Диалогическая основа русской лирики первой трети XIX века

Размещено на http://www.allbest.ru/

Московский государственный областной университет

На правах рукописи

Автореферат

диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук

Диалогическая основа русской лирики первой трети XIX века

Специальность 10.01.01 - русская литература

Федосеева Екатерина Николаевна

Москва 2009

Работа выполнена на кафедре русской классической литературы факультета русской филологии Московского государственного областного университета

Научный консультант: доктор филологических наук, профессор Вера Николаевна Аношкина

Официальные оппоненты:

доктор филологических наук, профессор Александр Андреевич Смирнов

доктор филологических наук, профессор Дмитрий Николаевич Жаткин

доктор филологических наук, профессор Алексей Николаевич Пашкуров

Ведущая организация: Орловский государственный университет

Защита состоится 14 мая 2009 г. в 15 часов на заседании диссертационного совета Д 212.155.01 в Московском государственном областном университете по адресу: 107005, г. Москва, ул. Ф.Энгельса, д.21-а.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Московского государственного областного университета (107005, г. Москва, ул. Радио, д. 10-а).

Автореферат разослан 2009 г.

Ученый секретарь диссертационного совета доктор филологических наук, профессор Т.К. Батурова.

Общая характеристика работы

Литературоведение последних десятилетий постоянно обращается к терминам «диалогичность», «диалогизм», «монологичность», «монологизм», широко вошедшим в научный обиход. Эти понятия принадлежат не только к области литературоведения, но и к общей теории культуры, философии, искусствоведению, теории коммуникации, поскольку характеризуют вовлеченность сознания, поведения, высказываний человека в процессы межличностного общения. Диалогичность осмысляется учеными как стержень межличностного общения и, более того, любого гуманитарного знания. Изложенными обстоятельствами обусловлена актуальность данного исследования.

Считается, что в основе своей лирика монологична, хотя в понимании ее сути нет единого мнения. Признавая, что «специфика лирического рода» заключена в «наличии образа лирического переживания» Эту мысль многих исследователей подчеркивает В.Д. Сквозников в книге «Лирика Пушкина» (М., 1977. С.11), исследователи по-разному расценивают соотношение лирического переживания с внешним миром.

Н.А. Гуляев полагает, что поэт выявляет свое авторское сознание, не преодолевая никаких внешних и внутренних смысловых преград: «изображая внешний мир, - пишет исследователь, - лирик, по существу, растворяет его в своем переживании» Гуляев Н.А. Теория литературы. - М., 1977. - С. 152. Г.Н. Поспелов говорит о двусторонней связи лирической поэзии и действительности: «мысли и чувства не только всегда «вызваны» явлениями мира, но и всегда, так или иначе, направлены на них, а отсюда и как-то отражают их в себе...» Поспелов Г.Н. Теория литературы. - М., 1978. - С. 94. . Этот интенциональный характер лирики был отмечен еще В.Г. Белинским, по мнению которого, лирический субъект «не только переносит в себя предмет, растворяет, проникает его собою, но и низводит из своей глубины все те ощущения, которые побудило в нем столкновение с предметом» Белинский В.Г. Полн. собр. соч.: в 13 т. - М.-Л., 1953. - Т. V. - С. 45.. Все приведенные точки зрения объединяет характеристика лирической поэзии при помощи понятий: «отражение» и «растворение», и не принимается во внимание тот факт, что субъект, вмещая в себя бытие, отражая и растворяя его в своем сознании, еще и формирует, преобразует его по своей личной и временной мерке.

А.А. Смирнов представляет лирическое произведение в виде «своеобразного поля переживания лирическим субъектом факта, события и даже процесса, происходящего в действительности. Основой же лирического художественного образа является наличие идейно-смысловой напряженности между полюсами объекта и субъекта. Граница между лирическим и нелирическим проходит через эстетически осмысленную изменчивость сферы переживаний и настроений авторского сознания, обладающего высокой степенью интенсивности» Смирнов А.А. Романтическая лирика А.С. Пушкина. - М., 1994. - С. 30..

Даже если допустить, что лирика моносубъектна, следует отметить дистанцию, которая существует между авторским «я» и миром. В зависимости от авторского отношения создается так называемая «третья реальность» как индивидуальная интерпретация наблюдаемого и чувствуемого. Связь с действительностью не имеет одностороннего (монологического) характера. Внешнее событие опосредовано в лирике переживанием автора, факты реальной действительности метафорически преобразуются, а преобразование свидетельствует о реакции, отношении, интерпретации. С другой стороны, внутренняя речь также материализуется в сообщение, открывая себя вовне. По словам Л.С. Выготского, «внутренняя речь сохраняет коммуникативную функцию, является средством общения и становится своеобразной формой сотрудничества с самим собой» Выготский Л.С. Развитие высших психических функций. Из неопубликованных трудов. - М., 1960. - С. 194..

По мнению А.А. Потебни, слово является продуктом не только индивидуального сознания. Каждое речевое высказывание суть творческий акт и несет на себе печать неповторимости. В то же время мысль, выраженная в слове, перестает быть принадлежностью одного лица Потебня А.А. Слово и миф. - М., 1989.. В работах А.Н. Веселовского также убедительно показаны возможности становления слова в новых контекстах: «Поэтические формулы - это нервные узлы, прикосновение к которым будит в нас ряды определенных образов, в одном более, в другом менее, по мере нашего развития, опыта и способности умножать и сочетать вызванные образом ассоциации» Веселовский А.Н. Историческая поэтика. - М., 1989. - С. 294..

М.М. Бахтин положил идею диалога в основание исследования словесного творчества. «Каждая мысль, - пишет ученый, - с самого начала ощущает себя репликой незавершенного диалога…живет на границе с чужой мыслью, с чужим сознанием» Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского. - М., 1963. - С. 55-56. . Но смыслообразующей основой стихотворения также является слово, стало быть, находясь внутри лирического произведения, оно не теряет своей диалогичности.

