82

82

О некоторых основаниях теории развития

Предисловие

Введение

1. Марксов анализ способов производства

Глава 1. Логика марксова анализа генезиса буржуазного способа общественного производства

Глава 2. Логико-методологические проблемы в исследовании К. Марксом процесса становления буржуазного способа общественного производства целостностью

Глава 3. Логика исследования К. Марксом оснований уничтожения буржуазной формы общественного производства и перехода к новой форме развития

Заключение

Список литературы

Традиционно анализ процесса развития любого объекта или, как говорят философы, вещи начинается с момента его (объекта) возникновения, т.е. он берется уже актуально существующим. Традицией это стало не случайно. Для большинства случаев такой подход нормален, т.е. достаточен. Ну, зачем мне, в самом деле, знать, что породило тот или иной объект, если меня интересует то, как он соотносится с условиями своего существования в разные периоды своей истории?

Однако если я задамся вопросом о том, что произойдет с этим объектом в будущем, то знать, как он возник, и что предшествовало его возникновению мне необходимо. Так, например, мало вероятно, что опытный врач возьмется поставить диагноз новорожденному ребенку, не зная условий его вынашивания и состояния здоровья матери. И ни один профессионал-политолог не возьмется за предсказание будущего политической партии, если он не знает того, что эту партию вызвало к жизни.

Подобных примеров можно привести множество, но и так достаточно ясно, что исследовать процесс развития любого объекта в полном объеме, т.е. понять не только то, что с ним происходит, но и почему это происходит и во что эти процессы выльются в будущем можно только зная, что с ним происходило до его появления.

Такая постановка вопроса может показаться странной, если не мистической. Как можно знать то, что происходило с объектом тогда, когда его еще не было? В действительности же ничего мистического в этом нет. Мы привыкли подходить к миру, точнее, воспринимать мир таким, каким нам его рисует наука и в частности физика, которая сформировала свои методологические подходы еще в 17-18 веках. С точки зрения этих подходов реально только то, что дано нам в ощущении. И ничего плохого в таких подходах нет до тех пор, пока они не начинают навязываться всем в качестве единственно верных. Для науки они верны потому, что она стремиться ответить на вопрос “как устроен мир или его часть-объект?”. Вопрос, почему мир или объект устроены так, а не иначе для науки просто не существует и даже не имеет права на существование. Иное дело философия, для которой вопрос “почему?” также важен, что и вопрос “как?”. Поэтому в философии, а не в науке возникла диалектика как теория развития, основы которой и являются предметом данной работы. Именно диалектика поставила многие вопросы, которые сегодня наука ставит перед собой в терминах синергетики. Например, проблема необратимости развития была по-своему сформулирована еще Гераклитом.

Диалектическая традиция исследования развивающейся вещи уходит корнями в глубокую древность. Однако в каком-либо системном виде теория развития до Гегеля никем не излагалась. Первым систематическим изложением теории развития была работа Гегеля “Наука логики”. Однако Гегель пытался строить теорию развития мира-в-целом. Достаточно обоснованную критику подобной попытки дал К. Маркс, и мы останавливаться на этом не будем.

Основываясь на трудах Гегеля, Маркс разработал свой метод анализа развивающейся органической системы - буржуазного общества. Суть этого метода в том, что диалектика, как писал еще Эриугена, не привносится в исследуемый объект, а вскрывается в нем. В наше время выходили в свет работы П.П. Гайденко (20, 21) и С.С. Аверинцева (1,2), М.М. Бахтина (8,9) и И.И. Шмальгаузена (62), которые, исследуя конкретный материал, показали блестящее владение диалектическим методом, т.е. вскрыли в этом материале диалектику.

Одной из таких работ, в которых объект исследования представлен как системно целостное образование, является монография П.П. Гайденко «Эволюция понятия науки». Как пишет автор: «Раскрыть содержание понятия науки, а тем более его эволюцию невозможно, не обращаясь как конкретному анализу истории самой науки, так и к более широкой системе связей между наукой и обществом, наукой и культурой: наука живет и развивается в тесном контакте с культурно-историческим целым».

Объект исследования, таким образом, здесь не просто вычленяется, определяется, отграничивается, т.е. вырывается из контекста тех связей, которые делают возможным его существование, но задается как целое, существующее лишь в этих связях, развивающееся в них. Рассмотрение науки в системе культуры, позволяет автору «избежать одностороннего подхода и показать, каким образом осуществляется взаимодействие, «обмен веществ», между наукой и обществом и в то же время сохраняется специфика научного знания».

Анализ понятия науки предполагает раскрытие его содержания, т.е. исследование самого феномена. В ходе такого исследования становится очевидным, что исследователь «имеет дело с развивающимся объектом. Изучение любого развивающегося объекта требует применения исторического метода».

Применение исторического метода, в свою очередь, предполагает раскрытие внутренней логики развивающегося объекта, выяснение того, что позволяет объекту оставаться самим собой во всех его изменениях, т.е. анализ логики смены форм его целостности, логики его развития. Это, в свою очередь, предполагает выяснение того, как возникает, формируется объект, т.к. без выяснения его генезиса, оказывается невозможно понять закономерности его развития.

Именно поэтому в центре внимания исследования «стоят вопросы, связанные с формированием научно исследовательских программ античности и их последующей трансформации в средневековой науке, а затем в эпоху Возрождения».

