Предметный мир художественной прозы Н.В. Гоголя ("Петербургские повести", "Мертвые души")

Завершает гастрономическую картину описание обеда в доме губернатора. Гоголь неслучайно дает это описание в завершение первого тома повествования - таким образом он подводит итог своим наблюдениям и ставит окончательный диагноз описанному обществу: общество больно "белугами, осетрами, семгой, икрой, селедкой, севрюжками, сырами, копчеными языками и балыками, пирогами с головизною, пряженцами, масляницами, взваренцами, водкой, шампанским и венгерским". Еда растлила людей, сделала их своими рабами, полностью подчинив себе, не оставив ни малейшей возможности самостоятельно распоряжаться двоими мыслями, делами. Чиновники и помещики погрязли в гастрономии, как в своих грязных делишках, своем распутстве и безразличии к окружающему миру.

Подробные описания приема пищи и гастрономии встречаются у Гоголя только в первом томе; во втором томе он описан только единожды и как бы вскользь: у Платонова отобедали икрой, сыром, солеными груздями и опенками, жареным теленком и при этом объелись. Гоголь, единожды "покормив" героев, больше не возвращается к гастрономической теме.

Столь значительное различие в описании гастрономии в первом и втором томах объясняется, на наш взгляд, тем, что первый том является обличительным актом помещичьему и чиновничьему мирам, утратившим нравственное содержание и поддавшимся "овеществлению"; во втором томе завершается начатая тема отчуждения, но уже не духовности от человека, а отчуждения самой жизни от человека. Персонажи, появляющиеся на повествовательном поле второго тома - "мертвые души". Гоголь предпринял попытку возродить их к жизни, но желаемого не произошло, а привело к еще большему омертвлению.

Сам Гоголь говорил, что во втором томе характеры значительнее прежних. Повышение "значительности" происходило за счет повышения вины. И если в свбих новых героях (Бетрищеве, Платонове, Тентетникове) Гоголь обнаружил проблески высших движений, то этого было недостаточно для того, чтобы заявить о возрождении их душ.

Рассматриваемая автором "Мертвых душ" проблема вещной наполненности произведения достаточно важна для выявления психологической зависимости человека от своего предметного окружения.

Вещное содержание поэмы, ее структурная организация в значительной мере являются той логико-смысловой основой, на которой базируется повествовательная ткань произведения.

"Уровни" вещного мира, взятые Гоголем, естественно, не являются чем-то принципиально новым, но они выполняют несколько иную функцию в бытописательной манере автора: они служат обличительным задачам поэмы.

Вещи - творение рук человеческих. Но гоголевские герои создают не только жизненно необходимые вещи и окружают себя ими, но и то, что является избыточным, - это и свидетельствует об их духовной сфере.

Вещь, имея огромное влияние на человеческую жизнь, все же должна быть вторичной. Особенность гоголевского изложения проблемы такова, что он выдвинул вещь на первый план, отведя вторичную роль человеку. Именно этим объясняется широкий диапазон вещного содержания поэмы.

Смысловое содержание каждой гоголевской вещи индивидуально, но все вместе они образуют единую систему предметного мира.

Между вещами, наполняющими художественное пространство "Мертвых душ", существуют достаточно крепкие родственные связи, не позволяющие нарушать монолитную предметную структуру поэмы. Все происходящее с героями обязательно отражается на состоянии вещей, но они не сопереживают своим владельцам, а лишь выполняют функцию стороннего наблюдателя.

С помощью вещей Гоголь прежде всего характеризует своих героев.

2.2 Особенности взаимоотношений героев с вещами

В отношениях человека с вещью в гоголевской поэме лежит принцип взаимовлияния, и роль вещи не сводится к чисто декоративной функции. Принимая во внимание тот факт, что гоголевские вещи "очеловечиваются", а значит, могут обладать и собственной внешностью, и даже иметь свою биографию, нужно относиться к ним достаточно осторожно. Ранее уже говорилось об отождествлении вещей с образом своего владельца, став отражением его вкусов, привычек, характера. В данном случае необходимо показать взаимоотношения героев с самыми сокровенными своими вещами, теми, которые могут самостоятельно выступать в образе своего хозяина.

У каждого гоголевского героя есть в обиходе или предметах личного туалета вещи, с которыми они не расстаются на протяжении всей жизни. Эти вещи срослись с владельцами. Стоит только удалить из вещного окружения героя хоть одну из таких вещей, как сразу образ станет незавершенным.

Из всех героев поэмы Чичиков самый загадочный и интересный образ. До конца повествования от читателя сокрыто прошлое Чичикова, никто не знает ни кто он, ни откуда родом, ни есть ли у него родные, каковы размеры его собственности.

На протяжении целой главы вся собственность Павла Ивановича - "чемодан из белой кожи, несколько потасканный, показывавший, что был в дороге не один год", "небольшой ларчик красного дерева с штучными выкладками из карельской березы", сапожные колодки да тройка лошадей. Но, несмотря на столь скудное состояние, Чичиков всегда находится в окружении вещей.

Были у Чичикова вещи, с которыми ему никогда в жизни не приходилось расставаться, они повсюду следовали за ним: это шкатулка и, конечно, нос, который физиологически определен как Нос, но на самом деле был трубой; и это "совершенно невинное достоинство приобрело, однако ж, ему много уважения со стороны трактирного слуги, так что он всякий раз, когда слышал этот звук, встряхивал волосами, выпрямлялся почтительнее и, нагнувши с вышины свою Орлову, спрашивал: не нужно ли чего?" (1, 5, 14). Столь явно выказанное уважение со стороны трактирного слуги делалб Чичикова лицом чрезвычайно значительным в губернском городе. Но подобное отношение вполне понятно, ведь звук трубы - походный звук, а Чичиков, как некий полководец, действительно, выполняет очень ответственное, даже несколько странное задание - скупает "мертвые души".

В самом Чичикове есть всего понемногу от всех гоголевских персонажей: талант обманщика Ноздрева, накопительство Плюшкина, коленопреклонничество Манилова, собачье чутье Собакевича, коммерческие способности Коробочки.

