Вращательно-монадная метафизика

Размещено на http://www.allbest.ru/

Вращательно-монадная метафизика

Кремень Р.Л., независимый исследователь

Аннотация

Излагается метафизическая концепция, в главной тезе которой конституируется простейший дискретный элемент физической реальности, обозначенный как протомонада, составляющий основу пространственных форм материальности, включая само пространство как таковое. Генезис протомонады уясняется посредством определённым образом трактуемого вращения духовной эссенции, самой по себе не обладающей протяжённостью, причём и означенная эссенция, и её вращение имеют метафизический порядок, а размерность физического пространства находит рациональное толкование через характеристики метафизического вращения. Рассматриваются смысловые аспекты комплексных математических конструктов, передающих семантику вращений и вполне резонно предлагаемых некоторыми математиками в качестве единых оснований математики и физики, где свойства конструктов выступают математически строгим со-доказательством обоснованности концепции. Разъясняется смысл числа как способа ограничения на бесконечных до-физических множественностях, а конечные природные множественности предстают результатом таких ограничений; важнейшим частным случаем является данная в опыте трёхмерная пространственная метрика, возникающая как ограничение бесконечномерного метафизического пространства. Формулируется так называемый принцип генетического наследования, позволяющий снять диалектическое противоположение единого и множественного и иллюстрирующий категории времени и пространства как диалектические оппозиции.

Ключевые слова: метафизика, монада, вращение, духовная эссенция, бесконечность, материя, пространство, время.

Abstract

Rotational-monad metaphysics

Kremen' Roman, independent researcher, Tomsk

The article presents a metaphysical concept, in the main tesa of which the simplest discrete element of physical reality is constituted -- designated as a protomonad -- which forms the basis of spatial forms of materiality, including space itself as such. The genesis of the protomonad is clarified by a certain way interpreted rotation of the spiritual essence, which in itself does not have an extension, and both the indicated essence and its rotation have a metaphysical order, and the dimension of physical space finds a rational interpretation through the characteristics of metaphysical rotation. The semantic aspects of complex mathematical constructs are considered that convey the semantics of rotations, and quite reasonably proposed by some mathematicians as the unified foundations of mathematics and physics, where the properties of constructs act as a mathematically strict co-proof of the validity of the concept. The meaning of number is explained as a method of restriction on infinite pre-physical multiplicity, and finite natural multiplicities are the result of such restrictions; the most important special case is the three-dimensional spatial metric given in the experiment, which appears as a restriction of an infinite-dimensional metaphysical space. The so-called principle of genetic inheritance is formulated, which makes it possible to remove the dialectical opposition between the one and the multiple and illustrates the categories of time and space as dialectical oppositions.

Keywords: metaphysics, monad, rotation, spiritual essence, infinity, matter, space, time.

Диалектический метод

В настоящей натурфилософской работе намечаются контуры своеобразной метафизической парадигмы, постепенно складывающейся из уже высказанных многими исследователями разрозненных эвристик и «недоумений», а также обосновывается ряд её положений, отдельные компоненты которых уже обозначены, так или иначе, и философами, и математиками, и физиками, но отрывочно и проблемно, что вполне естественно в отсутствие внятно артикулированной системной максимы, привносящей обосновывающую сообразную необходимость во всё разнообразие феноменов. Главные интенции дискурса, представленного на суд читателя, направлены на такие категории философии природы, как время, пространство, материя, Вселенная. Интерес к темам, включающим указанные различения, обусловлен как негативной оценкой состояния естествознания, так и общим посылом, связанным с осознанием совершеннейшей недостаточности истины природы и смутностью представлений об её основаниях, выражающиеся, в частности, контроверзами субстанционального, реляционного и теоретико-полевого образа мыслей. Причём в каждом из перечисленных воззрений, как они нынче представлены в публикациях, есть своя частичная правда, но, как представляется, есть и свои надуманные и малоубедительные тезы, что делает их в целом недостаточно аргументированными и, в конце концов, противоречивыми. Если бы какая- то из указанных точек зрения была безупречной, то она быстро завоевала бы себе абсолютное большинство сторонников, стала бы руководством к действию и физиков, и математиков, чего пока не наблюдается. Если авторская позиция всё же покажется кому- то коррелирующей с каким-то из названных воззрений, то всё равно надо иметь в виду, что семантика и дефиниции используемых понятий существенно скорректированы. С учётом сделанного замечания сам автор полагает свою позицию наиболее близкой к субстанциональной. Фундаментальные различения, подлежащие рассмотрению, настолько значимы и всеобъемлющи, что автор счёл возможным и простительным в преддверии погружения в проблему произнести некую толику пафосных тирад, передающих его благоговение перед тайнами, к которым он осмелился прикоснуться. И трудно, наверное, подобрать более удачное сочетание эмоциональной экспрессии и содержательного наполнения, один к одному передающих квинтэссенцию означенных выше категориальных вопрошаний, чем это сделал Эдгар По в своей поэме в прозе «Эврика», в которой он предстал не только как выдающийся литератор, но и как незаурядный метафизик: «Я вознамерился говорить о Физической, Метафизической, и Математической -- о Вещественной и Духовной Вселенной: о ее Сущности, ее Происхождении, ее Сотворении, ее Настоящем Состоянии, и Участи ее. Я буду при этом настолько отважен, что призову на суд заключения, и таким образом, действительно подвергну сомнению прозорливость людей величайших и наиболее справедливо почитаемых.

В самом начале да будет мне позволено возвестить -- не теорему, которую я надеюсь доказать, ибо, что бы ни утверждали математики, нет, в этом мире по крайней мере, такой вещи как доказательство; но руководящую мысль, которую на протяжении этой книги я буду беспрерывно пытаться внушить.