Только понимание объекта как движущегося, развивающегося феномена позволяет видеть его специфические особенности на разных этапах его истории. «Именно при переходе от одной культурно-исторической эпохи к другой, существенно отличной от первой, можно видеть, как меняются общемировоззренческие ориентиры ученного, влияющие на его понимание природы и своего места в ней, и как это изменение сказывается на характере научного мышления, прежде всего на научных программах. Только благодаря такому сравнению оказывается возможным выяснить специфические особенности научного знания разных эпох, показав, как изменяется понимание науки, ее предмета и методов исследования, норм и идеалов научного познания».

Таким образом, очевидно, что развитие объекта, логика его развития, опосредствуется связями объекта с тем целым, компонентом которого оказывается данный объект. Логика становления объекта, следовательно, выяснима лишь в контексте изменения связей целого, куда он включен.

Методологические установки, реализованные в логике глубокого и содержательного исследования, приводят автора к выводам о том, что, во-первых, «формирование первых в истории научных программ … имело в качестве своей предпосылки социальные изменения … Они были связанны с разрушением локальных целостностей и возникновением интенсивных межгосударственных связей», т.е. наука как феномен имеет своей предпосылкой социальные преобразования, вызывающие потребность в ней и формирующие условия ее возникновения.

Во-вторых, возникшая и оформившаяся как некое целое, античная наука, получает существенное развитие в средние века. «Средневековая наука предложила целый ряд, интерпретаций и уточнений, как в области математики,… так и в области физики … Средневековье создало целый ряд новых понятий и методов исследования, которые, хотя и разрабатывались в рамках античных программ, тем не менее, разрушали их изнутри, подготовляя тем самым почву для создания механики нового времени».

Здесь следует подчеркнуть, что претерпеваемые наукой изменения «касались всего строя мышления и шли параллельно с теми социальными сдвигами, которые постепенно изменили характер общественных отношений и способствовали формированию новой социально-политической структуры - феодального общества». Понимание природы изменений развивающегося объекта, таким образом, оказывается адекватным в том случае, если оно основывается на анализе связей объекта с породившей его, изменяющейся целостностью.

В-третьих, качественное преобразование науки в эпоху Возрождения и Нового времени осуществляется как процесс разрушения предпосылок научных программ, которые и возникают в ходе революции в науке XVIII века.

Другим автором, работы которого глубоко диалектичны по сути именно потому, что имеют целью выяснение внутренней диалектики объекта исследования, является С.С. Аверинцев.

Кроме работы «Классическая греческая философия как явление историко-литературного ряда», где всесторонне исследуется процесс становления философского термина, т.е. исследуется внутренняя диалектика процесса перехода слова из одного лексического ряда в другой, в качестве примера иллюстрирующего положение о том, что диалектика не привносится в исследование, а лишь вскрывается в нем, можно назвать его работу «Судьбы европейской культурной традиции в эпоху перехода от античности к Средневековью»

Данная работа проводится на материале близком, но не тождественном тому, которым оперирует П.П. Гайденко, а именно, на материале культуры эпохи перехода от античности к Средневековью. Если П.П. Гайденко в массиве этого материала исследует лишь то, что влияет на формирование предпосылок новых научных программ, то С.С. Аверинцева этот материал интересует в том плане, который позволяет ему проследить переориентацию культурной традиции Европы времен эллинизма, основанной на представлении о завершенности, хотя и гармоничной, мира, на представление о его становлении, текучести из Ничто к Бытию. Поскольку эта переориентация происходит под влиянием такого фактора, как распространяющееся в силу глубоких социально-экономических причин христианство, поскольку главное внимание в работе уделяется анализу этого фактора и его влияние на формирование культурной традиции средневековой Европы. Как и в рассмотренной выше работе, исследование С.С. Аверинцева начинается с выяснения генезиса объекта. Причем автор сразу указывает на специфические трудности, связанные с таким выяснением. Предпосылками, исследуемой в работе эволюции европейской культурной традиции, являются те же самые социально-экономические преобразования, которые порождают и христианство- своеобразный пигмент, окрашивающий духовную жизнь Европы в Средние века в ни с чем не сравнимые цвета. К таким предпосылкам следует отнести, вызванные сдвигами в экономической структуре общества, его политическое переустройство, изменение общей для Европы социально-исторической ситуации, а так же и духовной атмосферы того времени.

Если, как пишет П.П. Гайденко, научные программы античности изменяются, развиваются, что лишь расшатывает их предпосылки, но не преодолеваются средневековой наукой, то античная культурная традиция в Средневековье претерпевает качественное превращение, становясь традицией христианской. Античная традиция не отбрасывается, но осваивается Средневековьем: «Христианство не могло просто вырвать весь этот мир с корнем, как оно выкорчевало священные дубы языческих рощ; оно должно было справится с ним только через его освоение. Но это означало существенную внутреннюю перестройку латинской христианской культуры».

Многообразная сцементированная христианской религией в целостность средневековая культура Европы, специфична пронизывающим ее миропредставлением, в соответствии с которым «для христианина каждая вещь, весь космос в целом и он сам созданы из небытия, извлечены зовом Бога из темноты Ничто и еще сохранили на себе печать Ничто: богословие называет эту печать «тварностью». Христианское сознание ощущает себя над пропастью небытия, над которой его удерживает рука Бога. Не случайно поэтому, мироздание, на познание и освоение которого была ориентирована культурная традиция античности, отступает на второй и даже третий план, пропуская вперед Бога и Душу, которые как фокус концентрируют теперь все интеллектуальные силы эпохи.

