Роман Г.Н. Владимова "Генерал и его армия": переосмысление "военных нарративов"
Первые подходы к описанию сложной структуры романа "Генерал и его армия". Анализ связи "Генерала…" с прозой XIX в.: роль гоголевского нарратива в пространстве текста, влияние Л.Н. Толстого в рамках выстраивания Владимовым собственной историософии войны.
| Рубрика | Литература |
| Вид | дипломная работа |
| Язык | русский |
| Дата добавления | 13.07.2020 |
| Размер файла | 96,8 K |
Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже
Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.
Размещено на http://www.allbest.ru/
Федеральное государственное автономное образовательное учреждение высшего профессионального образования
Национальный исследовательский университет
"Высшая школа экономики"
Факультет гуманитарных наук
Выпускная квалификационная работа
по направлению подготовки 45.04.01 Филология
образовательная программа "Русская литература и компаративистика"
Роман Г.Н. Владимова "Генерал и его армия": переосмысление "военных нарративов"
Береснева Наталия Александровна
Москва 2020
Аннотация
В данной работе были сделаны первые подходы к описанию сложной структуры романа "Генерал и его армия". Анализ текста строился преимущественно по двум линиям. С одной стороны, в рамках работы была проанализирована связь "Генерала…" с прозой XIX в.: роль гоголевского нарратива в пространстве текста, влияние Л.Н. Толстого в рамках выстраивания Владимовым собственной историософии войны. С другой стороны, были выделены особенности взаимодействия писателя с двадцативечными жанрами - генеральскими мемуарами (Севастьянов П.В., Москаленко К.Г. и др.), "лейтенантской прозой" (Бонадрев Ю.В.) и "генеральской прозой" (Симонов К. М).
Содержание
Введение
Глава 1. Поэтика романа
Глава 2. Военный нарратив
Заключение
Список литературы
Введение
Об истории создания романа "Генерал и его армия" известно предельно мало. Первое упоминание сочинения Владимова о генерале (тогда это был рассказ) относится к 1968 году. По-видимому, в представленном А.Т. Твардовскому тексте уже присутствовало "зерно" фабулы будущего романа. 6 августа член редколлегии "Нового мира" А.И. Кондратович делает в своём дневника запись: "А.Т. прочитал рассказ Владимова "Генерал и его армия". Рассказ ему не понравился. Я уже говорил Жоре, что не верю в то, что генерал, командующий армией, пляшет на Поклонной горе, не верю, что он, не доехав до улицы Горького, останавливается и начинает выпивать с ординарцем, адъютантом и шофером. А.Т. нашел еще больше таких несоответствий и натяжек <…> А.Т. пригласил Жору, и тот вышел расстроенный. Жора - человек умный, и, видимо, доводы А.Т. оказались для него тяжелыми" Кондратович А.И. Новомирский дневник (1967-1970). М., 1991. С. 282. Однако главным в разговоре с Твардовским стали для Владимова не укоры в исторической и психологической недостоверности (за это писателя будут упрекать и после выхода романа), а постановка вопроса о форме (жанре) задуманного сочинения. Позднее Владимов не раз признавался, что "подумывать о романе" он начал именно с подачи Твардовского. Кондратович зафиксировал реплику главного редактора "Нового мира": "Что ж вы хотите такую тему втиснуть в такую малую форму? Каким гением для этого надо быть! Она для целого романа!" Там же.. Владимов совет расслышал: "Могу лишь сказать, что претензий к Александру Трифоновичу у меня нет, здесь вышло то же, что и с "Русланом". <…> В обоих случаях я от Твардовского услышал плодотворные идеи: с "Русланом" - что здесь лежит трагедия, с "Генералом" - что лежит роман" Александр Твардовский и его "Новый мир" // Знамя. 2010. №1..
Если вопрос жанра решался Владимовым в поздние 1960-е, материал начал собраться много раньше. В конце 1950-х годов Воениздату было поручено приступить к изданию серии "Военные мемуары"; в числе корреспондентов, отправленных к "каждому генералу, некоторым полковникам и, естественно, маршалам", чтобы записать и обработать их рассказы, был и Владимов (в выпущенных книгах имена интервьюеров, выполнявших обязанности титулованных "авторов", будут фигурировать в графе "лит. запись"). Итогом его работы стали книги "Неман-Волга-Дунай" генерал-майора П.В. Севастьянова (1961) и "Юность комиссара" полковника Е.И. Позднякова (1962). текст война роман
Работая над написанием этих мемуаров, Владимов не только задумывается о создании собственного текста о Великой отечественной войне (уже никак не для серии, выпускаемой Воениздатом), но и находит "свой" сюжет - взятие Киева осенью 1943 года или так называемая Киевская операция. О ходе работы Владимова над "Генералом…" в "русский период" (до вынужденного отъезда за границу в 1983 году) почти ничего неизвестно. Время это примечательно рождением легенды, будто Владимов пишет роман о генерале Власове. Отвечая позднее на вопросы, связанные с романом, писатель говорит о возникшем у него предположении, что эта легенда была создана и/или раскручивалась КГБ. "Я ведь не ставил себе целью писать роман о генерале Власове. Я хотел изобразить его в одном эпизоде. Но я так работаю, так изучаю материал, что если мне предстоит написать одну страничку, я прочту сто пятьдесят книжек по этой теме. И мой интерес к власовскому движению был сразу же замечен славными нашими чекистами. Они, подозреваю, и родили эту легенду - будто бы я пишу роман о генерале Власове. Это им было нужно, чтобы прийти в мою квартиру с обыском" Владимов Г. Собрание сочинений: В 4 т. Т. 4: Литературная критика и публицистика. М., 1998. С. 456-457..
С 1983 года Владимов продолжает работу над романом уже в Германии, живя в городе Франкфурт-на-Майне. От первоначальной идеи ознакомиться с немецкими архивами писатель быстро отказывается: по его словам, с одной стороны, препятствовало тому плохое знание языка, с другой - удручающее состояние документов. Новые сведения о войне Владимов черпает, общаясь с людьми, которые были в немецком плену, служили во власовской Русской освободительной армии (РОА): "Они, когда видят интерес, охотно рассказывают". Вскоре Владимов начинает публиковать главы из романа: сначала в журнале "Континент" появляется глава "Майор Светлооков" (№ 42 (1984)), затем в "Гранях" - "Три командарма и ординарец Шестериков" (№136 (1985)). Законченный вариант романа появится в вышедшем в 1998 г. Если быть точнее, технически законченный вариант романа вышел в 1997 г. в издательстве "Книжная палата", однако в своей работе я указываю версию 1998 г., так как считаю её образцовой и именно на неё ссылаюсь на протяжении всей работы. четырёхтомном собрании сочинений; этой публикации предшествовал "журнальный вариант" Были опубликованы лишь четыре главы из семи ("Майор Светлооков", "Три командарма и ординарец Шестериков", "Даёшь Предславль!" и "Поклонная гора"); в сам текст были внесены правки. За полную авторскую редакцию мы принимаем издание 1998 г. (Знамя. 1994. №4-5), за который Владимов получил премию "Русский Букер" (1995), а позднее - "Букер десятилетия" (2001).