Мое общее предложение таково: В Начальном Единстве Первого Существа заключается Вторичная Причина Всего и Всех, с Зародышем их Неизбежного Уничтожения» По Э. А. Эврика. Поэма в прозе (Опыт о вещественной и духовной Вселенной) / Пер. К. А. Бальмонта. -- М.: Эксмо, 2008. -- С. 24-25.. Авторская принципиальная позиция -- об этом надо сказать сразу -- состоит в том, что натурфилософское исследование должно придерживаться собственного логико-методологического нарратива, выработанного положительным опытом анализа- синтеза своего предмета, и только «краешком ума» принимать в расчёт известные физикотеоретические репрезентации, а не наоборот, чем грешат многие и многие авторы, весьма титулованные, публикации которых позиционируются как философские, но в действительности обсуждающие противоречия и парадоксы сугубо физических теорий и экспериментов, в призрачной надежде пойти дальше самих физиков. В первую очередь имеются в виду формализмы квантовой механики и общей теории относительности.

О бесперспективности поиска философских истин путём штудирования физики недвусмысленно высказался Бергсон. «Нужно иметь в виду, что философия, как мы ее определяем, еще не вполне осознала саму себя. Физика понимает свою роль, когда она толкает материю в направлении пространственности; но понимала ли свою роль метафизика, когда она просто-напросто шла по следам физики с призрачной надеждой двигаться далее в том же направлении? Не будет ли, напротив, ее подлинной задачей подняться по тому склону, по которому физика спускается, вернуть материю к ее истокам и постепенно создать космологию, которая была бы, если можно так выразиться, перевернутой психологией? Все, что кажется положительным физику и геометру, становится, с этой новой точки зрения, остановкой или нарушением истинной позитивности, которая должна определяться в понятиях психологических» Бергсон А. Творческая эволюция / Пер. с фр. В. Флеровой; Вступ. ст. И. Блауберг. -- М.: ТЕРРА- Книжный клуб; КАНОН-пресс-Ц, 2001. -- С. 211.. Релевантным обозначенной позиции в натурфилософской методологии обнаруживается диалектический метод, присущий, как нетрудно заметить, исключительно философскому нарративу и привносящий в него регулятивно-детерминистическую компоненту, составляя ту самую его специфику, позволяющую «подняться по тому склону, по которому физика спускается», и с высоты своего положения усматривать и указывать направления «главных ударов» для естествознания, а не плестись в его хвосте. Причём если мы поставили своей целью относительно полно и системно эксплицировать метафизику сущего, а не его отдельные аспекты, то в намеченной содержательной метафизической предикации сущего должны быть нивелированы если не все, то целый ряд важнейших диалектических противоположений, обнаруженных экзистенциальным опытом. Думается, что факт сошедшихся в одной точке линий, соединяющих множество пар взаимоисключающих оппозиций, одновременно снятых в одном целостном синтетическом понятии, указывает на движение в истинностном направлении. Имеются в виду следующие пары противолежащих друг другу определений: дискретный -- непрерывный, конечный -- бесконечный, статичный -- динамичный (покой -- движение), единое -- множественное, материальное -- идеальное. Так называемый диалектический метод ассоциируется у нас, в первую очередь, с именем Гегеля, хотя и у других мыслителей, предшествовавших классику немецкой философии, можно встретить приём, когда столкновение взаимно элиминирующих понятий высекает искру более глубинного, синтетического различения, но только Гегель разглядел в этом приёме методологическую основательность, имманентную сторону всякого интеллигибельного рационализирующего утверждения.

Он внятно артикулировал метод. Без гегелевской огранки эта древняя жемчужина вряд ли заиграла бы такими яркими и радужными оттенками. Поступательное движение философского проникновения в суть вещей уже невозможно представить вне гегелевского диалектического контекста, а философствовать вопреки ему просто неприлично. Но это не означает, что метод сам по себе, автоматически, как по рельсам, «везёт» исследователя к позитивному и верному результату, что он гносеологически самодостаточен. Упование исключительно на метод, без надлежащего опыта созерцания и дара интуиции, чревато превалированием ложных предустановок и надуманной произвольностью репрезентаций, что ведёт к гипостазированию фантасмагорических абстракций, путанице понятийных дефиниций и, в конце концов, к заблуждениям. Именно это и случилось с Гегелем. Он, без должной рефлексии приняв чистую мысль за абсолютное бытие и переоценив значимость самодовлеющего разума, через ряд сомнительных интеллектуальных экзерсисов подогнал свои выводы под заранее предполагаемый результат. Выстроенная им спекулятивная последовательность возвращает его в исходную точку, к тому, с чего он начал своё доказательство. Причинно-следственный круг у него замыкается на начальном посыле, что он оценивает как признак безошибочности своих рассуждений, при том, что круг, в конце концов, есть не более чем круг. В итоге Божественный Дух у него -- это мысль мыслей, а подлинное бытие -- это бытие Бога как абсолютной идеи чистого мышления. В целом построения Гегеля, как показало время, во многом ошибочны, но его диалектический метод -- это чудесное «дитя» его гения, которое не следует выплёскивать вместе с мутной водой.