Формы выражения авторских сознаний в лирике исследовал Б.О. Корман. Анализируя в своей статье «Чужое сознание в лирике и проблема субъектной организации реалистического произведения» (1973) стихотворение Е.А. Боратынского «Последний поэт», ученый показывает, как на уровне отдельного произведения можно выделить разные типы сознаний, отличные друг от друга по своим «психологическим, культурно-историческим и социальным признакам»Корман Б.О. Чужое сознание в лирике и проблема субъектной организации реалистического произведения // Известия АН СССР. Серия литературы и языкознания. 1973. - Т. ХХХII. - Вып. 3. - С. 209-222..

Общепринято мнение, что возможность диалога стала действительностью русской лирики только в зрелом творчестве А.С. Пушкина. (20-е гг. XIX века). Фундаментальный труд В.В. Виноградова, посвященный стилю Пушкина, большое внимание уделяет драматизации слова в лирике поэта. Усиление драматического начала в его слове В.В. Виноградов связывает с тем, что Пушкин «воспроизводит чувство в движении, в процессе непрестанного изменения. Всякое переживание воспринимается как текучее, изменчивое, исполненное противоречий и борьбы» Виноградов В.В. Стиль Пушкина. - М., 1999. - С. 97.. Содержание драматизированного слова проецируется у Пушкина в сферу понимания и сознания разных лиц. Субъектная полифония произведения ведет к многозначности слова, к углублению его значений, к многообразию его индивидуальных применений. Точка зрения «собеседника», его восприятие, его чувство располагают события, предметы и лица и оценивают их соотношения, связи иначе, чем лирическое «я».

О слове изображающем и изображенном писал С.Г. Бочаров в исследовании поэтики Пушкина на материале его романа в стихах «Евгений Онегин» См.: Бочаров С.Г. Поэтика Пушкина. - М., 1974.. С.Г. Бочаров отмечает удивительное умение Пушкина противопоставить изысканной метафоре «простое» слово, которое становится многозначным в силу своего индивидуального употребления.

В монографии В.Д. Сквозникова «Лирика Пушкина» (1975) говорится о способности поэта «живо и творчески реагировать на самые разнообразные сигналы жизни, погружаться в многоголосый «жизни шум» Сквозников В.Д. Лирика Пушкина. - М., 1975. - С. 17.. Пушкин обладал даром художественно отчуждать свой бесконечно богатый характер в разных образах лирического переживания, воссоздавая объективную и в то же время окрашенную личным восприятием многоцветную картину современности.

В исследовании В.А. Грехнева «Болдинская лирика Пушкина. 1830 гг.» (1980) углубляется мысль о том, что новаторство поэта во многом проявилось в его отказе от мышления абсолютными противоположностями, многогранности жизнеощущений, разомкнутости в сферу чужих сознаний.

В.С. Непомнящий в статье «Феномен Пушкина и исторический жребий России» определяет реализм Пушкина как онтологический, то есть «свидетельствующий об осмысленном и одухотворенном порядке Творения и о драме взаимоотношений человека с этим порядком» Непомнящий В.С. Феномен Пушкина и исторический жребий России // А.С. Пушкин: Pro et contra. - СПб., 2000. - Т. 2. - С. 536... Особенность пушкинского мышления В.С. Непомнящий видит в преодолении лирической субъективности, в стремлении поэта «увидеть себя в общем времени, в общей драме человеческого бытия как действующее лицо этой драмы, несущее ответственность перед вечностью» Там же. - С. 534..

Как видно, многие ученые солидарны в том, что Пушкиным преодолена однозначность в восприятии действительности. Поэту удалось сблизить между собой диаметрально противоположные понятия, чувства, обнаружив их единство и противоречивость. Один голос слишком беден, чтобы быть носителем смысла, поэтому первенство отдано многоголосию, которое нарушает монотонность и однообразие жизни, расцвечивает ее более яркими красками.

Проблема диалога рассматривалась также на периферии диссертационных исследований, посвященных разным аспектам изучения послания. Но в подобных работах речь, как правило, идет о природе взаимоотношений между автором и адресатом, на основании чего предпринимаются попытки систематизировать этот жанр по типологическим признакам, проследить его эволюцию, особенности функционирования Особый интерес к жанру послания возник с середины 80-х гг. Именно в это время появляется целый ряд диссертаций, посвященных изучению этой проблемы. См., например: Чубукова Е.В. Лицейская лирика Пушкина. Движение жанров: Автореф. дис. … канд. филол. наук. - Л., 1984; Кихней Л.Г. Стихотворное послание в русской поэзии нач. ХХ в.: Автореф. дис. … канд. филол. наук. - М., 1985; Шарафадина К.И. Жанр послания в лирике А.С. Пушкина: Автореф. дис. … канд. филол. наук.. - Л., 1985; Поплавская И.А. Жанр послания в русской поэзии первой трети ХIХ в.: Автореф. дис. … канд. филол. наук. - Томск, 1987; Рябий И.Г. Эволюция жанра послания в лирике поэтов пушкинской плеяды: Автореф. дис. … канд. филол. наук. - М., 1988..

В течение ряда лет изучением литературного общения, литературных диалогов занимается кафедра русской классической литературы Московского государственного областного университета. В.Н. Касаткина рассматривает творчество крупнейших поэтов начала XIX столетия, Батюшкова и Жуковского, поэтов-декабристов, именно сквозь призму их литературного общения См. работы В.Н. Касаткиной: Предромантизм в русской лирике. К.Н. Батюшков и Н.И. Гнедич. - М., 1987; Поэзия гражданского подвига. - М., 1987; «Здесь сердцу будет приятно...»: Поэзия В.А. Жуковского. - М., 1995; Романтическая муза Пушкина. - М., 2001.. В своих исследованиях В.Н. Касаткина приходит к выводу о диалогической основе творчества как специфической черте всего литературного развития в России первой трети XIX века. Именно для этого периода времени характерен культ высокой дружбы, положенный в основу этики взаимоотношений и сумевший преодолеть индивидуалистическую замкнутость человека.

Выявление различных форм и видообразований диалогичности, установление ее «созвучий» с общеэстетическими поисками в пределах литературного направления, художественная диалектика взаимодействия сложных диалогических структур русской лирики - предмет изучения настоящей диссертации.

