Особенности сюжетостроения в повести А.С. Пушкина "Пиковая дама"

Размещено на http://www.allbest.ru//

Размещено на http://www.allbest.ru//

МИНИСТЕРСТВО ВЫСШЕГО И СРЕДНЕГО СПЕЦИАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ РЕСПУБЛИКИ УЗБЕКИСТАН

УЗБЕКСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ МИРОВЫХ ЯЗЫКОВ

ФАКУЛЬТЕТ РУССКОЙ ФИЛОЛОГИИ

КАФЕДРА РУССКОГО ЯЗЫКА И ЛИТЕРАТУРЫ

ВЫПУСКНАЯ КВАЛИФИКАЦИОННАЯ РАБОТА

Особенности сюжетостроения в повести А.С. Пушкина «Пиковая дама»

на соискание степени бакалавра по направлению образования:

514 22 00 - Русский язык и литература (в иноязычных группах)

Гайбуллаева Махсуда Нарзуллокизи

Ташкент - 2014

Введение

Президент Республики Узбекистан И. Каримов в своем докладе «На карте мира появилось новое государство - Республика Узбекистан» утверждает, что «будущее начинается сегодня. Если мы не уделим внимания вопросам воспитания молодого поколения, то потеряем будущее. Мы ничего не пожалеем, чтобы вырастить достойное поколение. Духовное и моральное очищение. Вера, честь и достоинство, совесть, порядочность, доброта - все эти замечательные человеческие качества не появляются на пустом месте, в основе их - воспитание» И. Каримов. На карте мира появилось новое государство - Республика Узбекистан // Ислам Каримов.

Узбекистан на пороге достижения независимости. - Ташкент: Узбекистан. - 2011. - С. 376.. В свете высказывания Президента Республики Узбекистан И. Каримова актуализируется вопрос о гармонично развитом поколении, воспитание которого становится наиважнейшей задачей современности. В решении такой задачи немало отводится места и роли литературе как источнику духовной жизни человеческого общества во все времена и всех народов. В этом отношении русская классика всегда отличалась высокой духовностью, необходимой человеку во все времена.

Актуальность исследования. На вершине русской классики воздвигнут А.С. Пушкин - «наше всё», творчество которого представляет нескончаемый источник духовной энергии, особенно востребованной для совершенствования современной молодежи. А.С. Пушкин и его творчество как воплощение духовного потенциала актуален всегда и во все времена. Сегодня, когда на фоне предпринимательства, меркантилизма, устремленности к богатству, современному обществу грозит духовный кризис, анализ образа Германна как типической фигуры жизни 30-х годов ХIХ века, эпохи «железного века», является весьма актуальным, что и обусловило выбор темы данного исследования.

Научная новизна исследования определяется самой постановкой проблемы: категория сюжета представляется одной из наиболее спорной в системе литературоведческих проблем; а также и тем, что в контексте нашей современности и возможного духовного кризиса повесть А.С. Пушкина «Пиковая дама», обретает новое звучание и злободневное значение.

Цель выпускного исследования - раскрыть специфику движения и развития сюжета повести А.С. Пушкина «Пиковая дама». Для достижения поставленной цели определены и сформулированы следующие задачи:

Рассмотреть социально-исторические факторы, определившие типичность меркантильных устремлений общества, где даже сама игра холодно-расчетлива и лишена азарта;

Исследовать соотношение фантастического и реального как отражение социальной картины русской действительности 30-х годов ХIХ века;

Проанализировать функцию иронии в развитии сюжетостроения «Пиковой дамы»;

Изучить понятие «открытый» сюжет как принцип становления новой русской прозы; пиковая дама сюжетостроение ирония

Раскрыть типологическую характеристику Германна как художественное отражение «железного века»;

Провести сопоставительно-типологический анализ героев А.С. Пушкина и Ф.М. Достоевского.

Степень изученности проблемы.

Белинский в 1843 году относит «Пиковую даму» к лучшим повестям Пушкина, тут же оговаривая: «Собственно, это ни повесть, а анекдот; для повести содержание «Пиковой дамы слишком исключительно и случайно» В.Г. Белинский. Взгляд на русскую литературу. М.: Современник, 1981. С. 384.

3 Ф. Достоевский. Полн. собр. соч.: В 30 т. Л., 1972--1990. Том 16. С. 218..

В середине 70-х годов Достоевский устами своего героя определит центральный персонаж «Пиковой дамы» как «колоссальное лицо, необычайный, совершенно Петербургский тип - тип из петербургского периода.

Сегодня «Пиковая дама» бесспорно воспринимается как одно из ключевых произведений Пушкина 30-х годов. Повесть исследуется в широчайшем контексте русской и мировой литературы и самой жизни России и Европы пушкинских времен. «Анекдот» утвержден как шедевр пушкинской прозы. Той прозы, которая для исследователя складывается в единый, огромный цикл, лежащий у истоков дальнейшей русской прозы: «Пушкин хочет воссоздать единую картину народной России, накопляющей силы для своего внутреннего освобождения. Пушкин идет не к роману, он идет к большему - к своеобразному народному эпосу в прозе» Н. Берковский. О повестях Пушкина // Н. Берковский. Статьи о литературе. М.-Л.: ГИХОЛ, 1978. С. 258..

В своей книге «Возникновение романа-эпопеи» А. Чичерин сделал вывод, что именно «черновики Пушкина показывают, что русский прозаический роман... зарождался уже у Пушкина» и что в этих незавершенных опытах «пробиваются новые признаки, прямо противоположные всему строю его завершенной прозы» А.В. Чичерин. Возникновение романа-эпоса. М., 1978. С. 107..

Методология и методы проведения исследования

В основу методологии положен метод интерпретации художественного текста, дополненный элементами сравнительно-типологического анализа художественного текста.

Объект исследования - повесть А.С. Пушкина «Пиковая дама». Предмет исследования - организация и развитие сюжета в повести А.С. Пушкина «Пиковая дама».

Теоретическая значимость и практическое применение работы состоит в возможности использования систематизированного в ней материала для дальнейшего изучения русской литературы ХIХ века, а также осмысления специфики сюжета как литературной категории.

Апробация работы. Отдельные положения работы обсуждались на заседании кафедры русского языка и литературы, а также сдана в молодежный сборник статья «Особенности сюжета в «Пиковой даме» А.С. Пушкина».

Структура работы.

Работа состоит из Ведения, двух глав, каждая из которых содержит параграфы, Заключения, списка использованной литературы.