Наиболее отчетливо ориентация средневековой культурной традиции на изучение внутреннего мира человека, где она стремится обнаружить Бога, прослеживается в творчестве двух уникальных мыслителей раннего Средневековья Аврелия Августина и «темных веков» Иоанна Скота Эриугены. Психологическая рефлексия, пронизывающая произведения Августина играет не последнюю роль в открытии им «двух проблем, мимо которых прошла античная мысль: динамики человеческой личности и динамики общечеловеческой истории.» Погружаясь в «бездну» собственного сознания, Августин с «недостижимой для античной литературы и философии цепкостью самоанализа … сумел показать противоречивое становление человеческой психики.» Его самосознание становится отправной точкой и в исследовании им божественной сущности. Но это лишь одна сторона традиции. Афоризм Августина: «Не блуждай вне, но войди во внутрь себя», выражая общую ориентированность средневековой культурной традиции, реализуется и в другой тенденции. Воплощением второй тенденции является творчество Эриугены.

При всем различии в творчестве обоих мыслителей, оно имеет и много общего, прежде всего потому, что они представители одной культурной традиции. Так и Августин и Эриугена имеют дело не с завершенными, а становящимися объектами; и тот и другой исследуют антропологическую проблематику. Но если Августин теоцентрист, то в творчестве Эриугены акценты смещаются настолько, что он переносит «понятия загробного блаженства и возмездия в недра человеческой души». Антропологизм Эриугены оказывается восприятием и развитием сократовской антропоцентрической традиции в философии, т.к. самопознание человека для него есть условие познания мира. В целом же Эриугена самый яркий представитель традиции христианского неоплатонизма, развивший ее в 80 разделении природы» на основе диалектики, о которой он говорит, что она «не результат человеческого изобретения, «но установлена в природе всех вещей самим виновником всех искусств … и мудрецами открыта».

Открытая в эту эпоху историчность бытия и мира и социума вынуждает сознание эпохи двигаться не только во времени, но и в пространстве. В первом случае движение идет и в будущее, но и в прошлое к истокам человеческого существования, где сознание находит своего творца и становится перед необходимостью проблему соотношения человека и Бога. Попыткой решения этой проблемы и являются концепции Августина и Эриугены, которые в той или иной мере синтезировали в себе дух эпохи. Во втором случае сознание порождает идею христианского космополитизма.

Новая культурная традиция не могла не реализоваться в языке, литературе и искусстве эпохи. Она трансформирует и архитектуру и живопись и литературу и театр. Она создает формы синтетического воздействия на человека. Таким образом, в период «между разрушением рабовладельческой формации, прошедшим свою решающую фазу еще в III-IV вв. … и сколько-нибудь осязательным нарождением феодальной формации, выявившимся лишь к VIII-IX вв., лежит широкая - в полтысячелетия полоса «зазора», которую автор разбираемого исследования характеризует как переход от «настоящей» античности к «настоящему» Средневековью. Именно в этот период формируется новая культурная традиция Европы, которая и после распадения общехристианского мира на западно-христианский и восточно-христианский присутствует в романо-германской и византийской культурах как то общее, что позволяет при всех их различиях, характеризовать их как культуры христианские.

Если при анализе работы П.П. Гайденко нас интересовало, каково влияние внешних для исследуемого автором объекта факторов на развитие этого объекта, то в анализе работы С.С. Аверинцева внимание больше уделялось внутренней диалектике становления объекта. Это, конечно, не означает, что в первой работе не выявляется внутренняя диалектика, а во второй отсутствует анализ связи объекта с внешними для него факторами. Просто сами авторы, как нам кажется, в исследованиях акцентируют внимание на тех или иных аспектах анализа объекта. Так, например, М.М. Бахтин анализирует движение объекта через призму категорий форма и содержание, а принципы развития эстетических представлений античных авторов, обусловленность этих представлений социально исторической ситуацией показываются в работах А.Ф. Лосева. Примеры плодотворности обращения к анализу конкретной проблематики через призму диалектики можно продолжить, но, думается что приведенного достаточно для того, чтобы заключить, что, во-первых, диалектика как методология исследования социальной проблематики позволяет воспроизвести объект не просто во всех его связях и опосредствованиях, но и, что особенно важно, в его движении, перехода от одного состояния к другому. Во-вторых, в ходе таких исследований разрабатывается, уточняется категориальный аппарат самой диалектики, что оказывается весьма перспективным направлением разработки диалектики как теории развития. В-третьих, поскольку исследуются системы конкретные, поскольку воспроизведение логики их развития в каждом конкретном случае оказывается конкретизацией логики исследования развивающейся системы, вещи вообще. Сравнительный анализ таких исследований является, по нашему мнению, существенным подспорьем в воспроизведении общей логики анализа развивающейся вещи.

Так, например мысль Гегеля о том, что «отношение между целым и частями - соотношение рефлектированной и непосредственной самостоятельности, так что обе они в то же время даны лишь как взаимно обусловливающие и предполагающие друг друга» и потому отношение целого и частей является существенным отношением вполне подтверждается при обращение к работам М.М. Бахтина.

Анализируя диалогичность индивидуального сознания, М.М. Бахтин показывает обусловленность этого сознания ценностным, смысловым единством того целого - сознание коллектива, куда данное сознание входит как часть. Но, вместе с тем, и целое существует в своих частях в конкретных связях и отношениях индивидуальных сознаний, следовательно, само целое также опосредствуется богатством проявления своих частей индивидуальных сознаний. Индивидуальное сознание, таким образом, оказывается диалогичным вследствие снятия им двойственной природы сознания группы. Именно здесь возникает возможность развития целого, которая во взаимодействии частей проявляется как новые формы существования этого целого.Подобным же образом М.М. Бахтин показывает, что полифоничность романа Ф.М. Достоевского возможна только как следствие глубокой органичности, цельности его поэтики.

