологического подхода к темпоральным исследованиям политического процесса.

Идея о том, что время, для того чтобы существовать, должно всегда иметь субъекта, его постигающего, принадлежит И. Канту, но в работе А. Бергсона она была абсолютизирована: он отрицает саму вероятность объективного времени, в том числе прошедшего. Время, говорит он, - это чистая продолженность, оно может существовать только в сознании каждого отдельного человека Bergson H. Time and free will. Sydney, 1913.. Эту точку зрения развивает Г. Башляр, называя человеческое сознание в его чистой деятельности ультра-сенситивным детектором времени Bachelard G. The dialectic of duration. Manchester, 2000. P. 81.. Однако он уточняет, что время - это не только «прожитое» время Бергсона. Любая продолженность прежде всего должна быть чем-то наполненной, чтобы быть прожитой, а «нить времени имеет на себе множество узелков» Ibid.. Обращаясь к теории консолидации бельгийского философа М.Ю. Дюпрэеля, Башляр предлагает свою теорию активного конституирования продолженности, исходя из принципа гетерогенности содержащего и содержимого, а также превосходства формы. Именно интериоризированная консолидация, являясь результатом, суммой формальной и материальной каузальности, конституирует истинную продолженность - точную темпоральную реальность.

В конце XIX в. Ж.-М. Гюйо был первым теоретиком, который связал опыт времени с информационным процессом: время не существует само по себе, а производится событиями, которые имеют место во времени, т.е. время является чисто ментальной конструкцией, состоящей из событий. Центральной метафорой исследования Р. Орнштейна является тезис о том, что опыт продолженности какого-либо интервала - это конструкция, формируемая в зависимости от объема своего содержания, иными словами, количество «ментального содержимого» в интервале определяет его субъективную продолженность Ornstein R.E. On the experience of time. L., 1969. P. 37-42.. В исследованиях организации, исходя из этого подхода, предлагается выстраивать так называемые карты активности: чем более плотно наполнена такая карта, тем быстрее время проходит для индивидов в нее вовлеченных и наоборот, чем менее интенсивна активность, тем медленнее проходит время Ancona D.G., Okhuysen G.A., Perlow L.A. Taking time to integrate temporal research // The Academy of Management Review. 2001. Oct. Vol. 26 (4). P. 518.. Несмотря на то что авторы делают оговорку, что в психологии переменные перцепции относят к уровню анализа индивида, они исходят из тезиса о том, что группы и организации в своей деятельности также разделяют общие темпоральные перцепции.

Интересно исследование Дж.С. Баркина, посвященное тому, каким образом временные горизонты влияют на результат многосторонних переговоров в международном сотрудничестве. В анализ вводится дополнительный фактор - сущность предмета переговоров, который вне зависимости от того, является он ли частным, публичным, общественным благом имеет две характеристики: 1) исключительность, 2) оспариваемость. Как правило, ни один предмет переговоров не может быть оценен как абсолютно оспариваемый либо неоспариваемый, т.е. речь идет не о дихотомии, а о шкале ранжирования. Автором делается вывод о том, что акторы с длительными временными горизонтами, как правило, участвуют в процессе переговоров вокруг неоспариваемых благ, тогда как переговоры вокруг оспариваемых благ, таких как общие ресурсы, оказываются результативнее в ситуации ограниченных временных барьеров. По мере продвижения по оси оспариваемости от наименее к наиболее оспариваемому концу, цена удержания переговоров увеличивается для обоих участников, однако увеличивается она с наибольшей скоростью для той стороны, которая располагает меньшим временным ресурсом Barkin J.S. Time horizons and multilateral enforcement in international coopera-tion // International Studies Quarterly. 2004. Vol. 48. P. 363-382..

Теоретическая база данного подхода тесно связана с исследованиями организации и темпоральными аспектами ее функционирования. Например, в исследовании М. Кроссан, Д. Вера, М. Пина и Куна и Ж. Куна рассматривается значение временного фактора для организационной импровизации и выделяются различные следствия для нее в ситуации циклического и линейного тайм-менеджмента Crossan M., Pina e Cunha M., Vera D., Cunha J. Time and organizational improv-isation // The Academy of Management Review. 2005. January. Vol. 30 (1). P. 129-145.. Прошлое, делается вывод в статье, используется не как материал для введения новых образцов, напротив, «старые» образцы рутины и поведения нерефлективно воспроизводятся вновь и вновь. Линейное время, в свою очередь, в контексте корпоративного размещения ресурсов активирует планы, основанные на дизайне желаемого будущего.

