Демократия и терроризм: новый взгляд на старую проблему

Размещено на http://www.allbest.ru/

Демократия и терроризм: новый взгляд на старую проблему

Андрей Коротаев

Доктор философии (PhD), доктор исторических наук, профессор,

заведующий лабораторией мониторинга рисков социально-политической дестабилизации,

Национальный исследовательский университет «Высшая школа экономики»

Главный научный сотрудник Института Африки Российской академии наук

Илья Васькин

Магистр политических наук, стажер-исследователь

международной научно-учебной лаборатории институционального анализа

экономических реформ, Институт институциональных исследований,

Национальный исследовательский университет «Высшая школа экономики»

Романов

Стажер-исследователь лаборатории мониторинга рисков

социально-политической дестабилизации,

Национальный исследовательский университет «Высшая школа экономики»

В статье анализируется зависимость между типом политического режима и уровнем террористической активности, с особым акцентом на так называемые фракциональные (факциональные//actшnal) демократии. Ключевым отличием данного политического режима от других является наличие в нем поляризации между противоборствующими фракциями (factions), которая трансформирует конвенциональный институционализированный политический процесс в неконвенциональную политику раскола. Показано, что фракциональные демократии подвергаются большему количеству террористических атак, чем другие политические режимы. Предлагается авторский ответ на давно обсуждаемый исследователями вопрос о причинах выявленной во многих исследованиях положительной корреляции между демократией и терроризмом. Обращается внимание на то, что положительная связь между демократическим режимом и уровнем террористической активности может быть получена из-за включения фракциональных демократий в выборку демократических государств. Если фракциональные демократии исключить из выборки, связь между уровнем террористической активности и демократическим режимом оказывается негативной. Выводы, сделанные на основе полученных результатов о характере связи между демократиями, в частности фракциональными демократиями, и уровнем террористической активности, представляются значимыми при проведении тестов на выделенных подвыборках. Проведенный анализ позволяет утверждать, что фракциональная демократия является достаточно мощным фактором высокого уровня террористической активности, в то время как нефракциональная демократия оказывается скорее статистически значимым предиктором относительно более низкой интенсивности террористических атак.

Ключевые слова: терроризм, политический режим, фракциональная демократия, демократия, социально-политическая дестабилизация

Введение

фракциональный демократия атака террористический

Проблема влияния политического режима на интенсивность террористических атак является относительно разработанной темой в мировой политической науке. Литературу, посвященную влиянию типа политического режима на интенсивность терроризма, можно разделить на следующие блоки: работы, анализирующие влияние демократии на уровень террористической активности1; воздействие отдельных видов политических режимов (например, военных диктатур, наследственных монархий) на террористическую деятельность; влияние отдельных характеристик политических режимов на данный тип политического насилия; роль инклюзивных по отношению к меньшинствам институтов как фактора снижения террористической угрозы. Эти блоки будут описаны ниже.

Влияние демократии на терроризм было исследовано в целом ряде работ, при этом были получены достаточно противоречивые результаты (см. табл. і). С одной стороны, авторы части исследований утверждают, что демократия положительно связана с терроризмом (Нарочницкая, 2003; Eubank, Weinberg, 2001; Li, 2005; Lutz, Lutz, 2010; Chenoweth, 2010; Piazza, 2008, 2013; Young, Dugan, 2011) При этом большая часть исследований, касающихся данной тематики, посвящена изучению влияния отдельных элементов демократических систем, таких как децентрализация (Frey, Luechinger, 2004) или гражданское неповиновение (Allen, 2009). Кроме того, существует ряд работ, которые указывают на наличие положительной связи демократии и терроризма (Нарочницкая, 2003; Foster, Braithwaite, Sobek, 2012; Ghatak, Gold, Prins, 2019; Gledistch, Polo, 2016) в контексте этнической дискриминации, что будет более подробно проанализировано ниже., при этом для этой связи предложено четыре основных объяснения: структурное, стратегическое, организационное и политическое (Chenoweth, 2013).

Структурное объяснение основано на том допущении, что в самом институциональном дизайне демократических государств присутствуют определенные возможности, облегчающие реализацию террористического насилия и информирования о нем. Само это объяснение имеет четыре разновидности: объяснение через гражданские свободы, через публичность, через занижение данных об уровне террористической активности автократиями и через институциональный дизайн как таковой (см.: Chenoweth, 2013: 360-370).

Объяснение через гражданские свободы исходит из того, что в демократических странах реализуются разного рода права: на свободу собраний, на свободу передвижения и самовыражения, которые облегчают террористическим группам организацию террористической активности, рекрутирование новых членов и т. п. При этом сильных эмпирических доказательств для данного объяснения нет (Li, 2005; Young, Findley, 2011). Кроме того, у данного объяснения есть ряд слабых мест. Во-первых, оно опирается только на возможность совершения теракта, не анализируя причин террористической активности. Во-вторых, в демократических странах есть возможность легального выражения своих интересов, что позволяет переключиться возможным террористическим организациям на мирные способы достижения своих целей вместо собственно терактов.

