Проблема личности в творчестве И.А. Бунина

Размещено на http://www.allbest.ru/

МИНИСТЕРСТВО ВЫСШЕГО И СРЕДНЕГО

СПЕЦИАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ РЕСПУБЛИКИ УЗБЕКИСТАН

ГУЛИСТАНСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

Кафедра «Русского языка и литературы»

Выпускная квалификационная работа

На тему: «Проблема личности в творчестве И.А.Бунина»

Терновой Екатерины

Гулистан - 2016



Содержание

Введение

Глава 1. Изображение русского национального характера в творчестве писателя

Выводы по Главе 1

Глава 2. Тема связи времён, единство духовной жизни человечества в творчестве И .А. Бунина

Выводы по Главе 2

Заключение

Список использованной литературы



Введение

Актуальность работы. Личность в художественном мире писателя лишена «высокомерия сознания» , чувства превосходства сознавшего-себя духа -частицы мироздания ,способной, благодаря уникальному дару всепонимания, возвести себя над громадой целого

Проблема личности в творчестве И. Бунина существует как проблема смысла индивидуального бытия, не покрываемого с его точки зрения ,какой либо общественно-идеологической целью, какой- либо социально-политической программой действия.

Роль национальных корней в становлении человеческой личности, соотношение национального, социального и общечеловеческого в героях И.Бунина занимает особое место. При всем разнообразии своих увлечений христианством ,буддизмом, древним востоком-Бунин был достаточно един в направлении своих исторических страстей .Все думы писателя сходятся к одному: « разгадать страшные загадки русской души» ;понять что ждет Россию, на что она способна, к чему идет. Когда думаем об этих проблемах, невольно возникает вопрос о соотношении национального, социально-массового и общечеловеческого в персонажах И. Бунина, поставленная ,но далеко ещё не разрешенная проблема определяет актуальность данной темы.

Цель работы. Ещё в начале литературной деятельности, Бунина мучили вопросы о смысле бытия, о тягостной запутанной, зачастую бесплодной жизни русских людей-крестьян, разоряющихся дворян, разоряющихся , либеральной и народнической интеллигенции. Но не сразу обрел писатель свой подход, свой взгляд на Россию, русский характер. Первые рассказы писателя были традиционны и в них звучали боль и сострадание к униженному, голодному и бесправному родному народу.

Бунин прекрасно знал обычаи ,быт и язык современного ему крестьянства и каким бы односторонним в силу его мировоззрения не было отношение к ним, сам принцип изображения крестьянской жизни без предвзятой идеализации, характерной для большинства произведений эпигонов народничества, « был характерным шагом вперед в развитии и обогащении традиций русской классической литературы». Этой цели Бунин подчинял все средства изображения, в том числе языковую палитру рассказов. При обрисовке крестьянских персонажей он воспроизводит народную лексику и фразеологию во всей её подлинности и достоверности, художественно правдиво воссоздает особенности говора, людей выросших-не по своей вине - в темноте и невежестве

Хорошо знавший реальную крестьянскую жизнь Бунин буквально приходил в ярость от надуманного, недостоверного изображения народа, от головного книжного сочинительства. Рассказы Бунина, как и его повести, отличались острой полемичностью, беспощадной правдивостью и глубиной проникновения в сокровенные тайны национального бытия. Казалось бы, писатель повествует о давно известном, даже привычном : обыкновенные крестьяне, будничные дела и заботы, встречи, разговоры, воспоминания, скудный быт, нищета ,несправедливость, жестокость одних и долготерпеливость, покорность, незлобивость других

Русский крестьянин и русская нация в массе в массе своей предстают в рассказах Бунина как богатая, невозделанная почва. На ней появляются сильные побеги, но, не получая необходимой культурной подкормки , вырастают дичками или погибают, не успев расцвести. Следует также отметить что в ходе неоднократных путешествий И. А. Бунина по древнему востоку, оказало влияние на создание его произведений посвященных востоку. В них отобразились экзотичность, разносторонность и загадочность

Из поставленной цели вытекает новизна нашей работы. Изучаемые нами произведения писателя необычны по жанру, по стилю, по проблематике, по охвату и сцеплению сцен, событий, главных и эпизодических персонажей. Изучение этих и других сложных проблем требует от нас не просто внимательного чтения, но и большой культуры, сосредоточенности ума и души, способности мыслить о России, и древнем востоке, её прошлом, настоящем и будущем, о связи бытовой повседневности, «частности» жизни с событиями масштабными социально-историческими. Рассмотрение этих особенностей творчества писателя является главной задачей и новизной нашей работы.

Объектом исследования являются «Полное собрание сочинений писателя в десяти томах», и всё что написано историками литературы о жизни и творчестве И. Бунина. В частности мы обращаем своё внимание на такие художественные произведения как, «Ночной разговор», «Весёлый двор», «Захар Воробьёв», «Иоанн Рыдалец» и другие.

Степень изученности темы. О творчестве писателя издавали труды такие ученые и историки литературы как Бердяев И.А. , Боровский В. , Крутикова Л. , Михайлов О., Кучеровский Н.

Методологической основой нашей работы послужили труды русских и зарубежных ученых и писателей таких как, Твардовский А.Т., Солоухина О.В., Афанасьев В.А., Горелов А., Волков А.

Методы исследования. При написании нашей работы мы использовали метод историко-сравнительного и сопоставительного анализа художественного текста. личность русский характер бунин

Теоретическая значимость работы направлена на то, чтобы внести вклад в развитие русской литературы и языка, русской культуры и истории.

Практическая значимость работы основные положения работы могут быть использованы на уроках литературы ,в общеобразовательных школах и средних специальных учебных заведениях, а также в аудиториях высших учебных заведениях

Апробация работы проводилась в Хавастском Транспортном Профессиональном Колледже на внеклассном уроке в группе А-1-10 на занятиях по русскому языка и литературе.

Структура работы. Данная работа состоит из введения, двух глав, заключения и списка использованной литературы.

Во введении работы обосновывается выбор темы, определяется актуальность, цель, методологическая основа, методы, практическая и теоретическая значимость работы.

В первой главе нашей работы анализируется композиционное и образное своеобразие таких рассказов как , «Ночной разговор», «Весёлый двор», «Захар Воробьёв» и другие.