Эти выводы могут выступать теоретическим обоснованием исследования T Халлидэя и Б. Каррузерса, посвященного тому, как неплатежеспособные корпоративные режимы в Индонезии, Корее и Китае выстраивают во времени тактики ведения переговоров и противостоят таким образом гегемонизму международных финансовых институтов Halliday T., Carruthers B.G. Foiling the hegemons: limits to the globalization of corporate insolvency regimes in Indonesia, Korea and China // Globalization and Resistance: Law Reform in Asia since the Crisis / Ed. by C. Anton, V. Gessner. Oxford, 2007. P. 255-301.. В логике линейного тайм-менеджмента эти государства, которые принято рассматривать как слабые, выработали по меньшей мере шесть способов политики темпорального манипулирования: 1) откладывание переговоров, 2) символические временные уступки, 3) фрагментирование переговоров и тем самым удлинение временных рамок для приложения международных норм, 4) сегментирование реформ с целью выиграть время, 5) апеллирование к различным культурным трактовкам временных норм, 6) подмена решения и возвращение тем самым переговорного процесса на начальную стадию.

Мы относим подобного рода темпоральные исследования международного политического процесса к психологическому подходу по той причине, что с методологической точки зрения единицей анализа здесь выступает событие (evenement): каждый конкретный эпизод переговоров имеет место в сжатом, но различимом промежутке времени. Это те самые узелки на нити времени в политическом процессе, если обратиться к упомянутой выше метафоре Г. Башляра. Политические акторы здесь используют для достижения своих целей определенные приемы обращения с временным континуумом. Например, прием сжимания времени или так называемой темпоральной компрессии, когда специально укорачивается период времени для принятия решения с целью оказания психологического давления. Противоположным приемом является расширение времени: это не только удлинение сроков календарного времени для принятия решения, но и исключение проблемных вопросов, тормозящих переговоры в целом, из категории срочных задач. Выделяются пирамидальный, вертикальный и горизонтальный типы сегментирования времени и делается вывод о том, что само сегментирование на практике нередко является приемом реакции, поскольку разложение большей задачи на ряд задач меньшего размера неизменно удлиняет временные горизонты как для принятия, так и для исполнения решения Halliday T. Time and temporality in global governance // Regulatory Theory: Foundations and Applications / Ed. by P. Drahos. Canberra, 2017. P. 308-310.. Интересным в этих исследованиях является понятие мультиплицирования времени. Время мультиплицируется посредством создания параллельных или одновременных трэков: различные вопросы даются различным группам, неофициальные встречи дублируют официальные переговоры, а промедление в формальных встречах повторяется промедлением в оффшорных форматах.

Влияние фактора времени на процесс принятия решения в международной политике - главный предмет исследования в работе М. Пинфари «Мирные переговоры и время: дэдлайн-ди - пломатия в территориальных диспутах» Pinfari M. Peace negotiations and time: deadline diplomacy in territorial disputes. L., 2013.. Автор рассматривает 68 эпизодов переговоров по территориальным конфликтам в период после окончания холодной войны (1990-2005). Несмотря на то что большинство исследователей делают вывод о негативном влиянии временного давления в переговорном процессе (в частности они указывают на снижение уровня опций и перспектив поведения акторов, ориентированных на решение проблем, а также снижение когнитивного координирования межперсонального и межкультурного общения и интегративных результатов переговоров в целом), М. Пинфари указывает на то, что временное давление может быть решающим для того, чтобы сдвинуть переговоры с мертвой точки и стимулировать так называемый мягкий подход, который предполагает понижение уровня требований, большие уступки и меньший блеф. Оппоненты Пинфари исходят из того общего факта, что при влиянии временного давления снижается точность человеческих решений, поскольку большая значимость придается негативной информации Pinfari M. Time to agree: is time pressure good for peace negotiations? // The Journal of Conflict Resolution. 2011. Oct. Vol. 55 (5). P. 687.. Однако M. Пинфари доказывает в своем исследовании следующее: 1) дэдлайны могут иметь в том числе и позитивный эффект в том, что касается достижения исчерпывающих соглашений, однако, решения эти носят в большинстве своем краткосрочный характер; 2) временное давление имеет только негативные последствия в случаях, если: а) обсуждается сразу несколько задач, б) присутствует комплексная межгрупповая динамика принятия решения, в) доступная информация двузначна. Проведенное исследование показывает, что временное давление, накладываемое дэдлайнами, может оказывать как позитивное, так и негативное воздействие на широту вопросов, поднятых на переговорах по территориальным конфликтам, однако, как правило, имеет место негативное воздействие на продолжительность достигнутых соглашений. Для достижения краткосрочных консенсусов в большинстве случаев, однако, отмечалось положительное значение временного давления.

