Независимость искусства Г. В.Ф. Гегель начинает подчеркивать еще во введении к "Лекциям по эстетике", разъясняя возможные сомнения относительно научного толкования изящного искусства. Философ пишет о том, что искусство может быть "служебным", если оно подчинено целям, порожденным внешними обстоятельствами или объектами. Например, служебным может считаться искусство, которое используется для получения удовольствия и времяпрепровождения, для украшения обстановки и т.д. Мыслитель также указывает, что "служение" чужеродным целям свойственно не только искусству, но и науке, которая может определяться не самой собой, а какими-либо практическими целями. Тем не менее Г. В.Ф. Гегель подчеркивает, что предметом его рассмотрения является искусство, "свободное как в своих средствах, так и в своих целях" Гегель Г. В.Ф. Лекции по эстетике. Т. 1. // Гегель Г. В.Ф. Сочинения. Т. 12. М.: Государственное Социально-экономическое издательство, 1938, С. 7. Именно такое свободное искусство является, по мысли философа, подлинным и может наравне с философией и религией выполнять свою высшую задачу, выражая и познавая "истины духа". В произведениях искусства заложены внутренние представления и созерцания народов, и искусство, таким образом, часто становится ключом к пониманию мудрости. Это свойство, согласно мыслителю, является общим для религии, философии и искусства, однако в сфере искусства оно приобретает свою определенную специфику: искусство способно воплощать самые возвышенные объекты в чувственной форме, приближая их к природе и характеру ее проявления. Так Г. В.Ф. Гегель пишет, что мысль проникает в сверхчувственный мир, противопоставляя его в качестве потустороннего непосредственному сознанию и наличному ощущению. Свобода мыслительного познания освобождается от гнета посюстороннего, конечной чувственной действительности. Таким образом, дух "порождает из самого себя произведения изящного искусства как первый посредствующий член, примиряющий между собою исключительно внешнее, чувственное, преходящее и чистую мысль, - природу, конечную действительность и бесконечную свободу постигающей мысли" Там же, С. 8.

К вопросу об автономии искусства Г. В.Ф. Гегель также обращается, пытаясь выявить подлинную цель искусства. Сначала мыслитель опровергает воззрение, согласно которому целью искусства является подражание природе. Подражание природе представляет собой повторное воспроизведение того, что существует в мире и того, как именно оно существует. Такое копирование, по мнению философа, является излишним, так как все эти воспроизводимые художником образы человек и так имеет в своей жизни, а ограниченность изобразительных средств искусства позволяет создать лишь односторонний и обманчивый вид действительности, "личину" жизни. Будучи только подражанием, искусство, таким образом, не может выдержать конкуренции с природой. Человеку в данном случае остается получать удовольствие лишь от самого умения создавать что-то похожее на творения природы, однако и эта радость тоже постепенно угасает. Г. В.Ф. Гегель указывает кантовский пример: пение человека, умеющего идеально подражать соловью, становится скучным очень скоро после того, как выясняется, что это пение ненастоящее: "Мы тогда не видим в этом ни свободного творчества природы, ни художественного произведения, а только фокус" Гегель Г. В.Ф. Лекции по эстетике. Т. 1. // Гегель Г. В.Ф. Сочинения. Т. 12. М.: Государственное Социально-экономическое издательство, 1938, С. 47. Кроме того, философ говорит о том, что подражание природе носит совершенно формальный характер, что приводит к потере "объективного прекрасного". Руководствуясь в своей деятельности принципом подражания природе, человек уже не задается вопросом о сущности того, чему он подражает, а думает только о том, чтобы это подражание было правильным. Таким образом, содержание и предмет прекрасного становятся совершенно незначительными и безразличными. Также Г. В.Ф. Гегель говорит о том, что в указанной ситуации выбор предметов для изображения в искусстве и различение прекрасного и безобразного придется основывать на субъективном вкусе, о котором невозможно спорить и которому не могут быть предписаны правила. Любой предмет сможет стать достойным для подражания, так как каждый предмет в мире может найти своего любителя. Продолжая отстаивать тезис о том, что подражание природе не может быть целью искусства, мыслитель отмечает, что если в живописи и скульптуре действительно чаще всего изображаются предметы природы, то, например, в архитектуре и поэзии, которые также относятся к изящным искусствам, без оговорок и дополнительных условий подражание природе обнаружить гораздо сложнее. Исключить же из поэзии "ее произвольные, фантастические вымыслы" Там же, С. 49 также видится невозможным.

