Актуальные аспекты теоретико-методологического анализа российской демократии

Актуальные аспекты теоретико-методологического анализа российской демократии

Актуальность исследований теоретико-методологических оснований демократии вызвана не только, и не столько всеобщим признанием того, что современное человечество живет в эпоху демократии. Отнюдь, нет. Все намного сложнее. Демократия в своей эволюции демонстрирует разрывы равномерного поступательного развития. Последнюю четверть XX в. исследователи характеризовали периодом триумфального шествия демократии по всему миру. По подсчетам Дома Свободы, из 191 существовавших в 1998 г. стран 117, или 61,3%, обладали процедурным минимумом демократии [16, р. 124-125]. В демократию трансформировались в общей сложности 89 автократий. Многими экспертами и «оранжевые революции» интерпретировались как свидетельство очередного наступления либеральной парадигмы политического развития и западных образцов демократического устройства (см.: [11, с. 4]). Чуть ранее, в 80-е гг. ХХ века, было заявлено о либеральном «конце истории», т.е будто у либеральной демократии и капитализма не осталось какой-либо альтернативы (см.: [12]). На этом фоне одновременно внутри самого политического процесса появилось немало признаков того, что третья волна демократизации становится скорее не триумфом политического либерализма, а историей успеха «дефектного» варианта нелиберальной демократии (см.: [9]) как системы господства, где доступ к власти регулируется выборами, но отсутствуют прочные гарантии базовых политических и гражданских прав и свобод, а «горизонтальный властный контроль и эффективность демократически легитимной власти серьезно ограничены». В системе международных отношений в свою очередь сложилась ситуация, «когда демократия в рамках глобальной демократической революции становится универсальным мотивом для ликвидации суверенитетов», а «монополия на демократический дискурс [c. 37] находится в том месте, откуда нам могут не дать самостоятельно решать вопрос о власти» (см.: [13, с. 26]).

Логика и смыслы современного политического процесса в России делают очевидным обостренность мировоззренческих и политических проблем, противоречий и трудностей укоренения демократии в России. Не столь очевидными при этом являются содержание и направление реальной политики построения такой модели демократии, которая бы стала основанием суверенитета страны, и где самые жизненные вопросы, а не только вопрос о смене власти, решались бы при участии и согласии большинства граждан.

Идеологические и доктринальные смыслы отношений к демократии в стране в какой-то степени риторически и частично в политике выражены в следующих терминах: «Россия… сделала для себя выбор в пользу демократии - и не для того, чтобы быть приятной для кого бы то ни было, а для себя самой, для нашей страны, для наших граждан. Основополагающие принципы демократии, институты демократии должны быть адаптированы к реалиям сегодняшней российской жизни, к нашим традициям и к истории. И это мы сделаем сами» (см.: [20]).

Особенности развития демократии и процесса демократизации в обозначенной рефлексии декларируются не только высшей властью, но и научным, и экспертно-аналитическим сообществом. При всей противоречивости и условности трактовок этого процесса очевидна потребность и возможность его обновленного теоретического осмысления. Не только практически-политическое значение, но и академическое приобретает, во-первых, проблема конкретной (пространственно-временной) ре-(де-)интерпретации содержания «идеальной», исходной формулы демократии, как власти народа (of the people), власти, осуществляемой народом (by the people), власти для народа (for the people); во-вторых, разработка «позитивного» смысла теории демократического пути России; в-третьих, концептуализация политического и общественного движения укоренения и адаптивной легитимации не формальной, а объемно-содержательной демократии. Как отмечают М.Н. Грачев и А.С. Мадатов: «…Наряду с изменением характера демократии сохраняются какие-то общие сущностные черты, которые позволяют данный общественно-политический строй обозначить именно термином «демократия», а не каким-либо иным. Другое дело, что в различные исторические эпохи в разных странах, во-первых, на практике меняется содержание этих сущностных характеристик, и, во-вторых, в теории само понятие «демократия» дополняется новыми характеристиками, что влечет за собой изменение его объема и содержания» [5, с. 5]. Необходимо теоретическое обоснование предпосылок, условий, возможностей и вариативности эволюционной замены устаревших и изживших себя политических институтов и процессов на новые, реально демократические и эффективные в условиях транзита страны к национальной форме демократии.

