Социализм и терроризм

Эта жесткая критика большевистской политики со стороны известнейшего теоретика социал-демократии не осталась незамеченной руководством большевиков; не только потому, что для Ленина и Троцкого "ренегат Каутский" был давно уже в первых рядах идеологических противников. Но, сверх того, весьма деликатной и болезненной для имиджа советской России была сама тема: отношение террора к коммунизму как идеалу гуманного общества. И Троцкий вовсе не случайно дал своей работе такое же название, что и Каутский. Этот зеркальный прием выражает у Троцкого, помимо прочего, полную инверсию аргументации его идейного противника. Многие вещи, которые для социалиста Каутского представляются безусловной (общечеловеческой) ценностью - демократия, гражданский мир, индивидуальная свобода и т.д. - оказываются как раз менее всего ценными для социалиста Троцкого. С другой стороны, террор и насилие как абсолютное, общечеловеческое зло у Каутского, оказывается у Троцкого не просто нормой, а "повивальной бабкой" революционного процесса. Замена демократии как власти по законам диктатурой как власти без законов, подмена советской власти диктатурой большевистской партии - во всем этом Троцкий усматривает не тяжкие грехи большевизма, а добродетель его реалистической политики.

Прежде всего, бросается в глаза, что по отношению к каутскианской критике Троцкий занимает не оборонительную, а скорее, наступательную позицию. Во-первых, он нисколько не сожалеет по поводу гибели парламентской демократии в России и не видит в этом политической вины своей партии. Причем позицию Троцкого меньше всего можно назвать при этом глупой. В своей книге он затрагивает реальные проблемы и уязвимые места как позиции Каутского, так и общего понятия демократии. Он достаточно остроумно изображает точку зрения "капиталистической буржуазии", которая мыслит гораздо менее "демократично", зато гораздо более "классово", нежели социал-демократ Каутский: "До тех пор, пока в моих руках земля, заводы, фабрики, банки, пока я владею газетами, университетами, школами, пока - и это главное - в моих руках управление армией, до тех пор аппарат демократии, как бы вы его ни перестраивали, останется покорен моей воле <…>. Я вызову в нужный час к жизни оппозиционные партии, которые завтра исчезнут, но сегодня выполнят свою миссию ... Я буду держать народные массы при режиме обязательного общего обучения на границе полного невежества, не давая им подняться выше того уровня, который мои эксперты духовного рабства признают безопасным <…>". Троцкий Л.Д. Терроризм и коммунизм. Берлин: Ладыжников, 1919. с. 35-36. Троцкий ссылается при этом на реальный (классовый) смысл "реальной демократии" в духе Носке и Шейдемана в Германии, объявляя рассуждения Каутского об "истинной демократии" оторванными от жизни либеральными мечтаниями, "теоретическими сновидениями". Надо признать, что Троцкий затрагивает здесь проблемы, которых Каутский, действительно, вообще не касается. Кто, например, станет сегодня серьезно отрицать, что массовые манипуляции сознанием, проводящиеся по всем правилам искусства и науки, существенно обессмысливают демократию как свободное волеизъявление граждан?

Но из факта классовой природы демократического правления Троцкий сразу же делает вывод, который в этой природе вряд ли содержится: "Трижды безнадежна мысль прийти к власти на том пути, который буржуазия сама указывает и в то же время баррикадирует - на пути парламентской демократии". Эту форму демократии Троцкий вообще считает "менее глубокой", чем советскую систему. Даже парламент, состоящий из рабоче-крестьянских депутатов, ассоциируется у него лишь с "призрачным искусством соревнования с хамелеонскими партиями". Тем самым Троцкий узаконивает способ действия большевиков во время разгона Учредительного собрания как единственно возможный путь прихода к власти революционной пролетарской партии. Стало быть, есть только один верный путь: вооруженное восстание, чтобы "вырвать власть, отняв у буржуазии материальный аппарат государства". А что делать с парламентской демократией потом? - А выбросить ее на свалку истории, потому что после насильственного захвата власти, - как живо рисует это Троцкий, - "революционный пролетариат" скажет относительно "мелкобуржуазных классов": "Я на деле покажу им, что значит социалистическое производство. Тогда даже наиболее отсталые, темные или запуганные слои народа поддержат меня, добровольно и сознательно примкнув к работе социалистического строительства". Конечно, с "добровольностью и сознательностью" демон русской революции явно лукавил. Советская республика с первых же месяцев своего существования столкнулась с проблемой привлечения к труду самого "революционного пролетариата", тогда как "мелкобуржуазные классы" к труду и звать-то не нужно было: они сеяли себе и пахали на полученной от революции земле.