Во введении дано обоснование темы, раскрываются актуальность, научная новизна, цель и задачи работы, теоретическая и практическая значимость работы, а также структура выпускного исследования.

Глава I. - Социально-исторический контекст повести А.С. Пушкина «Пиковая дама» - содержит два параграфа: 1.1. Фантастическое и реальное как отражение социальной картины русской действительности 30-х годов ХIХ века; 1.2. Функция ирония в развитии сюжетостроения «Пиковой дамы». В данной главе рассматривается вопрос о соотношении фантастического и реального в «Пиковой даме»; анализируется природа фантастического, которая была отражением самой фантастической действительности, с ее новыми конфликтами, проблемами, героями; фантастичной, случайной казалась сама сущность новых жизненных явлений, отношений.

Исследуется функция и природа иронии в развитии сюжетостроения повести А.С. Пушкина.

Глава II. - Специфика развития сюжета в «Пиковой даме» А.С. Пушкина - посвящена исследованию вопросов: 2.1. «Открытый» сюжет как принцип становления новой русской прозы; 2.2. Типологическая характеристика Германна; 2.3. Германн А.С. Пушкина и Раскольников Ф.М. Достоевского. В первом разделе данной Главы рассматривается пушкинский принцип сюжетостроения, заключающийся в его «открытости», обусловленный иной позицией автора в становлении сюжета. Во втором разделе анализируется образ Германна, главного героя повести «Пиковая дама», раскрываются черты наполеонизма, столь характерного для российского общества той эпохи.

С первых же фраз мы узнаем о том, что в Германне совмещаются трезвый расчет и «сильные страсти и огненное воображение». Томский скажет Лизавете Ивановне, что у Германна «профиль Наполеона, а душа Мефистофеля». Ф.И. Тютчев писал:

Два демона ему служили,

Две силы чудно в нем слились:

В его главе - орлы парили,

В его груди - змии вились...

Ширококрылых вдохновений

Орлиный, дерзостный полет,

И в самом буйстве дерзновений

Змеиной мудрости расчет Тютчев Ф.И. Наполеон // Ф.И. Тютчев. Сочинения: В 2-х тт. М.: Правда, 1980. Т. 2. С. 28. .

Пушкин знал эти поразительные строки, они должны были печататься и «Современнике» (1836, № 3). Оба текста близки друг к другу - это несомненно. Итак, расчет и «огненное вдохновение». До конца жизни Пушкин останется верен представлению о двойственности человека.

Логически закономерным представляется сравнительно-типологический анализ героев А. Пушкина и Ф. Достоевского (Германна - Раскольникова), позволяющий выявить их типологическую общность, обусловленную одинаковым сходством ситуаций и различия, объясняемые разностью идеологических позиций.

В Заключении подводятся основные выводы и итоги по всей работе.

Список литературы состоит из … наименований, включающих труды Президента Республики Узбекистан И. Каримова, монографии и исследования, а также художественную литературу по исследуемой теме.

ГЛАВА I. Социально-исторический контекст повести А.С. Пушкина «Пиковая дама»

1.1Фантастическое и реальное как отражение социальной картины

русской действительности 30-х годов ХIХ века

«Пиковая дама» - одно из совершеннейших произведений русской реалистической прозы 30-40-х годов прошлого века. Повесть-«анекдот» бесспорно стоит в одном ряду с «Капитанской дочкой» и «Мертвыми душами» по значительности центрального образа, по историко-философской проблематике. Вместе с тем «Пиковая дама» стоит особняком в творчестве Пушкина и в современной ей могучей русской прозе. В цикле повестей Пушкина она выделяется теми фантастическими мотивами, которые в ней не беглы, не второстепенны, но столь же органичны и необходимы, как точнейший быт, как абсолютная реальность современного Пушкину Петербурга. И надо сказать, что именно эти элементы фантастики, их роль и значение в повести, их истоки в литературе прошлого, их претворение в литературе будущего исследуются гораздо менее, чем «реальная стихия» повести. Между тем абсолютно прав Ю. Манн, подчеркивая «соотношение фантастики и реальности» как необходимый аспект изучения литературы прошлого века Манн Ю. Динамика русского романтизма. - М.: Аспект Пресс, 1995. С. 154.. Причем совершенно закономерно, что, обращаясь к романтической фантастике и к соотношению фантастических мотивов с реальностью, исследователь анализирует не только произведения Гоголя, которому посвящена работа, но неизбежно - «Пиковую даму». Повесть эта - вершина мировой фантастики, в то же время она неотъемлема от движения русской реалистической прозы начала XIX века.

«Пиковая дама» - произведение одной временной полосы с «Вечерами на хуторе близ Диканьки», с сумрачным «Портретом», где так унизительна бедность героя, где портрет оживает, словно карточная «Пиковая дама» в руках Германна, осуществляя мечту художника о богатстве и приводя его к катастрофе. Произведение, почти одновременное «Запискам сумасшедшего», где унизительная явь чиновничьей жизни сменяется иллюзорным осуществлением безумно высокомерных мечтаний Поприщина. «Пиковая дама» предшествует «Шинели», с ее реальностью Петербурга, с многолюдьем города, в котором одинок и загнан человек. Все эти мотивы не заимствованы Гоголем у Пушкина, но соприкасаются с тем, что нашел Пушкин. Гоголь будет писать, когда не станет «солнца нашей поэзии», но в 30-х годах они - современники, соратники, связанные общими корнями. «Пиковая дама» и гоголевская «петербургская фантастика» - из этих общих корней», - заметил Ю. Манн Манн Ю. Постигая Гоголя. - М.: Аспект Пресс, 2005. С. 137.. Пушкинская повесть совсем не является повестью-феноменом, рождение которой вовсе не связано с фантастической литературой предыдущих лет.

Напротив - в «Пиковой даме» использован не один ирреальный, фантастический мотив, но сведены воедино основные мотивы, традиционные для этого жанра, столь широко распространенного в начале XIX века в Европе и в России. Взятые в отдельности фантастические, мотивы «Пиковой дамы» не новы, но вполне привычны читателям готических романов, поклонникам повестей Гофмана или новелл Нодье.

В фантастической литературе постоянен мотив тайны, которая была известна предкам, затем исчезает из памяти потомков, но через долгие годы воскресает вновь, вторгается в жизнь нового поколения, определяет ее. Уже в XVIII веке породила многие подражания сумрачная и причудливая повесть Горация Уолпола «Замок Отранто», где предок-призрак мстит семье злодея, захватившего его наследственные владения. Лишь в финале потомки злодея и законные наследники постигают истинные причины зловещих событий, происшедших в старом замке.

