Эволюция политики США в отношении тайваньской проблемы в годы "холодной войны"

Быстро обнаружилось, что бойцы НОАК прилагают все старания для того, чтобы в результате обстрелов не было нанесено ущерба американским кораблям. Хотя американцы прекращали конвоирование гоминьдановских транспортных кораблей на границе трехмильной зоны от материка, большая их часть успешно добиралась до Цзиньмэнь и Матцу. Летчики КР демонстрировали полное превосходство над материковыми ВВС - им удалось сбить 31 МИГ, потеряв при этом всего один F-86F[75]. Блокада, по сути, была прорвана, однако это никоим образом не сказывалось на обстрелах, которые НОАК продолжала вести с прежней интенсивностью. Для оказания дополнительного давления на Пекин администрация Эйзенхауэра приняла решение разместить пусковые установки ядерных ракет на самих "прибрежных островах" По мере затягивания кризиса некоторые военные руководители США все однозначнее высказывались за нанесение ядерного удара по КНР[76].

13 сентября китайские лидеры решили отступить, было объявлено о прекращении постоянных обстрелов и проведении их только по нечетным дням. Таким образом с "прибрежных островов" снималась блокада, что устраняло потребность в американских конвоях. 30 сентября из ЦК КПК в штаб восточного военного округа КНР была направлена директива, в которой утверждалось, что "сейчас более выгодно отложить освобождение острова Цзиньмэнь от гоминьдановских войск"[77]. 6 октября напряженность была окончательно снята, руководство КНР опубликовало "Послание к тайваньским соотечественникам". Освобождение "прибрежных островов" откладывалось до времени освобождения Тайваня, когда оно должно было "придти само собой"[78].

Вместе с тем совершенно очевидно, что захват каких-либо территорий, контролируемых гоминьданом, не был в 1958 г. главной задачей руководства КНР. Парадоксальным образом, тайваньская проблема превратилась для пекинских лидеров в удобный инструмент достижения определенных политических целей. В фазе обострения, тайваньский спор позволял КНР представить себя "жертвой империализма" и таким образом завоевать дополнительные симпатии стран "третьего мира". Кроме того, обстановка "осажденной крепости" способствовала лояльности населения режиму во время проведения радикальных внутриполитических экспериментов. В "спокойной" фазе тайваньская проблема предоставляла Пекину возможность ведения диалога с крупнейшей державой - США, в ходе которого можно было требовать от Вашингтона различных уступок, что не только льстило китайскому самолюбию, но и поднимало международный престиж КНР.

Самым существенным достоинством тайваньской проблемы в глазах пекинских лидеров выглядела ее "управляемость" - в зависимости от насущных потребностей можно было либо обострить, либо разрядить обстановку в проливе. В мемуарах Н. С. Хрущев вспоминал, что Чжоу Эньлай следующим образом ответил ему на вопрос, в чем заключался смысл операции 1958 года и почему КНР отказалась от военной помощи, которую Советский Союз предлагал ей летом 1958 г. для "освобождения Тайваня": "Мы хотим, чтобы [гоминьдановский режим] оставался в радиусе досягаемости наших военных возможностей… Если бы мы заняли [прибрежные] острова, то силы Чана оказались бы от нас на таком расстоянии, что мы лишились бы возможности беспокоить его военными средствами в нужное для нас время"[79]. Таким образом, с помощью Цзиньмэнь и Матцу можно было регулировать степень напряженности в Тайваньском проливе.

В Вашингтоне многие политики осознавали это обстоятельство и продолжали убеждать Чан Кайши в необходимости отказа от "прибрежных островов". На пресс-конференции 30 сентября Дж. Даллес заявил, что в случае полного прекращения обстрелов гоминьдановским войскам следует эвакуироваться с Цзиньмэнь и Матцу на Тайвань[80]. В беседе с послом КР Джорджем Е Дж. Даллес отметил, что защищая "прибрежные острова" США поставили себя в международную изоляцию[81]. Однако как и в 1955 г., Чан Кайши не согласился с доводами американцев. Все чего Даллесу удалось добиться (и то только после специального личного визита на Тайвань), это достичь с лидером КР соглашения о сокращении гоминьдановского контингента на Цзиньмэнь и Матцу до 15 тыс. человек в обмен на обещание снабжать их новейшими типами вооружений[82].

Таким образом, главным итогом кризиса 1958 г. стала дальнейшая "консервация" тайваньской проблемы. Непосредственные участники противостояния - КНР и КР, в результате произошедших событий только укрепили свои позиции. Мао Цзэдун мог чувствовать удовлетворение от того, что ему удалось спровоцировать напряженность в отношениях между Вашингтоном и Тайбэем, достичь консолидации китайского общества перед лицом внешней угрозы. Для Чан Кайши важное значение имел факт неукоснительного выполнения США своих союзнических обязательств в отношении КР. Кроме того, в ходе кризиса 1958 г. Пекину не удалось взять под контроль ни сантиметра контролируемой гоминьданом территории, армия КР продемонстрировала свою боеспособность и гоминьдановские военные могли теперь рассчитывать на дополнительные поставки американских вооружений.

Проблема обороны "прибрежных островов" к концу 1950-х гг. окончательно превратилась в главную болевую точку тайваньской политики США. Когда в 1960 г. в ходе предвыборных дебатов кандидаты в президенты Р. Никсон и Дж. Кеннеди затрагивали тему Тайваня, они спорили именно о том, каким образом следует вести себя в отношении Цзиньмэнь и Матцу. Никсон отстаивал позицию "китайского лобби": "прибрежные острова" входят в зону жизненно важных интересов КР, а следовательно, и США; "формозская резолюция" наделяет президента чрезвычайно важными и необходимыми полномочиями, поэтому должна действовать и впредь. Что же касается Кеннеди, то соглашаясь с общим курсом предыдущей администрации на поддержку КР против КНР, он считал продолжение американского участия в защите Цзиньмэнь и Матцу нецелесообразным, утверждал что их оборона невозможна с военной точки зрения, и что "формозскую резолюцию" необходимо отменить[83].