Большинство контраргументов Троцкого касаются темы терроризма как главной темы книги его оппонента, Каутского. И если немецкий социалист упрекает большевиков за то, что они фатально привели Россию к гражданской войне как абсолютному злу для ее населения, то для Троцкого революционный террор есть историческая неизбежность. Но ведь террор также логически не вытекает из понятия революции, - возражает Каутский, - как логически революция не требует непременно вооруженного восстания как способа прихода к власти. - "Какая широковещательная банальность! - смеется в ответ Троцкий. - Но зато революция требует от революционного класса, чтобы он добивался своей цели всеми средствами, какие имеются в его распоряжении: если нужно - вооруженным восстанием; если требуется - терроризмом". А политическая реальность такова (учись, идеалист-моралист Каутский!), что в революционную эпоху "отброшенная от власти партия" открывает "бешеную борьбу" против новой правящей партии. И эта партия "бывших", - уверяет практик Троцкий абстрактного теоретика Каутского, - "уже не может быть устрашена угрозой тюремного заключения, так как не верит в его длительность. Именно этим простым, но решающим фактом объясняется широкое применение расстрелов в гражданской войне".

Троцкий использовал в своей ответной критике Каутского еще один момент, который немецкий социал-демократ явно недооценивал: превращение большевиков из маргинальной партии, желавшей поражения собственному правительству в начавшейся мировой войне, в партию, объявившую "Социалистическое отечество в опасности!" в условиях иностранной интервенции. Большевики во многом победили не вопреки, а благодаря иностранному вмешательству в революционную Россию, так как оно придало внутренней гражданской войне характер международный, европейский, спровоцировав у части российского населения восприятие большевистского правительства как национального. Большевики вынуждены были стать "оборонцами", российско-советскими "патриотами", а русские буржуазные партии (и либералы, и монархисты) оказались в двусмысленном положении, опираясь на иностранные штыки. В этом смысле военный контекст и военная логика самого Троцкого оправданы, но - повторяем - с точки зрения конкретных исторических условий русской революции и гражданской войны. И в этом смысле Троцкий не без основания считал наивным упрек Каутского в ликвидации свободы слова в советской России. Ни одно воюющее правительство, - пишет он, - не допускает существования на его территории изданий, открыто или замаскировано поддерживающих врага. "Мы разрушаем печать контрреволюции так же, как мы разрушаем ее укрепленные позиции и склады, ее коммуникации, ее разведку". Троцкий, как видим, рассуждает по-военному четко. Но в этой "железной логике" есть один принципиальный и далеко небесспорный пункт: она молчаливо исходит из предпосылки, что всякая революция (во всяком случае, социалистическая) есть непременно война, война между классами, гражданская война.

Это милитаристское понимание революции доминирует во всей аргументации Троцкого. Оно определяет его понимание и оправдание большевистского отказа от парламентской демократии, обоснование "красного террора" и милитаризации труда. Приход к власти социалистической партии Троцкий мыслит как военную операцию, как эпизод в большой классовой войне. А если это так, то бессмысленно тогда отдавать власть, однажды ее захвативши: "Рабочий класс, взявши с бою власть, имел задачей и обязанностью утвердить эту власть незыблемо, обеспечить свое господство неоспоримо <…>. Иначе незачем брать власть".

Буржуазия, по Троцкому, ведет перманентную войну против пролетариата. Все, что она провозглашает как достояние "всего общества" - свои идеи, законы, учреждения (вроде парламента) - суть не более чем ее военные хитрости. И умный военный противник буржуазии (т.е. большевики) не поддастся на эти уловки, а противопоставит им жесткую военную логику: "Врага нужно обезвреживать, а во время войны это значит уничтожать". Там же, с. 53. Именно потому, что революция - это война, нет альтернативы вооруженному восстанию как способу прихода к власти революционной партии; именно потому, что революция - это война, нет альтернативы и красному террору: "Война, как и революция, основана на устрашении <…>. Так же действует революция: она убивает единицы, устрашает тысячи. В этом смысле красный террор принципиально не отличается от вооруженного восстания, прямым продолжением которого он является". Там же, с. 56-57.