Ёмкую и взвешенную характеристику, касающуюся системы Гегеля, мы находим в биографической монографии Николая Бердяева «Алексей Степанович Хомяков». Любопытен, например, следующий момент, из которого уясняется один из основных пороков гегелевской философемы: «В западной философии лишь Ф. А. Тренделенбург дал критику Гегеля, родственную критике славянофильской, но не творческую, не созидающую. Приведу для сравнения две цитаты: "Без живого созерцания, -- говорит он в своих "Логических исследованиях”, -- логическому методу следовало бы ведь решительно все покончить идеей -- этим вечным единством субъективного и объективного. Но метод этого не делает, сознаваясь, что логический мир в отвлеченном элементе мысли есть лишь "царство теней", не более. Ему, стало быть, известно, что есть иной, свежий и животрепетный мир, но известно -- не из чистого мышления" {См. Тренделенбург Ф. А. Логические исследования. Ч. I. С. 81}. И ещё: "Диалектике предлежало доказать, что замкнутое в себе мышление действительно охватывает всецелость мира. Но доказательства этому не дано. Везде мнимозамкнутый круг растворяется украдкою, чтобы принять извне, чего недостает ему внутри. Закрытый глаз обыкновенно видит перед собой одну фантасмагорию. Человеческое мышление живет созерцанием и умирает с голоду, когда вынуждено питаться собственной утробой" {там же, с. 110}» Бердяев Н. Алексей Степанович Хомяков. -- М.: Путь, 1912. -- С. 120-121.. Истины ради следует заметить, что во времена Тренделенбурга в западной философии не только он критиковал Гегеля, Кьеркегор Кьеркегор С. Заключительное ненаучное послесловие к "Философским крохам". -- СПб.: Издательство Санкт-Петербургского Университета, 2005. -- 680 с. здесь отметился не в меньшей степени. Автору диалектического метода не удалось, фактически, показать его эффективность, поэтому всем тем, кто почувствовал в оном гносеологический потенциал, приходится в каждом конкретном случае перепроверять его синтетические утверждения и при необходимости подправлять их. В общем, надеяться только на самого себя. Примером диалектического противоположения, значимость которого трудно переоценить и которое снимается иным синтетическим ноуменом, чем это виделось Гегелю, что будет раскрыто в той части настоящего дискурса, где будет дана содержательная экспликация генезиса материальности, является оппозиционная пара «дискретность -- непрерывность».

В отношении последней в гегелевской «Философии природы» находим следующее. «Единство этих двух моментов -- дискретности и непрерывности -- есть объективно определенное понятие пространства, но это понятие есть лишь абстракция пространства, на которую часто смотрят как на абсолютное пространство. Те, которые рассматривают это понятие как абсолютное пространство, полагают, что последнее есть истина пространства, в действительности же относительное пространство есть нечто гораздо высшее, ибо оно есть определенное пространство какого-то материального тела. Истина же абстрактного пространства состоит как раз в том, чтобы оно существовало как материальное тело» Гегель Г. В. Ф. Философия природы // Энциклопедия философских наук. Т. 2. -- М.: «Мысль», 1975. -- С. 46.. Попытка Гегеля уяснить действительную сущность пространства через снятие противоречия между дискретностью и непрерывностью представляется весьма произвольной и, в конце концов, ошибочной. Поскольку понятие пространства чрезвычайно важно, то выясним, не откладывая в долгий ящик, в каких диалектически отталкивающихся категориях оно пресуществляется. Пространство закрепляется в рассудке двумя аспектами. Первый -- как определённость ограниченной протяжённости конкретных физических тел, и в этом Гегель прав. Но опыт обнаруживает недостаточность такой предикации, так как тела меняют своё положение, вступают во взаимодействие. Поэтому разум наделяет граничные линии свойством самостоятельного существования, гипостазирует их, «отрывает» от конкретных предметов и отодвигает вдаль, чтобы охватить все тела. На первых порах абстрактная граница воспринимается как конечная, но этой конечности всегда недостаточно, и, в конце концов, она оказывается удаленной в интеллигибельную бесконечность -- геометрическую спецификацию неопределённости. Определённость конечного размывается, поскольку вне определённого тела понятие границы становится условным, а в отвлечённости бесконечности полностью неопределённым. И это второй аспект пространства. Конечность и бесконечность -- вот единство диалектических моментов, в котором отражается феномен пространства. И этой смежностью конечного и бесконечного рассудок поставлен в тупик.

Пытаясь понять пространство, разум оказывается перед выбором, в котором, как ему кажется, нет здравой альтернативы. Но так как выбор сделать необходимо, он делает это «как Бог на душу положит». Об этом хорошо высказался Эдгар По: «Что касается этой бесконечности, ныне рассматриваемой -- бесконечности пространства, -- мы часто слышим, как говорится, что "ум допускает эту мысль, соглашается на нее, принимает ее -- по причине большей трудности, которая сопровождает понятие границы". Но это просто-напросто одна из тех фраз, которыми даже глубокие мыслители, с незапамятных времен, при случае с удовольствием обманывают самих себя. Закорючка скрыта в слове "трудность". "Ум, -- говорят нам, -- принимает мысль о безграничном в силу большей трудности, которую он находит в том, чтобы принять мысль об ограниченном пространстве". Но если бы данное предложение было лишь честно выражено, его бессмыслица сразу сделалась бы прозрачной. Ясно, что в данном случае существует не простая трудность. Задуманное утверждение, если его выразить согласно его замыслу и без софистики, будет гласить: "Ум допускает мысль о безграничном, в силу большей невозможности принять мысль об ограниченном пространстве".

Сразу должно быть очевидно, что тут не вопрос о двух утверждениях, между относительною вероятностью которых ум призван выбирать, и не о двух аргументах идет речь, коих относительная пригодность должна быть определена, -- разговор идет о двух понятиях прямо противоречивых, и каждое из двух понятий открыто признано невозможным, и предполагается, что одно из них разум способен принять по причине большей невозможности принять другое. Выбор делается не между двумя трудностями: воображают просто-напросто, что он должен быть сделан между двумя невозможностями. Но что до первого, там есть степени, в последнем их нет -- как в точности на это уже указал наш заносчивый автор письма. Задача может быть более или менее трудной; но она или возможна, или невозможна -- степеней тут нет. Могло бы быть более трудным опрокинуть Анды, нежели муравейник; но не может быть более невозможным уничтожить вещество одного, нежели вещество другого. Человек может подскочить на десять футов с меньшею трудностью, нежели на двадцать, но невозможность того, чтобы он подскочил к Луне, ничуточки не меньше, чем невозможность его скачка к Сириусу.