Таким образом, по мнению Г. В.Ф. Гегеля, формальное подражание природе может привести лишь к созданию искусно сделанных вещей, но не произведений искусства, и "хотя естественность внешнего изображения составляет одну из существенных черт искусства, все же наличная вне области искусства естественность не является для него правилом, и голое подражание внешним явлениям, как внешним, не составляет цели искусства" Там же.

Другой позицией, которую рассматривает философ, является утверждение о том, что целью искусства является предоставление внешним чувствам человека того, что обнаруживается в духе. Из данного положения следует, что искусство должно оживлять в индивиде чувства, страсти и склонности, давать ему возможность почувствовать всю существенность и возвышенность духа. Так искусство дополняет внешний жизненный опыт человека и помогает ему приобрести восприимчивость к разного рода явлениям, вызывая различные чувственные переживания. Тем не менее важно отметить, что, на самом деле, чувства вызываются не действительным опытом, а только его видимостью, которая заключена в обманчивых созданиях искусства. Именно этот пункт признается сторонниками указанной теории великой силой искусства.Г. В.Ф. Гегель же говорит о том, что если искусство не будет иметь никакой независимой цели, то, концентрируясь на этой формальной задаче, оно станет лишь пустой формой для разного содержимого. Кроме того, следствием многообразного содержания искусства может стать "противоречивое перекрещивание и взаимное уничтожение" чувств и представлений. Вызывая в человеке противоположные чувства, искусство приводит только к большей путанице и противоречивости, которые в свою очередь могут вылиться в софистику или скептицизм. Таким образом, по мысли философа, искусство все же должно обладать некой высшей общей для всех частных проявлений целью: "Как по отношению к понятию государства, по отношению к понятию искусства также возникает потребность частью в общей всем частным сторонам, частью же в высшей субстанциальной цели" Там же, С. 52.

Ответом на поставленную задачу (определение субстанциональной задачи искусства) может стать тезис о том, что целью искусства является смягчение "дикости вожделений". Будучи подвержено страсти, человеческое "я" как всеобщее объединяется с содержанием вожделения, лишая индивида какой-либо воли вне этой страсти. Искусство же, показывая человеку, что другие чувствуют и как поступают в таком же состоянии, смягчает влияние этой страсти. Если искусство изображает только страсти, оно также имеет смягчающую силу, так как оно в любом случае помогает человеку осознать, что он представляет собой непосредственно без влияния искусства. Видя свои склонности и влечения вне себя как нечто объективное и получая возможность их осмыслять, индивид начинает от них освобождаться: "Смягчение силы страстей имеет своей общей причиной то обстоятельство, что человек избавляется от непосредственного плена у какого-нибудь одного чувства и начинает сознавать это чувство как нечто внешнее ему, к которому он должен теперь относиться идеализированно" Там же, С. 53. Искусство освобождает от власти чувственности и, таким образом, освобождает от власти природы, делая человека выше ее.

Из первого тезиса о смягчении страстей вытекает вторая черта искусства, согласно которой существенная цель искусства состоит в том, чтобы очищать страсти, заниматься назиданием и моральным усовершенствованием.

Очищение страстей в качестве цели искусства, по мнению Г. В.Ф. Гегеля, обладает тем же формальным характером, что и предыдущее положение. Однако в данной позиции уже подчеркивается необходимость наличия масштаба для изображений искусства, по которому возможно измерять их достоинство или его отсутствие. Таким масштабом становится действенность этих изображений относительно разделения чистого и нечистого в страстях. Отсюда следует необходимость в наличии у искусства содержания, которое могло бы проявлять эту очищающую силу. Для того же чтобы расценивать очищение страстей как субстанциональную цель искусства, нужно рассмотреть это очищающее содержание искусства с точки зрения его всеобщности и существенности.