Ни в теоретическом, ни в политико-практическом аспекте не снята проблема, кто осуществляет власть в обществе, которое позиционирует себя как демократическое: либо весь народ (что утопично по определению), либо подавляющее большинство народа, либо его абсолютное большинство, либо относительное большинство, либо просто многие люди (см.: [7, c. 9; 17]). [c. 38] Неразрешенность этого вопроса по сей день актуализирует в очередной раз проблемы понимания характера демократии. Однажды они ставились в очень жесткой форме представителями отвергнутой историей идеологии и революционной практики в следующих терминах: «Говорить о чистой демократии вообще, о равенстве, о свободе, о всенародности, когда рабочие и все трудящиеся голодают, раздеты, разорены, измучены…, а капиталисты и спекулянты продолжают владеть своей награбленной «собственностью» и «готовым» аппаратом государственной власти - это значит издеваться над трудящимися и эксплуатируемыми» (цит. по: [1, с. 192]. Когда буржуазную демократическую республику олицетворяли с «общенародной властью, или демократией вообще, или «чистой демократией», то подобные утверждения называли вынужденно лицемерными и фальшивыми. Как быть с оценкой характера демократии в Российской Федерации, которая для одних - демократическое государство, где понятие «демократия» (народовластие) означает правление (волю) большинства и единственным источником власти признается народ, для других - «номенклатурно-олигархический» политический режим, для третьих - «политическая система нынешней России амбивалентна и представляет собой странный антиномичный симбиоз демократии и авторитаризма, ограничивающий возможности демократического развития и затрудняющий политическое самоопределение страны»?

Применительно к проблеме разработки «позитивного» смысла теории демократического развития России есть немало оснований солидаризироваться со следующим тезисом С.Г. Галагановой, А.М. Ушкова и М.А. Фроловой: «Как только мы уходим от вопроса «негативного» определения демократии (освобождение от…) и приступаем к позитивному ее смыслу (демократия для…), становится очевидным, что политика - это правила игры, в основу которых положены ценностные ориентации. А значит деидеологизация политической сферы - не более чем удобный для кого-то (для тех, кто не хочет ясности в определении перспектив) политический миф» (см.: [4, c. 9]). Кроме того, эта проблема, на наш взгляд, должна трактоваться несколько иначе, намного объемнее и практически продуктивнее, чем то, что представляется как «новая, вторая волна демократии» для России (cм.: [10, с. 5-81]).

Одна из возможных исследовательских моделей и гипотетически очерченный круг позиций актуализации проблематики демократии, на наш взгляд, сужают ее до возможно одной, но наиболее остроактуальной в контексте современной политической повестки дня проблемы, которую можно сформулировать в таких терминах, как теоретико-методологические основания демократии в России. Сужение исследовательской проблемы, тем не менее, не упрощает содержания и характера ее дискуссионности, как следствия противоречивости, нестабильности, ущербности и даже парадоксальности демократического процесса в современной России.

Вопрос об отношении к демократии как к политическому режиму создания и поддержания социальноответственного и ориентированного преимущественно на всестороннюю сбалансированность амбиполярных социальных ценностей механизма управления страной выдвигается, таким образом, в повестку исследовательских задач, в самой постановке которых, как видно, заложена иная в [c. 39] сравнении с неоконсервативной, неолиберальной и либертарианской идеями парадигмальная конструкция отождествления общества и государства, общества и рыночной экономики, гражданина и государства. Принципиальное методологическое значение в структуре отношения к демократии и понимания демократии приобретают следующие вопросы: «Какие права имеют люди (если вообще имеют)? Какое государственное устройство (если государство вообще должно существовать) будет наилучшим образом защищать эти права? Какие полномочия должно иметь правительство? Какие требования друг к другу могут выдвигать отдельные люди, используя механизмы государства?» Ведь для либертарианства главный политический вопрос - это вопрос отношений отдельного человека с государством. В гражданском обществе, в соответствии с этой логикой, решения, касающиеся вашей жизни принимаете вы сами, в политическом - эти решения принимают за вас.

Ключевым вопросом в области теоретического знания является необходимость адекватной для обновленной России интерпретации смысла, сущности и критериев демократии. Политическая наука, с одной стороны, установила для себя вероятность непреложности и относительности теоретического знания в понимании демократии. В абстрактном смысле понятие демократии более чем расплывчато. С другой стороны, есть конкретное измерение этого феномена в контексте данного исторического времени и данных политических задач. Принципиальное значение имеет применение понятия «демократия» не для обозначения формального набора демократических институтов, а в его первичном, исходном значении этого слова. Именно во втором аспекте наиболее актуально и необходимо уточнить смысл демократии как реальной изменчивой данности с позиций дихотомии рациональности - нерациональности политики в привязке к пространству, времени и традициям. Отметим, что рациональность в политике может пониматься двояко: как точный расчет адекватных средств для заданных целей, методическое достижение планируемых результатов, и как конформность, наилучшая адаптированность к обстоятельствам, восприятие деятельности под углом зрения status quo (существующее положение). При этом «…рациональность ограниченна и появляется лишь при определенных условиях. Более того: само общество, в конечном счете, базируется не на рассудочном или рациональном соглашении, а на нерациональном основании» (cм.: [8, c. 403-404]).