Вместе с тем став президентом, Дж. Кеннеди предпочел воздержаться от каких-либо резких движений в тайваньской политике, в том числе и в отношении "прибрежных островов". Первое официальное заявление по Тайваню прозвучало из уст представителя новой администрации, госсекретаря Д. Раска, 6 февраля 1961 г. Была подтверждена неизменность курса, Раск отметил, что "у США имеются строгие обязательства в отношении своего союзника, правительства народа Формозы, национального правительства Китая"[84]. Не совсем традиционное упоминание "народа Формозы" отражало настроение в поддержку схемы "один Китай - один Тайвань", с конца 1950-х гг. завоевывавшее все большую популярность среди ведущих американских политиков. За превращение Тайваня в независимое государство и ликвидацию всех аномалий с международным статусом острова и представительством Китая на мировой арене еще в 1959 г. высказывались авторы так называемого "доклада Конлона", представленного комитету по иностранным делам сената[85]. По некоторым сведениям, подобный вариант казался Кеннеди в начале его президентства вполне осуществимым, и только после приобретения достаточного опыта общения с гоминьдановскими лидерами он понял, что идея создания на Тайване независимого государства для них неприемлема

Новым вызовом для сложившейся модели трехсторонних отношений США - КР - КНР к началу 1960-х гг. стало изменение расстановки сил в Генеральной ассамблее ООН, вызванное стремительным ростом числа независимых государств в результате процесса деколонизации. "Третий мир" выходил на международную арену в качестве полноценного игрока и доминирование США в Генеральной ассамблее, характерное для 1940-х - 1950-х гг., стало подвергаться сомнению. КНР и КР не остались безучастными наблюдателями этого процесса, они повели упорную борьбу за привлечение новых государств на свою сторону с помощью денег, технической помощи, продажи вооружений. К середине 1960-х гг. некоторый перевес в этом отношении имела КР: из 37 новых членов ООН 21 государство имело дипломатические отношения с Тайбэем и признавало гоминьдановский режим единственным законным правительством Китая[86]. Однако уже в 1961 г. соотношение сил в Генеральной ассамблее поставило под угрозу сохранение членства КР с помощью "резолюции о моратории", ежегодно вносимой США с начала 1950-х гг. В ООН назревал очередной кризис, связанный с вопросом о приеме Монголии в число стран-участниц этой организации. Еще в 1955 г. Чан Кайши, ощущая себя единственным хранителем традиции китайского национализма, наложил вето на прием МНР, тем самым создав повод для недовольства со стороны СССР. Оно выразилось в голосовании советского представителя против членства в ООН Японии. В 1961 г., в случае повторения гоминьдановского вето, жертвой встречного удара неизбежно должна была стать Мавритания, подавшая заявку на членство в ООН. Такой поворот событий сказался бы на позиции других африканских государств-членов ООН, сочувствовавших Мавритании. При этом, на предыдущей сессии Генеральной ассамблеи в 1960 г. голосование по "резолюции о моратории" завершилось благополучно для КР только благодаря нейтральной позиции одиннадцати африканских стран[87].

Судя по заявлениям гоминьдановских лидеров в начале 1961 г., они не собирались идти на компромисс и допускать членство Монголии в ООН. Таким образом, надвигавшийся кризис могли предотвратить только активные дипломатические усилия новой американской администрации Дж. Кеннеди. Следует отметить, что принимая решение о тех или иных шагах, вашингтонские лидеры должны были учитывать не только то, что чанкайшисты могут лишиться представительства в ООН, но и возможный выход Генеральной ассамблеи из-под американского контроля в случае распространения недовольства, спровоцированного гоминьдановским вето. Иначе говоря, принимая меры для преодоления кризиса, Дж. Кеннеди должен был позаботиться не только о тайваньских, но и непосредственно об американских интересах.

В итоге оказанного на него давления, Чан Кайши согласился не применять вето в обмен на секретные гарантии Вашингтона не допускать вступления КНР в ООН, и в случае необходимости использовать для этого полномочия США как постоянного члена Совета безопасности. Вместе с тем американским лидерам, конечно же, не хотелось доводить дело до подобного варианта и они стали искать замену устаревшему механизму "резолюции о моратории". Решение было найдено в виде "резолюции о важном вопросе", которая уже не отвергала полностью возможность включения вопроса о приеме КНР в повестку дня, но требовала для его положительного решения большинства в 2/3 голосов. Эта резолюция была принята Генеральной ассамблеей и на протяжении 1960-х гг. представительство КР в ООН сохранялось именно с помощью подобного ухищрения[88].

Итак, в новое десятилетие КР вступала, с одной стороны, ободренная твердой поддержкой США, успехами островной экономики, а с другой - с ощущением неустойчивости своих позиций из-за неуклонного роста влияния КНР. Официальная политическая линия администрации Дж. Кеннеди вроде бы не допускала возможности американо-китайского сближения, но объективные предпосылки к этому продолжали нарастать. В Вашингтоне упрямо отказывались признавать реальность советско-китайского конфликта, к чему Чан Кайши и "китайское лобби" прилагали немалые усилия. Однако озабоченность Пекина обстановкой у своих северных границ неизбежно вела к стратегическому партнерству с Соединенными Штатами. Дополнительным фактором, побуждающим США к такому сближению с начала 1960-х гг., стали сообщения спецслужб о завершении в КНР работы по созданию собственной атомной бомбы. Отказывать в признании ядерной державе, и тем самым выводить ее из-под контроля мирового сообщества, было в высшей степени неблагоразумно.

Для Чан Кайши, которому в 1962 г. исполнялось 75 лет, идея "возвращения на материк" к началу 1960-х гг. не утратила своей привлекательности, хотя он не мог не понимать, что с каждым годом надежда на успех подобной акции становится все более призрачной. В 1962 г. Чан, по-видимому, решил использовать свой последний шанс: в условиях охлаждения отношений между Пекином и Москвой, тяжелой социально-экономической обстановки на материке (несколько лет подряд на КНР попеременно обрушивались наводнения и засухи, что усугубляло тяжелые последствия "перегибов" во внутренней политике пекинского правительства) генералиссимус предпринял попытку резко усилить военное давление на КНР, рассчитывая, главным образом, на антикоммунистическое восстание измученных многолетними бедствиями китайцев.