Именно на такой семейной тайне строится «Пиковая дама», из рассказа о секрете трех карт вырастает сюжет.

«В фантастической литературе постоянен мотив карточной игры, которая из досужего времяпрепровождения, из средства обогащения превращается в самостоятельную силу, ломающую судьбы, порабощающую людей», - пишет Ю. Манн Манн Ю. Динамика русского романтизма. - М.: Аспект Пресс, 1995. С. 165. . Еще в XVIII веке многочисленна назидательная, морализаторская литература, повествующая о пагубе карт для человека; в пушкинские времена Моча лов и Каратыгин потрясают русских зрителей изображением несчастного, подверженного этому пагубному пороку, в мелодраме «Тридцать лет, или Жизнь игрока». Но не менее многочисленна литература, в которой карты наделяются иррациональной, могущественной силой, предсказывают и определяют судьбы людей: «Суеверный ореол возникает вокруг повального увлечения азартными играми, охватившего высшее общество всей Европы во второй половине XVIII века. В рассказах и мемуарах того времени оно нередко связывается с вещими снами, с появлением таинственных незнакомцев - посланников «иного мира», чародеев, ясновидцев, призраков, а порою и умалишенных, подсказывающих разорившемуся игроку «верные», - беспроигрышные карты. Один из подобных анекдотов, фигурирующих в жизнеописании Калиостро, использован Пушкиным в «Пиковой даме»Цит. по кн.: Е.Г. Эткинд. Психопоэтика: «Внутренний человек» и внешняя речь. Статьи и исследования. Санкт-Петербург: Искусство-СПБ, 2005. С. 54. .

«Фаустианский» мотив продажи души за земные блага звучит в мольбе Германна, обращенной к графине («...откройте мне вашу тайну! - что вам в ней?.. Может быть, она сопряжена с ужасным грехом, с пагубою вечного блаженства, с дьявольским договором... я готов взять грех ваш на свою душу»), и тема ожившего изображения, восходящая к античным и средневековым легендам. Именно не подробная разработка одного из этих мотивов, но прихотливое и соразмерное сочетание, множественность их отличает «Пиковую даму» от иных, предшествующих и последующих произведений литературной фантастики.

Пушкин знает и любит этот жанр. Его восхищают не только «Вечера на хуторе близ Диканьки» молодого Гоголя, но и небольшая повесть Антония Погорельского «Лафертовская маковница», где так точны жанровые описания «Лафертова», то есть московского Лефортова, и его простодушных обитателей, где двоится-сливается образ ведьминого черного кота и добропорядочного чиновника: «Душа моя, что за прелесть бабушкин кот! Я перечел два раза и одним духом всю повесть...» Цит. по кн.: Е.Г. Эткинд. Психопоэтика: «Внутренний человек» и внешняя речь. Статьи и исследования. Санкт-Петербург: Искусство-СПБ, 2005. С. 67. .

Сам Пушкин отдает щедрую дань фантастике пророческим «сном Татьяны» и «Гробовщиком», балладой «Гусар», герой которой попадает на шабаш, собственной «Сценой из «Фауста» и набросками «Бала у сатаны», где смерть играет привычно, как молодые конногвардейцы «Пиковой дамы».

Пушкин тончайше чувствует особенности первоначальной фантастики народной сказки, фольклора. Но в фантастике «личностной», литературной Пушкин всегда объясняет сверхъестественное реальными мотивами, как делает это большинство писателей.

Образ Германна вошел в медицинскую литературу как классический пример возникновения и развития мании, «скрытый период» которой проходит через всю повесть и становится явным для окружающих лишь в финале. Такая мотивировка вполне объясняет и маниакальную устремленность Германна к дому графини, и явление призрака, и превращение карты - в старуху. Но только такая мотивировка - сведение истории Германна к развитию душевного заболевания - обедняет идею повести и наше собственное, читательское ее восприятие. «Структурные детали» этой темы так же многозначны и подвижны, неотъемлемы от общей структуры «Пиковой дамы» Петрунина H.H. Проза Пушкина (Пути эволюции). М.: Наука, 1989. С. 145. .

Прежде всего - именно безумца Германна автор одаряет трезвым, мощным разумом, точностью наблюдений, которая свойственна ему даже при появлении призрака («Он взглянул на часы: было без четверти три»... «Германн возвратился в свою комнату, засветил свечку и записал свое видение»).

М. Гершензон доказывал, что описание спальни графини - ошибка Пушкина, что Германн, сосредоточенный на близкой, решающей встрече с графиней, не мог так подробно осматривать ее жилище: «По всем углам торчали фарфоровые пастушки, столовые часы работы славного Leroy, коробочки, рулетки, веера и разные дамские игрушки, изобретенные в конце минувшего столетия вместе с Монгольфьеровым шаром и Месмеровым магнетизмом» Пушкин А.С. Пиковая дама // Пушкин А.С. Полное собрание сочинений: В 10-ти тт. Т. 6. М., 1957. С. 338. В дальнейшем цитаты приводятся по этому изданию с указанием страницы в круглых скобках. (338).

Гершензон прибегает к авторитету психологии, но именно эта наука его и опровергает: в состоянии напряжения обостряется зрительное, слуховое восприятие, внимание к подробностям, сопутствующим действию. Так Раскольников помнит, что укладка зарубленной им старухи обита красным сафьяном, что кусок мыла, которым отмывал он окровавленные руки, лежал на расколотом блюдечке.

У истоков этой психологической достоверности - сцена Германна в спальне у графини. Все его чувства обострены до неправдоподобия, как у пророка, которому является бог:

И внял я неба содроганье,

И горний ангелов полет,

И гад морских подводный ход,

И дольней лозы прозябанье Пушкин А.С. Пророк // А.С. Пушкин. Полное собрание сочинений: В 10-ти тт. Т. 2. М., 1957. С. 178. .

Германн - словно бытовая, петербургская, ироническая вариация пророка. Тот в мистическом озарении видит и слышит вселенную; этот в материальной устремленности видит фарфоровых пастушек и слышит «дальний стук кареты. Невольное волнение овладело им. Карета подъехала и остановилась. Он услышал стук опускаемой подножки...» (338).