Так как все это не отрицаемо; так как выбор, представляющийся уму, должен быть сделан между невозможностями понятия; так как одна невозможность не может быть больше, чем другая; и так как, следственно, одно не может быть предпочтено другому -- философы, которые не только принимают, на упомянутых основаниях, человеческую мысль о бесконечности, но, на основании такой предположенной мысли, самую бесконечность, явно стараются доказать, что одна невозможная вещь возможна, если они показывают, что другая вещь -- тоже невозможна. Это, скажут, нонсенс -- бессмыслица, и, быть может, оно так и есть; поистине, я думаю, что это перворазрядный нонсенс, но я только отказываюсь от всех притязаний, чтобы этот нонсенс был моим» По Э. А. Эврика. Поэма в прозе (Опыт о вещественной и духовной Вселенной) / Пер. К. А. Бальмонта. -- М.: Эксмо, 2008. -- С. 50-54.. Некоторые -- имеются в виду мэтры из научной и натурфилософской братии -- пытаются перехитрить природу, обрёкшую их разум на распятие. Они уходят от выбора вообще. Они объявляют пространство фикцией, кажимостью. Есть тела, есть отношения между последними, говорят они, и в контексте этих отношений нужно относиться к понятию пространства, которого как такового, как сущего нет. Но эта позиция -- «не верь глазам своим» -- избирательно отвергающая непосредственное чувство, сомнительна и бездоказательна. Дело в том, что бесконечность здесь понимается метафизически бессодержательно, чисто количественно -- как «дурная бесконечность». Последнюю, действительно, ни представить, ни объяснить невозможно. Тем не менее, пространство всё же было наделено, сугубо волюнтаристски, не изъяснённым качеством бесконечности. Уже у Ньютона в его «Математических началах...» Ньютон И. Математические начала натуральной философии. Перевод с латинского и примечания А. Н. Крылова. -- М.: Наука, 1989. -- 688 с. мы встречаем абстракцию «дурного» бесконечного пространства, как вместилища всех тел, и его авторитетное мнение утвердилось надолго. После того как разум бросил якорь у мифического причала абсолютного пространства, он в то же время обрёл, как ему казалось, некий образ постоянства в изменчивом мире.

Ньютон не дал никакой содержательной предикации бесконечного пространства как некоего проникновения в суть вещей, поскольку его кредо было -- «не измышлять гипотез». Он лишь постулировал бесконечное пространство, не рефлексируя по поводу его сущности и не взирая на его парадоксальность. Он «натурализовал» в научной и натурфилософской сферах представления, которые уже витали в воздухе его времени. Впоследствии эти представления нашли отражение у Гёте, который абсолютные покой и постоянство пространства противопоставлял чистому движению и изменчивости через сравнение архитектуры и музыки. В нашу эпоху мысль великого немецкого поэта затвердела в выражении «архитектура -- это застывшая музыка». Но музыка, конечно же, представляет собой лишь эмпирический символ изменчивости. Что же касается «натуральной» изменчивости, диалектически отталкивающей от себя вечную статичность пространства, то имя её заключено, как нетрудно догадаться, в различении времени. Причём время, будучи чистой изменчивостью, является референтом непрерывности. Непрерывность -- это атрибут в первую очередь времени, а не пространства. И только опосредованное временем пространство соотносится с непрерывностью, т. е. неким вторичным порядком.

В самом деле, «ощупывая» пространство, мы априори настроены на встречи с препятствиями непроницаемости материальных тел, вынуждающими нас остановиться, прерваться, настроены на встречи с протяжёнными конечными отдельностями, скачкообразно прерывающимися «пустотой». Более того, мы сами можем формировать границы и прерывность материальных образований, т. е. быть активной стороной. И только по отношению ко времени определение непрерывности очищено от вторичных и случайных наслоений, оно заключает в себе дистиллированную первозданность длящегося, что отражается в устойчивых выражениях: непрерывный стаж работы, непрерывная боль, непрерывный поток. Иначе говоря, длящееся без перерыва. Причём субъект по отношению ко времени, в отличие от его отношения к пространству, всегда находится в страдательном залоге. Мы не властны над временем, его невозможно повернуть вспять, его невозможно остановить, на него невозможно повлиять. С другой стороны, имея дело со временем в эмпирическом плане, в такой же степени, как оно созерцается непрерывным, его количественно-темпоральные аспекты предстают всегда в дискретном виде. Действительно, базовый принцип любых часов -- механических, электронных, атомных или другой физической природы -- периодический физический процесс, задающий с некоторой точностью фиксированный дискретный период, величина которого предопределяет неопределенность измерения интервалов времени, сводящуюся к подсчету числа периодов физического процесса. Таким образом, в оппозициях непрерывности и дискретности зажат феномен времени, а не пространства, как полагал Гегель. И поскольку указанные оппозиции диалектические, то снятие этого противоположения, являемого нам тем неуловимым нечто, что именуется временем, согласно диалектическому методу, должно высечь некую гносеологическую синтетическую искру, где время непротиворечиво раскроется в своей первозданности, и ранее несовместимое естественным образом совместится. Не технологически или математически, а концептуально, в сущностном порядке.

Последняя ремарка обусловлена негативной практикой науки и так называемой научной философии. Типическим образчиком последней является фундаментальный труд Дж. Уитроу «Естественная философия времени» Уитроу Дж. Естественная философия времени / Пер. с англ., общ. ред. М. Э. Омелъяновского. -- М.: Едиториал УРСС, 2003. -- 400 с. Кант И. Критика чистого разума / Пер. с нем. Н. О. Лосского с вариантами пер. на рус. и европ. языки. -- М.: Наука, 1999. -- 655 с.. Монография являет редкий пример обстоятельности и скрупулезности и, конечно, полезна. Но именно философского и диалектического взгляда автор не предлагает. Дж. Уитроу типичный систематик со всеми недостатками, свойственными этой «профессии». С каких только ракурсов он не рассматривает время. И как универсальное, и как индивидуальное, и как математическое. Далее идут иные градации: направленное и циклическое, абсолютное и относительное, психологическое и социологическое, опытное и логическое. Здесь же вкраплены аспекты космического, биологического и прочая, и прочая. При чтении означенного опуса наступает момент, когда разум отказывается переваривать эту объективистскую эклектику. И складывается ощущение, что к разгадке тайны времени мы не приблизились ни на йоту.

