Модели цивилизационного развития в контекстах универсального дискурса.Состав проекта, тематическая структура, каркас категорий

Размещено на http://www.allbest.ru/

Модели цивилизационного развития в контекстах универсального дискурса.Состав проекта, тематическая структура, каркас категорий

Models of civilizational development in the contexts of universal discourse.

Composition of the project, thematic structure, frame of categories

А.В. Рубцов

Alexander V. Rubtsov

Тема «Российский проект цивилизационного развития» рассматривается как комплексная и долгосрочная исследовательская программа. Формированию собственных моделей должен предшествовать анализ уже сложившегося общего дискурса о цивилизации во всем многообразии его основных предметов и ракурсов, методологических подходов и языков описания. Охватить целое в его хотя бы приблизительной полноте позволяет метод контурного картирования. Длиннофокусная оптика впервые дает представление о границах и общей структуре объекта. Это позволяет осмысленно выбирать в проекте собственные ракурсы, опуская остальные «зряче», а не в силу незнания или слепой инерции. Метод позволяет справиться с резко выраженной полисемией, в том числе основных категорий темы: «цивилизация», «проект», «российское»... Подключаются смежные предметы: идентичность, конфликт цивилизации и культуры, вызов и ответ, цивилизационный выбор России, постколониальный этос, отношение к проектности в ситуации постмодерна. Акцентируются факторы существования, упадка и гибели исторических и новейших цивилизаций (цивилизационная эсхатология). Особо отмечены сырьевые модели и производные от них ресурсные социумы. Показано уникальное значение философии для понимания всей глубины проблемы смены вектора развития, в том числе с сырьевого на инновационный. Технократические иллюзии мешают понять, что для решения таких поистине цивилизационных, исторических задач недостаточно директив, оперативного администрирования, трансфера технологий и финансов. Показана необходимость изменений в экономике, институциональной среде, политике и психоидеологии, связанной с вековыми архетипами и инерциями сознания.

Ключевые слова: проекты, цивилизация, идентичность, вызов и ответ, цивилизационный выбор, универсальный дискурс, контурное картирование содержания, смена вектора развития, цивилизационная эсхатология, ресурсные и сырьевые модели.

The topic “Russian Civilizational Development Project” is considered as a comprehensive and long-term research program. The formation of new models should be preceded by an analysis of the already established general discourse about civilization in all the diversity of its main subjects and perspectives, methodological approaches and languages of description. To cover the whole in its at least approximate completeness allows the method of “contour mapping”. Long-focus optics for the first time gives an idea of the boundaries and general structure of an object. This allows to choose own perspectives in the project consciously, omitting the rest “sightedly”, not due to ignorance or blind inertia. The method allows to cope with a sharply expressed polysemy, including the main categories of the topic: “civilization”, “project”, “Russian”... Related subjects are connected: identity, the conflict of civilization and culture, “challenge and response”, the civ- ilizational choice of Russia, postcolonial ethos, attitude to project action in a postmodern situation. The factors of existence, decline and death of historical and modern civilizations (“civilizational eschatology”) are emphasized. Commodity models and derivative resource societies are especially noted. The unique importance of philosophy for understanding the full depth of the problem of “changing the vector of development”, including “from raw materials to innovative ones”, is shown. Technocratic illusions make it difficult to understand that directives, operational administration, technology and finance transfer are not enough to solve such truly civilizational, historical tasks. The necessity of changes in the economy, institutional environment, politics and psychoideology associated with the age-old archetypes and inertia of consciousness is shown.

Keywords: projects, civilization, identity, challenge and response, civilizational choice, universal discourse, contour mapping of content, change in the development vector, civi- lizational eschatology, resource and raw material models.

Данный проект относится к исследовательским инициативам особого рода. С одной стороны, он изначально предполагает активную авторскую позицию всего коллектива, в том числе (насколько это вообще возможно) основанную на общности понимания предмета и задач, а также на хотя бы относительном единстве подхода, идеи, рабочих гипотез и т.п. С другой стороны, это типичный случай большой и длительной многосоставной работы, которую, строго говоря, точнее было бы назвать не проектом, а исследовательской программой. В таких случаях требуется опора на хотя бы примерное понимание коллективами не только своих излюбленных позиций, но и всей полноты дискурса о предмете, существующего в философии (точнее, в философиях), в смежных науках самого широкого профиля и т.д., вплоть до живой коммуникации, разворачивающейся в историческом времени и политическом пространстве. Все эти вне нас существующие позиции должны оцениваться изначально на равных и только с учетом конкретики включающих их контекстов, а не в универсализации тех или иных локальных решений, какими бы родными и близкими они ни были исполнителям.

В подобных ситуациях сколь угодно авторитетный коллектив исследователей на старте скорее должен был бы заняться собой, собственной колеей, привычными вывихами и инерциями, - как когда-то говорили, «демонами». Для этого надо попытаться поставить себя в положение начинающего диссертанта, просто обязанного стартовать с максимально общего обзора и осмысления логики целого, а не с собственных сверхценных откровений. Это особая длиннофокусная оптика, но только она дает надежду не потерять что-то принципиально важное, либо когда-то кем-то найденное (но нами пропущенное или забытое), либо сейчас параллельно обсуждаемое другими и почему-то без нас, либо просто стремительно видоиз- мнеяющееся и заново оформляющееся в качестве нового буквально за время работы над проектом. Сам выбор такой динамичной и всеохватной темы обязывает исходить из того, что обсуждение больших констант и мегатрендов обязано учитывать и возможность скоростных изменений вплоть до цивилизационно значимых бифуркаций и флуктуаций (типичный пример - нынешний коронакризис). Отсюда повышенные требования к методологической рефлексии, метатеории и к самому методу, обеспечивающему максимальную открытость горизонта существующих проблем и решений. Лучше исходить из того, что пока никто не знает, что из этого общего дискурса о цивилизациях и цивилизационных проектах окажется приоритетным для России в результате полномасштабного анализа и/или под воздействием не всегда предсказуемых изменений.