Как мы видели выше, в данном подходе фокус анализа нацелен на субъективное ощущение времени политическими акторами, и предполагается, что не только индивиды, но и политические организации разделяют в своей практике общие темпоральные перцепции, а манипулирование этими перцепциями служит целям достижения политических интересов.

3. Время как институциональное ограничение

Время может рассматриваться как способ давления и как ограниченный ресурс в процессе принятия решения не только на уровне отдельных акторов, но и всей политической системы в целом. Эта точка зрения дает начало третьему подходу, который определяет время как институциональное ограничение. В рамках этого подхода поднимается ряд теоретических и практических проблем, связанных с так называемыми «эффектами времени» - следствиями, которые имеет время как квазиобъективная независимая переменная, в особенности для политических систем с демократическими режимами по причине их жесткой временной структуры. Они рассматривают время как ресурс, ресурс ограниченный и невозобновляемый, измеримое лимитированное количество которого располагается в расписаниях и сроках демократических процедур, определяющих продолжительность, темп, последовательность и периодичность политических действий и событий. Расписание и сроки демократических процедур рассматриваются не просто как предмет институционального регулирования, стратегического планирования и дискурсивного оспаривания, но и как независимые переменные, выходящие за рамки контроля, переменные со своим собственным причинным весом.

Значению фактора времени в кросс-секционном исследовании национального политического процесса была посвящена работа Х.Дж. Таккера, появившаяся в «Американском журнале политической науки» в 1982 г. Он рассматривал проблемы, связанные с коррелятивными переменными, измеренными в отдельный момент, с теми же переменными на протяжении большого количества времени. Для анализа были взяты 50 государств: 30 государств с 12-месячным фискальным периодом, где бюджетный цикл продолжается 24 месяца, и 20 государств с 24-месячным фискальным периодом и бюджетным циклом в 36 месяцев. В результате наложения бюджетного, политического и административного циклов смена персонала оказывалась менее значимым фактором в течение каждого бюджетного цикла почти во всех случаях Tucker H.J. It's about time: the use of time in cross-sectional state policy research // American Journal of Political Science. 1982. Febr. Vol. 26 (1). P 176-196..

Внимание на то, какую роль играет фактор времени в демократическом политическом процессе, обратил специальный выпуск журнала «Международный вестник политической науки» за 1998 г. В представленных в нем статьях рассматривались как теоретические вопросы о том, что есть политическое время, чем отличается политическое время в авторитарных и демократических режимах, так и то, каким образом медиа-средства могут создавать временные горизонты и влиять на практическое измерение политики. Время было представлено как горизонт (настоящее как точка, с которой смотрят в прошлое и будущее), как ресурс (ограниченный и невозобновляемый), как временные правила (набор институциональных ограничений, с которыми работает демократическая политика), как временные стратегии (способы, которыми политические акторы взаимодействуют с этими институциональными ограничениями), как временные эффекты (последствия, которые время имеет в качестве квази-объективной независимой переменной) Schedler A., Santiso J. Democracy and time: an invitation // International Political Science Review. 1998. Vol. 19 (1). P 5-6..

Темп, утверждают А. Шедлер и К. Сантисо, - это относительная мера: он обозначает, сколько времени требуется на осуществление определенной активности, или, другими словами, показывает отношение между временем и действием. В политической системе главным становится контроль скорости принятия решения, поскольку он позволяет акторам отвечать на требования синхронизации, возникающие как внутри, так и за пределами этой политической системы Ibid. P. 10..