Насколько важно следить за изменчивостью содержания понятия «демократия» хорошо видно из современных его интерпретаций. Так, квинтэссенция основного смысла демократии относительно современного его актуального звучания выражена в формуле «демократического суверенитета». В терминах А. Чадаева для современного режима правления В.В. Путина первостепенной задачей является «создание такой системы, в рамках которой русский народ сам сможет решать вопрос о власти. Решение этого вопроса может и не включать в себя сменяемость власти любой ценой каждые четыре года или ротацию партий у власти и в оппозиции. Но принципиально важно, чтобы в решении участвовало и согласилось с его результатом большинство граждан. И воля этого большинства была бы главным и единственным основанием политического режима, [c. 40] безотносительно любой внешней легитимации, прохождения тестов на «соответствие стандартам» и т. п.» [13, c. 27].

Исследователи и политики описывают сегодня понятия «демократия» и «демократизация» целым рядом противоречивых определений, причем употребляемых в различных значениях. Статус этих понятий применительно к политическому процессу в современной России остается весьма неопределенным даже среди интеллектуальных и политических приверженцев демократии. Тем самым ограничивается возможность использовать понятийно-категориальный ряд, относящийся к демократии и демократизации, как для продуктивной защиты идей демократизации, так и для критического исследования дисфункций современного политического режима в России. К тому же, естественно, что в условиях циклического снижения демократических ценностей и их привлекательности в ряде регионов мира, их частичной девальвации в России стала набирать силу политико-философская интерпретация демократии как идеологии и практики, имеющих смысл лишь по отношению к прошлому, но потерявших актуальность и соответствие реалиям в современном многосложном мире.

Адекватная реакция на подобные вызовы, на наш взгляд, все же позволяет политической теории отстоять актуальность и политическую ценность содержательно измененного понятия демократии как результата, а не только процесса, найти возможности ее дальнейшего развития через реинтерпретацию категориально-понятийного аппарата, продемонстрировать современность исходной мыслеконструкции демократии и применимость ее нормативно-критического инструментария, в частности, к такому типу общества, как российское.

При таком парадигмальном подходе меняется вектор, логика и акцентуации научно-теоретических изысканий проблем демократии. Применительно к современности и ближайшему будущему перед теорией, в этой связи, стоит задача концентрации усилий, на наш взгляд, по трем принципиальным направлениям: 1) признание узости теории в противопоставлении «идентитарной» демократии и конкурентной демократии (см.: [14, c. 38-45; 15, s. 2]); 2) осмысление демократии как политического транзита, содержанием которого является освобождение от «социалистической демократии» и свобода политического выбора между различными версиями демократии, с одной стороны, и между демократией, как таковой, и недемократией вообще, с другой (это необходимый, но недостаточный минимум демократии); 3) осмысление целей, принципов демократии, путей и способов превращения их в институциональные и процессуальные стратегические практики в конкретных странах, в частности, в России, при обязательном учете за каждой страной, каждым обществом их специфики и уникальности. Аргументированными в этом аспекте представляются суждения известного латиноамериканского экономиста, основателя Института свободы и демократии Эрнандо де Сото: «Запад демонстрирует весьма перспективный путь развития. Это, разумеется, не означает необходимости копировать все, что он предлагает - хотя бы потому, что каждая западная страна также по-своему уникальна, причем не меньше, чем, например, Россия. Швейцария управляется одновременно семью президентами, называемыми Федеральным советом. Англичане избирают свое правительство совершенно иным образом, чем японцы. Законы в Японии утверждаются иначе, [c. 41] чем в Великобритании. И все это зримо контрастирует с тем, как американцы избирают своего президента - сначала во Флориде, а затем в Верховном суде. Поэтому нужно иметь в виду: так же как и мы, не западные люди, уникальны, так уникальны и они. Не существует какого-то единого для всех «западного» пути развития. Есть лишь ряд общих принципов, представляющихся мне верными» (см.: [19]).