Объяснение через публичность предполагает, что свобода прессы создает стимулы для того, чтобы совершать террористические акты именно в демократических странах. Согласно этому объяснению, в таких странах коммерчески ориентированные медиакомпании более активно будут сообщать о терактах, что позволяет террористам бесплатно заявлять о себе и запугивать население страны. Такое объяснение предполагает, что государства с наибольшей свободой прессы должны быть наиболее привлекательными объектами террористических атак (Hoffman, 2006; Gadarian, 2010). Эмпирическое тестирование данной гипотезы не подтвердило ее (Scott, 2001). Ко всему прочему, у этого объяснения есть и некоторые другие недостатки. Во-первых, страны с приблизительно одинаковым уровнем свободы прессы подвержены разному уровню террористических атак. Во-вторых, оно не может объяснить вариацию по атакам внутри самих этих стран. В-третьих, ввиду распространения новых технологий и усиления глобализации избирать в качестве цели террористических атак конкретно страны с более свободной прессой становится все менее выгодным.

Объяснение через занижение автократиями данных о терактах основано на том, что они целенаправленно блокируют эту информацию (Sandler, 1995; Drakos, Gofas, 2006, 2007). Однако систематического анализа данного подхода на основании строгих эмпирических данных на настоящий момент проведено не было.

Наконец, объяснение через собственно институциональный дизайн основано на том, что конкретные институты типа партийной системы, избирательного законодательства или устройства судов влияют на террористическую активность (Danzell, Orlandrew, 2011; Kibris, 2011; Findley, Young, 2011). У этого объяснения основной изъян состоит в том, что эти характеристики статичны, а интенсивность терактов от времени может резко меняться время. Кроме того, институциональный аргумент преувеличивает количество терактов при прогнозировании. В целом связь между институтами и терроризмом на данный момент не является достаточно хорошо установленной.

Стратегическое объяснение основано на том, что террористы чаще совершают атаки в демократиях, потому что эти режимы более склонны идти на уступки террористам (Pape, 2003). При этом данная теория не имеет серьезных эмпирических подтверждений и оспаривается некоторыми авторами (Reiter, Wade, 2007). Оспаривается и основное допущение данной теории, так как при его проверке обнаруживается, что даже если демократии поначалу идут на уступки, то затем их отношение к террористам становится более жестким (Davis, Silver, 2004; Viscusi, Zeckhauser, 2003; Berrebi, Klor, 2006, 2008; Abrahms, 2007; Gadarian, 2010; Kibris, 2011; Merolla, Zechmeister, 2011).

Основной аргумент организационного объяснения базируется на том, что демократии более подвержены разным формам мобилизации (Robertson, Teitelbaum, 2011), а террористические организации возникают на «остатках» мобилизационных волн (Brooks, 2009; Moore et al., 2016). Однако данное объяснение также сталкивается с рядом проблем. Во-первых, эмпирическая проверка данной теории приводит к смешанным результатам (Chenoweth, 2007; Findley, Young, 2011). Во- вторых, политическая мобилизация есть не только в демократиях, но и в гибридных режимах (Levitsky, Way, 2011). В-третьих, такое объяснение может заметно завышать ожидаемое число терактов, так как в такой логике Центральная и Восточная Европа должны быть очень сильно подвержены терактам из-за постоянных волн политической мобилизации, чего актуально не наблюдается (Mares, 2011). Наконец, это объяснение не отвечает на вопрос: а почему, собственно, случается политическая мобилизация? Что ею движет?

Политическое объяснение основано на том, что интенсивность терроризма зависит от политики, проводимой конкретным политическим режимом. В частности, левые режимы более подвержены атакам, чем правые (Koch, Cranmer, 2007). При этом возможны и противоположные результаты (Danzell, 2011). Вместе с тем и у этого подхода есть ряд недостатков. Например, некоторые виды политики (скажем, военная оккупация) сами по себе повышают мобилизацию населения против соответствующего режима.

С другой стороны, ряд работ свидетельствует об отрицательной связи демократии и терроризма (Abrahms, 2007; Bird, Blomberg, Hess, 2008; Shahrouri, 2010; Basuchoudhary, Shughart II, 2010; Sandler, 1995), объясняя это тем, что в демократиях есть институты, которые отвечают за представленность тех, у кого в недемократиях не было бы права голоса Подробные метаисследования, посвященные причинам терроризма и связи терроризма и демократии, см.: Brooks, 2009; Krieger, Meierrieks, 2011; Chenoweth, 2013.. Это служит способом ограничить насилие внутри общества и защитить права разного рода меньшинств. Исследование Константина Аша (2016) также привело к похожим результатам, показав, что высокий уровень представительности в демократиях отрицательно связан с терроризмом.