Во второй главе речь идет о влиянии Востока и своеобразному рассмотрению этой проблемы в творчестве И.Бунина

В заключении даются выводы, вытекающие из основного содержания нашей работы, которые являются интересными и для специалистов и для тех кто интересуется творчеством И. Бунина.



Глава 1. Изображение русского национального характера в творчестве писателя

Актуализировавшийся в 20-веке, поднявшийся до высоты глобального вопрос о человеке в отношении к природе, не оставлявшее писателя влечение к вечным загадкам человеческого существования, к герою в пограничной ситуации перед лицом смерти, постоянный интерес к прошлому России и человечества, к древнему Востоку и его философии, мечта «дать картину мощных страстей», яркая чувственная стихия, пластичность словесного живописания-эти определяющие черты художественного мира И. Бунина сближают его с Толстым, питаются живой связью с его почвой.

Толстовские и чеховские «истоки» в творчестве И. Бунина на рубеже веков осложнялись его взаимоотношениями с символистами. Выразительное свидетельство последнего представляют переписка Бунина с Брюсовым.

Всё это необходимо учитывать, подходя к рассмотрению вопроса о концепции личности в творчестве Бунина. А эта концепция в представлении литературоведов, несмотря на немалое число глубоких работ о Бунине, рисуется весьма неясно.

Поэзия Бунина в своё время вызывала упрёки со стороны его современников, Брюсова в частности, в том, что она внеличностна. По поводу второй книги стихов Бунина «Новые стихотворения» Брюсов писал в 1903 году: «К своим новым темам Бунин относится совершенно так же, как раньше к природе. По-прежнему, его стихи остаются вне его жизни.

С другой стороны, исследователи не зря говорят о «предельной активизации авторской личности» в произведениях Бунина, и нам известен лиризм его прозы. Как же объяснить этот парадокс: лиризм и «неинтимность», «внеличностность» его творчества?

В общей форме ответ на вопрос дают те исследователи, которые, как

В. Я. Гречнев, усматривают в творчестве Бунина дальнейшее, нарастающее по сравнению с И. Тургеневым и А. Чеховым, «сближение субъективного и объективного, эпического и лирического начал в повествовании» но при этом важно понять, как и во что происходит подобное сближение.

От чего отталкивается Бунин, от чего исходит при этом? От своего человеческого, авторского «Я»? или от какого то целого?

Брюсов, рассчитывая уязвить Бунина в рецензии называл «Листопад» записной книжкой наблюдателя природы. Но объективно в этом отзыве была доля правды: Бунин в поэзии шел не столько от самонаблюдений и самоуглублений, как того ожидала эстетика символистов, сколько от наблюдений за внешним, реальным, прежде всего природным миром как неким великим целым. Природу Бунин полюбил раньше себя, раньше людей. Признание в этом есть в некоторых его ранних стихах, например «За рекою луга зазеленели…»

За рекой луга зазеленели.

Ноет легкой свежестью воды;

Веселей по рощам зазвенели

Песни птиц на разные лады.

Ветерок с полей тепло приносит,

Горький дух лозины молодой...

О, весна! Как сердце счастья просит!

Как сладка печаль моя весной!

Кротко солнце листья пригревает

И дорожки мягкие в саду...

Не пойму, что душу раскрывает

И куда и медленно бреду!

Не пойму, кого с тоской люблю я.

Кто мне дорог... И не все ль равно?

Счастья жду я, мучась и тоскуя.

Но не верю в счастье уж давно!

Горько мне, что я бесплодно трачу

Чистоту и нежность лучших дней.

Что один я радуюсь и плачу

И не знаю, не люблю людей.

Некоторые литературоведы полагают, что природа так и осталась в поэзии Бунина прекраснее человека. Его поэзия отмечена чувством пустынности, безлюдья, одиночества человека в мире природы и вместе с тем влекущей чувственной прелести этого мира.

Максимальной конкретности добивается Бунин и в передаче речевого колорита своих героев: если он изображает мужика, то знает приметы речи, облика, повадки не просто русского крестьянина, но и крестьянина орловского или воронежского, или тульского и пр. И всё это -конкретное, материальное, внешнее, вещное-нужно Бунину не как «наблюдателю» только, натуралисту, а для того, чтобы уловить самое «важное и основное в человеческой психике и жизни» ,вечное. Земное, телесное, мгновенное, смертное дорого Бунину потому, что «бесконечное», бессмертное, вечное- он до отчаяния остро это чувствовал и понимал-приходилось м=искать на земле, по эту сторону добра и зла.

Рост личности в сдвинувшейся с места общественной жизни России двух рубежных десятилетий не остался незамеченным И. Буниным. Когда в 1913 году он говорил о «новой ломающейся жизни», о том, что «начинаем жить сложной, пёстрой жизнью» (там же), то он имел в виду именно этот процесс-рост индивидуальности.

Значимость личности в произведениях Бунина, в контексте его творчества в целом, вырисовывается на фоне огромных массивов бытия-национально-исторической жизни, природы, бытия земли, в соотнесении их с вечностью. Память и воображение художника почти постоянно удерживают в повествовании образы «всей России», «океана» вселенской жизни, и авторское, лирическое «я» в соотнесении с этими грандиозными категориями отказывается от самонадеянных претензий личности считать себя центром мира.

Личность в художественном мире Бунина лишена также «высокомерия сознанья», чувства превосходства сознавшего себя духа-частицы мирозданья, способной, благодаря уникальному дару всепонимания, мысленно вознести себя над громадой целого. Авторитет «рацио» у Бунина, идущего вслед за Толстым, теряет свою непререкаемость.

Проблема личности в творчестве И. Бунина существует как проблема смысла индивидуального бытия, не покрываемого, с его точки зрения, какой- либо общественно-идеологической целью, какой-либо социально-политической программой действования.

Бунин-художник стремится измерить ценность личности всеобъемляющими, общими, пусть даже абстрактными категориями. Среди них важнейшие - «жажда жить», предельные, творческая полнота жизни, созвучное миру чувство целостности бытия, обостряющиеся в критических состояниях человека, под влиянием любви, смерти, природы и памяти. Последние и становятся со временем кардинальными проблемами и ситуациями в испытании человеческого духа, личности в его творчестве.