Изложенное представляется нам достаточным основанием для заключения о том, что исследование сложных органических объектов, если оно претендует на выяснение логики их развития, в качестве методологического основания может иметь лишь диалектику, которая ориентирует такое исследование на возможно более полное раскрытие всех опосредствующих процесс развития факторов в их изменяющемся, по мере изменения самого объекта, соотношении. В первую очередь это может быть отнесено к взаимоопосредующимся совокупностям внешних и внутренних факторов. В философской литературе признается, что теория развития в каком-либо целостном, законченном виде пока еще не создана (См., например, Ротенфельд Ю.А. ФН, 1992, № 1, с. 26-38; Орлов В.В. ФН 1987, № 12, с. 31-41), но очевидна ее востребованность. Представляется, что именно этим обстоятельством вызван к жизни особый интерес к работам И. Пригожина по синергетике. Так, после того как в конце 80х - начале 90х годов вышли в свет на русском языке его с соавторами работы: «Порядок из хаоса. Новый диалог человека с природой», «Познание сложного» и статьи в «Вопросах философии»: «Переоткрытие времени» и «Философия нестабильности» начинает расти поток публикаций, обосновывающих мысль о том, что искомая теория развития найдена. Более того, появляются заявления о том, что синергетика «выступает уже как новое мировидение, мировосприятие, коренным образом меняющее понимание необходимого (закономерного, детерминированного) и случайного в самых основах мироустройства. По-новому начинают трактоваться причины и формы развития неживой материи и исторических процессов в экономической, политико-социальной и иных сферах человеческой жизнедеятельности. Возникает новое понимание случая как самостоятельного фактора биологической и социальной эволюции, признание его роли в самоорганизующихся процессах… Словом, речь, по-видимому, идет - не больше и не меньше - о смене парадигмы общественных наук, об отказе от предыдущего понимания и признания детерминизма и, возможно, об открытии новых видов детерминизма, а в отечественной науке еще и о переосмыслении материалистической диалектики как основного метода научного познания (выделено мной В.А) действительности… По-видимому, материалистическая диалектика с ее приматом необходимого над случайным и другими постулатами под напором новых знаний конца ХХ века и нового исторического опыта исчерпала в основном свой познавательный и прогностический потенциал, по крайней мере в социальной сфере... По-видимому, новая парадигма в методологии общественных наук, кроме всего прочего, либо будет включать диалектику как частный метод синергетики - и то лишь для некоторых областей, - либо вообще заменит ее принципиально новыми подходами к действительности». (Венгеров, с. 3)

Приведенные выше высказывания являются наглядным доказательством того, как глубоко укоренилось в сознании «советских» ученых представление о философии как о науке и диалектике как о методе научном. Внедренное в сознание целого ряда поколений ученых представление о философии как науке наук постоянно играет с ними «злые шутки». Они ожидают от диалектики конкретных методик анализа действительности, не отдавая себе отчета в том, что эти ожидания беспочвенны. Как, например, бессмысленно ждать от науки в целом целостного мировоззрения. Философия принципиально не может быть наукой, как диалектика не может стать общенаучным методом. В ряду способов освоения человеком действительности философия лишь один из них наряду с наукой, искусством, религией. Лишь синтез этих способов дает человеку целостное миропонимание. И роль философии в этом синтезе совсем не в том, чтобы быть методологией науки, искусства или религии. Она возникла и существует как мировоззрение. Не мировоззренческая наука, а мировоззрение. Диалектика это метод философского освоения действительности. Ее категориальный аппарат просто не рассчитан на использование в физических или биологических экспериментах. У науки есть свои методы, и заимствование учеными методов философии приводят к путанице, результатом которой становятся высказывания, подобные приведенным выше. На наш взгляд, ситуация, сложившаяся в отношениях науки и философии возникла оттого, что уровень развития науки позволяет ей видеть то, из чего философия выросла - целостность мира. Видение есть, а методов исследования мира как целого нет. И начинаются заимствования, а за ними разочарования. Опыт синергетики не первый и не единственный. Практически все восьмидесятые годы ХХ века прошли «под знаменем» системных исследований, системного подхода и попыток «усовершенствовать» диалектику с их помощью. Девяностые годы и начало нового века проходят «под флагом» синергетики.

На наш взгляд, синергетика как теория неравновесных систем является таким же общенаучным методом, как и системный подход. И ее возникновение закономерно, т.к. ученые просто не могли не видеть того, что мир един, и он развивается. Синергетика своим языком, посредством своего понятийного аппарата дает представление о некоторых закономерностях процесса развития. Понятия неравномерности, нестабильности, бифуркации, фазовых переходов, нелинейности, малых воздействий, аттракторов и некоторые другие, составляющие ядро понятийного аппарата синергетики конечно можно использовать для анализа взаимодействий в неравновесных средах и системах. Можно рассматривать как неравновесные среды или системы и биогеоценозы, и народы. Но ожидать того, что набор этих понятий станет палочкой-выручалочкой, которая сама нарисует перспективу сохранения какого-либо вида животных или объединения народов в Человечество было бы наивно.

Вопрос не в том, какой метод используется для анализа процесса развития, а в том, кто использует тот или иной метод. Как было показано выше, П.П. Гайденко, С.С. Аверинцев, М.М. Бахтин и другие исследователи, анализируя интересующие их предметы, вскрывают их противоречивость, форму, целостность, абсолютно не прибегая к понятиям «противоречие», «форма», «целостность», «аттрактор», «бифуркация» или «фазовый переход». Используя диалектику как метод анализа буржуазного общества, К. Маркс показывает, что сам этот метод просто та призма, через которую анализ конкретного материала дает возможность увидеть законы развития этого общества, его изменчивость, взаимосвязь прошлого и будущего.