Следующий блок связан с влиянием отдельных подтипов политических режимов на терроризм. Дениз Аксой, Дэвид Картер и Джозеф Райт (Aksoy, Carter, Wright, 2012) в своем исследовании, посвященном эффекту представленности оппозиционных партий в парламентах авторитарных режимов, показали, что диктатуры без свободно избираемого парламента, но с активно действующими оппозиционными партиями более подвержены террористическим атакам, чем остальные виды диктатур. Они связывают это с тем, что поскольку организованная оппозиция не имеет возможности донести свои идеи до населения страны и режима легальным образом, наиболее радикальные ее представители совершают теракты с целью привлечь к себе внимание более деструктивными методами.

Другое подобное исследование, проведенное группой исследователей (Conrad, Conrad, Young, 2014) на примере разных типов автократий, показало, что значимую роль играют так называемые издержки информирования (audience costs) Подробнее об издержках информирования см.: Fearon, 1994.. Прилагая этот концепт к терроризму, авторы данного исследования реинтерпре- тируют этот концпет как возможность воздействовать на максимально большое количество людей террористическими атаками. Они исходят из того, что в разных типах автократий издержки информирования разные, обосновывая это уровнем институционализации режима. Их исследование показывает, что военные и однопартийные диктатуры, а также династические монархии, где роль автократа в большей степени институционализрована, столь же сильно подвержены терактам, как и демократии, в силу схожих издержек информирования. С другой стороны, персоналистские диктатуры и нединастические монархии, в которых автократы в меньшей степени институционализированы, менее подвержены терактам по причине того, что издержки информирования там выше, чем в других подтипах (как демократических, так и автократических) режимов.

Кроме того, исследование Джеймса Пьяццы (Piazza, 2013) показало, что в молодых демократиях теракты совершаются чаще, чем в давно существующих. Он связывает это с тем, что в молодых демократиях политические институты еще не устоялись, правила игры для взаимодействия политических сил выработаны еще не до конца. При этом данное исследование указывает на то, что автократические режимы независимо от возраста менее подвержены терроризму, чем демократии.

Особняком здесь стоит исследование Андерсона и Брима, в котором авторы утверждают, что совершение теракта во время политического транзита от автократии к демократии способствует формированию негативного отношения к демократии на личностном уровне (Andersen, Brym, 2017).

Исследования роли отдельных элементов демократии в качестве предиктора терроризма охватывают разные темы. С одной стороны, есть теоретические работы, подобно статье Майкла Аллена (Allen, 2009), о том, что гражданское неподчинение в делиберативных демократиях не может выходить за пределы мирных действий, потому что целенаправленный вред людям и собственности уже не соответствует данной идее. Другим подобным примером является работа Бруно Фрея и Саймона Лючингера (Frey, Luechinger 2004), в которой показано, что децентрализация способствует уменьшению терроризма, так как увеличивает издержки и уменьшает выгоды от атак.

Стоит также отметить результат одного из исследований о том, что политические свободы и гражданские права отрицательно связаны с терроризмом, а экономические не оказывают значимого влияния (Kumld-Klitgaard, Justesen, Klemmensen, 2005).

Вместе с тем в ряде эмпирических работ доказывается присутствие как отрицательной, так и положительной связи между наличием ограничений исполнительной власти и интенсивностью терроризма (Li, 2005; Lee, 2013); исследователи объясняют это тем, что в одних случаях данные ограничения способствуют меньшему тяготению исполнительной власти стать авторитарной, а с другой стороны, что, если ограничения исполнительной власти слишком сильны, она не может действовать адекватно в ситуациях, скажем, захвата заложников.

Кроме того, согласно некоторым исследованиям, значимую роль играет наличие независимой судебной системы (Findley, Young, 2011), политическая состязательность (Chenoweth, 2010), международные кризисы, союз с США, участие в гражданских войнах (Savun, Philips, 2009). Еще одним элементом, более характерным для автократий, являются политические репрессии. Одно из исследований (Piazza, 2015) показало, что репрессии как минимум не уменьшают интенсивность террористических атак, а такие их виды, как физическое устранение репрессируемых, ограничение свободы медиа или ограничение электорального участия, положительно связаны с терроризмом.

Наконец, еще один крупный блок исследований посвящен роли этнических конфликтов в демократических режимах в контексте терроризма. Исследования, которые касаются данной тематики, показывают, что этническая фракционали- зация (Gledistch, Polo, 2016) и дискриминация (Нарочницкая, 2003; Foster, Braithwaite, Sobek, 2012; Ghatak, Gold, Prins, 2019) в демократиях положительно связаны с терроризмом. Они объясняют это тем, что невозможность участвовать в политической жизни страны наравне с титульными нациями, а также проблемы, вызываемые соответствующей дискриминацией на бытовом уровне, катализируют радикализацию на групповом уровне, что ведет к увеличению интенсивности террористических атак.

В заключение данного обзора приведем сводку результатов о влиянии политического режима и некоторых других политических институтов на уровень террористической активности, полученных различными исследователями (см. табл. 1).