Критерий «жажда жизни» в творчестве Бунина имеет отнюдь не только формально - эстетический или гедонистический смысл (красота жизненной интенсивности или наслаждения чувственными радостями). Необходимое качество личности - умение принять жизнь как драгоценнейший дар, понять и прочувствовать её ценность, способность, которая, по Бунину, составляет первооснову нравственности и может заглушать, ограничивать, подавлять в человеке злое начало. Внутренний, психологический источник жестокости, скажем, мужика по отношении к мужику автор многих «деревенских» рассказов видит в том, что русский крестьянин, загнанный рабским существованием, нередко не ведает «сладости» жизни, не знает самой её «цены», потому не дорожит ни своей, ни чужой жизнью. Так, план общечеловеческий, субстанционный переплетается в раздумьях художника с проблемами социально - историческими, с вопросом о «неправильном» устройстве российской жизни.

При всём разнообразии своих увлечений - толстовством, буддизмом, древним Востоком - Бунин был достаточно един в направленности своих творческих страстей. Все думы писателя сходились к одному: разгадать «страшные загадки русской души», понять, что ждёт Россию, на что она способна, к чему идёт.

Русская душа... Не одно столетие отечественные и заморские мудрецы ищут ответа на вопрос: что же это такое - русская душа? Впрочем, понять и объяснить столь сложное явление, каковым является Народная Душа - дело очень и очень непростое.

Определения русской душе в разные времена давались разные. И, видимо, нельзя сказать, что лишь какое-то из них является истинным. Более того, само существование различных, зачастую несовместимых пониманий русского народного характера лишь свидетельство сложности, противоречивости русской души.

Об этом пишет в своей книге «Судьба России» и известный русский философ Н.А. Бердяев. Он подчеркивает, что «для нас самих Россия остается неразгаданной тайной. Россия - противоречива, антиномична. Душа России не покрывается никакими доктринами. Тютчев сказал про «свою» Россию:

Умом Россию не понять, Аршином общим не измерить: У ней особенная стать - В Россию можно только верить.

И поистине можно сказать, что Россия непостижима для ума и неизмерима никакими аршинами доктрин и учений. А верит в Россию каждый по-своему, и каждый находит в полном противоречии бытия России факты подтверждения своей веры.

Судьба России, будущее страны волновало ее лучших людей. Тот же Тютчев размышлял в статье о России и Германии, рисуя «историософский образ тысячелетней державы» «...Что такое Россия? Каков смысл её существования, ее исторический закон? Откуда явилась она? Куда стремится? Что выражает собою?».

Этой теме посвящали свои труды такие философы, как В. Соловьев, С.Л. Франк, Н.О. Лосскин, упоминаемый выше Н.А. Бердяев и др. Однако противоречия русского бытия нашли себе отражение не только в русской философской мысли, но и в русской литературе. «Творчество русского духа так же двоится, как и русское историческое бытие»⁴ как справедливо отмечал Н.Я. Бердяев. Имя Бунина принадлежит к тем именам в русской литературе, одно лишь упоминание которых рождает неповторимое явление России.

Творчество писателя 1910-х годов занимает исключительное место в его литературном наследии.

Особенности Бунина - художника, своеобразие его места среди современников и шире - в русском реализме ХIХ - ХХ веков, иными словами - то, новое, что внес писатель в литературу, - все это наиболее явственно и глубоко раскрывается в произведениях 1910-х годов в которых, по словам самого Бунина, его занимала «душа русского человека в глубоком смысле, изображение черт психики славянина». И это не было преувеличением. В повестях «Деревня» и «Суходол», в рассказах «Ночной разговор», «Веселый двор», «Захар Воробьев», «Иоанн Рыдалец», «Худая трава» и др. Бунин сознательно ставит задачу - отобразить, в перекличке и полемике с крупнейшими писателями - современниками (и, прежде всего, - с Горьким), главные, по его мнению, слои русского народа: крестьянство и мещанство ;. мелкопоместное дворянство, и тем самым наметить общую историческую перспективу жизни всей огромной страны.

Обращаясь к теме России, Бунин воспринимает ее судьбу как судьбу русского крестьянства, потому что Россия в конце ХIХ - начале ХХ веков была преимущественно аграрной, «деревенской» страной (по переписи 1 9 1 3 года 82 % населения проживали в сельской местности). От того, какую роль сыграет именно крестьянское большинство в историческом развитии страны, за кем оно пойдет - во многом зависел будущий путь великой державы.

Не случайно именно в это время появляется целый цикл произведений, посвященных разоряющейся деревне качала века.

Как уже было отмечено, Бунина, крупнейшего прозаика XX века, в 10-е годы глубоко волнует судьба русского крестьянства, и, начиная с "Деревни", свои надежды, сомнения, упования он облекает в художественную плоть, черпая материал из "народной жизни".

В рассказах, написанных на о. Капри и вошедших в известные бунинские сборники того времени «Суходол». Повести и рассказы 1911-1913 гг.» (1912) и «Иоанн Рыдалец». Рассказы и стихи 1912-1915 гг. (1913), писатель утверждал и развивал свои представления о «двух душах» русского народа. Свою концепцию «двух душ» русского народа Бунин считал универсальной, объясняющей «темные» и «светлые», но одинаково, с его точки зрения, трагические основы русского национального характера, - и до конца своих дней отстаивал этот "универсализм" своих изображений России и ее народа.

Блестящие по изобразительному мастерству каприйские повествования "не о мужике, - как он говорил, - в узком смысле этого слова", а о "душе мужицкой - русской, славянской". Бунин вписывает Россию в библейскую летопись жизни, в тот библейский, «круг бытия», движение которого, как ему казалось, завершалось возвратом к первобытности земной нищеты, запустения и одичания. Это историческая сторона эстетической концепции жизни у Бунина. В прошлом был великий, библейский Восток с его великими народами и цивилизациями, в настоящем всё это стало "мертвым морем" жизни, замерзшей в ожидании предназначенного ей будущего. В прошлом была великая Россия с ее дворянской культурой и народом - земледельцем, в настоящем это азиатская страна, как и весь Восток, обречена на «вечные будни» своего нищенского существования, и никто не может изменить ее вселенской судьбы.

Толчком бунинского «пути на Восток» была Россия, стремление понять ее сущность, предугадать ее будущее, соприкоснуться с прошлым. Увлечение буддизмом было вторичным, легло на уже сформированную русской культурной традицией душу.