Сама продолженность политических структур и процессов во времени может выступать значимым фактором анализа авторитарных режимов и последующей за тем демократической консолидации Linz J.J. Democracy's time constraints // International Political Science Review. 1998. Vol. 19 (1). P. 19-37.. Отношение между эффективностью, способностью решать проблемы и легитимностью власти модифицируется по большей мере темпоральной перспективой граждан. X. Линц, отсылая к «эффекту тоннеля» А. Хиршмана, указывает на то, что авторитарные режимы предлагают гражданам жить в настоящем с низкой экономической и социальной эффективностью, апеллируя к их вере в то, что через некоторое количество лет все наладится. Персонализированные авторитарные режимы, также как и султанические, оставляют своим оппонентам надежду на то, что они когда-нибудь закончатся, так как все люди смертны. Иначе определяют себя тоталитарные режимы, так как они заявляют, что могут длится вечно и предлагают версию утопического неограниченного будущего. Посттоталитаризм может продолжаться только относительно недолгое количество времени из-за того, что изначальная легитимация, заложенная в ориентации на будущее, утрачивается.

Демократический режим, в отличие от предыдущих, существует в ситуации неограниченного настоящего. Для политика в демократической системе время является, с одной стороны, ресурсом, поскольку он получает властные полномочия независимо от перемен в общественном мнении на определенный период времени, а с другой - крайне ограничивающим и сдерживающим условием. Вариантом демократии вне временных ограничений условно можно считать прямую демократию, так как существует значимая разница между институтом референдума и институтом выборов: проигравшие в голосовании на референдуме могут поднять вопросы своей программы заново в любое время, тогда как проигравшие на выборах должны будут ждать определенное количество лет до проведения следующих выборов. Политический процесс в демократических системах разбивает объективное время и его ощущение субъектами политического интереса на сегменты относительно короткой продолжительности. Это уже не утопический, а у-хронический тип политики, так как укорочение временной перспективы требует принятия решений здесь и сейчас. Политиков в демократических режимах он называет поэтому «измотанной элитой».

Отдельная группа исследований в рамках институционального подхода посвящена исследованиям политического времени в структурах ЕС: они представляют собой синтез инструментария Г.Дж. Таккера и теоретических тезисов статей из «Международного вестника политической науки», приведенных выше. В отличие от использования времени в качестве индикатора, зависимой переменной, время, по предложению Л. Коватса, может быть использовано в качестве независимой переменной для объяснения причинных связей в процессе европейского законотворчества Kovats L. Do elections set the pace? A quantitative assessment of the timing of European legislation // Journal of the European Public Policy. 2009. March. P. 239-255..

Как было установлено в предыдущих исследованиях в национальных демократических системах существуют определенные законотворческие циклы: процесс законотворчества характеризуется отсутствием непрерывности, так как законодательные акты, которые не были приняты до конца избирательного срока, как правило, автоматически снимаются. Используя статистические данные за период с июня 1978 г. по апрель 2008 г., автор апробирует ряд гипотез. Результаты анализа выявляют существенное отличие от законотворческого процесса в национальных государствах. Значительное количество законов инициируется сразу после смены президенства в ЕП, пик их приходится ровно на середину парламентского срока. Однако незадолго до окончания своего срока Комиссия инициирует большее количество законов по сравнению с прочими периодами ее пребывания в офисе. Количество законодательных актов, принятых в рамках блокирования, в процедуре принятия решений достигает своего пика каждый раз после перегруппировки сил в ЕП. Это случается дважды за парламентский срок: в первую четверть срока перед выборами в ЕП количество таких актов выше по сравнению с прочими периодами на 265,9%; второй пик наблюдается в четверть срока, которая предшествует смене президенства в ЕП, - количество принятых актов тогда повышается на 142,3%. Автором делается важный вывод о том, что не выборы в ЕП, которые и должны единственно являться выражением политической воли, оказываются фактором первоочередной важности в европейском законотворчестве. На первый план, как показал анализ, выходят внутренние факторы, такие как смена президенства в ЕП, перегруппировка парламентских сил и окончание срока ЕК.

Темпоральные правила, т.е. правила функционирования и наделения во времени властными полномочиями, являются конституирующим элементом любой политической системы. Как пишет немецкая исследовательница Г. Ришер, разница между президентской и парламентской системами имеет в том числе и темпоральное измерение Шввсквг О. Zeit and politik. Baden-Baden, 1994.. Она же выделяет две основные категории функций, которые выполняет время для политической системы. К первой категории относятся управляющие и регулирующие функции: 1) мобилизация политических акторов, 2) синхронизация их активности, 3) стабилизация результатов решений, 4) рационализация как открытие ситуации принятия решений для будущего. Вторая категория функций заключает в себе конституирующие функции для политической системы: благодаря им поддерживается и процедурно легитимизируется принцип разделения и ограничения властей. Темпоральные правила являются, таким образом, ключевым измере - нием институционализации политического порядка, они оказывают непосредственное воздействие на процесс принятия политических решений и выбор политических инструментов.

