Проблема личности в творчестве И.А. Бунина

Композиционно рассказ строится на характерном для писателя приёме - противопоставлении прошлого и настоящего. Бунин исследует в "Захаре Воробьёве" все те же трагические, с его точки зрения, основы "русской души", которые определили историческое движение России от великого - и казалось бы недавнего - прошлого к гибельному настоящему.

Бунин, полагавший, что положение деревни "ввергает в безнадежный пессимизм", способен был лишь с горькой иронией представить "пародию на богатырский подвиг - бессмысленно-дикую и трагическую".

Захар Воробьёв жаждал неведомо - заманчивого, что дала бы возможность разгуляться его богатырской мощи, его широкой и доброй душе человека, полного жизненных сил, но не выдавшего, на что истратить их щедрость.

Бунинский Захар напоминает скорее музейный экспонат далёкого, почти легендарного прошлого, чем обыкновенного мужика из нынешней деревни Осиновые Дворы.

В фигуре Захара Воробьёва, о которой автор замечает: «в старину, сказывают, было много таких, как он, да переводится эта порода», несомненно, воплотились для Бунина положительные черты русского крестьянина, хотя и живущего сегодня, но всем своим обликом напоминающего крестьянина былых веков.

Рассказывая о Захаре, Бунин всё время подчёркивает его "склонность к старине" и в облике, и в манерах, и в одежде, - создавая почти былинно - условный или сказочный образ русского богатыря.

Главное - он во всём оставался мужиком: "шёл от него ржаной запах степняка", имел он "справный двор" и, кроме своей земли, обрабатывал ещё и землю, что снимал у барина.

Захару было скучно с обыкновенными людьми, а они решили покуражиться над ним, напоить его пьяным - на спор, от безделья и зависти к его силе и благополучию. Эти люди наделены у Бунина предельно заострённой отрицательной характеристикой, противопоставляющей их Захару Воробьёву. Все они живут в деревне, но это не мужики: кучер барина Петрищева, "человек недалёкий и низкий по натуре", урядник Голицин - сумрачный, со свиными глазами, приятель петрищевского кучера, пьяница Алешка - "оборванный мужик с переломленным носом (промышлявший сводничеством)".

Но у Захара было "хорошо на душе", - подчёркивает Бунин, развертывая свою психологическую экспозицию образа: в конце урожайного лета стояла сухая погода, миром кончил суд с соседом. Захар уже выпил - и порядочно, и хотя предложенное пари представлялось не бог весть чем, жгучая потребность "всем существом своим... сделать что-нибудь из ряда вон выходящее" да природная покладистость понудила его согласиться: "на спор пошёл он охотно".

Понимая ненужность и бессмысленность спора с "мелкими людишками", решившими для потехи споить его, Захар всё-таки охотно идёт на спор, и дальше - почувствовав себя ошалевшим от водки и решив было идти домой, Захар, пишет Бунин, "вместо того, что бы свернуть влево, на Осиновые Дворы, упорно шагал, перейдя плотину, на большую дорогу, к винной лавке" - навстречу своей смерти.

Бунин наделяет Захара Воробьёва не только неизбывным желанием "сделать что-нибудь удивительное ", но и " жаждой подвига", "всё равно, доброго или злого", - оговаривается писатель, но здесь же, увлеченный красотой человечности созданного им характера, добавляет, как бы удивлённый этим: "...даже, пожалуй, скорее доброго, чем злого"

Оставляя в душе Захара место для добра. Бунин тем самым старается ещё раз убедить читателя в том, что в жизни, окружающей Захара, нет места для добра. Мечтающий всю жизнь о подвиге, жаждущий поделиться с людьми добротой своей человечности, бунинский Захар мог вспомнить только одно: как он нес с поля бездомную старуху-побирушку. Но не каждый день валяются на поле "закатанные быками" старухи, да и что это за подвиг, рассуждает Захар сам с собой, да "он мог бы десяток таких старух донести куда угодно".

Герой бунинского рассказа с добродушной иронией смотрит на жизнь людей, на их "свары, суды", на их суету, смотрит так, как взрослые на игры детей. Но он - наивен у Бунина, как человек, только что пришедший из какого-то другого, далёкого мира. Смутно чувствуя своё одиночество, он тянется к людям, он не может не делиться с людьми своим пониманием жизни, теми её картинами, которые владеют его воображением. Писатель особо выделяет, все время подчёркивает эту черту характера своего героя, - его художественную натуру. Но Захара никто не понимает, никто не хочет его слушать, и если он чувствовал себя в жизни "от части так, как взрослый среди детей", то и люди относились к нему как к навязчивому ребёнку, прозвав его Малолеткой.

Люб Бунину подобный немудрящий герой, добрый, наивный, великодушный, обречённый и в силу своей простоты, и окружающей его злобной действительности. Бунин озарит его всем обаянием своего поэтического таланта, ибо до сердечной боли сочувствует Захару, человеку, созданному любить жизнь наслаждаться её прелестью и творить добро.

Дорога, которую проходит в рассказе Захар Воробьёв, как и дорога Анисьи в «Веселом дворе» - его дорога». В рассказе, как и в повести, бунинское описание дороги отличается метафорической многозначностью, доводимой писателем до символа.

Так, Захар, рвущийся из своего одиночества к людям, что бы досказать им свои «картины жизни», спешит до наступления темноты дойти до Жилого. Самим названием эта деревня, как место, куда спешит Захар, выйдя на свою последнюю дорогу, противоположна деревням с «нежилыми» названиями, где прошла его жизнь: Осиновые дворы, Красная Пальня (от палить: пальные места, выпаленные, горелые), Шипово и др.

Символично сопричастность Захара природе: его способность «не мигая, как орёл, смотреть на солнце», его одушевление солнца, которому он не даёт «обогнать себя» и которое отбрасывало на пересохшее жнивьё, похожее на «песчаную пустыню», его «большую тень с сиянием вокруг головы».

