Анализ поэтики текстов и композиций рок-коллективов

Когда закружатся лунные карлики ночи, почуявши падаль… Вот так и наступает несуществующий рай...

Только стены вечной пещеры сохранят злую тайну светил, Как трактаты о черном, о белом и режуще алом,

Разрушая пространство иллюзий, раздвигая границы могил, Я останусь один на один с безразличием карнавала...

«Дао» («25 Джоннов Леннонов», 1999 г.) Одноногий завидовал змею.

Змей завидовал ветру. Ветер завидовал глазу.

А глаз завидовал сердцу. А в среду было прохладно И сердце вбивало в тело Серебряным молоточком Заржавленные предметы.

Вот так наступает вечность Сквозь глаз зеленую ряску. Наверно, хозяин неба Забыл про цвета другие.

И в комнате будут ярко Светиться неона лампы. Возможно, я буду первым, Кто им перережет горло.

И вырвет из тела сердце Пластмассовыми щипцами, Чтоб в будущем бесконечном Не ощущать желаний.

- "Ты пьешь безразличный воздух,

Глотая стрекоз соцветья,

Ты смотришь сквозь ржавый космос, Что видишь ты там, ответь мне?"

Там старый щербатый Брама Строгает полено страсти, Струится толченый мрамор Из его ненасытной пасти.

Ему безразлична совесть И мысли его угрюмы.

Не дай-то нам бог дождаться Конца его мрачной думы...

«Доктор Менгеле» («БОМЖ-1», 1987 г.) (по фонограмме) Я не знаю, где же здесь пластика,

Если люди падают ниц, И некто в белом халате,

На котором чернеет свастика, Уже заполняет свой шприц, Уже заполняет свой шприц.

Каждый день преступные опыты, Под белой маской не видно лица, Ординарная внешность робота Леденит людские сердца.

Это - доктор Менгеле. Это - доктор Менгеле.

Эксперименты над сознанием Изощреннее раз за разом,

Это неизвестное ранее Преступление против разума. Эксперименты доктора Менгеле, Эксперименты доктора Менгеле.

И на телеэкране, и в дешевом кино,

И в газетах, и всюду - пропаганда лжи, Это значит, что всем все-равно

То, что доктор Менгеле жив.

Это - доктор Менгеле.

Это - доктор Менгеле.

Говорят, что пора успокоиться, И об истории - только шепотом Это значит, кто-то готовится Продолжать преступные опыты. Новый доктор Менгеле.

Мы пациенты доктора Менгеле. Мы пациенты доктора Менгеле. Мы пациенты доктора Менгеле. Мы все пациенты Доктора...

«Дом, который построил Фрейд» («БОМЖ-1», 1987 г.) (по фонограмме) В сыром подвале, грязном и темном,

Живут ублюдки, мерзкие твари: Черная крыса с эмблемой SS, Серая крыса с надписью «Sex»,

И белая крыса с кровавою мордой, И белая крыса с кровавою мордой, И белая крыса с кровавою мордой - Вот дом, который построил Фрейд,

Вот дом, который построил Фрейд. В комнатах мебель ажурной формы, Предметы домашнего обихода, Следы на обоях различного рода, Ковры заглушают шаги в коридоре - Вот дом, который построил Фрейд,

Вот дом, который построил Фрейд. Женщина с телом нейтронной бомбы Живет в тех комнатах вместе с сыном - Ублюдком со свастикой в голове, Свастика крутится, как шестеренка, Побуждая к движеньям, и это - ужасно! Вот дом, который построил Фрейд,

Вот дом, который построил Фрейд. Выше стропила, плотники,

Больше света на чердаке, Выше стропила, плотники,

В доме, который построил Фрейд, В доме, который построил Фрейд.

«Смерти нет» («Смертное», 1992 г.) (по фонограмме)

Надежда помнит поименно всех сердец тревожный ряд. До тех загадочных времен, когда весь мир вернет назад Струны натянутой закон, что зазвенит из-под небес,

И рухнет золоченый трон, под недоступною страной волшебный мест. И голубые небеса наполнит вдруг тяжелый вой,

И в ослепительных сердцах взойдет испуг - что ты живой, И белый воин на коне начнет трубить в победный рог,

Изыдет солнце в тишине, и темень грянет на порог и удивит … Магнитофон поет во сне, и тонкий голос до небес -

Спаси Христос… Мы на войне…,

И здесь идет тотальный бой - всех против всех. И смерти нет. Голубые небеса поют в ответ -

Смерти нет! В ослепительных сердцах поют живые небеса Смерти нет, смерти нет!