Анализ этих темпоральных правил, которые являются институциональными ограничениями деятельности политических акторов, на примере ЕС приводит ряд исследователей к выводу о том, что его институциональный дизайн изначально противоречил традиционной демократической модели разделения и ограничения властей. Также как и Л. Коватс, К. Гетс отмечает период, который образуется со сменой президента ЕП. Он пишет, что президент назначается и одобряется прежде назначения и одобрения членов ЕК и на практике, как правило, этот период он использует для установления новых приоритетов в политическом курсе Комиссии. Он называет подобные периоды «окнами возможностей» Goetz K. The EU timescape: an emergent temporal order // Institutional Dynamics and the Transformation of Executive Politics in Europe / Ed. by M. Egeberg. Mannheim, 2007. P. 277. и указывает на то, что в таких случаях взаимодействие между Советом министров, президентом ЕП и Еврокомиссией осуществляется на основе ряда формальных и неформальных правил, обеспечивающих ротацию и продолжен - ность кадровой политики одновременно.

На уровне практическом институциональное время в ЕС следует четырем принципам: 1) электоральному, 2) селекторальному, 3) ротации, 4) продолженности. По сравнению с политическим временем в национальных демократических системах долгосрочные горизонты в ЕС менее привязаны к электоральным циклам. По крайней мере на административном уровне - уровне ЕК и Совета министров - процесс принятия решения менее, чем парламенты и правительства в государствах-членах, подвержен влиянию факторов, связанных с проведением выборов, а также временному давлению.

К. Гетц выделяет основные черты, характеризующие политическое время в ЕС Goetz K. How does EU tick? Five propositions on political time // Journal of European Public Policy. 2009. March. Vol.16 (2). P. 202-220.. Первое - это отсутствие доминирующего политического цикла. Несмотря на введение в 1979 г. прямых выборов в ЕП с периодичностью раз в пять лет электоральный цикл так и не стал базовым. Одной из причин этого называется то, что выборы в ЕП не связаны с главным феноменом, характерным для национальных демократических систем: феноменом смены власти. Важнее электорального цикла для ЕС является бюджетный цикл - семь лет. Он превосходит пятилетний срок ЕП и взаимодействие в рамках него строится на многоуровневой основе. Управляющий совет Центрального Европейского банка встречается дважды в месяц, шесть членов исполнительного правления Банка назначаются на невозобновляемой основе на восьмилетние сроки по принципу ежегодной ротации. Несмотря на то что, казалось бы, подобные схемы затрудняют мобилизацию и синхронизацию политических акторов, они имеют и позитивный результат, так как создают феномен того, что К. Гетц называет темпоральной множественностью. В рамках Еврокомиссии и Совета Европы бюрократический аппарат, занятый в них на постоянной основе, обеспечивает функциональную память, а также формулирует будущие временные горизонты, которые перекрывают как мандат Комиссии, так и министерские сроки и президенство в Совете Европы.

Методологически К. Гетц и Л. Коватс работают в парадигме институционализма, предлагая различные его направления для анализа особенностей темпоральной структуры ЕС. Каждый социальный факт расположен во времени, окружен другими контекстуальными фактами и актуализируется в настоящем процессами, которые связывают его с его прошлыми контекстами. Для политической науки, в частности, признание такой методологической перспективы имело своим следствием появление так называемого нового политического институционализма в 1970-х гг. В противоположность «старому» политическому институционализму новая институциональная перспектива нацеливала фокус своего анализа на относительный характер институтов. Важнее, чем формальные характеристики государства и социетальных институтов per se, становится вопрос о том, как данная институциональная конфигурация влияет на политическое взаимодействие.

Для нового институционализма институты - это формальные и неформальные нормы, соглашения, процедурная рутина, которые включены в организационную структуру политической системы или систему политической экономии. П. Холл и Р. Тэйлор выделяют основные черты исторического институционализма (разновидности нового институционализма): тенденция концептуализировать отношения между институтами и поведением индивидов в относительно широком смысле, акцент на ассиметрии властных отношений, которые связаны с развитием и функционированием институтов, объединение институционального анализа с иными факторами Hall P., Taylor R.C.R. Political science and three new institutionalisms // Political Studies. 1996. Vol. XLIV P. 936-937..

