Рецепция творчества Байрона в СССР в 1920-е - 1930-е гг.

В 1922 году выходит сборник драм Байрона под редакцией Н.С. Гумилева и М.Л. Лозинского, который содержит старые переводы. Издание сопровождается вступительной статьей В. М. Жирмунского «Жизнь и творчество Байрона» и содержит предисловия А. А. Смирнова к бунинским переводам «Каина» и «Манфреда», а также предисловие Жирмунского к переводу «Сарданапала», выполненному Н.А. Брянским. Несмотря на то, что Брянский был преподавателем физики и окончил физико-математический факультет, он переводил произведения многих европейских писателей - Мольера, Шекспира, Байрона, Мильтона и др., а также вошел в литературный круг после перевода элегии Овидия в 1887 году. Можно предположить, что это издание было приурочено к тому, что в 1921 г. в программу по литературе в школе II ступени были включены несколько произведений Байрона и дана рекомендация к новым переводам.

Вступительная статья «Жизнь и творчество Байрона» была написана В. М. Жирмунским, крупнейшим академическим специалистом по западной литературе и Байрону в частности. В своих научных работах он, в первую очередь, обращался к Байрону-художнику и к вопросам его творчества, однако здесь - в силу специфики издания - Жирмунскому пришлось в обратиться и к проблеме личности поэта. В самом начале своего обзора жизни и творчества Байрона он подчеркивает разницу между западным и советским отношением к английскому творцу: «Для них [англичан] выступает на первое место поэзия Байрона, его стихи, мы же скорее интересуемся “байронизмом”, как фактом культурно-историческим». Жирмунский В.М. Жизнь и творчество Байрона // Байрон. Драмы. М., 1922. С. 9. Жирмунский также пишет, что Байрон с некоторым пренебрежением отзывался о «писаках», считая их изнеженными и недостойным эпохи, когда требуются реальные действия и изменения. Однако в конце Жирмунский сводит этот посыл Байрона к романтическому представлению о поэте как пророке, учителе и народном вожде. Таким образом, считает исследователь, под презираемым им «писанием стихов» Байрон понимал «творчество прекрасных форм» Там же. С. 15., чистое искусство. Сам же поэт чувствовал, что миру требуются стихи с более глубоким политическим посылом. Однако, по мнению Жирмунского, Байрон все-таки в первую очередь поэт, а не революционный деятель.

В главке, посвященной общественным идеям Байрона, литературовед снова полемизирует с утвердившимся среди историков литературы мнением, что «мировая скорбь» и пессимистические настроения поэта связаны с событиями Французской революции. Жирмунский пишет, что эта «стройная и привычная для нас система опровергается многочисленными фактами». Там же. С. 18. В первую очередь, разочарование в жизни предшествует французской революции и начинается уже с событий, имевших место быть в детстве поэта (разлад с матерью, хромота, тягостные впечатления от школы). Более того, «мировая скорбь» - явление довольно распространенное, которое встречается и у Гете в «Страданиях юного Вертера» как «одна из вечных форм суждения о смысле и ценности жизни». Там же. С. 19. Если обратиться к самим произведениям Байрона, то мы не найдем там, пишет Жирмунский, указаний на общественные события, Французскую революцию и крушение политических идеалов. А анализ настроений в Англии, борющейся с революционной Францией, вообще позволяет сказать, что идеи французской революции «никогда не играли существенной роли для Байрона». Там же. С. 20. Жирмунский последовательно опровергает все аргументы, которые использовали для доказательства мысли о том, что Байрон - «певец революции». Даже тот факт, что он боролся за освобождение Италии, поддерживал независимость Греции и т.д., по мнению литературоведа, не говорит о его революционной настроенности. Героическая борьба представлялась Байрону в «поэтическом свете» Там же. С. 21., что подтверждается его письмами к друзьям. Либеральное движение он описывает с некоторой иронией, как «интересное приключение или опасную игру». Жирмунский В.М. Жизнь и творчество Байрона. С. 21. Во времена работы над «Чайльд-Гарольдом» он пишет: «А все же небольшое народное возбуждение, от времени до времени, приятно возбуждает чувства: напр., революция, битва или приключение, сколько-нибудь увлекательное». Там же. (письмо Байрона от 22 ноября 1813 г.) В целом, по мнению Жирмунского, Байрон не был последовательным революционером. Да, все-таки некоторые его настроения сближали его с борцами за освобождение, но Байрон видел в этом не какую-то общественно важную задачу, а «самую поэзию политики». Там же. С. 22. После такого предисловия, объясняющего, почему заслуги английского поэта не могут быть сведены исключительно к революционной борьбе, Жирмунский переходит к краткому анализу его творчества. Он обращает внимание на разножанровость произведений и стиль Байрона, отличающийся преувеличенной экспрессией, риторическими фигурами и лирическими гиперболами. Это исключительно литературный анализ, который сопровождается разнообразными примерами, доказывающими выводы исследователя.

Филологичность статьи Жирмунского компенсируется гораздо более прямолинейно-социологическими заметками А.А. Смирнова, написавшего вступительные статьи для «Каина» и «Манфреда», которые были включены в сборник драм. Смирнов имел непосредственное отношение к вопросу развития переводческой деятельности в России. Он считал, что переводы должны отражать тенденцию к «одомашниванию переводимых текстов». Азов А. Поверженные буквалисты. Из истории художественного перевода в СССР в 1920-1960-е годы.

URL: https://www.e-reading.club/book.php?book=1032070 Более того, в своей «Литературной энциклопедии» он писал, что словесные средства, которыми выражаются идеи автора, - не самое главное в переводе. Гораздо важнее является передача «идейно-эмоционального эстетического воздействия подлинника». Там же. И чтобы это воздействие было максимальным, надлежало сопровождать тексты вступительными статьями, способными объяснить произведение читающей публике. Это было также важным постулатом ленинской концепции «учебы у классиков».