И будет сниться долгий сон тем, кто был должен, но не стал.

И грозный миг, и грязный трон, взойдут на должный пьедестал. И под железною рукой всех, кто был в силах, но не смог, Найдут бессмысленный покой и беспокойный ветерок, Лишившись ног.

И поименная метель, пройдет с востока на восток, И жалость будет мукой тем, кто очутился одинок.

И будет жаждой зависть к тем, кто был на белом в корабле, Что, как пылающий клинок, плывет безбрежно по земле.

К иным жесток.

Магнитофон поет во сне, и тонкий голос до небес - Спаси Христос… Мы на войне…,

И здесь идет тотальный бой - всех против всех. И смерти нет. Голубые небеса поют в ответ -

Смерти нет! И в ослепительных сердцах поют живые небеса Смерти нет, смерти нет!

«Моцарт» («Памяти Дика», 1997 г.)

Умерший Моцарт в глинтвейне топит могильные будни, Он больше не пишет вальсов, он сочиняет прозу.

Микроскопическим мозгом сыты, как пловом, люди Похотью разлетелись в утреннем небе стрекозы.

Мертвого Моцарта в будни слушает фрау Браун,

А за окном пасутся стада безразличных верблюдов. Сны гнилозубых пророков в мареве газовых саун, Как предсказанья гадалок, лягут в мешки урюка.

А смерть - это старый немецкий скрипач - Плачь по нему, моя милая, плачь!

Умерший Моцарт глинтвейном свое поправляет здоровье, Он по-арабски не знает и по-персидски тоже.

До белизны алюминий раскалят в придорожной столовой, Чтобы у всех голодных в трубку свернулись рожи.

Ведь мертвого Моцарта матом клянет заплутавший прохожий, Овальный асфальт смеется, и хмель раздвигает череп.

Скучные рамки буден треугольники нервов корёжат, Умерший Моцарт спекся - ему больше никто не поверит!

А смерть - это старый немецкий скрипач - Плачь по нему, моя милая, плачь!

«Никто» («Памяти Дика», 1997 г.)

По мокрому снегу ослицы бредут не спеша, На спинах везут холодное белое солнце.

И им наплевать, что опять наступила зима,

Их карлики кормят костями, а карлиц не любят японцы.

Никто тебя не найдет в этом снегу, Никто меня не найдет в этом снегу,

Наш покой будут хранить снежные барсы, Когда уже некуда ехать.

На небе меня поджидает Прокруст с топором,

Он умело обрубит ноги и отдаст их плешивым мухам, Он любитель играть парами, посылая их вниз дождем, Но дождь по пути превращается в снег.

Никто тебя не найдет в этом снегу, Никто меня не найдет в этом снегу,

Наш покой будут хранить снежные барсы, Когда уже некуда ехать.

И перед нами с икон потечет свинец,

И ангелы будут плакать словами угрюмых песен, Могильщик пьян и беспечен, его цели пришел конец, Душа его вышла из тела, его череп для музыки тесен.

Никто тебя не найдет в этом снегу, Никто меня не найдет в этом снегу,

Наш покой будут хранить снежные барсы, Когда уже некуда ехать.

И сон в тебя войдет звеня, Стальными топорами доброй смерти, Сыграет боль в бильярд с тобой,

А на улицах будет грустно, А на улицах дует ветер, Пусто, пусто, пусто,

На всем белом свете.

По мокрому снегу ослицы бредут не спеша, На спинах везут холодное белое солнце,

И им наплевать, что опять наступила зима,

Их карлики кормят костями, а карлиц не любят японцы.

«No future» («Разбойное нападение на необитаемый остров», 1989 г.) Живем на улице рекламных плакатов,

Мы идем непохожие на эти плакаты. Мы скорее похожи на снег, он с нами -

Ведь мы также хладны и нас топчут ногами.

Мы, конечно, могли бы встать в полный-полный рост - Но даже тогда нам не дотянуть до звезд.

Только это вообще-то не настолько важно, ведь Будущего нет!

«Афганский синдром» («Конфронтация в Москве», 1988 г.) (по фонограмме) Ползти по песку, пробираться ползком,

Любить, ту которая ждёт.

Просыпаться во сне от потливого страха, Вспоминая в темноте только смерть,

И не рассказывать никому Непонятных мыслей и слов,

Hелояльных снов

И лелеять под матрасом портрет жены, Компенсируя отсутствие моральных основ.