Гоголь детален в описании туалета своего героя, на который тратится всегда не менее двух часов. Самый знаменательный момент всей этой процедуры - смотрение в зеркало. Зеркало - не только необходимая вещь для Чичикова, но и для самого автора: появляясь всегда в самом начале повествования, оно выполняет отведенную ему роль - отражает человеческие слабости и пороки. Автор может ничего не говорить о персонаже, но в нужный момент просто дает ему в руки зеркало, и каждый раз оно выдает своего владельца, сообщая о его тайных замыслах, скрытых чертах характера, смеется над его слабостями. Перед зеркалом герой меняет свой облик, словно надевая маску.

Чичиков достаточно часто рассматривает себя в зеркале. Сама эта процедура походит на репетицию перед выходом на сцену, причем репетируется все и достаточно тщательно: улыбка (то важно, то степенно, то почтительно), поклоны, и просто множество всякой ерунды - подмигивание бровью, щелканье языком, подергивание подбородка, одевание. Но смотрение Чичикова в зеркало всегда предшествует какому-нибудь важному событию.

Посмотревшись в зеркало, Чичиков принимается за надевание своего любимого фрака красного цвета - самого таинственного атрибута его костюма. С этим фраком он не расставался до самого момента своего разоблачения; но как только обозначился провал,

• вместо брусничного фрака, якобы влекущего Павла Ивановича на авантюрные поступки, появился фрак "дыма с пламенем". Тем самым Гоголь доказывает, что и костюм Чичикова тесно соприкасался с делами своего владельца.

Покидая комнату, Чичиков никогда не оставлял без присмотра свои вещи. Петрушке всегда было приказано "оставаться дома, смотреть за комнатой и чемоданом".

• Примечательно, что Чичиков называет гостиницу домом. На самом деле у него, единственного из всех гоголевских героев, нет своего собственного дома, если не брать во внимание "маленькую горенку с окнами, не отворяющимися ни в зиму, ни в лето", в которой нашему герою уготовано было родиться.

Тот факт, что окна в родительском доме не открывались, снова

• роднит Чичикова с Плюшкиным, в доме которого тоже царила темнота.

С самого детства, от которого остались у Чичикова самые неприятные воспоминания, он стал строить свою жизнь самостоятельно, проводя дни свои в дороге, которая в конце концов привела его в город, запруженный грязью. Грязь - та же вещь, как, например, костюм: она наверняка подействовала на юного Павлушу, и с того времени открылся в нем талант обманщика. Он сделался настолько скупым, что "припрятывал полученные угощения, а потом продавал их товарищам". Потом он и вовсе пустился во всякого

9 рода спекуляции, например, "накупивши на рынке Съестного,

садился в классе возле тех, кто был побогаче, и как только замечал,

что товарища начинало тошнить, он высовывал из-под скамьи будто невзначай угол пряника или булки и, раззадоривши его, брал деньги, соображаяся с аппетитом" (1, 5, 206). Как только таким образом набиралась определенная сумма, Павлуша зашивал все в мешочек и начинал копить в другой.

В юности открылся у него и талант коленопреклонничества, за что он получил по окончании училища аттестат и книгу с золотыми буквами за примерное прилежание и благонадежное поведение. Избранный способ существования принес ему определенные результаты: вышедши из училища, "он очутился уже юношей с довольно заманчивой наружностью и подбородком".

Оставленное отцом наследство, состоящее из четырех заношенных фуфаек, двух старых сюртуков и незначительной суммы денег, не могло оказать Чичикову существенной помощи. Чтобы не было никаких воспоминаний о детстве, он продал родительский домишко и отправился на службу.

Очутившись на службе, Чичиков с жадностью стал относиться к работе, но исключительно с целью заработка: "с раннего утра до позднего вечера, не уставая ни душевными, ни телесными силами, писал он, погрязнув весь, канцелярские бумаги, не ходил домой, спал в канцелярских комнатах на столах", но при этом "умел сохранить опрятность, порядочно одеться, сообщить лицу приятное выражение и даже что-то благородное в движениях" (1, 5, 208).

Ко всякой работе Чичиков относится ревностно, с необыкновенной расторопностью, проницательностью и прозорливостью. У него было собачье чутье, терпение, убийственное хладнокровие и невероятная вежливость, которые и сделали из него хорошего взяточника. Повышения по службе только разжигали в нем огонь накопительства, постепенно мерно

• перешедшего в воровство. И тогда он уже не мог удерживаться от тех наслаждений, которые "умел удерживать в лета пылкой молодости": цакупил голландских рубашек, стал носить сукно коричневатого и красного цветов, умываться водой, смешанной с одеколоном, и покупать весьма недешевое мыло.

Но, как и в деле с покупкою "мертвых душ", красный фрак сурово насмеялся над своим хозяином: он настолько разжег его

• материальный аппетит, что Чичиков просто сгорел в своей страсти - он был разоблачен. И осталось при нем "тысчонок десяток, запрятанных про черный день, две дюжины голландских рубашек, небольшая бричка, два крепостных человека да пять или шесть кусков мыла для сбережения свежести щек" (1, 5, 217).

Имущество Чичикова не сильно отличалось от наследства,

• оставленного ему отцом, но, видно, уж такая судьба была уготована нашему герою.

Чрезмерная практичность породила в душе Чичикова плута, а вместе с ним и само это произведение, "ведь что ни говори, не приди в голову Чичикову эта мысль, не явилась бы на свет эта поэма" (1,5, 219).

Используя все подробности и детали, Гоголь создает психологический портрет главного героя, наделяя его самого чутьем психолога: он умеет улавливать слабости других людей и ловко этим пользуется, добиваясь собственных интересов. Он, как

• хороший полководец, долго и серьезно обдумывает план действий,

до тонкости изучает обстановку, а потом совершает свое нападение.

Сравнение Чичикова с полководцами - достаточно интересный Момент в познании чичиковского характера. Для этого достаточно вспомнить портреты, украшающие жилища помещиков, которых посещал Павел Иванович. В изображении портретов всегда обнаруживается какая-то странность: у Коробочки на картинах, висевших на стене, были птицы, но между ними висел портрет Кутузова, а у Собакевича на картинах были греческие полководцы "с толстыми ляжками и неслыханными усами, но меж них каким-то образом и неизвестно для чего втиснулся худой Багратион", внимательно следивший со стены за тем, как происходила купля- продажа "мертвых душ".

Во втором томе поэмы все портреты оживут и, научившись у своих владельцев хозяйствовать, станут играть роли помещиков.