Символика бунинского описания дороги приобретает идейно -- композиционное значение, когда Захар, «глянув на мутномалиновый шар, ещё не успевший коснуться горизонта» входит в Жилое, где он хотел увидеть людей что бы рассказать им обо всём, чем жила его душа, опьянённая мечтою о подвиге. Но: «Было мертвенно тихо. Нигде ни единой души. Ровная бледная синева вечернего неба надо всем... длинный, голый зелёный выгон и ряд изб вдоль него. Три огромных зеркальных пруда, а между ними две широких навозных плотины с голыми, сухими ветлами - толстыми стволами и тонкими прутьями сучьев. На другом боку другой ряд изб...», и сдавила сердце Захара, увидевшего «мёртвый» пейзаж «на этой пустынной, бесконечной дороге, в этих бледных равнинах за нею, в этот молчаливый степной вечер», смертельная тоска от того, что нет рядом родственной души, и не находит он собеседника, который выслушает его, поможет ему понять себя, свою мечту. Он переполнен жаждой подвига, непременно удивительного, хорошего, доброго. Но встречают его и люди, относящиеся к его рассказу с тупым равнодушием, или безмолвная, точно вымершая, деревня, в которой как будто один - единственный человек живёт ещё в мёртвой тишине безлюдья: уродец, колченогий, похожий на обезьяну мещанин - сиделец в винной лавке на большой дороге.

Ему и пытается досказать Захар свою историю со старухой, но, охваченный "тяжкой, смертельной тоской, смешанной со злобой" , умирает на той же "большой дороге", по которой так спешил к людям - в Жилое.

Люди пришли, сбежались, но не к Захару Воробьёву, а к чему-то "огромному и страшному", что белело и блестело на большой дороге. "Эта лунная августовская ночь была жутка", - пишет Бунин, заканчивая рассказ о жизни и смерти Захара Воробьёва: "... босые бабы, быстро и бесшумно подходя, крестились и робко клали медяки в его возглавие".

Финал рассказа трагичен. Главной благородной чертой в характере Захара писатель считает постоянную борьбу в его душе между тоской одиночества, озлоблением на мелкий, попрятавшийся по своим норам люд и внутренней деликатностью, преодолением "непристойного" неуважения к окружающим. В этом видит Бунин духовную силу Захара. Устремления героя не абстрактны: жадная тяга к каким-то новым, духовно - близким отношениям, болезненное осознание несовершенства людей и одновременно самоотверженная забота о них, вплоть до мечты о подвиге - вот что отличает Захара.

В рассказе писатель создал достоверный во многих отношениях образ, воплощающий определённые исторические черты русского национального характера. Не случайно Бунин возлагал на этот рассказ особенные надежды и противопоставлял его другим своим каприйским произведениям о деревне. В рассказе прорывается восхищение человеком, красотой, силой и величием его возможностей. Этим "Захар Воробьёв" отличается от мрачно - тенденциозных изображений "русского мужика "как в "Деревне", так и в большинстве каприйских рассказов.

Однако всё это для Бунина - прошлое жизни людей. В "вечных буднях" её настоящего писатель видит только конечность её будущего.

Жажда подвига Захара Воробьёва завершилась всего лишь унизительной гибелью от перепоя. Точно пожелал художник мощью своего таланта засвидетельствовать: нет пути ни русской деревни, ни чудом сохранившимся в ней доброму, бесхитростному человеку.

Бунина интересовали люди, обрёкшие себя на подвижничество и те, что по своей доброй воле надевали на себя личину безумия - юродивые. Фигуры нищих - Иоанна Рыдальца, лирика Родиона (одноимённый рассказ) или Чаши ("Я всё молчу") - привлекают бунинское внимание тем, что с какого-то момента своей жизни, дотоле нормальной, каждый из них "вдруг становится не от мира сего", выпадает из обыденности, чтобы, отказавшись от дома, от имущества, от семьи, уйти невесть куда в радостном самоуничтожении и самоистязании. Бунин субъективно видит лишь "вечные", специфические черты русской нации, резкие изломы её души, обратившись к странноприимцам, юродивым, нищим.

Характерен в этом отношении рассказ "Иоанн Рыдалец", давший название сборнику рассказов писателя, увидевшему свет в 1913 году.

Вступительная часть рассказа представляет собой беглые зарисовки "на ярмарке человеческого тщеславия и страстей". Как мелькающие освещенные окна вагонов поезда: проходят перед читателем, сменяя друг друга, портреты богатых людей, ушедших в суету жизни и не видящих её истиной ширины и её величия.

"Из открытых окон тяжёлых, запылённых вагонов глядят богатые люди, едущие на Кавказ: знаменитый чудовищно толстый артист в шелковой серой сорочке, чёрная красивая дама с лорнетом, персиянка из Баку, не сводящий с неё сонных глаз, худой англичанин с трубочкой в зубах, молча и внимательно осматривающий эти необозримые равнины, которым не уступают только прерии"

В нескольких штрихах создан сатирический портрет мелкого, самовлюблённого человека, генерала, наслаждающегося втайне "и тем, что у дверей вокзала вытянулся перед ним жандарм, и тем, что вот едет он, генерал, в дорогом поезде на воды и гуляет с открытой головой, скромный, спокойный за своё достоинство и во всех отношениях порядочный" .

Писатель создаёт портрет мелкими штрихами. Маленькие ножки, а, следовательно, и маленький рост, столь не соответствующий раздутому самомнению, и непокрытая голова, что вообще военным не полагается. Это лишь внешний штрих. Внутреннее "лицо" и генерал, и тех, кто скучает в поезде, писатель представляет читателю дорисовать самому, обозначив лишь прекрасно найденные детали: сонный взгляд восточного сластолюбца, шелковая ермолка знаменитого артиста и т. п.

Юго-восточный экспресс, сделавший небольшую остановку на затерянной в степи станции, - это мирок человеческой суеты, а не просто жизненный поток, картины лёгкой жизни проносятся перед миром страшной жизни. Проносятся в сиянии зеркальных стёкол вагона-ресторана, туго накрахмаленных воротничков бритоголовых лакеев, разодетых во фраки с золотыми пуговицами, проносятся в никчёмности, тщеславии, суете, а остаётся другой мир. Явления жизненного потока в его неуёмной и бесцельной динамике, но в динамике только внешней, контрастируют с мёртвой статикой далее рассказанной истории.

За поездом наблюдает мужичок, сам не знающий, зачем он пришёл на станцию, рассматривающий без всякого интереса пассажиров. Без всякого желания, с притворным наслаждением выпивает мужик две кружки тёплой воды из станционной бочки и, не спеша, отправляется домой. Ему и делать нечего, и думать не хочется, и сам он - живое воплощение дремучей неподвижности со своей годами нечесаной, сивой, выгоревшей на солнце бородой. И вот подходит мужик к древней заброшенной княжеской усадьбе. С этого момента начинается рассказ о прошлом села Грешного и о дворянской усадьбе, о том, что живые хотят получить от мёртвых.