Исходя из указанной ситуации, целью искусства некоторые называют назидание. В данном случае, с одной стороны, искусство имеет своей отличительной чертой удовлетворение интереса к чувствам и влечениям. С другой стороны, только содержащееся в произведениях искусства назидание (и польза, приносимая художественными произведениями) должно являться мерилом для высшей цели искусства. Всеобщая цель искусства может носить только духовный характер, который при этом является не случайным, а укорененным в самой цели. Если цель - это назидание, то оно может заключаться в том, что существенное духовное содержание раскрывается человеку посредством произведения искусства. Чем выше ставит себя искусство, тем больше такого содержания оно должно в себя вобрать, и именно это содержание, в итоге, помогает определить адекватность того, что выражается с помощью искусства. В данном случае назидание содержится в произведении искусства в скрытой форме. Если же всеобщий характер изображаемого содержания должен быть представлен непосредственно и самостоятельно как абстрактное суждение или всеобщее учение (то есть в явной, а не скрытой форме), то чувственный образный облик, делающий произведение искусства художественным творением, становится совершенно ненужным дополнением. Отказ же от этого чувственного облика приведет к искажению самого произведения искусства, так как оно "не должно ставить перед созерцанием некое содержание в его всеобщности, взятой как таковой, а должно индивидуализировать эту всеобщность, давать ее чувственно единичной" Там же, С. 55. В противном случае чувственное становится внешним и излишним, и форма и содержание произведения искусства распадаются, не представляя больше единого целого.

Также если считать целью искусства только приносимую назиданием пользу, то другую сторону искусства, которая способствует удовольствию и любованию, начинают считать несущественной. Искусство в данной ситуации становится лишь сопровождением пользе, которою приносит назидание. Так получается, что искусство содержит свою цель не в себе самом, а в том, чему оно служит средством. Оно становится только одним из множества средств, с помощью которых оказывается назидание, или начинает рассматриваться только как занимательная игра, переставая быть самоцелью.

Г. В.Ф. Гегель говорит о том, что если задать вопрос о высшей цели, ради которой следует поучать людей и очищать страсти, то часть мыслителей в качестве такой цели предложат моральное исправление. Искусство, согласно такой точке зрения, подготавливает человеческие влечения и страсти к моральному совершенству и приводит людей к этой конечной цели. Данная теория объединяет обе ранее рассмотренные цели искусства - назидание и очищение страстей: "искусство посредством усмотрения подлинного морального добра и, следовательно, посредством назидания, вместе с тем, приглашает нас очищать наши страсти и лишь таким образом достигает исправления людей, в чем и состоит польза и высшая цель искусства" Там же, С. 56.

Для того чтобы определить, может ли моральное исправление стать конечной целью искусства, необходимо, согласно мыслителю, сначала выяснить, что в данном случае понимается под моралью. Философ указывает на тот факт, что понятие морали, на самом деле, не совпадает с понятиями добродетели, нравственности и т.д. Так как мораль подразумевает размышление, определенное сознание того, что требует долг и совершение поступка, определяющегося этим сознанием, то не каждый нравственно добродетельный человек будет также и моральным. Долг же представляет собой закон воли, который свободно устанавливается человеком. Моральный человек исполняет этот долг только во имя его исполнения и совершает благо только потому, что оно есть благо. Прямой противоположностью долга является природа, проявляющаяся в чувственных влечениях, интересах, страстях и т.д. В этом противостоянии одна сторона неизбежно упраздняет другую, и человек, руководствуясь исключительно собой, должен принять решение о выборе между этими сторонами. Решение человека и совершенный в соответствии с ним поступок будут считаться моральными, только при условии, что все это представляется как веление долга, и при условии преодоления собственных чувственных побуждений, страстей, склонностей, а также возвышенных и благородных чувств. Это объясняется тем, что в современном учении о морали, как говорит Г. В.Ф. Гегель, существует непреодолимая противоположность духовной всеобщности воли и ее чувственной особенности. В природе это противостояние проявляется как противостояние абстрактного закона и полноты единичных явлений, обладающих определенным своеобразием. В духе данное противоречие проявляется между чувственным и духовным в человеке - борьба духа с плотью и долга с чувством. Мораль же состоит не в примирении этих сторон, а в том, чтобы долг всегда побеждал склонности. Таким образом, человек вынужден жить в двух противоположных мирах, разделяя собственное сознание на две части. Современная культура, по мнению философа, требует преодолеть это противоречие, однако рассудок не может отказаться от постоянства этой борьбы: "Разрешение противоречия остается поэтому для сознания только долженствованием, и наличное, действительность, лишь беспокойно качается туда и обратно, ищет примирения, не находя его" Там же, С. 59. В данной ситуации возникает вопрос о том, может ли такое радикальное противостояние быть "истиной в-себе и для-себя", высшей конечной целью. Взятые по отдельности эти стороны не являются истиной, а только разрушают сами себя. Истина же состоит в их примирении и опосредствовании. Таким образом, Г. В.Ф. Гегель опровергает воззрение, согласно которому искусство должно служить моральным целям: занимаясь назиданием и исправлением людей, искусство опять имеет свою существенную цель не в себе самом.