Военная концепция революции делает, по мысли Троцкого, бессмысленной квалификацию красного террора как морального преступления. Расстреливая контрреволюционеров, - пишет Троцкий, - "мы действуем сообразно железным законам войны, в которой хотим обеспечить победу за собой". Там же, с. 61. Морально осуждать террор во время революции так же глупо и лицемерно, - убежден военный комиссар Советов, - как отрицать всякую войну и всякое насилие. Но тогда получается, что красный террор в моральном отношении совершенно равнозначен террору белому? - Иного вывода не может быть, если оставаться в рамках чисто военной логики. Однако такой вывод Троцкого уже не может устроить идеологически, поэтому он привлекает к делу то, что выступает в большевизме субститутом общечеловеческой морали - историческую Логику.

Для Троцкого вся история - это не просто борьба, а именно война классов. И чем большее историческое значение имеет класс, тем в большей мере зависит от него исход этой войны. Классы выступают инструментом исторической Логики, исторического Закона. Рабочий класс - главный инструмент Истории при переходе от капитализма к социализму. Сама история объявляет приговор эксплуататорским классам (а вместе с ними и всей "предыстории человечества"), а большевики лишь приводят этот приговор в исполнение. Поэтому "красный террор есть орудие, применяемое против обреченного на гибель класса, который не хочет погибать". В этом, по мысли Троцкого, заключается основное отличие красного террора от белого: "Если белый террор лишь замедляет историческое восхождение пролетариата, то красный террор ускоряет гибель буржуазии". Там же, с. 62. Таким образом, большевики не просто борются за власть и не просто воюют - они выполняют историческую миссию. И ради этого они готовы идти на любые жертвы. Историческая Логика оправдывает все, прежде всего, бескомпромиссность и террор по отношению к "эксплуататорским классам", которые "отказываются погибать". Не только военная логика, заметим, это оправдывает. Высшую санкцию дает История, как и у русских террористов 19 века: "Кто признает революционное историческое значение за самым фактом существования советской системы, тот должен санкционировать и красный террор". Там же.

Заметим, что в этом принципиальном моменте позиция Троцкого совершенно совпадает с позицией Ленина, который тоже был убежден, что диктатуру пролетариата нельзя осуществить иначе, как "без долгого и трудного подавления сопротивления эксплуататоров", коль скоро они подвергаются экспроприации. Ленин В.И. О «демократии» и диктатуре // В.И. Ленин. Полное собр. соч. Т. 37. С. 392. Обращаясь к европейским коммунистам, Ленин особенно подчеркивал этот насильственный момент пролетарской диктатуры как ее закономерность: "Победа над буржуазией невозможна без долгой, упорной, отчаянной войны не на живот, а на смерть, - войны, требующей выдержки, дисциплины, твердости, непреклонности и единства воли". Ленин В.И. Детская болезнь«левизны» в коммунизме. // В.И. Ленин. Полное собр. соч. Т. 41. с. 6 Тема классовой войны, как видим, является важнейшей и для ленинского понимания диктатуры пролетариата. И как раз этот "революционный милитаризм" не приемлет Каутский, усматривая в нем источник обнищания, а не обогащения России. Каутский К. Терроризм и коммунизм. Берлин: Ладыжников, 1919. с. 203. Однако все разговоры о "судьбе России" вне судьбы мировой социалистической революции казались в то время и Ленину, и Троцкому "мелкобуржуазной болтовней". В 1919 году Ленин писал о "победе мирового большевизма" и "грядущем основании международной Советской республики". См.: В.И. Ленин. Пролетарская революция и ренегат Каутский - статья в «Правде» в октябре 1918. Т. 37. с. 110; В.И. Ленин. Заключительная речь при закрытии Первого конгресса Коммунистического Интернационала 6 марта 1919. Т. 37. с. 511. С учетом этой общей установки следует, конечно, понимать и социалистический "патриотизм" большевистского руководства в период гражданской войны.