В письме А.А. Измайлову, которой считал, что в "Иоанне Рыдальце" нет ни капли вымысла, "Это жизнь, это правда. Так не сочинить..." . И.А. Бунин говорит: "Иоанн" весь выдуман. Вы целый фельетон построили на контрасте выдумки и были.

Это свидетельство писателя о выдуманности рассказа позволяет сделать вывод о том, что в зрелый период творчества он всё далее отходит от лично увиденного и пережитого и всё чаще "выдумывал", иными словами - поэтически укрупнял, обобщал и свободнее выбирал факты и явления жизни, способные подкрепить эти выводы и обобщения.

В были о неком Иоанне Рыдальце и некоем вельможном князе - владетеле Грешного - заключены мысли о суете жизни, равенстве людей перед лицом смерти и о том, что живым следует помнить уроки мёртвых. (Эти же мысли возникают и у Тихона Красова: героя повести "Деревня"). При посещении кладбища и чтения надгробных надписей, которые говорили "о равенстве, что даёт только смерть, - те минуты, когда мёртвого нищего целуют в уста последним целованьем, как брата, сравнивают его с царями и владыками..."

И по письму, и по тону, и по настроению рассказа "Иоанн Рыдалец" - один из мрачнейших в творчестве писателя.

В каком-то страшном поединке, как передают предания и очевидцы села Грешного, столкнулись владетельный князь, приехавший доживать свой век в захолустном имение, и раб его - юродивый крестьянин Иван Рябин. Еще до приезда князя народный глас произвёл Рябина в "святые". На Руси принято было производить в "святые" блаженных помешанных, которых скорее следовало лечить. Но крестьяне смотрели на блаженных как на "знамение божье", как на благодать, ниспосланную их же брату крестьянину.

Помешательство, постигшее Ивана Рябина, прозванного "Иоанном рыдальцем", носит, однако, отнюдь не благостный характер. Начитавшись священного писания и сойдя с ума. Рябин с отчаянием, в религиозном экстазе выкрикивает слова пророка Михея: "Буду рыдать и плакать, буду ходить, как ограбленный, буду выть, как шакалы, и вопить как страусы!" . В этих страшных словах звучит мысль о возмездии, которое должно обрушиться на людей за их неправильную жизнь, за всё зло, которое сотворено на земле. Мысль о возмездии объединяет многие рассказы Бунина. Она выступает у него в разных аспектах и разных художественных решениях. Иногда эта мысль укладывается в формулу: "ненужная жизнь - покаяние - возмездие", иногда же писатель отказывает человеку в праве на покаяние, и тогда формула упрощается: "ненужная жизнь - возмездие".

Князь из рассказа "Иоанн Рыдалец" получил у писателя право на покаяние, получает потому, что смиряет, в конце концов, гордыню свою и призывает равенство людей перед лицом смерти.

Поединок между князем и Иоанном Рыдальцем заключается в том, что блаженный весь в ужасных струпьях, кровавоглазый, с всклоченными волосами, одетый в одну рубашку, подпоясанную обрывком бечёвки, босой летом и зимой неожиданно наскакивал на князя с привычным воплем: "Дай мне удовольствие". И всякий раз за эти наскоки Рыдалец был нещадно порот розгами.

Но вот умирает Иоанн Рыдалец, и князь "всех поразил своим предсмертным приказанием»: "Схороните же сего безумца возле церкви, а меня, вельможу - князя, положите рядом с ним, с моим холопом". . В этом, собственно, основная мысль рассказа. Прожил вельможа в роскоши и холе долгую жизнь, но ничего в ней не сделал и, одинокий, никому не нужный, приехал умирать в родную глушь. Прожил долгую и страшную жизнь раб его Иван Рябин и тоже умер в дичайшем одиночестве. Быть может, жизнь этого последнего парня оказалась людям нужнее, чем жизнь богатого вельможи. И лежат они рядом. А на могиле Иоанна Рыдальца неизвестный высек слова любимого плача юродивого о шакале и страусе.

В рассказе есть своеобразный эпилог. Вместе с эпилогом он образует временную рамку. Писатель как он производит перекличку настоящего с прошлым и предлагает обратиться к мудрому опыту того, что было. В этом сущность эпилога. Какая-то дама в трауре с молоденьким сынком - корнетом каждый год сходит на станции Грешное, чтобы поклониться могиле Иоанна Рыдальца. Быть может, она принадлежит к роду давно умершего князя. А быть может, её глубоко волнует судьба Иоанна Рыдальца, и она ищет у его могилы утешения или сурового наказания.

Но в эпилоге проводиться не только мысль о жестокости жизни и возмездии, ожидающем людей. В нём выступает и другая, как бы противоположная идея. Суть её в том, что людям очень трудно сознавать свою ответственность перед жизнью, её жёсткими уроками. Сын дамы -корнет "молиться рассеянно, он, юный, красиво наряженный, выставляет острое колено, креститься мелкими крестиками и склоняет маленькую головку с той не доведенной до конца почтительностью, с которой кланяются святым и прикладываются к ним люди, мало думающие о святых, но всё-таки боящиеся испортить свою жизнь их немилостью. А начальник станции, сопровождающий почётную гостью, уж совсем не склонен задумываться над вопросами бытия и делал вид, что пришел сюда "ради вежливости".

Сборник "Иоанн Рыдалец" получил восторженные отзывы современников. Критик В.П. Кранимфельд так отзывается о нём: книга " так богата содержанием, так полна интереса, что просто теряешься, как и подойти к ней...". Бунин цепко держится за нормы жизни и, питаясь их целебными соками, продолжает неизменно расти в своём здоровом творчестве, сближающем его чеканные произведения с лучшим наследием наших классиков".

Вступив в русскую литературу в один из самых периодов её развития. Бунин не только сохранил верность традициям своих великих предшественников - Пушкина, Гоголя, Толстого и Чехова, но и развил их дальше, значительно обогатив своим творчеством искусство художественного слова. Глубокая философичность и аналитизм в изображении противоречии жизни и человеческого характера, новой формы композиции и сюжета, необычайного богатства языка и предельная пластичность изображения - эти и другие особенности бунинского письма явились существенным вкладом в сокровищницу русской реалистической литературы.