В своей работе я не ставила целью проследить историю создания "Генерала…", ответить на вопрос, как на содержание романа (в том числе оценку отдельных персонажей) повлияли (повлияли ли?) события большой истории, как смещался центр повествования на протяжении почти четырёх десятилетий работы над текстом. Этот сюжет должен стать объектом отдельной исследовательской работы, которая впоследствии может вырасти в пока что ненаписанную литературную биографию Владимова. Представленная краткая сводка сведений о творческой истории романа указывает на основные темы, затронутые в критических откликах на роман и немногочисленных собственно исследовательских работах.
Вопрос жанра, ставший актуальным для Владимова на рубеже 60-х-70-х гг., поэтика романа закономерно становятся объектом внимания после его выхода. Прежде всего исследователей и критиков интересует связь "Генерала…" с наиболее влиятельным из "военных" текстов русской литературы, который не раз упоминается в нём, - романом Л.Н. Толстого "Война и мир". Размышления о влиянии Толстого на роман, проведении "народной темы", роли Шестерикова в смысловом пространстве текста можно найти как в ранней газетной и журнальной Здесь и далее причисление отдельных русских текстов к критической или исследовательской литературе связано сугубо с "условиями публикации": в первую категорию попадают статьи, напечатанные в газетах или журналах, в то время как ко второй категории относятся монографии и диссертации. критике (см. Басинский П. "Писатель и его слова" (1994), В. Кардин "Страницы другой войны" (1994), Аннинский Л. "Спасти Россию ценой России" (1994) и др.), так и в позднее написанных исследовательских работах (см. диссертацию Чистякова А.В. "Художественная проза Г. Владимова Творческая эволюция" (1995) и его последующую книгу "Проза Г. Владимова в контексте русской литературы 60-90-х годов XX века" (1999)). Показательна в этом плане статья Аллы Марченко "Анархия - мать порядка?". Указывая на общность подхода критиков к тексту Владимова - "единственное, в чем сошлись почти все, так это в убеждении: автор "Генерала и его армии" идет дорогами войны, старательно ставя ногу в толстовский след" Марченко А. Анархия - мать порядка? // Новый мир. 1994. №11., она сама не может взглянуть на роман без этого сопоставления, а лишь занимает противоположную сторону. Вся статья А.М. Марченко есть попытка доказать, что при пристальном чтении "Генерала и его армии" нельзя усомниться, что Владимов последовательно спорит с Толстым. Безусловно, анализ поэтики романа не ограничивается лишь апелляцией к Толстому - "Генерал…" вводится в более широкий контекст (о связи романа с прозой Гоголя, Симонова, Горького и др. сказано в нескольких критических работах), однако линия Толстого заметно доминирует над остальными.
Вторая основная линия истолкования и оценки романа связана с фигурой А.А. Власова и ролью Русской Освободительной Армии (РОА) в Великой Отечественной войне. С одной стороны, это вызвано сложившейся лживой легендой об изначально "власовском" замысле романа. Например, В. Бонадренко в статье "Русский реализм Георгия Владимова", сознательно ориентируясь на "разговоры" и пренебрегая фактами, пишет: "То, что я прочитал сегодня, противоречит предполагаемому когда-то замыслу. К счастью для нас, к счастью для литературы, писатель победил в себе идеолога, политика, борца со строем. Его перо отказалось обслуживать кого бы то ни было - эмиграцию, диссидентство" Бондаренко В. Русский реализм Георгия Владимова // Завтра. 1994. №25.. С другой стороны - начало бурной полемике положила статья В.О. Богомолова (участника Великой отечественной войны, автора романа "Момент истины" ("В августе сорок четвёртого"), 1974) "Срам имут и живые, и мёртвые, и Россия…"Новое видение войны", "новое осмысление" или новая мифология" (Книжное обозрение. 1995. №19)., опубликованная, что примечательно, 9 мая. Богомолов характеризует роман Владимова как один из текстов, что встраивается в политическую и идеологическую программу новой власти, целью которой является очернение не только истории Советского Союза (советского режима как такового), но и опрокидывание "в выгребную яму и величайшую в многовековой жизни России трагедию - Отечественную войну" Богомолов В. Срам имут и живые, и мертвые, и Россия... "Новое видение войны", "новое осмысление" или новая мифология // Книжное обозрение. 1995. № 19.. Основные упрёки автора статьи к Владимову можно свести к нескольким пунктам: 1) воспевание преступника-нациста генерала Г. Гудериана (см. главу "О гуманном набожном Гудериане); 2) оправдание действий генерала-перебежчика А.А. Власова (см. главу ""Освободитель России" генерал А.А. Власов"); 3) нежелание ознакомиться с различными историческими источниками, что влечёт множество исторических и технических неточностей; 4) позиционирование романа как реалистического (ведь роман с "ошибками" не может быть назван таковым); 5) умаление заслуг советского солдата в борьбе с фашизмом "Антисоветизм В. Максимова и А. Солженицына отличается от антисоветизма Г. Владимова тем, что если у двух первых объектом неприятия и ненависти является режим, тоталитарная система и ее функционеры, исполнители, несущие и насаждающие зло, то Г. Владимов в своем романе с неприязнью и ненавистью относится даже к упоминаемым мельком рядовым советским солдатам - стыдно здесь повторять оскорбительные словосочетания-подлянки, в шести местах брошенные им походя в адрес людей, две трети из которых отдали жизни в боях за Отечество" (см. Богомолов В. "Срам имут и живые, и мертвые, и Россия...").. Дальнейшее обсуждение "Генерала и его армии" так или иначе оказывается во многом заключено в поставленные Богомоловым рамки: теперь критики разделяются на тех, кто видит во Владимове апологета нацистов и предателя, и тех, кто пытается защитить роман. Изменение интерпретаторской оптики легко проследить по названиям статей: см., например, Л. Аннинский "Богомолов. Владимов", В. Кардин "Страсти и пристрастия. К спорам о романе Г.Владимова "Генерал и его армия"", М. Нехорошев "Генерала играет свита. К спорам о романе Г.Владимова "Генерал и его армия"" и др. Участником спора становится и сам Владимов: в начале публикуя статью "Новое следствие, приговор старый" как послесловие к очерку Л. Решина "Коллаборационисты и жертвы режима" (1994), а чуть позднее - статью ""Когда я массировал компетенцию": Ответ В. Богомолову" (1996). Оба текста станут приложением к роману в издании 1998 г.
