За рубежом рожденные и здесь живущие граждане Эстонии - свои или чужие?

За рубежом рожденные и здесь живущие граждане Эстонии - свои или чужие?

Перед тем, как приступить к этой теме, я бы хотела напомнить некоторые факты новейшей истории.

Девяностые годы, годы обретения утерянной свободы и независимости. Вырвавшись из СССР, Эстония восстановила свою государственность, которая существовала до 1940 года. При этом только законодательно было установлено так, что гражданство в новой Эстонии давали только гражданам прежнего государства и их прямым потомкам; остальных обязали проходить сложную процедуру натурализации. Были очень большие надежды на массовый исход "оккупантов". Поэтому проводилась сознательная политика реэмиграции, то есть определенные меры, которые были призваны принудить инородное население убраться восвояси (к примеру, это были дискриминационные правила о гражданстве и языке). Однако эти надежды так и не оправдались. К 1995 г. эмиграционная волна спала. И хотя из Эстонии в первые годы после восстановления независимости уехало около 90 тыс. человек, кардинальных изменений в этнической картине не произошло: доля лиц титульной национальности возросла за период с 1989 г. с 62% лишь до 68 %, всего на 6 %.

Отметим, что с конца 90-х гг. официальная политика по отношению к национальным меньшинствам претерпела значительные изменения. Вместо реэмиграции был взят курс на интеграцию неграждан в местный социум. На этот счет появились даже специальные государственные программы. За несколько последних лет в Европе много чего изменилось. Границы вот практически стерлись, и жители Эстонии поехали работать за рубеж - в Ирландии и Британии их теперь целые кварталы. Рождаемость упала ниже нижнего. Иммигранты из исламских стран потихонечку потянулись. Короче, получилось следующее: впервые за много лет страны Балтии столкнулись не с безработицей, а с нехваткой рабочих рук. А, посмотрев репортажи о сожженных арабами автомобилях в столице Франции, вдруг осознали, что автомобили жалко и что лучше уж «одомашнить» своих, русских, мигрантов, чем ждать наплыва других.

Для некоренных эстонцев, то есть для тех жителей республики, кто родился за пределами Эстонии, был придуман особый статус. Он отличался от статуса лиц без гражданства. «Приехавшие» получили паспорта постоянных жителей, не являющихся гражданами. Неграждане не принимают участия в общенациональных выборах, хотя и допущены к муниципальным выборам, не служат в армии, не могут занимать государственные посты. Различия в правах по сравнению с гражданами касаются не только политической, но также социально-экономической и гуманитарной сфер. У неэстонца зарплата официально составляет 70% зарплаты эстонца. Живущие в столице эстонцы имеют преимущество (в два-три раза) в трудоустройстве и карьерном росте, причем знание государственного языка, как установили социологи Таллиннского университета, не дает неэстонцам никакого преимущества перед эстонцами. В столице уровень высшего образования среди эстонцев уже в два раза выше, чем среди русских. В стране существуют запреты на профессии: «серые» и «фиолетовые» не могут служить в полиции, держать детективные бюро, занимать государственные должности и даже мыть полы в загсах. Правозащитники насчитали 45 различий в правах граждан и неграждан.

Подавляющее число неграждан - русскоязычные. Для получения гражданства Эстонии в порядке натурализации им необходимо иметь статус постоянного жителя республики на протяжении не менее 5 лет и сдать экзамен на знание языка (требуется понимать устную речь, уметь беседовать и читать), Конституции, истории и культуры страны. Многие прежние ограничения (например, для тех, кто родился за пределами данной республики) сняты; отменены существовавшие ранее квоты ("окна натурализации"); для людей старше 65 лет сделаны некоторые послабления. Инородные дети неграждан, родившиеся уже в Эстонии после 26 февраля 1992 г., получают по достижении совершеннолетия гражданство почти автоматически. Официальная позиция властей ныне звучит так: двери открыты для всех постоянных жителей, только сдайте экзамен.

Однако столпотворения в этих дверях что-то не наблюдается. Более того, число обращений за получением гражданства в порядке натурализации падает. Не будет большим преувеличением сказать, что практически все, кто имел возможность и хотел получить гражданство, его уже получили. Так, если с 1992 по 2000 г. гражданство Эстонии в порядке натурализации приобрели 113 тыс. человек (в т.ч. 24 тыс. этнических эстонцев), то последние несколько лет темпы натурализации упали до примерно 3 тыс. человек в год. При этом гражданство Эстонии сейчас имеют около 174 тыс. из 440 тыс. проживающих в республике неэстонцев. 95 тыс. обзавелись иностранным (как правило, российским) гражданством, остальные 135 тыс. - апатриды. (Существуют еще т.н. "нелегалы" - лица, у которых вообще нет законных документов на проживание в стране; точное их число неизвестно, а оценки колеблются от 30 до 70 тыс.).