В библейском, апокалипсическом умысле в этой «исторической» параллели Бунин пытался после русско-японской воины и революции

1905 г. найти хотя бы временное успокоение. В непогрешимости этой «обшей идеи» жизни писатель был убежден до конца и только искал объяснение той быстроты, с какой разрушены были «устои Суходола». Он увидел их эти объяснения, в трагических основах «русской души», с ее, как он писал - «жаждой гибели, самоуничтожения, разора, страха жизни»

Многие бунинские рассказы 1910-х годов продолжают начатое писателем на рубеже веков осмысление крестьянского сознания. Но в отличие от повести «Деревня» здесь значительно углубляется авторская мысль об антагонизме между истоками народных характеров и современными писателю противоречиями. Художник проникает в трагические последствия насильственного подчинения человека существующим уродливым законам. Такие произведения, как «Игнат», «Захар Воробьев», «Худая трава», «Личарда» и другие несут неповторимое «прочтение» эпохи. В атом ряду зрелостью художественного исследования выделяется рассказ «Веселый двор».

Как тургеневские герои испытываются автором любовью, так бунинские - свободой. Получив, наконец, то, о чем мечтали подневольные предки: свободу - личную, политическую, экономическую, - они ее не выдерживают, теряются. Бунин продолжил тему драматического распада того, что было некогда единым социальным организмом, начатую Н.А Некрасовым в поэме «Кому на Руси жить хорошо».

В образе Молодой нет и намёка на возможность столь интимного чувства, трагическая прелесть ее характера проявилась лишь в скорбной покорности и в свойственной ей проникновенной жалости к убогим, обиженным судьбой. В «Деревне» с неопровержимой убедительностью оказались воплощенными социальные условия русского дореволюционного крестьянства, но в то же время представшая гнетущая картина деревни несла на себе и густой отблеск субъективных представлений писателя о национальном характере.

Раскрытие замысла Бунина о безысходности деревенского существования подчинена и цветовая палитра повести.

«Деревня» Бунина - однокрасочная гравюра, выполненная в сумрачных, серых тонах. Ни одна краска не встречается так часто на страницах повести, как серая: "серые щи", "серый масленичный день". "серый морозный полдень", "серый чемоданишко", "серые веки», «серое лицо", «сереющая борода", "серенькие дни", "серые окна" и т.д. Особенно: сгущается этот серый колорит в конце произведения. Утро было серое. Под затвердевшим серым снегом...и деревня... Серыми, мерзлыми лубками висело на перекладинах под крышами белье» . Так, серый безрадостный цвет обволакивает все явления и предметы, попадающие в поле зрения героев повести. Характерно, что и персонаж, воплотивший в себе, по Бунину, всю бестолковость деревенского бытия, носит прозвище Серый.

Своеобразно предстают у Бунина картины природы. Действие повести разворачивается летом. осенью, зимой, весной, но «осенний пейзаж безраздельно властвует над страницами книги. «Гумно, что выходит в степь, всегда неуютно, скучно, а тут еще это пугало, осенние тучи.... и гудит ветер с поля."

Писателя преследовало ощущение неотвратимости всеобщего трагизма бытия, воспринимаемого им как бы поверх общественных условий, в которых человек пребывает. Отсюда неприязнь Бунина ко всем формам бунтарства, пронизывающая его сострадание к принявшим со смирением мучительным жребий жизни.

У Бунина был великий и изощренно жестокий талант доводить до гибели людей, хоть смутно, хоть хмельно, но не приемлющих тоскливой бессмысленности бытия, не способных смириться с печалью жизни, пусть нелепо, но ищущих какого-то опьянения иным, дурманящим чем-то неведомо - необычным.

«Веселый двор» - один из самых мучительных рассказов Бунина. Веселым - в насмешку - прозвали на деревне двор холостого печника Егора Минаева, пустоболта, то голодного, то пьяного, чья мать «так была суха от голода, что соседи звали ее не Анисьей, а Ухватом».

Всю силу своей жалости, своего поэтического чувства отдал художник смиренной Анисье, которая до того не похожа была уже на женщину, что безжалостная молва презрительно и окрестила ее Ухватом. Перед глазами художника проходит не только страшная судьба загубленной женщины, но и неиссякаемая кротость её сердца, её материнской любви к угрюмому, непутевому, мечущемуся в тоске сыну. «Любить Анисье в молодости некого было, но и не любить не могла она. С неосознанной готовностью отдать кому-нибудь душу выходила она за Мирона, - тоже печника, вольноотпущенного дворового, - и любила его долго, терпеливо, затем, что, скинув вскоре после свадьбы от побоев, долго лишена была возможности на детей перенести свою любовь...» Именно с того момента, когда вышла Анисья замуж за Мирона, начинается страшная её дорога, приведшая к ужасной, дикой смерти её.

Кротость, покорность всегда совмещаются у Бунина, особенно когда это касается героинь его рассказов, с неистребимой потребностью кому-то отдать свою душу, проявить предрасположенность к жертвенной любви.

Непоседливый, гонимый непонятной тоской Егор ещё в молодости пытался удавиться, да не удачно, вытащили его из петли, а затем «так отмотали голову, что он ревел, захлебываясь, как двухлетний»

Но побои не разогнали томившую его муть, слепоты его желаний, бессмысленных, пустобренных. Что-то бродило в нем, не давая покоя, мешая смириться, на чем-то образумиться: «...печник хороший, а дурак: ничего нажить не может»

Как и в «Деревне», в «Веселом дворе» реализуется писателем идея духовного «расчеловечивания» русского крестьянина, это достигается при помощи доведенного до удивительного совершенства приема - портретной характеристики, смысловыми доминантами которой являются тщательно отобранные детали, подчеркивающие одичание человека: "Егор был белес, лохмат, не велик, но широк, с высокой грудью... Всюду много и бестолку болтал он, постоянно сосал трубку, до слез надрываясь мучительным кашлем, и, откашлявшись, блестя запухшими глазами, долго сипел, носил своей всегда поднятой грудью... Уродливы были его руки: большой палец, правой руки похож на обмороженную култышку, ноготь этого пальца - на звериный коготь, а указательный и средний пальцы - короче безымянного и мизинца: в них было только по одному суставу" (т.3, с.244-245).