В контексте гоголевской эпохи эта тема вела к пародийному образу Чичикова. В дальнейшем, действительно, все действующие лица состоят в военных чинах; как, например, генерал Бетрищев, с величественной наружностью, мужественным лицом, бакенбардами и большими усами с проседью. Соседи Тентетникова тоже военные - генерал, капитан-исправник, гусар-поручик, брадер- полковник, да и сам Тентетников занимается написанием истории "генералов двадцатого года".

А. Белый подметил сходство Чичикова с еще одним выдающимся полководцем - Наполеоном. Сходство это состоит, прежде всего, в том, что оба они являются по сути антихристами, пагубно влияющими на развитие общественных отношений (48, 107). Идея всеобщего порабощения Наполеона сродни идее безмерного приобретательства Чичикова, так как обе они порождены желанием быть верховными правителями. Роднит Чичикова с Наполеоном и ряд психологических тонкостей их характеров: оба чрезмерно упорны, достигают желаемой цели любыми способами, перешагивая при необходимости через нравственные постулаты, оба довольны собой и дают достаточно высокую оценку всем своим качествам и поступкам.

А. Белый характеризует Чичикова как "червоносца", по его мнению, "он - страхи и ужасы России". И если за Наполеоном "вылезла мировая опасность" в Виде капиталистической спекуляции, то Чичиков влечет за собой опасность нравственного характера в общенациональном плане (48, 107).

Чичиковский образ пугает, но еще страшнее то, как "быстро все превращается в человеке; не успеешь оглянуться, как уже вырос внутри страшный червь, самовластно обративший к себе все жизненные соки. И не раз, не только широкая страсть, но ничтожная страстишка к чему-либо мелкому разрасталась в рожденном на лучшие подвиги, заставляя его позабыть великие и святые обязанности и в ничтожных побрякушках видеть великое и святое" (1,5,221).

Довольно многочисленны человеческие страсти героев гоголевскогоповествования:

грубость, зависть, коленопреклонничество, спекуляция, воровство, лукавство, ненавистничество, но самой страшной и губительной является страсть "овеществления", поражающая самые глубинные места человеческой души.

Связывает образ Чичикова с Наполеоном, на наш взгляд, и "Повесть о капитане Копейкине". В этом лирическом отступлении возникает связующая нить между реальностью и потусторонним миром. С одной стороны, перед нами реальный Петербург с его знакомым Невским проспектом, предметами, наполняющими улицы и пространство - гардинами, шторами, коврами, вызолоченными булавками, батистовыми воротничками и запахом тысячных, с другой стороны - неожиданно возникающая ниоткуда сказочная Шахерезада и легендарная ассирийская царица Семирамида. Их появление символизирует собой раздвоенность изображаемого мира, в котором могут мирно сосуществовать реальность и фантастика, подчас настолько переплетающиеся между собой, что сложно бывает провести грань меж ними.

Такая слитность фантастики и реальности невольно наводит на мысль, что жизнь, изображенная Гоголем, мистична. А там, где мистика занимает равное место с реальностью, и возможны странные происшествия. К таковым Гоголь относит покупку "мертвых душ", а само слово "происшествие" неоднократно предшествует следующему за ним рассказу.

Фантастические детали "Повести о капитане Копейкине" способствуют развенчанию слухов насчет Чичикова: Чичиков не тот, за кого его все принимают, но он не имеет ничего общего и с тем, что о нем сообщают другие.

Есть еще одна знаменательная нить, которая связывает все повествование с "Повестью о капитане Копейкине" - параллель между Чичиковым и Наполеоном. Не успел рассказчик закончить свое повествование о Копейкине, как сразу возникло сметливое

предположение - "не есть ли Чичиков переодетый Наполеон?" Оказалось, что нашлись люди, служившие в кампании двадцатого года и лично знавшие Наполеона, а Чичиков, "если он поворотится и станет боком", очень сдает на него.

В данном случае образ Наполеона дан в апокалиптическом значении, ибо Наполеон не кто иной, как предсказанный в Апокалипсисе Антихрист. При всей внешней схожести Чичикова с Наполеоном, а также при налйчии внутреннего единства между ними, можно, ссылаясь на А. Белого, переложить на Чичикова статус антихриста.

Деяния Чичикова, связанные с покупкой мертвецов, способствуют данному выше утверждению, ибо само деяние идет в разрез с христианскими традициями и христианской моралью, гласящей, что главное в жизни - не сбиться с пути. Но человечество избирает всегда "искривленные, глухие, узкие, непроходимые, заносящие в сторону дороги, стремясь достигнуть вечной истины". Находясь в пылу своих ртрастей и заблуждений, оно не видит прямого пути, "всех других путей шире и роскошнее", озаренного солнцем и освещенного "всю ночь огнями" (1, 5,192).

Суждено ли Чичикову, а в его лице и всему человечеству, вступить на прямой путь, ведущий к великолепному храму?

В первом томе своей поэмы Гоголь не мог окончательно уверовать в возрождение Чичикова. Он отправил своего героя в путь по чудной дороге. Но тот не смог отыскать в сотне "искривленных, узких, глухих" дорог прямую. Антихрист не смог найти дорогу к храму, за что и был покаран Богом.

Образ дороги - важнейший образ "Мертвых душ", и о нем достаточно сказано в различных исследованиях гоголевского творчества. Он определяется и как "прямой путь" - путь возрождения, и как жизненный путь Чичикова, и как дорога истории, по которой мчится Русь-тройка. Мы предполагаем существование еще одного варианта этого образа - дорога как дом Чичикова.

Ранее отмечалось, что автор не рассказывает о жизни Павла Ивановича до самого конца первого тома поэмы, а лишь как бы вскользь упоминает о родительском доме своего героя. На протяжении всего повествования ни разу не появляется хотя бы краткое, мимолетное описание жилища Чичикова. Возможно ли, чтобы у человека не было дома или хотя бы квартиры?

Если опираться на гоголевский текст, то из него следует, что вся жизнь Чичикова прошла в дороге. Об этом ярко свидетельствует "потасканный чемодан из белой кожи" и описание имущества героя - все, что у него было, он возил с собой. Все предметы его домашнего обихода неразлучны со своим хозяином, и ничего нового среди них не появляется.