Aфганский синдром!

Стрелять, метать, терять друзей, Стрелять, убивать нерождённых детей, Посылать на смерть батальоны солдат, Посылать на смерть, потом страдать.

Писать стихи о весне, Вспоминая о тех, кто ещё вчера Был убит на этой войне,

Был убит на этой непонятной войне. Синдром!

Афганский синдром!

Что значит проиграть войну, Это значит стыдиться наград.

Это значит вернуться в родную страну, Где тебя сторонятся точно ты конокрад. Что значит проиграть войну,

Это значит научиться стрелять.

Это значит вернуться и жить как пружина, Привыкнув легко убивать.

Афганский синдром!

«Война» («Война», 1989 г.) Мир или война?

Мир или война? Мир или война? Мир или война?

Война!

Бог или Смерть? Бог или Смерть? Бог или Смерть? Бог или Смерть?

Смерть!

Любовь или страх? Любовь или страх? Любовь или страх? Любовь или страх?

Страх!

Свобода или плеть? Свобода или плеть? Свобода или плеть? Свобода или плеть?

Плеть!

«Война» («Смертное», 1992 г.)

Как над бедною землей полыхал тревожный дым: Отпевал лиловый вой тех, кто умер молодым.

Да молчал зеленый лес безутешною листвой, Да прибуду до небес невеселый, но живой.

Снайперски точно нас делит рассвет, Да готов приговор, да прощения нет, Да беснуются вербы и чернеет весна - Это мир исполняет свой долг -

Он зовется Война! Белый огонь:

Песня, угодная небу - пусть будет война!

Поколение любви в невеселых бубенцах: Плыл кораблик по крови в ожидании конца. Да на белых островах скорби подлое лицо - Оставлял на время прах мертвецов.

Снайперски точно нас делит рассвет, Да готов приговор, да прощения нет, Да беснуются вербы и чернеет весна -

Это мир исполняет свой долг - он зовется Война! Белый огонь:

Песня, угодная небу - пусть будет война!

Если угодно веселому небу - пусть будет война!

«Война» («Зигфрид», 1991 г.)

Как хорошо, что весна не пришла,

И слово «смерть» - это просто легкий испуг, Воздух режущий звук.

Нам нужна лишь Она...

Реальность мира - крепкий чай по утрам,

Но нет любви, чтобы расплавить морозную ночь, Тебе уже не помочь.

И мне нужна лишь Война.

На миллионы километров тайга, Волей Одина смысл обретают слова, Тебе не нужно тепла,

Меня спасет лишь Война.

Зеленым ромбом вспорет небо луна,

Ворвется ласковой силой в мою нескончаемость сна, Так бесконечна зима.

Мне остается Война.

Мечта свободна - полюби мою смерть,

Ведь, кто вернется Оттуда, тому уже не умереть, Он будет в свите со мной,

Как воплощение Зла...

Без бренных мыслей и сна... Нас развлечет лишь Война!

«В ожидании войны» («Кооператив Ништяк имени Арокса и Штера» («Кооператив Ништяк имени Алистера Кроули»), 1984 г.) (по фонограмме)

Какое счастливое время, Уставшие лица недели. Все убираются к чёрту, я остаюсь в Тюмени. Скоро земля треснет - Наступи конец света.

Возможно, что это последнее В моей жизни лето…

В ожидании войны…

Они говорят, что укрыться Смогу я в своём туалете.

Говорят, что нет лучше системы, Чем та, что в крылатой ракете.

Но об этом мне петь запрещают, Им надёжней, когда я молчу,

Но поверьте, что есть система, То, отнюдь, не в конце света…

И не в ожидании войны…

Радиация мозга крепчает, Концентрация страха растёт… Государства друг друга пугают, Кто скорее на кнопку нажмёт.

Вот, из-за настоящих гадов Раскалилась общения нить, А пошли они все к чёрту - Я желаю жить!

Без ожидания войны!

«Оптимизм» («Оптимизм», 1985 г.)

Ты умеешь плакать - ты скоро умрёшь, Кто-то пишет на стенах - он скоро умрёт, У неё есть глаза - она скоро умрёт, Скоро станет легко - мы скоро умрём...

Кто-то пишет на стенах - он скоро умрёт, Пахнет летним дождём - кто-то только что умер, У них есть, что сказать - они скоро умрут,

Кто-то тихо смеётся - я скоро умру...