Во вступительной статье к Каину литературовед подчеркивает, что после выхода в свет «Каина» Байрона обвинили в антирелигиозности, на что в письме одному из друзей он ответил так: «Относительно религии <…> у меня нет тех воззрений, которые вложены в уста моих действующих лиц!.. <…> Я отнюдь не враг религии, - напротив. Доказательство в том, что свою дочь я воспитал, как строгую католичку, в одном из монастырей» Смирнов А.А. Каин // Байрон Д. Драмы. М., 1922. С. 124.. Смирнову же эти слова Байрона кажутся «уклончивыми». По его мнению, если бы Байрон действительно думал иначе, чем его персонажи, то он хотя бы частично осудил бы Каина, не говоря уже о Люцифере. Соответственно, «Каин, а может быть и сам Люцифер, - выражение все тех же заветных мыслей и чувств самого поэта!» Смирнов А.А. Каин. С. 124. Более того, Смирнов пишет, что определение «мировой скорби» не очень корректно для характеристики Байрона и его героев, так как оно слишком общее для поэзии. У Байрона скорбь перерастает в бунт, в желание скорейшего преображения и создания идеала на земле.

Во вступительной заметке к «Манфреду» Смирнов снова обращается к вопросу о мотиве «мировой скорби» в творчестве поэта: если раньше ее связывали с биографическими обстоятельствами, то теперь считается, что величайшая проблема заключалась в отношении с обществом, «которому Байрон так доверчиво, с таким самоотречением протянул руку», а оно «единодушно извергло его из себя, с оскорблениями и проклятиями». Смирнов А.А. Манфред // Байрон Д. Драмы. М., 1922. С. 58. Критик подробно останавливается на одном из эпизодов из «Манфреда», где главный герой разговаривает с аббатом о том, что молитвы и взоры к небу не помогут «изгнать из свободного духа живого чувства его собственных грехов, проступков». Там же. С. 61. Получается, что Манфред признает христианские нормы, но его собственная гордыня исключает из его души мысль «о Боге ином, чем он сам». Там же. С. 64. Такую двойственность Смирнов объясняет биографией самого поэта. Он вырос в религиозной семье, соответственно был с детства близок к религии. Но отсутствие «чувства Бога» является подлинным душевным состоянием Байрона в его зрелые годы. Он протестовал против подозрений в атеизме, но, тем не менее, испытывал острые приступы религиозного скептицизма. Итак, в произведениях Байрона, как пишет Смирнов, очевидна «двойственность между заимствованным, традиционным, и личным, хотя бы и не осознанным, но подлинно живущим в душе». Там же.

Критики уделяли внимание и Байрону-сатирику, что ознаменовалось выходом сборника «Сатира и лирика», выпущенным Госиздатом под редакцией А.В. Луначарского и Н.К. Пиксанова. В сборник были включены избранные произведения разных периодов творчества Байрона. Каждый такой хронологический раздел сопровождался комментариями, в которых пояснялись топонимы и реалии, которые могли бы быть незнакомыми советскому читателю. В сборник были включены старые переводы, выполненные А. Блоком, Д. Михаловским, В. Брюсовым, Н. Холодковским и многими другими поэтами Серебряного века.

Во вступительной статье М.Н. Розанова «Байрон-сатирик» подчеркивается, что поэт жил в период реакции, что несомненно повлияло на его становление, как личностное, так и творческое. Розанов считает, что в своих произведениях Байрон вполне определенно высказывался о ключевых исторических моментах своей эпохи: «проповедь освобождения и борьба против реакции - главные общественно-политические пружины его творчества» Розанов М.Н. Байрон-сатирик // Байрон Д. Сатира и лирика. М., 1927. С. 23.. Это согласуется с тем, что Розанов писал о Байроне еще в 1922 году в «Очерке истории английской литературы», где он рассматривает жизнь поэта в связке с сопутствующими революционными событиями. В целом, речь во вступительной статье идет не столько о сатире, сколько о самой личности Байрона и его общественных взглядах. Сатира же, по мнению Розанова, была главным инструментом поэта для того, чтобы тонко эти самые взгляды выразить.

В 1923 г. отдельным изданием в двух томах вышел перевод поэмы «Дон Жуан», выполненный П. А. Козловым. Байрон Дж. Г. Дон Жуан / Под редакцией М.Л. Лозинского, вступ. статья А.А. Смирнова, пер. П.А. Козлова. П., М.: Государственное издательство, 1923. Перевод был осуществлен еще в конце XIX века (1880-е гг.) и значительная часть его впервые появилась в журнале «Русская мысль», а отдельно он был напечатан в 1889 году Дон-Жуан Байрона / Предисл. В.П. Буренина, примеч. П.И. Вейнберга, пер. П.А. Козлова. Спб.: типография М.М. Стасюлевича, 1889. . Изданию 1923 года предшествует предисловие А.А. Смирнова, в котором отмечается важность выпуска «Дон-Жуана» и ознакомления с этим текстом, так как это не только «сатира на человеческую жизнь, ближайшим образом - на современную автору, но в известном смысле - на жизнь в целом, на человечество вообще» Байрон Дж. Г. Дон Жуан / Под редакцией М.Л. Лозинского, вступ. статья А.А. Смирнова, пер. П.А. Козлова. П., М.: Государственное издательство, 1923. С. 8.. Далее он анализирует также «общий дух поэмы», Там же. С. 20. говоря о сюжете и приеме сатиры.

По сравнению с первоначальным переводом, текст был слегка откорректирован М.Л. Лозинским, который являлся редактором обоих томов. Лозинский был заслуженным переводчиком, благодаря которому русская культура смогла ознакомиться со многими памятниками мировой классики («Божественная комедия», «Гамлет», «Тартюф» и др.), а также одним из создателей советской школы поэтического перевода. Именно поэтому он сделал текст таким, что он стал гораздо более понятен и легок для восприятия советскому читателю по сравнению с тяжеловесным слогом Козлова, который пытался передать английский размер и синтаксис, что часто приводило к появлению очень сложных фраз. Например см.: «Вордсвортъ огромный томъ, страниц в пятьсотъ, / Недавно издалъ…» (Козлов, 1889) и «И Вордсворт издал том, страниц в пятьсот» (редакция Лозинского, 1923). В некоторых случаях он убирает архаизированные слова, заменяя их более привычными: «Героя я ищу… не странно-ль это, / Когда у насъ, что мъсяцъ, то герой!... / ему кадитъ и сборникъ, и газета» (Козлов) и «Героя я ищу… не странно ль это, / Когда у нас что месяц, то герой!.. / Его возносит каждая газета».