Чичиков проводит в дороге всю свою жизнь, и она стала для него родным домом.

В случае с Чичиковым не действует гоголевский принцип "йчеловечивания" жилища по подобию своего хозяина. Здесь, наоборот, чувствуется влияние жилища на человека, потому что интерьером чичиковского дома выступает природа, которая не нуждается в "очеловечивании", она - живая, она - чище людей, и она пытается наставить их на путь истинный.

В те моменты, когда Чичиков находится в дороге, Гоголь сопровождает его путешествия описаниями природы. Описание дается не столько для того, чтобы показать красоты и изъяны природы, сколько в воспитательных целях, и объектом воспитания является вечный пассажир Чичиков.

Путешествует-живёт Чичиков чаще всего на пыльной дороге, хотя его часто в пути и настигает дождь, смывающий пыль, накопившуюся за время отсутствия хозяина. Дождь с грозой используется Гоголем как предупреждение о возможности погрязнуть в собственных слабостях или стать жертвой страстей. Только лишь в доме-природе Чичиков может чувствовать себя в безопасности, "закрывшись полями, отлогостями и пригорками" от всего мира.

Когда в "доме" царили сумерки, то они всегда все перемешивали и все предметы становились странными: пестрый шлагбаум принимал какой-то неопределенный цвет, усы казались выше носа, а носа как будто не было вовсе.

Был у Чичикова и "кабинет", что имелись у всех помещиков, но он имел значительную, отличительную от всех, особенность: он был на колесах. В нем Чичиков проводил все свободное от покупок и посещений губернского города время; он замещал ему и спальную комнату, и залу, и столовую. Сюда приносилось и здесь использовалось все: съедались горячие калачи, хранилась сабля, "которая ездила в дороге для внушения надлежащего страха кому следовало". На окнах висели кожаные занавески, "пол" был обтянут новою шиною; кроватью и сиденьем одновременно служил "грузинский коврик", а под спиною была "всегда заложена кожаная подушка".

Вокруг "дома" были разбросаны города с "многооконными высокими дворцами", "картинные деревья и плющи", "сияющие горы", "серебряные ясные небеса".

Жизнь Чичикова проходит в привычном для него ритме: бегущие станции, дни и ночи; проснулся и "опять перед тобой поля и степи", а "верста летит прямо тебе в очи"; свежесть утра умывает Чичикова "славным холодом", а день проходит в деревне, избы которой "рассыпались на косогоре", затем ощущается "невыносимый аппетит в желудке" и вновь наступает ночь. Всему свой черед и свое место.

Бывали мгновенья, когда Чичиков оставлял свой "дом" и приживался в другом доме, как, например, было в усадьбе помещика Андрея Ивановича Тентетникова, куда он прибыл по своим прежним делам, связанным с обустройством личной жизни.

Появление Чичикова повлекло за собой некоторые странности, нарушившие привычный уклад жизни Тентетникова: остановка Павла Ивановича в доме вовсе не походила на временную - Чичиков вселялся в дом. В комнату вносились вещи, которые размещались странным образом: на письменный стол перед диваном поместились "панталоны под фрак, панталоны под сюртук, панталоны серенькие, два бархатных жилета и прикрылось сверху носовым шелковым платком". Сапоги выстроились в ряд согласно имеющемуся рангу: "сапоги не совсем новые, сапоги совсем новые, сапоги с новыми головками и лакированные сапожки", которые тоже укрылись новым шелковым платком. Банка с одеколоном, портфель, сургуч, зубные щетки, новый календарь, два романа одного тома тоже примостились на столе перед двумя окнами; чемодан, как всегда, оказался под кроватью, а сабля повисла на гвозде.

Чичиков так детально распределил в комнате имеющееся у него имущество, что не возникает и сомнения в том, что сама комната стала его собственностью. Лошади Чичикова также остались довольны своим новым жилищем, так что все "обжились, как дома". О его прежнем "доме" - дороге больше не вспоминает никто.

Вещи всегда находятся рядом со своим владельцем, готовые в любую минуту вступиться за него или просто поддержать. Чичиков на такую заботу о себе отвечает вещам признательностью: он никогда не расстается с ними.

Но были у Чичикова и вещи-любимцы. Среди них самой ценной и дорогой была копейка. Она появилась рядом с ним еще в молодости и прошла через все жизненные перипетии, сделавшись с годами еще ближе своему хозяину.

Копейка - знак правильного накопления, основанного на усердии, постепенном наращивании суммы. Чичиков с детства усвоил отцовскую истину: "больше всего береги и копи копейку".

Путь же правильного добывания денег состоял для Чичикова во взяточничестве, махинациях, детской спекуляции, переросшей в мошенничество. Вся его жизнь была посвящена накопительству, а значит, и копейке.

Она оказалась не просто предметом, а постепенно отождествилась с образом хозяина, став отражением его внешности. Округлость всех частей тела Чичикова схожа с округлой формой копейки, придающей благообразность и вкрадчивость чертам его характера. Кроме пассивного отражения личности своего владельца, копейке отводится и более активная, счастливо-роковая роль-в судьбе Чичикова.

Сама копейка неоднократно появляется в повествовании, чтобы повлиять на своего владельца: в словах отца, в деяниях самого Павлуши, собирающего копеечки в мешочки, в диалоге Чичикова с Костанжогло, советующего начинать "не с середины, а с начала", не со 100 тысяч, а с копейки,

С появлением в имуществе Чичикова копейки его бросает то на одно грязное дело, то на другое: сначала он становится ребенком- спекулянтом, потом - юношей-кошельком, превращается в мошенника и таким остается до конца повествования. Копейка так глубоко вторглась в его внутренний мир, так опутала жаждой накопительства, что погубила все душевные качества героя, не дав возможности даже попытаться избрать другой путь.

Как же сам Чичиков относится к копейке? Нет сомнения, что на начальном этапе своей жизни он преклонялся перед копейкой, лелеял ее, как дитя, берег и не тратил попросту. Когда же удача отвернулась от Чичикова и он остался наедине со своим жалким имуществом, он воспылал страстью к деньгам и, начав с ничего, принялся настойчиво и терпеливо "строить" свое состояние.

Копейка внушала Чичикову чувство восторженного, молитвенного поклонения и способствовала полнейшему раскрытию характера героя - неимоверное чутье, терпение и хладнокровие пришли к нему только благодаря копейке.