К методологии проекта. Издательская стратегия как прообраз исследовательской программы

Нет разницы между тем, о чем говорит книга, и способом, каким она сделана.

Ж. Делез, Ф. Гваттари

В самом деле, такие вечные и потенциально неисчерпаемые темы, как «Российский проект цивилизационного развития», вообще не предполагают сколько-нибудь объяснимого завершения. Но вместе с тем именно мегапроекты такого рода нуждаются в специально проработанных представлениях о тематической и проблемной полноте предмета. Чем масштабнее задача, тем более значимо движение от общего к частному - от образов и понятий гипотетического целого. То, что в рабочем конструировании называется «правильно сформированный состав проекта», исключает чрезмерные флюсы, а главное - недопустимые пропуски в ключевых развилках, в множествах объектов и проблем. Если проект что-то опускает (а это всегда в той или иной мере неизбежно), это «что-то» должно быть знаемо и эксплицитно обозначено - насколько это вообще возможно на каждом из этапов. Неизбежная ограниченность ресурсов, необходимых для освоения целого, не должна выглядеть как ограниченность авторов и их кругозора.

Это особенно актуально для коллективов, давно живущих и работающих вместе, в совместных изданиях и мероприятиях. Им бывает свойственно окукливаться в любимых сюжетах, причем так, что простейшая КТ потенциального содержания показывает до трех четвертей неработающей поверхности. Важнейшие проблемные направления могут не просто выпадать из поля зрения, но и, более того, блокироваться на входе как вносящие дискомфорт в привычную жизнь авторитетов и сообщества. Дополнительные усилия тратятся не на освоение новых проблем и контентов, а на априорное доказательство их ненужности. В запущенных случаях приходится идти на искусственную вентиляцию мозга с последующей «раскачкой дыхания» с помощью специальных аналитических упражнений.

Одно из упражнений такого рода - контурное картирование содержания, о котором со всей подробностью будет сказано позже, позволяет расширить даже очень ужатую повестку до «круга аналитических интересов здорового человека». Подобно компьютерной игре в «Цивилизацию», захват целого здесь также осуществляется посредством особого рода симуляцией. В данном случае это может быть, например, сборка оглавления финального, сводного отчета - постоянно корректируемая и пополняемая, но именно опережающая углубленные исследовательские действия. На сленге археологов это прозвучало бы как «где копать?». Понятно, насколько такая полнота условна, однако в идеале такой прием должен позволять пристойно закрыть проект на любой стадии, не оставляя при этом впечатления профессиональной неполноценности целого коллектива. Иначе работа превращается в вечно незавершенный ликбез с постоянно опаздывающим «освоением матчасти», когда в претензиях на хорошо организованный интегральный подход легко выпадают фундаментальные проблемы, включая судьбоносные для страны и требующие решения, что называется, по жизненным показаниям.

Обратное движение «от структурной гипотезы продукта» может быть востребовано уже на уровне планирования издательских стратегий. Дело даже не в особенностях министерского госзадания, по инерции все еще фиксированного на количестве публикаций, на формальных (квартальных) показателях их «качества» и т.п. Как уже отмечалось, опережающего обзора (пусть сколь угодно эскизного) требует сама специфика «очень большой программы». Из видения границ и общей структуры проблемно-тематического контента следуют оргвыводы, касающиеся сборки коллективов, стратегий сотрудничества, кадровой политики и политики стимулирования, аналитического обеспечения, информационной поддержки, внедрения и утилизации результатов. Иными словами, максимально полный состав темы здесь объективен и первичен, а текущее состояние организации и коллектива- исполнителя - субъективно и вторично, если не сказать случайно.

Программирование в формате «эскиз финала» не означает заорганизо- ванности. Наоборот, оно исходит из понимания, что особо ценные результаты в науке сплошь и рядом возникают именно вне планов - как открытие Америки. Но чтобы так «продуктивно заблудиться», сначала все же необходимо было заняться прокладкой маршрута в Индию, причем не в каботажном варианте, а именно на карте мира, какой она была в то время. Философия тем более исходит из презумпции, во-первых, предельных оснований, а во-вторых, искомой полноты картины мира или хотя бы ее обсуждаемого фрагмента. Необязательные, привходящие ограничения, в том числе просто от незнания или нежелания грузить себя лишним, разрушая комфортные концептуальные «коконы», как раз и задают избыточную, а часто и не замечаемую заорганизованность.

В социогуманитарном знании фактор непредсказуемости откровений особенно важен. Здесь результаты чаще ожидаемы именно в самотеке, в стихийной самодеятельности индивидуальных авторов и микрогрупп. Однако корпус претенциозных изданий, которые уже по своему формату и статусу будут с самого начала восприниматься как «лицо проекта», желательно готовить с учетом пусть очень предварительной и непрерывно модифицируемой, но все же именно программы. Многое в итоге наверняка получится совсем иначе, чем виделось в начале и в ходе работы, однако образ будущего проекта на разных этапах его реализации часто подсказывает перспективные направления или, наоборот, возможные риски.

Такого рода риски обнаруживаются уже на уровне названий ключевых монографий, и это не проблема придумывания заголовков, а проблема смысла и его организации. Первая же книга, естественно, не может называться, как и вся тема, поскольку тут же возникают вопросы с названиями следующих трудов этой линейки. Но даже если проблема решается, например, добавлением подзаголовков, то и в этом случае логика таких «расширений» должна быть намечена заранее. Если с самого начала в рабочих вариантах попытаться обозначить хотя бы второй и третий подзаголовки, этот простой прием может скорректировать и проект первой книги, и всю стратегию. «Как корабль назовешь, так он и утонет».