Особо стоит отметить исследование Хусрава Гайбуллоева, Джеймса Пьяццы и Тодда Сандлера (Gaibulloev, Piazza, Sandler, 2017), которое показало наличие еще одной возможной взаимосвязи между терроризмом и демократией (ср. также: Abadie, 2006). Анализируя данные с 1970 по 2012 год на основе информации по 159 странам, его авторы обнаружили перевернутую U-образную зависимость, связывающую эти переменные: для консолидированных автократий в среднем характерна минимальная интенсивность террористической активности; эта интенсивность достигает пика в переходных режимах и приобретает значения немногим выше минимума (характерного для консолидированных автократий) в консолидированных демократиях.

Данный вывод очень хорошо коррелирует с целым рядом исследований, показывающих наличие перевернутой U-образной зависимости между типом политического режима и общим уровнем социально-политической дестабилизации. Так, еще Тедд Гарр показывал, что гибридные полудемократические режимы наиболее подвержены социально-политической дестабилизации (Gurr, 1974). Выводы Гар- ра позже были подтверждены на основе эмпирических исследований: гибридные режимы оказываются менее устойчивыми для отдельных видов дестабилизации, например, таких как гражданские войны (Ellingsen, Gleditsch, 1997; Francisco, 1995; Muller, Weede, 1990). Наши собственные исследования также показывают, что гибридные режимы в целом оказываются более чувствительными к иным видам дестабилизации, таким как беспорядки, перевороты и т. д.; для промежуточных режимов в целом оказывается характерным статистически значимым более высокий уровень социально-политической нестабильности, чем для консолидированных демократий и последовательных автократий (Коротаев и др., 2016, 2017: 156-184; Slinko et al., 2017) - между уровнем социально-политической дестабилизации и типом политического режима прослеживается перевернутая U-образная зависимость.

Результаты эмпирических тестов корреляции между типом политического режима и уровнем террористической активности

Отметим, что результаты данной серии исследований показали, что и промежуточные режимы являются в интересующем нас отношении достаточно неоднородными. С одной стороны, действительно, для переходных режимов в целом характерен в среднем более высокий уровень социально-политической нестабильности, чем это наблюдается для консолидированных автократий и консолидированных демократий. Однако при этом среди переходных режимов особо выделяются так называемые фракциональные демократии, для которых характерен особо высокий уровень политический нестабильности (см. рис. 1).

Рис. 1. Корреляция между калиброванным индексом демократии и средними значениями интегрального индекса дестабилизации СNTS, дисперсионный анализ (источник: Slinko et al. 2017: 42)

Если определять формально, то «фракциональная демократия - политический режим с местническими (parochial) или этническими политическими группировками, которые регулярно соперничают за политическое влияние для того, чтобы иметь возможность продвигать собственную политическую повестку и покровительствовать членам собственной фракции в ущерб общенациональной повестке» (Marshall, Jaggers, 2006: 26). Голдстоун и соавторы говорят о том, что фракциональ- ные демократии включают умеренную степень соревновательности политического участия (competitiveness of political participation) (соответствует значению «3» по шкале PARCOMP базы данных Polity) и довольно высокую открытость рекрутинга исполнительной власти (соответствует значениям 6, 7, 8 по шкале EXREC базы данных Polity) в сочетании с фракциональной политической культурой. Таким образом, фракциональные демократии - особый тип гибридных режимов, особенность которых заключается в том числе и в высокой склонности к политической нестабильности. При этом по уровню близости к консолидированным демократиям они занимают промежуточное место между частичными автократиями (partial autocracies) и частичными демократиями (partial democracies), находясь при этом заметно ближе к частичным демократиям, чем к частичным автократиям (Goldstone et al., 2010: 196).

Фракциональная демократия - это такая демократия, когда размежевание политических сил идет не по линиям типа «правые - левые» или «либералы - консерваторы», а по таким линиям, как «сунниты - шииты», «последователи клана Салехов - последователи клана Ахмаров» или «дончане - западенцы». Например, Партия регионов бывшего президента Украины Януковича была типичной фракциональной партией. Ее невозможно было назвать ни левой, ни правой, ни консервативной, ни либеральной. Реально это была партия восточноукраинских (и в особенности донбасских) элит, противостоявшая элитам западноукраинским (см., например: Коротаев, Исаев, Васильев, 2015). Чем закончилось строительство фракциональной украинской демократии, мы видим сейчас очень хорошо.

Хорошим примером является и попытка США силой насадить демократию в Ираке. В результате американского вторжения авторитарный режим Саддама был свергнут, а американские оккупационные власти вполне искренне постарались выстроить в Ираке демократический режим: не забудем, что, когда в ноябре 2003 года «Джордж Буш выступал перед Национальным фондом демократии (National Endowment for Democracy)... он назвал американское вторжение в Ирак началом „глобальной демократической революции“» (Beissinger, 2007: 261). Но демократия в Ираке вполне предсказуемым образом оказалась фракциональной, и закончилось все это в полном соответствии с политической теорией - гражданской войной.