Выше мы отметили, что рассудок склонен воспринимать пространство как бесконечное вместилище тел, где дефиниция бесконечности -- дурной бесконечности -- остается размытой и бессодержательной. Но позитивным -- как это представляется рассудку -- «сухим остатком» такой репрезентации является обретение в изменчивом мире некоего постоянного базиса, относительно которого можно строить прогностические формализмы. Представление о таком пространстве есть, по существу, косвенная отсылка к отвлеченному понятию «чистого» покоя -- абсолютной статике. Представление же о времени, наоборот, является отсылкой к отвлеченному -- «чистому» -- понятию об изменчивости и движении -- абсолютной динамике. Таким образом, произнося слова пространство и время мы, осознанно или нет, конституируем ноумены, находящиеся друг к другу в оппозиции. Отсюда следует, что пространство и время -- это не однородные и не случайные относительно друг друга понятия, а суть диалектически противоположные, в отличие, например, от кантовского понимания пространства и времени как априорных категорий так называемой трансцедентальной эстетики. Осознание этого факта позволяет надеяться на установление истины и того, и другого в едином синтетическом акте, согласно диалектическому методу.

Упомянутого «дурнобесконечного» пространства на самом деле в подлинности нет. Это абстракция. Если допустить такое бесконечное пространство как подлинное, то это допущение означает не что иное, как торжество недвижимой покоящейся вечности. Действительно, поскольку гипотеза о не имеющем ни начала, ни конца определённым образом понимаемом пространстве требует предположения и о не имеющем ни начала, ни конца феномене временения. Только в этом случае первая бесконечность может быть, пусть и потенциально, обозреваема как единая субстанция. Принятие одной бесконечности -- пространственной -- необходимо влечёт временящую бесконечность. Но, допуская удалённое в бесконечное прошлое начало временения, мы вправе ожидать, что все события, которым отмерены своё время и свой срок, должны были бы в вечно длящемся пространстве уже произойти. Все события должны были бы исчерпать себя в бесконечном прошлом, и мы должны были бы наблюдать вечный покой, в лучшем случае периодическое повторение уже происходившего. В реальности же, де-факто, мы этого не видим, что ничтожит сделанное выше допущение и служит доказательством абстрактности той бесконечности, которую мы приписываем известному нам пространству, а заодно и времени, воспринимаемых непосредственным и нерефлексивным образом.

Это не означает, однако, что категория бесконечности гносеологически бесперспективна. Как раз наоборот. В понятии бесконечности таятся множественные различения, играющие бесконечными оттенками. В частности, направления мысли того же Жиля Делёза10, исследующего различие и повторение, могут оформиться, возможно, новыми содержательными проекциями, если интегрировать в них бесконечность. Категория бесконечности вообще мало разработана и, безусловно, требует дальнейшего осмысления. Что можно констатировать на поверхности? Бесконечность являет себя в двух аспектах -- количественном и порядковом, последней мы здесь не касаемся. Контроверза в отношении пространственной бесконечности вбирает в себя именно количественный аспект, когда возникает потребность ограниченную протяжённость соотнести с умозрительной безграничностью, встроить конечное в бесконечное, но таким образом, чтобы они семантически не конфликтовали друг с другом и обуславливали друг друга. Попыткой такого соотнесения и является ставшая расхожей отвлечённость, когда усилием ума то, что даётся в опыте конечным, механистически продлевается в некую условную потенциальную бесконечность, в результате чего и гипостазируется дурная бесконечность, причём появляется искусственное и ложное противопоставление актуальной и потенциальной бесконечностей, где под последней понимается логическая условность, которая никогда не может актуализироваться, но которая, тем не менее, принимается за действительность. При этом остаётся без ответа вопрос, каким образом то, чего нет и чего достичь невозможно, каким-то неведомым способом воздействует на реальность? Потенциальная бесконечность, по существу, есть также не более, чем интеллектуальный экзерсис абстрагирования.

Духовный генезис сущего

Как было заявлено ранее, конечной целью представленного дискурса является артикуляция -- пусть и пропедевтическая -- метафизической системы природы, иначе говоря, феноменологического, материального. При этом метафизика, претендующая на истинностную, уже изначально не будет отвечать требованиям таковой, будет казаться искусственной конструкцией, сомнительной замкнутой системой, если имплицитно или косвенно, но вполне однозначно, в ней не будут просматриваться маркеры, указывающие на моменты и различения, связанные с определениями идеального, так как идеальность, как и материальность, явно положена в реальности и добротной метафизикой не может игнорироваться.

Причём идеальность не может быть изъяснена через подчинённость материи, поскольку материальное само нуждается в раскрытии своего генезиса. Но и это -- необходимое, но недостаточное условие всесторонне обоснованной метафизики. В оной должны просматриваться смысловые лучи, направленные на сферу, которая вообще «выше» сущего и физического, должны намечаться линии, ведущие к онтологическому горизонту -- к бытию. Можно, конечно, спорить о содержательных трактовках категории бытия, выбирая, например, между Гегелем, Хайдеггером, Сартром или неотомизмом, но одно остаётся непреложным: без бытия, обуславливающего всё вещное и преходящее, ни мыслить мир, ни созерцать его, ни понять его невозможно. Как показывает история философии, на каждом историческом этапе философская мысль, проделав очередной круг, неизменно, как в родные пенаты, возвращается к бытию. Подлинность бытия доказывается отточенной веками философской логикой, противопоставить которой что-либо весьма затруднительно, как это можно видеть, например, у Эмериха Корета: «Основное уразумение необходимости бытия, праутверждения бытия, исключающее небытие, предположено и нетематически со- подтверждено как условие во всяком акте мышления, во всём вопрошании и знании: бытие как бытие безусловно необходимо, оно «есть» абсолютно. Под этим ещё далеко не подразумевается тематическое знание об абсолютном бытии Бога. Прежде обнаружено лишь всеобщее, но неупраздняемое основное знание: бытие необходимо есть; оно не может не быть. Однако, пожалуй, уже здесь нетематически (имплицитно) содержится знание об абсолютном бытии, которое должно ещё разворачиваться тематически (эксплицитно), а именно благодаря «исключению конечного» (Шеллинг), то есть благодаря обнаружению, что вещи нашего мира опыта суть не «само бытие», то есть не само абсолютно необходимое, безусловное бытие, что они выделяются из него и одновременно предполагают его как основание бытия» Корет Э. Основы метафизики / Перевод на русский язык. -- Киев: Электронная публикация: Центр гуманитарных технологий, 1998. -- (дата обращения: 20.11.2020)..