Объектом исследования является лирика первой трети XIX века. При этом не ставится задача восстановления полной и исчерпывающей картины литературной эпохи, внимание сосредоточено главным образом на творчестве знаковых, ключевых фигур указанного периода времени, а именно - В.А. Жуковского, К.Н. Батюшкова, В.Л. Пушкина, Ф.Н. Глинки, А.С. Пушкина, Е.А. Боратынского В научной и издательской практике существуют два варианта написания фамилии поэта: через «о» и через «а». В своей работе мы придерживаемся более верного варианта: через «о» (Боратынский), а в списке источников и в цитации сохраняем индивидуально-авторские написания фамилии поэта. См. об этом: Андреев В.Е. О начертании фамилии поэта. Еще раз о букве «о» // Венок Боратынскому. - Мичуринск, 1994., П.А. Вяземского, Н.М. Языкова, А.А. Дельвига, Д.В. Давыдова, В.К. Кюхельбекера, И.И. Козлова, Д.В. Веневитинова, В.Г. Теплякова, В.И. Туманского. Среди прочих современников они в наибольшей степени впитали в себя дух, культуру эпохи, оказались погружены в общий континуум творческого общения.

Цель диссертации - изучение лирики поэтов первой трети XIX века в свете проблемы художественного диалога. Поставленная цель достигается в процессе решения следующих исследовательских задач:

- определить роль портрета, имени и вещи в моделировании художественного образа в системе общения;

- выделить и проанализировать типы диалогов на основе ведущего стиля общения;

- исследовать значение непосредственно связанных с темой общения мотивов, отражающих систему ценностных отношений лирического субъекта к миру и к себе в этом мире;

- рассмотреть природу диалогических отношений субъекта к себе самому, «другому», реальностям бытия, Богу;

- выявить «механизм» интереса одного поэта по отношению к другому, «чужому», но одновременно и близкому по духу поэтическому сознанию;

- показать национальную специфику диалогического дискурса, богатство эстетических и художественных исканий русских поэтов пушкинской эпохи;

- определить, как видоизменяется структура диалога в зависимости от адресата,

- проанализировать своеобразие построения поэтического текста, адресованного Богу.

В методологии исследования генетический подход к материалу сочетается с психологическим, типологическим, проблемно-аналитическим, что составляет важнейшую предпосылку анализа избранных текстов русских поэтов. В основу анализа кладется также изучение семантики, то есть содержательности художественного произведения. Предмет семантического анализа - смысловые миры, присутствующие в любом произведении в виде набора идейно-эмоциональных ценностей, объединенных в данную художественную концепцию мира.

Сопоставление в синхронистическом аспекте поэтических текстов обусловлено стремлением явить изучаемый феномен в несовпадающих или частично совпадающих интерпретативных перспективах. Методологически важно рассмотрение произведений и в перспективе диахронической открытости, предполагающей осмысление голосов прошлого, привлечение и параллельный анализ удаленных контекстов (например, Священного Писания, античной и западноевропейской литературы), которые вплетаются в настоящее, обнаруживают новые грани восприятия в диалоге с наступившим.

Мысли о взаимодействии литературных жанров с внелитературными формами общения, размышления о монологической и диалогической природе слова и высказывания развиваются и углубляются в реферируемой работе через рассмотрение структуры лирического образа, речи поэтов. Подобный подход позволил найти новые ракурсы в анализе поэтических текстов.

Научная новизна диссертации заключается в системном подходе к диалогичности в русской лирике на протяжении первой трети XIX века. В отличие от устоявшейся традиции, лирические миры поэтов в диссертации исследуются не по персоналиям, а процессуально, в их соотнесенности, борьбе и единстве, в живом процессе творческих контактов и творческих противостояний. По словам Д.С. Лихачева, «…великие художественные открытия рождаются не изолированно, не в замкнутой творческой лаборатории отдельного, пусть и гениального, писателя, а в результате взаимодействия своеобразных, даже взаимно несовместимых внутренних миров, взрыва творческой энергии, порожденной этим взаимодействием» Лихачев Д.С. Очерки по философии художественного творчества. - СПб., 1996. - С.136..

На защиту выносятся следующие положения:

· поэты-современники, вступая в прямой диалог друг с другом, в своих стихотворениях старались отразить как внешний облик, так и особенности художественного мира собеседника: наиболее частые и яркие слова-образы, встречающиеся в его поэзии, повторяющиеся черты строения его текстов, а также способы передачи отношения «я» поэта к окружающему его миру;

· дифференциация «свои» - «чужие» определяла функциональный аспект социально-бытового и творческого поведения и была необходима для того, чтобы выстроить систему полюсов, внутри которой один полюс (в данном случае - поэты близкого круга) обретал свою легитимность в процессе отстаивания верности своих эстетических и этических принципов;

· привлекательной формой для обмена идеями и чувствами явились пиры, возникшие в первой трети XIX века на вершине культуры поэтической дружбы и противопоставившие индивидуалистической замкнутости совместное переживание бытия;

· диалогичность текста может и не обнаруживать обратной связи в виде какого-либо ответного текстопостроения, но соответствующий коммуникативный настрой оказывается решающим для создания оригинального текста и существенно влияет на конечный облик поэтического произведения;

· спор занимает чрезвычайно важное место в литературных диалогах, отражая концептуально значимые идеи участников общения, структурируя систему их жизненных ценностей;

· необходимость быть услышанным рождает повышенную экспрессию лирики, особенно речевых жанров просьбы и жалобы, в которых воздействию на слушателя отводится большое место;

· если некоторые жанры выступают как ситуации общения, то другие (и в их числе поэтическая молитва прежде всего) - как поступок в общении, как средство общения, прямое высказывание;

· принцип коммуникации затрагивает не только содержание межчеловеческих отношений, но является одним из универсальных принципов понимания бытия, философского осмысления действительности, что позволяет понять основы диалога человека с другим человеком, с природой, а также коммуникативную природу мышления.