Примерно в этих же рамках существует немногочисленная англоязычная литература о "Генерале…" Научная литература о ранее выпущенных текстах Владимова (прежде всего "Большой Руде", "Верном Руслане" и романе "Три минуты молчания") существенно богаче; в целом Владимов не раз рассматривается в ряду других советских авторов, заслуживающих внимания (см., например, Hosking G. A. Beyond socialist realism: soviet fiction since Ivan Denisovich. New York, 1980; Porter R. Four contemporary Russian writers. New York, 1989).. Например, если обратиться к статье о Владимове в "Reference guide to Russian literature" (1998), то часть, отведённая роману "Генерал и его армия", содержит, кроме краткого пересказа основных сюжетных линий, указание на существовавший вокруг романа миф ("роман о Власове") и связь текста с толстовской традицией - прежде всего романом "Война и мир". Две статьи, посвящённые "Генералу…", также сосредоточены на фигуре генерала Власова и "власовской теме", что видно уже из их названий: F. Ellis "Georgii Vladimov's "The General and His Army": The Ghost of Andrei Vlasov" и B. Lewis "War on Two Fronts: Georgi Vladimov's "The General and His Army"" (вместе с тем вторым важным сюжетом для обоих авторов становится толстовский нарратив и его отражение в "Генерале…").
Вместе с тем несмотря на то, что литературный контекст в критических статьях сводился не только к Толстому (мелькал целый ряд авторов, в том числе, например, упомянутые ваше Симонов и Горький), нет ни одного исследования, которое бы подробно говорило о связи романа Владимова с другими прозаическими и/или поэтическими текстами, кроме "Войны и мира" и, частично, "Мёртвых душ". Не рассматривается также связь романа с другой традицией повествования - военными мемуарами, хотя о работе Владимова в рамках выпускаемой Воениздатом серии с соответствующим названием стало известно намного раньше, чем была напечатана финальная версия романа.
Цель моей работы - с одной стороны, дополнить и/или уточнить некоторые положения относительно организации романного мира у Владимова, с другой - рассмотреть, как писатель взаимодействует с различными версиями истории (не столько применительно к Власову, сколько к Великой Отечественной войне в целом), на каких уровнях и каким образом выстраивается диалог между "Генералом…" и текстами, его окружающими. В рамках этих целей в первой главе я буду говорить о нарративных особенностях текста (прежде всего - как Владимов использует метафору "любовь-война" в романе) и связи с романа традицией XIX в. в лице Л.Н. Толстого и Н.В. Гоголя (вопрос, частично поднятый в критике); вторая глава будет посвящена анализу романа в контексте таких жанров, как: генеральские мемуары, "лейтенантская проза" и "генеральская проза".
Глава 1. Поэтика романа
Прежде чем переходить к анализу особенностей взаимодействия Владимова с двадцативечной традицией, я хотела бы, с одной стороны, обратить внимание на ставшей клише к концу XX в., но важную для романа сюжетообразующую метафору "любовь - война" (как и в каких формах она существует в тексте), с другой - обозначить степень влияния на "Генерала…" прозы XIX в., прежде всего - Л.Н. Толстого и Н.В. Гоголя. Несмотря на то, что эти проблемы могут казаться ответвлением от основного сюжета работы, их нельзя не затронуть: они весьма значимы для организации романного мира Владимова и тесно связаны с сюжетами, которые будут подробно рассматриваться во второй главе (прежде всего в подглавках о генеральских мемуарах и художественной прозе).
"Женский" нарратив
Одной из отличительных нарративных особенностей романа стало использование автором различных моделей взаимодействия мужчины и женщины как способа описания и осмысления жизненных ситуаций более широкого порядка, где метафора и оппозиция "любовь-война" становится одним из вариантов. Появляется этот приём в тексте уже в первой главе, в сцене разговора майора Светлоокова с "солдатом малой армии" генерала Кобрисова - шофёром Сиротиным Косвенно этот приём проявляется уже в том, каким образом Светлооков назначает встречи с маленькой армией Кобрисова: разговор именуется "свиданием", приглашает он "посплетничать" и пр.. В данном фрагменте психологическое доминирование одного мужчины над другим становится возможным из-за приписывания последнему женского поведения: сыграв в начале на страхе смерти Сиротина (манипуляции с прутиком), Светлооков начинает сравнивать шофёра с девушкой после сексуального контакта. "А ты, дурочка, боялась. Пригладь юбку, пошли" Владимов Г. Генерал и его армия // Владимов Г. Собрание сочинений: В 4 т. Т. 3. Генерал и его армия: Роман. М., 1998. С. 21., "и у Сиротина было то ощущение, что у девицы, возвращающейся из лесу вслед за остывшим уже соблазнителем и которая тем пытается умерить уязвление души, что сопротивлялась как могла" Там же.. Сравнение водителя с девушкой, соблазнённой, уязвлённой и оставленной, усиливается с помощью введения в текст сна Светлоокова. Девушка, которой майор во сне в уши заливает и "вежливо шурует под юбкой", оказывается парнем - на этом сон заканчивается, но его продолжение мы видим в реальности. "Обманутая девушка" (Сиротин) получает объяснение от своего соблазнителя: "Ты это, о чём мы условились, не рассматривай, как будто тебя употребили <…> Так что я это тебе доверил как честь" Там же. С. 22.. Вместе с тем и дружеские отношения между двумя мужчинами также описываются как вариант любовных отношений между мужчиной и женщиной. В начале второй главы, когда взгляд автора перемещаются к последнему воину генеральской армии - ординарцу Шестерикову, чувства последнего прямо сравниваются с чувствами влюблённой девушки: "И, как перебираем мы в памяти первую любовь, давно отлетевшую от нас, - день за днём, всё ближе к сладостному ее началу, - так угрюмый Шестериков приближался к тому морозному дню под Москвой, когда их пути с генералом пересеклись" Владимов Г. Генерал и его армия. С. 54..