Однако русскоязычные жители Эстонии, даже выбирающие российское гражданство, в Россию не рвутся: и ехать некуда, и уровень жизни на прародине ниже, и вообще там неспокойней. А получить гражданство страны пребывания основная масса неграждан не может либо не желает. Выучить с нуля местный язык, тем более в пожилом возрасте, дано не каждому. Многие молодые люди не спешат с натурализацией, дожидаясь достижения предельного возраста, после которого не призывают в армию. Но, пожалуй, самая главная причина, отвращающая от натурализации, - моральная. Значительная часть русскоязычных жителей страны считают саму эту процедуру унизительной и вообще затаили обиду - в первую очередь, естественно, те, кто вместе с коренными эстонцами боролся против советского маразма за независимость. (Согласно социологическим опросам начала 90-х гг. на независимое от Москвы государство психологически ориентировались до 80% эстонских русских.).

Итак, балтийские апатриды будут вынуждены либо смириться со своим ущербным статусом, либо уехать, либо все же интегрироваться - а значит, учить эстонский язык. И правда, если ты живешь в стране, то должен говорить на языке титульной нации, тем более, если этот язык является государственным. Однако тут нет большой проблемы, уже сейчас молодежь, дети учат эстонский язык и могут на нем общаться со сверстниками. Да и проблема гражданства со временем решится естественным образом, поскольку, согласно действующему на сегодняшний день закону, успешная сдача школьного экзамена на аттестат зрелости автоматически дает гражданство. Словом, лет через 50 само рассосется... Но, даже оставляя вопрос о том, как эти 50 лет прожить (по оценкам, от трети до половины нынешних апатридов при любом раскладе так и останутся без гражданства), стоит заметить, что дело ведь не только и не столько в гражданстве как таковом, сколько в том, как сосуществовать в едином социуме этносам, столь различающимся по менталитету и культуре.

Неоднородно, к слову сказать, и само русскоязычное население Эстонии. В нем можно вычленить три группы: "русобалты", "россияне" и "неопределившиеся", - которые на сегодняшний день, в общем-то, примерно те же, что и при делении по паспортному признаку (соответственно, граждане страны пребывания, российские граждане, апатриды). Первые - это, как правило, "старожилы", вполне адаптировавшиеся к местным условиям, достаточно сносно владеющие языком и в целом разделяющие ценности коренного этноса. От них в известном смысле дистанцируются те, кто не сумели вписаться в местное общество и ощущают себя, прежде всего россиянами (при благоприятных обстоятельствах они, в принципе, готовы уехать в Россию). Апатриды занимают промежуточное положение между "русобалтами" и "россиянами"; эти люди не отделяют себя от страны проживания, но, вместе с тем, чувствуют свою чужеродность в условиях национального государства (значительную их часть тоже можно отнести к потенциальным эмигрантам, но, скорее, в западном, а не в восточном направлении).

Языковые требования - несомненно, главное орудие ассимиляции. В русских школах Эстонии с 2007 г. на государственном языке должны преподаваться не менее 60% предметов. Защита своего национального языка - особенно, если он объективно неконкурентоспособен - дело праведное, и страхи на этот счет обоснованы. К примеру, учителя жалуются, что стоит в эстонский класс прийти нескольким русским детям, как языком общения немедленно становится русский (это склонны объяснять разным национальным темпераментом).

Да, конечно, сохранить свой язык и культуру, не давя всей государственной мощью более сильную (или более пассионарную) чужую, - задача куда как более сложная, но, во всяком случае, не безнадежная.

По данным социологических исследований, из всей этой полумиллионной беспаспортной массы государственного языка не знает лишь часть, порядка пятой части. Для всех остальных сдать экзамен и поставить галочки под упражнениями - в принципе не проблема.

То, что знание языка не является синонимом лояльности, в Прибалтике уже тоже начали понимать. Многие из неграждан считают, что принять гражданство - то есть принять идеологию и согласиться с тем, что русские - люди второго сорта. И какие бы сейчас ни придумывали стимулы для того, чтобы люди массово пошли за гражданством, первое, с чем придется столкнуться - это с чувством обиды, с которым живут местные русские.

А сейчас мне бы хотелось остановиться с этим и попробовать подумать вообще о постановке вопроса «свои -- чужие».

Мы говорим "свои" и "чужие", не всегда вдумываясь в категоричность этого разделения. Даже многие привычные бытовые традиции глубоко заякорены в отношениях "свой - чужой". Понятия "свои" и "чужие" существуют везде. В Японии, например, долгие годы не ставили "Ромео и Джульетту" Шекспира, так как считали нелепым сюжет о любви людей из двух враждующих кланов. "Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда".