Таким образом, перевод также следует за тенденцией к «одомашниванию» текста, благодаря выбору Лозинским перефрастического перевода в качестве собственного метода. Уже после выхода перевода Козлова в 1880-е годы, отмечалось, что несмотря на соблюдение верности тону, переводчик опускает некоторые подробности, передача которых считается «неисполнимой <…> по условиям нашего языка относительно английского». Вейнберг П.И. «Дон-Жуан». Поэма лорда Байрона. Перевод П.А. Козлова // Журнал Министерства народного просвещения. 1889. №. 8. С. 450. Таким образом, достоинства и яркие особенности оригинала (словесная игра, «озорные рифмы» Там же. С. 445.) не могут быть воспроизведены в русском переводе. Но если в XIX в. критики выражали сожаление по поводу того, что в одну русскую октаву невозможно вместить все, находящееся в октаве английской, из-за чего переводчику приходится существенно сокращать текст и пренебрегать особенностями стиля, то в советское время с установкой на передачу именно идейного содержания перевод Козлова, отредактированный Лозинским и еще больше тем самым отдаленный от оригинала, становится востребованным и переиздается в издательстве «Всемирная литература», целью которого было знакомство нового читателя с сокровищницей мировой литературы.

В 1929 г. в издательстве «Огонек» 20-тысячным тиражом вышло новое издание венецианской повести Байрона «Беппо» в переводе Козлова, который сопровождался небольшой статьей А. Дейча, в которой, исходя из представлений марксистской школы, он рассматривает не столько литературное творчество поэта, сколько величину его личности: «он хотел быть дэнди по призванию, поэтом по свободному влечению и политиком по профессии» Байрон Дж. Г. Беппо / Предисл., ред. и примеч. А. Дейча. М.: Огонек, 1929. С. 3.. Идея о том, что писатель должен служить людям не только своим творчеством, но и действиями, была очень популярна в советское время, поэтому в заметке Дейча поэзия Байрона неразрывно связана с его общественными отношениями и политическими взглядами: так, оторвавшись от своего класса, он создает персонажей, «чуждых современности и переживших свой класс», Там же. С. 5. а Чайльд-Гарольд, по мнению автора статьи, будучи похожим на Байрона, становится «глашатаем либеральных идеалов». Там же.Дейч отмечает также, что в повести встречаются самые яркие примеры юмористического стиля Байрона: выпады против корыстолюбия католических монахов, меткие нападки на современный строй Англии, сатира на семейный уклад и т.д.

Перевод Козлова был отредактирован для этого издания самим Дейчем, который постарался изгнать из него архаизмы, «звучащие неприятно порой для современного читателя» Там же. С. 6. Более того, текст был сделан более точным и понятным за счет того, что в конце книги были даны примечания к реалиям, которые могли бы оказаться непонятными для советского читателя, а также объяснены некоторые взгляды Байрона, отразившиеся в поэме: например, что он высказывал восторг перед музыкальностью итальянской речи, в связи с чем часто воспевал итальянских женщин (в строфах XV и след.)

Таким образом, сатирические поэмы и мистерии Байрона были особенно популярны в советское время, так как в них встречались наиболее актуальные для времени идеи: выпады против религии, сатира на буржуазию, революционность и т.д. В критике звучали призывы к появлению новых переводов произведений Байрона, которые должны были познакомить общество с творчеством английского поэта. Старые же переводы (в сборнике «Сатира и лирика» и в сборнике драм Байрона) снабжались комментариями, предлагающими новый взгляд на творчество поэта.

В переводах также отражались ключевые тенденции, свойственные школе перевода того времени: в 1920-е гг. намечается становление «реалистического перевода», направленного на преодоление «непонятности чужого языка», Азов А. Поверженные буквалисты. Из истории художественного перевода в СССР в 1920-1960-е годы.

URL: https://www.e-reading.club/book.php?book=1032070 растет роль переводной литературы, которая стремится к ориентации на массового, а не элитарного читателя, поэтому каждое издание сопровождается предисловием и комментарием, подчеркивающим ключевые особенности сюжета и стиля.

В целом, проанализировав работы о Байроне, выпущенные в 1920-е гг., можно сделать вывод, что в первые годы советской власти в критике сосуществовали различные подходы к изучению литературы. В рамках теорий этих школ появлялись разные интерпретации творчества и личности Байрона, что привело к тому, что русская критика первых послеоктябрьских лет характеризовалась исключительной пестротой и совмещала в себе как литературные течения предыдущей эпохи, так и новые традиции анализа художественных произведений.

Сравнив образ Байрона, созданный в XIX веке во время первого знакомства с поэтом, и взгляды на него в советской критике, стоит отметить, что советские исследователи отошли от исключительно литературной составляющей и стали уделять больше внимания личности Байрона и его «общественным настроениям». В творчестве же помимо мотивов «вечной скорби» и одиночества актуализировались мотивы свободы личности и идейной борьбы против реакции. Критики-марксисты продвигали мысль о «революционности» Байрона и искали истоки политических и общественных взглядов поэта в его жизни, подчеркивая ее связь с революционными событиями во Франции и с освободительной войной в Греции.

В среде академических ученых к Байрону обращаются в основном в связи со становлением русской поэзии, изучая его связи с Пушкиным. Появляются околоформалистские исследования, фокусирующиеся исключительно на поэтике Байрона, вне зависимости от исторических и социологических обстоятельств его жизни, и работы представителей марксистского направления, изучающие произведения Байрона в связи с историей развития социализма.

Глава 2. «Советский Байрон» в 1930-е годы

К 1930-м гг. литературная жизнь полностью попала под власть государства и стала «централизованным государственным делом». История русской литературной критики: советская и постсоветская эпохи. С. 250. Критик должен был стать не просто субъективным «оценщиком» Там же. художественных произведений, а отражать политику партии в области литературы, о чем говорилось на Втором пленуме правления Союза советских писателей СССР в 1935 году. Критика перенимает на себя функцию воспитания как читателя, так и писателя, так как с помощью критического анализа, направленного во многом именно на «пролетарского писателя», он может четко понять, что именно от него ожидают. Таким образом, критика становится определенным ответвлением системы государственной цензуры. С 1933 года появляется журнал «Литературный критик», который был призван заполнять лакуны литературно-критической мысли, а также являлся главным рупором против вульгарного социологизма, набиравшего обороты в предыдущее десятилетие. Там же. С. 284. Помимо анализа современных произведений, критики продолжали обращаться и к классическим авторам, заимствуя у них нужные идейные уроки. Важным в эти годы становится и объявление М. Горьким единого метода социалистического реализма в 1934 году, что способствовало переходу от литературного полицентризма (в 1920-е гг.) к литературному монизму. Эти тенденции закономерно отразились и на институте критики.