Россию нельзя представить без творчества такого великого художника слова, как И.А. Бунин. Справедливы слова М. Горького, так определившего значение творчества писателя для русской литературы: «Выньте Бунина из русской литературы, и она потускнеет, лишится живого радужного блеска и радужного сияния его одинокой страннической души".

Книги Бунина замечательны тем, что они все - в своём времени и вместе с тем связаны живой своей плотью с прошлым народа. Мыслью о трагической судьбе России проникнуто всё бунинское творчество. Сквозь эту тревогу просвечивает огромная любовь к Родине, к своей родной земле. Он любил её "во всём её противоречии, с её грехами и недостатками ", ему "Россия дорога и самим своим чудовищным противоречием, в загадочной своей антиномичности, в своей таинственной стихийности ".

К. Паустовский говорил, что некоторые Бунинские рассказы щемили "сердце предчувствием неизбежной беды, нищенством, серостью, тяжким уделом тогдашней России. От этой России временами хотелось бежать без оглядки. Но редко кто на это решался. Ведь нищенку мать любят и в горьком её унижении".

Бунин ушёл от своей единственно любимой страны. Но ушёл только внешне. Человек, необыкновенно гордый и строгий, он до конца своих дней тяжело страдал по России и пролил по ней много скупых и скрытых слёз в чужих ночах Парижа - слёз человека, добровольно изгнавшего себя из Отечества." Если бы я эту «икону", эту Русь не любил, не видал, из-за чего же бы так сходил с ума все эти годы, из-за чего страдал так непрерывно, так люто? "- писал художник в эмиграции.

Взгляд писателя на Россию, которая "вся - деревня " субъективен, тенденциозен, но, тем не менее, это взгляд человека, искренне, остро болеющего за свои истоки, за Родину свою, человека, который всегда был истинным патриотом своего отечества.

Выводы по главе первой

Творчество И.А. Бунина 1910-х годов проникнуто раздумьями о судьбе России, её будущем. Писатель не видел положительной перспективы развития страны, он чувствовал, что рушатся незыблемые основы бытия, поэтому его произведения этих лет проникнуты трагичностью, безысходностью. Он с сожалением пишет о старой, уходящей России и с ужасом смотрит на ростки нового. Но это не означает, что И.А.Бунин не любит Россию, видит в ней не только плохое. Глубокой болью, щемящей нежностью проникнуты его раздумья о судьбе его Родины. "Русь, куда несешься ты?" - задаёт себе вопрос один из героев Бунина и, вероятно, сам писатель, которому кажется, что история движется вспять и Россия возвращается к своей дикой первобытности. Бунин стремится найти ответ, разобравшись в тайнах русской души, он хочет понять, что породило такие ужасные крайности в характере русского народа? Но на такой вопрос нельзя дать однозначного ответа. Может быть, одна из причин - соединение восточного, азиатского и западного в русской душе? Из двух начал русской души азиатское, дикое, одерживает верх. Поэтому в условиях русской действительности всё хорошее, доброе, светлое, всё то, что так ценилось в старину - сила, мощь, ум - неизбежно погибает («Захар Воробьёв») или ощущает свою полную духовную беспомощность.

Прав или нет писатель? Однозначно на это сложно ответить. С одной стороны, наверное, прав, с другой - явно сгущает краски. Но в любом случае произведения писателя заставляют задуматься в наши дни о Родине, о душе народа, понять самобытность её развития, попытаться увидеть будущее. Боль художника не затупилась, его произведения и сегодня звучат остро, современно, потому что проблема, которую поднимает И.А. Бунин, значима для каждого человека, искренне любящего свою Родину. Нам кажется что, писатель чувствовал приближение таких страшных изменений, которые должны были изменить привычную жизнь и русское общество, что в последствии отразилось в его «Окаянных днях»

Глава 2. Тема связи времён, единство духовной жизни человечества в творчестве И. А. Бунина

Одним из проявлений историзма общественного сознания России конца 19-начала 20 вв. было возросшее внимание к прошлому человечества, к истории народов и культуры. История привлекает многих и разных русских писателей и поэтов этого периода-Брюсова, Бунина, Блока, Бальмонта, Вяч. Иванова, Ремизова ,Городецкого, Кузьмина, Хлебникова ,В.Каменского и другие. Особый интерес в этой связи вызывает содержащее обращение к историческому прошлому лирика Бунина-как своей несомненной художественной ценностью, так и ярко отразившимися в ней особенностями поэтического мышления, присущими в то время многим художникам общегуманистической ориентации.

Лирика Бунина поражает своей цельностью. Разумеется, темы и проблемы лирики, мастерство Бунина претерпели развитие, обновление, углубление, однако важнейшие особенности художественной структуры бунинской лирики выявились с самого начала. Сразу, при всём художественном несовершенстве первых опусов начинающего поэта, она складывается как философская по своей жанрово-стилевой доминанте. В основе лирического сюжета большей части произведений, если воспринимать их в контексте всей лирической системы, лежит оппозиция: отдельное-общее, мгновенное-вечное; основной идейно-эмоциональный смысл произведений-в преодолении трагизма одиночества, смерти, забвения, в стремлении к гарионическому слиянию с природой, с родственной душой, с жизнью народа и человечества.

Бунинская лирика, обращённая к историческому прошлому человечества, питается во многом теми же проблемами, настроениями, идеями, что и его пейзажная лирика. Уже в 90-х годах поэт видит путь преодоления дисгармонии отдельного и общего не только в растворении в природе, но и в приобщении личности к духовному наследию предшествующих поколений, а следовательно, и ко всему духовно-эмоциональному опыту человечества.

Неверно думать, что Бунин «бежит» в прошлое из неприемлемого для него настоящего. Историческим зарисовкам в лирике Бунина чужда романтическая идеализация, присущая лирическим системам многих современников поэта, как чуждо и связанное с ней противопоставление прошлого настоящему. Такую романтическую идеализацию мы встречаем, например, в ранней лирике Брюсова, Хлебникова ,В. Каменского с их явно выраженным стремлением к героизации мира древних римлян, египтян, ассирийцев, скифов-у Брюсова(«Любимцы веков», «Правда вечная кумиров», «Властительные тени»), истории Руси и славянства-у Каменского («Степан Разин») и Хлебникова («Хаджи-Тархан», «Из песен гайдамаков», «В холопий город парус тянет»).