Итак, феноменологической метафизической системой должен раскрываться, по нашему разумению, генезис и материального, и идеального, которые противостоят друг другу, как установлено, диалектически Кремень Р. Л. Диалектическая гносеология // Vox:-- 2020, № 28. -- С.102-127.. А диалектические оппозиции снимаются, как известно, в синтетическом понятии. Отличительной чертой данного противоположения является то, что сущность, посредством которой снимается взаимная негативность материального и идеального, относится уже к онтологическому уровню. Спускаясь «вниз» с этого уровня, естественным образом должны сниматься и другие, иерархически подчинённые диалектические оппозиции, упоминаемые ранее. Настала пора назвать эту таинственную сущность. Но от восклицаний «о, эврика!» придётся воздержаться, поскольку искомая сущность, вокруг которой ваш покорный слуга уже некоторое время ходит кругами, давно известна. Имя ей -- дух! Имеет смысл для обозначения означенной сущности использовать и другой номинатив -- духовная эссенция, чтобы подчеркнуть, что подразумевается не некая фигура речи или абстракция, а самая что ни на есть подлинная действительность. К подобным оговоркам автор вынужден прибегать, поскольку в наш постмодернистский век категория «дух» вытеснена на периферию, а секуляризация общественной жизни иногда принимает такие крайние формы, что одно упоминание термина, имеющего прочные корни в религии и связанного с верой, с сакральным, у приверженцев этих форм способно вызвать идиосинкразию. Сугубо профанный образ мышления глубоко проник и в философию, так что приходится держать оборону против особо рьяных адептов внерелигиозного гуманизма, убеждённых в отсутствии божественных тайн, что сродни новоявленной вере.

Само по себе соображение, в его недифференцированном виде, что дух -- это summa rerum Summa rerum (лат.) -- главная вещь; прим. автора., обуславливающий генезис любых акцидентных экзистенций, всего материального, всего живого, включая самосознающее и разумное, старо как мир. Об этом замечательно высказался Шеллинг: «...только в творческой способности духа понятие и действительность, идеальное и реальное могут пронизывать друг друга и объединяться таким образом, что между тем и другим невозможно никакое разделение. Я не могу думать, чтобы под субстанциальной формой Лейбниц представлял себе иное, чем правящий, имманентный организованному существу дух.

Следовательно, эта философия вынуждена допустить, что в природе имеется последовательность ступеней жизни. Даже в простейших формах организованной материи есть жизнь, только жизнь ограниченного характера. Эта идея настолько стара и настолько непоколебимо сохранялась под разнообразнейшими формами до настоящего времени, включая и нынешнее (уже в древнейшие времена утверждали, что весь мир пронизан неким оживотворяющим принципом, названным мировой душой, а позднейшая эпоха Лейбница каждому растению приписала душу), что можно, пожалуй, заранее догадаться, что какое-то основание этой природной веры должно лежать в самом человеческом духе. Так оно и есть. Вся загадочность, которая окутывает проблему происхождения организованных тел, происходит от того, что в этих вещах необходимость и случайность объединены самым тесным образом. Необходимость -- потому что целесообразно уже их существование, а не только их форма (как у произведения искусства); случайность -- потому что эта целесообразность действительна все же лишь для совершающего и рефлектирующего существа. Вследствие этого человеческий дух рано был приведен к идее самой себя организующей материи, и, поскольку организация представима только в отношении к духу, к изначальному объединению духа и материи в этих вещах. Он осознавал себя вынужденным искать основание вещей, с одной стороны, в самой природе, с другой стороны, в принципе, возвышающемся над природой; поэтому он очень рано пришел к тому, чтобы мыслить дух и природу как одно. Здесь впервые выступила из полнейшей темноты та идеальная сущность, в которой он мыслил понятие и деяние, план и осуществление как одно. Здесь впервые на человека снизошло предвидение его собственной природы, в которой созерцание и понятие, форма и предмет, идеальное и реальное изначально есть одно и то же.

И поэтому своеобразный ореол, окружающий эту проблему, -- это ореол, который одна только рефлективная философия, пускающаяся на разделение, никогда не в состоянии рассеять, в то время как чистое созерцание или, скорее, творческая сила воображения очень давно изобрела символический язык, который можно только истолковывать, для того чтобы обнаружить, что природа говорит нам тем понятнее, чем меньше мы о ней мыслим одним лишь рефлектирующим образом» Шеллинг Ф. Идеи к философии природы как введение в изучение этой науки.

1998. -- С. 116-117.. Умозрение Шеллинга в отношении духа как универсума всего сущего представляется более чем резонным и принимается автором настоящих строк как одна из отправных точек в дальнейших рассуждениях, где он намерен внести свою лепту в освещение этого вопроса, потому что одного означенного умозрения недостаточно, чтобы рассеять туман вокруг тайны организованных тел, его надо «истолковать». Это понимал и Шеллинг. С сожалением приходится констатировать, что удовлетворительного нарратива по этой проблематике до сих пор нет.

Проблема истолкования, по-видимому, требует не меньшей «творческой силы воображения», чем сама идея духа, в её самом общем виде. Самым загадочным в репрезентации духа представляется то, что в каких бы семантических ракурсах не упоминалась бы его связь с материальностью, их общим знаменателем, инвариантным фокусом, является представление об его безусловной «бестелесности». Этой тотальностью объединены все известные вербализации духа и, как исходный пункт, признаётся и в настоящем исследовании. Дух, будучи сам «ничем», предлежит всему. Итак, перед нами в полный рост встаёт парадоксальный вопрос. Как бестелесное «ничто» оборачивается протяжённой материей? Благодаря чему, если будет позволено возвысить свой слог до поэтического «штиля», ничто, или нечто, превращается в «глухую глину бытия»?