В 1930-е гг. в советской критике появляется мысль о зарождении новой «мировой литературы». Важно, что современная социалистическая литература того времени считалась «единственным наследником всей культуры прошлого». Всесоюзный съезд коммунистической партии от 26 января-10 февраля 1934 г. См., например: Семнадцатый съезд ВКП(б) // Большая советская энциклопедия. М.: Советская энциклопедия, 1969--1978. Выступления на съездах советских писателей продвигали идею о мировом первенстве советской литературы, которая опирается на литературу мировую, на ее основе создавая новые типы и образы, близкие пролетариату. В этих условиях одной из главных литературных практик становится издание русских классиков и переводов европейских авторов.

В сфере переводов советскими переводчиками также были предложены некоторые нововведения: предполагалась полная ориентация на собственного советского читателя, а не на зарубежного автора и его стиль. Азов А. Поверженные буквалисты. Из истории художественного перевода в СССР в 1920-1960-е годы. URL: https://www.e-reading.club/book.php?book=1032070 Ключевым признаком советских переводов должна была стать, по мнению переводчика и теоретика художественного перевода И.А. Кашкина, простота, естественность и общепонятность, и эта тенденция отражала настроение поздних тридцатых. Однако сохранялся и другой переводческий метод, перешедший из ранней традиции перевода, который «настаивал на максимально точной передаче слов, идеоматических оборотов и синтаксических конструкций оригинала», Там же. то есть перевод должен был представлять собой стилизованный текст, постоянно «напоминающий» читателю, что перед ним произведение иноязычного автора. В эти годы также появляется и принцип технологической точности (функционального подобия), предложенный Г.А. Шенгели. Таким образом, в 1930-е сосуществуют теории реалистического перевода, точного перевода и перевода по функциональному пдобию.

Важной тенденцией критики в этот период является то, что большинство статей в журналах анонимны, поэтому проанализировать литературные интересы авторов представляется невозможным. Более того, рецепция Байрона в основном охватывает массовую печать, в то время как крупные академические исследования выходят в малом объеме. Ключевыми для рассмотрения рецепции в данный период будут являться статьи, выпущенные в связи с 150-летним юбилеем со дня рождения поэта.

Работы о Байроне, относящиеся к 1930-м гг., можно условно разделить на несколько частей:

Издания и переводы;

Академические исследования и «большие» критические статьи;

Критика, публицистика;

Реакция советской критики на книгу Андре Моруа о Байроне

Энциклопедии и справочники.

1.1 Издания и переводы

В 1920-е - 1930-е гг. по инициативе М. Горького проводится интенсивная кампания по ознакомлению советского читателя с произведениями европейской классики XVIII - XIX вв. В связи с этим издаются как старые переводы, так и появляются новые, а также в советской культурной среде ведется острая полемика о единых принципах перевода.

Проблемы перевода начинают обсуждаться также и в статьях о Байроне. Например, к ней обращается филолог-стиховед Г.А. Шенгели, который и сам участвовал в разработке теории перевода. Для адаптации иноязычных текстов к русской литературной среде он предлагал свой принцип функционального подобия. Шенгели считал, что при поэтическом переводе стоит ориентироваться на функцию, которую выполняет размер подлинника, а затем подыскивать размер с таким же значением в русской традиции: «Мы всматриваемся, какой в оригинале стих по своему характеру: медлительный или быстрый, плавный или порывистый, торжественный или задорный. <…> И на базе такой оценки мы выбираем тот метр в нашем языке, который функционально близок к метру оригинала, воспроизводя его характер..». Азов А. Поверженные буквалисты. Из истории художественного перевода в СССР в 1920-1960-е годы. URL: https://www.e-reading.club/book.php?book=1032070 Так, например, при переводе «Дон-Жуана» Байрона, который Шенгели предпринимает в 1943 году, он меняет байроновский пятистопный ямб на шестистопный, так как пятистопник, по его мнению, не способен вместить в себя ту легкость и разговорность, которую заключает в себе английский размер.

Свою статью о Байроне Шенгели начинает классически - с краткой справки о ключевых событиях жизни поэта: «150 лет назад <…> в Лондоне увидел свет слабый, от рождения хромой мальчик», а в конце его жизни греки «как национальную святыню прятали его сердце в серебряную урну». Шенгели Г. Байрон // Книжные новости. 1938. №2. С. 27. Проблемы Байрона со здоровьем и физический недуг не раз упоминались советскими критиками в качестве первопричины разлада поэта с действительностью и обществом, к которому он должен был принадлежать при рождении. Участие же в восстании в Греции помогло исследователям обратить внимание на следы радикальных политических воззрений в творчестве Байрона. Основную часть статьи Шенгели посвящает освещению традиции переводов произведений поэта, выполненных русскими авторами. Первый период «переводов» открыли Пушкин, Лермонтов, Жуковский и Батюшков, которые создавали собственные вещи, лишь основывающиеся на его материале: «Шильонский узник» Жуковского, «южные поэмы» Пушкина, «В альбом» Лермонтова и т.д. Вторую половину XIX века Шенгели называет «печальным периодом», так как в этот период культура стиха и слова понижается, соответственно, многие черты подлинника не удается перенести в русский перевод. В итоге, «советский читатель с его культурным ростом, с его глубокой потребностью освоить наследие классиков, Байрона не имеет». Шенгели Г. Байрон. С. 29. В качестве напутствия будущим переводчикам исследователь приводит основные минусы прошлых переводов: болезненное стремление «украсить» Байрона, добавление лишних строк, имеющих целью подробнее раскрыть смысл написанного, а также полное пренебрежение звуковой игрой. Стоит сказать, что Шенгели и сам берется переводить поэмы Байрона, некоторые из которых выходят в Гослитиздате в виде сборника из пяти поэм («Гяур», «Абидосская невеста», «Корсар», «Лара», «Осада Коринфа») в 1940 году. Шенгели также вводит в переводоведение термин «субститут», Азов А. Поверженные буквалисты. Из истории художественного перевода в СССР в 1920-1960-е годы. URL: https://www.e-reading.club/book.php?book=1032070 который предполагает замену невозможного для перевода слова равнозначным. В своих размышлениях о переводах он писал о том, что у Байрона очень «путаная фраза, включающая ступенчатый ряд подчиненных предложений, пояснений в скобках и т.д.», Шенгели Г. О моей работе // Шенгели Г. Иноходец / Подгот. изд. В. Перельмутером. М.: Совпадение, 1997. С. 364. а передача этих особенностей по-русски привела бы к искусственному звучанию текста. Именно поэтому, по мнению Шенгели, стоит сперва «понять подлинник - до последнего слова, до любой мельчайшей детали», Шенгели Г. О моей работе С. 364. а затем передать его характер с помощью средств русского языка. Переводчик также отказывается и от сверхпоэтизмов, которые только губят стих. Таким образом, Шенгели предоставляет читателю относительно точный, но не отягченный буквализмом или чрезмерной поэтизацией перевод Байрона.