Смысл бунинского обращения к истории-в другом: в поисках связи, единства, общности времен, эпох, народов. Эту связь времен Бунин не столько изучает, сколько пытается утвердить как норму, представить законом бытия человечества. Ощущение общности всего жившего и живущего, незабвенности прошлого для Бунина очень важно, так как служит лирическому герою нравственной опорой. Для самого автора вера в то, что история обретает в современности новую жизнь, а человек приобщается через прошлое к вечности,-мировоззренческая позиция питающая гуманизм и демократизм его творчества. Естественно, что мысль о сохранности прошлого в памяти потомков ,его вечной значимости для последующих поколений проходит через многие стихотворения Бунина как 900-х,так и 90-х годов.

Прошли века ,но слава древней были

Жила в веках…Нет смерти для того,

Кто любит жизнь, и песни сохранили

Далекое наследие его.

Они поют печаль воспоминаний,

Они бессмертье прошлого поют…

Утверждению идеи связи эпох на уровне общей закономерности жизни человечества способствует богатству используемого Буниным исторического материала, в широте привлечения которого Бунин уступал только Брюсову. В лирике Бунина мы встречаем старую Русь, мусульманский Восток, Малую Азию, Грецию, Африку, Италию. В ней равно хранится в веках память о безымянном славянском воине, греческом трагике, римском поэте, мусульманской религиозной святыне, неизвестной нубийской девушке, чуде восточного зодчества.

Незримый в мире 25 столетий,

Незримо в нем присутствуешь доныне,

И пред твоею славой легендарной

Бессильно время-

пишет Бунин об Эсхиле.

Тема связи времен, единства духовной жизни человечества проходит, таким образом, через всю лирику Бунина. Её опорные понятия - бессмертие, вечность, воспоминание, след-образуют один из сквозных лейтмотивов лирической системы, обеспечивающее её цельность.

Однако этот лейтмотив- не единственный. У него есть антагонист, опирающийся на понятия противоположного идейно-эмоционального ряда: бессилие, забвение, оцепенение, молчание, равнодушие, смерть. Глухую печаль ,например, вызывает у Бунина Стамбул, в котором поэт видит «последний мертвый стан последнего великого кочевья». Как о безвозвратно потерянных для жизни Бунин пишет о некогда буйном царстве Амазонок на берегах Малой Азии, о древнем русском ските на лесной дороге:

И прах веков упал на прах святынь,

На славный город, ныне полудикий,

И вой собак звучит тоской пустынь

Под византийской ветхой базиликой.

И пуст Сераль, и смолк его фонтан,

И высохли столетние деревья.

В целом ряде стихотворений Бунина годы несут с собой необратимые разрушения.

Дорога в Мекку. Древние стоянки

В пустыне, в зное, на песках.

Где вы, хаджи? Где ваши дромадеры?

Вдали слюдой блестят солончаки.

Кругом погост. Бугры рогаты, серы,

Как голых седел арчаки.

Время отнимает у явления его индивидуальное лицо, стирает в сознании потомков его след. Не случайно одному из стихотворений, запечатлевших останки древнего воина в раскрытом саркофаге, поэт дает символическое название «Без имени». Потеря имени-это обезличивающее растворение в общем, которое оказывается равнозначащим небытию.

Противостоящие друг другу лейтмотивы в лирике Бунина развиваются параллельно, отрицая друг друга. Так, в стихотворении «Любил он ночи темные в шатре» Бунин утверждает, что память о славянском воине вечно жива в песнях, которые бережно хранят «далёкое наследие его», тогда как в стихотворении «После битвы» судьба павшего воина обречена на забвение. Точно так же прямо противоположно в разных стихотворениях решается проблема духовного контакта поколений. В стихотворении, посвященном Виргилию, Бунин уверяет в бессмертии опыта древних в отсутствии преград между мёртвыми и живыми:

Верю, знал ты умирая,

Что твоя душа-моя.

Стремление Бунина утвердиться в мысли о единстве исторической жизни способной преодолевать барьеры времени и пространства, органически входит в русло общих размышлений автора о жизни и смерти, составляет разновидность его упорного сопротивления мысли о бесследном поглощении индивидуального общим и, таким образом, о бессмысленности личного существования.

Бунина историческое прошлое привлекает не только с точки зрения проблемы единства и изменчивости жизни человечества, но и своим конкретным так сказать,видимым обликом, уясняющим специфику и многообразие её культурно-психологических феноменов .В способности «особенно сильно чувствовать не только своё время, но и чужое, не только свою страну, но и другие» Бунин вообще видел профессиональное отличие людей искусства и в 1921 году в автобиографических записях к «Книге моей жизни» писал: «Я жажду жить и живу не только своим настоящим, но и своей прошлой жизнью и тысячами чужих жизней, современным мне и прошлым, всей историей всего человечества со всеми странами его я непрестанно жажду приобретать чужое и претворять его в себя»

В бунинской лирике обращают на себя внимание стихи о мусульманском Востоке и Руси.

Группа стихов о Востоке («Темджид», «Тайна», «Бедуин», «Пилигрим», «Потомки пророка», «Караван») была написана Буниным не только в результате знакомства с поэтическими памятниками мусульманской культуры, но и под непосредственным впечатлением от путешествий в Турцию, Египет, Сирию, Ливан, Алжир.

Русская литература и в частности поэзия, обращались к материалу исторической и культурной жизни стран Востока задолго до Бунина, в 20 веке, и одновременно с ним, на рубеже 19 и 20-х столетий. О Востоке писали Пушкин, Лермонтов, Фет. Восточные мотивы встречаются в лирике В.Соловьёва, Бальмонта, Брюсова, И. Северянина, Хлебникова. И однако бунинские стихи открывают Восток заново и по-иному.