В исследовании «Пушкин и наука его времени» М. П. Алексеев специально и подробно останавливается на таких, казалось бы, совершенно частных деталях этой сцены, как упоминание о «Монгольфьеровом шаре» Алексеев М. П. Пушкин и наука его времени // Алексеев М.П. Пушкин и мировая литература / Отв. ред. Г.П. Макагоненко, С.А. Фомичев. Отд-ние лит. и яз. Пушкин, комис. М.: Наука, 1987. С. 257 - 298. , и на том, как повествователь комментирует старческое покачивание графини, сидящей в кресле: «можно было бы подумать, что качание страшной старухи происходило не от ее воли, но по действию скрытого гальванизма» (339).

Исследователь снимает всякую таинственность с «Месмерова магнетизма» и «гальванизма». Он доказывает, что воспоминания об изобретении Месмера закономерны именно для Германна, получившего инженерное образование, как и пришедшее ему на ум имя славного Леруа - часовщика и ученого. Оказывается, детали, способствующие, казалось бы, таинственному звучанию повести, способствуют как раз ее реальной обоснованности. Не только имена Сен-Жермена и Ришелье сопрягаются с Францией прошедшего, XVIII века, по имена ученых и изобретателей.

Так Пушкин все время проверяет ирреальное реальнейшим, сливает фантастику с точными бытовыми деталями, с понятиями науки своего времени. Наряду с множественностью фантастических мотивов, в этом органичном сплаве реальности и фантастики заключается вторая важнейшая особенность «Пиковой дамы», отличие ее от предшествующей романтической литературы и родство ее не только с «петербургской фантастикой» Гоголя (1835-1836), но и с «Вечерами на хуторе» (183-1832).

При всей разнице образов и сюжетов, колорита - светлого, южного у Гоголя и зимнего, петербургского, ночного у Пушкина, самой формы рассказов Рудого Панька и повествователя «Пиковой дамы», повесть зрелого Пушкина и цикл «вечеров» молодого Гоголя сближает именно этот сплав быта и фантастики, реальных и ирреальных мотивов. Отличительная черта этого сплава не столь характерное для романтиков бегство от реальности (Новалис) или подчиненность быта фантастике («Золотой горшок» Гофмана) при наличии точных бытовых мотивов, но явное преобладание реальности над фантастикой, своеобразное приземление последней, пронизанность ее «снижающими», часто ироническими мотивами.

В нескольких номерах журнала «Сын Отечества» за 1832 год были опубликованы пространные и самоуверенные «Мысли «Малороссиянина», по прочтении Повестей Пасичника Рудаго Панька...», где «Малороссиянин» негодует по поводу ошибок Гоголя в изображении быта и упрекает его в незнании народных обычаев. Главный же повод возмущения - «совмещение повести и сказки», составляющее прелесть Гоголя Цит. по кн.: Манн Ю. Постигая Гоголя. - М.: Аспект Пресс, 2005. С. 78. .

Ирония, озорство фантазии Гоголя воспринимается как опасная двусмысленность: жизнь должна быть устойчивой, ограниченно-ясной, а здесь вдруг утопленница составляет бумагу с казенной печатью и черт несет кузнеца в императорский дворец. Именно эта двойственность, это соединение «сказки», то есть фантастики, и «повести», то есть повествования о реальности, одинаково характерны и важны для гоголевских «вечеров» и для пушкинской «Пиковой дамы»: оба они вводят в реальность сорочинской ярмарки и петербургских балов фантастический элемент, оба мистифицируют читателей - течение жизни" представляется великим писателям-реалистам более сложным, изменчивым, чем представало оно просветителям XVIII века и романтикам рубежа XVIII-XIX веков См. об этом в кн.: Манн Ю. Динамика русского романтизма. - М.: Аспект Пресс, 1995. С. 301. .

Реальность повести Пушкина несомненна и неопровержима. Но на протяжении всей повести автор как бы «испытывает на прочность» эту реальность, предлагает ей ситуации исключительные, события необычайные, совпадения необъяснимые.

Это автор первой инсценировки «Пиковой дамы», проворный Шаховской, сделал по мотивам повести мелодраму «Хризомания, или Страсть к деньгам», где все тайны оказываются делом рук горничной, мечтающей овладеть наследством графини. В самой же повести объяснение целиком предоставлено читателю. Автор не морализирует в связи с пагубностью карточной игры, не объясняет происшедшее «сумасшествием от карт» и в то же время не сгущает фантастику до полного неправдоподобия.

Вся «Пиковая дама» - «совмещение повести и сказки», и то и другое транспонировано в едином ключе: быт, реальность, исчерпывающее объяснение событий сплетаются с фантастикой, ирреальностью, необъяснимостью.

Самый принцип этого сплетения характерен для романтической фантастики Европы, особенно для Германии. Многое у Гофмана строится на параллелизме устойчивого, уютного в своей ограниченности обывательского, филистерского мира и начала чудесного, волшебного, неподвластного времени.

В связи с этим вспомним, как важна для Пушкина в «Пиковой даме» тема не только Франции, но и Германии, как настаивает он на немецком происхождении Германна, закрепляя это в памяти читателей. «Германн немец», - замечает Томский на первой же странице повести. «Германн был сын обрусевшего немца, оставившего ему маленький капитал», - напоминает вскоре сам автор. Он явно хочет вызвать у своих читателей вполне современную бытовую ассоциацию. Ведь Петербург 20-30-х годов заполонен немецкими пансионами, школами, булочными, пивными; водевиль Каратыгина называется «Булочная, или Петербургский немец», в гоголевском «Невском проспекте» возникают жестяных дел мастер Шиллер и сапожник Гофман. У Пушкина от русского быта неотъемлем «хлебник, немец аккуратный», и сапожник Шульц, радушно, принимающий соседа-гробовщика. Слово «немец» давно уже ассоциируется в России с рачительностью, экономией, с умением сколотить небольшой, но прочный капитал. Немец противоположен русскому в своей ежедневной твердой прибыли, в размеренно-аккуратной жизни, в чопорности квартир, где всюду виднеются салфеточки с вышитыми изречениями, прославляющими умеренность и аккуратность.

Германн говорит - словно цитирует эти изречения на салфеточках: «...я не в состоянии жертвовать необходимым в надежде приобрести излишнее». Так же он думает: «...расчет, умеренность и трудолюбие: вот мои три верные карты, вот что утроит, усемерит мой капитал и доставит мне покой и независимость!» (331).Так же он живет: «Германн не касался и процентов, жил одним жалованьем, не позволял себе малейшей прихоти» (331).

Молодой офицер, который проводит ночи за игорным столом, не притрагиваясь к картам, вызывает иногда у окружающих усмешки, но не вызывает удивления именно благодаря своему происхождению: «Германн немец: он расчетлив, вот и все!» - мимоходом констатирует Томский. Так родословная, корни Германна связываются не с романтизмом, не с бунтовщиками Шиллера, не с мечтателями Гофмана, но с Германией филистерской, накопительской, устремленной к практической цели - богатству.