Теоретическое значение диссертации состоит в том, что по-новому исследуется проблема диалогичности в лирических произведениях поэтов первой трети XIX века. Наблюдения, выводы и результаты, полученные в ходе анализа художественных, эпистолярных, литературно-критических текстов, свидетельствуют о диалогической природе лирического творчества. Мысли о взаимодействии литературных жанров с внелитературными формами общения, размышления о монологической и диалогической природе слова и высказывания развиваются и углубляются в реферируемой работе через рассмотрение структуры лирического образа, речи поэтов. Подобный подход позволил найти новые ракурсы в анализе поэтических текстов.

Практическое значение результаты диссертации могут иметь как в вузовском (спецкурсы и спецсеминары), так и в школьном (факультативы) преподавании русской литературы, в дальнейшем научном осмыслении наименее изученных аспектов творчества поэтов первой трети XIX века.

Основные положения диссертационного исследования прошли соответствующую апробацию. Прочитаны доклады на международных конгрессах и конференциях: «Тютчев и современность» (Москва, 2003), «Русский язык: исторические судьбы и современность» (Москва, 2003), «Век после Чехова» (Мелихово, 2004), «Русская словесность в мировом культурном контексте» (Москва, 2004), «Русское литературоведение в новом тысячелетии» (Москва, 2002-2006), «Являться Муза стала мне…»: Международная научная конференция (Санкт-Петербург, Пушкинские горы, 2005), «Русское литературоведение на современном этапе» (Москва, 2005-2008). Опубликовано 26 работ (2 монографии, учебно-методическое пособие, статьи).

Структура работы обусловлена исследовательскими целями и задачами. Диссертация состоит из введения, пяти глав, заключения, библиографического списка, насчитывающего около 400 наименований.

Основное содержание работы

Во Введении представлена история вопроса, которая позволяет обосновать выбор темы диссертации. Определены актуальность, цели и задачи исследования, сформулированы его основные аспекты, очерчены границы изучаемых материалов.

В первой главе - «Визуальные и слуховые художественные образы в системе общения» - раскрывается «визуальная сторона» диалога, исследуется, каким образом отражают систему ценностных отношений к миру окружающие лирического субъекта вещи, как сам субъект выражает через имя свое отношение к адресату и определяет себя.

§ 1. Портрет в системе общения. В процесс межличностного общения вовлечены не только высказывания человека. Предмету разговора, как правило, предшествует (или вводится параллельно) характеристика лица говорящего. Создание литературного портрета - всегда акт творчества, акт художественного общения, поскольку предполагает способность проникать в ощущения других, впитывать чужое, сохраняя при этом свою индивидуальность.

Большинству литературных портретов поэтов присуще полифоническое звучание, что указывает на неординарность тех личностей, с которых они списаны. В лаконичных обращениях одного поэта к другому в нескольких штрихах обрисовывается суть характера адресата. Подобные портреты, как правило, имеют двоякую направленность, совмещая в себе будничное и возвышенное, житейское и поэтическое: «Ты с лирой, саблей иль стаканом / Равно не попадешь впросак» (Вяземский о Давыдове); «Ты, Пушкин наш, кому дано, / Петь и героев и вино… Быть сердца лучшим знатоком / И лучшим гостем за бутылкой» (Боратынский о Пушкине); «Любезный Вяземский, поэт и камергер» (Пушкин о Вяземском); «Анакреон под дуломаном, / Поэт, рубака, весельчак» (Вяземский о Давыдове). Гибкость и подвижность характеристик, их близость к автохарактеристикам свидетельствуют об открытости субъективно переживаемого эмоционального мира для понимания, соучастия и разделения.

В попытке создать собственный (живописный или словесный) портрет также присутствует начало диалогического отношения к себе самому. Единое «я» человека расщепляется на «я» познающее и «я» познаваемое. Дистанцируясь от себя, личность в то же время обращается в глубь своего сознания, характера, души. Автопортреты позволяют выразить себя, создавая иллюзию отстранения от собственного «я» (см.: «Mon potrait» (1814) Пушкина, «Надпись на статую Флорентийского Меркурия» (1819/1820) Дельвига, «Надпись» (1825) Боратынского). По словам М.М. Бахтина, «объективируя себя, я получаю возможность подлинно диалогического отношения к себе самому» Бахтин М.М. Проблема текста в лингвистике, филологии и других гуманитарных науках // Литературно-критические статьи. - М., 1986. - С. 493.. «Я» для себя - это не то же самое, что «я» для другого. Понимание чужого сознания всегда субъективно, поскольку окрашено отношением лица понимающего и оценивающего.

Если точки зрения лица изображенного и лица изобразившего не совпадают, то два смысла портрета могут вступать в конфликтные отношения. Лик и облик не равнозначны друг другу: чем разительнее несоответствие между ними, тем более карикатурный абрис придается изображенной фигуре (см.: «Надпись к моему портрету» (1814/1817) Дельвига, «К портрету Дельвига» (1819) и «To Dawe, Esq^r» (1828) Пушкина).

Диалогическое начало присутствует в портрете человека как отражение противоречивости и богатства его натуры, сложности духовного мира. Диалогические отношения возникают и в том случае, когда предпринимается попытка взглянуть на себя со стороны, отчужденно. Важно осознать себя, чтобы утвердить свою индивидуальность и дать наиболее адекватное представление о себе как о личности. Здесь имеет место и стремление соответствовать в полной мере замыслу Создателя, и желание выделить в своем облике какие-то определенные черты, чтобы соответствовать ожиданиям окружающих. И в первом, и во втором случае лирический субъект корректирует свой внешний облик, прислушиваясь либо к голосу своего внутреннего «я», либо к голосу чужого воспринимающего его сознания. Портрет (живописный или словесный) может говорить за человека, выступать выразителем тех или иных его чувств.

§ 2. Имя в системе общения. Главное проявление человека - это его имя. «В имени и именем Я ставит впервые себя объективно перед самим собою, а следовательно - этою своей тончайшей плотью делается доступным окружающим. До имени человек не есть еще человек, ни для себя, ни для других, ни есть субъект отношения» Флоренский П.А. Имена. - М, 1998. - С.490. . В имени заключаются характерные признаки личности, находится ключ к пониманию ее сущности.