Милитаристское понимание пролетарской революции не ограничивалось в большевизме только политической сферой. Столь же существенным оно было и при формулировке задач экономического строительства. Троцкий и здесь мыслил как военный человек, причем у него, похоже, не было особых иллюзий относительно человеческой природы пролетария: "Трудолюбие, - пишет он, - вовсе не прирожденная человеческая черта. Можно сказать, что человек есть довольно ленивое животное". Троцкий Л.Д. Терроризм и коммунизм. Берлин: Ладыжников, 1919. с. 125. А если это так, то переход от стихии рыночного распределения рабочей силы к планомерной организации труда не мыслим без "трудовой повинности", составляющей, по словам большевистского теоретика, "основной элемент" социалистической организации труда. Как реализовать эту повинность практически? - Только путем милитаризации труда. И здесь Троцкий излагает основную экономическую проблему диктатуры пролетариата с откровенностью, какую мы уже не встретим потом в учебниках политической экономии социализма. Он пишет: "Если верно, что принудительный труд непроизводителен всегда и при всяких условиях, как говорит резолюция меньшевиков, тогда все наше строительство обречено на провал. Ибо другого пути к социализму, кроме властного распоряжения хозяйственными силами и средствами страны, кроме централизованного распределения рабочей силы в зависимости от общегосударственного плана, у нас быть не может. Рабочее государство считает себя вправе послать каждого рабочего на то место, где его работа необходима. И ни один серьезный социалист не станет отрицать за рабочим государством права наложить свою руку на того рабочего, который отказывается выполнять трудовой наряд". Там же, с. 133. Троцкий верит, что при такой репрессивной экономической политике можно добиться более высокой производительности труда, чем в условиях свободного рынка рабочей силы. Противную же точку зрения меньшевиков он объявляет "запоздалым перепевом старых либеральных мелодий".

IX съезд РКП(б), проходивший в марте-апреле 1920 года, принимал решения совершенно в духе Троцкого. В постановлении съезда "Об очередных задачах хозяйственного строительства" речь шла о "массовых мобилизациях по трудовой повинности", об "использовании воинских частей для трудовых задач". Уклонение от трудовой повинности, соответственно, предписывалось карать по законам военного времени, не без террористического устрашения. Вот как это было сформулировано в постановлении съезда, в разделе "Трудовое дезертирство": "Ввиду того, что значительная часть рабочих в поисках лучших условий продовольствия, а нередко и в целях спекуляции, самовольно покидает предприятия, переезжает с места на место, чем наносит дальнейшие удары производству и ухудшает общее положение рабочего класса, съезд одну из насущных задач Советской власти и профессиональных организаций видит в планомерной, систематической, настойчивой, суровой борьбе с трудовым дезертирством, в частности, путем публикования штрафных дезертирских списков, создания из дезертиров штрафных рабочих команд и, наконец, заключения их в концентрационный лагерь". КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. Изд-е 7-е. Ч. II. М.: Гос. изд-во полит. лит-ры, 1954. С. 488. Трагическим парадоксом "рабоче-крестьянской" власти стало то обстоятельство, что по завершении гражданской войны количество заключенных в концентрационных и трудовых лагерях советской России не уменьшалось, а возрастало, причем большинство заключенных составляли как раз не "буржуи", а рабочие и крестьяне. Косвенно это подтверждал сам Дзержинский. См.: Докладная записка Ф.Э. Дзержинского в Политбюро ЦК РКП(б) о борьбе с хозяйственными и должностными преступлениями (декабрь 1923) // Исторический Архив. № 1, 1958. С. 22.