Понятно, что данный вопрос выходит далеко за рамки игры слов на обложках, в титулах и библиографиях, но затрагивает структуру, формат и жанры самих изданий, а главное - методы сборки людей и текстов. На стадии запуска почти неизбежен облегченный прием - собрать заявки (особенно если даже без тем, а только с именами и сроками) и превратить будущие отдельные статьи в главы коллективной монографии с хотя и понятной, но все же именно априорной, дежурной структурой (например: «Теория», «История», «Современность»)Важно лишь, чтобы такое деление на разделы не слишком «насиловало» тексты, по самой своей предметности и типу проблематизации относящиеся одновременно к двум, а то и ко всем трем разделам книги (см., например, уже обсуждавшийся текст Ю. Гранина [3]). Если отдельные тексты придется резать и делить между разделами, это может сказаться на представлении целостных авторских концепций.. Но в проектах, сверхординарных по сложности и многоаспектности, проблемы состыковки часто проявляются впоследствии с нарастающей силой. Уже следующие книги такого ряда не без оснований начинают восприниматься сначала как обычные сборники, затем как выпуски альманаха, а в итоге и вовсе как номера сверхтолстого журнала - в твердом переплете и с аномальной периодичностью. Этому тем более способствует неизбежная в таких случаях пестрота авторских стилей, а главное, подходов. Часто свободное «многообразие точек зрения» в какой- то момент начинает восприниматься как недоработка именно в силу неадаптированной для этого жесткости формы при недостаточной диверсификации общей издательской стратегии.

В таких случаях отчасти помогает, например, чуть более сложная и гибкая структура томов, включающая не только стандартные для классической монографии разделы и главы, но также разные форматы и жанрыТак, в книге «Философия и идеология. От Маркса до постмодерна» [32] в первом разде-ле классическими главами были представлены проблемно взаимосвязанные доклады: «Фи-лософия как критика идеологий» (Э.Ю. Соловьев), «Философия как идеология» (В.М. Межу- ев) и «Иллюзии деидеологизации. К концепции "диффузной” и "проникающей” идеологии» (А.В. Рубцов); во втором разделе были собраны авторизованные материалы круглого стола «Философия и идеология; иллюзия деидеологизации», и, наконец, завершал издание отдель-ный блок статей, написанных авторами докладов на конференции «Карл Маркс и философия марксизма», посвященной 200-летию со дня рождения Карла Маркса.. Не совсем линейные, разноформатные композиции снижают претензии к случайности и фрагментарности целого, более соответствуя образу живой работы и самой идее открытого поиска. Особенно это значимо на начальных стадиях больших проектов, когда команда ищет не только идеи, но также формы взаимодействия и коллективной репрезентации.

Методика и смысл контурного картирования

Вычеркнутые слова остаются.

Виктор ЭльконинЧтобы имя не воспринималось как ошибка: Виктор Эльконин - художник, младший брат психолога Даниила Эльконина. Для сравнения см. также [7].

2.1

Обсуждение публикационных стратегий прямо выводит на макроструктуру самого исследования, на проблемы его нарезки и этапности, границ, направлений и слоев. При этом принципиально важна работа именно с контурной картой. Часто именно отягощенность интересной конкретикой мешает увидеть целое в его собственной логике (или в ее отсутствии). В итоге неизбежная вначале случайная фрагментарность всего проекта консервируется, становится хронической и необратимой. При этом могут выпасть целые направления, все более приобретающие живую актуальность: проблемы вызова и ответа, выбора, материальных источников существования цивилизации и цивилизаций и самой цивилизационной эсхатологии - конечности существования цивилизаций и обстоятельств их гибели. Нас, по идее, это должно было бы интересовать, поскольку близкой исторической памяти у нас две как минимум, так же как и две истории гибели: самодержавной империи и коммунистического проекта (об эсхатологической судьбе постсоветского проекта пока говорить еще рано при всем драматизме произошедшего, происходящего и прогнозируемого).

Поскольку смысл каждого фрагмента речи или письма определяется в конечном счете контекстом, таким контекстом в контурной карте могут быть даже простые обозначения тематических направлений или проблем - «пустые соседства». Пустое, но корректно обозначенное в этой процедуре ценнее детально расписанного. Особые преимущества упрощенной и обобщенной графической схемы над натуральной аэрофото- или космической съемкой очевидны в любом автомобильном навигаторе при переключении опции «вид» между позициями «схема» и «космос». Либо мы с интересом разглядываем на экране фото деревьев и крыш в поисках собственной дачи, либо все же схематически видим общую дорожную инфраструктуру и понимаем, как и куда ехать.

Склейка готовых статей, от которой поначалу никуда не деться, дает рабочий материал, но может и затруднять подобную ориентацию. Контурная карта в собственном смысле слова предполагает единую географию, локальные зоны которой «закрашиваются» последовательно или одновременно, но именно в общей навигации, каждая на своем месте. Если же такой общей навигации нет, расцвеченные лоскуты готовых статей и глав сшиваются в книгах, издаваемых по таким проектам, непосредственно друг с другом по мере поступления - просто потому, что так «исторически сложилось». В итоге Тамбов картируется встык с Провансом и т.д. и т.п., из тома в том.

Максималистские обзоры общего контекста необходимы уже на этапе самоопределения проекта в плане его научных претензий и политических амбиций. В нашем случае речь вряд ли может идти о прямом уподоблении масштабирующим образцам от Школы «Анналов» до Института Конфуция, не говоря уже об Институте мировых цивилизаций. Однако такой опыт необходимо иметь в виду как фон, на котором компетентная критика обычно воспринимает амбиции и результаты всех подобных проектов, особенно если претензии этих проектов предъявлены на широкую ногу - едва ли не как дар новой святой Руси заблудшему человечеству.