Под таким углом зрения Россия предстает как единственная страна в мире, которая имела в своей истории цельный и завершенный цикл «практопии» пролетарско-крестьянской («партийно-номенклатурной», или «социалистической») демократии в противовес либеральной («буржуазной») демократии на Западе. Печальный и трагический итог этой, возможно опередившей свое время, версии демократии - известен. Вот почему в содержательном аспекте в этой связи для России нет более актуального значения, чем самостоятельная выработка и освоение как первичных (дух демократии, политико-экономическая свобода личности, правовое государство, максимально полного учета политической системой как плюрализма интересов и мнений, существующих в этой системе, так и самой системы в целом), так и вторичных (парламентский строй, полипартийность, независимость судов и средств массовой информации, всеобщее, равное, прямое, тайное избирательное право и т. д.) признаков демократии, не упуская из виду их различия. Своеобразие России делает не менее, если не более, актуальным также поиск решений, обеспечивающих сочетаемость традиционных для России авторитаризма власти, авторитарного правителя, вольности, с одной стороны, и нетрадиционной здесь демократии, - с другой, как разновеликих по своему содержанию и ресурсам принципов. Актуально теоретически найти ответ на вопрос - возможна ли гармонизация этих принципов на переходный период, пока демократия не приобретет устойчивых и невозвратных свойств?

В методологическом плане принципиальное для политического курса страны и актуальное для теории и политической науки значение имеет исследование не только факторов, определяющих неизбежность демократии в России. Это трудно выполнимая задача. Аксиоматично, что между возможностью и неизбежностью простирается целая полоса политического выбора, периода обостренной борьбы вокруг альтернатив и национальной политики в целом, и вокруг различных путей продвижения демократии. Отсюда перед политической теорией стоит задача - выявить факторы риска, обстоятельства, при которых возможно развертывание политического процесса по демократическому сценарию (см.: [3, c. 626]).

Демократия и процесс демократизации, отношение к идеологии демократизации в течение последних 15-20 лет в России являются полем острейших столкновений традиционализма и модернизма, политических партий, общественных и социальных движений, этнонациональной и этнорелигиозной конфронтации. Демократия стала разменной монетой не только в международных отношениях, но и в жесткой конкуренции на национальном уровне между номенклатурно-олигархическими группировками. Сплошь и рядом в оценках демократии и результатов демократизации звучат голоса либо ее огульного отрицания, либо призывы, зовущие к ней, к сожалению, не лишенные утопичности. В политическом плане характер этой борьбы и противостояния [c. 42] отчетливо заметны в посланиях, декларациях, заявлениях, политических акциях, с одной стороны, исходящих от Президента РФ, партии «Единая Россия» и ряда других политических партий, некоторых политических функционеров, с другой - от правого спектра политических партий и движений. Кажется, что российское общество реально располагает широкой политической и интеллектуальной базой для демократии. И те, и другие широко пользуются политической риторикой в пользу демократии. Тем не менее, каждая политическая сила видит по-своему движение к упрочению демократии, расширению её экономической и социальной базы и по-своему использует демократический инструментарий и ее ценности в своих политических амбициях и интересах. Политически вредными и опасными атрибутами таких политических демаршей стали спекулятивность и декларативность по отношению к демократической процессуальности и поведению, которые по ряду причин порождают своих антиподов - не просто авторитаризм и авторитарных правителей в центре, в регионах и на местах, а в целом - номенклатурно-олигархический режим, по природе своей не способный к историческому творчеству. Псевдодемократизм стал почти модой в политической деятельности не только псевдодемократов. Мода на политическую демократическую мимикрию и антикультуру перерастает в устойчивое политическое поведение, становится смыслом и содержанием политики, а в действительности политиканства: «Адаптация правящим номенклатурно-олигархическим режимом демократических институтов и порядков, названная обслуживающими этот режим политическими аналитиками «управляемой демократией», осуществляется за счет практической реализации основных угроз, которые изначально несет в себе сама демократия как политическая система. Это - огосударствление политических партий и административное манипулирование избирательным механизмом» [10, с. 45-46]. Подобные и другие декоративные и имитационные под демократию явления в политической жизни отчетливо заметны, но недостаточно объяснены и исследованы.

Столь же недостаточно внимания уделяется изучению и осмыслению сущностных и функциональных идентичностей и различий в отношении к демократии существенных парных дихотомий: 1) демократического движения низов - политической элиты; 2) политических и общественных лидеров демократического духа - лидеров консервативного и авторитарного стиля в политике в период с 1989 по 1992 гг.; 3) демократов сугубо оппортунистического либерализма - демократов умеренных и твердых (1992-1999 гг.); 4) полуавторитарных демократов, стоящих у власти - бывших политических функционеров, по-прежнему придерживающихся и декларирующих приверженность демократии в последующий исторический период. Политически злободневно и актуально изучение различий демократии исключительно экономического толка, лишенной социальной и нравственной ответственности, следовательно, потенциально ущербной и неэффективной, и демократии общенационального блага, социальной ориентированности и политической ответственности. За пределами достаточного, соразмерного тому, какой важности являются эти вопросы в демократической проблематике, теоретического изучения находятся различного рода корреляции между демократичностью и, например, [c. 43] инвестиционной привлекательностью, уровнем коррупции, типом лидерства высших должностных лиц.