Философ также указывает на то, что вопрос о цели искусства не равнозначен вопросу о его пользе. В данном случае произведение искусства всегда находилось бы в отношении с чем-то другим и являлось бы опять только средством для реализации этой внешней для искусства цели. Задачей искусства философ видит раскрытие истины в чувственной форме и художественном оформлении, в изображении примиренной противоположности духовного и чувственного. Искусство "носит свою конечную цель в самой себе, в самом этом изображении и раскрытии" Там же, С. 60. Другие цели, рассмотренные выше, не имеют отношения к произведению искусства как таковому и не могут определять его понятие. Таким образом, мыслитель указывает на полную автономию искусства.

Для Г. В.Ф. Гегеля крайне важна тема противопоставления духовного и чувственного, примиряемого в искусстве: "прекрасное в искусстве познано нами как одно из средств, которые устраняют антагонизм, разрешают противоречие между абстрактно покоящимся в себе духом и природой, будет ли эта последняя внешним явлением или внутренним миром субъективных чувств, и, разрешив это противоречие, снова приводят эти противоборствующие начала к единству" Там же. Анализируя данную тему, философ обращается к истории развития вопроса, ссылаясь на эстетическую теорию И. Канта, как ту, в которой эта проблема уже была поставлена и осмыслена. Так Г. В.Ф. Гегель определил важнейшую заслугу И. Канта в том, что он полагал основой интеллекта и воли "соотносящуюся с собой разумность, свободу, самосознание, находящее и знающее себя внутри себя бесконечным" Там же, С. 61 - абсолютный разум, познающий в самом себе. Тем не менее Г. В.Ф. Гегель критикует мыслителя за указание на противоположность субъективности мышления и объективности предметов, абстрактной всеобщности и чувственной единичности воли. По мнению Г. В.Ф. Гегеля, именно в философии И. Канта до предела доводится противопоставление морали (долг и склонности), а также практическая сторона духа ставится выше теоретической. Вводя представление о примирении чувственного и духовного, И. Кант, согласно Г. В.Ф. Гегелю, не смог определить настоящую сущность данного примирения и не смог доказать, что именно это примиренное противостояние является подлинно истинным.