Еще раз подчеркнем: милитаризацию Троцкий считал не вынужденной мерой, а существенным элементом социалистической организации труда. "Если плановое хозяйство немыслимо без трудовой повинности, - пишет он с замечательной откровенностью, - то эта последняя не осуществима без устранения фикции свободы труда, без замены ее принципом обязательности, который дополняется реальностью принуждения". Троцкий Л.Д. Терроризм и коммунизм. Берлин: Ладыжников, 1919. , с. 133. Причем это отрицание "фикции свободного труда" Троцкий распространяет на весь переходный период от капитализма к социализму, так что оказывается совершенно непонятным, откуда же в самом социализме возьмется потом нефиктивный "свободный труд"? Было бы, однако, наивным или нечестным - представлять дело таким образом, будто злобный "демон революции" извращает здесь идеи Маркса и Ленина, превращая светлый коммунистический идеал в мрачную казарму. Во-первых, Троцкий не был сторонником грубого военного коммунизма, как это иногда представляется. Так, он считал, что заработная плата должна быть приведена в максимально точное соответствие с производительностью индивидуального труда. Впрочем, это нисколько не колебало его веру в превосходство социалистической централизации над капиталистическим рынком. Отсюда и убеждение Троцкого в том, что "репрессия для достижения хозяйственных целей есть необходимое орудие социалистической диктатуры". Там же, с. 137. Во-вторых, не только Троцкий, но все классики марксизма-ленинизма весьма смутно представляли себе экономическое устройство общества после победы пролетарской революции. Одни могут увидеть в этом добродетель интеллектуальной честности и отклонение утопических схем. Другие - политический авантюризм, когда вооруженная столь абстрактной программой партия приходит к реальной власти и начинает с ходу "строить социализм". Третьи усматривают в этой абстрактности неизбежный трагизм любой революционной партии, которая вынуждается логикой социального кризиса брать власть, хотя действовать по старым схемам уже невозможно. Любая революция обречена в этом смысле на импровизации; это - игровой поиск альтернатив по ходу исторического действия, а не исполнение заранее написанной пьесы - в тиши кабинета, без крови и грязи. Как бы то ни было, в "Манифесте Коммунистической Партии" мы тоже читаем о "деспотическом вмешательстве в право собственности и в буржуазные производственные отношения", о всеобщей трудовой повинности и даже об "учреждении промышленных армий, в особенности для земледелия". И при этом также остается неясным, как от этой милитаризации труда можно перейти потом к "ассоциации, в которой свободное развитие каждого является условием свободного развития всех". Маркс К., Энгельс Ф. Манифест Коммунистической Партии // К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., Т. 4. С. 447. Представления Ленина об организации социалистической экономики также были весьма абстрактны в период сразу после октября 1917-го. Взяв в руки политическую власть и "экспроприировав экспроприаторов", большевики - посреди революционного хаоса - обращаются к народу с экономической программой, звучащей ныне как цитата из дадаистского манифеста (хотя на самом деле как раз дадаисты цитировали русскую революцию): "Рабочие и крестьяне, трудящиеся и эксплуатируемые! Земля, банки, фабрики, заводы перешли в собственность всего народа! Беритесь сами за учет и контроль производства и распределения продуктов - в этом и только в этом путь к победе социализма…!". Ленин В.И. Как организовать соревнование // В.И. Ленин. Полное собр. соч. Т. 35. с. 200. Курсив Ленина - С.П.

Конечно, приведенный призыв - в силу известных особенностей человеческой природы, - долгосрочного действия не имел, и правительству ничего не оставалось, как употребить в дело "карающий меч революции". Однако заметим, что даже этот призыв не был бессмысленным. Какой бы беспомощной ни казалась новая власть, она воспринималась рабочей массой как своя. Другое дело, что этого морально-политического кредита, выданного большевистской партии на момент октябрьского вооруженного восстания, не могло хватить надолго; и главное, революционный идеализм не мог заменить собою материальной логики социальной жизни. В упомянутой выше ленинской статье "Как организовать соревнование?" обнаруживается плохо прикрытое страстной риторикой кричащее противоречие: "освобожденные от капиталистического гнета" рабочие бегут от работы как от чумы, а коммунистическая власть пребывает от этого в бессильной ярости. Отсюда - ленинское согласие с революционным террором против "паразитирующих элементов". Пусть, - пишет он, - "в одном месте посадят в тюрьму десяток богачей, дюжину жуликов, полдюжины рабочих, отлынивающих от работы (так же хулигански, как отлынивают от работы многие наборщики в Питере, особенно в партийных типографиях). В другом - поставят их чистить сортиры. В третьем - снабдят их, по отбытии карцера, желтыми билетами, чтобы весь народ, до их исправления, надзирал над ними, как за вредными людьми. В четвертом - расстреляют на месте одного из десяти, виновных в тунеядстве…". Ленин В.И. Как организовать соревнование?// В.И. Ленин. Полное собр. соч. Т. 35.

с. 204.