Но, как все «структурные детали» повести, эта деталь так же изменяема и многозначна. Вспомним реакцию молодых игроков на рассказ Томского о тайне трех карт:

«- Случай! - сказал один из гостей.

- Сказка! - заметил Германн.

- Может статься, порошковые карты? - подхватил третий...» (322).

Словно персонажи отвечают на психологические тесты, воплощая в этих ответах неведомые им самим свойства натуры: первый отмахивается от рассказа, третий пытается объяснить его практически. Германн же в односложное объяснение: «Сказка!» - вкладывает свою устремленность именно к сказке, скрываемую мечтательность, идею волшебного обогащения бедняка - героя сказки. Антиромантический герой оказывается в то же время «тайным романтиком». В противоположность другим героям повести, у которых крепки исторические корни, житейские, реальные связи, Германн словно отделен черным, пустым пространством от других людей. Бездомность, безродность сопровождает пушкинского Германна и будет впоследствии претворена в блоковском Германе из «Песни судьбы».

1.2 Функция ирония в развитии сюжетостроения «Пиковой дамы»

Для Пушкина Германия реальная, бюргерская и «Германия туманная», романтическая - не противоположны, не полярны, как у самих немецких романтиков, но сливаются в образ единой страны. Так же как блестящий дворцовый Петербург - и сумрачный, безрадостный Петербург людей незнатных, служащих, живущих жалованьем. Так же не противоположны, не полярны, но слиты воедино все изобразительные средства повести: мотивы исторические и современные, реалистические и фантастические, архаическая речь графиии, патетические мольбы Германна, легкомысленная ирония Томского в рассказе о бабушкиной тайне и постоянная ирония повествователя - Пушкина, без которой нет «Пиковой дамы».

Именно «ирония, в которой проявляется отношение автора к предмету повествования, к его образам и событиям, является ключом к «Пиковой даме». Ирония возвышает самого автора над событиями, о которых он рассказывает, и над персонажами, захваченными этими событиями», - отмечает Г. Гуковский Гуковский Г.А.. Пушкин и проблемы реалистического стиля. М., 1987. С. 338. «Пиковая дама» может быть прочитана так, как хотел того Пушкин, только читателем, разделяющим эту иронию, поднявшимся до нее.

Без этого «Пиковая дама» останется для читающего либо бытовым анекдотом, либо беспредметной фантастикой, в то время как Пушкин в одинаковой степени испытующе-ироничен по отношению к этому быту и к этой фантастике, по отношению ко всем без исключения персонажам и ко всем без исключения ситуациям повести, включая смерть и безумие.

Ю. Манн тонко подмечает, что «ирония не просто соседствует у Пушкина с фантастикой, но пронизывает ее, сливается с нею, в конечном счете - определяет ее» Манн Ю. Динамика русского романтизма. - М.: Аспект Пресс, 1995. С. 188. .

Попробуем представить ночную сцену Германна и графини без предшествующего ей, заранее пародирующего ее разговора графини с племянником о литературе:

«-Paul! - закричала графиня из-за ширмов, - пришли мне какой-нибудь новый роман, только, пожалуйста, не из нынешних.

- Как это, qrand' maman?

- То есть такой роман, где бы герой не давил ни отца, ни матери й где бы не было утопленных тел. Я ужасно боюсь утопленников!

- Таких романов нынче нет. Не хотите ли разве русских?

- А разве есть русские романы?.. Пришли, батюшка, пожалуйста пришли!» (327).

Попробуем представить отпевание покойной графини, страшный, насмешливый взгляд ее на Германна без авторского комментария: «...худощавый камергер, близкий родственник покойницы, шепнул на ухо стоящему подле него англичанину, что молодой офицер ее побочный сын, на что англичанин отвечал холодно: «Oh?». «Это междометие «Oh?» не менее важно для Пушкина и для читателя, чем традиционный мотив «оживающего мертвеца», да без него и немыслимо именно пушкинское, ироническое, реалистическое решение этого фантастического мотива.

Попробуем представить явление графини-призрака в пятой главе решенным лишь в привычной романтической тональности, которая также нужна Пушкину (глухая ночь, луна, белое платье), - но без реальной психологической мотивировки по отношению к Германну («Обедая в уединенном трактире, он, против обыкновения своего, пил очень много»), без эпиграфа к этой главе, подписанного именем «Шведенборга» - шведского мистика и «духовидца» Сведенборга, кончившего сумасшествием: «В эту ночь явилась ко мне покойница баронесса фон В ***. Она была вся в белом и сказала мне: «Здравствуйте, господин советник!».

Эпиграф - иронический комментарий к главе, в то же время эпиграф - иронический комментарий к сочинениям самого Сведенборга, бывшим в такой моде в пушкинские времена, в том потоке мистической, оккультистской литературы, который не иссякал в Европе (а за ней и в России) ни в XVIII, ни в начале XIX века.

Вообще эпиграфы всегда важны для Пушкина, но «особенно весомы они для «Пиковой дамы». Каждый эпиграф определяет тональность главы - иногда, правда, по контрасту с ее содержанием, бросая отсвет на это содержание» Лотман Ю.М. «Пиковая дама» и тема карт и карточной игры в русской литературе начала XIX века // Лотман Ю.М. Избранные статьи: В 3 т. Таллин: Александра, 1992. Т.2. С. 169. . Так непринужденная французская фраза («Вы пишете мне, мой ангел, письма по четыре страницы, быстрее, чем я успеваю их прочитать») предшествует третьей главе - смерти графини. Так в эпиграфе, предпосланном к последней главе, проявляется высокомерие знатного лица и приниженность лица незнатного, в нем заключается предчувствие новых тем и образов, робость Акакия Акакиевича и смятение экзекутора Червякова, который чихнул на генеральскую лысину.

Эпиграфы в таком качестве непривычны в литературе начала XIX века. Обычно они предваряют «настроение» всей книги или ее главы, обращают внимание на то, что хочет выделить, подчеркнуть автор, без намека на иронию. Пушкинский эпиграф снижает события, происходящие в самой главе, уничтожает их таинственность сильнее, чем любые реально-психологические объяснения. В то же время тональность пушкинских эпиграфов явно перекликается с тональностью эпиграфа к французскому роману, предшествующему повести Пушкина и построенному на том же принципе пересечения, слияния бытового реализма и фантастики. Один из персонажей «Тристрама Шенди», английского романа XVIII века, начертил палкой на земле извилистую линию, изображающую человеческую жизнь.