Также анализ институционального развития всегда подчеркивает значение зависимости от пройденного пути и вероятность непредвиденных последствий, что принципиально отличает его от институционализма рационального выбора, который рассматривает политический процесс как серию дилемм коллективного выбора и концептуализирует интенциональность любого действия субъекта политического интереса.

Именно понятие зависимости от пройденного пути, ключевое для исторического институционализма, вводит фактор времени в политологический анализ как независимую переменную в рамках этого подхода. Выделяются два вида значимых последовательностей. Первый вид - это самоусиливающаяся последовательность, то, что экономисты также называют еще «возрастающие результаты». Некий институциональный образец, однажды принятый, начинает приносить все возрастающие выгоды, так что со временем становится все сложнее трансформировать его во что-то новое или вернуться к ситуации выбора из опций, доступных прежде. Второй вид последовательностей - это так называемые реактивные последовательности. Под ними подразумеваются цепи выстроенных во времени и причинно связанных между собой событий. Эти последовательности являются реактивными в том смысле, что каждое событие в этой последовательности суть часть реакции на предшествующее ему во времени событие Mahoney J. Path dependence in historical sociology // Theory and Society. 2000. Vol. 29. P. 507-548.. Анализ зависимости от пройденного пути представляет собой исследование каузальных процессов, которые очень сенситивны к событиям, имевшим место на ранних стадиях какого-либо процесса. Эффект урны Поля, как указывает П. Пирсон, важен и для анализа политического процесса, поскольку тот момент, когда происходит какое-либо действие в рамках последовательности событий, непосредственно будет определять и то, каким образом оно будет происходить и какие следствия будет иметь для дальнейшего хода событий Pierson P Politics in time. History, institutions and social analysis. Princeton, 2004..

Очень большая ошибка заключается в том, что анализ зависимости от пройденного пути многие ученые пытаются подменить на любое историческое объяснение в принципе, так как те процессы, которые ответственны за генезис институтов, сущностно отличаются от процессов, которые отвечают за поддержание и репродукцию этих институтов. При анализе возникновения какого-либо института важно понятие «критической» точки или точки бифуркации, в которой происходит выбор и принятие конкретного институционального образца среди двух и более вариантов. Тогда как для объяснения поддержания и репродукции института важен функциональный подход, т.е. важны последствия поддержания института для всей системы, ведь в этом заключается главная причина его репродукции, его функциональной оправданности.

Если самоподдерживающие последовательности характеризуют процессы репродукции институтов, которые поддерживаются и усиливаются во времени, то реактивные последовательности объясняют процессы, которые трансформируют и даже могут обращать вспять последующие события. Момент во времени, в который совпадут эти два независимых типа последовательностей, очень сложно предсказать, однако именно он будет определять последующие события. Каузальные связи в цепочке реактивной последовательности всегда очевидны, «сущностно последовательны» и не могут иметь вероятностного характера. Все это противопоставляется простому историческому анализу, исходящему из генерализованной линейной модели, для которой порядок событий во времени не влияет на результат, который за ними последует.

Конструирование теорий продолженности и изменений, в фокусе внимания которых порядок и последовательность и которые признают причинную власть темпоральных связей среди событий, требует подхода, который бы выделял множественность образцов темпоральных связей между событиями. Поэтому Р. Эминзейд предлагает четыре различных вида темпоральных связей: продолжительность, темп, траектория и цикл. Первые два определяются количественными методами. Продолжительность выражается единицами физического времени; темп рассчитывается количеством событий, имеющих место в единице времени. Темп институциональных перемен в обществе, в случае если он ориентирован на поддержание образцов прошлого, может привести к политической и экономической стагнации, либо в случае высокого темпа, например, урбанизации и индустриализации, иметь своим следствием аномию и социальный беспорядок. Понятие траектории Р. Эминзейд сводит собственно к зависимости от пройденного пути, указывая, что любая траектория - суть совокупность прошлых выборов, и темпорально удаленные события таким образом могут послужить объяснению последовавших за ними путей развития и настоящего результата. Циклы, в свою очередь, являются интервалом, в котором наблюдается феномен повторения одинаковых событий с выделением восходящей и нисходящей фаз. Это предполагает уже качественные методики идентифицирования определенных событий как сущностно схожих и классифицировать их как принадлежащих одной категории Aminzade R. Historical sociology and time // Sociological Methods & Research. 1992. May. Vol. 2 (4). P. 460-469..