Определенные наименования, закрепленные в той или иной корпоративной среде, актуализировали синхронные связи - свой круг друзей или единомышленников. Придуманное имя являлось необходимым компонентом интеллектуальной литературной игры, средством выражения авторской оценки. Особенной изобретательностью в этом вопросе отличался Вяземский, остроты и каламбуры которого составляли органичную часть его творческого и жизненного обликов. Оригинальное наименование, как правило, рождается на пересечении противоположных смыслов, их оксюморонной несочетаемости: «Овидий-капуцин», «припудренный Оссиан» (шутливые наименования, придуманные Вяземским для Батюшкова и Жуковского).

Традиция является компонентом поэтической системы, создает поле для пересечения смыслов. Соотношение имени известного персонажа с оригинальным определением («Парни Николаевич», «Орфей Орфеевич», «маленький Овидий», «маленький Тибулл») либо разрушает традиционный вариант восприятия, либо подкрепляет его, усиливая то значение, которое уже содержалось, но в любом случае поэт выстраивает диалог с предшественником. Чужое становится выражением собственного смысла, происходит приближение к великим именам, своего рода их «одомашнивание».

Для литературных оппонентов выбирались имена, которые в домашней кружковой среде играли роль знаковых. Таким образом, реализовывался принцип зеркальности, удвоения видимостей, когда живой человек имел свой литературный аналог, репрезентирующий комические для сознания другого черты. поэт пушкинский лирический

Специфическое наименование призвано было разрушить самообман противников, пребывающих в заблуждении относительно своих качеств, обнаружить истинное положение вещей. Таковы имена, основанные на утрированном метонимическом переносе свойств литературного стиля на субъекта оценки и развенчивающие претензии на какую-либо ценность «творений» новых персонажей: Д.И. Хвостов - Свистов, А.А. Шаховской - Шутовской, П.И. Шаликов - Вздыхалов и т.д.

В диссертационной работе имя рассматривается как средство осуществления связи, диалога между собеседниками. Этот диалог может происходить как между субъектами, принадлежащими одной эпохе, так и разделенными временными границами. Имеет место «наследование» имен реальных исторических лиц (Овидий, Гораций) и литературных героев (Гамлет, Ахилл, Прометей).

В стихотворении Пушкина «Что в имени тебе моем?..» (1830) имя должно прозвучать, чтобы заявить о своем бытии в этом мире: «Но в день печали, в тишине, / Произнеси его тоскуя...». Мертвая форма имени, воплотившись в звуках голоса героини, обретает внутренний смысл и живую душу. «Имя - тончайшая плоть, посредством которой объявляется духовная сущность... Непроявленная духовная сущность - все и ничто, все о себе и ничто для мира. И без другого, без другой сущности ей нет повода выйти из себя и явить себя» Флоренский П.А. Имена. - М., 1998. - С.463..

Утверждение посредством имени своей индивидуальности и индивидуальности именуемого человека наблюдается и в стихотворении Боратынского «Своенравное прозванье» (1834). Оригинальное наименование, которое поэт придумал для своей возлюбленной, - своеобразный код, понятный только двоим. Имя способно противостоять безликой вечности, «закон уничтожения» не властен над ним. Слово-имя, являющееся началом всего сущего, венчает земной путь человека, но и находит свое место в вечности, не утерявшись в ее безднах.

§ 3. Предметы материальной культуры и вещи-символы в системе общения. Отношения между человеком и вещью могут быть причислены к диалогическому типу. С одной стороны, вещи свидетельствуют о человеке, их выбор обусловлен индивидуальными особенностями личности, с другой - сам человек нередко обращается к беседе с вещью, для него душевно близкой. Наконец, посредством иных вещей становится возможной беседа с другими людьми, связь с будущим.

Адресуясь к вещам, человек в действительности ведет внутренний диалог с самим собой, но в то же время вещи, воспринимаемые несколько отстраненно, приобретают как бы самостоятельное бытие. Вещь принимает образ «друга», «товарища», «брата». Традиционно для поэтов пушкинского круга обращение к халату, являющемуся символом частной жизни («Прощание с халатом» (1817) Вяземского, «Моя хижина» (1818) Дельвига, «К халату» (1823) Языкова). Предметы материальной культуры, лишенные духовного наполнения, способствуют овеществлению человека, тогда как существуют вещи, в которых духовный слой преобладает над их материальной субстанцией.

Дом - это один из важнейших концептов в творчестве поэтов первой трети XIX века (см., напр.: «Мои Пенаты» (1811/1812) Батюшкова, «К Батюшкову» (1812) Жуковского, «К подруге» (1815) Вяземского, «Городок» (1815) Пушкина, «Моя хижина» (1818) Дельвига, «К брату» (1820/1821) Языкова) В доме, за его плотно задернутыми шторами или запертой дверью, легче всего избежать нежелательного вторжения извне. Создание своей собственной вселенной, ослабление токов внешнего мира дает возможность более интенсивно переживать все ценности бытия сокровенного. В описании интерьеров поэты намеренно подчеркивают скромность убранства. Это - манифестация возвышения над чисто фактической реальностью, отказ от атрибутов достатка и изобилия. Недолговечность, хрупкость, старение как противовес идеальному миру, в котором нет ничего плотного, вязкого, телесного, где все безгранично, нетленно, не подвержено разрушению.

Обращение к беседе с вещами часто говорит о разладе человека с окружающим миром, в котором его порывы духа не находят ответного отклика, понимания. Лирический субъект стихотворения Боратынского «Бокал» (1835) уходит в «немотствующую пустыню», чтобы отвлечься от впечатлений «пошлой жизни». Приглашение к беседе с бокалом содержит мистический оттенок, так как делает лирического субъекта причастным высшей правде и красоте. Отданный во власть вдохновенного и проникновенного духовного созерцания, поэт слышит голоса таинственного мира, вещающие и об «откровеньях преисподней», и о «небесных мечтах».

В романтической лирике Пушкина предмет становится посредником, открывающим лирическому субъекту путь к общению с так называемым идеальным миром, миром мечты. В стихотворении «Фонтану Бахчисарайского дворца» (1824) таким предметом материальной культуры является фонтан любви - свидетель романтических встреч, хранитель тайн прошлого. Беспрестанно движущийся поток воды, журчащий на своем языке, понятном только поэтически настроенной душе, воспринимается «живым», не столько объектом, сколько другим субъектом стихотворения, от которого ждут ответов на волнующие вопросы.