Эту извилистую линию (со ссылкой: «Стерн. «Тристрам Шенди») сделал Бальзак эпиграфом к своей «Шагреневой коже» - роману о молодом игроке, проигравшем последнее, который в канун самоубийства получает талисман, осуществляющий все его желания. Литературоведы (Г. Гуковский, Б. Томашевский и др.) справедливо отмечали не только сходство некоторых мотивов и сюжетных коллизий у Бальзака и Пушкина (тема бедности героя, игра в надежде на освобождение от бедности, сцена Рафаэля в спальне Феодоры - сцена Германна в спальне графини), но прежде всего сходство творческих принципов. Действительно, Бальзака и Пушкина роднит устремленность к созданию реальной картины современной жизни и органичность соединения этой реальности с элементами фантастики. Причем эти фантастические мотивы вовсе не объясняются, не проясняются авторами (Бальзак подчеркивает их полную необъяснимость). Фантастика как бы испытывает привычную реальность, взрывает ее повседневность, пошлый рационализм. В то же время эта великая фантастика Бальзака, Пушкина, Гоголя не уводит от реальности, но помогает полнее и глубже ощутить ее. Как ранее Бальзак в «Шагреневой коже», как позднее Гоголь в «Шинели», где появится призрак умершего чиновника, Пушкин дает читателю не назидательное повествование, но произведение многозначное, предлагающее разные решения, взывающее к мысли читателя. При всей краткости повести, при всей простоте стиля, «Пиковая дама» - сложнейшее произведение Пушкина, синтезирующее средства литературы реально-бытовой, средства литературы фантастической.

В этом синтезе, сочетающем глубину проблематики с поразительным лаконизмом ее воплощения, не только сплав всего лучшего в литературе, предшествующей Пушкину и современной ему. Этот синтез - у истоков громадных проблем и свершений литературы грядущих лет. В «Пиковой даме» - зерно холодного азарта Арбенина и горестной истории бедняка, одержимого мечтой о новой шинели. В «Пиковой даме» берет начало преступление Раскольникова, дерзнувшего проверить право на убийство, и выход в страшный мир героя Блока по имени Герман. Самая «узкая» повесть Пушкина смыкает судьбу человечества и смысл жизни человека, смыкает века и страны, предреволюционную Францию и последекабрьскую Россию. Раскрывает истоки и устремленность того времени, «бедного и бедственного», в котором - в 1834 году - напечатана «Пиковая дама».

Выводы по главЕ I

Проведенное исследование позволяет нам сделать следующие выводы:

В повести А.С. Пушкина «Пиковая дама» раскрывается

социально-историческое содержание, отражающее разные грани социальной картины русской действительности 30-х годов ХIХ века.

В данной главе рассматривается вопрос о соотношении

фантастического и реального в «Пиковой даме»; анализируется природа фантастического, которая была отражением самой фантастической действительности, с ее новыми конфликтами, проблемами, героями; фантастичной, случайной казалась сама сущность новых жизненных явлений.

Исследуется функция и природа иронии в развитии

сюжетостроения повести А.С. Пушкина. Именно ирония, в которой проявляется отношение автора к предмету повествования, к его образам и событиям, является ключом к «Пиковой даме». Ирония возвышает самого автора над событиями, о которых он рассказывает, и над персонажами, захваченными этими событиями.

ГЛАВА II. Специфика развития сюжета в «Пиковой даме» А.С. Пушкина

2.1 «Открытый» сюжет как принцип становления новой русской прозы

«Уже проза Пушкина стара... Повести Пушкина голы как- то», - писал Толстой в 1853 году. И только значительно позже пришел к выводу, что прозу Пушкина «... надо изучать и изучать каждому писателю... не могу Вам передать того благодетельного влияния, которое имело на меня это чтение» Л. Толстой. Переписка с русскими писателями: В 2-х тт. М.: Художественная литература, 1978. Т. 1. С. 159..

Одним из первых, кто глубоко проник не только в смысл, но и в гармонию поэтики прозы Пушкина, увидел ее жизненную перспективность, сознательно обратился к ней как к животворному источнику, был Достоевский. Однако мнение о том, что проза Пушкина «не была... унаследована ни великими, ни второстепенными писателями» Г.А. Гуковский. Пушкин и проблемы реалистического стиля. М., 1987. С. 338, о том, что подавляющее большинство, притом самых замечательных, самых зрелых созданий Пушкина не имеют «...прямого литературного потомства» Д.Д. Благой. Пушкин - родоначальник русской реалистической литературы. Изд 2-е. М.. 1989. С. 60., дожило и до наших дней. Есть и другая, более оптимистическая точка зрения: только у Л. Толстого, а «не... у Достоевского (при всей его заинтересованности некоторыми темами Пушкина) находим мы своего рода дозревание или, вернее, перерождение замыслов, тем и сюжетов Пушкина» Б. Эйхенбаум. О прозе. Изд. 2-е. Л.: Художественная литература, 1987. С. 167.. Но ведь дело не в «дозревании» или «перерождении» замыслов, тем и сюжетов, а в самих принципах художественного видения мира и в способах его творческого воплощения, открытых Пушкиным-прозаиком. В этих открытиях - истоки вершинных достижений русской классической прозы в творчестве Лермонтова, Достоевского, Толстого, Чехова.

В рассказах и повестях Пушкина сложились все те принципиальные основы, которые послужили главным истоком грандиозного развития всей русской прозы XIX века. Мы рассмотрим только одну из этих основ - формы сюжетостроения. Наглядно рисует направление поисков Пушкина отрывок: «Участь моя решена. Я женюсь». Сюжет начинается там, где он обычно заканчивался.

Еще более наглядны поиски окончания сюжета. Пушкин нередко обрывает рассказ перед самым завершением: «Бурмин побледнел... и бросился к ее ногам...» (VI, 118. «Метель»), или: «Читатели избавят меня от излишней обязанности описывать развязку» (VI, 170). «Барышня-крестьянка»), «Гробовщик» заканчивается, по существу, началом нового действия: «Ну, коли так, давай скорее чаю, да позови дочерей» (VI, 128).

Пушкин как будто даже подчеркнуто стремится указать на незавершенность, открытость своих сюжетов в прошлое и будущее.

Эти поиски не были формальными. Их диктовало новое отношение к сюжету, в основе которого лежало и новое взаимоотношение автора и его героев.