Я решил сказать слово - я скоро умру, Я решил спеть песню - я скоро умру,

Тот, кто смотрит на солнце, почти, что уж мёртв, Тот, кто смотрит мне вслед - он скоро умрёт.

«Самоотвод» / «Про окурок и курок» («Боевой стимул», 1988 г.)

Маяковский видел сон,

В смутном поле зреет рис, В хищной чаще зреет зверь. Тише едешь -- ярче спишь,

Под нейтральным знаком, Под нейтральным небом

Самоотвод…

Маяковский видел сон, Шаг за шагом наутёк, Кто разбудит на заре, Кто поймает, кто поймёт.

Под нейтральным снегом, Под нейтральным страхом

Самоотвод…

Маяковский жал курок, Жёг окурок, лил струю, Покатилось колесо, Вот и собран урожай,

Под нейтральным флагом, Под нейтральным небом,

Самоотвод….

«Непрерывный суицид» («Инструкция по выживанию», 1990 г.) С каждым днём всё дальше, чья-то боль всё лучше.

Новый мир всё старше, каждый бой всё круче, С миру по идее, мёртвому землицы,

Молоту христову не остановиться.

А у малиновой девочки взгляд, Откровенней, чем сталь клинка. Непрерывный суицид для меня.

От прямого хука онемеют яйца, Животы худеют, животы боятся. Из зловещих окон холодеют лица, Животы жиреют от живой водицы.

Из холодных окон прыгают наружу

Раненые звери с добрыми глазами, Детвора смеётся, в детских лицах ужас, До смерти смеётся, но не умирает.

«Диоген» («Ай-Дум-Ер-Кер-Ком-Мер-Кер», 2002 г.) Диогену было грустно -

Он пил оливковое масло, На душе становилось Тепло и прекрасно.

Проплывали галеры, Приходили гетеры. Диоген был фашист -

Не признавал полумеры!

Его тень ютится в бочке В грязном гетто Парижа

Видишь пьяных французов? Только я их не вижу.

Предо мной лишь цыгане, Татары да турки,

Да моя нищета -

Все вьются в вихре мазурки.

Прилетай, Диоген,

В своей бочке ужасной Забирай мою Родину, Пьянствуй и властвуй!

Рви и злись в пух и прах Мировые химеры!

Диоген был фашист -

Он не привык к полумерам!

«На север!» («Ай-Дум-Ер-Кер-Ком-Мер-Кер», 2002 г.)

Грустную думал думу Друг шамаханцев Гитлер. Портреты не получались,

Да и краски не по карману.

Враги сапоги стянули, Прожгли папироской свитер. Если смотреть в эту дырку, То можно увидеть Браму.

Сидит он и курит трубку, Вдыхая дым Сингапура. Его шамаханская ряха, Как шмат вареного сала.

И Гитлер харкнул в дырку пулей, И Брама упал со стула

И, притворившись мертвым, Проявился в мусарне вокзала.

У Гитлера мерзнут ноги, Да и вообще неуютно.

Сквозь дырку свитера свищет Армстронгом нордический ветер.

Погрызть бы соленых кораллов, Как только наступит утро.

Не смейся, проклятый крендель, Бессмысленно жить на свете.

На Север, солдаты рейха! Там в реках вонючие рыбы, Там грустные аборигены Живут в ледяных избушках.

Забудьте о фатерланде! Истощились оккультные силы. Не пенится больше пиво

В ритуальных высоких кружках.

Забыли о нас гетеры,

И лавочники оборзели, Истошно вопят цыгане, Сквозь рыжие зубья бесьи.

Ужасные плотские страсти Проплывают грибами по телу

Как жить нам дальше, скажи нам,

Научи, бесноватый кудесник! На Север, солдаты Рейха!

«Rock Around the clock» («Ай-Дум-Ер-Кер-Ком-Мер-Кер», 2002 г.) Какие странные люди сверлят дыры в стене -

Они хотят любым путем проникнуть в душу ко мне, Но в небо гроб улетает - я их опять обманул,

Их изнутри грызет страх, они кричат: караул!

И караул приходит в полночь, топорами дверь круша, В их головах млеет спирт, во рту горчит анаша...

Они хотят найти книги о смысле вещей -

Но у меня их больше нет, я их сменял на горсть рублей!

Снегопа курит в подъезде вонючий табак,

Он не участвует в игре, зимой он как вареный рак. Его любимая рыщет с дубиной впотьмах...

Снег завалил наши крыши - и мы опять на бобах!