Благодаря вращательному движению! Именно специфический динамизм духа, циклоидальное движение энергийной духовно-эссенциальной «точки», самой по себе не имеющей протяжённости -- бесплотного «ничто» -- является конструктивным базисом первичного пространственного материального «облачка» -- первоэлемента, лежащего в основании всей материальности. Вследствие невообразимой скорости периодического возвращения в определённое место, соотносимой, по всей видимости, со световой, беспрерывное движение создаёт эффект одновременного присутствия во всех точках замкнутой траектории. Эссенциальная «точка» подобна герою Пьера-Огюстена де Бомарше -- Фигаро, который здесь, и одновременно там, если будет позволено такое иносказательное сравнение. Другая аналогия -- воздушный смерч. Означенный смерч на уровне обыденного опыта можно считать пустотой, поскольку, при известной ловкости, его, образно выражаясь, можно «проткнуть» пальцем, что и служит обоснованием его «ничемности». Но, с другой стороны, мы всё же понимаем, что имеем дело с осязаемым «чем-то», ставшим таковым благодаря движению. Получается, что, как и первоэлемент, вся материя есть в некотором смысле виртуальное образование -- энергийный «вихрь», так как объёмность-пространственность создаётся «искусственно», последовательной сменой эссенциальными «точками» своих положений в контролируемых ими квантах пространства. Точнее, первоэлемент, в своём не агрегированном модусе, сам и образует этот самый квант пространства, а в агрегированном, сливаясь пространственно с другим (другими) первоэлементом и вследствие этого «уплотняясь», образует начальную субстанцию твёрдой материи.

Уже в самом начале наших выкладок мы можем констатировать, что и материя, и то, что мы именуем пространством, «сотканы» из одного «материала», их генезис един. Поэтому неудивительно, что в физических экспериментах обнаруживается взаимодействие материальных масс и пространства (искривление). Здесь же проясняется известная контроверза в отношении пространства, формулируемая в виде вопроса: субстанция или реляция. Если отвечать односложно и в тех же терминах, то ответ очевиден: субстанция. Мнение о психологической «кажимости» пространства есть надуманность, обусловленная неспособностью дать разумное истолкование феномена пространства. В представленной картине нетрудно узреть иерархию между такими различениями, как движение и материя. Оказывается, что первичны категории движения и энергийности, материя же выступает как вторичное, зависимое и акцидентное образование. Конечно, сразу же возникает не менее сложный вопрос, как понимать категорию движения до пространства. Но и он имеет своё истолкование. Оно будет дано чуть позже, иначе «всё смешается в доме Облонских». Природа вообще великий мистификатор и нередко представляет всё с точностью до наоборот. Она перехитрила человека, представив пред его очами протяжённую материю как нечто исходное и покоящееся, которое каким-то загадочным образом иногда «оживает» и проявляет себя как движущееся и изменяющееся, глубоко скрыв генезис внешне наблюдаемого движения и изменения. Но кажущаяся загадочность мгновенно рассеивается, и всё становится на свои места, когда выясняется, что всякое внешне проявленное движение вторично, имеет акцидентный характер и является бледной тенью «вечного» внутреннего движения духовной эссенции, составляющей существо всех вещей. Сказанное непосредственно выше не составляет экстраординарного открытия.

На уровне художественных интуиций похожие мысли, в той или иной форме, артикулировались и раньше. В качестве образчика подобных наитий можно привести закадровый монолог из бельгийского фильма «Вне времени» (оригинальное название: The Lovers; 2013 год) режиссера Ролана Жоффе: «Всё, что мы называем реальностью, состоит из крошечных частиц энергии, и когда две частицы встречаются, одна начинает вращаться по часовой стрелке, а другая -- против. И если вы разделите эти две эти частицы под призмой Вселенной, под призмой времени, и потом измените вращение одной, вращение другой частицы тоже изменится, мгновенно, -- связь сквозь пространство и время». И хотя в истории, рассказанной в фильме, преобладает мистическая составляющая, прозрения авторов в натурфилософском аспекте представляются небезынтересными.

В приведённом высказывании любопытно не только умозрение о некоем непредметном, имеющем, по существу, метафизическую семантику вращении, но и акцентирование внимания на следующем из этого умозрения различении как направление, допускающее две возможности: вращение, условно говоря, по часовой стрелке и против. Причём элементарным экзистенциальным актом утверждается единство взаимосвязанных разнонаправленных вращений. Этот постулат является, по существу, косвенной ссылкой на принцип симметрии, модифицированный здесь под специфические понятия движения. Надо заметить, что созерцательный опыт давно уже «намекает» на онтологический статус принципа симметрии. Это презумпция, которая в течение веков только крепла, качественно наполняясь из разных сфер, продолжает неизменно подтверждаться. В настоящее время наиболее интенсивно содержательное наполнение принципа симметрии как вселенской универсалии происходит со стороны математики, поскольку именно математизированное естествознание показывает себя наиболее успешным. Не случайно стала уже расхожей фраза, что «вселенная говорит на языке математики».