Как я упоминала выше, другим вариантом указанного мотива становится описание военных действий через любовную метафорику. Взятие города уподобляется завоеванию понравившейся девушки: "Моя будешь, овладею!.. <…> А как бы, однако, не увели девушку" Там же.. Вместе с тем подобные сравнения не существуют лишь как средство выразительности, но оказываются и важной составляющей военного "словаря": в рамках конспирации операция по взятию города может именоваться свадьбой С женихом, стоящим перед чужой невестой, да ещё в присутствии родителей, чуть ранее цитируемого фрагмента сравнивает себя генерал Кобрисов, говоря о расположении своих войск и приписываемой им роли в предстоящем сражении за Предславль., ср.: ""Киреев! Ты, говорят, женишься? Когда ж на свадьбу пригласишь? <…> "Женюсь, да невеста задерживается, долго марафет наводит…"". Владимов Г. Генерал и его армия. С. 163. Параллельно взаимоотношения генерала Кобрисова с женой описываются с использованием "военной терминологии": "Что особенно он ценил в своей подруге жизни, так то, что она не считала своё завоевание окончательным. <…> она его завоёвывала снова и снова, неустанно и ежечасно" Владимов Г. Генерал и его армия. С. 342.. Символично, что при взятии желанной "женщины" - мырятинского плацдарма - генерал Кобрисов теряет истинную возлюбленную: фронтовая медицинская сестра гибнет от случайной пули при переправе через Днепр.
"Война и мир" в "Генерале…"
Как уже говорилось, одной из главных линий при обсуждении "Генерала…" в газетной и журнальной критике было сопоставление романа Владимова с "Войной и миром", в частности, вопроса о том, как явлена в обоих романах "народная тема". Владимов не скрывает ориентации на толстовский текст: уже в первой главе подробно описывается и характеризуется Андрей Николаевич Донской - адъютант генерала Кобрисова, который возит с собой неполные "Войну и мир" и выбирает себе примером для подражания Андрея Николаевича Болконского (в первом томе романа - адъютанта Кутузова). Апелляция к толстовскому нарративу (и войне 1812 года как событию, сопоставимому с новой Отечественной войной) весьма часто встречается в мемуаристике и художественной прозе (в том числе в анализируемых далее мемуарах Севастьянова "Неман-Волга-Дунай" и трилогии Симонова "Живые и мертвые"); более того, ироническое уподобление реальных лиц толстовским персонажам мы находим в написанных Владимовым "мемуарах" "Неман-Волга-Дунай" - правда, здесь "трансформируются" главные герои романа "Анна Каренина" См. Севастьянов П.В. Неман-Волга-Дунай (Военные мемуары). М., 1961. С. 257., и солдат не сам берет себе "толстовскую" роль, а получает прозвище Вронский от своих товарищей.
Не вступая в полемику относительно "народности" Шестерикова - вопрос, чаще всего поднимающийся в рамках "толстовской" темы, я считаю необходимым рассмотреть два романа как тексты, нагруженные авторской "философией войны", найти точки соприкосновения и отталкивания между ними.
В первую очередь важно, что война в обоих текстах описывается как противоестественное (антиприродное) явление. Уже в первом абзаце третьего тома "Войны и мира" читаем: "Двенадцатого июня силы западной Европы перешли границы России, и началась война, т. е. совершилось противное человеческому разуму и всей человеческой природе событие" Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений: В 90 т. Т. 11. Война и мир. Том третий. М., 1940. С. 3.. Владимов не раз подчёркивает, что по-настоящему войну любят только те, для кого она стала профессией - такие люди, как Кобрисов, а "для людей в массе, "в серёдке", она только страшна и ненавистна" Владимов Г. Генерал и его армия. С. 399.. Не случайно к концу романа появляются два эпизода, которые показывает "истинную" сущность простого солдата. С одной стороны, это рассказ об изменившемся отношении Кобрисова к своему профессиональному делу: командующий фронтом Попов упрекает генерала в том, что его армия хозяйство разводит и свадьбы играет вместо того, чтобы "тревожить немца". Новый стиль войны Кобрисова соотносится с "формулой" "Надо возделывать свой сад" - единственной сентенцией Вольтера, которая запомнилась генералу и которую он начинает претворять в жизнь ещё до окончания войны в своей новой армии. С другой - примечательна беседа с таксистом во время поездки на "Поклонную гору", ставшей последним событием в дизни генерала. Бывший солдат рассказывает о своём военном опыте, в котором главным было умение правильно выбрать позицию (бежать "в серёдке").
Принципы, по которым существует мир и становятся возможны те или иные события, охарактеризованы Владимовым в "толстовском" ключе: в обоих романах война предстаёт как процесс, протекающий под влиянием множества факторов, которые невозможно предугадать. Вместе с тем понимание стихийной сущности войны у Владимова не перерастает в толстовский фатализм, действия отдельного человека в "Генерале…" могут обладать высокой ценностью. Владимов балансирует между двумя позициями, представленными в споре, который ведет генерал с автором "Войны и мира" во время своего пребывания в Ясной Поляне. Благодаря этому эпизоду в тексте проявляются две экстремы: война как бедлам и хаос (точка зрения Толстого в понимании Гудериана) и война как искусство, где умение полководца влияет на исход битвы. Владимов выбирает "третий" путь, который ярче всего проявился в описании обороны Москвы в 1941 году: "Так минута его решимости (Власова. - Н.Б.) и час безволия (германских войск. - Н.Б.) определили судьбу Москвы. И хотя остальное уже не от него одного зависело, он навсегда входил в историю спасителем русской столицы" Там же. С. 104.. Как и толстовские персонажи, Власов чувствует влияние какой-то "внешней силы", которая им руководит: Ї "Были побуждения Ї всё остановить <…> Но рот его, крепко сжатый, словно бы не мог разжаться, не могла, не смела гортань исторгнуть самые простые слова" Там же.. Подобное происходит и с Кобрисовым во время переправы через Днепр: "Всё, что происходило вокруг генерала, было как в полусне. Он кричал на танкиста, но как будто он только слушал и наблюдал, как кто-то другой кричит" Там же. С. 180.. Однако, фиксируя воздействие на генералов какой-то неведомой силы, отмечая, что они действуют сомнабулически, Владимов не приводит к мысли Толстого о предопределённости любого действия высшего командования: "Наполеон, несмотря на то, что ему более чем когда-нибудь, теперь, в 1812 году, казалось, что от него зависело verser или не verser le sang de ses peuples (как в последнем письме писал ему Александр) никогда более как теперь не подлежал тем неизбежным законам, которые заставляли его (действуя в отношении себя, как ему казалось, по произволу) делать для общего дела, для истории то, чтт должно было совершиться" Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений: В 90 т. Т. 11. Война и мир. Том третий. М., 1940. С. 6.. Вместе с тем история и у Толстого, и у Владимова превращается в совокупность зачастую прямо не связанных друг с другом событий, которые привели к тому или иному историческому явлению. Рассуждая о причинах войны в начале третьего тома, Толстой говорит о совокупности самых различных факторов которые в итоге привели к случившемуся, не выделяя какое-то одно событие, которое предрешило ход истории; чуть дальше он возвращается к этой мысли, говоря: "На вопрос о том, чтт составляет причину исторических событий, представляется другой ответ, заключающийся в том, что ход мировых событий предопределен свыше, зависит от совпадения всех произволов людей, участвующих в этих событиях, и что влияние Наполеонов на ход этих событий есть только внешнее и фиктивное" Там же. С. 220.. У Владимова Власов не ведает, что Гудерин уже отдал приказ об отступлении и что благодаря этому его армия сможет пройти не два, а все двести километров. Однако здесь кроется важное отличие Владимова от Толстого: у первого без решений, что принимаются субъектами действия (Власова и Гудериана), весь последующий ход событий оказался бы невозможным, решение одного человека обретает больший символический вес - именно в этом вопросе точка зрения Владимова становится близка точке зрения его героя - генерала Гудериана.