«Глядя на него, не верилось, что бывают матери у таких хрипунов и сквернословов. Не верилось, что Анисья - мать его» - пишет Бунин и тут же, отталкиваясь от внешнего противопоставления матери и сына, начинает реализовывать свою идею «двух душ» русского народа: «Он белес, широк, она - суха, узка, темна, как мумия; ветхая понева болтается на тонких и длинных ногах. Он никогда не разувается, она вечно боса. Он весь болен, она за всю жизнь не была больна ни разу. Он - пустоболт, порой труслив, порой, если можно, смел, нахален; она молчалива, ровна, покорна. Он бродяга, любит народ, беседы, выпивки. А её жизнь проходит в вечном одиночестве, в сиденье на лавке, в непрестанном ощущении текущей пустоты в желудке и непрестанной грусти, с которой она уже сроднилась...»

По мнению Н.М. Кучеровского «эта странная в бунинском представлении чужеродностъ матери и сына символизирует в повести конечность бытия «мужицкого мира», лишенного не только разумности, но и вообще какой бы то ни было оправданности своего продолжающегося, но только физически - инстинктивного существования».

Повесть «Веселый двор» является более программной для творчества 10-х годов, чем "Деревня". По сравнению с этим произведением повествование в "Веселом дворе" почти полностью отвлечено от события русской исторической современности, которые в повести о Дурновке изображались Буниным преходящими и случайными. Рассказ о дороге матери к сыну слишком прикреплен к исторически более устойчивым явлениям быта русской деревни, по преимуществу семейного.

Муж Анисьи только и делал, что бил ее. Егор, хотя и был «подобрей характером», относился к окружающему, и к матери в том числе, безразлично, равнодушно, как к чему-то тяжелому и неприятному, камнем висевшему на его, Егора, шее: «Он рос, входил в силу, становился мужиком, хворал, пьянствовал, работал, болтал, шатался по уезду, только изредка вспоминая о заброшенном дворе и о матери, которую почему-то называл своей обузой...»

Доброта Егора Минаева, о которой с такой пронзительной жалостью к сыну вспоминает Анисья, это доброта обреченности, доброта, которая никому не приносит добра.

Идея обесчеловечения человека доводится писателем в "Веселом дворе" до своего художественно - логического абсолюта через такое, в частности изображение жизни, которое отрицает самую возможность проявления в ней добра. В бунинской концепции человека добро существует как воспоминание прошлого или как отголосок далёкого, чего нет в настоящем.

В образной системе повести эта сторона бунинской эстетической концепции реализуется через эпизодический персонаж: прохожая старушка рассказывает о своем умершем сыне, который был «такой степенный", разумный, не в пример другим». Такое же значение имеет и образ пахаря, как будто восставшего в воображении Анисьи из далекого прошлого: «...сразу видно - редкой, доброты человек...»

В настоящем времени у Бунина торжествует зло: вражда, ненависть, недоверие, обман, насилие. Это извечная борьба добра и зла, завершающаяся победой зла, выражается в повести в двух началах русской души - её светлых и темных, но одинаково трагических, представлении Бунина, сторонах её земного бытия. Озлобленность, вражда друг к другу - в каждой избе бунинской деревни, изживающей себя, как казалось писателю, в буднях своего бесцельного существования.

Окружающие равнодушны к жизни «веселого двора». Подчеркивая это обстоятельство, делая эту жизнь привычной повседневностью, буднями всей деревни, Бунин тем самым достигает заданного идейно-художественного впечатления: мысль о всеобщей обесчеловеченности мужицкого существования.

Эта идея последовательного утверждается Буниным в повести. Описание быта в произведении является лишь фоном, на который Бунин проецирует свои представления о «светлых и темных» сторонах «русской души».

Все эпизодические персонажи соотнесены, сопоставлены в системе образов с образом Егора Минаева. И каждый из них в чем-то - духовная родня уходящего из жизни хозяина «веселого» двора с его неспособностью осмыслить даже элементарной реальности своего повседневного существования.

Егор привык жить не своей, а чужими жизнями с их вечными деревенскими скандалами, бранью, затаенной неприязнью и открытой ненавистью.

Вписывая в жизнь деревни этот тип «бывшего мужика», деревенского люмпена, обреченного на гибель и стремящегося навстречу своей гибели. Бунин как бы дублирует его в образе гурьевского кузнеца. И кузнец, и бывший печник находятся у Бунина на одной, низшей, ступени духовного и физического вырождения: «Как и у Егора, мертвенно было тело у кузнеца.... Был и кузнец лохмат, но не так как Егор, а так, как бывают лохматы мастеровые рабочие....» . Егор идет к кузнецу, как к самому себе, - как к тому, кому уже не надо объяснять, зачем и почему он пришёл из своей караулки. Их духовная жизнь полностью отчуждена оттого, что каждый из них есть на самом деле.

Крестьянин в бунинских повествованиях о дёревне вообще отстранен от своего прямого дела, от своей «профессии», от труда: если он печник, то не кладёт печи; если кузнец, то не куёт; «пустоболт» - он только «философствует», рассуждает о жизни, поучает; «нищеброд» - он побирается, насильничает, бунтует; горький пьяница - он бражничает или бездельно мечтает о том, как бы и где напиться, он юродствует, скитается с места на место по «подёмкам» из деревни в город, из города в деревню, знахарствует, сидит на завалинке, спорит, ругается, дерётся, иногда он что-то покупает, иногда что-то продаёт, но -- никогда не пашет, не сеет, не жнёт, не косит, не строит.

Но если в произведениях Бунина и созидается что-нибудь, то это не доводится до конца, не приносит пользы, и лишь подчеркивает картину необратимого одряхления и разорения, перешедшего во всеобщее запустение (нелепая недостроенная изба Серого в «Деревне», недостроенный «мещанский дом» Лукьяна Степанова, давно привыкшего жить по «звериному в землянке, под черным, исполинским шалашом» («Князь во князьях»).

Автором «Веселого двора» владела идея катастрофичности бытия, причину которой он искал в извечных и «страшных», по его словам, «загадках русской души»¹⁵, показывая своими изображениями деревни, что россиянин - «дурновец» и «веселодворец» - живет в мире духовного небытия. В «Веселом дворе» автор «Деревни» доказывает это с ещё большей последовательностью, чем в своем знаменитом повествовании о Дурновке. Бунин наделяет своих мужиков необычайным самомнением: каждый считает, что умнее его нет человека на свете. Но рассуждают они о чем угодно: о захолаживании тела, о "бобровом струче" для обольщения каких-то генеральских дочерей, о Тифлисе, о горах и медвежьих бурках, но только не о земле, не об урожаях, не о своих прямых мужицких делах и обязанностях.