Вещи могут выступать в качестве посредников при обращении к другим лицам. В стихотворении Веневитинова «К моему перстню» (1826 или 1827) и «Талисмане» (1827) Пушкина вещь является средством побочно-символического выражения душевной жизни лирических субъектов. Соприкасающиеся на уровне темы и композиции, на уровне содержания эти два произведения совершенно контрастны. Талисман Пушкина - символ неизменной ревнивой любви, перстень Веневитинова - сострадательной дружбы.

Вещи представляют собой своеобразных носителей лирического начала, преодолевая свой «вещный» уровень, они выступают как объектный образ человека, являясь составной частью его духовного мира.

Вторая глава - «Мир отношений «я» - «ты» - «мы»: притяжение и отчуждение. Поэты близкого круга образуют свое пространство, порождающее свои тексты, реагирующее на чужие, открытое для избранных лиц и вместе с тем противостоящее «чужакам». Диалог выполняет культуротворческую функцию, воссоздавая неповторимую ауру собрания единомышленников.

§ 1. Оппозиция «свои» - «чужие» в лирике первой трети XIX века. Демонстрация обоюдной привязанности - один из компонентов, составляющих идеологию «союза поэтов». Своеобразное «присвоение» близкого по духу поэта и его успехов всячески подчеркивается: «Счастливы мы, что имеем такое дарование в наше время, а мы, твои приятели, еще счастливее: это дарование наше, ты наш - ты любишь нас!» Батюшков К.Н. Сочинения: в 2 т. - М., 1989. - Т. 2. - С. 317. (письмо Батюшкова Жуковскому от 29 декабря 1814 г.). «Я горжусь вашими успехами, они мои; это моя собственность, я был бы счастлив вашим счастием» Там же. - С. 321. (письмо Батюшкова Вяземскому в феврале 1815 г.).

Деятельность в маленьком, но своем кругу привлекательнее той, что имеет широкий адрес творчества и не лишена прагматических целей. Клишированный язык, регулирующий взаимоотношения в социуме, в приватной коммуникативной ситуации неприемлем. Поэты настаивают на менее церемонном тоне общения, что свидетельствует о возврате к естественному поведению, отличающемуся теплотой и открытостью.

Однако повышенная сосредоточенность друг на друге постулировала в то же время принципиальную замкнутость «союза поэтов», его отъединенность от окружающего чуждого мира, что в свою очередь моделировало различные типы поведения по отношению к «иноверцам». Если, например, Жуковский и Батюшков призывали к горделивому молчанию в ответ на неодобрительные отзывы литературных оппонентов, то другие (Вяземский, в какой-то мере Пушкин) были готовы к открытой литературной полемике.

Несмотря на всячески подчеркиваемый герметизм, тесная сплоченность круга проявлялась, главным образом, именно в литературной борьбе. Внутри «союза поэтов» полного единодушия не было, да в принципе и не могло быть, поскольку мышление в унисон всегда тривиально, диалог всеобщего согласия являет собой общение не в большей степени, чем «диалог глухих». Так, например, литературное «сектантство», отличающее Вяземского, было глубоко чуждо Батюшкову, который смысл объединения духовно близких людей не ограничивал рамками творческой деятельности: «Каждого Арзамасца порознь люблю, но все они вкупе, как и все общества, бредят, корячатся и вредят!» Батюшков К.Н. Сочинения: в 2 т. - М., 1989. - Т. 2. - С. 419..

Любое общество диктует человеку определенный склад поведения, под который так или иначе он вынужден подделываться, чтобы не быть отторгнутым этим обществом. Законы «союза поэтов» менее стеснительны, но они есть, а повышенная интравертность иной раз отзывается некоторой агрессивностью к той действительности, которая не входит в поле индивидуального сознания.

Устойчивость круга обеспечивается не столько внутренними связями между его участниками, сколько отсутствием каких бы то ни было связей с другими, «чужими», даже взаимным отторжением: «Мы все разбросаны, и как жиды держимся только одною внутреннею верою, темными преданиями и каким-то чужестранством, чужеязычием в толпе, которая нас только что терпит; впрочем, вероятно, от того, что мы ее терпеть не можем» Там же. - С. 144., - писал Вяземский.

Дистанцирование от людей иной поэтической веры, иного стиля жизни инициировало появление лирических произведений, содержащих декларацию собственной жизненной и творческой позиции. Стихотворений подобного рода весьма много у Вяземского, прекрасного полемиста, остроумного и едкого. Безлико-массовый адрес его отповедей - «К журнальным близнецам» (1824), «Крохоборам» (1824/1825), «К ним» (1828/1829), «К журнальным благоприятелям» (1830) - недвусмысленно указывает на характер отношения автора к объекту изображения. Диалог, иной раз спровоцированный решением, казалось бы, чисто лингвистических вопросов, нередко перемещается в область этическую.

Если в любой официально организованной структуре наблюдается строгое иерархическое распределение ролей, то в пушкинском круге поэтов место главы не закреплено за одним человеком. Например, Давыдов пишет Языкову 23 апреля 1833 г.: «Вы мой единственный Тиртей или, по-солдатски, вы мой нравственный отец и командир; один стих ваш - и я в огне боев, весел и безотчетно» Давыдов Д.В. Сочинения: в 3 т. - СПб., 1895. - Т.3. - С. 183.. Однако в другом письме, от 4 апреля 1834 г., Давыдов назначает на эту роль уже Пушкина: «Совестно мне посылать тебе мои пустые сердечные бредни, но, если прикажешь, я исполню волю моего парнасского отца и командира. Надо только, чтобы повеление писано было нецеремонно, и слово «вы» заменилось бы словом «ты», тогда я на все готов» Там же. - С. 193.. В письме от 14 июня 1836 г. «парнасским отцом и командиром» Давыдов вновь называет Языкова Давыдов Д.В. Сочинения: в 3 т. - СПб., 1895. - Т.3. - С. 224. . В конце концов, Пушкин в послании «Д.В. Давыдову» (1836) переадресовывает эту характеристику самому поэту-гусару.