Гоголевская "тройка"
Сходство некоторых фрагментов и мотивов романа с эпизодами поэмы и маркированными мотивами поэмы "Мёртвые души" не раз отмечалось в рецензиях и критических статьях, посвящённых "Генералу…": в летящем по дорогам виллисе, "колеснице нашей Победы", многие угадывали аналог гоголевской "птицы тройки". Владимов не скрывает ориентации на Гоголя и прямо упоминает его имя уже в первой главе: на вопрос Донского об имени и отчестве майор Светлооков отвечает - "Николай Васильич. Как Гоголя" Владимов Г. Генерал и его армия. С. 44.. Безусловно, отсылка к финалу первого тома "Мёртвых душ" не случайна, и Владимов намеренно подчёркивает связь своего сочинения с поэмой, не только открывая роман сценой летящего по дорогам виллиса, но и завершая его таким же образом. "Генерал…" становится продолжением "Мёртвых душ", показывая, куда дорога привела Русь с гоголевских времён. У Владимова страна оказывается в состоянии гражданской войны, которая идёт на протяжении всего XX века, принимая с течением времени различные обличья: собственно гражданская война 1918-1920 гг., "раскулачивание" (по сути, уничтожение крестьянства), перманентный террор. Полем одного из боев этой войны становится Мырятинский плацдарм, где русские воюют против русских, и за Россию приходится платить Россией. Однако состояние перманентной войны не становится у Владимова конечной точкой: как и в "Мёртвых душах", тройка продолжает нестись вперёд, устремлённая в вечность, где найдутся ответы на все вопросы. Финал "Генерала…" одновременно напоминает уход Мастера и Маргариты в романе М.А. Булгакова и отсылает к одному из эпизодов с толстовскими коннотациями, что должен вспомниться читателю, - разговору Кобрисова со смертельно раненым лейтенантом Нефёдовым, который "слишком многое понял... Только говорить трудно...". В предсмертном внутреннем диалоге Кобрисова проясняется то, что он знал, но старался от себя скрыть, то, что "поведал" ему умирающий Нефёдов. Однако если смерть Нефёдова в какой-то мере сходна со смертью князя Андрея (напомним: "Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия" Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений: В 90 т. Т. 12. Война и мир. Том четвёртый. М., 1940. С. 60.), то уход генерала Кобрисова описывается иначе и нагружен дополнительными смыслами. Смерти не предшествует осознание истины как это случилось с князем Болконским ("Да, смерть - пробуждение!" - вдруг просветлело в его душе, и завеса, скрывавшая до сих пор неведомое, была приподнята перед его душевным взором" Там же. С. 64.); писатель оставляет Кобрисова не пограничье без окончательных ответов, тем самым отказываясь от роли всезнающего автора. Вместе с тем повествование, начиная со слов "…Хочется верить", можно рассматривать как попытку Владимова заглянуть за занавесом: в итоге оказывается, что состояние между жизнью и смертью важно не только потому, что позволяет узнать ответы на волнующие вопросы, но и потому, что даёт возможность по-настоящему переписать свою историю, изменив всё то, что в "прошлой" жизни казалось невыносимым.
С поэмой Гоголя владимовский роман связывает не только появление модернизированной "птицы-тройки". Сама форма - повествование о путешествии по России заставляет вспомнить "Мертвые души". Если путешествие Чичикова позволяет автору представить знакомит читателей с череду русских помещиков, то путешествие Кобрисова, совершаемое не только в пространстве, но и во времени ("освобожденный" от дела, ненадолго оставшийся с самим собой, в дороге генерал постоянно предается воспоминаниям) мотивирует введение в роман не только многих эпизодов из истории идущей войны (22 июня, осеннее отступление, битва под Москвой, начало Киевской операции), но и важнейших вех русской истории меж двумя мировыми войнами (ситуация, предшествующая октябрьскому перевороту, гражданская война, коллективизация, "малые войны", террор на разных его этапах).
Наряду с "Мертвыми душами" значимо присутствует в романе еще одно общеизвестное сочинение Гоголя, хотя упоминается оно словно бы мимоходом - "классическое лицо украинского песенного "лыцаря", гоголевского Андрия", "как это было в Запорожской Сечи" - это повесть "Тарас Бульба". С одной стороны, "историческая" повесть (мини-эпос) является одним из вариантов нарратива, рассказывающего о войне и предательстве, тем самым подсвечивая "власовскую тему", становясь далёким ее фоном. С другой - Владимов действует в рамках традиции, прослеживающейся в том числе и в генеральских мемуарах, - необходимость апелляции к Гоголю (или ряду других поэтов и писателей, рождённых или живших в Украине) См., например, Якубовский И.И. Земля в огне. М., 1975. С. 194. Говоря об истории Киева, автор мемуаров не может не упомянуть декабристов (А.С. Пушкин, К.Ф. Рылеев, А.С. Грибоедов) и поэта-революционера Т.Г. Шевченко. как к автору "украинского нарратива" при создании повествования о взятии "жемчужины Украины". Такой "ход" использован в мемуарах генерала Москаленко (в романе - Терещенко). Ещё бы пример. Начиная повествование о форсировании Днепра, которое перерастёт в описание Киевской наступательной операции, он пишет: "Кто не знает произведения Тараса Шевченко "Реве та стогие Днiпр широкий", или гоголевского описания "Чуден Днепр при тихой погоде, когда вольно и плавно мчит сквозь леса и горы полные воды свои"" Москаленко К.С. На юго-западном направлении. 1943-1945. М., 1972. С. 125.. Возможно, что и описание полумесяца как ориентира для наводчиков батареи 122-миллиметровых гаубиц в последней главе было введено Владимовым и как аллюзия на ещё одну "украинскую" повесть Гоголя - "Ночь перед Рождеством", где весь значима роль месяца.