Путь Анисьи в Ланское - один из важнейших эпизодов рассказа. Вот как пишет об этом А. Т. Твардовский: "Эта дорога матери к сыну, к слову сказать, написана так, что остается в памяти, как одна из самых потрясающих страниц русской классической прозы; и нечего пытаться пересказать своими словами «основное содержание» таких страниц: в них всё так плотно, так слитно и незаменимо, что нет, кажется, ни одной строки, ни одной ноты их музыкального течения вне этого "основного содержания"^.. Дорога Анисьи к сыну - «дорога» ее умирания, сначала наяву, потом во сне. Её состояние в последние сутки жизни, как оно описано Буниным, - это постепенное погружение живого ещё настоящего в небытие мертвого прошлого, которое существует постольку, поскольку оно удерживается её памятью.

Сознание толкает Анисью на дорогу к сыну, о которой она думает как о спасении от смерти, но подсознательная «воля» всё время приближает её к смерти: погружая в прошлое, как бы выбивает из инерции физического существования в настоящем. «Губы её сохли, голова звенела и горела, сердце замирало и порой, точно приступы тошноты, схватывали горло. Она... заснула - и вдруг очнулась с такой ясной головой, в такой острой непонятной и зловещей тоске, что даже испугалась её, вскочила с бьющимся сердцем. Ох. Ох, это не идти, а умирать - не миновать ей! Она села, глядя в темноту. На мгновенье с редкой живостью вспомнилась ей ее прежняя, далекая жизнь... дети. Мирон, хозяйство... какое-то дождливое лето... Но тут снова помутилось в голове, помутилась и непонятная, страшная тоска в сердце! Надо лечь, надо поскорее заснуть, а то не дойдёшь..."

Повествование о смертной дороге Анисьи Бунин ведет в двух планах: в "реальном", где сохраняются еще исчезающие чувственные связи с окружающим миром (природой) и "ирреальном", в котором умирание Анисьи передано через "поток" ее сознания, движущегося как бы в обратном направлении - от настоящего в прошлое, от бытия в небытие.

Сначала эти два плана соприкасаются - Анисья чувствует и осознает реальность настоящего в окружающем ее безлюдном мире; затем - Бунин все более и более разъединяет их, доводит до параллельности, и только в караулке у сына сознание умирающей возвратится к реальности ее физического состояния, которая и заставит её осознать наступление смерти.

Н.М. Кучеровский высказывает такую точку зрения, что "Анисья у Бунина не просто тип, но - символ умирания, гибели "мужицкого мира".

В конце смертного пути к сыну Бунин возвращает Анисью к действительности затем, чтобы еще раз убедить читателя в безысходности, конченности и конечности ее жизни, в идее своей доведенной до трагического символа гибели исконных начал "мужицкого мира".

Утверждению этой идеи служит, в частности, и бунинское описание караулки в Ланском, куда добирается Анисья, так спешившая на встречу со своей смертью. Караулка Егора Минаева в контексте повести - это не только "могила" матери, пришедшей, наконец, к сыну. Это, прежде всего, художественное доказательство, реализация бунинской символики «живого трупа» - «хозяина «веселого» двора». Все здесь описано так и с такой целью, чтобы убедить читателя с помощью овеществления, опредмечивания жизни, в том, что - это жилище какого-то человекоподобного существа, но не человека: «Караулка была необыкновенно мала и ветха; вместо крыши рос по ее потолку высокий бледно - серебристый бурьян... кое-как сбитый из старой доски и свежих березовых кольев столик, косо стоявший в углу на ухабистой синей земле... гнилые стены... полуразвалившаяся печка... окошечко над столиком... другое, без рамы, заткнутое полушубком, клоками грязной овчины... В сумраке прыгали по земле маленькие лягушки... Весь потолок прорастал грибками - часто висели они тонким стеблем, как ниточки, вниз бархатистыми шляпками, - черными, траурными, коралловыми, - легкими, как тряпочки, обращавшимися в слизь при малейшем прикосновении... Махоточка стояла на подоконнике, прикрытая дощечкой. Она подняла её: в махоточке загудела большая страшная муха; поднесла дощечку к глазу, стала разглядывать; так и есть, образок..., на печке, на куче золы лежала сковородка с присохшими к ней корочками яичницы: видно. Егор из птичьих яиц делал, - скорлупа-то возле сковородки валялась пестрая. Анисья подумала: чем спасается, батюшка, вроде хорька живет!»

«Она тупо ждала чего-то - не то сына, не то смерти» - пишет Бунин об Анисье, попавшей в караулку, проясняя значение своего повествования о «матери» и «сыне». «Она спала и умирала», «Она спала, умирая во сне», - дважды повторяет Бунин, чтобы противопоставить мать и сына не только в жизни, но и в самой их смерти: тихой и кроткой у неё и дико - страшной у него: самоубийцы, гибнущего в шуме, лязге и грохоте под колесами, летящего в предрассветном дождевом тумане, поезда.

Время внесло коррективы в бунинскую концепцию жизни. Долгое время повесть завершалась подробностями смерти Егора, сценой увоза изуродованного тела в товарном вагоне и осмотром его доктором и следователем. В эмиграции, редактируя в начале 30-х годов свои произведения, в том числе и "Веселый двор", Бунин снимает такой финал, ибо он нарушал цельность повествования, отвлекал внимание от Анисьи и Егора, звучал диссонансом. Последнюю фразу повести «и веселый двор в Пожени навсегда опустел», которая утверждала гибельную безысходность «веселого двора», меняет на следующую:

«Так разно кончили свои дни хозяйка и хозяин» «веселого» двора в Пожени». Нейтральная и беспристрастная новая концовка рассказа, не обладающая ярко выраженной полемичностью, придала повести музыкальную завершенность, возвращала мысль читателя к главным героям, заставляла думать об их судьбах, различных и все же в чем-то единых, усиливала основную "мелодию" повести, варьируя мотив её заглавия и зачина.