Важно, что в 1930-е гг. на первый план при переводе выходит простота: перевод должен быть ориентирован на советского читателя и быть ясным и понятным ему. Теоретиками перевода допускалась стилизация, если речь шла о специфическом языке какой-то определенной эпохи или о передаче колорита отдельной страны, однако в основе переводческой деятельности лежала теория «реалистического перевода». Такой перевод передавал и форму подлинника и его идейное своеобразие, воспроизводя все это «средствами своего родного языка». Азов А. Поверженные буквалисты. Из истории художественного перевода в СССР в 1920-1960-е годы. URL: https://www.e-reading.club/book.php?book=1032070

В описываемый период Байрон издается несколько раз, причем в большинстве случаев перепечатываются старые переводы. Так, например, в 1931 году выходит второе издание «Странствования Чайльд-Гарольда» в переводе русских поэтов. Впервые этот перевод вышел в 1929 году в той же серии «Дешевая библиотека классиков», которая была направлена на то, чтобы сделать классическую литературу доступной для широких масс читателей. Редактором обоих изданий выступал писатель-биограф А.К. Виноградов, который отзывался о поэме как о «романтическом опыте произведения нового рода». Байрон Дж. Странствование Чайльд-Гарольда / Ред. А.К. Виноградова, пер. русских поэтов. М., Л.: Государственное издательство художественной литературы, 1931. С. 5. Для издания были выбраны старые переводы П.А. Козлова и поэтессы О. Чюминой, которая перевела четвертую песнь. Козлов неоднократно работал с переводами произведений Байрона: он перевел «Манфреда», «Дон-Жуана», первые три песни «Паломничества Чайльда-Гарольда» и «Беппо». Отмечалось, что Козлов переводит близко к подлиннику, передавая как форму, так и общее настроение байроновского произведения. Вейнберг П. И. "Дон-Жуан". Поэма лорда Байрона. Перевод П. А. Козлова // Журнал Министерства народного просвещения. 1889. № 8. С. 437-451. Это отвечало тенденции советского времени к сохранению формы: метра и размера, словаря, типов сравнений и особых приемов автора. Так, Н.С. Гумилев выдвигал «девять заповедей для переводчика», которые предписывали соблюдение числа строк, метра, размера, рифм, словаря, сравнений, особых приемов и переходов оригинала. См. подробнее: Азов А. Поверженные буквалисты. Из истории художественного перевода в СССР в 1920-1960-е годы.

URL: https://www.e-reading.club/book.php?book=1032070 Примечательно, что первые две песни - это целиком перевод Козлова, в то время как третья песнь представляет собой совместное творчество А. Козлова, О. Чюминой и В. Лихачева, а четвертая - О. Чюминой и С. Ильина. В виду обзорного характера данной работы, анализ данного перевода и сравнение его с прошлыми переводами с целью выявить, из чьего перевода были взяты те или иные части и до какой степени они подверглись переработке, остался за рамками исследования и может являться темой для последующего изучения. Тем не менее можно сделать вывод, что такой совместный перевод был способен простым языком передать все главные идеи оригинала, делая их понятными и доступными для массового читателя.

В 1938 году выходит также и сборник «Избранных произведений» Байрона, включающий в себя переводы, выполненные русскими поэтами (Вяч. Ивановым, Н. Холодковским, С. Маршаком, А. Блоком, М. Лермонтовым и др.) Байрон Дж. Избранные произведения / Предисл. А. Елистратовой, примеч. М. Черневич. М.: Художественная литература, 1938. Предисловие к изданию было написано советской исследовательницей А.А. Елистратовой, которая в 1950-60-х гг. станет одной из известных ученых-байроноведов. В нем она подчеркивает мысль о том, что многие произведения Байрона в наши дни вновь обретают «политическую актуальность и молодость». Там же. С. 4. Для сборника выбираются в основном примеры вольнолюбивой лирики Байрона («Хочу я быть ребенком вольным», «Шильонский узник», «Песня для луддитов» и др.), которая была близка советскому читателю, а также переводы из разных эпох: романтики В. Жуковский и М. Лермонтов, поэты Серебряного века (А. Блок, В. Брюсов) и Г. Шенгели, который в 1930-е гг. активно занимался вопросами перевода.