Важно также учитывать, что предыдущие «фоновые» программы-прецеденты могут быть исполнены в самых разных жанрах и типах институционализации: «Москва - Третий Рим», русская идея и советский проект коммунистического строительства; сборка германских империй от Священной Римской империи германской нации до глобального проекта нацизма и идеологии послевоенной реабилитации Германии (план Белля); American Dream, American Exceptionalism; Canadian Identity, Canadiana; Pacific Identity в австралийской итерации; японская модель (Japanese Uniqueness: Nihonron, Nihonjinron); панарабизм и арабский национализм («аль-каумийя аль-ара- бийя»); кемализм и «Шесть стрел Ататюрка», новый пантюркизм и «Видение 2023»; китайский ЭПШП («один пояс - один путь»); чучхе в КНДР; мобилизационные идеи и национально-этнические идеологии «молодых восточных тигров» и т.д. и т.п. Сюда же относятся новейшие отечественные проекты России как отдельного государства-цивилизации и энергетической сверхдержавы, освоения экономики знания и опоры на человеческий капитал, «смены вектора развития с сырьевого на инновационный», культа великой победоносной истории и глобального превосходства отечественной моральной традиции... И все это под аккомпанемент заигрываний с искусственным интеллектом, военным сверхзвуком и цифровой цивилизацией.

Весь этот исторический, мировой и отечественный опыт составляет один из базовых слоев проблемно-тематической карты проекта. Любому коллективу так или иначе приходится рефлексировать над собственной амбицией, соотнося себя с этим общим контекстом. Для Института как ответственной исследовательской структуры это типичная ситуация вызова и ответа. По мнению автора схемы «challenge and response» Арнольда Тойнби, на вызов можно и не отвечать, но в данном случае коллектив не может делать вид, что таких программ не существует в природе и что российская разработка не имеет к ним отношения. Показать свое место в таком ряду - действие непростое, даже рискованное, но честное, а главное, необходимое для самоопределения. В биоэтике нечто похожее называется информированным согласием.

В нашем случае подобные предупреждения особенно актуальны. В одном из вариантов проекта «Стратегии развития Института философии РАН» мегатема «Российский проект цивилизационного развития» как раз и была представлена именно в глобальном измерении, как российская альтернатива, с одной стороны, западному, а с другой - китайскому цивилизационному проекту. При этом проект ИФ РАН был представлен на данном фоне именно как проявление «мягкой силы» и «идеологической мощи России». Но в академической философии вряд ли имеет смысл выставлять напоказ то, что здесь уместнее как раз, наоборот, либо элиминировать профессиональной самокритикой (методичной редукцией идеологического) либо маскировать и секретить, как страшную военную тайну. Тот самый случай, когда «на себе не показывают». Это все равно что шумно соблазнять дам своей героической миссией... резидента под прикрытиемИногда в рабочих материалах у нас до сих пор цитируют данный фрагмент с сочувстви-ем и как директиву: «На этой основе Россия может предложить привлекательный для всего мира проект глобализации как всечеловеческого содружества культур. Такой проект мог бы стать основой мягкой силы России, ее идеологической мощи в современном мире. Он послу-жил бы действенной альтернативой давно осуществляемому и ущемляющему российские интересы глобализационному проекту, позволил бы составить конкуренцию проекту гло-бальной идеологии, который активно продвигается Китаем». Независимо от собственно научной этики переход от философии на поляну идеологии не терпит самодеятельности, но требует специальных компетенций. Сами словосочетания «мягкая сила» и «идеологическая мощь» давно вызывают и в научных, и в собственно политических сообществах множество не самых приятных, а то и вовсе одиозных ассоциаций. Не говоря уже о том, что все это классический язык агрессивного общечеловеческого.. При этом велика вероятность того, что именно там, где люди рассчитывают на всемирные аплодисменты, они как раз и выглядят наиболее провинциально - изобретателями идей и пропагандистами ценностей, освоенных давно и без них.

Вместе с тем с точки зрения собственно философии и социогуманитар- ного знания ничуть не менее амбициозной выглядит задача не просто «рабочего», но именно теоретического моделирования проблемного пространства, в которое так или иначе вписывается программа «Российского цивилизационного проекта». Для философии проблема не только в судьбе цивилизации и сосуществовании цивилизаций, но и в парадоксальном сосуществовании плохо совместимых друг с другом дискурсов о цивилизации. И хотя на старте практически невозможно выйти за рамки случайных констелляций исследователей, их интересов, заделов и потенциальных возможностей, понимание этого тем более говорит о необходимости отдельной проработки метауровня - теории и методологии картирования проблемы как целого. Общий дискурс о цивилизации вообще и о цивилизационных проектах в частности представляет самостоятельную философскую и методологическую проблему. Отдельная наука - как внедряться в это множество крайне разнородных языков, не наращивая ситуации сумбура вместо логики.

2.2

В методологиях и техниках обычного, в том числе архитектурно-планировочного, проектирования такие виды работ достаточно устоялись, и это добротные, полезные аналоги. Вовсе не обязательно воспринимать их буквально, но в структурном отношении такие методики более или менее универсальны просто по определению.

Приведенный выше перечень того, что в истории и современности считается классикой цивилизационных проектов (от Третьего Рима до смены вектора), почти в точности соответствует содержанию так называемых ситуационных планов, предшествующих всякому конкретному проектированию. Еще до составления генерального плана более обширный по охвату ситуационный план показывает, где находится участок на карте целого и ему подобных, каково его окружение, в каких связях и взаимоотношениях с этим окружением он состоит. Официальная защита проекта реконструкции «Усадьбы на Гончарной» по необходимости начиналась бы с представления участка на карте Таганки и Москвы, с обсуждения результатов анализа общей градостроительной ситуации и т.п. То же, по идее, должно было бы быть обеспечено в отношении любого проекта цивилизационного развития.