В июне 1962 г. в официальной тайваньской прессе началась кампания антипекинской пропаганды, подразделения гоминьдановской армии стали сосредотачиваться напротив материка, возросла интенсивность диверсионных рейдов. В КНР приняли ответные меры, укрепили оборонительные рубежи в провинции Фуцзянь - но на этот раз до открытой конфронтации дело не дошло. Снова все решила позиция Вашингтона: в администрации Кеннеди вовсе не собирались поддерживать гоминьдановскую авантюру, особенно учитывая нереалистичность надежд Чана на восстание на материке. В отличие от времени двух предыдущих кризисов, в 1962 г. между США и КНР действовал Варшавский переговорный канал, по которому Кеннеди и сообщил 23 июня 1962 г. в Пекин, что он не поддержит агрессию КР против материка[89]. Острота ситуации спала, гоминьдановским генералам пришлось развести войска по казармам. Чан Кайши в своих высказываниях стал отказываться от идеи военного контрнаступления, утверждая, что "возвращение на материк" произойдет естественным путем, по мере принятия китайским народом "трех народных принципов" Сунь Ятсена - основы гоминьдановской идеологии[90].

После трагической гибели президента Кеннеди его преемник, Л. Джонсон, уже 27 ноября 1963 г. направил Чан Кайши персональное послание, в котором обещал твердо следовать политике, проводимой своим предшественником[91]. Однако доминантой правления Джонсона стала Вьетнамская война, и именно она быстро превратилась в главный фактор, диктующий линию американского поведения в отношении тайваньской проблемы. Джонсон был убежден, что теперь, когда США вступили в непосредственное столкновение с коммунистическими силами в Восточной Азии, долг всех американских союзников помогать США в их нелегкой борьбе. В какой степени это относилось к Тайваню? Джонсон гораздо спокойнее, чем в свое время Трумэн, относился к идее прямого участия в боевых действиях гоминьдановских войск, тем более, что многие в США рассматривали КНР в качестве главного подстрекателя войны во Вьетнаме. И все же, в итоге, от прямого участия КР было решено отказаться и основной формой использования тайваньского потенциала стало превращение острова в базу для американских вооруженных сил. Кроме того, небольшие отряды гоминьдановских диверсантов направлялись в контролируемые противником районы для проведения специальных операций[92].

Примечательным фактом является то, что в годы Вьетнамской войны руководство КНР не предпринимало никаких попыток обострить ситуацию в Тайваньском проливе и тем самым создать для США дополнительные сложности. Дело в том, что подобное обострение создавало бы "второй фронт" для самого Пекина, в середине 1960-х уже открыто конфликтовавшего с Советским Союзом. Проблемы, имевшиеся во внешней политике у США и КНР, удивительным образом накладывались друг на друга и служили основанием для роста взаимного интереса и сближения.

В 1965 г. стал назревать очередной кризис в ООН, когда резолюция о вступлении КНР, традиционно с 1961 г. вносимая Албанией, чуть было не набрала большинства голосов. Хотя до двух третей, требуемых американской "резолюцией о важном вопросе", голосов не хватало, позиция КР становилась неустойчивой. Еще в 1964 г. Франция, первой из западных держав, установила с Пекином дипломатические отношения. В такой ситуации Соединенным Штатам пришлось согласиться с предложением Италии о создании при ООН специальной комиссии по изучению вопроса о представительстве Китая. Обиженный Чан Кайши хотел тут же демонстративно заявить о выходе КР из ООН, и только уговоры американского посла Макконаги удержали его от подобного шага[93]. В последующие несколько лет из-за негативного влияния "культурной революции" на внешнеполитическую репутацию КНР вопрос об изгнании чанкайшистов из ООН временно утратил остроту и актуальность.

В Соединенных Штатах во второй половине 1960-х гг. позиции сторонников Чан Кайши серьезно ослабли. В 1966 г. в комитете по иностранным делам сената под председательством У. Фулбрайта прошла серия слушаний, главным выводом участников которых стало утверждение о принципиально неправильном толковании основ китайской внешней политики всеми послевоенными американскими администрациями, ошибочном представлении о КНР как "агенте мирового коммунизма" и недостаточном внимании к мотивировкам поведения Пекина, базировавшимся на традиционном национальном интересе[94]. "Китайское лобби" ничего не смогло этому противопоставить. Многие его активисты на протяжении 1960-х гг. сошли с политической арены. Некоторые либерально настроенные сенаторы (Дуглас, Рибикофф, Джэвитс) публично отказались от членства в "Комитете одного миллиона". К 1968 г. в обеих палатах конгресса сторонники "Комитета" оказались в меньшинстве[95].

Впрочем, к концу 1960-х гг. и сам Тайвань уже радикально преобразился, если не в политическом, то в экономическом плане. "Экспортный бум" 1963 г. окончательно убедил Вашингтон в способности тайваньской экономики обходиться без американской помощи, о прекращении которой и было объявлено в июне 1965 г[96]. Естественно, это не означало прекращения американо-тайваньского экономического сотрудничества. Значение США как рынка для тайваньских товаров сохранилось, и в 1966 г. США стали главным торговым партнером Тайваня, обогнав лидировавшую до этого времени Японию[97]. А в 1968 г. произошло примечательное событие: Тайвань впервые предоставил Соединенным Штатам, испытывавшим финансовые затруднения в связи с войной во Вьетнаме, кредит в размере 40 млн. долларов[98].

Избрание Р. Никсона президентом Соединенных Штатов в 1968 г. знаменовало собой окончание особого этапа американского вовлечения в тайваньскую проблему, на протяжении которого в ходе нескольких кризисов США исправно выполняли свои союзнические обязательства перед Тайванем, а затем, после начала войны во Вьетнаме, получили определенную компенсацию, воспользовавшись военно-стратегическими и финансовыми ресурсами КР. К концу периода в ситуации вокруг Тайваня произошли серьезные изменения, и "союзническая" модель американского вовлечения перестала отвечать требованиям времени. Теперь перед вашингтонской администрацией стоял выбор: либо вообще отказаться от какого бы то ни было участия в судьбе Тайваня и позволить тайваньской проблеме разрешиться естественным образом в кратчайшие сроки, либо изобрести новую модель вовлечения, допускающую одновременное партнерство с двумя непримиримыми противниками - КР и КНР. При кажущейся простоте первого варианта, и неосуществимости второго, США пришлось все-таки предпочесть второй, и совершить то, что на первый взгляд казалось совершенно невозможным.