Сегодня идея о том, что будущее влияет на настоящее, становится рабочей не только у нас, но и на Западе. Так, например, Т. Буга пишет: “Вторжение будущего в настоящее представляет собой существенную характеристику современности” (115, с. 35). Правда, не со всеми выводами автора из этого постулата можно согласиться. Его заявление о том, что “Бытие как фундаментальная категория реальности отныне уступает место становлению” (Там же, с.40) представляется, по меньшей мере, смелым. Тем не менее, видение мира “тождественным самому себе”, представлявшее длительное время незыблемую основу западной культуры, необратимо изменяется.

Таким образом, говорить о несостоятельности диалектики представляется несколько преждевременным. И ее разработка достаточно долгое время, если не всегда, будет актуальной.

ВВЕДЕНИЕ

Роль диалектики как методологии изучения сложных развивающихся систем и управления ими возрастает по мере того, как человеку все чаще приходится иметь с ними дело. Это обстоятельство обусловливает рост внимания к данной проблематике в различных ее аспектах и, соответственно, постоянно растущий массив публикаций, посвященных ее исследованию, как у нас, так и за рубежом.

Очевидная сложность проблемы с необходимостью приводит к тому, что число аспектов ее анализа постоянно увеличивается, Это закономерно, потому что по мере углубления исследований все четче вырисовывается ее многогранная сущность. Но тем очевиднее необходимость применения к диалектике ее собственного метода. Эта мысль достаточно широко представлена в философской литературе.

При анализе работ, посвященных исследованиям диалектической проблематики, выясняется, что узловые пункты проблемы развития: природа и механизм процесса развития, возникновение качественного нового при переходе к более высокому структурному уровню, детерминации направленных исторических процессов и т.д. исследованы явно недостаточно (см. 47). Однако сказать, что в диалектической традиции опыт исследования этих “узловых пунктов” отсутствует нельзя. Выше уже упоминалось о том, что в истории имеются образцы блестящего владения диалектическим методом, который предполагает не только исследование конкретного объекта посредством аппарата диалектики, но и анализ самого этого аппарата через призму того конкретного материала, который с его помощью исследуется. Как пример такого владения методом мы назвали К. Маркса.

Сегодня отношение к наследию Маркса неоднозначно даже среди его недавних адептов. Если же отвлечься от тех идеологем, которые на протяжении полутора веков создавались как в России, так и за рубежом, на базе написанных Марксом трудов, и обратиться к самим этим трудам, то обнаружится, что, например, работа “Экономические рукописи 1857-1859 годов”, известная еще как “Первоначальный вариант “Капитала”(43, т. 46, ч.1,2), является глубоко содержательным исследованием конкретного объекта (общества), в котором показаны все возможности диалектического метода.

Сказанное позволяет рассматривать научное наследие Маркса как серьезную базу для дальнейших исследований интересующей нас проблематики. Так, например, именно его работы позволили нам сделать вывод о том, что исследование процесса развития любого объекта должно начинаться не с момента его возникновения, а с этапа предшествующего этому возникновению, т.е. с этапа генезиса. Что именно на этом этапе закладываются те свойства и качества объекта и формируются те механизмы его развития, которые не только делают этот объект самим собой, но и определяют то, чем он станет в будущем. Приведенные в предисловии примеры конкретного анализа органических целых систем показывают возможности диалектического метода (даже при условии не системного его использования). Полномасштабное исследование целостной органической системы - буржуазного общества методом диалектики было осуществлено К. Марксом, который не только показал возможности этого метода, но и как бы «высветил» сам этот метод в конкретном материале.

Именно это обстоятельство определило структуру работы. Работа состоит из двух разделов. В первом разделе дается анализ того метода, с помощью которого К. Маркс исследует общество на протяжении всей истории его развития, и который позволил ему выявить основные закономерности, управляющие этим процессом. Во втором - излагается собственно метод исследования развивающегося объекта, системы или вещи.

РАЗДЕЛ 1. МАРКСОВ АНАЛИЗ ЭТАПОВ РАЗВИТИЯ БУРЖУАЗНОГО ОБЩЕСТВА

Глава 1. Логика анализа генезиса буржуазного общества

В ходе исследования предшествующего буржуазному способа производства К. Маркс выясняет то специфическое общее, что позволяет ему характеризовать все многообразие форм натурального хозяйства как патриархальный способ производства. Обращение к этому периоду развития общества для К. Маркса не случайно. Он указывает: “Наш метод показывает те пункты, где должно быть включено историческое рассмотрение предмета, т.е. те пункты, где буржуазная экономика, являющаяся всего лишь исторической формой процесса производства, содержит выходящие за ее пределы указания на более ранние исторические способы производства“ (I, т.46, ч. I, с.449). Такие способы он называет патриархальными.