Следующая стадия - так называемые опорные планы, показывающие все, что на проектируемом или реконструируемом участке уже существует: строения, зеленые насаждения, коммуникации и т.п. У нас в большой мегатеме с этим отдельная проблема. Участок «цивилизационного развития России и мира» не просто застроен, но застроен сверхплотно и сверхсумбурно и плюс к этому уже картирован множеством сильно не совпадающих друг с другом опорных планов от разных мастерских и инстанций. Совершенно неординарная сложность задачи проявляется в том, что давно сложившееся проблемносмысловое поле проекта формируется сверхмощной полисемией уже в самой формулировке темы «Российский проект цивилизационного развития», в том числе полисемией каждого из ее терминов в отдельности. Слова «проект» и «цивилизация» не просто многозначны, но и принадлежат одновременно разным профессиональным и непрофессиональным языкам, игнорировать которые аналитик не вправе, даже если эти языки не являются собственно философскими. В этих контекстах слова «российское» и «развитие» также могут иметь весьма разные смыслы. В результате выражение «Российский проект цивилизационного развития» для стороннего реципиента по всем четырем составляющим может означать едва ли не все что угодно. И даже если в своем кругу мы можем рассчитывать на интуитивный смысловой консенсус (хотя тоже весьма относительный), это не столько достижение, сколько констатация наших же потерь. Обосновывая выбор отдельных ракурсов, мы вряд ли сможем убедительно объяснить, на каком основании в проекте как целом игнорируются все прочие возможные ракурсы, которые может приводить сторонняя и менее предвзятая критика. Консенсус солидарного незнания - не лучшая оценка в таких мегапроектах.

«Именные» категории темы: проблемно-семантический анализ

О многом здесь может сказать критический анализ категорий, входящих в саму формулировку темы «Российский проект цивилизационного развития». Данный анализ не претендует на полноту, но все же показывает, что диапазон возможных ракурсов и разночтений здесь гораздо шире, чем принято думать.

Начинать приходится с критики всех четырех терминов, входящих в формулировку темы: «проект», «цивилизация», «российское», «развитие». Все это предмет отдельного разбирательства; здесь же достаточно привести лишь некоторые моменты, показывающие, насколько эти категории далеки от однозначности понимания и очевидности смысла.

Так, само слово «проект» в предельно общих, философских цивилизационных дискурсах может означать:

осуществляемую в большой истории модель становления, самореализующуюся «от начала времен и до конца света» (Русский проект, проект «Россия»); в этом смысле слово «проект» означает некое максимально обобщенное, интегральное движение (например, проект «Модерн» или даже проект «Человек»);

те или иные особо крупные идеологические, политические, геостратегические, социокультурные, экономические, научно-технологические и т.п. программы, с большим или меньшим успехом реализуемые на разных этапах национальной истории, - геостратегические прорывы, имперские сборки, программы реформ и модернизаций;

конкретные разработки, предлагаемые страной себе, городу и миру в заданной глобальной ситуации, предназначенные для воплощения в настоящем и будущем и выступающие в качестве нормативных моделей.

Во всех трех случаях термин «проект» предполагает разные типы авторства:

в первом случае, условно говоря, автором проекта выступает «сама история», будто материализующая в реальном времени некое подобие гегелевской идеи цивилизации, государства, нации или этноса;

во втором случае это власть как субъект политики, на разных этапах воплощающая идеи как особо крупные программы самосовершенствования, развития, экспансии, доминации и т.п. вплоть до своего рода цивилизационных «религий спасения»;

наконец, в третьем случае это официально ангажированные или самодеятельные, инициативные группы представителей интеллектуального, экспертного сообщества: философы, идеологи и мнящие себя идеологами, специалисты в области стратегического планирования, производства смыслов и т.п.

Этим классификациям соответствуют типы продуктов и видов интеллектуальной активности:

в первом случае это философия сущности данной цивилизации (образ ее идеи, базовая идентичность, социокультурный инвариант);

во втором - философия истории (концептуальные модели в образах прошлого);

в третьем - философия момента (критика близкой истории и настоящего с переходом на образы будущего).

Категория проекта по-разному воспринимается в картине мира и дискурсе модерна и постмодерна, в главном конституированного отторжением тотальной проектности как реализованной утопии.

Кроме того, понимание проекта как атрибута ориентированного в будущее человечества уже со второй половины не вызывает прошлого однозначного энтузиазма. В симметричной оптике проект воспринимается как феномен, лишающий человека целого спектра возможностей: в будущем не остается ничего, кроме проекта, внедренного в него из прошлого.

3.2

Еще более объемным и многогранным является термин «цивилизационное», как и само понятие «цивилизации» [2]Историко-стадиальные исследования, основанные на технократическом подходе (У. Ро- стоу, Д. Белл, О. Тоффлер), выделяют следующие цивилизации: аграрную (доиндустриаль- ную), промышленную (индустриальную), информационную (постиндустриальную). В частно-сти, «сельскохозяйственная цивилизация просуществовала на нашей планете в почти неизмен-ном виде тысячи лет, и закат ее начался совсем недавно - лет двести-триста тому назад» [29].. Здесь также могут срабатывать и, соответственно, подразумеваться:

фактор времени (появление цивилизации на планете с возможностью ее исчезновения в результате катаклизма либо самоуничтожения; возникновение цивилизации из дикости и варварства, например, через этимологию слов civis, civiliser, civil, цивилизации премодерна, модерна, постмодерна и пост-постмодерна);

фактор пространства (от локальных цивилизаций через континентальные и межконтинентальные вплоть до цивилизации планетарной и даже космической, как это обозначено в концепции антропного принципа Вселенной);

фактор спецификации (материальная и духовная цивилизации, техногенное и гуманитарное, научно-техническая и социальная доминанты, базовое отличие цивилизации от культуры и пр.);

фактор форм и источников существования (цивилизации сосредоточенности и экспансии, производства и перераспределения, генерирующие и ресурсные, автохтонные и паразитарные; сельскохозяйственные (в том числе речные, цивилизации степи и пр.), промышленные, информационные, традиционалистские и техногенные, производящие и сырьевые и т.д., включая конкретные цивилизации риса и маиса, скота и леса, нефти и цифры).