Наибольший интерес при анализе переводов 1930-х гг. представляет перевод мистерий («Каин», «Манфред», «Небо и земля»), выполненный Густавом Шпетом. Это пример точного, буквалистского перевода, который являлся «соперником» реалистического перевода, набиравшего силу в 1930-е гг. В 1920-х гг. Шпет являлся членом Российской Академии Художественных Наук, а также вице-президентом РАХН. В начале 1930 года он перестал быть членом Академии, однако ему было разрешено «приложить свои знания иностранных языков в качестве переводчика». Тиханов Г. Многоообразие поневоле, или Несхожие жизни Густава Шпета // НЛО. 2008. № 91. URL: http://magazines.russ.ru/nlo/2008/91/ti4-pr.html И если в 1920-е гг. перевод для Шпета был скорее увлечением, то в 1930-е гг. это стало для него главным источником заработка, поэтому за этот период Шпетом было переведено большое количество произведений классиков английской литературы XIX века. Параллельно с переводом мистерий Байрона, Шпет работал и над ромами Диккенса «Тяжелые времена» и «Холодный дом», так как в 1930-е гг. велась активная кампания по ознакомлению советского читателя с зарубежными классиками. Переводчик выдвигал идею «правильного», точного перевода, в который бы не вносились особенности стиля самого переводчика. Несмотря на то, что буквализм был заклеймлен, Шпет продолжал пропагандировать принцип «сверхфилологической точности» Там же. для того, чтобы читатель получал возможность ознакомиться с произведением, не подвернутым никакой обработке. Сравнивая переводы «Каина», выполненные Буниным и Шпетом, можно сделать вывод, что если Бунин стилизует текст и во многом не придерживается байроновского синтаксиса (о чем было сказано в предыдущей главе), то Шпет сохраняет верность оригиналу. Это видно уже на примере первых строк: «God, the Eternal! Infinite! All?wise!» (Байрон), «Иегова, вечный, мудрый, бесконечный!» (Бунин), «Бог, беспредельный, вечный и премудрый» (Шпет). Здесь Шпет переводит слово за словом, в то время как Бунин меняет порядок слов, что способствует благозвучию текста. При первой встрече Каина и Люцифера в оригинале человек называется «dust» (от англ.: пыль, прах), что встречается и в переводе Шпета: «Мир покинув духов, / Снисходишь к праху?» «Знаю мысли праха». У Бунина же человек назван «смертным», что антитетично сочетается с последующим словом «бессмертие». То есть Шпет представляет читателю практически подстрочник байроновского текста. Ктого, чтобы передать смысловую наполненность некоторых выражений и в то же время сохранить размер подлинника, Шпету иногда приходится добавлять больше строк. Таким образом, его перевод более соответствовал оригиналу и его стилистическим особенностям, однако не отвечал идеологическому императиву партии об упрощении и «демократизации» классических произведений.

В 1930-е гг. как в критике, так и в переводческой среде существовала тенденция к созданию единого метода. Так, например, перевод Шпета, не соответствующий партийному взгляду на переводоведение, был заклеймлен как «буквалистский». Верным переводческим методом считался «реалистический перевод», подразумевавший передачу действительности, которую наблюдал автор произведения, однако с ориентацией на массового, а не элитарного читателя. Соответственно, успешным признавался именно тот перевод, который смог перенести мировоззрение европейского писателя на русскую действительность и передать его простым, доступным языком. Тем не менее, благодаря сосуществованию в 1930-е гг. разных принципов перевода, читатель имел возможность ознакомиться с произведениями Байрона в различных воплощениях: «буквалистском» Шпета, «функциональном» Шенгели, а также в далеких от оригинала, но близких ему по духу переводах поэтов-классиков.

1.2 Академические исследования и критические статьи

Юбилей Байрона 1938 года в академической среде был ознаменован проведением научной сессии, в рамках которой были сделаны доклады о творчестве и личности Байрона. О состоявшейся сессии сказано в заметке на страницах журнала «Литературное обозрение», Сборник статей о Байроне (аннотация на сборник Московского пед. Ин-та) // Литературное обозрение. 1938. №19. С. 73. из которой можно составить представление о том, какие вопросы обсуждались в научной среде: доклад В. Фишера «Байрон и байронизм», Норы Галь «Переход Байрона к реализму», Б.А. Кузьмина «Жанр лирико-эпической поэмы Байрона» и Н.Л. Бродского «Байрон в русской литературе». В исследовании Норы Галь, в будущем знаменитой переводчицы, обсуждались вопросы литературного наследия поэта и было проанализировано его творчество в своем развитии. Советский литературовед Б.А. Кузьмин, следуя за своей супругой, тоже обратился к личности поэта и остановился более подробно на особенностях жанра лирико-эпической поэмы, который по праву еще в ранней рецепции Байрона в XIX веке считался одним из ключевых в его поэзии.

Особого внимания в рамках научной сессии удостоилась работа Н.Л. Бродского «Байрон в русской литературе», позже напечатанная в «Литературном критике». Бродскии? Н. Л. Баи?рон в русскои? литературе // Литературныи? критик. 1938. № 4. С. 114--142. Одним из важных исследовательских направлений критики 1930-х гг. было изучение границ «мировой литературы» и ее влияния на литературу национальную. См., например: Максименков Л. В. Очерки номенклатурнои? истории советскои? литературы (1932--1946). Сталин, Бухарин, Жданов, Щербаков и другие // Вопросы литературы. 2003. № 4. С. 212-258. Поэтому Бродский, сферой интересов которого являлось изучение творчества классиков русской литературы и критики - Пушкина, Лермонтова, Тургенева, Белинского, Герцена и др - берется за то, чтобы проследить связь поэта с русской литературой и обращается к вопросу рецепции Байрона в XIX веке. Статья Бродского описывает зарождение отношений русской культуры с Байроном, которое началось в 1818 г. с появлением первых сведений о поэте, заимствованных из иностранных источников, в русских журналах. После этого увлечение поэтом охватило многие литературные круги, в первую очередь пушкинский: «лирический венок на его могилу надели и русские поэты». Бродскии? Н. Л. Баи?рон в русскои? литературе. С. 124. В 30-е - 40-е годы сочинения Байрона, по словам Бродского, формировали мировоззрение студентов, которые остро чувствовали на себе тему раздвоенности человеческой личности. Уже в этот период мистерия «Каин» была включена самими учениками в круг обязательных к прочтению произведений, так как она отвечала на их вопросы, связанные с устроенностью мира. «Возвращение к классикам» в эти годы во многом заключалось в том, что в статьях, посвященных рецепции, начинают чаще обращаться к наследию прошлого, что отвечало новым культурным установкам 1930-х гг.: современность и классика в культурном сознании советского критика становились вещами одного порядка. Так, Бродский приводит высказывания Белинского, который с большим уважением отзывался о Байроне, как об «остром аналитике недугов современности, гениальном выразителе тенденций нового общественного развития». Там же. С. 134. В конце прошлого столетия «зачинатель пролетарской культуры» Там же. С. 141. М. Горький также назвал Байрона в числе писателей с исключительной энергией, выступивших против старого буржуазного порядка. Бродский обращает внимание, что даже когда в театральной среде встал вопрос о постановке чего-либо из классического наследия, то К.С. Станиславский остановился на мистерии «Каин», которая в 1920 г. вошла в репертуар Художественного театра. Таким образом, Бродский проводит исторический экскурс «диалога» русской культуры с Байроном, последовательно развивавшегося от Пушкина до Горького, подчеркивая обращения центральных фигур разных эпох к личности и творчеству поэта.