Второй любимой вещью для Чичикова была, несомненно, шкатулка, сопровождавшая его во всех поездках и в самых важных делах. Гоголь очень часто упоминает о ней, что не характерно ни для одной другой вещи: восемь раз образ дорожной шкатулки появляется на страницах поэмы, каждый раз принося с собой новое доказательство своей важности и таинственности. Шкатулка появляется часто, но возможность заглянуть внутрь ее случается лишь однажды, во всех остальных случаях внутренняя сущность ее остается скрытой от посторонних глаз.

Шкатулка занимает самое почетное место в комнате Чичикова и несет на себе отпечаток живого существа: "на столе тотчас же разместилась шкатулка..." Она - "и символ, и реальный предмет; она - план приобретения, таимый в футляре души" (48, 111). Она - та же куча Плюшкина, только не растрепанная, не бессмысленно наваленная, а приведенная в порядок, где каждый предмет - к делу, где все спланировано, а лишнее отметено: "в самой середине мыльница, за мыльницею шесть-семь узких перегородок для бритв; потом квадратные закоулки для песочницы и чернильницы ... с лодочкою для перьев, сургучей и всего, что подлиннее; потом перегородочки с крышечками и без крышечек, ... наполненные билетами, визитками, билетами похоронными, театральными" (1, 5, 54). Но самое главное, что у шкатулки есть потайное дно, "маленький ящик для денег". Таким образом, шкатулка и копейка состоят не только в самой тесной связи, но и в настоящем родстве - они суть самого Чичикова.

Никто и никогда, кроме самого Чичикова, не видел содержимого шкатулки, как никто не знал, что находится в душе Павла Ивановича.

Сам Чичиков, всякий раз открывая шкатулку, испытывал перед ней необъяснимое чувство радости и удовольствия: "вот он потер руки перед шкатулкой с таким удовольствием, как потирает их выехавший на следствие неподкупный земской суд, подходящий к закуске" (1,5, 147).

Шкатулка как Нельзя лучше выражает предпринимательский дух своего хозяина. Она - всегда под рукой, она - это он сам, с общим для них пристрастием к опрятности, с намеком на скрытность. Шкатулка закрывается, если рядом появляется посторонний человек. И только в доме Коробочки она поступает неосторожно и выказывает всю свою тайную натуру.

Так из ларчика, сделанного из карельской березы красного цвета, шкатулка превращается в "футляр души Чичикова" (48, 111).

Особая связь у Чичикова с мылом и зеркалом, неизменными спутниками в странствиях. К мылу Павел Иванович неравнодушен; оно не просто необходимо ему для "соблюдения свежести щек", но Чичиков еще и любит мыло: дешевое, но еще больше недешевое, французское и просто первостатейнейшего свойства. Он покупал его даже в те моменты своей жизни, когда берег каждую копейку.

Чичиков часто умывается, придавая тем самым свежесть своему лицу, но вместе с мылом автор пытается "отмыть" своего героя, снять с него вещную пыль, спасти от проникновения внутрь микроба накопительства. До последних страниц поэмы "моет"

Гоголь Чичикова, надеясь спасти от вырождения и наставить на путь истинный и чистый.

Зеркало сопровождает процедуру умывания и является, кроме того, средством любования Чичикова. Поглядывая в зеркало, приходят в голову Павлу Ивановичу новые мысли, думается о приятном: о бабенке, о детской; перед зеркалом делается множество приятных сюрпризов для самого себя; перед зеркалом происходит и процесс одевания. У зеркального отражения нет даже намека на подлые мысли и поступки, все чинно, аккуратно, красиво.

В последний раз смотрелся Чичиков в зеркало во фраке наваринского пламени с дымом, и тогда оно впервые исказило изображение: увиденный в нем жандарм вдруг превратился в "страшилище с усами, лошадиным хвостом на голове", а может, тогда зеркало впервые решилось показать, во что превратился сам Павел Иванович Чичиков.

Чичиковским ве^ам могут по-настоящему позавидовать вещи, находящиеся в доме Плюшкина - ни должного ухода, ни уважения к себе со стороны своего владельца они никогда не испытывали. Собранные в кучу, они сроднились друг с другом, приобретя новых друзей - пыль и плесень. Сначала вещи поддавались накопительскому приказу - мирно собирались в кучи, постепенно покрывались пылью и гнили. Но со временем скопилось их такое множество, что складывать их пришлось друг на друга; и тогда сено и хлеба стали гнить и превращаться в чистый навоз, "хоть разводи на них капусту, мука в подвалах превращалась в камень, к холстам и домашним материям страшно было притронуться: они обращались в пыль" (1, 5, 109).

Так у Гоголя начался процесс взаимного превращения одной вещи, пригодной в пользование, в другую, являющуюся более неживой и непользуемой. Пыль в плюшкинском доме стала такой же вещью как все остальные, она была на всем, заполнила собой все вещное пространство и стала настоящей владелицей плюшкинского дома, потеснив его самого.

Не стоит забывать, что у Гоголя вещи "очеловечены", а значит, не могут мириться с подобным к себе отношением. Плюшкинские вещи стали мстить своему владельцу, и месть их была страшна: они обратили самого Плюшкина в ненужную вещь. Его оставили родные, перестали приезжать скупщики, дивившиеся долгое время его скупости. Плюшкин остался один в своем вещном музее "древностей", внешне он стал походить на собственные вещи: засаленный халат, чудовищный колпак; руки, касающиеся "богатства", стали похожими на перчатки из пыли, лицо стало деревянным.

Но все же нельзя сказать, что хозяин совсем не любит свои вещи, он, например, бережет сапоги, которые "должны стоять в сенях" и одеваться только в тех случаях, когда дом посещают гости, - любовь, основанная на скупости.

Каждый раз, когда заходит разговор о деньгах, у Плюшкина начинают трястись руки. Дрожь эта вполне объяснима: деньги - болезнь Плюшкина, Он заразился ею, и эта болезнь неизлечима. Ему остается только ждать, когда вещи, им собственноручно собранные, погребут его в своих владениях.