«Веселый двор» - «повесть о «буднях жизни» деревни, об «исходе» «мужицкого мира», о его дороге туда, где уже нет жизни». Это отмечают многие исследователи. «В повести «Веселый двор», - писала Л. Гуревич, - сквозь обычную уравновешенность Бунина проступает теплота авторского чувства и глубокая серьезность его основного настроения». Ю. Айхенвальд дал замечательную характеристику авторского чувства к своим героям, к своей «горемычной» Родине: «он... не может не любить Анисьи, он не может не испытывать к ней самой жалостливой нежности, и невольно в свою как будто беспристрастную манеру, в свое эпически невозмутимое повествование, в эти безжалостные подробности объективного рассказа он вплетает нити - перлы своего острого чувства, быть может даже -заглушённое отчаянье.».

Скептический ум Бунина без всяких колебаний отбрасывал веру в то, что забитый, глухо невежественный, нищий мужик способен в фантастической роли «богоносца» как-то повлиять на тупую и мертвую жизнь русского самодержавия.

Бунин начисто не верил в мифическую способность не только пустоболта Егора, но и святейшей страдалицы Анисьи играть какую-то активно обновляющую роль в мире, попавшем в кабалу буржуазного хищничества.

Полемика с народниками привела Бунина к крайностям в изображении русской деревни эпохи революции 1905 года. Афанасьев, анализируя «Ночной разговор» пишет, что «на смену народнической схеме автор выдвигает другую, прямо противоположную схему, и если у народников всякий мужик ангел, то в этом рассказе Бунина он зверь"

В этом рассказе, как и в других произведениях каприйского цикла, писатель использует прием «введения в систему образов образа повествователя», то есть человека, перед которым раскрываются неожиданные, часто отталкивающие, стороны русской души.

Этот наблюдатель - интеллигент в крестьянских рассказах играет важную роль. При всей эскизности значение такой важной фигуры в структуре бунинского рассказа особенное, уточняющее авторский угол зрения на действительность. Наблюдатель из интеллигентной среды усиливает остроту восприятия, создает дополнительный «эффект присутствия», подчеркивая контраст и разрыв обычных представлений культурного человека с проявлениями первобытной отсталости, косности, примитивности, а иногда и непомерной жестокости деревенского быта и деревенских нравов.

В «Ночном разговоре» - это наблюдатель - гимназист, который «как бы олицетворяет наивность народнических идеализирующих представлений о русском крестьянине». Этот, ещё не сформировавшийся юноша, легко увлекающийся различными идеями, принял решение - «изучить народ, вскоре перешедшее в страстное увлечение мужиками». Он восторженно относился к работникам, перенимал их внешнюю манеру поведения и был твердо уверен, что «отлично изучил русский народ» , но в один из летних вечеров перед ним открылась грязная бездна мужицкой души, заглянув в которую он внутренне содрогнулся и ужаснулся: те ли это мужики, которых он знал, с кем работал, кому подражал?

Постепенно раскрывают работники то, что долгое время пряталось от глаз «барчука».

Каждого из мужиков автор наделяет характерной чертой, по которой можно судить об их внутреннем облике, например, Пашка рассказывает о своей молодой жене "с таким спокойным и веселым бесстыдством, что даже гимназист, постоянно восхищавшийся им, не сводивший глаз с его умного и живого лица, досадовал: как это можно говорить так о своей молодой жене".

Или Иван, «считавший себя изумительно умным, хитрым и беспощадно насмешливым человеком», презиравший всякую работу, «решительно надо всем» глумившийся, «родной брат» Егора Минаева из "Веселого двора". Каждый из пятерых работников открывается таким, каков он есть.

В рассказе Пашки сквозь «веселое спокойствие, ладность ухваток» проявляется равнодушная жестокость, неспособность к бунту против власти. Когда Пашка рассказывает о том, что он убил арестанта, раздается удивленный голос гимназиста:

«А как же ты мне говорил, что не стал бы бунтовщиков стрелять, а скорее офицера, какой будет приказывать стрелять, застрелишь?» Это один из первых шагов, который вынужден сделать гимназист, имеющее идеалистическо - восторженное представление о народе. Рассказ о том, как Пашка заколол арестанта, то обстоятельство, что этот мужик не испытывает никаких душевных мук, хвалится содеянным и даже отдаленно не осознает настоящей меры своей жестокости, не вызывает у других работников ни ужаса, ни негодования, ни удивления. Они воспринимают его рассказ как геройский подвиг, их не возмущает страшная суть происшедшего. Старик Хомут обращает внимание на неправильность внешних действий, а не самого убийства.

По мысли Бунина, жестокость, бессердечность, холодное и равнодушное отношение к жизни и к смерти глубоко укоренилось в душах людей, пребывающих в состоянии нравственной спячки, издавна остающихся во власти той самой силы, которую Толстой называл «властью тьмы». Прямодушное свидетельство Пашки об убийстве беглого арестанта подкреплено и осилено в "ночном разговоре" еще более выразительным рассказом другого мужика, Федота, об убийстве соседа, случившемся в ссоре из-за сущего пустяка. Рассказ Федота о его злоключениях, связанных с покупкой коварной козы, остается едва ли не самой пространной вставной новеллой в ночном разговоре пятерых мужиков. Вся история хитроумных проделок бодливой козы, навлекшей столько бед на своего хозяина, рассказана им необыкновенно горячо, живо, с чувством искреннего хозяйского огорчения, вызванным воспоминаниями об этой настоящей героине его сюжета. Мрачный юмор рассказа обострен и удвоен тем, что комические подробности происшествия как бы замешают его настоящий трагический смысл и ужасающую развязку. Эту сторону крестьянской житейской правды ее главный участник сознает так же мало, как и солдат Пашка, убивший беглого "бунтовщика" и нисколько не удрученный этим обстоятельством; о потере козы Федот вспоминает и рассказывает несравненно более эмоционально, одушевленно, чистосердечно, чем о гибели человека.

Бунин обращает внимание на то, что каждый, рассказывая об убийстве, делает это просто, даже с охотой, без какого-либо внутреннего барьера: «Федот заговорил, когда все замолчали и пробормотали: "Да... ловко» - ещё проще» . И далее, продолжая рассказ Федота, Бунин еще раз подчеркивает простоту изложения: "Тон Федота стал так прост, сердечен, так полон хозяйственного огорчения, что никому бы и в голову не пришло, что это рассказывает о своем грехе убийца». Самый эпизод убийства, хотя и непреднамеренного, совершенного сгоряча в озлоблении, он передает очень точно, натурально, без какого-либо раскаяния. Моральная оценка случившегося из его рассказа исключена.