Уже на примере статьи Бродского можно увидеть усиление «национальной» идеи о независимости от иностранных образцов, которая получила свое развитие в академической среде 1930-х гг. После первого съезда советских писателей начинается бурная рефлексия вокруг наследия «мировой литературы» и его отражения в культурном сознании русских писателей. Не умаляя достоинств европейской классики, литературоведы с большей активностью начинали говорить о величии как непосредственно пролетарской литературы, так и классической русской литературы. Именно в такой культурной ситуации и появляется работа Н.Г. Свирина «К вопросу о байронизме Пушкина».

Несмотря на сохранение старых установок, существовавших еще 1920-е гг. (например, анализ байронизма Пушкина), прослеживаются и некоторые изменения в обращении к этому вопросу. Так, в журнале «Литературный современник» Свирин Н. Г. К вопросу о баи?ронизме Пушкина // Литературныи? современник. 1935. № 2. С. 184--210. в 1935 году появилось исследование Н.Г. Свирина, имеющее целью опровергнуть заимствования Пушкина из Байрона. В 1930-е гг. Свирин был главным редактором журнала «Залп», в котором публиковались примеры армейского творчества. Важно, что вскоре после этого он был репрессирован. Между молотом и наковальней. Союз советских писателей СССР. Документы и комментарии. Т. 1. 1925 - июнь 1941 года / рук. Коллектива Т. М. Горяева; сост. З. К. Водопьянова (отв. составитель), Т. В. Домрачева, Л. М. Бабаева. М.: Российская политическая энциклопедия (РОСПЭН): Фонд «Президентский центр Б. Н. Ельцина», 2011. С. 545. Помимо работы с военно-оборонной литературой, Свирин интересовался и русской классической литературой, в частности Пушкиным, которому он посвятил несколько работ: «Пушкин и Восток», «Пушкин и греческое восстание», а также рассматриваемую статью «К вопросу о байронизме Пушкина». Свирину принадлежит инициатива по пересмотру преемственности поэтов (Пушкина и Байрона), которая уже становилась предметом анализа и в прошлое десятилетие. Тем не менее автор статьи заявил, что работа В.М. Жирмунского «никак не способствовала разрешению этой столетней проблемы», Свирин Н.Г. К вопросу о баи?ронизме Пушкина. С. 185. так как исследователь не очень четко, по его мнению, указывает на самобытность Пушкина. Главная идея работы Свирина заключается в том, чтобы доказать, что русский романтизм родился из русской действительности, а не в результате западных влияний. Он пишет, что многие черты байроновской поэтики ослабевают уже в «южных поэмах» Пушкина. Если англичанин считает более желательным уход из цивилизованного мира на лоно природы, то в «Кавказском пленнике» родной край и цивилизация рисуются «обетованной землей». Затем в «Цыганах» мечтания о романтическом бегстве окончательно развенчиваются, так как с помощью трагичной истории Пушкин дает понять, что цивилизованный человек никогда не сможет долго пребывать в среде «первобытного племени». Не отрицая зависимости пушкинских «южных поэм» от байроновской поэтики, исследователь «делает однако главный упор на литературную и идеологическую самостоятельность Пушкина» Винокур Г. О. [Рецензия на ст.: Свирин Н. Пушкин и Восток] // Пушкин: Временник Пушкинской комиссии / АН СССР. Ин-т литературы. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1936. -- [Вып.] 1. С. 346. . На примерах Свирин показывает отход Пушкина от байроновских сюжетов и мотивов, который наблюдается уже в самом начале его увлечения творчеством Байрона. Исследователь, как и его предшественники, также не дает безоговорочного ответа на вопрос о байронизме Пушкина, однако перекладывает его на новую почву, делая акцент на самобытности русского автора, а также на классовую ограниченность творческого мышления Пушкина. Свирин пишет, что Пушкину «чужда освободительная, протестующая нота восточных поэм Байрона» и в его произведениях нет деления на угнетателей и угнетенных, а просто развернута тематика иных народов.

Продолжая исследование связей Байрона с русскими поэтами периода романтизма, в журнале «Книга и пролетарская революция», являвшемся одним из основных источников информации о новых книгах и отзывах читателей, выходит статья Н. Любовича «Лермонтов и Байрон», Любович Н. Лермонтов и Байрон // Книга и пролетарская революция. 1939. № 9. С. 100--107. где сравнивается их творчество с целью еще раз подчеркнуть самобытность русской классики. Автор утверждал, что, как и в случае Пушкина, Лермонтов не занимался прямыми заимствованиями, а сходство магистральных линий и тем - лишь результат «глубокого идейного родства поэтов, живших в исторических условиях, во многом сходных». Там же. С. 100. Более того, только начальный период творчества Лермонтова имеет под собой байроническую основу, затем же поэт перешел к иному разрешению выбранной проблематики, заимствуя черты романтического мистицизма Жуковского. Помимо сравнения Байрона и Лермонтова, автор статьи говорит и о том, что Байрон выделяется на фоне романтиков своего времени из-за отказа от мистицизма. Важно, что английская критика причисляла поэта к романтической школе и находила в его творчестве черты романтического мировосприятия. Советская же критика, во многом спорившая с зарубежной в вопросах трактовки личности Байрона, отмечала его скорее реалистические, чем романтические взгляды: «меланхолической надежде на загробное счастье Байрон противопоставил горячую мечту о свободном человечестве», Любович Н. Лермонтов и Байрон. С. 102. пишет автор статьи.

Таким образом, академические исследователи интересуются в этот период вопросами самобытности русской классики (Свирин, Любович). Кроме того, появляются и работы о теории и проблемах перевода (Шенгели), так как споры о том, как переводить, были актуальны в 1930-е гг.