На примере Плющкина Гоголь рисует картину мести вещей за бессмысленное накопительство. Под пером автора вещи вздыбились, но эта вражда человека и вещей выражается лишь косвенно, в форме трагического отчуждения человека от недоступного и все возрастающего изобилия вещей, в котором самодовлеющее значение приобрели сами вещи. Человек превратился в их придаток, претендующий лишь на то, чтобы самосохраниться, а вещь начинает распоряжаться человеческими чувствами и управлять его желаниями. Плюшкин - человек с омертвевшей душой, внутренне опустошенный и вполне примирившийся со своей участью.

В психологической коллизии "человек-вещь" необходимо исследовать все оттенки взаимоотношений героя с миром вещей. Вещь - источник раздумий и воспоминаний, сложных, неожиданных ассоциаций, объект поклонения, ненависти, любви и даже обожествления. Вещь - собеседник героя, она при необходимости замещает живое лицо и внимательно и тихо выслушивает то, что не находит для себя другого источника внимания.

Способность человека общаться со своими вещами или предметами обихода свидетельствует о его внутреннем одиночестве.

Великой и единственной ценностью Ноздрева были, как известно, собаки, с которыми хозяин мог беседовать и которые, как ему казалось, понимают его и вовсе не осуждают тот образ жизни, который он ведет. Страсть к вещам, которые он просто так, безо всякой надобности, покупал, преобразуется Гоголем в страсть к собакам. Собаки - единственное в ноздревском доме, чему он уделял внимание. Они жили в "очень красивом маленьком домике, загороженном со всех сторон двором". Здесь не было того безразличия, которым все пропахнуто в доме.

Собак, как и покупаемых вещей, было великое множество: были тут и густопсовые, и чистопсовые, разных цветов и мастей: "муругие, черные с подпалинами, полво-пегие, муруго-пегие, красно- пегие, черноухие и сероухие". Каждая из собак имела свою кличку, но каждая кличка была опредмечена: "стреляй, обругай, порхай, пожар, черкай, допекай, припекай, награда, попечительница".

Опредмечивание живого вызвано вещественным уклоном ноздревской жизни. Сам Ноздрев среди своих собак был отцом семейства, а значит, и на нем лежал отпечаток вещного.

Собаки заменяют Ноздреву семью, он о них заботятся, а те отвечают ему любовью. Доброжелательно относятся собаки и к гостям, так, если гость Ноздрева, значит, и их гость - ведь все они одна семья.

"Собачья" жизнь Ноздрева нелегка и бесцветна, нет в ней ничего доброго и путного, так что и ему можно дать кличку "разгильдяй". Ноздрев не в силах отказаться от привычного для него образа жизни, потому что в нем властно говорит человек-вещь. В этом мире, лишенном света и добра, Ноздрев чувствует себя хозяином, в мире с нормальным укладом ему просто не будет места.

Кроме собак, в ноздревском имении не было ничего, к чему бы он чувствовал привязанность или испытывал уважение. Единственная страсть Ноздрева - ярмарка и карты: на ярмарке он бездумно скупал вещи, в карты также бездумно их проигрывал и, в конечном счете, оставался ни с чем. И это тоже может служить характеристикой ноздревского образа.

Действительно, воздействие вещного мира на человека велико. И нет ничего удивительного в том, что даже одна единственная вещь, внешне не столь значительная, может упбдобить себе человека, как было в случае с Коробочкой.

Часы, висевшие на стене в доме помещицы, с первого взгляда неприметные, оказались страшными часами. Нарисованные цветы на циферблате служили просто для отвлечения внимания от их внутреннего содержания. На самом деле часы были адской вещью. Когда они ходили, то вся комната наполнялась странным шипением, "как бы вся комната наполнилась змеями". За щипеньем следовало хрипенье, потом шел звук, "как бы кто колотил палкой по разбитому горшку".

Странное шипенье часов предвещало роковое событие, которое и не заставило себя хщать: старушка Коробочка заглянула в "душу" чичиковской тайной шкатулки.

Змеи, как показалось Чичикову, кишевшие в комнате, навлекли на него несчастье. Коробочка, увидевшая фальшивое дно, упросила Чичикова подарить ей листочек гербовой бумаги, а то "случится в суд подать, а не на чем". Именно на подаренной бумаге и был написан донос, переданный в суд, словно все это было задумано с самого начала.

Встреча с Коробочкой нарекла на Чичикова беду, и шипенье часов предсказывало это, стоило только к ним прислушаться. Часы выдали нрав своей хозяйки, сделались предателем.

Трудно оценить, как относится Коробочка к тем вещам, которые прижились в ее доме: хозяйское отношение совершенно ничем не выражено. Забота и внимание Коробочки обращены только к тому, что со временем можно будет выгодно продать - хлеба, огород, подворье; все же остальное существует само по себе: обои в комнатах старенькие, зеркала разместились в темных маленьких рамках, где-то из-за зеркала торчит старая колода карт, наперник, видимо, тоже был старым, судя по тому, что из него вылезали перья И разлетались по комнате; дети сестры бегали в сапожках, привезенных три года назад из Москвы, но, несмотря на все это, они хорошо выглядели, а девочке-служанке сапоги вовсе не требовались - их ей заменяла грязь, так облепившая ноги, что казалось, что это и есть рапоги. При всех этих тонкостях деревушка Коробочки была вполне порядочная, что Чичиков сразу определил по собачьему лаю.

Особой привязанности не проявляла Коробочка и к своим личным вещам: то, что носила она сама, в одно мгновение могло очутиться на огородном чучеле, отпугивающем птиц с грядок.

Но все же можно предположить, что и у Настасьи Петровны была своя любимая вещь, кстати, очень напоминающая самого Чичикова, - мешочки. Те самые мешочки, в которые она с особой тщательностью раскладывала деньги: в "один мешочек отбирают все целковики, в другой полтиннички, в третий четвертачки"; потом все это состояние помещалось в комод, в котором, кроме всего прочего, хранился в распоротом виде салоп, на случай, если старое платье изотрется. При этом Гоголь тонко намекает на то, что распоротому платью никогда не суждено быть сшитым - старое не изотрется.

В доме Коробочки вещи живут под строгим надзором хозяйки, и ритм их жизни определяется ритмом Настасьи Петровны, - даже часы под ее строгим взглядом начинают правильно отсчитывать время и совершать равномерные движения.

Вещи всех гоголевских героев могут позавидовать вещам Собакевича, ибо его единению с вещами, их единому ритму жизни можно только удивляться.