В 2001 году группа американских исследователей во главе с Джеком Голдстоуном опубликовала результаты проведенного на деньги ЦРУ исследования (финансирование ЦРУ было прямо упомянуто в итоговой публикации по проекту [Goldstone, Bates et al., 2010]). Результаты исследования показали, что попытки строить фракциональную демократию с наибольшей вероятностью заканчиваются либо авторитарными переворотами, либо гражданскими войнами (Goldstone et al., 2001; Goldstone et al., 2010). Один из авторов этой статьи лично спрашивал Голдстоуна, понимал ли он, что из их доклада вытекало, что попытка американцев насадить демократию в Ираке закончится гражданской войной. Голдстоун сказал, что прекрасно это понимал, и хотя исследование было проведено на деньги ЦРУ еще при демократической администрации Клинтона, но республиканская администрация Буша сочла возможным проигнорировать его результаты.

В целом самыми стабильными типами режимов являются последовательные автократии и консолидированные демократии, что хорошо видно на рисунке 1. Заметно менее стабильны непоследовательные автократии и неконсолидированные демократии. Фракциональные демократии значительно неустойчивее всех. Это утверждение было проверено на больших массивах фактических данных, и все эти проверки подтвердили, что оно верно (см.: Gurr, 1974; Gates et al., 2006; Goldstone et al., 2000, 2010; Goldstone, 2014; Mansfield, Snyder, 1995; Marshall, Cole, 2008, 2012; Ulfelder, Lustik, 2007; Vreeland, 2008; Korotayev et al., 2013, 2014; Korotayev, Issaev, Zinkina, 2015; Коротаев, Исаев, Васильев, 2015; Коротаев и др., 2016).

Почему для фракциональных демократий характерен столь высокий уровень политической нестабильности? Б. Коул и М. Маршалл - исследователи, непосредственно задействованные в разработке базы данных Polity, дают этому следующее объяснение. Ключевым понятием для концептуализации фракционализма является понятие «поляризация» (polarization) - поляризация соперничающих фракций (Marshall, Gurr, Jaggers, 2016). В фракциональных демократиях поляризация имеет всегосударственный охват, который трансформирует конвенциональный институционализированный политический процесс в неконвенциональную политику раскола (politics of disruption). Политическое соперничество в таких случаях имеет тенденцию сохраняться на протяжении длительного времени, потому что принцип, на основе которого происходит раскол, начинает ассоциироваться с групповой идентификацией, а не с конкретной политической повесткой, касающейся конкретных интересов группы. Маршалл и Коул приводят следующую схему, иллюстрирующую связь фракциональной демократии и терроризма (рис. 2).

Можно видеть, что поляризованный фракционализм является той стадией эскалации конфликта, из которой политический режим может эволюционировать в открытое военное столкновение между двумя фракциями или пойти по пути демократической консолидации. Авторы также указывают, что около половины зафиксированных ими фракциональных режимов пришли к долгосрочной дестабилизации, другая половина либо возвращается к авторитарной форме правления, либо переходит к консолидированной демократии.

Схожие выводы относительно связи фракционализма и политической нестабильности содержатся в работах Дж. Голдстоуна и Т. Гарра для кейсов Африки южнее Сахары и для мусульманских стран (Goldtone et al., 2005; Gurr et al., 2005).

Отметим, что на основе сказанного можно сформулировать следующую гипотезу: фракциональные демократии должны выступать в качестве предиктора не только особо высокого общего уровня политической нестабильности, но и особо высокого уровня террористической активности, в частности, так как сохраняющаяся в течение длительного времени поляризация режима может приводить к тому, что члены группировок могут прибегать к насильственным (и в том числе к террористическим) методам решения политических вопросов.

Для того чтобы подкрепить подобный вывод эмпирическими данными, мы хотели бы проиллюстрировать его примером современной Украины Украина на протяжении долгого периода имеет значение 3 в базе данных Polity по индексу политической конкуренции (PARCOMP). Данное значение характеризуется составителями базы данных как присущее фракциональным демократиям (Marshall, Gurr, Jaggers, 2016).. Ниже приведен график, построенный на основе данных из базы Global Terrorism Databse для Украины и для Восточной Европы (рис. з, 4).

Можно видеть, что Украина дает значительное количество террористических атак и террористических убийств по сравнению с остальным регионом. Как было показано в вышеназванных работах, гибридные режимы (и в том числе фракци- ональные демократии) более склонны к различным видам социально-политической дестабилизации, в частности к гражданским войнам (Gurr, 1974; Ellingsen, Gleditsch, 1997; Francisco, 1995; Muller, Weede, 1990). В свою очередь такое масштабное событие, как гражданская война, повышает количество террористических атак в стране.