3. Разработка новой модели американского вовлечения, 1969 - 1979 годы

В многочисленных исследованиях процесса нормализации отношений между США и КНР отмечается парадоксальный факт: роль инициатора дружбы с Пекином выпала на долю Р. Никсона, начинавшего свою политическую карьеру в качестве ярого антикоммуниста, активного члена "китайского лобби". Давая оценку этому обстоятельству с точки зрения американо-тайваньских отношений, нельзя не отметить, что, возможно, именно благодаря такой позиции нового президента соображения политического реализма при формировании политики его администрации не затмили полностью чувства ответственности перед старым союзником, и гоминьдановский режим на Тайване не был оставлен на произвол судьбы. Кроме того, репутация Р. Никсона позволила ему гораздо смелее идти на контакт с Москвой и Пекином, чем это мог бы позволить себе на его месте другой политик, не имевший такого антикоммунистического прошлого.

То, что в случае избрания президентом Никсон пойдет на сближение с Пекином было известно еще до выборов 1968 г. В октябрьском номере "Форин аффэйрз" за 1967 г. была опубликована его статья, в которой будущий американский лидер прямо заявлял, что "невозможно более держать миллиардный китайский народ в озлобленной изоляции"[99]. Еще до инаугурации, в январе 1969 г., Никсон выступил с инициативой возобновить прерванные в 1963 г. варшавские переговоры послов США и КНР, и хотя по ряду причин тогда этого сделать не удалось, всем было ясно, что новый президент собирается внести в восточноазиатскую политику США серьезные коррективы. Весной-летом 1969 г. по конфиденциальным каналам через Францию, Пакистан и Румынию администрация Никсона настойчиво передавала в Пекин сигналы о готовности к конструктивному взаимодействию. Для КНР это было как нельзя кстати: с марта 1969 г. на советско-китайской границе началась настоящая локальная война. Вместе с тем, слишком торопиться не хотели ни в Вашингтоне, ни в Пекине: требовалось время и на разрушение демонизированных идеологических образов друг друга, и на разработку изощренной политики в треугольнике США - КНР - СССР, и на формулировку новых подходов к тайваньской проблеме.

В апреле 1969 г. госсекретарь США У. Роджерс заявил, что США готовы прямо сейчас, без каких-либо предварительных условий, признать существование двух китайских режимов - пекинского и тайбэйского[100]. Публично, американские официальные лица говорили об этом впервые, хотя, конечно, было понятно, что власти КНР ни за что не пойдут на схему "двух Китаев". В июле 1969 г. Никсон сформулировал свою "гуамскую доктрину": теперь восточноазиатские союзники должны были довольствоваться материальной помощью США, без прямого участия американских вооруженных сил[101]. В первую очередь, Никсон имел в виду ситуацию во Вьетнаме, но и тайваньским лидерам, несомненно, пришлось задуматься о последствиях этого шага для обеспечения безопасности КР. В ноябре 1969 г. последовало первое относящееся к Тайваню решение в рамках "гуамской доктрины" - Вашингтон объявил о прекращении патрулирования Тайваньского пролива 7-м флотом США[102].

Тем временем, разрядка в отношениях между США и КНР все очевиднее выходила на поверхность. В декабре 1969 г. наконец-то удалось возобновить варшавские переговоры, причем американский посол Стоссел впервые получил возможность войти в здание китайского посольства по парадной лестнице[103]. Переговоры стали регулярно проводиться с января 1970 г., и снова быстро выяснилось, что главным препятствием на пути сближения является тайваньская проблема[104].

В ответ на растущую озабоченность Тайбэя изменением курса американской политики, на Тайвань в начале 1970 г. был отправлен вице-президент С. Агню, который попытался донести до гоминьдановского руководства две основных идеи: во-первых, то, что Пекин важен для США и "не замечать" его более не представляется возможным, и во-вторых то, что у лидеров КР нет оснований для тревог[105]. Со вторым положением в Тайбэе вряд ли могли согласиться, и для дополнительного успокоения гоминьдановцев в США был приглашен ставший к тому времени военным министром Цзян Цзинго - сын Чан Кайши. Во время визита, в апреле 1970 г., Р. Никсон лично пообещал Цзяну "не предавать Тайвань" ни при каких обстоятельствах. В американской администрации к тому времени явно приняли решение ориентироваться, в первую очередь, не на дряхлеющего генералиссимуса, а на его сына и наиболее вероятного преемника[106].

1970 год не принес никаких серьезных сдвигов в китайской и тайваньской политике США. Апрельское вторжение американских и южновьетнамских войск в Камбоджу отсрочило достижение какого-либо соглашения между Пекином и Вашингтоном, однако уже к началу следующего года, на волне широкого антивоенного движения в США, поиск новых подходов для решения восточноазиатских проблем приобрел исключительную актуальность. В это время в конгрессе сторонники сближения с КНР попытались отменить "формозскую резолюцию", впервые с момента ее принятия. Соответствующие резолюции, предложенные сенаторами Ф. Черчем (демократ) и Ч. Метайесом (республиканец) едва не набрали большинства голосов в январе 1971 г[107].

Серьезный шаг в направлении нормализации отношений США и КНР был сделан 2 июня 1971 г., когда из Пекина в Вашингтон, по секретному пакистанскому каналу пришло сообщение о готовности китайского руководства принять у себя президента Р. Никсона с официальным визитом. Помощник Никсона по вопросам национальной безопасности, Г. Киссинджер, один из главных "архитекторов" американо-китайского сближения, оценил это послание как "самое важное из числа тех, которые американские президенты получали со времени окончания второй мировой войны"[108]. 9 июля того же года Г. Киссинджер лично прибыл в Пекин, где в обстановке секретности провел переговоры с Мао Цзэдуном, Чжоу Эньлаем и другими лидерами КНР. Тайваньская проблема находилась в центре дискуссий, однако стороны понимали, что до нормализации отношений США - КНР, ее окончательное разрешение вряд ли возможно. Для Киссинджера главной задачей было не допустить разрушения основы американских гарантий Тайваню, уступив только в формальных вопросах, к которым китайцы традиционно проявляли повышенный интерес. В числе требований китайской стороны на первом месте стояло признание Тайваня провинцией КНР, на что Киссинджер быстро дал принципиальное согласие. Второй пункт, о выводе с Тайваня американских войск, вызвал больше споров, и в конце концов Киссинджер пообещал сделать это сразу после окончания войны во Вьетнаме. Еще одно требование Пекина - аннулировать Договор о взаимной обороне между США и Тайванем, Киссинджер искусно обошел, переключив внимание китайцев на другие темы[109]. Он всячески пытался показать, что нормализация отношений является приоритетной задачей для обеих сторон, и что она должна быть решена, независимо от успеха переговоров по тайваньской проблеме[110]. Именно в таком виде позиция КНР и США была отражена в принятом по итогам переговоров совместном документе[111].