Мало того, что все вещи в доме Собакевича созданы и подобраны на один манер и во всем походят на своего хозяина, но они еще и проявляют заботу о нем. Двери сами отворяются, пропуская хозяина вперед; блюда к столу всегда подаются свежайшие, проявляя внимание к желудку Собакевича; об отдыхе заботятся пуховики и подушки; покой охраняют Багратион и Колокотрони, со стены наблюдающие за происходящим в комнате. Во всех вещах ощущается единство, каждая готова при необходимости Вступиться за хозяина и помочь ему. И Собакевич знает об этом. Не случайно он, торгуясь с Чичиковым по поводу "мертвых душ", обращается к висевшим на стене портретам, будто призывая их в посредники. Портреты, видимо, сделали такое лицо, что Чичиков, испугавшись, решил набавить цену: "Ну, уж черт его побери, по полтине ему прибавлю, собаке, на орехи!"

Единство вещного мира делает хозяйство Собакевича крепким, хотя довольно неуклюжим. И это же единство, столь верная и надежная защита, портит хозяина, он - "омедвеживается". Его дом - это берлога, в которую забрался Михайло Семенович не на время отдыха, а на всю жизнь, отгородившись от всего остального мира высоким дубовым забором и крепкими стенами.

Собакёвич занимался интерьером дома самостоятельно, оказывая при этом яростное сопротивление вкусам зодчего. Он стремился к тому, чтобы дом для него был настоящей крепостью - дикой и властной. Все, что не соответствовало его вкусу или приходило в несоответствие с замыслами, безжалостно исправлялось, даже если при этом дом терял изысканность и становился неуклюжим. Это вовсе не заботило владельца, так как мнение других было для него безразлично и неинтересно.

Несмотря на строгий контроль за строительством дома и "зодческие" таланты Собакевича, в доме все было вкривь и вкось. Имение было полностью воздвигнуто из хорошего крепкого дерева и наводило на мысль, что это не дом, а некий архитектурный ансамбль, выполненный Довольно престранным образом, но символизирующий вполне определенное начало - "медвежесть" жизни. Дом Собакевича - памятник русскому медведю.

"Медвежий" нрав Собакевича передался и предметам, его окружающим: картинам полководцев с толстыми ляжками и фантастических размеров усами, дрозду в деревянной клетке, пузатому ореховому бюро и даже "мертвым душам", которые были у него с ядреный орех.

Предметы в доме Собакевича живут мирно со своим хозяином, их вполне устраивает ритм жизни, выбранный человеком, они находят общий язык со своим владельцем, потому как он сам - предмет: у него спина вятской приземистой лошади, ноги - чугунные тумбы, а лицо - медный пятак.

Собакевич - вещь в собственном доме, у которого тоже все вкривь и вкось, отчего он так гармонично вписывается в общий интерьер. Вещь, в теле которой "совсем не было души, или она у него была, но вовсе не там, где следует, а, как у бессмертного кощея, где-то за горами и закрыта такою толстою скорлупою, что все, что ни ворочалось на дне ее, не производило решительно никакого потрясения на поверхности" (1, 5,114).

Взаимопонимание вещей и человека основано на принципе "омедвеЖивания", внешнего и внутреннего сходства.

Образ Собакевича самый статичный у Гоголя, дальнейшее его развитие бессмысленно - ничто не сможет изменить вещного облика и предметной сущности Михаила Семеновича.

Удивительна сама по себе способность Гоголя создать подобный характер, являющийся выражением общей сущности всех образов помещиков, существующих не только на страницах поэмы, нб и на российских просторах. Доказательством этого является собственно гоголевская фраза: "одной чертой обрисован ты с ног до головы".

Гоголь открыл в своем поэтическом исследовании несколько способов взаимоотношений человека с вещным миром, начиная от страстного поклонения й даже обожествления, принимающего странные подчас форму, до полного к нему безразличия.

Йа первый взгляд, это может показаться странным, но безразличие - это отсутствие интереса к чему-либо, а значит, имеет полное правд называться способом взаимоотношений.

С этой позиции интересен образ помещика Манилова. Деревня его, хотя и называлась приветливо по имени своего владельца, немйогих, по мнению Чичикова, могла заманить своим месторасположением, да и внешним видом тоже. Хозяин не предпринимал решительно никаких попыток к тому, чтобы каким-то образом привести имение в подобающий ему вид. Все "прожекты" начинались фантастически, но заканчивались просто словами.

Манилову было жаль тратить время на подобную ерунду, как и на все прочее, Он не собирал вещи в своем доме, отчего легче в нем не дышалось.

От Манилова разит безразличием к вещам. Его не беспокоит, что в доме неуютно, территория не благоустроена, что не хватает материи на кресла, и они много лет стоят без надобности, что некоторые комнаты пусты, а медный подсвечник весь в сале. Он единственный из всех гоголевских героев, которому вечно чего-то не хватало, правда, он не знал, чего именно; тем не менее, это не наводило его на мысль о хозяйственных приобретениях.

Единственным занятием, доставляющим удовольствие Манилову, было выбивание золы из трубки и размещение ее красивыми горками и рядками на столе в кабинете. Во всем этом чувствовалось желание создать нечто красивое, хотя бы таким образом реализовать несбыточный иным способом "прожект".

Любил Манилов и свой чубук, с которым никогда и ни при каких обстоятельствах не расставался. Он посасывал его с такой нежностью и неизменной улыбкой на губах, что тот в конце концов начинал хрипеть, выказывая тем самым свое недовольство и так и не высказавши свое мнение "относительно неслыханного обстоятельства".

Пристрастие к табаку и трубке символизирует собой нежелание заниматься серьезными делами, нести на своих плечах груз ответственности за хозяйственные дела, благополучие своей семьи.

В процессе курения Манилов как бы устраняется от реальности и вместе с клубами дыма устремляется в некое иллюзорное пространство, где нет ничего, кроме красивых горок и рядков табачной золы.

Манилов весь в мечтах и несбыточных проектах. Он - романтик, решивший, что можно существовать по другим законам, игнорировать бытийную сторону жизни.

Безразличие к вещам со стороны владельца вымещается таким же безразличием вещей к человеку. Они не принимают участия в его жизни и существуют самостоятельно, обретя статус живого лица.