В контексте конституированного базиса материального первоэлемента всеобщность принципа симметрии не случайная возможность, а детерминистская необходимость. И следует это, в первую очередь, из опыта математического «осмысления» реальности. Именно «симметрические» математические теории отличаются законченностью, однозначностью и присущей математике строгостью. В противном случае «схема» мироздания чревата неустойчивостью, многозначной неопределённостью, субъективистской произвольностью. Для обнаружения последней не надо далеко ходить. Действительно, если принять предложенную репрезентацию базиса, лежащего в основе первоэлемента, то актуализируется вопрошание: почему направление вращения отдельной духовно-эссенциальной «точки» такое, а не иное, например, по часовой стрелке, а не против? А уж если предположить, что абсолютно все «точки» принуждены к определённой, ничем не обусловленной одинаковой направленности, то такое произвольное отдание мироздания на откуп случая было бы более чем удивительным, в сравнении с той беспримерной сообразностью, которую демонстрирует нам Вселенная. Как тут не вспомнить остроумную шутку Эйнштейна, адресованную Нильсу Бору: «Бог не играет в кости». В этой связи необходимо обратить внимание на качественное изменение взглядов математиков в отношении базовых физико-математических структур. К математикам приходит понимание, что для адекватной репрезентации физических процессов, для прояснения самих оснований физики, необходима ревизия оснований самой математики. Показательной в этом плане является работа С. А. Векшенова Векшенов С. А. От оснований физики к основаниям математики // Метафизика. -- 2018, № 1 (27). -- С. 123-128.. Её квинтэссенцией является вывод, что основания математики должны быть трансформированы таким образом, чтобы базовые математические структуры включали формализмы, несущие смысл вращений, причём вращений симметричных -- вращений в двух противоположных направлениях как единое целое. Что примечательно -- это следует из комментария автора, -- семантика означенных вращений окончательно утрачивает аналогии с каким бы то ни было видом онтического вращения. Констатируем, таким образом, что математика, следуя собственной логике развития, самораскрывая себя как идеальную ипостась реальности, со-подтверждает предлагаемые здесь метафизические тезисы. Прослеживаемая семантическая связь настолько наглядная, что вашему покорному слуге достаточно механистически инкорпорировать в своё исследование соответствующую математическую аналитику и использовать её результаты как строгое логико-математическое обоснование своего умозрения. Может даже сложиться впечатление, что математика способна полностью подменить привычную метафизику.

Однако такой далеко идущий вывод был бы поспешен. Математике как таковой присуще ограничение, преодолеть которое без обращения к опыту философско- метафизических созерцаний и интуиций она не может, так как имеет дело с сугубо отвлечёнными символами, вдохнуть жизнь в которые она не в состоянии. Это понимают и сами математики: «Приведенные выше рассуждения и конструкции могут оказаться «игрой в бисер», если не будет найдено адекватное онтологическое обоснование вращений» Векшенов С. А. От оснований физики к основаниям математики // Метафизика. -- 2018, № 1 (27). -- С. 126..

Из последней части вышерасположенного нарратива следует принципиальное уточнение в первичный набросок метафизического конструкта, раскрывающего генезис материальности: в основе всех форм материи, включая пространство, представляющее собой суть протоматерию, лежит некоторым нетривиальным образом понимаемое «дуплексное» вращение двух каузально связанных на метафизическом уровне духовно- эссенциальных «точек», вращающихся в противоположных направлениях (и образующих некую виртуальную «площадку»). Наглядной аналогией эксплицируемого материализующего конструкта может служить абстрактный механизм из двух совмещённых «дисков» нулевой толщины, вращающихся в одной плоскости в противоположных направлениях. Данное различение семантически соответствует геометрической дефиниции понятия плоскость. В представленном сугубо динамическом конструкте легко обнаружить и другое различение, а именно: заданный в имплицитном виде его статичный атрибут -- «ось» вращения, расположенную перпендикулярно плоскости вращения «дисков». Физико-механической аналогией рассматриваемого конструкта -- где, как нетрудно заметить, векторная различимость имманентна его принципу -- является гироскоп, у которого пространственная направленность, как известно, присуща физике устройства. Отмеченный случай подобия представляется неслучайным. Он лишь подтверждает обобщающее созерцательное умозрение об онтологической значимости аналогического (фрактального) подобия, как фундаментального принципа всего наличного сущего. Отмеченное различение -- «ось» -- позволяет конституировать на метафизическом уровне категорию, соответствующую известному из математики понятию -- метрика; в данном случае эксплицируется «механизм» простейшей метрики -- одномерной. Естественен вопрос: «А как же данное нам в опыте и ощущениях трёхмерное пространство и соответствующий ему репрезентативный формализм -- трёхмерная метрика?» «Само собой разумеющимся» ответом, следующим из эмпирического методологического принципа Оккама -- «не следует привлекать новые сущности без крайней на то необходимости», -- представляется следующее презумпционное утверждение: онтическая (физическая) реальность трёхмерного пространства, точнее, его простейшего структурообразующего элемента, осуществляется как суперпозиция трёх вращательных метафизических конструктов, каждый из которых представляет собой пару плоских разнонаправленных метафизических вращений.

Означенное утверждение является, по существу, метафизической редукцией аксиоматики простейшей из известных геометрий -- евклидовой, имеющей, как известно, самый большой верификационный ресурс по сравнению с другими геометриями. Естественный ход рассуждений подводит нас к заключению, что так называемые физические репрезентации природы сводятся, в конце концов, к геометрическим репрезентациям, а последние, в конечном счёте, к отвлечённым математическим объектам-конструкциям, элементы которых сообразуются формальными правилами. Приведённый метафизический нарратив материи и трёхмерного пространства как нельзя лучше согласуется с математической аналитикой, представленной, например, в работе А. П. Ефремова «О физико-математической аналитике и реальности фрактального пространства» Ефремов А. П. О физико-математической аналитике и реальности фрактального пространства // Метафизика. -- 2018, № 1 (27). -- С. 107-115., где исследуется алгебра гиперкомплексных чисел -- кватернионов, при помощи которых, как «случайно» оказалось, удобно и наглядно формализуются вращения в трёхмерных пространствах. Вот примечательное место из статьи, в некоторой степени демонстрирующее смысловую корреляцию выводов Ефремова с артикулируемыми здесь метафизическими заключениями: «Это значит, что по сравнению с 3D-пространством размерность «подлежащей» 2D-поверхности характеризуется числом ^. Такого рода пространства, имеющие дробную размерность, называют фрактальными. Итак, исходя из строгих математических рассуждений, можно прийти к заключению, что в основе физического пространства может лежать некоторая фрактальная поверхность» Там же. -- С. 112.. Автор пытается осмыслить «факт» таких математических объектов, как кватернионы, фракталы и спиноры, с точки зрения отношения их к реальности. По сути, им предпринята попытка, «оттолкнувшись» от математики, найти метафизические предпосылки физики.