Этимологическая многозначность слова патриархальный дает возможность одним этим словом обозначить весь комплекс характеристик, относящихся к обществу этого периода и вместе с тем, позволяет выделить то главное, что присуще именно этой ступени. Патриархами греки называют праотцев, родоначальников, глав родов в родовом обществе (патриархате). Патриархат, пришедший на смену матриархату, складывается на рубеже, при переходе общества от родового устройства к классовому. Обозначая этот период как патриархальный, мы, прежде всего, имеем в виду то, что существование человека в общине во многом определялось традициями, обычаями, устоями и т.д. Все это имело место и тогда, когда появилось “ писаное право “ (Дракон, Солон, Клисфен Скиконский). Исследуя различные формы общины, Маркс выделяет те существенные моменты их бытия, которые при всех различиях азиатской, античной или германской общины, позволили ему характеризовать их все как различные формы общины (43, ч.1 с. 462-472). Такими существенными моментами являются, во-первых, отношение работника к земле как к природному условию производства, к которому он относится как “к своему собственному неорганическому бытию... Все те формы, в которых встречается эта собственность предполагают общину, члены которой, хотя между ними и могут быть формальные различия, в качестве членов общины являются собственниками” (Там же, с 478), во-вторых, такие отношения, “при которых работник является собственником орудия труда” (Там же). В целом же, “первоначальное единство особой формы племени (общины) и с ней связанной собственности на природу, или отношение к объективным условиям производства как к бытию природы, как к опосредованному общиной объективному существованию отдельного человека, это единство, которое, с одной стороны, выступает как особая форма собственности, имеет свою живую действительность в самом определенном способе производства, способе, являющимся в такой же мере отношением индивидов друг к другу, в какой и их определенным действенным отношением к неорганической природе, их определенным способом труда...” (Там же, с. 484-485). Не опровергают этого и современные исследователи. (См., например, А. Китахара (Ф.Н. № 1-4 1996 с. 30-48).

Может показаться, что речь у Маркса идет лишь о первобытном строе. Но это не так. Отличия рабства и феодализма от племенной общности внутри патриархального строя (способа производства) не настолько существенны, чтобы их можно было выделить в отдельные, самостоятельные способы производства. (Под способом производства здесь имеется в виду отношение “индивидов друг к другу..., их определенное действенное отношение к неорганической природе”/Маркс/, т.е. поскольку “в качестве конечного результата общественного процесса производства всегда выступает само общество, т.е. сам человек в его общественных отношениях”/Маркс/, постольку способ производства понимается здесь как определенная форма производства человека в его общественных отношениях).

Специфика, как племенной общности, так и рабовладения и феодализма в том, что определяющей, господствующей здесь является земельная собственность. “Во всех формах общества, где господствует земельная собственность, преобладают еще отношения определяемые природой. В тех же формах общества, где господствует капитал, преобладает элемент, созданный обществом, историей” (Там же, с. 44). Поэтому совершенно очевидно, что отношения человека к “объективным условиям труда опосредовано его существованием как члена общины; с другой стороны, действительное существование общины определяется определенной формой его собственности на объективные условия труда” (Там же, с. 473-474). Если экономическая специфика патриархального способа производства состоит в господстве земельной собственности, то социальный план этих различий определяется целью производства на данном этапе истории развития общества. Такой “целью самого производства является воспроизводство производителя в этих объективных условиях существования и вместе с ними. Это отношение индивида к условиям труда как к своей собственности... предполагает определенное существование индивида как члена племенного или общинного коллектива (собственностью которого он сам до известной степени является). При рабстве, при крепостной зависимости и т.д. сам работник выступает как одно из природных условий производства, служащих некоторому третьему лицу (индивиду) или общине...” (Там же, с. 485).

Как видим, отличия рабства и феодализма от племенной общности для понимания специфики производства человека на данном этапе истории несущественны. Они состоят лишь в том, что один человек становится “неорганическим условием” производства другого человека, его собственностью, его орудием. Условием же владения этим орудием остается патриархальный способ его включения в социум, его личная зависимость от данного социума или его персонификации (императора, царя и т.д.) Маркс иллюстрирует это в ходе анализа различных форм собственности (Там же, с. 462-472). Общей для всего патриархального производства чертой является то, что человек здесь воспроизводится в одном жестко фиксированном отношении. Человек здесь непосредственная цель производства (Там же, с. 4776), но он воспроизводится в таких отношениях к условиям труда и к товарищам по труду, которые для него оказываются “предопределенным объективным существованием”. Основа такого производства человека имеет с “самого начала ограниченный характер” (Там же, с. 475). Поэтому человек в условиях патриархального общества воспроизводится как ограниченный человек. “Здесь, -пишет Маркс, -в пределах определенного круга, может иметь место значительное развитие. Возможно появление крупных личностей. Но здесь немыслимо свободное и полное развитие ни индивида, ни общества...” (Там же). Как условие производства индивида община диктует ему форму этого производства. Он воспроизводится при этих условиях в “определенном, а для него предопределенном, объективном существовании”, т.е. как член общины, а, следовательно, как рабовладелец или раб, феодал или крестьянин. С другой стороны, он воспроизводится как субъект определенной, а для него преопределенной деятельности: земледелец, скотовод, ремесленник, слуга и господин, т.е. “весь класс так называемых слуг, начиная с чистильщика сапог и кончая королем” (Там же, с. 454). Труд человека в условиях его сращенности с общиной “это пока еще собственный труд работника; определенное самодовлеющее развитие односторонних способностей” (Там же, с. 488).

Воспроизводство общиной самой себя или воспроизводство “образующих общину индивидов как собственников, т.е. воспроизводство их при том же объективном способе существования, который... устанавливает отношение членов общины друг к другу и потому образует саму общину” (Там же, с. 483), является целью общины. “Но это воспроизводство неизбежно является в одно и то же время и воспроизводством заново старой формы и разрушением ее” (Там же).

В основании этого процесса лежит изменение людьми в ходе производства ими материальных условий своего существования природной среды или природных условий существования общины, а, следовательно, и отношений к ним человека. “В самом акте воспроизводства, -пишет Маркс, -изменяется не только объективные условия, так, что например, деревня становится городом, заросли -расчищенным полем и т.д., но изменяется и сами производители, вырабатывая в себе новые качества, развивая и преобразовывая самих себя благодаря производству, создавая новые силы и новые представления, новые способы общения, новые потребности и новый язык”(Там же, с. 483-484).