Анализируя моменты суждения вкуса, подробно рассмотренные в предыдущей главе данной работы, Г. В.Ф. Гегель говорит о том, что обобщает эти характеристики утверждение, согласно которому в суждении о прекрасном нераздельным является то, что в других сферах в человеческом сознании разделено. В прекрасном эта разделенность исчезает, так как особенное и всеобщее, средство и цель, предмет и понятие пронизывают друг друга: прекрасное в искусстве представляет собой их согласованность. Особенное является по отношению друг к другу и по отношению к всеобщему случайным. Это случайное (эмоции, внешние чувства и т.д.) подводится под всеобщие категории рассудка, охватывается понятием свободы в абстрактной всеобщности. Оно связано с всеобщим таким образом, что является адекватным ему по самой своей внутренней природе. Как следствие, в прекрасном мысль получает воплощение, а материя существует свободно, так как чувственное имеет цель, меру, согласованность в самом себе, чувство и созерцание возводятся в духовную всеобщность: "…мысль не только отказалась от своей вражды к природе, но и становится радостной в ней…" Там же, С. 64. Природа и свобода, понятие и чувственность разрешают свое противоречие. Г. В.Ф. Гегель, анализируя, таким образом, кантовские размышления, приходит к выводу о том, что "и это, по-видимому, полное примирение противоборствующих начал, все же, согласно Канту, является, в конце концов, лишь субъективным примирением, лишь примирением в отношении нашего эстетического суждения и художественного творчества, а не само по себе истинным и действительным" Там же, С. 65. В итоге, по мнению Г. В.Ф. Гегеля, И. Кант установил противоположность чувственной единичности и всеобщего закона воли, однако не смог найти формы их примирения в действительности. Исполнение данной задачи представляет собой долженствование, которое находится в рамках субъективного намерения. Именно положение о том, что синтез возможен только в субъекте, является главной претензией Г. В.Ф. Гегеля к И. Канту. Таким образом, согласно философу, И. Кант лишь задал направление, а подлинного понимания единства свободы и необходимости, всеобщего и особенного, разумного и чувственного можно достичь только преодолев недостатки кантовской теории.

Рассмотрение идеи об эстетическом как примирении "разума и сердца" можно обнаружить также в "Первой программе системы немецкого идеализма". В ней философ утверждает, что в будущем этика станет "завершенной системой всех идей, или, что то же самое, всех практических постулатов" Гегель Г. В.Ф. Фрагменты. Первая программа системы немецкого идеализма // Гегель Г. В.Ф. Работы разных лет в 2-х т.Т. 1. М.: Мысль, 1970, С. 211. Согласно мыслителю, первая такая идея заключается в представлении о самом себе как существе, которое абсолютно свободно. Это существо приводит к возникновению мира, который есть "единственно истинное и мыслимое творение из ничего" Там же. Следующая важная для Г. В.Ф. Гегеля идея - это идея человечества. По мнению философа, не может существовать идеи государства, так как идеей может быть только то, что имеет своим предметом свободу, а государство представляет собой нечто механическое и рассматривает людей лишь как шестеренки в механизме. Таким образом, мыслитель указывает на необходимость исчезновения государства, а также такие создания человека как конституция, законодательство и т.д. Кроме того, подвергнутся преследованию различные идеи морального мира и бессмертия, олицетворяющие ложную веру. Абсолютная свобода существа не может находиться вне его самого.

Идеей, объединяющей все остальные, является идея красоты: "Я убежден, что высший акт разума, охватывающий все идеи, есть акт эстетический и что истина и благо соединяются родственными узами лишь в красоте" Там же, С. 212. По мнению Г. В.Ф. Гегеля, философия духа - это философия эстетическая, и философ необходимо должен обладать эстетическим даром. Высшим же достоинством обладает поэзия, которая, в итоге, станет "наставницей человечества". Именно поэзия, согласно мыслителю, переживет все науки искусства, включая философию.

Также Г. В.Ф. Гегель пишет о необходимости создания чувственной религии, "монотеизма разума и сердца", "политеизма воображения и искусства" Там же которые нужны не только массам, но и философам; нужно сотворить мифологию разума - мифологию, служащую идеям. Придание таким образом идеям эстетического характера сделает возможным проявление интереса к идеям со стороны народа, а придание разумности мифологии притянет к ней философов. Так, согласно мыслителю, станет возможно установление всеобщей свободы и равенства духа.

Таким образом, пытаясь преодолеть кантовский субъективизм, Г. В.Ф. Гегель указывает на то, что цель искусства состоит в раскрытии истины и изображении примирения противоборствующих чувственности и духовности. Эту цель искусство содержит в самом себе, что обусловливает его независимость и автономность.

Необходимо отметить, что искусство в философии Г. В.Ф. Гегеля развивается в соответствии с принципом историзма. Факт историчности эстетики мыслителя вносит определенные пояснения в вопрос об автономии, а также приводит к важному тезису о "снятии искусства". Данная концепция будет подробно рассмотрена в следующей части главы.

2.2 Тезис о конце искусства