Но всякий раз, обретая самостоятельное существование, вещь все равно полностью не обособляется от человека, не заслоняет его, привлекает к себе внимание и интерес как выражение различных форм деятельности человека. Что же касается самих вещей, то если только захотеть и суметь их увидеть, они окажутся "не менее изнутри сюжетны и драматичны" (11, 278), чем живые существа.

Гоголь часто говорит, что изображаемый им предмет обычен. Но в процессе описания выясняется, что зеркало, например, показывает вместо двух четыре глаза, а вместо лица - "какую-то лепешку", а "натыканные пучками душистые травы" высохли уже до такой степени, что "желавший их понюхать только чихал и больше ничего".

Для показа вещей Гоголь пользовался распространенным в литературе приемом показа ее необычности - изображения в "странном" восприятии.

Особенность приема "отстранения" состоит в одновременном показе неожиданной стороны вещи и необычности сознания, гогЬлевская позиция состоит в том, что он, желая показать своих героев обычными, нормальными людьми, делает предметы окружающей их обстановки необычными, при этом незаметно переходя к описанию самих персонажей.

Гоголевские вещи и герои взаимосвязаны, и этим обусловлено единство вещного мира повествования.

Взаимосвязь человека с вещью дает автору огромные возможности социально-психологического плана: она выявляет не только особенности характера персонажа, его тайные возможности, но и стимулирует дальнейший процесс развертывания художественного образа.

В "Мертвых душах" можно встретить бесчисленное множество форм "нефантастической фантастики": проявление странного в речи самого повествователя, поступках и мыслях персонажей, поведении вещей, внешнем виде предметов. Его изображение все время как бы двоится: на реальные предметы и явления падает отблеск странности. Но автор подчинил фантастику строгому расчету, выдвинув на первый план изображение человеческих судеб, отодвинув вещную сторону. Гротескное начало при этом не исчезает, но растворяется в художественной ткани повествования.

Гоголевские описания удивляют своей обстоятельностью, своим вниманием к малейшим подробностям и тонкостям человеческого характера; они "заражены силой пластической изобразительности" (108, 44).

Автор именно так и мыслил свое произведение, ибо первое издание "Мертвых душ", вышедшее в свет в мае 1842 года, уже несло на себе отпечаток авторской позиции. Рисунок на обложке был выполнен рукой самого автора: желтоватый фон, на нем чередовались разнородные, иногда просто загадочные изображения: домики с колодезным журавлем, бутылки с рюмками, танцующие фигурки, маски, лиры, сапоги, бочки, лапти, поднос с рыбой, множество черепов и завершала всю картину несущаяся тройка. Самой символикой внешнего оформления поэма рождала символику повествования, в многообразии и характерных деталях.

Все типы, созданные Гоголем, - "результат гениального художественного синтеза, ибо, создав в "Мертвых душах" образ всей России, он на самом деле воочию эту самую Россию, можно прямо сказать, никогда не видел" (56,123).

В "Мертвых душах" правдоподобие настолько искоренено, элемент фантастики так плавно входит в концепцию произведения, что нет никакой надобности в сколько-нибудь точном воспроизведении действительности.



ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Подводя итоги анализа особенностей предметного мира в "Петербургских повестях" и в поэме "Мертвые души", следует отметить следующее: в художественном методе писателя значительную роль играют предметно-пространственные отношения, с помощью которых удается разрешить проблему соотношения духовного и "вещного" в человеке.

Сосуществование пространственного и предметного миров осуществляется через проецирование одного на другой, в результате чего происходит их взаимное проникновение и "расширение" предметного пространства.

В "Петербургских повестях" объектом художественного исследования служит образ Петербурга, складывающийся из отдельных предметных сфер (департамента, Невского проспекта, жилищ персонажей, приюта разврата), каждая из которых, являясь самостоятельно функционирующей единицей, подчиняется и общему закону структурной организации пространства.

Атрибутами предметного мира у Гоголя выступают человек и вещь, соседство которых служит укором бездуховному существованию. Становясь структурными элементами единого образа, они существенно расширяют диапазон повествования: от комического изображения взаимоотношений человека с вещью до фантастического замещения, перекодирования вещи в часть человека или живое целое.

Гоголем глубоко раскрывается психологический аспект взаимодействия человека и вещи. Сам уровень психологизации этих отношений, как свидетельствуют результаты проведенного исследования, обладает чрезвычайной художественной активностью. Функции вещи и ее сюжетно-стилистические возможности значительно расширены благодаря вкраплению в них символических и "мистических" признаков.

Гоголь заполняет предметами художественное пространство вовсе не для того, чтобы они начали вытеснять друг друга, борясь за право быть главенствующим. Каждый предмет находится на своем месте, и отсутствие одного порождает несоответствие, лишает возможности дать еще одну деталь в характеристику персонажа.

Попадая в поле гоголевского художественного пространства, вещь перестает быть просто вещью, она становится чем-то невероятным и небывалым. Разместившись на повествовательном поле, вещи рождают впечатление единого в своей необычности мира. Повествователь пользуется любым поводом, чтобы включить в рассказ хотя бы упоминание о новой вещи.

Вещная структура гоголевских "Петербургских повестей" и "Мертвых душ" чрезвычайно насыщена, и это дает возможность наблюдать за тем, как поведет себя человек в окружении вещей, сумеет ли он подчинить их себе, разместить по своему принципу или же утонет в "вещном" море, не совладав с инстинктом насыщения.

Вещная насыщенность произведений порождает ситуацию человеческой всеподавленности, связанной прежде всего с показом превосходства предметного мира над духовным, вещи - над человеком. Гоголь доказывает, что гротескная нелепость событий и обстоятельств оказывается не просто возможной, но и естественной, и всякая норма (человек) может и должна восприниматься как странность (вещь). У Гоголя вещи заполняют пустоту духовного мира персонажей.

Между вещами, наполняющими гоголевское художественное пространство, существуют достаточно крепкие родственные связи, не позволяющие нарушать монолитную предметную структуру произведений. Все происходящее с героями обязательно отражается на состоянии вещей, но они не сопереживают своим владельцам, а лишь выполняют функцию стороннего наблюдателя. У Гоголя предметные миры, разнясь в отдельных моментах, строятся по одному и тому же закону: через взаимодействие с персонажами.