Бытие человека на протяжении всего общинного способа организации жизни общества как никогда позже определялось (и очень наглядно) жизнью общины. Формирование государств ничего принципиально не меняло. Просто община распространялась до границ государства, а во главе ее становился отец народа - патриарх (царь, король или император).

Маркс замечает, что человек патриархального общества является по преимуществу целостным человеком в том смысле, что он, живя в общине, включен почти во все, если не во все отношения, которыми живет любой общинник. Он снимает в себе всю полноту отношений и именно поэтому он целостен. Другое дело, что сами эти отношения еще не развиты, бедны, а потому не развит и сам человек. Ощущение полноты бытия человеку этого периода давало, в том числе и сознание своей принадлежности к роду, общине, в которой он находил опору. Но именно поэтому, именно в силу слитности человека с общиной он не является в полной мере личностью. Так что и в этом тоже общинная форма бытия человека была противоречивой. И в этом тоже проявлялась необходимость преодоления общины как сковывающей развитие человека формы.

То производство, которое удовлетворяло нужды племенной общности, племени, было ориентировано на изготовление простых орудий труда и предметов потребления. Все производимое внутри общины тут же и потреблялось. В известном смысле можно сказать, что производитель и потребитель сочетались в одном лице, т.е. человек производил для себя все сам. То есть, создавая предмет, человек закладывал в его конструкцию и способ деятельности с этим предметом, способ, которым этот предмет можно было использовать. Общинные связи делали изобретение каждого достоянием всех, поэтому каждый член общины был для нее ценен, ибо он обогащал опытом всех остальных. Но общины не могли существовать изолированно друг от друга. Они взаимодействовали, обогащая друг друга коллективным опытом. Для того, например, чтобы передать опыт лучшей обработки земли (технологию) необходимо было передать и орудие (технику), а значит и способы его производства. То есть без опредмечивания была бы не просто невозможна передача опыта, а следовательно, и развитие общества. Однако разные общины существовали в разных условиях, а, следовательно, по-разному и воспроизводились. Наиболее отчетливо различия эти просматриваются при сравнении земледельческих и скотоводческих общин. Взаимодействуя, эти общины обменивались не опытом воспроизводства условий, а результатами своей деятельности. И это уже новый тип отношений. Спорадические, случайные обмены могли осуществляться и по простой договоренности сторон. Но когда они становились нормой отношений между такими общинами, возникала потребность в каком-то эквиваленте, который бы уравнивал количество обмениваемых мяса и хлеба. То есть возникала потребность в каком-то вещественном выражении отношения обмена. Постепенно, по мере вовлечения в это отношение все новых продуктов, возникает потребность в универсальном или всеобщем эквиваленте, т.е. деньгах. Деньги, следовательно, возникают как вещественный эквивалент человеческих отношений. Там, где существовали непосредственно человеческие отношения, появляются отношения, овеществленные или опосредствованные вещью. Если вначале деньги функционировали в межобщинных обменах, то по мере того как начинает развиваться товарное производство или производство продукта на обмен или продажу, деньги проникают и в отношения внутриобщинные. Массовым это проникновение денег становится в эпоху перехода от родоплеменной общины к рабовладельческой, когда рабы начинают вовлекаться в товарное производство. Обладание денежным богатством с этого времени становится столь же престижным, как принадлежность к аристократическому роду. Деньги начинают занимать в жизни общинника все большее место.

Маркс пишет: “Люди оказывают вещи (деньгам) такое доверие, какого они не оказывают друг другу как личностям ... Очевидно, это доверие оказывается вещи лишь как овеществленному отношению лиц между собой, как овеществленной меновой стоимости” (I, т.46, ч.I, с.103). Так начинают овеществляться отношения и связи человека с человеком и обществом в целом. И появление денег или вещественного выражения общественного отношения, как видим, было вызвано самой логикой развития общества, т.е. было необходимо. Таким образом, не только опредмечивание, но и овеществление оказывается необходимым моментом процесса развития общества. Проникая во все сферы общественной жизни, деньги нивелируют разные отношения, заменяя собой в этих отношениях чисто человеческие качества. Человек может быть хромым, но если у него есть деньги, он покупает лучших лошадей и за ним не угонится лучший бегун. Он может быть уродом, но если он богат, он покупает любовь самой красивой женщины. Так образно иллюстрирует власть денег Маркс.

Все это означает, что постепенно собственно человеческие непосредственные связи и отношения людей друг с другом вытесняются и на их место приходят связи овеществленные. Деньги принимают на себя функцию заместителя любой связи. Они становятся выразителем общественной сущности человека. Но деньгами владеет далеко не каждый и далеко не в соответствии с теми способностями, которыми наделен. Абсолютное большинство людей, лишено возможности владеть деньгами, а, следовательно, оказывается отчужденным от всестороннего участия в общественной жизни. Человек отчуждается от общества и от другого человека.

Он не перестает оставаться социальным существом. Просто начинает меняться форма его включения в общество. “Взаимная и всесторонняя зависимость безразличных по отношению друг к другу индивидов образует их общественную связь” (Там же, с.99). Он может занимать разное положение в обществе и “та власть, которую каждый индивид осуществляет над деятельностью других или над общественными богатствами, заключается в нем как владельце меновых стоимостей, денег. Свою общественную власть, как и свою связь с обществом, индивид носит с собой в кармане” (Там же, с.100). “Всеобщий обмен деятельностями и продуктами, ставший жизненным условием для каждого отдельного индивида, их взаимная связь, представляются им самим как нечто чуждое, от них независимое, как некая вещь” (Там же).