Закрепление достигнутых договоренностей должно было состояться в ходе визита Р. Никсона в КНР, намеченного на февраль 1972 г. Тогда же лидерам США предстояло окончательно определиться со степенью компромисса, на который они готовы были идти в тайваньском вопросе. Дело в том, что предварительные обещания, данные Киссинджером руководству КНР в июле 1971 г. могли воплотиться в самые разнообразные варианты американского вовлечения в тайваньскую проблему после нормализации отношений с Пекином. К примеру, признание Тайваня частью Китая имело один смысл в случае отождествления "Китая" с пекинским режимом, и совершенно другой при употреблении понятия "Китай" в широком смысле. Признание Тайваня зоной, подконтрольной коммунистам, превращало в абсурд участие США в обеспечении безопасности острова, подрывало юридическую базу культурных и экономических контактов между США и Тайванем.

В итоге, в Шанхайском коммюнике, подписанном в феврале 1972 г. по окончании визита Р. Никсона в КНР, новый американский подход к тайваньской проблеме был сформулирован в следующей многозначительной фразе: "Соединенные Штаты принимают во внимание (acknowledge), что все китайцы, по обе стороны Тайваньского пролива, считают, что существует только один Китай, и Тайвань является его частью. Правительство США не оспаривает эту позицию. Оно подтверждает свою заинтересованность в мирном разрешении проблемы самими китайцами. Имея это в виду, оно видит своей конечной целью вывод всех американских войск и военных объектов с Тайваня. Вплоть до ее достижения, оно будет постепенно сокращать свое военное присутствие на Тайване, по мере снижения напряженности в регионе"[112].

Так как по сей день американское правительство признает Шанхайское коммюнике краеугольным камнем своей тайваньской политики, остановимся несколько подробнее на анализе его содержания.

Текст американской части Шанхайского коммюнике[113] готовился долго и тщательно. В обстановке строгой секретности, в специальном офисе на верхнем этаже здания госдепартамента в Вашингтоне, под руководством Г. Киссинджера три эксперта по восточной политике - А. Дженкинс, Р. Салливан и Ч. Браун сочиняли документ, который должен был устроить китайскую сторону, и в то же время обеспечить необходимый стратегический простор для дальнейших действий США[114]. Наиболее удачным в этом отношении оказалось выражение о "принятии во внимание" китайской позиции, вместо ее "признания". По свидетельству Киссинджера, оно было заимствовано им из составленного, но не использованного в 1950-е гг. документа госдепартамента, предназначенного для ведения переговоров с КНР[115]. Помимо неопределенной формулировки американской позиции, фраза содержала еще одну "ловушку": использование слова "китайцы", вместо предлагавшегося сначала выражения "все люди", исключало из числа признающих китайский контроль над Тайванем тех коренных жителей острова, которые китайцами себя не считали[116]. Тем не менее, впервые со времени заявления Г. Трумэна 27 июля 1950 г. в Шанхайском коммюнике Соединенные Штаты официально признавали наличие у Тайваня некого статуса, пусть и не совсем определенного.

Двумя другими "столпами" американской политики, согласно Шанхайскому коммюнике, становились, во-первых, принцип мирного разрешения противоречий между КНР и КР[117], и во-вторых, отказ от какого-либо вмешательства США в это "мирное разрешение". Вашингтон отказывался даже назвать его "мирным воссоединением", чтобы не выразить тем самым своего предпочтения определенному исходу. Впрочем, в начале 1970-х гг. и КР и КНР однозначно выступали только за "воссоединение" Китая и Тайваня, так что глубинный смысл лексики Шанхайского коммюнике стал понятен только в 1990-е гг., когда в полный голос о себе заявило Движение за независимость Тайваня.

В Шанхайском коммюнике ничего не говорилось о судьбе Договора о взаимной обороне между США и Тайванем, что означало продолжение его действия в полном объеме и после 28 февраля 1972 г. Пекин на этом этапе утешился обещанием американцев постепенно сокращать военное присутствие на острове[118]. Таким образом, даже с учетом неизбежного дальнейшего сближения между США и КНР, у Китайской Республики еще оставалось пространство для отступления. Шанхайское коммюнике, конечно же, было ударом по позициям гоминьдановцев - но не таким сильным, как того можно было ожидать.

Гораздо более осязаемым было общее отрицательное влияние изменения курса политики США на позиции КР в мировом сообществе. В ноябре 1970 г. "албанская резолюция" о принятии КНР в ООН впервые собрала большинство при голосовании в Генеральной ассамблее. Резолюция о "важном вопросе" спасла гоминьдановцев и на этот раз, но в Вашингтоне поняли, что сохранение представительства КР возможно лишь в случае очередного дипломатического маневра. Соединенные Штаты начали оказывать на Тайбэй серьезное давление, убеждая Чан Кайши согласиться на схему "двух Китаев"[119]. Это вызвало настоящий раскол среди тайваньских лидеров: консервативная часть настаивала на уходе из ООН в случае приема туда КНР, либералы же считали, что членство в ООН надо сохранить во что бы то ни стало. Ходил слух о возможной отставке Чан Кайши и принятии его преемником, Цзян Цзинго, позиции либералов[120]. Однако накануне 26 сессии Генеральной ассамблеи ООН осенью 1971 г., Чан Кайши пошел лишь на мелкие перестановки: новым министром иностранных дел стал Чжоу Шукай, бывший посол КР в Соединенных Штатах[121]. Это означало, что скорее всего Тайбэй не согласится на "двойное представительство". Тем не менее, в августе 1971 г. администрация Никсона официально объявила о поддержке вступления КНР в ООН, хотя и с оговоркой, что это не должно быть сделано ценой изгнания КР[122].