Отказ от притязаний на власть социальную в официально структурированном обществе компенсировался наделением власти символической в дружеском кругу, что воспринималось как нечто более ценное, поскольку затрагивало области священные, а не низменные. Свободное перемещение подобных характеристик указывает на отсутствие по-настоящему четко закрепленных поведенческих ролей внутри близкого круга, где один для другого в той или иной ситуации был и слугой, и господином.

§ 2. «Роскошествуй, веселая толпа…»: пиры в индивидуальных поэтических контекстах. Одним из возможных путей в анализе поэтических стилей может быть выделение опорных понятий, воплощенных в определенных словах, так называемых эквивалентах поэтического мира каждого из авторов. Предпочитаемые (или же свойственные в наибольшей степени) состояния автора диктуют подбор определенной лексики, концентрирующей в себе его характерные, индивидуальные устремления. В данном случае выделено общее для поэтов понятие «пира», составившего мотивное ядро русского послания 1810-х годов.

Рамки дружеского симпосиона постоянно расширяются и обновляются, внося живую струю в течение беседы. Когда поэты соединяются вместе на дружеском пире, то исчезает оппозиция мира внутреннего и мира объективного. Почувствовать себя своим в мире «не-я» можно, только находя в нем частицу собственного, не чужого мира. Н.А. Бердяев писал: «Я, постигая мир «не-я», приобщался к нему, лишь открывая его как внутреннюю составную часть моего мира «я». Бердяев Н.А. Философия свободного духа. - М., 1994. - С. 292. Поэтому «своими» можно назвать не всякие пиры.

Чем многочисленнее круг друзей, тем больше у него прав на существование, тем активнее он может повлиять на жизнь. Сплетение воедино энергетик близких по духу людей создает атмосферу особого мира, в котором ощущают себя комфортно все те, кто в состоянии участвовать в общем сопереживании радости и горя. Утраты, напротив, подтачивают основу этого круга, размыкают его вовне, подвергая его опасности растворения, поглощения внешним миром.

Уже с середины 20-х гг. образ пира возникает в поэзии ретроспективно, проникнут нотами ностальгии по утраченной радости (см., напр., «19 октября» (1825) Пушкина). Позднее «сладкий пир свиданья» преобразуется в другие формы застолий: тризну, поминальное оплакивание друзей, чьи голоса умолкли на «братской перекличке» (см.: «Была пора: наш праздник молодой…» (1836) Пушкина), горькое упоение за «бокалом уединенья» («Бокал» (1834) Боратынского, «Вакхическая песня» (1836) Теплякова).

Пир - это встреча идей ответствующих и вопрошающих, идей, которые становятся во взаимодействии, творятся в новых контекстах, преображаются в новых словах. Этой положительно окрашенной ориентации противостоит направленность на самозамкнутое, отвергающее разноречие поиска утверждение последней истины.

Третья глава - «Телеология общения». В принципе цель лирического произведения состоит в удовлетворении потребности индивидуума высказать себя другому. Говорящий стремится вызвать определенную реакцию своего слушателя и в соответствии с этим строит свою речь. Телеология высказывания во многом зависит от того, кому оно предназначено, и от того, кто натолкнул поэта на ту или иную мысль, развернутую впоследствии в текст. Сам факт создания любого произведения отмечен предназначенностью его какому-либо реципиенту, который структурно и содержательно проявляет себя в нем, координируя процесс текстопорождения.

§ 1. Спор. Стиль поведения поэтов первой трети XIX века опровергает тезис «о вкусах не спорят». Как раз самые ожесточенные битвы разыгрываются в такой исключительно субъективной плоскости, как вкус. В обстановке реформирования русского поэтического языка, необходимости найти «общую почву» с единомышленниками и отмежеваться от литературных противников спор являл собой очень удобную форму воплощения творческих и жизненных принципов, позволяющую шлифовать приводимые доводы, проверить истину какой-либо мысли, отыскать сильные и слабые стороны в ее доказательствах. Главный тезис спора, с которым соглашаются или не соглашаются, частично является тем зерном, которое инициирует рождение новых текстов-ответвлений, их развитие в новых направлениях.

Практически невозможно представить спор в чистом виде, когда достоверность или недостоверность начального тезиса выясняется, минуя все частности и не смещаясь в сторону риторических жанров, цель которых состоит прежде всего в том, чтобы оказать определенное эмоциональное воздействие на собеседника, а не установить истину. Спор может представлять собой и абстрактно-философское рассуждение, и гневную инвективу, и дружеское увещевание, и литературно-критические разборы.

Поскольку наиболее трепещущие вопросы начала века требовали эмоциональной и интеллектуальной вовлеченности слушателей, спор происходил не в риторическом вакууме, был явно рассчитан на публику. Присутствие «другого», безусловно, меняло характер речи и поведения адресата. Причем, концепция адресата не исчерпывалась частным лицом, указанным в посвящении, имела в виду более широкий адрес творчества. С этой точки зрения, спор напоминал дебаты в суде перед лицом присяжных заседателей. Правда, за каждой из дискутирующих сторон четко не было закреплено амплуа защитника или обвинителя, роли могли меняться в зависимости от ситуации, но цель оставалась одна: дискредитировать перед лицом слушающей публики доводы противника и наиболее убедительно высказать свое мнение.

Проблема платы художника за талант - одна из ключевых в стихотворных дискуссиях начала века. Пожалуй, только Жуковский, глубоко убежденный в духовной природе не только конкретных жанров (молитвы, например), но и поэзии в целом, не допускал мысли, что обладатели дара, данного свыше, могут быть несчастны.

В письмах и лирических произведениях поэты часто противопоставляют успехи на творческом поприще счастью. Не случайно Батюшков в письмах часто цитирует строку из стихотворения Вяземского, вошедшую в анналы поэзии: «Успехов просит ум, а сердце счастья просит». Эта поверхностная оппозиция ведет к более глубинной и получает яркое воплощение в строках из письма Батюшкова: «Поэзия…делает любимцев своих несчастными счастливцами. И ты часто наслаждаешься, потому что ты пишешь, и ты смотришь на мир с отвращением, потому что ты пишешь» Батюшков К.Н. Сочинения: в 2 т. - М., 1989. - Т. 2. - С. 181..