На фоне комичного повествования о козе, омраченном лишь хозяйственными неурядицами, факт убийства опять-таки выглядит обыденно, незаметно. Юный гимназист ощущает чужеродность такого мужицкого мира. Бунин в «Ночном разговоре" сгущает картины и без того жуткой деревенской жизни, показывая звероподобных, равнодушных, бессмысленных и не знающих меры в своей жестокости мужиков. Бытовое убийство, в котором, по смыслу рассказанного, ни правых, ни виноватых практически нет, сопряжено в «Ночном разговоре» с мотивами другого рода - с описанием карательных мер стражников, усмиривших взбунтовавшееся село, и с выступлением озлобленных мужиков, разгромивших барское имение.

Продолжая тему, начатую в «Деревне», писатель, говорит о крестьянских бунтах, бессмысленных по своей сути; о диком невежестве, царящем в мужицкой среде: «зеркала в пруд покидали» (после того, как разграбили барина, «фортопьану в рожь заволокли...» ( и бьют дубиной по инструменту, не зная зачем.

Спокойно, со всеми подробностями, без раскаяния рассказывает Федот, как «анатомили» убитого им же самим человека.

И уже со страхом, «весь, дрожа мелкой дрожью, с пылающим лицом», смотрит гимназист на, ещё несколько часов назад близких, как ему казалось, мужиков. Автор дает отталкивающие описания работников, ужасные запахи. Немытость, грязь тела, не ухоженность внешнего облика связывается с грязью и зловонием души мужика.

С беспросветностью души граничит беспросветность жизни. В начале XX века жизнь крестьянина ничем не отличается от первобытной, наверное, даже хуже. А, может быть, это и не жизнь вовсе, а какое-то тупое существование тела, без осознания себя, своего предназначения, пути.

Символичным является описание родных Ивана, того самого работника, который, ничего из себя не представляя, являясь «пустоболтом», ставит себя выше других и презирает извечный труд крестьянина. «В черной землянке ... на краю голой деревни, в темноте и грязи под низким потолком, под дерновой крышей, уже третий год лежит, умирает и все никак не умрет его страшная, черная старуха - мать, а зубастая, худая жена кормит темно - желтой, длинной тощей грудью голопузого, сопливого, ясноглазого ребенка с губами, в кровь источенными несметными избяными мухами"

Перед гимназистом открылись самые страшные, «звериные» стороны души мужика. Наивность представления юноши обнаруживается при столкновении с «жестокой истиной» картин жизни деревни, предельно объективированных через подчеркивание их обыденности, привычности, будничности. Эта композиционная особенность бунинских каприйских рассказов, и в частности «Ночного разговора», позволяет писателю создавать такие «изображения идиотизма деревенской жизни», которые не только не претендуют на объяснение, но как бы художественно исключают его необходимость, убеждая лишь в том, что все «ужасы» деревенского бытия - следствие фатального атавизма мужицкой души.

«Благостным», светлым представлениям гимназиста о мужике соответствует и тихое, умиротворённое описание дивной ночи, на смену которой в конце рассказа приходит отталкивающее, лишённое скрывающих покровов, неприглядное описание мужиков.

Сгущая в своих изображениях деревни мрачность страшных картин жизни «мужицкой души», Бунин легко разубеждает своего героя в иллюзорности народнической идеализации мужика. Он теряется, потрясенный той правдой жизни деревни, которую рисует писатель и глохнет от стука собственного сердца. Замирая от страха звероподобием мужиков.

Рассказ имел большой успех у М. Горького и его единомышленников. Но "у господ критиков" "Ночной разговор" вызвал "большое озлобление." А. Бурнакин писал в "новом времени"!"... как в деревне", опачкивание народа и опять соответствующее выполнение! Поэзия дурных запахов, загаженные проходы, миллионы блох и вшей".

Один из исследователей творчества Бунина, В. Афанасьев, считает, что "Ночной разговор" - неудачный рассказ писателя. Критик отмечает отход от реализма в идейном замысле и в художественном воплощении, "нежизненность", "грубую сделаность произведения".

"Наблюдения вырастают в тенденциозно составленную цель бессмысленных жестокостей и ужасов, которые, в конце концов, перестают трогать и волновать именно потому, что следуют непрерывным потоком, постоянно притупляя внимание," - пишет критик.

Афанасьев отмечает, что "тонкое мастерство Бунина -прозаика, по существу, сходит на нет, когда, живо наметив в начале рассказа характеры пяти мужиков, он вслед за этим нивелирует их индивидуальные способности, превращая каждого в носителя грубой и первобытной жестокости". Афанасьев стоит на стороне тех критиков, которые дали отрицательные отзывы рассказу.

Упрекая критику в непонимании и в то же время пытаясь как-то оправдаться перед ней, Бунин старается защитить себя рассказами о "благостных" чертах "нашей души", которые и должны были разрушить несправедливое, по его убеждению, представление об односторонности картин жизни в "Деревне" и в других "беспощадных" произведениях о русском крестьянстве.

Эту роль в своих каприйских рассказах Бунин отводил рассказам "Захар Воробьёв", "Иоанн Рыдалец", и др. представлениями о прошлом и настоящем России.

Эта тема раскрывается и в одном из самых известных среди каприских рассказов Бунина - в рассказе "Захар Воробьёв", на который писатель возлагал особые надежды, о чём писал Телешову в марте 1912 года. "Вот в следующем сборнике "Знания" (верно, он уже вышел) будет мой Захар - он меня защитит. Почитал. Хвалят".

В этом произведении Бунин рисует необычного для себя героя: деревенского богатыря, исполина, обуреваемого жалостью к людям и какой-то неосознанной, но ненасытной жаждой подвига.

Как справедливо считает Н.М. Кучеровский, Захар "не мог пережить настроение безысходной тоски умирания, это то единственное, что сломило Захара, то, чему он не мог уже сопротивляться, что оказалось выше его богатырских сил и что вообще делает в бунинском рассказе жизнь Захара Воробьева с этой "жаждой подвига" ненужной, лишённой смысла".