3.3

В проясняющем картировании смыслов нуждается даже термин «российский» применительно к понятию «цивилизационный проект». Это слово также имеет разные оттенки в зависимости от включения в вышеупомянутые контексты:

российский как условно вневременная, фундаментальная сущность «российскости» или даже «русскости»;

российское как определение истории конкретного времени и места (с учетом всех возможных эволюций этого места-времени);

российский как обозначение происхождения и как имя собственное цивилизационного проекта, предлагаемого из России человечеству в качестве социокультурного и морально-этического идеала (со всеми негативными и даже одиозными коннотациями понятий «мягкая сила», «идеологическая экспансия» и пр.).

3.4

В комментариях в данном контексте нуждается даже такой, казалось бы, понятный термин, как «развитие».

Прежде всего приходится иметь в виду, что это один из ключевых терминов идеологии модерна и всего прогрессистского мировоззрения (развитие как несколько более сдержанное выражение прогресса). В этом смысле и в этом мировоззрении термин «развитие» является дежурным, он не про- мысливается и появляется в такого рода формулировках, по сути дела, автоматически.

Отчасти употребление этого термина может быть инерцией советской философии и идеологии, в которой термин «развитие» был еще более обязательным. В этом смысле все советское по определению должно было находиться в состоянии бурного (догоняющего и опережающего) развития, в том числе в контекстах глобальной и исторической конкуренции с западной капиталистической альтернативой. Одновременно это было элементом пропагандистской самооценки. В свое время наши занятия общественным сознанием в СССР под руководством Б.А. Грушина привели к наблюдению, что слово «развитие» в заголовках статей, книг и номенклатурных текстов было таким же обязательным, как и ссылки на классиков и программные документы партии. Обычный код лояльности.

В нынешних условиях такой обязательности нет, однако и здесь термин «развитие» подспудно свидетельствует об изначально позитивной установке проекта: «Мать-Россия плохого не посоветует». Тем более нельзя не учитывать и всей обширной постсовременной критики как линейного, кумулятивного прогрессизма, так и самой идеологии «стрелы времени», всей логики бина- ризма и бинарных оппозиций, включая старое и новое, высокое и низкое, и пр.

3.5

Далее состав обязательных проекций классического предметно-пространственного проектирования включает в себя стандартный набор отдельных схем: функционального зонирования территории, транспорта и пешеходных коммуникаций, социального обслуживания, зеленых насаждений и рекреации... Смысл подобной раздельной схематизации в том, что каждая из относительно самостоятельных подсистем должна представлять собой законченную, логичную, наконец, просто красивую композицию сама по себе. Когда все делается вперемежку, отследить собственное качество таких подсистем практически невозможно, а их представление задним числом в отдельной схеме часто удивляет неприятными сюрпризами, когда менять что-либо уже поздно: насаждения, дорожки и даже строения есть, а логики и композиции нет. В работе над концептуально-аналитическими мегатемами нечто подобное встречается сплошь и рядом.

Цивилизации и цивилизационные проекты также состоят из целого ряда таких включенных подсистем. Целые зоны возможного тематического расширения обнаруживаются, если включить в анализ набор категорий и сюжетов, очевидно и традиционно связанных с темой цивилизационных проектов: духовной и материальной составляющих цивилизации; идентичности и культуры; политики и идеологии, психоидеологии и национальных идей; стратегического планирования и управления развитием; модернизации и демодернизации, вызова и ответа, выбора и судьбы, витального циклизма - расцвета и упадка, жизни и умирания. Все это составляет еще целый ряд слоев картирования темы в концептуальном, логическом пространстве - цивилизационный проект в разных своих ипостасях, представленный во всех (в максимально широком круге) своих проблемно-теоретических и конкретно-практических взаимодействиях и соседствах. Даже контурный набросок таких возможностей показывает, что работа над темой цивилизационных проектов в мировой философии и науке сплошь и рядом ведется весьма активно и продуктивно, но только под другими именами, в других категориях, с другими тегами и под другими названиями. Поэтому такие смежные или, точнее сказать, включенные группы проблем лучше анализировать не только в общей сборке, но и по отдельности: раздельный анализ всегда дает дополнительную глубину.

3. Состав проекта: проблемно-тематические резервы

и возможности расширения

И снится нам, что земля снова молода, - молода и нежна [...] как в минувшие дни [...] прежде чем ухищрения размалеванной цивилизации выманили нас из ее любящих объятий, а ядовитые насмешки искусственности внушили нам стыд к простому житью, которое мы вели с ней.

Д.К. Джером. Трое в лодке, не считая собаки

Культура и цивилизация

Логически здесь есть два основных модуса: различение и взаимодействие. Можно составить целую коллекцию более или менее отличных друг от друга формулировок разграничения цивилизации и культуры: эти позиции известны, и оттачивать дефиниции здесь нет смысла в силу отсутствия универсальных контекстов. В одних ситуациях корректнее одно, в других другое.

Точно так же выстроены концепции функционального, исторического и т.п. взаимодействия цивилизации и культуры. Шпенглер (изобретатель и классик этой темы) видит в цивилизации закат и сумерки культуры, замещение живых и органических форм духовной деятельности массово-уравнительным механицизмом, формальной институционализацией и технократией, в том числе социальной. «Цивилизация есть совокупность крайне внешних искусственных состояний, к которым способны люди, достигшие последних стадий развития. Цивилизация есть завершение. Она следует за культурой, как ставшее за становлением, как смерть за жизнью, как окоченение за развитием... Она неотвратимый конец; к ней приходят с глубокой внутренней необходимостью все культуры» [33, с. 33-34]. Но и эти взгляды могут оспариваться и поворачиваться разными гранями. Михаил Эпштейн приводит примеры возникновения культур из цивилизаций: Россия на цивилизационные преобразования Петра ответила в культуре гением Пушкина, а Америка только в прошлом веке сформировала собственную культуру на базе высочайшей цивилизации, созданной в Штатах еще в XIX столетии [34].