В свете «волшебного фонаря» поэзии жизнь видится прекрасной, но, с другой стороны, влечение к миру фантазии, сотворение новой реальности в поэтическом слове ведет к тому, что человек начинает тяготиться миром эмпирическим, грубым и вещественным. Обольщение души видениями и грезами, украшающими действительность, рассеивается при соприкосновении с реальностью внешнего мира. Вторжение жизни легко может разрушить эфемерную субстанцию вдохновения. Отсюда и горький вывод Боратынского: «Любовь Камен с враждой Фортуны - / Одно». Любовь камен - это неизреченный уход от жизни, творение словом нового мира, что неизбежно влечет за собой противодействие мира имманентного и трансцендентного. Дар требует искупления (Батюшков: «Нам Музы дорого таланты продают»). Человек с тонкой чувствительной душой болезненнее переживает несовершенства мира, нежели «земли бесчувственный жилец», которому недоступны высокие наслаждения, но он и не страдает от их отсутствия.

Другой популярный в литературных спорах тезис, не поддающийся однозначной верификации, - является ли поэт лжецом - выдерживает проверку на истинность в стихотворении Жуковского «Давно унизился поэзии кредит!» (1808), «Ответе Тургеневу» (1812) Батюшкова.

Вопрос о том, принадлежит ли истина поэту, достаточно сложен. Смысловое содержание и ценностное содержание этого понятия могут быть различными для разных воспринимающих сознаний. Жуковский уверяет в том, что нерассудительность поэта, упоенного воображаемыми красотами, не может быть признана синонимом лживости. Вынося столь категоричные оценки, прагматичному читателю необходимо учитывать модальность поэтического высказывания, интенции автора, не принимать желаемое и должное за существующее въяве. Критерий истинности не одинаков для сознания обывателя и поэта.

Многие послания начинаются с выражения согласия с собеседником: «Ты прав, любезный Пушкин мой» (Вяземский, «Ответ на послание Василию Львовичу Пушкину», 1814); «Ты прав! Поэт не лжец, / Красавиц воспевая…» (Батюшков, «Ответ Тургеневу», 1812); «Он прав, наш Вяземский! Я думал, что он льстец…» (Жуковский, «С того света», 1819); «Ты прав, мой друг - напрасно я презрел…» (Пушкин, «В.Ф. Раевскому», 1822). Но, даже соглашаясь в общих чертах, потом нередко находят контраргумент. Естественно, уступчивость наиболее очевидно проявляется в диалоге с дружественно настроенным адресатом.

Начальная реплика «ты прав» работает как формообразующий элемент, с одной стороны, с другой - задает вектор развития мысли, показывает, что, вероятнее всего, перед нами - вариация на тему спора, имеющего уже свою предысторию. Это - прямое указание на то, что перед нами именно диалог, где наличествуют две точки зрения, а насколько они совпадают или не совпадают, выясняется из дальнейшего контекста.

Цель литературных споров, перерастающих в обвинение, - отнюдь не убеждение противника в своей правоте. В принципе, это невозможно: сколь ни удачны аргументы, оппонент в глубине души останется при своем мнении. Собеседники противных сторон заинтересованы не в выяснении истины, а в попытке дискредитации соперника, поэтому нередко спор опускается вплоть до своего нижнего предела, преобразуясь в перебранку, ссору. Это - спор, затеянный ради собственной победы, поэтому одна из главных его коммуникативных задач состоит в попытке построить аргументацию таким образом, чтобы обнаружить слабость противника и привести его к поражению при помощи ловких приемов.

Владение умственной фехтовкой, умение наносить и отражать удары пригождались поэтам в борьбе с оппонентами. В основном поэты избегали вступать в открытую полемику со своими журнальными недоброжелателями. Выход своим эмоциям и чувствам они давали в посланиях, обращенных к друзьям-поэтам. Своеобразным исключением в этом отношении был, пожалуй, только Вяземский.

Когда выясняются личные взаимоотношения, то поэтами часто подчеркивается невежественность оппонентов. Бесполезно вступать в спор, когда суть его не будет понята противником. Чтобы вести спор, нужен подходящий реципиент. Поскольку те или иные умственные или нравственные комбинации отсутствуют в потенциальных спорщиках, то доказать им верность своих суждений просто невозможно: эти понятия недоступны ни их сознанию, ни их мирочувствованию. Чем важнее вопрос, тем более он требует знаний и способности к сложным размышлениям и выводам: «Взвесить труд ума лишь может ум высокий» (Вяземский). Поэтому нужно высказывать те доводы, которые по плечу собеседнику.

Разъяснение своей позиции в искусстве и размышления о природе сатирической поэзии содержатся в послании Боратынского «Гнедичу» (1827), написанном в стилистике дидактической поэзии и вызвавшем неоднозначную реакцию у современников. В стихотворении Боратынского поставлен вопрос о том, должна ли поэзия выполнять этические функции, содействуя исправлению нравов, или же ее назначение затрагивает иные сферы.

Два отклика возможны для поэта, пытающегося воздействовать силой убеждения на сознание слушателей: либо неприятие, которое, как правило, вызывает любое слово, произнесенное с «кафедры» без должных на то полномочий, либо полное игнорирование, безразличие. Так или иначе удельный вес слова сатирика уменьшается. Поскольку свод нравственных правил уже существует в мире, то украшенная истина не окажет большего воздействия, чем слово Божье.

Несмотря на то, что споры об искусстве часто причисляют к вкусовым, они нередко выходят за рамки эстетики, затрагивают вопросы нравственного миропорядка и фактически преобразуются в дискуссии о том, как вести себя с литературными противниками. Эти вопросы решаются не теоретически, а практически, сам факт существования поэтической формы спора об этом свидетельствует. Спровоцированный реальной житейской ситуацией, спор получает развитие в области эстетической, в которой постулируются важнейшие жизненные принципы и правила поведения. Спор-обвинение не ведет к выяснению истины, поскольку спорящий уже считает себя ее обладателем, поэтому «кто разбирает - прав, кто спорит - виноват».