Глава 2. Военный нарратив
"Историю осмысления и адаптации "военной темы" в литературе можно описать как многолетнее "перетягивание каната" между нонконформистски настроенными писателями и партийно-идеологическими элитами" Кукулин И. Регулирование боли // Память о войне 60 лет спустя. М., 2005. С. 635.. Несмотря на то, что, с моей точки зрения, количество участников в этом "перетягивании" к концу XX в. было несколько больше, предложенная формулировка достаточно точно описывает борьбу вокруг истории памяти о Великой Отечественной войны (памяти о войне). Осознавая потенциал обладания единоличным правом на интерпретацию истории, советское правительство предпринимало различные действия, чтобы сохранить своё господство в этой сфере Действия по "сохранению истории" от "очернения" и "посягательства" предпринимаются по настоящее время; в этой связи интересна статья Г. Рамазашвили о работе с архивами и в архивах (Рамазашвили Г. "Есть такая профессия - историю защищать: ЦАМО РФ в преддверии 60-летия Победы" // Память о войне 60 лет спустя. М., 2005. С. 292-313.). и связанную с этим возможность переписывать историю под свои нужды, что в свою очередь сопровождалось "внешними" попытками выйти за рамки конвенционально допустимого описания. Владимов в романе "Генерал и его армия" вступает спор с канонизированными в разное время изображениями Великой Отечественной войны вступает и Георгий Владимов в романе "Генерал и его армия". Не давая политическую оценку действиям автора Все статьи и рецензии на роман, при известном допущении, можно разделить на две группы: одна группа (прежде всего в лице В. Богомолова) видит в публикации романа попытку очернения Отечественной войны и её рядовых участников, спонсируемую новой властью, вторая группа (представленная в том числе зарубежными исследователями) рассматривает "Генерала…" как попытку Владимова ввести в дискурс табуированные прежде темы (см., например, Lewis B. War on Two Fronts: Georgi Vladimov's "The General and His Army" // World Literature Today. 1999. Vol. 73. No. 1. Pp. 29-36)., необходимо ответить на следующие вопросы: в спор с какими "версиями истории" вступает Владимов в рамках романа, на каких уровнях и как строится ведется этот спор.
Прежде чем перейти к разговору о споре с конкретными военными нарративами, я хотела бы обратить внимание на "первый уровень" борьбы Владимова со сложившимся каноном. Имею в виду короткие отступления, где писатель спорит не с конкретными источниками или авторами, а поднимает в целом проблему "переписывания" и "переосмысления" исторических событий. Эта тема поднимается при рассказах о двух важнейших для Владимова "точках": переходе от обороны Москвы к наступлению (декабрь 1941 г.) и начале Киевской наступательной операции (взятии Мырятинского плацдарма осенью 1943 г.) Здесь и далее имена собственные будут даваться так, как они указаны в романе, с указанием в скобках исторических прототипов. . В первом случае автор позволяет себе лишь краткую ремарку "До сих пор Шестериков только убегал и прятался, и если б ему сказали, что он присутствует при начале великого наступления, он бы не то что не поверил, а не допустил бы до ума" Владимов Г. Генерал и его армия. С. 105.. Во втором случае, появляющейся ближе к концу романа сходной ремарке "Потом они узнают, потом объяснят им [солдатам. - Н.Б.] Ранее Кобрисову будут объяснять (c опорой на сведения "нашей агентуры"), что ему удалось избежать котла и вывести войска и окружения прежде всего потому, что между генералом Готом и генералом Гудерианом были напряжённые отношения (см. Владимов Г. Генерал и его армия. С. 305)., что это было великое наступление" Владимов Г. Генерал и его армия. С. 371., предшествует абзац, в котором сообщается, в каком виде плацдарм, угаданный Кобрисовым, войдёт в историю: "Страницу эту назовут - Мырятинский плацдарм. Её, как водится в стране, где так любят переигрывать прошлое, <…> приспособят к истории <…> лекторы из ветеранов, прихрамывая вдоль карты с указкой, убедительно докажут, что Мырятин с самого начала считался плацдармом основным" Там же. С. 258..
Затрагивает Владимов и тему "навивного" (без указаний сверху, обеспечивающих решение идеологических задач) переписывания истории. Так в самом начале романа мы узнаем о том, как видит историю армии шофёр Сиротин. Он убежден, что должно лишь от Воронежа начинать историю армии: "до этого, по мнению Сиротина, ни армии не было, ни истории, а сплошной мрак и бестолочь" Владимов Г. Генерал и его армия. С. 12.. Сам роман спорит с "концепцией" персонажа: Владимов, не отрицая, что в первые месяцы войны было с избытком "мрака и бестолочи", не просто не выбрасывает страшные месяцы из своего повествования, но придает им особое внимание. Сходным образом эта тема раскрывается в "записанных" Владимовым мемуарах Севастьянова: тот вспоминает, что в речи при захоронении генерал-майора М.М. Иванова командарм И.Д. Черняховский настаивал: историю воинских частей нельзя сводить к наступлениям и победам и призывал помнить "тяжёлые страницы отступления сорок первого года" Севастьянов П.В. Неман-Волга-Дунай. С. 111..
В дальнейшем спор со стереотипами описания войны будет идти по нескольким основным линиям, одна из которых представлена в последней цитате. Я разделила используемые и оспариваемые "источники" на три группы: первая - "официальные источники" (военные документы, например, докладные записки; внутренняя документация НКВД; учебники), вторая - полуофициальные источники, издававшиеся в СССР мемуары, где попытка точно изложить произошедшие события сплетается с вымыслом, третья -художественная литература (романы, повести и пр.).
Официальные источники
Сомнение в правдивости официальных источников наиболее ясно явлено в пятой главе (при рассказе об аресте генерала Кобрисова в 1941 году) и в последней седьмой главе "Снаряд" (незадавшееся убийство Кобрисова и гибель его "маленькой армии"), однако акценты в этих эпизодах расставлены по-разному. В пятой главе под сомнение ставятся, с одной стороны, внутренние документы НКВД (допросы заключённых и решения суда), с другой - имплицитно поднимается вопрос о надёжности любой официальной интерпретации событий. Здесь показано, как осуществляется переписывание истории не только Кобрисова, но и других военачальников (из чего легко сделать вывод, что ровно так обстояло дело и со всеми остальными жителями СССР). При начале войны следователь Опрядкин меняет мнение о виновности Кобрисова в намерении совершить покушение на Сталина. Когда прошли слухи о возможных изменениях в политике судопроизводства в связи с угрозой начала военных действий, Опрядкин, несколько поразмыслив, "с чистой душой вынул из дела Кобрисова уже составленное обвинительное заключение и вложил другое" Владимов Г. Генерал и его армия. С. 295.. Далее сообщается, что равно то же произошло ещё примерно с сотней людей из высшего офицерского состава; здесь примечательно упоминание командира, которого уведомили о прекращении дела, хотя он даже не был ещё арестован. Мотив "изобретения" или переписывания истории расширяется за счёт рассказа о соседях генерала Кобрисова по камере: знаменитого московского литературоведа В., который сломался на четвёртом сожжённом оригинальном письме Вольтера, "розоволицего барина" и "белого воина", которые помогают генералу продумать различные варианты преподнесения случившегося с ним. О том, как кардинально может поменяться судьба человека, свидетельствует ещё один эпизод из жизни Кобрисова: в ходе боёв на Халхин-Голе его, как и еще семнадцать командиров, приговаривают к расстрелу за потерю связи с войсками, однако затем не только освобождают, но даже представляют к "Красному Знамени".