В начале 1971 г. "счет" дипломатических признаний был все еще в пользу КР (63:51), и у гоминьдановского руководства до последнего момента сохранялась надежда на благополучный исход голосования на осенней сессии Генеральной ассамблеи. Чжоу Шукай, сразу после назначения на пост в июле 1971 г. развил бурную деятельность, ездил в США, встречался с представителями "сомневавшихся" стран. От американского госсекретаря У. Роджерса он получил обещание обеспечить доставку в Нью-Йорк делегаций некоторых мелких государств, готовых голосовать за КР, но стесненных в финансовом отношении. Сразу после начала работы Генеральной ассамблеи, США, вместе с Японией и Австралией, внесли резолюцию о "двойном представительстве", преодолев упорное сопротивление Чан Кайши[123]. Однако прежде чем эта резолюция должна была начать соревноваться с традиционной "албанской", предстояло проголосовать за "резолюцию о важном вопросе"[124]. И здесь все решило неожиданное известие: Г. Киссинджер назначил на день голосования свое отбытие в КНР для очередной встречи с китайским руководством. Вряд ли это было простым стечением обстоятельств, скорее всего таким способом часть американских лидеров, и прежде всего сам Г. Киссинджер, хотели выразить свое негативное отношение к идее "двойного представительства". Так или иначе, для принятия резолюции о важном вопросе не хватило 4-х голосов (55 "за", 59 "против", при 17 воздержавшихся)[125]. На 25 октября было намечено голосование по "албанской резолюции". За несколько минут до его начала Чжоу Шукай попросил слова, и сделал заявление об отказе делегации КР от участия в работе ООН. Гоминьдановцы гордо удалились, не дождавшись исхода голосования: 75 "за" принятие КНР и изгнание КР, 35 - "против", при 17 воздержавшихся. Уже 11 ноября делегация КНР во главе с министром иностранных дел Хуан Хуа прибыла в Нью-Йорк и включилась в работу 26 сессии Генеральной ассамблеи и Совета безопасности ООН[126].

Достижение взаимопонимания с руководством КНР принесло администрации Никсона немалые внешнеполитические дивиденды. Пекин стал оказывать США осторожную поддержку в самых разнообразных вопросах, от корейского урегулирования, до укрепления НАТО[127]. Естественно, что стадия нормализации, достигнутая после Шанхайского коммюнике, не могла рассматриваться сторонами как окончательная, прежде всего потому, что соглашение об установлении полноценных дипломатических отношений между США и КНР так и не было достигнуто. Вашингтон продолжал признавать тайбэйский режим, но на острове с беспокойством ожидали развития событий: после переизбрания на второй срок Р. Никсон мог решиться на доведение своей китайской политики до логического конца. Вместе с тем, в Тайбэе понимали, что умеренный характер Шанхайского коммюнике объяснялся не только стремлением Никсона к гарантированному переизбранию, но и более глубокими причинами. Военно-стратегическая заинтересованность США в контроле над Тайванем никуда не исчезла, а с конца 1960-х гг. она стала дополняться выгодами от экономического сотрудничества с островом[128]. Кроме того, многолетняя традиция союзнических отношений с КР накладывала на Вашингтон серьезные моральные обязательства. Таким образом, гоминьдановцам еще было за что побороться. В ноябре 1972 г., после победы на президентских выборах, Р. Никсон получил от Чан Кайши и Цзян Цзинго (ставшего в этом же году премьер-министром КР) пылкие поздравления[129]. Это можно было рассматривать как своеобразное "прощение", свидетельство того, что в Тайбэе признали объективную обусловленность сближения США и КНР и смирились с некоторым ослаблением американской поддержки. Однако гоминьдановские лидеры выражали своим посланием и надежду на то, что дальнейшего ослабления американо-тайваньских связей не произойдет, по крайней мере в ближайшие четыре года.

Можно сказать, что эти надежды в значительной степени оправдались, хотя, скорее, не столько из-за сознательного стремления никсоновской администрации, сколько из-за неожиданно возникших обстоятельств, затормозивших процесс нормализации американо-китайских отношений. Прежде всего, здесь имеется в виду уотергейтский скандал, приведший к преждевременному уходу Никсона со своего поста в августе 1974 г. Кроме того, сказывались противоречия, вызванные событиями завершающего этапа войны во Вьетнаме, советско-американской разрядкой, внутриполитической ситуацией в КНР, где шел процесс смены политических поколений[130]. Вплоть до 1978 г. прогресс в развитии отношений между США и КНР сводился к некоторому расширению экономических контактов, которые все равно значительно уступали по размаху американо-тайваньским[131], а также к организации неофициальных "офисов по связям" в Пекине и Вашингтоне, которые начали функционировать весной 1973 г[132]. Вместе с тем, характер американо-тайваньских связей после февраля 1972 г. стал постепенно меняться, прежде всего в силу того обстоятельства, что установление деловых и даже партнерских отношений между Пекином и Вашингтоном требовало от США устранения "антикитайской составляющей" союза с Тайванем. Соединенные Штаты не могли теперь даже косвенно поддерживать политику "возвращения на материк", способствовать подрывной и диверсионной деятельности гоминьдановцев. Курс на "мирное разрешение" тайваньской проблемы, провозглашенный в Шанхайском коммюнике, подразумевал проведение США политики сдерживания, причем в отношении обеих противоборствующих сторон. Таким образом, формально США возвращались к позиции, официально заявляемой в 1950 - 1953 гг., хотя, конечно же, реальные действия Вашингтона в тот период никак не соответствовали его поведению в 1970-е гг.