Завоевание своих предшественников и современников в области романтического историзма Бунин обогатил объективностью и многоплановостью художественного осмысления. Впервые мусульманский Восток вошел в русскую поэзию не какой- то одной, необычной для читателя гранью своего бытового уклада, природы, нравов, психологии, а завершённым национальным типом мировосприятия, целостным психологическим феноменом культурно-религиозной жизни. При этом Восток нарисован поэтом по логике не противопоставления его русской действительности, а скорее-сопоставления с ней. В отличии от Азии В.Хлебникова, бунинский Восток, в чём-то сближаясь с Русью абсолютного сходства с ней всё же не обнаруживает. Он не является ни воплощением авторского романтического идеала, ни олицетворением качеств, враждебных морали европейца.

Сдержанная, объективная манера бунинского письма, характерная и для восточной лирики, выражает определенную нравственно-эстетическую позицию автора: пытливый, уважительный интерес исследователя, ощущающего свою причастность жизни человечества во всех её проявлениях, и одновременно художника, поэта, чуткого к красоте всего особого, оригинального, завершенного.

Персонажи восточных зарисовок Бунина, в отличии, например, от исторических героев Брюсова, не имеют имени. Это-обычные бедуин, пилигрим, вожак каравана, воин. Тип поведения каждого обусловлен его социальной ролью. Но все они при этом- «потомки пророка» ,представляющие некий общий культурно-психологический стереотип сознания ,целостную и завершенную систему мирочувствования

В России о Востоке впервые заговорили художественным языком в XV веке (А. Никитин). Во второй половине XIX в. в России стало появляться много переводов (с европейских языков) индийской, арабской, китайской и других восточных литератур, издавались многочисленными тиражами буддийские тексты, Коран, религиозные труды и другие книги Востока. Однако к культуре восточных стран и к ментальности людей Востока на протяжении многих веков относились как к экзотике, которой восхищались. И в странах Европы знания о традициях Востока преломлялись через европейский взгляд на «неевропейскую» -- чуждую, непонятную культуру.

Одной из характернейших черт жизни русской интеллигенции начала XX века было стремление к постижению изначальных основ бытия, которое диктовало необходимость переосмысления духовного опыта, накопленного человечеством за тысячелетия его истории, пересмотр всех религиозно-философских, нравственно-этических и эстетических представлений.

Сложная социально-политическая ситуация, в которой оказалась Россия на рубеже веков, дала новый импульс полемике о Востоке и Западе как глобальных категориях, определяющих возможные пути дальнейшего исторического развития страны, своеобразие ее общественного устройства и психологические особенности русского человека. Вопрос о соотношении «восточного» и «западного» начал как факторов, влияющих на судьбу России, волновал на рубеже XIX - XX вв. философов, общественных деятелей, художников, поэтов и писателей.» //Буддийский Восток в творчестве И.А. Бунина.- Смольянинова, Елена Борисовна.

Загадочный мир Востока с его мистицизмом, созерцательным мировосприятием, фатализмом и фанатизмом, идеей верности своему пути был необыкновенно притягателен для русского человека. Он хранил тайну зарождения человечества, истоков религиозных верований, морально-этических устоев, философских воззрений и эстетических представлений.

Обращение Бунина к теме Востока было обусловлено проявившейся уже в его раннем творчестве тенденцией к постановке глобальных вопросов человеческого бытия. Склонность к философскому осмыслению действительности, стремление найти ответы на самые важные вопросы -жизни и смерти, цели и смысла существования, соотношения судьбы отдельного человека с миром природы и судьбами всего человечества - все это предопределило обращение писателя к философско-этическим системам различных стран и исторических эпох.

Восток в этом смысле занимает особое место. Буниным он воспринимался как хранилище древней мудрости, божественных истин и тайн мироздания, дарованных человечеству, но забытых и безвозвратно утраченных им. Для Бунина Восток одновременно и «кладбище мира», и «царство солнца», которому «принадлежит будущее».

Одной из важнейших психологических особенностей Бунина-художника было постоянное стремление к познанию самых разнообразных сторон человеческого бытия, как современного, так и скрытого во тьме веков. Особый универсализм художественного зрения писателя, его способность зримо и явственно почувствовать свою близость ко всем живущим и жившим когда-то людям, острое ощущение единства жизни человечества и каждого его представителя в отдельности, - все это обусловило интерес Бунина к истории и культуре, философии и

психологии других стран и народов. В стихотворении «Собака» (1909) он так обозначил свое художественное и человеческое кредо: «Я человек: как Бог, я обречен Познать тоску всех стран и всех времен».

Важнейший аспект «бунинского Востока» можно условно определить как религиозно-философский. Восток предстает как хранилище изначальной духовности человечества, древнейших представлений о Боге, мироздании и месте человека в мире. Восток как «царство Солнца» имеет и некоторое символическое значение. Солнце - это не только живительный источник тепла и света, но и символ круговорота времен года, смены дня и ночи, в более широком смысле - символ Колеса жизни, извечных и непреложных законов бытия. «Космическое» мироощущение в творчестве Бунина в значительной степени связано с его обращением к ценностным категориям, постулированным «восточными» вероучениями (мусульманством, иудаизмом, зороастризмом, суфизмом, ранним христианством, индуизмом и - особенно - буддизмом).

В художественно-эстетическом плане несомненный интерес для Бунина представляло знакомство с культурой Востока, произведениями литературы и фольклора, древними архитектурными и культовыми памятниками. Эмоциональное воздействие культурных ценностей Востока нашло отражение во многих произведениях писателя (цикл «Тень Птицы», рассказ «Город Царя Царей», стихотворения «Стамбул», «Черный камень Каабы», «Гробница Сафии», «Айя-София» и мн. др.).

Интерес Бунина к Востоку и его культуре не был только следствием отклика на веяния времени, а обусловливался самой личностью художника. Поэт несколько раз совершал путешествие в Константинополь, его вдохновлял Коран, творчество арабских поэтов. Бунин детально исследовал историю, этнографию, географию Востока, что позволило ему быть создателем оригинальных произведений. Сам же Бунин так поясняет главную причину своего влечения к Востоку: это «жажда жить <.> не только своим настоящим, но и <.> тысячами чужих жизней, <.> современным мне и прошлым, всей историей всего человечества со всеми странами его».

В развитии восточной темы у Бунина исследователи выделяют два периода: 1900-е гг., когда было создано свыше пятидесяти стихотворений, среди которых такие шедевры, как «Ковсерь», «Джинны» («Звезды горят над безлюдной землею...»), «Ночь Аль-Кадра», «Тэмджид», «Черный камень Каабы», «За измену», «Путеводные знаки», «Мудрым», «Зеленый стяг» и др., которые печатались Буниным под заголовком «Из книги "Восток"« или «Из цикла "Восток"«, и 1910-е гг., связанные уже с синтэнцией накопленных впечатлений от путешествий по странам Востока. Каковы же главные идеи стихотворений «восточного» цикла?