Разделяющие людей традиции не менее древни и прочны, чем желание объединяться. Отношение к "не своим" бывало немилосердно. Добить человека, раненного в бою или даже на дуэли, считалось в средневековье делом обычным. Несколько столетий назад человек из враждебной армии, попавший в плен, вообще был лишен всех прав -- его могли убить, обратить в рабство, продать. Сейчас вроде бы существуют международные законы на этот счет, но события последней мировой войны и современных войн, вроде иракской, напоминают о том, что не все древние привычки ушли из жизни.

Коммунисты, в свое время немало рассуждавшие о братстве народов, создали общество, где деление на "своих" и "чужих" подтверждалось ежедневно.

Мы, современные эстонцы, получили это сомнительное наследство сомнительных времен и идеологий, это ярко выраженное желание делить на своих и чужих.

На одном форуме я как-то прочитала, что написал один человек о том, как он понимает, что такое свои и что такое чужие: «Свои - те, среди кого я чувствую себя комфортно... Чужие - те, кого я боюсь. А боюсь я того, кого не могу понять. Все те поступки, мысли, суждения людей - что не удается принять разумом, душой, сердцем, вызывают страх с которым трудно справиться. Люди, вызывающие во мне подобный страх - однозначно чужие».

Что же тогда получается? То, что мы, деля людей на своих и чужих, оказывается, просто боимся чего-то? Интересный вопрос…

И еще более интересный вопрос -- можно построить хорошую жизнь для себя на фундаменте это боязни?

«Свои», «чужие» -- это маятник. Сегодня ты снизу, а я сверху. Ура! Я выше, я могу диктовать свои условия, могу лишать тебя твои прав и думать о тебе плохо. Всё могу, ведь я сверху! Да вот ещё бы и помнить, что закон маятника таков, что он обязательно качнется в другую противоположную сторону. И как мне тогда будет чувствоваться?..

Тоже интересный вопрос.

Чем больше мы разделяем людей на своих и чужих, тем сильнее мы раскачиваем этот маятник. Об этом нужно помнить. Это нужно знать -- что обида имеет свойство закипать и выплескиваться.

Да, мы уже можем видеть, как среди некоторых групп русскоговорящего населения набирает силу гневная ответная реакция. Яркое тому подтверждение -- беспорядки, связанные с переносом Бронзового солдата.

Именно против лицемерия и унижения восстала молодежь, которая не считает себя в Эстонии чужой. "Ночной дозор" и поверившая ему русская молодежь, презрев униженность своих отцов и матерей, открыто заявили, что они не потерпят, чтобы их считали второсортными гражданами страны. В ответ на действия властей, убравших Бронзового солдата, молодые дружно заявили, что "Мы -- есть, мы -- здесь!". Молодежь громко заявила, что с неэстонцами придется считаться.

На сегодня мы уже имеем мощную трещину в межэтнических отношениях, которую углубляли и одновременно заделывали и замазывали. И она угрожает превратиться в пропасть.

Нельзя исключить общественного протеста русских. Например, что они будут сами демонстративно носить шевроны, на которых в окружении звездочек Евросоюза будет вышито на английском: "Оккупант" или "Потомок колониста". Что-то наподобие звезды Давида, которую должны были носить евреи в последнюю войну. Возможно и массовое гражданское неповиновение, например, русские назло будут использовать в общении только русский или английский язык.

Можно ожидать учащения бытовых стычек, взаимных актов вандализма в отношении памятников, да и вооруженные конфликты возможны, а потом, глядишь -- автономии и отделения Северо-Востока страны. Пример Черногории и Косово заразителен.

Поэтому от чего нам нужно отказаться -- это разделение жителей нашей страны на «своих и чужих», которое возведено у нас чуть ли не в ранг государственной политики. Нам нужно научиться видеть многослойность исторических явлений, а не трактовать их исключительно с позиций «страшные чужие» и валить все в одну кучу. Да, во второй половине ХХ века Эстонии привалило много зла. Но почему его надо демонизировать?

После этого можно будет приступить к переговорам о нашем совместном будущем. Примером может стать Бельгия, где соотношение фламандцев и валлонцев такое же, как у нас в Эстонии между эстонцами и неэстонцми. Это - цивилизованный подход, когда две общины имеют каждая свой парламент и страна в целом -- единый для всей страны. Это позволит общинам сохранить "самостийность", породит плюрализм, который приведет к консенсусу.

Но для этого надо признать полное, а не только декларируемое равноправие между всеми жителями Эстонии, и не делить ее жителей на "своих" и "чужих". У нас наконец-то появились первые признаки понимания того, что обширное русскоговорящее меньшинство намерено здесь оставаться и дальше, а не эмигрировать на свою «этническую родину», к чему призывают разные политики националистического толка. Да и после 1 мая 2004 года, когда Эстония вступила в Евросоюз, наша страна не может более оправдываться историческим прошлым, продолжая межэтническую дискриминацию. Потому что и неэстонцы хотят быть европейцами, и имеют на это полное и безоговорочное право.