Об этом можно читать и писать рефераты, курсовые, диссертации и целые монографии'См., в частности, [26]., поэтому тем более настораживает, когда подходы и выводы с большими, даже глобальными, претензиями эту фундаментальнейшую тему легко игнорируют. Более того, когда речь заходит о конкретных цивилизационных проектах с привязкой ко времени и месту, даже эти категориальные разборки часто отходят на второй план, уступая место проблеме позитивного или негативного отношения к цивилизации как таковой.

Еще острее встает вопрос о качестве конкретных цивилизаций в обсуждаемом контексте - в том месте, из которого мы говорим с ответственным пониманием, кто именно говорит и по какому праву он это делает. В итоге оказывается, что это вопрос даже не анализа, а общего мироощущения, мирочувствия и самооценки в диапазоне от некритического самодовольства до переживания общенационального стыда и вины. Включение коллизии цивилизации и культуры в живой отечественный контекст подрывает идиллию и сильно портит нарциссические образы грандиозности и всемогуще- ственности цивилизационных притязаний всемирно-исторического масштаба. Тем более что «мягкая сила» и «идеологическая мощь» такого типа чаще всего паразитируют на культурном багаже исключительно прошлых поколений. Экстатические восторги такого рода чаще компенсируют собственное бесплодие, а надрывное отношение к величию прошлого - провалы в настоящем и подозрения в отсутствии будущего.

Заслуживает специального анализа и вопрос о том, случайно ли в наших обсуждениях разграничение цивилизации и культуры сплошь и рядом четко не проводится, а то и вовсе игнорируется. Соответственно, выпадает из поля зрения богатейшая морально-этическая и интеллектуальная традиция, а с ней и целый ряд извечных российских проблем, одновременно фундаментальных и крайне болезненных в режиме простого «взгляда из окна». Сказывается ничем не прикрытая односторонне социокультурная фокусировка едва ли не большинства наших философствований о цивилизации, мало интересующихся экономикой и производствами, институциональной средой, финансовыми потоками, торговыми балансами, знанием и технологиями, источниками существования, «материальной цивилизацией» и т.п., проще говоря - «железом» и другими не столь нежными, как культура, материями. Не случайно несколько неожиданным пророком для этой самодовольной традиции оказывается... сэр Уинстон Черчилль с его пронзительным: «Россия - страна очень высокой культуры, но довольно низкой цивилизации». Это приговор, с которого, по совести, должен бы начинаться всякий очередной цикл бдений о российских цивилизационных проектах. Но чтобы перевести этот афоризм в статус вывода и задачи, нужна целая конструкция и, что труднее всего, радикально нелицеприятное знание о себе. Если довести дело до гротеска, мы можем оказаться в положении общности, пытающейся учить человечество высокой цивилизации через пару сравнительно обустроенных дыр - «окон в Европу», но оставляя при этом 30 % собственного населения без газа и 22,6 % без канализации на морозе ниже 30°С«В основном без канализации живут люди в селах: об отсутствии этого вида удобств со-общили социологам 66,5 % россиян, которые проживают в сельской местности. Росстат под-считал, что с выгребными ямами сегодня живут 48,1 % семей в селах, а более 18 % жителей села не имеют канализации вообще. В отдельном строении или дворовой постройке имеют туалет 38,2 % сельских жителей и 4,7 % городских» (см. материал РБК на эту тему: [30])..

Эта убийственная статистика резко меняет тон и модальность входа в российский цивилизационный проект, извечной проблемой которого является конфликт столичной иллюминации и витрин с руинированными, местами просто загаженными задворками. Да и сами эти «окна» с уровня имперского или просто столичного градостроительства все более сползают в банальный декор «обустройства». Страна контрастов... Либо мы признаем в одной расколотой цивилизации фундаментальный конфликт как минимум двух существенно, принципиально разных по качеству цивилизаций локальности второго уровня, либо продолжаем приставать ко всем со своей всемирной отзывчивостью, даже не задумываясь о вопиющей дикости условий повседневной жизни большей части населения «великой страны». Можно сколько угодно доказывать, что в истории России была как минимум не одна цивилизация, но ничуть не менее острой является проблема фатального разлома российской культуры и цивилизации даже не в истории, а именно в «пространстве цивилизованности» - здесь и сейчас, в этой вопиюще конфликтной, разорванной синхронии.

Далее остается выбор. Либо российская цивилизация опознается по состоянию и политическим катаклизмам столиц, а на остальное высокая философия закрывает глаза, либо, наоборот, размышление начинается с особого рода аналитического дауншифтинга, с самого цивилизационно непосредственного. И тогда даже в пародийно-ироничных проектах пресловутой национальной идеи начинают появляться не столь уже бессмысленные лозунги в духе: «Поправь забор!». Хотя заранее можно представить себе, насколько это трудно для философии, привыкшей заниматься нашей высокой духовностью так, чтобы этому никак не мешали миазмы российской недо- цивилизации.

Идентичность

Возможности одновременного углубления и расширения темы также хорошо видны на проблеме идентичности. В разработках, связанных с данной категорией, часто вообще не упоминаются слова «цивилизация», «проект» и т.п. при этом здесь могут раскрываться - и, как правило, раскрываются! - важнейшие сюжеты и выводы, касающиеся цивилизационных проектов вообще и российского проекта в частности. Прежде чем проектировать что-то, а тем более себя, надо ответить на «простые» вопросы: кто ты, что ты о себе знаешь и думаешь, каким ты себя видишь в идеале и в более или менее реальном будущем? При этом идентичность (за исключением кладбищенской) ничуть не менее открыта и изменчива, чем проект, а часто бывает даже более динамичной, по сравнению с окостеневающей идеологической, политической и институциональной проектностью. Советский режим был обречен с момента, когда сам этот проект начал фатально отставать от спонтанно изменяющейся идентичности социума. Однако приходится признать, что популярная в нашем профессиональном сообществе философия идентичности, переписывая из книги в книгу общие места про «образ другого» и пр., не так часто снисходит до культурологической, социологической, а тем более лингвистической и филологической конкретики, до проблем с идентичностью не в теории, а в реальном сознании, не вообще, а в России, здесь и сейчас.