Существенным поводом для внесения напряженности в американо-тайваньские контакты после 1972 г. стал вопрос о сохранении дипломатического признания гоминьдановского режима Соединенными Штатами. С одной стороны, США пытались убедить тайваньских лидеров в нерушимости официальных связей, с другой - были вынуждены крайне осторожно подходить к их осуществлению, из-за ревнивого отношения Пекина. Уже весной 1973 г. лидеры КНР сформулировали три условия окончательной нормализации американо-китайских отношений, где на первом месте стоял отказ США от дипломатического признания КР, затем шли требования аннулирования Договора о взаимной обороне с Тайванем и вывода с острова всех американских войск[133]. В такой ситуации лидеры США предпочитали воздерживаться от любого проявления официального характера существующих связей с Тайванем, хотя иногда сделать это было совсем не просто. К примеру, весной 1974 г. возникла необходимость назначения нового посла в КР, в связи с уходом в отставку проработавшего восемь лет на этом посту У. Макконаги. 4 апреля послом был назначен Леонард Ангер, и в том же месяце правительство США согласилось на открытие двух новых консульств КР, в Портленде (штат Орегон) и в Канзас-сити[134]. Реакция Пекина на эти события была настолько острой, что когда посол КР в Вашингтоне Джеймс Шэнь подал прошение об отставке, американцы объявили, что нового посла они принимать не станут, в результате чего Шэню пришлось продолжить выполнение своих обязанностей вплоть до 1979 г[135].

Обещание, данное Вашингтоном Пекину в Шанхайском коммюнике относительно постепенного сокращения своего военного присутствия на Тайване, также привело на протяжении 1970-х гг. к изменениям в характере взаимодействия США и КР. Под давлением со стороны администрации, в октябре 1974 г. конгрессмены проголосовали за отмену "формозской резолюции" 1955 года[136]. В госдепартаменте пришли к выводу, что основа американских гарантий заложена в Договоре о взаимной обороне с КР, а формозская резолюция была нужна лишь для дополнительного сдерживания КНР во время кризисов 1950-х гг., поэтому ее отмена никак не отразится на безопасности Тайваня, но благоприятно повлияет на позицию Пекина в отношении США[137]. То же стремление к устранению препятствий на пути американо-китайского сближения заставило Вашингтон пойти на прекращение в 1974 г. прямой военной помощи КР, с заменой ее на продажу вооружений по рыночной стоимости. К концу 1970-х гг. Соединенные Штаты практически выполнили обещание вывести с Тайваня свои войска, и если в начале десятилетия на острове размещалось 10 тысяч американских военных, то к началу 1979 г. их осталось всего 600 человек[138]. Все эти действия, конечно же, снижали надежность американских гарантий, но отчасти компенсировались тем, что Соединенные Штаты не отказывались от участия в обеспечении безопасности Тайваня в принципе: так, в 1975-1976 гг. администрация Форда продала на Тайвань даже больше оружия, чем раньше поступало на остров в качестве безвозмездной помощи, благо что растущая экономика Тайваня позволяла правительству КР идти на подобные затраты[139].

Новые черты приобрела в 1970-е гг. деятельность "китайского лобби", которое было вынуждено после изгнания КР из ООН и подписания Шанхайского коммюнике пересмотреть свою стратегию и тактику. "Комитет одного миллиона" был преобразован в "Комитет в поддержку Свободного Китая", где лидирующее положение заняли известные конгрессмены и сенаторы У. Джадд, С. Тармонд, Б. Голдуотер[140]. Моральный аспект политики в отношении Тайваня, недопустимость предательства старого союзника[141], способствовали привлечению в ряды "китайского лобби" новых членов, среди которых выделялись сенаторы-республиканцы Д. Хэлмс, Г. Хэмпфри, О. Хатч, сенатор-демократ Г. Бирд[142]. Степень влиятельности "китайского лобби" продемонстрировал эпизод с посылкой американской делегации на похороны Чан Кайши в апреле 1975 г. Президент Форд сначала хотел назначить ее главой министра сельского хозяйства, но затем, после протестов со стороны "китайского лобби" (главным образом сенатора Б. Голдуотера), согласился на то, чтобы делегацию возглавил вице-президент Н. Рокфеллер и в ее состав вошли сенаторы Голдуотер и Фан, член палаты представителей Джадд и бывший посол США в КР Макконаги[143].

В середине 1970-х гг. и на Тайване, и в КНР, побывало значительное количество делегаций американских конгрессменов. Такие сенаторы как Джексон, Фулбрайт, Мэнсфилд, Э. Кеннеди известные своей пропекинской ориентацией, утверждали по возвращении, что дипломатическое признание КНР вполне возможно, и это не нанесет серьезного удара по американо-тайваньским отношениям[144]. В качестве примера приводилась "японская формула", воспользовавшись которой Япония в сентябре 1972 г. признала КНР единственным китайским правительством, установила с ней дипломатические отношения, но продолжила развитие взаимовыгодных культурных и экономических "неофициальных" контактов с "народом Тайваня". Такой вариант на первый взгляд казался весьма привлекательным, но решительно отвергался сторонниками КР, на том основании, что суть американо-тайваньских отношений, в отличие от японо-тайваньских, составляли военные гарантии. Объявление об этих гарантиях в июне 1950 г., как мы помним, привело к "замораживанию" тайваньской проблемы, и в 1970-е гг. Пекин, стремясь все-таки добиться ее разрешения в свою пользу, требовал от США аннулирования Договора о взаимной обороне, в котором, как казалось, и был заключен "корень зла". В годы президентства Дж. Форда, американской дипломатии, по прежнему ведомой Г. Киссинджером, пришлось искать способы убеждения китайских лидеров в том, что США не могут отказаться от защиты Тайваня в обмен на окончательную нормализацию отношений с Пекином. В ходе своего седьмого визита в КНР в ноябре 1974 г. Г. Киссинджер, ставший к тому времени госсекретарем, доверительно говорил пекинским руководителям, что подобное решение приведет к серьезному внутриполитическому кризису в США и подорвет доверие к Соединенным Штатам среди их союзников. Киссинджер просил Пекин подождать еще, и не сдерживать развитие американо-китайских отношений из-за тайваньской проблемы[145]. Однако китайцы упрямо стояли на своем, и нашли более восприимчивую к их требованиям фигуру в лице следующего американского президента, представителя демократической партии, Дж. Картера.