По своей поэтике "лубянская" глава близка прозе А.И. Солженицына - "опыту художественного исследования" "Архипелаг ГУЛАГ" и роману "В круге первом". Отметим несколько опорных точек в "Генерале…" К которым не сводится анализ влияния текстов А. Солженицына на поэтику "Генерала…" в целом. и их аналоги у Солженицына. Безусловно, подробнее интересующие меня мотивы представлены в "Архипелаге ГУЛАГ", однако в данном случае роман "В круге первом" мне более интересен, так как представляет собой художественный текст, прототип, в котором краткость изложения процедуры ареста по размерам сопоставима с краткостью лубянского эпизода в "Генерале…" (вместе с тем само построение тюремного эпизода как серии встреч Кобрисова с людьми, относящимися к различным группам политических заключенных и придерживающихся разных взглядов, напоминает о структуре "В круге первом"). Сходные эпизоды в "Генерале…" и произведениях Солженицына можно разделить на три больших тематических блока. Во-первых, театральность арестов См. также: Солженицын А.И. Архипелаг ГУЛАГ: Опыт художественного исследования. Книга I-II // Солженицын А.И. Собр. соч.: В 30 т. Т. 4. М.: Время, 2010. C. 27-29. Мотив театрализованности уже судопроизводства явлен в пьесе "Пленники" и повести в стихах "Дороженька".: Кобрисов хоть "звериным чутьём" и почувствовал неладное, но всё же сел в машину с новым шофёром и его "другом", которому ехать по пути, именно в машине два "друга" открывают генералу, каков в этот раз его "конечный пункт" ("В круге первом" Иннокентий транспортируется на Лубянку "шофёром", который якобы должен отвезти Володина в МИД, и подобранным по пути "другом-механиком"). Во-вторых, описание процедуры досмотра в "Генерале…" со всеми "техническими" подробностями в виде отрезания пуговиц, унизительного медицинского осмотра женщиной самых интимных частей тела и другими деталями вторит соответствующему в романе Солженицына. Третий смысловой блок - описание различных способов влияния на заключённых для получения признательных показаний В этом блоке сказывается влияние "Архпелага ГУЛАГ": подробно о методах воздействия на заключённых сказано на С. 107-117., однако если у Владимова мы видим больше психологические методы воздействия - ужасный крик за стенкой, уничтожение оригиналов писем Вольтера (физические методы воздействия упоминаются вскользь), то "В круге первом" главный герой лично подвергается физическим пыткам (лишение сна). Влияние Солженицына ощутимо в рассказе о размышлениях генерала Кобрисова о закономерности нахождения под стражей. С одной стороны, Кобрисов не вписывается в огромную совокупность узников Ещё одно общее убеждение, которое разделяют в общей массе заключённые у Солженицына и Владимова, - надежда, что количество арестов в скором времени перешагнёт критическую черту, что в свою очередь спровоцирует обратное движение - пересмотр дел и освобождение (см Владимов Г. Генерал и его армия. С. 275)., которые убеждены в неправомерности именно и только своего ареста (см. "Архипелаг ГУЛАГ"): "в отличие от многих и многих генерал Кобрисов не счёл свой арест ошибкой, тогда как все другие арестованы правильно" Владимов Г. Генерал и его армия. С. 265.. С другой, его размышления относительно роли партии в его аресте вторят мыслям Льва Рубина из романа "В круге первом": в то время как у генерала Кобрисова "возникло ощущение какого-то огромного разветвлённого заговора" Там же., появилась мысль, что некие силы скоро повергнут "всю могучую структуру государства", раз смогли захватить главное звено - службу безопасности, Рубин убеждён в наличии заговора и верит, "что гнило - только по видимости, только снаружи, а корень здоровый, а стержень здоровый, и значит, надо спасать, а не рубить!" Солженицын А.И. В круге первом // Солженицын А.И. Собр. соч.: В 30 т. Т. 2. М.: Время, 2011. С. 53..
Мотив сомнения в официальной версии любой истории вводится вместе с темой переоценки заслуг: в начале - самого Кобрисова, затем - Тухачевского, Блюхера и других видных военных, расстрелянных в разные годы. Любые усилия генерала, направленные на усиление боевой мощности вверенных ему войск, могут интерпретироваться как сознательное предательство социализма и попытка подрыва советской власти на Дальнем Востоке. Если бы Кобрисову вынесли обвинительный приговор, такая оценка его действий и сохранилась бы в истории. Даже вернейшие люди не застрахованы от переоценки их действий, если этого пожелает "партия", при необходимости новая версия истории будет подкреплена их собственноручными показаниями - см. историю Блюхера и др. (то, сколь "правдивы" показания и какими способами они добыты в тюремной главе показано не раз).
Второй пример фальсификации истины в официальном документе - докладная записка о том, что произошло с генералом Кобрисовым по дороге на фронт. Все ключевые пункты документа противоречат реальному хожу событий, о котором повествует всезнающий автор. Попавший в виллис снаряд был выпущен не из гаубицы противника, а русскими артиллеристами по наводке Светлоокова, выстрел был не одиночный и прицельный (майор следил за точностью и корректировал огонь); об особой опасности участка никто генерала не предупреждал (наоборот, как читатель узнаёт из самых последних строчке романа, водитель Сиротин всё же смог на последней развилке предупредить Светлоокова о нахождении виллиса). Однако Владимову недостаточно показать на противоречие между написанным в документе и произошедшим в действительности, автор показывает, что в фальсификации участвуют непосредственные участники событий: подписывает докладную записку (тем самым подтверждая её правдивость) начальник штаба В.В. Пуртов, который остановил машину Кобрисова на рокадной дороге, дабы предупредить генерала о последствиях принятого им решения вернуться к своей армии, вплоть до убийства, что и происходит через несколько мгновений после их разговора.