В русской литературе XVIII - начала XIX века доминантой сюжетно-композиционных построений, как правило, является явно господствующее авторское «я». Если в них порою и отсутствовал герой-резонер, непосредственный выразитель идеи автора, то уже сами фабулы, коллизии, расстановка сил и т. д. не оставляли сомнения в отношении автора к происходящему и каждому из персонажей.

Достаточно вспомнить, например, комедии Фонвизина, «Путешествие из Петербурга в Москву» Радищева, «Бедную Лизу» Карамзина, «Горе от ума» Грибоедова, повести Марлинского, да и ранние поэмы самого Пушкина. Вопросы, поставленные автором в произведении, должны были быть разрешены в самом сюжете. С завершением сюжета читатель или зритель как бы получал вывод, готовый ответ. Вспомним хотя бы некоторые мысли Пушкина о сочинениях современников, чтобы увидеть его отношение к подобным построениям. «...Что может быть нравственнее сочинений г. Булгарина? Из них мы ясно узнаем: сколь непохвально лгать, красть, предаваться пьянству, картежной игре и т. п. Г-н Булгарин наказует лица разными затейливыми именами: убийца назван у него Ножевым, взяточник - Взяткиным, дурак - Глаздуриным и проч. Историческая точность одна не позволила ему назвать Бориса Годунова Хлопоухиным» (Х, 250). Или по другому поводу: «Зачем с первой страницы вооружать уже на себя читателя...». Пушкин с недоверием относится к тем сочинениям, в которых «господствует единая мысль, единое Я» автора (Х, 131).

Пушкин ищет такие формы композиционно-сюжетных построений, которые «позволили бы ему не быть «открытым» судьей или адвокатом, спрятать свой «указующий перст». Речь идет вовсе не о том, что мы не чувствуем авторского отношения в его произведениях, но оно - не на поверхности, оно распространено на все компоненты сюжета» Слонимский А.Л. Мастерство Пушкина. М.: Гос. изд-во худ. лит., 1963. С. 110. .

То, что позднее Достоевский выразил как свой творческий принцип сюжетного построения: «Во всем... привыкли видеть рожу сочинителя, я же моей не показывал...» Цит. по кн.: Дилакторская О.Г. Достоевский и Пушкин («Слабое сердце» и «Пиковая дама» // Русская литература. 1999. - № 2. С. 37. - было в потенции уже в прозе Пушкина. Но главное - сам сюжет у него становится средством и формой художественного исследования проблемы. Он стремится не к завершающей развязке-ответу, его основная функция - создание художественной перспективы, открытой в будущее.

Развертывание «открытого» сюжета переносило ответы на вопросы, решение проблем из сюжета в «послесюжетную» перспективу. Сюжет и строится так, чтобы в этой перспективе угадывался «ответ» писателя. Тем самым читатель из пассивного «слушателя» превращается в активного сомыслителя автора. Сюжет теперь предполагает не готовый «ответ», а такое построение, которое направляет сознание читателя на самостоятельное открытие «ответа».

Необходимость «открытого сюжета», в свою очередь, диктовалась и такими веяниями века, как освоение в русской литературе нового для нее жанра - романа, с лежащим в его основе принципиально новым видом художественного времени.

«Роман соприкасается со стихией незавершенного настоящего... Романист тяготеет ко всему, что еще не готово». «...Роман... как жанр с самого начала складывался и развивался на почве нового ощущения времени... строился... в зоне непосредственного контакта с... неготовой «современностью» М. Бахтин. Эпос и роман // Вопросы литературы. 1970. № 11, с. 112, 121. .

Принципиальная «открытость», незавершенность сюжета романного типа, которая связана с «коренным изменением временных координат литературного образа», с «новой зоной построения литературного образа в романе», с «зоной максимального контакта с настоящим (современностью) в его незавершенности» М. Бахтин. Эпос и роман. Указ. соч. С. 101., наложила свою печать не только на роман, но и на смежные с ним «малые» жанры: повесть, рассказ, новеллу.

Освоение романной формы у Пушкина-прозаика шло в двух направлениях. Одно - наглядное и достаточно хорошо изученное, - его нетрудно проследить через ряд таких прозаических опытов, как «Арап Петра Великого», «Роман в письмах», «Дубровский», «Капитанская дочка» (к этому же направлению примыкает во многом и роман в стихах «Евгений Онегин»).

Но поэтика «Пиковой дамы» и «Египетских ночей» возникла не из «ничего» и не «вдруг» - она складывалась как в поэзии Пушкина («Медный всадник»), так и в его прозе и «Повестях Белкина», и прежде всего в «Выстреле», «Гробовщике», «Станционном смотрителе». Кстати, последняя повесть в становлении раннего Достоевского («Бедные люди») имела не меньшее значение, чем гоголевская «Шинель», как это убедительно доказано в статьях С. Бочарова С. Бочаров. Пушкин и Гоголь // Проблемы типологии русского реализма. М.: Наука, 1983. и Д. Благого Д.Д. Благой. Достоевский и Пушкин // Достоевский - художник и мыслитель. М.: Художественная литература. М, 1978..

Для «завершенных» повестей Пушкина характерны «сжатость», «простота», «лаконизм», «простодушие», тогда как «роман, - по словам самого писателя, - требует болтовни: высказывай все начисто» Чичерин А.В. Возникновение романа-эпоса. М., 1978. С. 107.. «И этот стилистический принцип, - пишет А. Чичерин, - порождает естественное и совершенно вольное движение повествования, свободное от ненавистного Пушкину «холода предначертания», как бы то ни было связывающего поэта, ставящего его в какие бы то ни было рамки». Итак, по А. Чичерину - только второй этап в развитии пушкинской прозы свободен от ненавистных писателю «рамок», тех самых, которые не позволили «Пиковой даме» перерасти в роман.

Исследователь нрав, безусловно, подчеркивая важность свободной раскованности, психологической, бытовой и т. д. детализации для романа.

«Точность и краткость - вот первые достоинства прозы. Она требует мыслей и мыслей...» (VII, 16) - это теоретическое и практическое завещание Пушкина было по-разному осмыслена и воспринято в творчестве величайших русских писателей. По существу, вся русская мысль XIX века находила свое воплощение главным образом в художественном слове. Но вот прелесть «точности и краткости» как будто является прелестью только у Пушкина, это, так сказать, «прелесть в себе», так как покоится «на отказе от тех опытов и исканий, которых требовала история и без которых русская проза не смогла развиваться» . Так ли? «Точность и краткость» предполагают не отсутствие подробностей вообще, а отказ от пустой «болтовни», пустой описа-тельности, «ничему не служащих блестящих выражений» (VII, 15).