Рис. з. Динамика количества террористических атак в период с 2010-2016 гг. в Восточной Европе (источник: START, 2018)

Рис. 4. Динамика числа убитых в террористических атаках в период с 2010-2016 гг. в Восточной Европе (источник: START, 2018)

Эмпирические данные и методы исследования

Для тестирования связи между уровнем террористической активности и типом политического режима, в частности фракциональной демократией, мы пользуемся базой данных Polity (Marshall, Gurr, Jaggers, 2016). Данные из этой базы мы переделываем по схеме Дж. Голдстоуна и др. Таким образом, мы разделяем все политические режимы по уровню политической состязательности и по принципу рекрутирования во власть (Goldstone et al., 2010). При таком подходе получается пять различных политических режимов: последовательные автократии, частичные автократии, фракциональные демократии, непоследовательные (частичные) демократии, последовательные (консолидированные) демократии. Мы берем дамми- переменную, принимающую значения 0 («режимы, отличные от фракциональной демократии») и 1 («фракциональная демократия»), отражающую фракциональные демократии, в качестве главной независимой переменной.

В качестве зависимой переменной мы берем переменную, отражающую количество совершенных террористических актов в государстве в определенный год. Для измерения уровня терроризма мы берем данные из базы данных Global Terrorism Database (START, 2018). Составители этой базы данных определяют террористический акт как непосредственное применение нелегальной силы либо насилия негосударственным актором (или угрозу ее применения) для достижения политической, экономической, религиозной или социальной цели посредством угроз, принуждения или устрашения. Соответственно, теракт должен обладать следующими свойствами: быть намеренным волевым актом; быть актом несимволического насилия или немедленной угрозы его осуществления; террористы должны быть субнациональными акторами (правительственные акции внутри страны и действия внешних правительственных акторов, даже весьма жестокие, не включены в базу данных).

Важно заметить, что террористический инцидент рассматривается в качестве одного и того же события, если происходит в одном и том же месте в одно и то же время. Если же для двух инцидентов хотя бы один из этих параметров различен, то это разные события. База данных охватывает временной период с 1980 по 2015 год.

Мы также включаем ряд контрольных переменных, которые отражают в основном социально-экономические характеристики государства. Мы включаем такие показатели, как логарифм ВВП на душу населения (World Bank, 2018a), а также уровень безработицы (World Bank, 2018b) в стране из базы данных Всемирного банка. Мы также включаем такие переменные, как логарифм населения в стране и доля населения, проживающего в городах. Данные по этим переменным взяты из базы данных Отдела народонаселения ООН https://population.un.org/wpp/.. Целесообразным будет включить и такую переменную, как средняя продолжительность обучения (mean years of schooling), для учета охвата образованием населения В качестве источника данных по средней продолжительности образования использовались агрегированные данные Программы развития ООН (Джахан, 2015). В этой базе под указанным выше термином подразумевается «среднее количество лет образования, полученного лицами в возрасте 25 лет и старше, пересчитанное из показателя образовательного уровня населения с учетом официальной продолжительности каждого уровня образования» (Там же: 211).. Информация по этой переменной взята из базы данных Программы развития ООН United Nations Development Program, 2015. (Джахан, 2015).

Стоит также прокомментировать регрессионную модель, которую мы используем для тестирования зависимости. Дело в том, что распределение данных зависимой переменной в нашем случае никак нельзя назвать нормальным, что накладывает определенные ограничения на использование стандартной МНК-модели регрессии. Обратим внимание на характер распределения данных - распределение данных имеет вид пуассоновского распределения (см. рис. 5).

Рис. 5. Распределение количества террористических атак в период 1980-2015 гг. (источник: START, 2018)

Стоит заметить, что в нашей базе данных доминируют либо нулевые, либо целые значения чисел, которые достаточно близки к нулю. Также зависимая переменная имеет высокий уровень разброса относительно своего среднего. Обратим внимание на описательные статистики переменных в нашей базе данных (см. табл. 2).

Таблица2. Описательные статистики переменных

Можно видеть, что зависимая переменная, отражающая количество террористических атак, имеет очень высокую дисперсию, значение которой значительно превышает среднее. Потому c учетом предыдущих замечаний мы используем отрицательную биномиальную регрессионную модель вместо стандартной МНК- регрессии.

Тесты

Предварительная проверка гипотезы о том, что фракциональные демократии являются значимым предиктором террористической активности по сравнению с другими типами политических режимов, при помощи дисперсионного анализа дала следующие результаты (рис. 6).

Рис. 6. Корреляция между количеством терактов на 100 000 человек

и типом политического режима (источник: Marshall, Gurr, Jaggers, 2016;

START, 2018)

Как мы видим, самые низкие значения интенсивности террористической активности действительно характерны для консолидированных демократий и последовательных автократий. В непоследовательных автократиях и нефракцио- нальных неконсолидированных демократиях он несколько выше. При этом особо выделяются здесь именно фракциональные демократии, где средний уровень террористической активности несравненно выше, чем у других типов политических режимов. Речь при этом идет о безусловно статистически значимом различии. Таким образом, высказанная нами выше гипотеза о фракциональной демократии как статистически значимом предикторе повышенного уровня террористической активности находит достаточно сильное эмпирическое подтверждение.