По этому поводу Каутский с горькой иронией замечает: "Отчаянно искали они [большевики - С.П.] средства привить массам коммунистическую мораль. И ничего ясного отыскать не смогли они, марксисты, отважные революционеры, новаторы, как только жалкую увертку старого общества, с помощью которой оно пытается смыть с себя свои собственные грехи: трибунал, каторга, казнь. То есть террор". (Каутский, с. 180). Политика большевизма, по словам Каутского, не только не возвысила пролетариат над всеми классами российского общества, но, наоборот, морально и политически его развратила и унизила. За этим стоит двоякого рода террор. Во-первых, террор против имущих классов в форме "экспроприации экспроприаторов", оторванной от создания новой организации хозяйства. Оторванная же от этой связи, - подчеркивает Каутский, - "экспроприация со средств производства перекинулась на средства продовольствия. Отсюда - к бандитизму, идеализированному в образе Стеньки Разина, всего лишь один шаг". Каутский К. Терроризм и коммунизм. Берлин: Ладыжников, 1919 с. 179. Во-вторых, речь идет у Каутского о терроре большевиков против "паразитирующих элементов", среди которых прежде всего оказались сами рабочие, лишенные экономических стимулов к труду. Уклонение от работы и спекуляция среди рабочих, коррумпированность советских чиновников и пр. - во всем этом Каутский усматривает следствия того "социализма казармы", который большевики ввели вместо разрушенных буржуазных институтов. И подобно якобинцам, большевики вынуждены были объявить террор неизбежным следствиям их собственных методов управления. Этот террор есть "отчаянная попытка устранить их результаты", - подчеркивает Каутский. Там же, с. 204. Уже в 1919 году он называет возрождение тотального бюрократизма и примитивного капитализма неизбежным дополнением казарменного коммунизма большевиков.

Резюмируя критику большевизма со стороны Р. Люксембург и К. Каутского, можно выделить, по крайней мере, два момента в большевизме, которые объективно способствовали раскручиванию спирали политического террора:

Во-первых, морально-правовой нигилизм большевиков. Он выразился прежде всего в понятии диктатуры пролетариата как власти "не связанной никакими законами". Ленин В.И. Пролетарская революция и ренегат Каутский // В.И. Ленин. Полное собр. соч. Т. 37. С. 245. Тем самым ленинизм отвергал не только формальное (буржуазное) право, но и традиционную (христианскую) мораль. На съезде коммунистической молодежи Ленин определял коммунистическую нравственность в духе нечаевского революционного прагматизма: как "то, что служит разрушению старого эксплуататорского общества". Ленин В.И. Задачи союзов молодежи // В.И. Ленин. Полное собр. соч. Т. 41. С. 311. Н. Бердяев усматривал в большевистской трактовке морали и права выражение нигилизма как специфически русского явления. Под ним он понимал мировоззрение, в котором "греховными почитались государство, право, традиционная мораль, ибо они оправдывали порабощение человека и народа". Бердяев Н. Истоки и смысл русского коммунизма. М.: «Наука», 1990. с. 39. Такой нигилизм Бердяев называл "извращенной формой аскетического православия". Там же, с. 128.

Во-вторых, общий милитаризм большевистской идеологии и практики. По Ленину, диктатура пролетариата есть прежде всего война, причем "гораздо более жестокая, более продолжительная и упорная, чем любая из бывших когда бы то ни было войн". Ленин В.И. Доклад о новой экономической политике на VII Московской губпартконференции // В.И. Ленин. Полное собр. соч.Т. 44. с. 211. Условием победы в такой войне Ленин считал "безусловную централизацию и строжайшую дисциплину пролетариата", но прежде всего - коммунистической партии. Ленин В.И. Детская болезнь «левизны» в коммунизме. // В.И. Ленин. Полное собр. соч. Т. 41. , с. 6 Милитаризация охватывала в большевизме все сферы общества, в том числе область трудовых, экономических отношений. Практика трудовых мобилизаций неизбежно предполагала репрессии против "паразитирующих элементов". А террор против политических (внутренних и внешних) "врагов народа" задумывался всерьез и надолго. Даже новая экономическая политика, означавшая контролируемое допущение капиталистического рынка, представлялась Лениным в военных терминах: как временное "отступление", за которым должна последовать "перегруппировка сил" и новое "наступление" на капитал. Ленин В.И. Доклад о новой экономической политике на VII Московской губпартконференции // В.И. Ленин. Полное собр. соч.Т. 44. С. 195 и далее.

В современных оценках "красного террора" важно сохранять как историческую дистанцию, так и исторический контекст. И здесь меньше всего уместна бестиализация большевиков и сакрализация их политических противников. При всей последующей узурпации сталинизмом наследия русской революции 1917 года, эта революция действительно осуществила социальное передвижение власти: от охваченного кризисом правящего класса России в сторону плебейской, рабоче-крестьянской массы. Россия пережила тотальную катастрофу, причем революционную катастрофу, вполне сравнимую с французским феноменом конца 18 века. Не будем забывать, что в годы гражданской войны в большевистскую партию вступали десятки тысяч людей, так что к началу 1920 года РКП (б) насчитывала больше полмиллиона человек. Но были еще сотни тысяч, которые рассматривали советы как свою власть, и если бы это было не так, то большевики никогда бы не смогли удержаться у власти никакими средствами террора.