1.3 Критика и публицистика

В советской критике 1930-х гг. продолжается мысль о пересмотре классики и выделении из нее наиболее важных и актуальных идей, которые могут взять на вооружение советские писатели, а также тех, которые будут близки массовому читателю. На фоне борьбы с вульгарным социологизмом, несмотря на то, что марксистский взгляд на Байрона продолжает главенствовать (продолжает рассматривать корелляция произведений поэта и социально-экономических условий, в которых он жил), в публицистических статьях снижается революционный пафос. В связи с восприятием партийных деятелей всей мировой литературы как предшественника пролетарской литературы, советские критики вступают в спор с европейской критикой Байрона, указывая на то, что только они могут адекватно оценить роль поэта в культуре и истории. Важно, что одни и те же мысли часто переходят из одной статьи в другую, что отражает усилившийся контроль за критикой в этот период. Более того, многие клишированные фразы о Байроне берут начало из 1920-х гг. (в частности, из работ Луначарского), что говорит о создании определенного канона в осмыслении личности и творчества поэта.

В статьях 1920-х гг., посвященных биографии Байрона, большое внимание уделялось его участию в освободительной войне в Греции (например, в статьях Луначарского, Фриче). В 1930-е гг. этот период в жизни поэта продолжает появляться в массовой публицистике, однако риторический пафос заметно снижается. Так, в 1938 году в журнале центрального архивного управления СССР и РСФСР «Красный архив» появляется статья под заголовком «Байрон в Греции», Юрьев А. Баи?рон в Греции // Красныи? архив. Т. 2. 1938. С. 187--190. которая представляет собой краткий экскурс в историю греческого восстания, которое нашло отражение в «пылкой натуре» Байрона. Новаторством работы служит то, что автор статьи предоставил ранее неизвестные архивные материалы, которые дают «крайне скупые сведения о роли Байрона в греческом восстании» Там же. С. 188.. О его участии говорится лишь короткими протокольными репликами, что заметно контрастирует с мнением о его чрезвычайно активной помощи повстанцам, о которой писали в 1920-е годы. Из выдержек из депеши царского поверенного Минчиаки, находившегося в Константинополе, автор статьи делает вывод, что Байрон в основном оказывал помощь лишь деньгами и оружием, но самостоятельно на баррикады не выходил. Тем не менее для самих греков, борющихся за независимость, личность поэта была крайне ценна, так как после его гибели, исходя из писем министру иностранных дел, они начали испытывать «недостаток в денежных средствах», потому что «возлагали все свои надежды на займ в Англии, но со смертью лорда Байрона они стали лишены этого источника» Там же. С. 190..

150-летию со дня рождения Байрона посвящена и статья советского литературоведа М.Д. Заблудовского в журнале «Интернациональная литература». Заблудовскии? М. Баи?рон -- революционныи? романтик // Интернациональная литература. 1938. № 1. С. 163--175. Заблудовский начинал в качестве поэта и корреспондента в «Рабочей газете», затем он заинтересовался европейскими авторами (Свифт, Байрон, Шелли) и начал писать статьи о зарубежной литературе. Журнал, в котором вышла статья, был результатом слияния «Вестника иностранной литературы» и «Литературы мировой революции» и в середине 1930-х гг. стал центральным органом Союза писателей СССР. С 1935 года он начал издаваться Союзом советских писателей на пяти европейских языках (русском, английском, французском, немецком и испанском). Помимо русских авторов, в нем публиковались и писатели-коммунисты, что позволяло почувствовать сопричасность современной западной культуре. Подробнее о журналах и их авторах см.: https://philology.hse.ru/interlit/about

Биографический экскурс в статье Заблудовского представляет собой набор клишированных фраз о поэте, использованных и в предыдущие годы: «его слава никогда не была просто славой поэта», «Байрон едет в Грецию, чтобы с оружием в руках бороться против ее угнетателей», «он прославился и как выдающаяся и оригинальная личность», «ранняя смерть <…> прибавила его образу ореол мученичества и героизма» и т.д. Более того, автор спорит с мнением, существовавшим в английской критике, что Байрон «представляется поэтом второразрядным и даже не лучшим из второразрядных», Там же. С. 164. по словам литературоведа Дж. Сэнтсбери. Ключевую роль Байрона он видит в широком диапазоне его творчества, которое часто сводится исключительно к «мировой скорби» и тем самым вытесняет политическую поэзию, которая, по мнению Заблудовского, составляла ядро поэтики англичанина. Критик опирается на работы филолога-марксиста Фриче и поддерживает его мысль, высказанную в «Очерке развития западных литератур», о том, что в творчестве Байрона «увековечена история упадка феодального класса» Там же. С. 165.. В связи с этим стоит подчеркнуть, что многие сторонники «революционности» поэта в своих работах опираются на исследования прошлого десятилетия, чтобы продемонстрировать единение этого пласта советской критики.

Далее литературовед перечисляет важные исторические события, повлиявшие на революционные взгляды Байрона: бурное движение рабочих-луддитов, которым поэт посвятил свою «пламенную речь» в палате лордов; отстаивание свободы испанского, итальянского и, наконец, греческого народа. Для Заблудовского важно показать, что Байрон прославился не только как защитник греков, о чем много раз говорилось в критике 1920-х гг., но также пытался помочь и английским рабочим, карбонариям и участвовал в восстании против австрийских властей. Греческое восстание стало лишь пиком освободительной борьбы Байрона за свободу во всем мире. Автор статьи называет поэта «первым революционным романтиком», Заблудовскии? М. Баи?рон -- революционныи? романтик. С. 168. поднявшим голос протеста, который был впоследствии услышан другими поэтами Европы. Тем не менее Заблудовский признает отсутствие у Байрона и его героев четких политических идеалов: их революционность опиралась на «широкий, но несколько расплывчатый гуманизм» Там же. С. 172.. Важно, что эта мысль встречалась и в более ранних статьях, относящихся к 1920-м гг., но эта ремарка о неспособности Байрона выработать четкую политическую программу не являлась умалением мятежности и свободолюбия его натуры, а была направлена, в первую очередь, на обучение пролетариата тому, чего не хватало этому революционному, по своей натуре, поэту для того, чтобы преуспеть в изменении миропорядка. Таким образом, Заблудовский пишет о Байроне в терминах, выработанных марксистской критикой 1920-х гг., упоминая, однако, те стороны его жизни, которые ранее не появлялись в публицистических статьях.