Проконтролируем полученные результаты, противопоставив фракциональную демократию всем остальным типам политических режимов, с использованием следующих переменных. В качестве контроля, как мы указывали выше, будем ис-

пользовать такие переменные, относительно которых предыдущие исследования показали их высокую статистическую значимость как предикторов уровня террористической активности: безработица (Goldstein, 2005; Piazza, 2006), урбанизация/ пропорция (доля) городского населения (Campos, 2009; Kis-Katos, Liebert, Schulze, 2009; Tavares, 2004), численность населения в стране (Piazza, 2006), уровень образования в стране (Elbakidze, Jih, 2015; Brokhoff, Krieger, Meierrieks, 2015; Васькин, Цирель, Коротаев, 2018), ВВП на душу населения (Piazza, 2006; Boehmer, Daube, 2013; Enders, Hoover, Sandler, 2016; Коротаев, Васькин, Билюга, 2017).

Отметим, что предыдущие исследования показали, что простое введение ВВП во множественную регрессию в качестве регрессора не является вполне оправданным. Дело в том, что результаты предыдущих исследований показали, что между уровнем экономического развития, измеренного при помощи ВВП на душу населения, и интенсивностью террористической активности, наблюдается перевернутая U-образная зависимость (Boehmer, Daube, 2013; Enders, Hoover, Sandler, 2016; Korotayev et al., 2018; Коротаев, Васькин, Билюга, 2017; Васькин, Цирель, Коротаев, 2018). Для менее экономически развитых стран мы видим значимую положительную корреляцию между подушевым ВВП и уровнем террористической активности, а для более развитых стран эта корреляция является отрицательной. То есть на более ранних стадиях модернизации экономический рост сопровождается тенденцией к росту числа террористических актов, а на более поздней фазе - тенденцией к его снижению (Васькин, Цирель, Коротаев, 2018) (рис. 7).

Рис. 7. Корреляция между средним ВВП на душу населения и средней интенсивностью терактов по децилям, 1980-2014 гг. (источники: World Bank, 2018; START, 2018).

Примечание: 1-й дециль (по ВВП на душу населения) - до 1326 долл.;

2-й - от 1326 до 2029; 3-й - от 2029 до 3110; 4-й - от 3110 до 4650;

5-й - от 4650 до 6891; 6-й - от 6891 до 9878; 7-й - от 9878 до 14 220;

8-й - от 14 220 до 21 440; 9-й - от 21 440 до 33 000;

10-й дециль - более 33 000 долл.

В силу данного обстоятельства, а также ввиду того, что множественные регрессии исходят из допущения о линейной связи между переменными, для проведения интересующей нас множественной регрессии оказывается необходимым разбить выборку на две части (рис. 7):

Экономически менее развитые страны с ВВП на душу населения менее 6900 долл., где предыдущие тесты показали наличие статистически значимой положительной корреляции между экономическим ростом и террористической активностью. В данную подвыборку попали страны с 1-го по 5-й дециль по результатам дисперсионного анализа.

Экономически более развитые страны с ВВП на душу населения более 3100 долл., где предыдущие тесты показали наличие статистически значимой отрицательной корреляции между экономическим ростом и террористической активностью. В данную подвыборку попали страны с 4-го по 10-й дециль по результатам дисперсионного анализа.

Аналогичная U-образная кривая наблюдается в странах с различным уровнем образования. Именно такие выводы содержатся в работах Брокхоффа и соавторов, изучавших связь образования и внутреннего терроризма (Brockhoff, Krieger, Meierrieks, 2015), а также в работах Элбакидзе и Жи, проследивших связь данного предиктора с транснациональным терроризмом (Elbakidze, Jih, 2015). Результаты нашего собственного анализа о характере зависимости между терроризмом и уровнем образования в стране подтверждают выводы предыдущих авторов (Васькин, Цирель, Коротаев, 2018).

Можно видеть, что вплоть до 4-го дециля наблюдается положительная корреляция между уровнем образованности населения и интенсивностью террористических атак, в то время как для стран с более высоким уровнем количественного охвата населения образованием эта корреляция является отрицательной. Потому мы проведем дополнительные тесты для двух отдельных подвыборок (рис. 8).

Рис. 8. Корреляция между средней продолжительностью образования и средней интенсивностью терактов по децилям (дисперсионный анализ) (источники: UN Development Program, 2018; START, 2018)

Примечание: F = 11,4; p < 0,001. Числа в рамках обозначают среднюю интенсивность терактов по децилям. 1-й дециль (по среднему количеству лет обучения) - до 3,26 года обучения;

2-й - от 3,26 до 4,76; 3-й - от 4,76 до 5,9; 4-й - от 5,9 до 7,14; 5-й - от 7,14 до 8,2;

6-й - от 8,2 до 8,9; 7-й - от 8,9 до 9,7; 8-й - от 9,7 до 10,5; 9-й - от 10,5 до 11,6;

10-й - более 11,6 года.