Спор между западными и русскими социалистами о месте террора в революционной борьбе не является чисто историческим сюжетом. Он спроецирован в современность и будущее России. Нигилизм - это не только наследие коммунизма, но и реальность постсоветских реформ. Российская "демократическая революция" 90-ых прошла под лозунгами "возврата в цивилизацию", но одним из главных ее героев стал бандит. Тем самым - по иронии национальной судьбы - по-новому реализовался призыв С. Нечаева: "Соединимся с лихим разбойничьим миром, этим истинным и единственным революционером в России!". Нечаев С. Катехизис революционера // История терроризма в России в документах, биографиях, исследованиях. (О.В. Будницкий - состав.). Ростов-на-Дону: «Феникс», 1996. с. 54.

Но не только нигилизм продолжает довлеть над отечественной политической культурой. Никуда не делся из нее и милитаристский дух партийного строительства. А другой дух у нас как-то с трудом приживается. Когда в 90-ых годах политологи обращались к анализу российской системы политических партий, они с досадой констатировали: названий партий - больше сотни, а реальная партийная организация - одна, и называется она "Коммунистическая Партия Российской Федерации". За этим, почти курьезным фактом, тоже стоит поучительная история организационных споров внутри и вокруг русского большевизма.

Впрочем, сегодня у нас не модно обращаться к истории отечественного революционного движения. Но демон политики стар, и у него долгая память. И чтобы не стать ее жертвой, нам надо не только засыпать старые окопы идейных сражений; надо уменьшать и новые пропасти классовых различий. Ибо они рождают в нашем обществе все что угодно, только не умиротворенную историческую память.

Литература

1. Бердяев Н. Истоки и смысл русского коммунизма. М.: "Наука", 1990.

2. Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма // М. Вебер. Избранные произведения. М.: "Прогресс", 1990.

3. Воронцов А.В., Ходячий Ф.З. Ленин о терроре. Взгляд из настоящего // Отечественные записки (Приложение к газете "Советская Россия"). 21 апреля 2005. Выпуск № 63.

4. Гегель Г.В.Ф. Энциклопедия философских наук. Т. 1. Наука логики. М.: "Мысль", 1974

5. Дзержинский Ф.Э. Докладная записка в ЦКК РКП (б) об основных принципах карательной политики. 17 февраля 1924 // Исторический архив. 1958, № 1.

6. Докладная записка Ф.Э. Дзержинского в Политбюро ЦК РКП(б) о борьбе с хозяйственными и должностными преступлениями (декабрь 1923) // Исторический Архив. № 1, 1958.

7. История терроризма в России в документах, биографиях, исследованиях. (О.В. Будницкий - состав.). Ростов-на-Дону: "Феникс", 1996.

8. Каутский К. Демократия и диктатура. Харьков, 1918.

9. Каутский К. Терроризм и коммунизм. Берлин: Ладыжников, 1919. с. 179.

10. Конституция (Основной Закон) Союза Советских Социалистических Республик. М.: Юрид. лит., 1980.

11. КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. Изд-е 7-е. Ч. II. М.: Гос. изд-во полит. лит-ры, 1954.

12. Ленин В.И. В боевой комитет при Санкт-Петербургском комитете // В.И. Ленин. Полное собр. соч. Т. 11. С. 336-338.

13. Ленин В.И. Детская болезнь "левизны" в коммунизме. // В.И. Ленин. Полное собр. соч. Т. 41.

14. Ленин В.И. Доклад о новой экономической политике на VII Московской губпартконференции // В.И. Ленин. Полное собр. соч.Т. 44.

15. Ленин В.И. Дополнения к проекту вводного закона к уголовному кодексу РСФСР и письма Д.И.Курскому // В.И. Ленин. Полное собр. соч. Т. 45.

16. Ленин В.И. Государство и революция // В.И. Ленин. Полное собр. соч. Т. 33.

17. Ленин В.И. Задачи союзов молодежи // В.И. Ленин. Полное собр. соч. Т. 41.

18. Ленин В.И. Заключительная речь при закрытии Первого конгресса Коммунистического Интернационала 6 марта 1919. Т. 37.

19. Ленин В.И. Как организовать соревнование? // В.И. Ленин. Полное собр. соч. Т. 35.