Придёт Луис Корвалан, он принесет мне коньяк. И с коньяком потеплеет мой уютный барак.

Я покажу ему жизнь, кастетом зубы дробя, Ведь ничего святого нету в душе у меня!

Мне не прийти в понедельник, я в субботе застрял, Без меня по утрам грустит Казанский вокзал,

Меня приходят встречать и уходят во тьму Словно я сквозь Агрыз уехал на Колыму.

Параноик Билл Хейли нарезает круги,

Мне не нужны его часы - мы с Биллом Хейли враги. Мне не нужны его деньги, не нужна его страна, Пускай он долбит свой рок, пока не съедет с ума!

«Облом / Студенческая» («Подземка. На прикупе», 1984 г.) Надо проснуться и потянуться,

надо умыться, надо побриться,

и будильник плюнул в меня новым днем

- но вставать такой облом!

Надо пить чай и потом одеваться, выйти на улицу, по грязи таскаться...

Жизнь есть сон, как писал Кальдерон. Жизнь есть сон, как писал Кальдерон. Жизнь есть сон, как писал Кальдерон - И вставать - такой облом!

Надо пролезть как-то в троллейбус, а если облом, надо рубль на тачку, надо потом тащиться по лестницам, но подыматься такой облом!

Надо на задней парте дремать,

на переменах руки всем жать и с кем-то болтать...

И на обед к кому-то падать на хвост, и у кого-то стрельнуть папирос

и по пути заскочить в гастроном, но подниматься такой облом!

Надо ходить, говорить и смеяться,

дышать и курить, водку пить и сношаться, что-то решать и что-то искать,

надо потом опять идти спать...

«Гретхен» («10 лет беспробудного пьянства», 1995 г.) Гретхен во сне, в котором горит хрусталь.

И солнечный луч блуждает по граням кристалла, И в комнате много цветов, уже ничего не жаль.

Что может быть проще? - есть, что начать сначала.

Гретхен во сне, в котором она не спит.

И бежит босиком по огромному мокрому лугу. И солнце только встает, как много еще впереди.

И кто-то так нежно целует ее неподвижную руку.

Гретхен во сне, ее осторожно несут

Какие-то добрые люди холодного лунного света,

В глазах вспыхнет яшма, в душе зазвучит изумруд. А в городе полночь. А на планете лето.

Она видит сон, про город, которого нет, Там легкие эльфы ласкают ей нежную кожу.

И Мерлин так добр к ней, а Мерлину тысячи лет.

Его прикосновенья нежны, словно легкий весенний дождик.

Она видит сон, а за замерзшим стеклом, Бесцветные стены ослепли от серого снега.

И слезы мне режут лицо разбитой души стеклом, И эхо похоже на крик.

«Метафизика уходит» («Нагромождение банальностей», 2006 г.) Черный призрак нибелунга, белый призрак волколака,

Алый призрак Пифагора. Мало ли теней у мрака...

Спят дома, во сне качаясь, спит замшелый бог растений, Бородатый сон гуляет по рубиновой вселенной.

Спят бомжи во мгле приюта, снится им бутылка виски, Устаканились в перинах одинокие нацистки.

В полудреме видит цифры алхимический Дмитрий В замкнутой системе мозга кружат чая мегалитры. Грезят пеплом пилигримы, пережевывая хаос

Скрипнул желтыми когтями из могилы лютый Штраус Чей-то богомерзкий призрак потускнел в тиши подземки, Папа Римский тьмой зашторил фиолетовые зенки.

Спит, что может спать. Мерцают мглы старинные предметы. Изменяется пространство, в беспросветный сон одето.

Мрачный разум океана выгнул призрачную спину. Дрыхнет ценностей система. Засыпай и ты, дубина. Ничего не изменилось, в мире пахнет огурцами Черт играет на рояле, мозг под винными парами.

Пол скрипит, амебы пляшут, кто-то пьет мое пространство. Расширяются границы обывательского хамства.

Я ли это отражаюсь в мутном зеркале землицы? Может это смотрит Кришна из козлиного копытца? Или просто кто-то шутит, раздувает пламя в печке? Щелкает на сковородке красной девицы сердечко. Видишь, там, за поворотом измененного сознанья Кушает свинец Сатурна метафизик из Казани

По лицу текут сомненья, по душе снуют пираньи. Страшен миг самотворенья богомерзкого желанья. Тятя, наш любимый невод мертвеца на берег тянет!