Страны с меньшим количеством лет образования, где предыдущие тесты показали наличие статистически значимой положительной корреляции между уровнем образования и террористической активностью. В данную подвыборку попали страны с 1-го по 4-й дециль по результатам дисперсионного анализа корреляции между уровнем образования и средней интенсивностью терактов.

Страны с большим уровнем образованности населения, где предыдущие тесты показали наличие статистически значимой отрицательной корреляции между уровнем образования и террористической активностью. В данную подвыборку попали страны с 4-го по 10-й дециль по результатам дисперсионного анализа корреляции между уровнем образования и средней интенсивности терактов.

Вначале проанализируем демократию как предиктор террористической активности при таком дихотомическом рассмотрении, когда демократии всех типов (закодированы как 1) противопоставляются автократиям всех типов (закодированы как о). Подобный анализ дает следующие результаты (см. табл. 3, 4).

Таблица3. Влияние демократических режимов на уровень террористической активности в период 1980-2015 гг.

9. Здесь и далее: (1) - подвыборка стран с низким уровнем охвата населения образованием (менее 7 лет средняя продолжительность образования), (2) - подвыборка стран с высоким уровнем образования (6 лет и более), (3) - подвыборка экономически менее развитых стран (с ВВП на душу населения менее 6900 международных долларов в ценах 2011 года по ППС), (4) - подвыборка экономически более развитых стран (с ВВП на душу населения более 3100 долл.).

Можно видеть, что при простом противопоставлении «демократия vs автократия» в четырех тестах из пяти мы имеем дело с положительной корреляцией между демократией и уровнем террористической активности. При этом в половине положительных тестов корреляция является статистически значимой, а отрицательная корреляция обнаруживается только в одном тесте (для экономически менее развитых стран, но она является статистически незначимой). Статистически значимая положительная корреляция между демократией и уровнем террористической активности прослеживается для стран с высоким охватом населения образованием и с более высоким уровнем экономического развития: согласно модели (2), наличие демократического режима в стране с высоким уровнем образования (более 6 средних лет обучения) повышает количество террористических атак почти на 34% Здесь и далее мы интерпретируем коэффициенты при регрессионной модели в контексте отношения рисков (Incidence (Risk) Rate Ratio - IRR) (см. Прил. 1-6). (см. Прил. 2); с другой стороны, согласно модели (4), наличие демократического режима в странах с подушевым ВВП более 3100 долл. по ППС повышает количество террористических атак почти на 55% (см. Прил. 2).

Наши предварительные выводы частично согласуются с выводами предыдущих исследователей, в частности с результатами ряда авторов, которые находят, что демократический режим положительно (или слабо положительно) связан с уровнем террористической активности в стране (см., например: Нарочницкая, 2003; Eubank, Weinberg, 2001; Li, 2005; Lutz, Lutz, 2010; Chenoweth, 2010; Piazza, 2008, 2013; Young, Dugan, 2011).

Протестируем теперь выдвинутую нами выше гипотезу о том, что фракцио- нальные демократии (закодированы как 1) должны являться сильными статистически значимыми предикторами высокого уровня террористической активности при сравнении с прочими политическими режимами (закодированы как 0). Формальная эмпирическая проверка данной гипотезы дает следующие результаты (см. табл. 5, 6).

Таблица5. Влияние фракциональной демократии на уровень террористической активности в период 1980-2015 гг.

Зависимая переменная

Количество террористических атак

Примечание: * p < 0,1; ** p < 0,05; *** p < 0,01.

Можно видеть, что, как в случае с объединенной выборкой, так и в случае с подвыборками, мы имеем статистически значимую положительную зависимость между уровнем террористической активности в стране и типом политического режима. Так, наличие в стране фракционального демократического режима увеличивает количество террористических атак почти в 4 раза по сравнению с другими типами политических режимов (см. Прил. 5). Наличие в стране с низким уровнем фракционального демократического режима образования увеличивает количество террористических атак в 3,5 раза по сравнению с другими политическими режимами (см. Прил. 6). Наличие в стране с высоким уровнем образования фракционального демократического режима увеличивает количество террористических атак почти в 5,4 раза по сравнению с другими политическими режимами (см. Прил. 6). Наличие в стране с низким подушевым ВВП фракционального демократического режима увеличивает количество террористических атак почти в 1,6 раза по сравнению с другими политическими режимами (см. Прил. 6). Наличие в стране с высоким подушевым ВВП фракционального демократического режима увеличивает количество террористических атак почти в 5,4 раза по сравнению с другими политическими режимами (см. Прил. 6). Отметим, что фракциональ- ные демократии оказываются особо мощным дестабилизирующим фактором в более модернизированных (экономически и культурно) странах.