И как человек, и как писатель, Бунин пытался постигнуть истоки человеческой мудрости. На Востоке писатель пытался найти какую-то универсальную мировую модель совершенного человеческого общества, считая, что она была или, возможно, есть там -- с целью донести эту информацию до своих соотечественников. Работая над темами, образами и идеями древней культуры Востока, Бунин выделяет в них то, что вызывает и в современных читателях исторические и этические ассоциации с нашим временем. Таким образом, все бунинские достижения, выраженные в поэзии и прозе, посвящённой Востоку, могут быть осмыслены и в общечеловеческом плане и отвлечены от конкретной историко-культурной ситуации.

Он задумывался о причинах крушения древних цивилизаций. В "прошлом, в истории народов, их религий, культур Бунин искал ответы на вопросы, которые ставил кризис современности, искал пути его преодоления. Он понимал, что именно потеря внутренней веры, а не внешних проявлений религиозности, способствует гибели цивилизации. Эту мысль он наиболее ярко выразил в рассказе «Братья», вложив в уста англичанина: «Бога, религии в Европе давно уже нет, мы, при всей своей деловитости и жадности, как лёд холодны и к жизни, и к смерти: если и боимся её, то рассудком или же только остатками животного инстинкта».

В своих произведения Бунин даёт подробный информационный материал о религиозной культуре. Однако наше исследование позволяет сделать вывод, что у Бунина интерес к Востоку не был религиозным самоопределением, этот интерес скорее носил эстетический и одновременно глубоко этический характер. Отсюда не правы те учёные, которые без достаточных доказательств причисляли Бунина к адептам той или иной религиозной системы. Бунин никогда не пытался предпринимать сколько-нибудь решительных шагов к какой-либо восточной мировоззренческой концепции вероисповедания. Веря в заповеди Библии, уважая мудрость Корана, он, тем не менее, относился к религии -- христианской ли, буддийской, мусульманской -- как к одной общей для всего человечества идее, воспитывающей в людях любовь друг к другу, уважение и братство (независимо от социокультурного уровня каждого взятого в отдельности человека). Поэт чувствует нечто единое, лежащее в основе всего мира и человечества -- именно эту мысль Бунин отстаивает на протяжении своих духовных и творческих исканий. На основании исследованных нами критических материалов о жизни и творчестве Бунина, можно утверждать, что Бунин рассматривал любые религии как ценности, являющиеся достоянием всей человеческой истории. Обращаясь в своих философских поисках к Востоку, он видит в нём саму суть общечеловеческих духовных устремлений.

1910-е гг. открываются путешествием Бунина в Сирию, Турцию, Палестину. В бунинских очерках этого периода (в которых поэт часто цитирует Библию, Коран, индийские канонические книги) отражены не только непосредственные путевые впечатления, но и углубленные размышления, порожденные кризисом, охватившим в начале двадцатого столетия все сферы отечественной жизни, как общественной, так и индивидуальной, внутренней, затронув и экономику, и философию, и религию, и эстетику, и политику. В своих поисках ответов на насущные вопросы», Бунин внедрялся в самые малоизученные страны, посещал такие места, куда допускали не всякого верующего из местных жителей. Это свидетельствует о том, что писатель был открытым и искренним в общении с восточными людьми, шедшим навстречу его целеустремленности. Он изучал их, погружался в их культуру, изучал религию, быт, нравы восточных людей, пытался сблизиться с ними, и всё это впитывал в себя, чтобы понять как бы изнутри каждую отдельную традицию Востока. Он стремился на разных уровнях познать мир этих стран, в том числе ощутить Восток на чувственном уровне (вкус, запах, цвет, звук) и отражал это в своём литературном творчестве.

Помимо реального восточного мира его чрезвычайно интересовало литературное наследие писателей Востока и книги о Востоке. Возьмем, например, поэта Саади. Саади был близок Бунину своей лаконичностью, афористичностью языка. В 1913 году Бунин пишет стихотворение «Завет Саади», которое исследователи рассматривают как вольный перевод или переложение восточной мудрости. «Будь щедрым, как пальма. А если не сможешь, то будь/ Стволом кипариса, прямым и простым -- благородным». Истина, сокрытая в строках, понятна, наверное, каждому. Поэт утверждает незыблемые для любого народа духовные ценности: щедрость, открытость, благородство души, милосердие, скромность. Однако используемые для сравнения образы нетрадиционны для европейской поэзии. Тематический параллелизм осуществляется с помощью образов экзотической природы: здесь пальма и кипарис.

Перед тем, как отправиться в путешествия и во время путешествий, Бунин много читал научную и популярную литературу, а также встречался с переводчиками, географами, писателями. И весь этот комплекс восприятия Востока он воплотил в своих оригинальных произведениях, которые сложно воспринимать без определённого рода эрудиции, касающейся той или иной культурной восточной традиции. Что бы мы ни взяли из наследия писателя -- дневники, письма, художественные произведения и т. д. -- они проникнуты духом восточных культур.

Путешествия по странам Востока наложили свой отпечаток на творчество Бунина. Бунин и сам неоднократно говорил, что «всякое путешествие меняет человека». В результате этих поездок перед читателем Бунина открылся мир особых человеческих взаимоотношений. Лирика 1910-х гг. свидетельствует о проникновении Бунина в восточную культуру: поэта интересуют религиозные обряды и обычаи, история, мифологическая древность, путь как пространственно-временная и философская категория. «Всякий дальний путь -- таинство: он приобщает душу к бесконечности времени и пространства. А там -- колыбель человечества. И я пойду к выходу из капища истории, - из руин, древнейших в мире, загляну в туманно-голубую бездну Мифа».

Как дань культуре Востока следует рассматривать появление в творчестве Бунина восточных форм -- газеллы и пантума. Упрощенный пантум -- в стихотворении «Зейнаб, свежесть очей!..» Газелла была написана гораздо позже -- в 1920 г. И вот они, реалии Востока!