В книге «Российская идентичность и вызов модернизации» [23] была в том числе предпринята попытка разобраться с актуальной российской идентичностью по стандартной форме, точнее по формуляру - как если бы страна оказалась «в кадрах» перед необходимостью заполнить «объектив- ку», последовательно отвечая на вопросы о своих именах, дате и месте рождения, родителях (отцах-основателях) и ближайших родственниках, социальном и экономическом положении и т.д. и т.п., включая награды и взыскания (исторические самооценки).

Проблемы начинаются с имени: спортивные комментаторы, свободно пользующиеся выражениями «канадцы забили гол» или «немцы перешли к обороне», вынуждены пользоваться эвфемизмами типа «наши спортсмены», даже на пьедесталах почему-то не именуя их дорогими россиянами. В самой невозможности придумать даже для таких случаев естественное и общепонятное имя скрывается куда более серьезная проблема, до сих пор описанная лишь в первом приближении.

То же самое с официальным или хотя бы конвенциональным определением места и времени рождения данного государства. Если с большой историей и ее этапами все более или менее понятно, хотя даже, например, в отношении петровских преобразований позиции могут быть очень разными, то в отношении государства, в котором мы сейчас живем, беловежский эпизод, формально являющийся местом и временем рождения новой страны, как таковой не воспринимается и даже вытесняется идеологией в режиме психической защиты. Отсюда такое количество попыток учредить общегосударственные праздники - одинаково искусственные и неудачные.

Об отцах-основателях в российской истории позиции также расходятся, причем часто кардинально. В принципе такие расхождения вполне возможны и часто встречаются, но проблемой оказывается тот факт, что в мнении общества вообще отсутствуют безусловно интегрирующие личности или хотя бы образы. Причем эти разночтения в равной мере проявляются как в социально-политическом пространстве, так и во времени, тасующем героев порой просто с неприличной непринужденностью.

Что касается наград и взысканий вплоть до судимостей, то и здесь расхождения в оценках трудно считать нормальными хотя бы в первом приближении. Это видно по ключевым эпизодам даже без специальной компаративистики. Вся история освободительного движения в России с ее ярчайшими моментами вплоть до Великой Октябрьской социалистической революции буквально за последние годы претерпела глубинную переоценку, а всемирно-историческое значение ВОСР оказалось практически сведено к нулю заодно с самой памятью об этом величайшем перевороте. Сама фигура Ленина практически исчезла из официальной историографии, уступив место Сталину, едва ли не подлежащему реабилитации вкупе со всеми деяниями личными и его времени.

И так далее - практически по всем пунктам подобного самоанкетирова- ния. В итоге выясняется, что после развала СССР у Российской Федерации проблемы с заполнением «анкеты идентичности» только усугубляются, в ряде отношений - многократно. Сложный вопрос: что в цивилизационном отношении представляет собой здесь и сейчас это образование, предлагающее всему миру идеал цивилизационного развития?

Политика и выбор, идеология и идеи

Любые выступления на тему цивилизационного выбора, так или иначе привязанные к конкретной ситуации, нуждаются в специальной рефлексии, касающейся жанровой, идеологической и собственно политической принадлежности такого рода текстов. Обсуждение этих тем в узких кругах может выглядеть сколь угодно академичным и даже быть таковым, однако практически всякое произнесенное здесь слово вольно или невольно, но неизбежно попадает в ситуацию идейно-политической борьбы или как минимум регулярной идеологической работы.

В этом решительно нет ничего нового. В свое время точно так использовались даже открытия иных, неевропейских цивилизаций. «Вслед за утопистами пришли светила Просвещения, Вико, Монтескье, Вольтер и Руссо, которые все больше и больше эксплуатировали “реальную” не Европу как огневое прикрытие своих подрывных сочинений, направленных против тогдашних европейских социальных и политических институтов. В результате появилась возможность мыслить Европу как всего лишь одну из множества цивилизаций, причем не обязательно избранную или лучшую» [1]. Проблема в том, что цивилизационные проекты и все, что с ними связано, относятся к разряду «само- наводящихся» политических вооружений. Они выстреливают в заданном направлении независимо от воли авторов концепций, даже не думавших ввязываться в какую-либо идеологию и политику. И, кстати, при желании здесь вовсе не трудно предугадать, как наше слово отзовется.

Но, с другой стороны, в этом взаимодействии есть и активная составляющая. Цивилизационный дискурс позволяет отчасти компенсировать отсутствие собственно политического языка, достаточно приемлемого и общезначимого. Разговоры про цивилизационную традицию, проект и выбор позволяют политикам и власти высказывать идеи и целые программы, которые нельзя озвучить в действующем политическом языке, не вступая в резкий конфликт с нормами действующей конституции и все еще остающимися правилами идеологических приличийСм. [26; 25].. Примерно в таком же положении оказывается и история, превращающаяся в своего рода гигантскую политическую метафору, рисующую в образах прошлого тщательно оберегаемые образы будущего, выступать с которыми напрямую пока не получаетсяСм. доклад «Какое прошлое нужно будущему России», подготовленный при поддержке Комитета гражданских инициатив на базе Вольного исторического общества (основные авто-ры: Александр Рубцов, Андрей Колесников и Василий Жарков) [6]. Там же размещены крат-кая и полная версии доклада, его презентация и материалы большого социологического ис-следования с данными серии глубинных интервью и анализом зарубежных исследований по теме (основные авторы: Григорий Юдин и Дарья Хлевнюк).. Если пока еще неловко открыто мечтать о репрессивных диктатурах, особо желающие могут заниматься методичной реабилитацией наиболее выдающихся тиранов, злокачественных нарциссов и просто садистов.