Детка, прячься в недрах шкафа, хватит мертвечину лапать! Это Пушкин, или Гоголь. Черт их разберет, постылых Испоганили культуру, растревожили могилы,

Пожурчали самогоном, поскрипели пирогами, И забросили сандали в пустоту за облаками.

Хорошо тебе, читатель, в нереальщине томиться?

Рухнул с дуба, точно желудь - ни подняться, ни напиться. Мир устал. Тревожна старость. Сны какие-то плохие.

То приснится остров Пасхи, то безумная Россия, То ментовская кокарда неожиданно приснится...

Чьи-то лица, будто рыла, чьи-то рыла, словно лица... Метафизика уходит, без нее иссохнет воля.

Эго мирно растворится в кислоте желудка тролля... Черный призрак Архимеда, белый призрак Джона Ди, Алый призрак Азатота. Мало ли теней у тьмы...

«Боевой стимул» («Боевой стимул», 1988 г.) Навеки непригодные к жизни,

Нестройные колонны нерождённых на свет, Я вусмерть присягаю отчизне:

Со времени Иисуса невиновных - нет!

О, Безликий товарищ.ю

Мне нравится твой стимул - ловить, Стимул ломать,

Стимул топить, Стимул топтать,

Боевой стимул!

Свободу, опоздавшим на праздник- Подарки раздарили со среды на четверг. Потуже затянувши свой пояс,

Я ревностно придумаю счастливый конец.

О, Безликий товарищ,

Я чествую твой стимул - душить. Стимул марать,

Стимул крушить, Твой стимул карать,

Боевой стимул!

Невинный апельсин сновидений, Затронул окровавленной рукой мясника Рассвет,

Безликий рассвет,

О, Безликий товарищ, Безликий рассвет,

Стимул марать, Стимул ловить, Стимул карать, Твой стимул убить!

«Аргонавты» («Посмотрим на ночную сторону естественных наук», 1997 г.) Не спится аргонавтам в соломенных гробах,

Есть маленькие радости в суровую годину - Заводятся микробы в пластмассовых зубах, Сломали репу обухом насильники Мальвине.

А утром по вторникам падает снег, и Мартин пьет... Оранжевые стены, зеленый потолок,

А ты такая нежная как простынь на витрине. Прочистит добрый гаер хозяйкин дымоход, Несет топор для бабушки послушница в корзине.

А утром по вторникам падает снег, и Мартин пьет... Из мрака нибелунги швырнули топоры,

Полет их был прекрасен до наших нервов нежных. Не спится аргонавтам, тесны для них гробы,

Мали им сандалеты и тяжелы одежды.

А утром по вторникам падает снег, и Мартин пьет...

«Мрамор» («Менуэты порнографа», 1997 г.) коллекциях античного мрамора,

И в математике бесконечного. Магистру не сыскать равного - Моя душа им покалечена.

А в поле осы нежно падают, В обьятия цветов перечных.

Крадется алчным Гофманом в первый ряд, Ловец упрямым богом отмеченный.

Возможно, мы с тобой призраки,

В бреду средневекового алхимика. Из наших тел стыдливые мистики

Слепили амфоры для хмельной лирики.

А в трубадурах удаль ночным цветком, Цветет средь бесконечности только миг. Мы растворимся призрачным мотыльком, Оставив на граните короткий стих...

«За себя и за того парня». Сл.: Р. Рождественского (по фонограмме 1973 г.) Я сегодня до зари встану.

По широкому пройду полю... Что-то с памятью моей стало,

Все, что было не со мной - помню.

Бьют дождинки по щекам впалым, Для вселенной двадцать лет - мало, Даже не был я знаком с парнем, Обещавшим: "Я вернусь, мама!"

А степная трава пахнет горечью, Молодые ветра зелены.

Просыпаемся мы - и грохочет над полночью То ли гроза, то ли эхо прошедшей войны.

Просыпаемся мы - и грохочет над полночью То ли гроза, то ли эхо прошедшей войны...

Обещает быть весна долгой, Ждет отборного зерна пашня... И живу я на земле доброй

За себя и за того парня.

Я от тяжести такой - горблюсь, Но иначе жить нельзя, если

Все зовет меня его голос, Все звучит во мне его песня.

А степная трава пахнет горечью, Молодые ветра зелены.

Просыпаемся мы - и грохочет над полночью То ли гроза, то ли эхо прошедшей войны.

Просыпаемся мы - и грохочет над полночью То ли гроза, то ли эхо прошедшей войны...

Размещено на Allbest.ru