20. Ленин В.И. Кризис назрел // В.И. Ленин. Полное собр. соч. Т. 34.

21. Ленин В.И. Марксизм и восстание // В.И. Ленин. Полное собр. соч. Т. 34.

22. Ленин В.И. О брошюре Юниуса // В.И. Ленин. Полное собр. соч., Т. 30.

23. Ленин В.И. О "демократии" и диктатуре // В.И. Ленин. Полное собр. соч. Т. 37.

24. Ленин В.И. О продовольственном налоге // В.И. Ленин. Полное собр. соч. Т. 43.

25. Ленин В.И. О чистке в партии // В.И. Ленин. Полное собр. соч., Т. 44.

26. Ленин В.И. Письмо к товарищам // В.И. Ленин. Полное собр. соч. Т. 34.

27. Ленин В.И. Письмо к членам ЦК // В.И. Ленин. Полное собр. соч. Т. 34.

28. Ленин В.И. Пролетарская революция и ренегат Каутский // В.И. Ленин. Полное собр. соч. Т. 37.

29. Ленин В.И. С чего начать? // В.И. Ленин. Полное собр. соч. Т. 5.

30. Ленин В.И. Что делать // Ленин В.И. Полное собр. соч. Т. 6.

31. Ленин В.И. Что такое "друзья народа" и как они воюют против социал-демократов // В.И. Ленин. Полное собр. соч. Т. 1.

32. Ленин В.И. Шаг вперед, два шага назад // В.И. Ленин. Полное собр. соч. Т. 8.

33. Ленин В.И. Шаг вперед, два шага назад. Ответ Н. Ленина Розе Люксембург // Ленин. ПСС. Т. 9.

34. Лукач Д. Демократическая альтернатива сталинизму // Коммунист. 1990. № 13.

35. Лукач Г. История и классовое сознание. М., 2003.

36. Люксембург Р. Всеобщая стачка и немецкая социал-демократия. Петроград, 1919.

37. Люксембург Р. Организационные вопросы русской социал-демократии. Минск, 1932. с. 12.

38. Люксембург Р. Рукопись о русской революции // Р. Люксембург. О социализме и русской революции. М.: Политиздат. 1991.

39. Маргиналы в социуме. Маргиналы как социум. Сибирь (1920-1930-е годы). Новосибирск: Сибирский хронограф, 2004.

40. Маркс К., Энгельс Ф. Манифест Коммунистической Партии // К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., Т. 4.

41. Мельгунов С.П. Красный террор в России. 1918-1923. М., 1990.

42. Морозов Н.А. Значение политических убийств. Листок `Земли и воли'. № 2-3, 22 марта 1879 г. // История терроризма в России в документах, биографиях, исследованиях. (О.В. Будницкий - состав.). Ростов-на-Дону: "Феникс", 1996.

43. Нечаев С. Катехизис революционера // История терроризма в России в документах, биографиях, исследованиях. (О.В. Будницкий - состав.). Ростов-на-Дону: "Феникс", 1996.

44. Плеханов Г.В. Наши разногласия // Г.В. Плеханов. Избранные философские произведения. В 5-ти тт. Т. 1. М.: Гос. изд-во пол. лит-ры, 1956.

45. Плеханов Г.В. Программа социал-демократической группы "Освобождения труда" (1883) // Г.В. Плеханов. Избранные философские произведения. В 5-ти тт. Т. 1. М.: Гос. изд-во пол. лит-ры, 1956.

46. Речь А.И. Желябова на процессе по делу об убийстве императора Александра II // История терроризма в России в документах, биографиях, исследованиях. (О.В. Будницкий - состав.). Ростов-на-Дону: "Феникс", 1996.

47. Ткачев П.Н. Терроризм как единственное средство нравственного и общественного возрождения России // История терроризма в России в документах, биографиях, исследованиях. (О.В. Будницкий - состав.). Ростов-на-Дону: "Феникс", 1996.

48. Троцкий Л.Д. Терроризм и коммунизм. Берлин: Ладыжников, 1919.

49. Троцкий Л.Д. Уроки Октября. СПб.: Лениздат, 1991. с. 109-110.

50. Чернов В.М. Террористический элемент в нашей программе // История терроризма в России в документах, биографиях, исследованиях. (О.В. Будницкий - состав.). Ростов-на-Дону: "Феникс", 1996.

Размещено на Allbest.ru