Прискорбно, что либеральных оппонентов проводимой в стране политики занимает мысль не о темпах демократически-правовой эволюции России, а о прямо противоположном ее движении в сторону недемократического и неправового развития. Основная мысль либерального взгляда сфокусирована на доказательстве того, что в современной России происходит укрепление государства, «но - не демократического и правового, а имитационно-демократического и имитационно-правового» (см.: [2, с. 16]), которое в терминах И. Клямкина получило название «ситуативное государство». Такое государство, по его мнению, не является переходным институтом и лишено стратегического измерения, финалом его может быть только распад. Парадокс, однако, в том, как метко замечает исследователь А.Ю. Красин, что «злоключения либеральной модели демократии в России во многом объясняются ее имитационным характером» (см.: [18]).

В самых общих чертах и сегодня отношение к демократии выражено отечественными исследователями, как нам представляется, двумя взаимоисключающими мыслительными и материализованными сентенциями: во-первых, признанием или полупризнанием ее значимости, невозможности ее игнорирования даже среди самых жестких критиков и политических ниспровергателей; во-вторых, наметившимся в последние годы разочарованием в демократии как результатом общего неблагополучного социально-экономического состояния в стране и разоблачений спекулятивных действий новой волны демократов. При этом, однако, «разочарование в демократии» трактуется «в духе Р. Арона, который обозначает "разочарование в прогрессе" как усиливающееся умонастроение, а не антидемократизм» [6, c. 12]).

Таким образом, приходится констатировать, что многие, даже очень многие, фундаментальные вопросы теории и практики демократизации российского общества по-прежнему остаются недостаточно разработанными. Открытой для дискуссии и научного поиска остается исследовательская задача выявления теоретических оснований демократии в России, путей и возможностей ослабления трудностей развития демократизации.

Литература

1. Адоратский В.В. Диалектический материализм: Хрестоматия по Ленину для совпартшкол и комвузов. - М.; Л., 1931.

2. Вниз по вертикали: Первая четырехлетка Путина глазами либералов. - М., 2005.

3. Гайдар Е.Т. Долгое время, Россия в мире: очерки экономической истории. - М., 2005.

4. Галаганова С.Г., Ушков А.М., Фролова М.А. Сравнительная политология: Запад - Восток - Россия. - М.: 1994.

5. Грачев М.Н., Мадатов А.С. Демократия: методология исследования, анализ перспектив. - М.. 2004.

6. Гуревич П.С. Предисловие к русскому изданию // Эллюль Ж. Политическая иллюзия. - М., 2003. [c. 44]

7. Игрицкий Ю.И. Демократический процесс и парламентаризм в Восточной Европе // Демократизация и парламентаризм в Восточной Европе. - М.: 2003.

8. Личностно-ориентированная социология. - М., 2004.

9. Меркель В., Круассан А. Формальные и неформальные институты в дефектных демократиях. // Полис. - 2002. - № 1.

10. Нисневич Ю.А. Политика открытыми глазами. // Россия - это мы. Взгляд на перспективы социально-экономического и политического развития страны в ХХI веке. - М., 2005.

11. Семенов А.В. Политическая модернизация: теоретические модели и опыт России: Автореф. дисс. … канд. полит. наук. - М., 2005.

12. Фукуяма Ф. Конец истории и последний человек. - М., 2004.

13. Чадаев А. Путин. Его идеология. - М., 2006.

14. Что такое демократия? // Полис. - 1992. - № 3.

15. Jesse E. Was ist Demokratie? (Parlamentarische Demokratie.I) // Informationen zur pjlitiscen Bilung,- 1990 - Bd. 2., Quartak. - № 227.

16. Karatnycky A. The Decline of Illiberal Democracy // Journal of Democracy. - 1999. - Vol. 10. - № 1.

17. Sartori G. The Theory of Democracy Revisited. - New Jersey, 1987.

Интернет-ресурсы

18. Красин А.Ю. Российская демократия: коридор возможностей http://www.iamik.ru

19. http://www.inosmi.ru/issues/242.html.

20. Lenta.ru <http://lenta.ru/news/2005/02/23/meeting>