Холодный ветер дует с Мензаллэ,

Огнистым морем блещет Мензалэ,

От двери бедной хижины моей

Смотрю в мираж зеркальный Мензаллэ,

На пальмы за чертой его зыбей,

Туда, где с небом слито Мензалэ...

Мензаллэ -- Мензала, мелководная лагуна в дельте Нила. До бунина влитературе уже имелся опытнаписания газели. К ней обращался, в частности, Фет А.А. Поэты Серебряного века : Вяч. Иванов, И. Северянин, М. Кузмин.

Говоря о теме Востока в творчестве И. А. Бунина, необходимо отметить, что «Восток Бунина» крайне неоднороден. Помимо разделения древнего и современного писателю Востока, Бунин - писатель и поэт четко различает Восток арабско-мусульманский, Восток ветхозаветный, Восток буддийский. Последний связан, прежде всего, с Индией и -персональная особенность Бунина - с Цейлоном, тропическим островом, сохранившим в первозданном виде каноны древнего буддийского вероучения, где писатель побывал в 1911 году. Личные впечатления, помноженные на знание буддологических источников и произведений индийской литературы и мифологии, стали предпосылками создания бунинского «образа Востока».

«Восток и Русь в изображении Бунина, соприкасаясь определенными гранями, относятся к разным этапам единой, но многоликой, вечно движущейся истории человечества» (Р.С.Спивак). Арабский, мусульманский Восток представлен в поэзии Бунина как обособленный, замкнутый мир со своим комплексом философских, религиозных, нравственно-этических и эстетических представлений, уходящих корнями в седую древность и одновременно близких душе художника. Это позволило П. И. Тартаковскому рассматривать стихотворения Бунина, посвященные этой теме, как единый «арабский цикл». Говоря о причинах пристального внимания к Востоку в России на рубеже XIX - XX веков, Тартаковский подчеркивает, что именно в этот период «начала ощущаться историческая ограниченность модели мира, которую на протяжении долгих и неспокойных веков вырабатывало европейское мышление. Все более неуместным выглядело желание строить историографические, религиозные, правовые, нравственные и эстетические концепции и понятия, основываясь исключительно на опыте общественной жизни Европы». Бунин, по мнению Тартаковского, воплотил в себе «гуманистическую идею исторической связи Востока и Запада», причем эта идея соотносится с мыслью о том, что «Россия начала XX века совершала подлинное духовное восхождение к Востоку древнему и новому - не сопернику, а брату Запада».

И. Тартаковский сделал важный вывод: «арабским циклом» стихотворений поэт сделал Восток «своим» и тем приблизил его к русским людям. М. Л. Мирза-Авакян усмотрела в поэзии И. А. Бунина раздумья о путях мировой культуры, о причинах гибели великих цивилизаций.

Для преодоления противоречивости, наблюдаемой в оценках и высказываниях Бунина о Востоке и связанных с этим контрастных выводов в работах литературоведов, принципиально важным представляется высказанное Мальцевым положение о разграничении понятий «Азия» и «Восток» в приложении к философско-историческим и культурно-этическим взглядам Бунина. «"Восток", - как считает Мальцев, - это чарующие страны древней культуры и мифа, прародина человечества, доисторический Рай, "Азия" - безликая плоская равнина, сонное существование в тупой неподвижности и бесформенности, вне памяти ("гроб беспамятства"), вне прошлого, жестокость, грубость, тяжеловесность». «Азия» часто ассоциируется у Бунина с современным ему среднеазиатским или аравийским Востоком (российский уездный город -»вечно заносимый пылью, подобно оазисам среднеазиатских пустынь, подобно египетским каналам, засыпаемым песками» (рассказ «Пыль»). В то же время, «Восток» - Прародина человечества, земной Рай, земля, дарованная Богом Адаму - это, скорее, Восток древний, до- и вне-исторический. Отсутствие «пыли» и «пустынь» (и максимальная приближенность космических начал - солнца, неба, воды/океана; животного и растительного мира) характеризует Восток буддийский. «Раем», «землей прародителей» Бунин часто называет Цейлон, тропический остров, сохранивший древние буддийские традиции.

Отсутствие подобного разграничения подчас приводило буниноведов к излишне тенденциозной и односторонней оценке роли Востока в творческом мироощущении Бунина. Это наблюдается, к примеру, в работах Л. К. Долгополова. Рассматривая вопрос об историзме в творчестве Бунина, Долгополов пишет следующее: «Разрушительные инстинкты, проникшие в самое сердце России, в толщу ее народной массы, имеют, согласно Бунину, своим истоком Восток, Азию и даже <.> Африку, с которой у России обнаруживается таинственная связь» . В эмигрантский период творчества Бунин создает рассказ «Ночь» («Цикады»), в котором с пониманием и сочувствием говорится о таком «восточном» феномене, как память о предыдущих существованиях, «все возрастающем с годами чувстве Всебытия и неминуемого в нем исчезновения», «Ничто не гибнет -только видоизменяется». Подтверждением того, что подобное мироощущение не воспринимается писателем как исключительно его личная психологическая особенность, могут служить сходные мотивы, появляющиеся в других рассказах Бунина («Сосны», «Соотечественник», «Косцы» и др.).

Философско-этический план в бунинском отношении к Востоку тесно сплетается с мифопоэтическим и эстетическим. Кроме того, значительный личный опыт знакомства со странами Востока, его святынями, мифами, легендами, архитектурными памятниками и литературными произведениями оказал большое влияние и на формирование художественного миропонимания писателя, и на поэтику его произведений.

Бунин оригинально писал о Востоке, проникал в психологию и реальный, а не вымышленный, мир восточного человека в отличие от других писателей (например, Минский, А. Блок), которые обращались более к ориентальной фонетике, нежели к жизни. По мнению же Бунина, среда, характер, колорит должны возникать в первую очередь из непосредственно увиденного и прочувствованного материала.

В своих произведениях писатель размышляет о любви, жизни и смерти, их сочетании. Восток для него является колыбелью человечества, доисторическим раем. Если Н. Гумилёв стремился к Востоку в поисках первобытного, стараясь как можно дальше уйти от цивилизации, ища там чистого от природы, не испорченного цивилизацией человека, то И. Бунин искал на Востоке именно истоки мировой культуры, первоосновы человеческого общества. Идеал Бунина также был в прошлом, но прошлом не дикости, первобытности, а цивилизации в наивысшем значении этого слова.