В ходе предвыборной кампании 1976 г. высказывания кандидатов в президенты по поводу тайваньской проблемы касались, главным образом, судьбы Договора о взаимной обороне (ДВО). Эта тема вышла на передний план, как в свое время проблема "прибрежных островов". В августе 1976 г. республиканцы, по инициативе Р. Рейгана, даже внесли изменения в свою платформу: в нее был добавлен пункт о неукоснительном соблюдении ДВО[146]. Однако победа досталась кандидату от демократической партии Дж. Картеру, в программе которого гораздо меньше внимания уделялось прочности американских союзнических обязательств.

Для администрации Картера нормализация отношений с Китаем первоначально не представлялась насущной задачей, внимание вашингтонских дипломатов было приковано к ближневосточным проблемам, к заключению панамского договора, переговорам с СССР по ОСВ-2. Лишь к началу 1978 г. проявились новые объективные факторы, способствовавшие американо-китайскому сближению. И в США, и в КНР усилились опасения по поводу внешнеполитического курса СССР. В Вашингтоне были недовольны возросшей активностью Москвы в Африке, укреплением советского тихоокеанского флота. В Пекине настороженно воспринимали советско-вьетнамские связи, к ноябрю 1978 г. воплотившиеся в заключение договора о дружбе.

Вместе с тем, позиция Дж. Картера и его помощника по национальной безопасности З. Бжезинского и в 1977 г. уже была достаточно определенной и заключалась в том, что ДВО не должен стать препятствием на пути нормализации отношений с Пекином. По свидетельству госсекретаря в администрации Картера, С. Вэнца, накануне его первого визита в КНР в августе 1977 г. текст "нормализационного" коммюнике уже был составлен и одобрен президентом, и только желание не портить отношения с конгрессом накануне голосования по Панамскому договору побудило Картера дать Вэнцу указание занять на переговорах жесткую позицию (вплоть до требования сохранить присутствие на Тайване американских военных)[147].

Вообще, с приходом Картера отношения между Вашингтоном и Тайбэем заметно испортились. Отчасти это, по-видимому, объяснялось приоритетным направлением политики администрации на защиту прав человека: на Тайване в конце 1970-х в этой сфере имелись огромные проблемы. По словам Г. Фелдмана, "если бы Тайвань в 1978 - 1979 гг. был демократическим государством, никакой американский президент не смог бы принять три требования КНР и обречь Тайвань на нынешние (то есть 1999 г. - И.Ц.) трудности в сфере налаживания международных контактов"[148]. Однако гоминьдановские лидеры в то время еще не осознавали всех преимуществ демократического имиджа, а либерализация политической жизни острова только начиналась.

Кроме указанного обстоятельства на политику США в отношении Тайваня в конце 1970-х гг. значительное влияние оказала позиция З. Бжезинского, который еще больше, чем в свое время Г. Киссинджер, делал ставку на стратегические преимущества американо-китайского партнерства. По словам Бжезинского, нормализация отношений с КНР должна была стать важным достижением США, серьезно укреплявшим национальную безопасность, ради чего вполне допустимо было пожертвовать отношениями с Тайванем[149]. В 1977 - 1978 гг. в Тайбэе ощутили последствия подобного подхода. Администрация Картера отказала КР в продаже новых типов военных самолетов, посол "свободного Китая" стал испытывать большие затруднения в доступе к официальным лицам Соединенных Штатов, на инаугурацию Цзян Цзинго в мае 1978 американцы прислали совсем не представительную делегацию, причем в это же самое время Бжезинский лично отправился с визитом в Пекин[150].

В ходе этого визита помощник Картера по вопросам национальной безопасности сообщил китайским лидерам, что "президент принял решение нормализовать отношения с КНР"[151]. Оставалось обсудить детали, причем было ясно, что Вашингтон готов идти на самые серьезные уступки. Бжезинский решил действовать в обстановке секретности, памятуя о том, какой успех подобная тактика принесла в начале 1970-х гг. Однако на этот раз ситуация была несколько иной, и администрации не приходилось рассчитывать на благосклонный прием результатов секретных переговоров конгрессом, как это было в 1971 г. В 1978 г. Пекин и Вашингтон всерьез обсуждали судьбу американских гарантий безопасности Тайваня, которые в глазах конгрессменов являлись гораздо более существенным элементом американо-тайваньских отношений, чем позиция США по вопросу о статусе Тайваня, по поводу которой Киссинджер и Никсон согласились пойти на компромисс в Шанхайском коммюнике. Кроме того, те итоги переговоров, которые были внезапно обнародованы в середине декабря 1978 г., очень сильно напоминали откровенное предательство интересов Тайваня. Американская сторона фактически приняла "три условия" Пекина: отказалась от дипломатического признания КР в пользу КНР с 1 января 1979 г., при сохранении неофициальных отношений с "народом Тайваня"; согласилась в течение 4-х месяцев вывести с Тайваня остатки американских войск; пошла на аннулирование ДВО, в соответствии с оговоренным в нем условием предварительного объявления о подобном решении за год до утраты договором силы[152]. В отношении продаж американского оружия на Тайвань, Картер с гордостью заявил, что Соединенным Штатам удалось добиться принципиального согласия Пекина в этом вопросе, и что поставки будут возобновлены после однолетнего моратория, объявленного на время, оставшееся до прекращения действия ДВО[153].

Стремление к секретности, отказ от проведения предварительных консультаций с конгрессом, откровенное пренебрежение законными интересами Тайваня значительно снизили эффективность достигнутых администрацией соглашений. Конгрессмены были возмущены: совсем недавно, в сентябре 1978 г., Картер поставил подпись под законом, одна из статей которого предписывала ему обязательно консультироваться с конгрессом в случае намерения внести изменения в ДВО. За неделю до президентского заявления 15 декабря в конгрессе была принята резолюция, запрещавшая американскому правительству идти на сближение с Пекином в ущерб КР. Само заявление специально было сделано сразу после роспуска конгресса на рождественские каникулы. Еще пренебрежительнее, чем с конгрессом, картеровская администрация обошлась с гоминьдановским руководством: посол КР был извещен о готовившемся заявлении американского президента всего за 12 часов. Из-за того, что Дж. Шэнь находился в это время на приеме, информация дошла до него еще шестью часами позже. В результате, телеграмма с сенсационным известием была прочитана в Тайбэе глубокой ночью и Цзян Цзинго был, в буквальном смысле слова, поднят с постели[154].