Принцип Пушкина требует одного: чтобы каждая сцена, фраза, деталь служили целому, то есть того же, чему потом учил Чехов: «Если вы говорите в первой главе, что на стене висит ружье, во второй или третьей главе оно должно непременно выстрелить. А если не будет стрелять, не должно и висеть». «Истинный вкус состоит не в безответном отвержении такого то слова, такого-то оборота, но в чувстве соразмерности и сообразности» (VII, 53). В этом «разъяснении» Пушкина - суть его требования «точности и краткости». Как бы ни были распространены, наполнены подробностями произведения Достоевского или Толстого, каждая подробность служит целому, развивает сюжет. «Роман «Бедные люди» находят растянутым, а в нем слова лишнего нет», - жаловался Достоевский.

Чехов, обогащенный опытом своих предшественников, пришел к «объемному» образу, вмещающему в себя целую картину жизни: «Она (кошка) у нас не слышит, - сказала девочка. - Оглохла. - Отчего? - Так. Побили» («Мужики»). В этом «побили» - вся предсюжетная суть жизни «мужиков». «Картина жизни», сжимаясь до «образа», вела к «сжиманию» сюжета. Если сюжет пушкинской «Пиковой дамы» - потенциально романный сюжет, если это, так сказать, рассказ-«роман», то многие рассказы Чехова - романы, сжатые до размеров рассказа, своеобразные «романы»-рассказы. Так творческий завет Пушкина через опыт Достоевского, Толстого и других русских писателей в творчестве Чехова как бы вернулся к самому себе, но уже па новом, «обогащенном» уровне. «Странное дело, у меня теперь мания на все короткое. Что я ни читаю - свое и чужое все представляется мне недостаточно коротким», - пишет Чехов А.П. Чехов. Полн. собр. соч.: В 12 тт. Т.12: Письма. М., ГИХЛ, 1957. С. 447..

При этом не следует забывать, что «нераспространенный» сюжет у Пушкина не «обеднен», он покоится в принципе на том же «объемном» образе, что и у Чехова. Достаточно сопоставить чеховское «побили» с пушкинским: «Отчего ж он умер? - Спился, батюшка» («Станционный смотритель», VI, 143) - и в этом «спился» - вся картина жизни Самсона Вырина в большой промежуток времени, «не вошедший» в сюжет повести.

И, наконец, необходимо уточнить следующее: думается, что в таких произведениях белкинского цикла, как «Выстрел», «Гробовщик», «Метель», и в «Пиковой даме» проза Пушкина осваивает не столько жанр повести - с неторопливым, как правило, последовательным изложением событий, но жанр новеллы. В основе этого жанра обычно лежит странный случай, с неожиданной развязкой. Ему органически присущ взрывной характер развития сюжета.

Именно через переосмысление новеллы, с заложенными в ней потенциальными возможностями особого типа романа, пошло развитие русской прозы у таких ее представителей, как Лермонтов и Достоевский.

В романе «Герой нашего времени» форма своеобразного единства пяти новелл - не случайный художественный эксперимент.

Именно новый тип героя времени, с его одновременной исключительностью и всеобщностью, с его «авантюристским» экспериментаторством, с одной стороны, а с другой - особый характер отношения автора к своему герою, принципиальное нежелание, да и невозможность завершающего, всезнающего слова автора о герое диктовали необходимость и особой формы композиционно-сюжетного, построения. Лермонтов и нашел его в своеобразном единстве романа-новеллы.

Печорин - типологический родственник не только (а может быть, и не столько) Онегина, но и Сильвио, и Германна. Истоки своеобразия формы «Героя нашего времени» - не в пушкинском романе в стихах, а в тех возможностях романа, которые пробивали себе путь через новеллы Пушкина.

Скорее всего, и зрелый Достоевский шел к созданию оригинальной формы своих великих романов, начиная с «Преступления и наказания», не только от западных образцов авантюрного романа, но и от более близких и дорогих ему истоков пушкинской прозы и через опыт ее осмысления в романе Лермонтова.

2.2 Типологическая характеристика Германна

Как решающий пример сложного и соразмерного, определенного и многозначного построения сюжета представляет в повести А.С. Пушкина «Пиковая дама» художественный образ Германна.

Повествователь «Пиковой дамы» вовсе не морализирует, не предостерегает, не ужасается, но предоставляет читателям самим оценивать персонажи и события, прежде всего - центральный персонаж. При этом автор не только не предлагает однозначных решений, но намеренно не проясняет основные психологические мотивы повести.

Простейший вопрос: любил ли Германн Лизавету Ивановну? Простейший ответ: нет. Бесспорное, кажется, подтверждение тому - «саморазоблачение» Германна в комнате Лизаветы Ивановны: «Деньги, - вот чего алкала его душа!». Категорический, прямой приговор автора: «одно его ужасало: невозвратная потеря тайны, от которой ожидал обогащения». В то же время этой фразе предшествует фраза другая. Начало ее: «Германн смотрел на нее молча: сердце его также терзалось», - и здесь открывается вдруг истинное «сердечное терзание», казалось бы совершенно несвойственное алчущему лишь денег. Конец фразы снова возвращает Германна к денежному расчету: «ни слезы бедной девушки, ни удивительная прелесть ее горести не тревожили суровой души его». Среди многих возможных эпитетов Пушкин избирает тот единственный, который соответствует образу героя, ритму повести. Не мелкая душа, не низкая душа, но душа суровая - вот тональность характера героя. В одной фразе - противопоставление терзающегося сердца и суровой души и их слияние, невозможность разделения. Словно предрассветные часы, проведенные молча, в общем тоскливом ожидании, не разделяют, но сближают Германна и Лизавету Ивановну общностью страданий и тягостных мыслей.

Расставание их - словно расставание близких людей, переживающих общее горе: «Германн пожал ее холодную, безответную руку, поцеловал ее наклоненную голову и вышел» (346).

В. В. Виноградов подчеркивает «игру» Пушкина, двойственность концовки второй главы, где Германн впервые видит Лизавету Ивановну: «Эта минута решила его участь» (332).

Повествователь вовсе не разъясняет, полюбил ли Германн Лизавету Ивановну с первого взгляда, как положено романтическому герою, или же столь же мгновенно представилась ему возможность через знакомство с девушкой проникнуть в тайну графини. И письма девушке Германн «писал, вдохновенный страстию», но снова игра: страсть «по имени не названа» . Мотивировка опять колеблется между страстью-любовью и страстью-алчностью.