Военные мемуары
Военные мемуары становятся следующим источником, который Владимов ставит под сомнение. Для лучшего понимания отдельных эпизодов романа необходимо обратиться к опыту работы писателя в Военном издательстве обороны Союза СССР. Когда Воениздат стал выпускать книжную серию "Военные мемуары", Владимов был одним из литераторов, отправленных к записывать "генеральские" (и не только) мемуары. В причинах, побудивших власть санкционировать эту серию, Владимов не сомневался. "В общем, это был хитрый ход, чтобы все эти разговоры военачальников канонизировать, ввести в какие-то цензурные рамки. Одно дело генерал у себя на кухне бурчит, что все не так было. Другое - когда ему дают микрофон, перо, - правда, с пером генералы не в ладах, - пожалуйста, говорите. И они говорят именно то, что от них хочет услышать советская пропаганда" Владимов Г. Возвращение к реализму // Вопросы литературы. 2001. № 9-10. С. 222-248. (здесь речь идёт и о самоцензуре). Таким образом Владимов побывал в двух ролях - создателя мемуаров, тем самым участвуя в сооружении официальной советской истории, и писателя, ставящего под сомнение сам жанр "советских воспоминаний". В этих "амплуа" автор предстаёт и в пространстве романа.
В "литературном костоправе, молодом шалопае, которого приставили от Воениздата к генералу, чтобы "оживлять" его записи и устные рассказы" Владимов Г. Генерал и его армия. С. 396. можно увидеть начинающего писателя, который ради заработка согласился "оформлять" мемуары генерал-майора Севастьянова. В коротком романно эпизоде, посвященном "сотрудничеству" генерала, который согласился сесть за мемуары, "поскольку хотелось наконец-то всей правды о войне", и молодого литератора, раскрывается механика создания текстов подобного рода. Когда ни один из вариантов рассказа о встречах Кобрисова с Хрущёвым не был одобрен редактором Воениздата, генералу предлагается что-нибудь придумать. На закономерный вопрос "как это придумать, если не было?" следует ответ: "А очень просто, все придумывают, и никто этого проверять не станет. Важно, что в такое-то время и в таком-то месте встреча могла быть" Там же. С. 397. (примерно по такому же принципу создаются признательные показания осуждённых). Сама необходимость что-то придумать связана с политической ангажированностью мемуаров: "литературный шалопай" объясняет Кобрисову, что сейчас не время культа, поэтому без упоминания Верховного теперь можно обойтись, а вот без Никиты Сергеевича Хрущёва - нет (один культ сменяется другим).
Примером подобного придуманного и/или искусственно включённой истории о встрече мемуариста с Хрущёвым может служить "зарисовка" из книги "Неман-Волга-Дунай". Встреча с Хрущёвым вводится в текст как вставная новелла; нарушая хронологию. Севастьянов, теперь знающий, что случится в будущем, комментирует происходящее на войне, отмечая существенные изъяны "в слаженной машине наступления", которые, по его словам, затем подметил Хрущёв при отходе на Курскую дугу. Если бы эта фраза осталась единственным упоминанием Хрущёва, общая структура повествования не была бы нарушена: Севастьянов (будем считать автором книги того, чьё имя указано на обложке) не раз кратко комментирует прошедшие события "из будущего", спорит с версиями тех или иных событий, изложенных в разных источниках, в том числе в мемуарах немецких военачальников. Однако эпизод с Хрущёвым провоцирует путаницу в хронологии и причинно-следственных связях, что указывает на его искусственность. Именно этот "сюжет" полемически переосмысливается в "Генерале…". Несмотря на то, что географические и "технические приметы" в мемуарах и романе разнятся (окрестности Белгорода сменяются на Воронежский фронт, юнкерс на мессершмитт), сама ситуация приезда Хрущёва, который отказывается ложиться в грязь, завидев фашистский самолёт, тем самым рискуя стать лёгкой мишенью, одинакова. Вместе с тем Владимов принципиально по-новому расставляет акценты: если у Севастьянова "выбор" Хрущёва - свидетельство его храбрости - качество, которое высоко ценится на войне (не даром далее в тексте пересказывается вдохновляющая речь Хрущёва, раскрывающая "наши слабости"), то у Владимова это глупая прихоть, сопровождающаяся комическим поведением адъютанта.
Подобные документы
Исследование места и значения творчества Л.Н. Толстого в мировоззрении мировых писателей, в эстетической системе, возникающей в произведениях картине мира. Влияние романа-эпопеи "Война и мир" на творчество мировых писателей, своеобразие каждого из них.
дипломная работа [111,2 K], добавлен 02.02.2014Изучение истории создания романа "Воскресенье", его места в творчестве Л.Н. Толстого. Характеристика художественной и идейно-тематической специфики романа в контексте философских течений эпохи. Анализ проблем, затронутых писателем в своем произведении.
курсовая работа [40,4 K], добавлен 22.04.2011Этапы жизненного и идейно-творческого развития великого русского писателя Льва Николаевича Толстого. Правила и программа Толстого. История создания романа "Война и мир", особенности его проблематики. Смысл названия романа, его герои и композиция.
презентация [264,6 K], добавлен 17.01.2013Художественное своеобразие романа "Анна Каренина". Сюжет и композиция романа. Стилевые особенности романа. Крупнейший социальный роман в истории классической русской и мировой литературы. Роман широкий и свободный.
курсовая работа [38,2 K], добавлен 21.11.2006Понятие и классификация метафоры, ее использование в художественном тексте. Особенности ее создания и функционирования в структуре романа Л.Н. Толстого "Воскресение". Метафорическая характеристика персонажей. Изображение объектов мира культуры и природы.
дипломная работа [113,5 K], добавлен 20.03.2011Интертекстуальность как категория художественного мышления, ее источники и подходы к изучению. Интертекстуальные элементы, их функции в тексте. "Чужая речь" как элемент структуры текста романа Т. Толстой "Кысь": цитатный слой, аллюзии и реминисценции.
курсовая работа [63,9 K], добавлен 13.03.2011Первое точное свидетельство, датирующее начало работы Л.Н. Толстого над романом "Война и мир". Освободительная война, которую вел русский народ против иноземных захватчиков. Варианты начала романа. Описание событий Отечественной войны 1812 года.
презентация [2,6 M], добавлен 04.05.2016Анализ функционирования романа "Униженные и оскорбленные" в отечественной литературоведческой науке. Характеристика зависимости интерпретации текста Ф.М. Достоевского от эпохальных представлений. Влияние взглядов исследователей на восприятие романа.
дипломная работа [83,3 K], добавлен 09.08.2015Краткая характеристика художественного образа Константина Левина как героя романа Л.Н. Толстого "Анна Каренина". Особенности психологического портрета Левина и определение роли героя в сюжетной линии романа. Оценка духовности и личности персонажа Левина.
реферат [17,5 K], добавлен 18.01.2014Рассмотрение способов выстраивания сюжета и композиции романов Тынянова. Историко-литературный контекст романа "Кюхля" Ю.Н. Тынянова. Особенности сюжета и композиции романа. "Биографический миф" о Кюхельбекере и его интерпретация в романе Тынянова.
дипломная работа [324,7 K], добавлен 04.09.2017