Но в условиях общины эти вещные отношения, отчуждающие человека от общества, еще не господствуют, не являются всеобщими. Они еще только вкраплены в ткань общества. Маркс указывает, что “частный обмен всех продуктов труда, способностей и деятельностей находится в противоречии как с распределением, основанным на отношениях господства и подчинения (естественно выросших и политических между индивидами (какой бы характер не принимало это подчинение: патриархальный, античный или феодальный) ..., так и со свободным обменом индивидов, ассоциированных на основе совместного владения средствами производства и совместного контроля над ними” (Там же, с.102). Однако магистральным направлением в развитии общества является развитие именно этих отношений.

Это означает, что следующая форма общества формируется в недрах предшествующей, и осуществляется этот процесс формирования как постепенное разложение господствующих в общине связей.

Разложение общинных способов производства человека, таким образом, осуществляется как “процесс, разлагающий различные формы, при которых работник является собственником, или при которых собственник сам работает” (Там же, с. 487). Основным содержанием этого процесса является отделение непосредственного производителя от средств производства. Это так потому, что “собственность означает принадлежность индивида к какому-либо племени (коллективу) (означает иметь в нем основу для своего субъективно-объективного существования), а через посредство отношения этого коллектива к земле как к своему неорганическому телу -отношение индивида к земле, к внешнему первоначальному условию производства... как к неотъемлемой предпосылке его индивидуальности, к способу существования последней. Мы сводим эту собственность к отношению к условиям производства” (Там же, с. 481). Если, как мы видели, это отношение сращенности индивида с этими условиями, то разложение этого отношения оказывается отделением его от них.

В результате этого процесса разложения, отделяющийся от условий производства, а тем самым и от средств такого производства, индивид превращается в свободного работника. С другой стороны, отделенные от работника средства производства существуют теперь как “свободный фонд, в котором все прежние политические и т.п. связи стерты, и они противостоят этим отделенным от них, лишенным собственности индивидам уже только в форме стоимостей, прочно обособившихся стоимостей” (Там же, с. 494).

Совершенно очевидно, что лишенный условий производства, а тем самым и существования, человек “как субстрат общины” исчезает. Процесс разложения ограничивающего развитие человека способа производства не исчерпывается отделением человека от средств производства. Он еще и процесс разрыва прежних связей человека с общиной, а тем самым, и уничтожение, хотя и постепенное, самих основ общины. Однако уничтожение старых связей предполагает образование новых, в противном случае данный процесс был бы процессом уничтожения общества, а не его развития.

Процесс разложения общинных способов производства, овеществляя человеческую связь, самого человека превращает в вещь, в субстрат рабочей силы, выталкивает его на товарный рынок, превращает его в товар наряду с вещью. Именно лишение человека средств производства, а значит и существования, приводит его на товарный рынок, где он может получить эти средства в обмен на рабочую силу, носителем которой он является. Так формируется отношение обмена между живой рабочей силой и средствами ее существования. “Этой поляризацией товарного рынка создаются ... условия капиталистического производства” (I, т.23, с.726). Мы видим, следовательно, что процесс разложения “докапиталистических” способов производства вместе с предпосылками капитализма (это: лишенный средств существования человек, оторванные от человека средства производства, овеществившееся человеческое отношение, принявшее форму денежного капитала), создает и его основное условие, т.е. такое отношение между человеком и средствами труда, в котором эти стороны вынуждаются к обмену. И когда эти предпосылки и условия вызревают в полной мере, процесс капиталистического производства уже просто не может не начаться, т.к. он становится единственно возможной формой общественного производства.

Два самостоятельных, отдельных, независимых по форме, но содержательно глубоко связанных, тождественных в сущности момента социального бытия: человек как всего лишь “возможность деятельности”, лишенный предмета таковой и сам предмет как всего лишь “мертвая предметность”, лишенная “оплодотворяющей жизнедеятельности” - вот результат, которым завершается процесс разложения добуржуазных форм общественного производства. “Исторический процесс привел к разъединению элементов, до этого связанных между собой; его результат заключается поэтому не в том, что один из элементов исчезает, а в том, что каждый из них выступает в негативном отношении к другому; с одной стороны- свободный рабочий (потенциальный рабочий), с другой- капитал (потенциальный) (Там же, с.494). Разъединенными, таким образом, оказываются элементы, существование которых по отдельности не возможно.

Возникновение буржуазной формы общественного производства, следовательно, это возникновение новой формы связи между человеком и условиями его существования и производства. Поскольку же эти условия принадлежат капиталу в его определении денежного богатства, постольку это связь рабочего (труда) и капитала. Причем эта связь есть продукт самих этих элементов и это такая связь, посредством которой эти элементы развиваются (Там же, с.249). Лишь по форме эта связь является связью труда и капитала. Содержательно - это связь человека с условиями его производства, по средством которой он получает возможность развиваться как универсальное существо, т.е. развивать свои сущностные силы, потребности, способности и т.д.

Какие бы изменения, таким образом, не происходили внутри общества, оно продолжает оставаться целостной органической системой и, значит, любые изменения не разрушают, а только совершенствуют его. Его существование, как и существование любой другой органической системы, всегда непрерывно. Но, вместе с тем, всегда идущие в обществе процессы изменения в определенные периоды его истории вынуждают его качественно перестраивать свои внутренние связи, те связи, которые и делают его целостным. И если целостность обеспечивалась одним типом связей, а стала обеспечиваться другим, то, следовательно, логично предположить, что целостность прервалась. Значит, существование органических систем оказывается прерывным и непрерывным одновременно.