Философия романа В.Пелевина "Чапаев и Пустота"

Казалось, что история посмертного существования легендарного красного командира В.И. Чапаева закончится в многочисленных анекдотах, рожденных при советской власти, общий смысл которых - милая несостоятельность советской власти; или же в специальных исследованиях по истории гражданской войны. Однако в 1996 году, когда Россия окончательно отвернулась от коммунистов (были выборы и опять выбрали Ельцина, т.к. больше не за кого было голосовать), произошло второе пришествие Чапаева в русскую литературу.

В памяти старшего поколения еще свежи те времена, когда в каждом дворе был свой «Чапай», размахивая деревянной шашкой поднимавший своих бойцов на бой с беляками. Волна анекдотов сбила этот героический настрой, превратив героя гражданской войны в комическую фигуру Василь Иваныча. Роман Пелевина дал Чапаеву новую жизнь: в галлюцинациях поклонников промокашек и грибов деревянную шашку сменил глиняный пулемет.

Анекдот, оказывающийся притчей, - и есть ключ к поэтике романа Пелевина, в котором за байками и приколами проступает Послание. При желании можно поспорить о том, насколько сам автор верит в него (судя по длинным и временами тормозящим повествование беседам - действительно верит) или назвать это «двойным кодированием» и прописать по ведомству постмодернизма. Но лучше увидеть в этом следование буддийской традиции, в которой сожжение дзенским мастером статуи Будды служит лучшим объяснением сущности буддизма: так, в книге Пелевина пародирование эзотерического знания служит лучшим подтверждением его сакральной ценности.

«Чапаев и Пустота» - роман-притча, соединивший в себе черты восточных учений, исконно русских фольклорных представлений (анекдотов) и новорусского быта.

Литературным пратекстом пелевинского романа является, как известно, роман Фурманова «Чапаев». Однако роман Пелевина не нанизан на каркас «Чапаева», хотя внешний сюжет отчасти и повторяет описание обстановки гражданской войны, но он скорее является сюжетом духовного путешествия. Пелевин использует прямую цитацию в сценах отправки на фронт ивано-вознесенских ткачей, военного быта в Алтай-Виднянске, упоминает фурмановские топонимы, но эти названия приобретают бессмысленный оттенок, подтверждают абсурдность происходящего и усиливают ощущение трагической неизвестности, вырванности из контекста истории пелевинских персонажей. Анна недоуменно говорит: «Берут и отдают какие-то непонятные города с дикими названиями - Бугуруслан, Бугульма и еще…как его…Белебей. А где это все, кто берет, кто отдает - не очень ясно, и главное, не особо интересно». Установка на ироническое прочтение Фурманова задано Пелевиным в предисловии к роману. Фурмановский текст объявляется фальсификацией истории, а роман Пелевина намекает на «подлинную» историю, стоящую за снами об истории Петра Пустоты. Наиболее очевидно это в седьмой главе романа о его путешествии в Валгаллу с Черным Бароном.

Любовь Чапаева к пению и портрет Чапаева Пелевин берет у Фурманова, который описывает его скорее как белогвардейского офицера, чем как нового Стеньку Разина: матовое чистое лицо, нервный тонкий нос, умные немигающие глаза, пышные усы. Этому облику Пелевин придает недостающие эзотерические черты, основываясь на впечатлении Федора Клычкова о сказочной фигуре Чапаева, степного атамана. «Магическое, удивительное имя» Чапаева (Фурманов) было овеяно легендой для людей «поколения П», чему способствовал с одной стороны, знаменитый фильм, с другой - многочисленные анекдоты. Пелевин создал еще одну легенду о нем. Серебряная шашка Чапаева становится у Пелевина магическим зеркалом, позволяющим видеть на расстоянии, а сказовая речь старого ивановского ткача, вложенная в уста Чапаева, превращается в сакральную речь человека, знающего, как управлять рычагами реальности, владеющего ее различными языковыми картинами. Пелевинский монолог Чапаева почти дословно цитирует монолог старого ткача перед отправкой эшелона на фронт в романе Фурманова: «Собрались вы тут сами знаете на што. Неча тут смозоливать. Всего навидаетесь, все испытаете. Нешто можно без этого? А? На фронт приедешь - живо сенькину мать куснешь. А что думал - там тебе не в лукошке кататься…Только бы дело свое не посрамить - то-то оно, дело-то!.. Как есть одному без другого не устоять… А ежели у вас кисель пойдет - какая она будет война?.. Надо, значит, идти - вот и весь сказ, такая моя командирская зарука…».

Смысл этой речи темен для интеллигента Пустоты, как и для самого Чапаева, что однако не мешает Чапаеву произносить ее с энтузиазмом и воздействовать на слушателей. Общение на языке массы, использование готовых шаблонов массовой культуры и, одновременно, обращение к контакту «превыше слов» служат у Пелевина, во-первых, целям концептуальной игры, во-вторых, становятся средствами латерального мышления (от лат. Lateralis - боковой), подобно жесту, десемантизации, смеху, сну, которые выбивают человека из привычной колеи повседневного мышления.

Таким образом, можно сказать, что соответствующие главы романа представляют собой палимпсест: «Чапаев» Фурманова «переписывается заново», в постфилософском ключе. Фурмановский текст нужно признать одним из надежных источников информации, необходимой для выявления либидо исторического процесса характеризуемой эпохи. Коммунистический метанарратив, который нашел преломление в романе Фурманова, рассматривается как активатор деструктивно-танатоидальных импульсов коллективного бессознательного, приводящий в состояние дикой хаосизации негативный потенциал национального архетипа. Отсюда - немыслимая жестокость, упоение смертью, гибель миллионов, расцениваемые как оправданные, полезные для общества. Не случайно гражданская война показана в романе как материализовавшийся кошмар, ничем не отличающийся от кошмаров, одолевающих людей, страдающих психическим расстройством. Налицо дезориентация, ослабление инстинкта самосохранения, торжество Танатоса над Эросом. Поэтому Валгалла у Пелевина располагается рядом с чапаевским станом.

«Новый человек», прославляемый советской литературой, оказывается не улучшенным, а ухудшенным человеком: его разум ослеплен вышедшим из-под контроля хаосом коллективного бессознательного, пребывающего в состоянии своеобразного бешенства. Вот почему коммунистическая идеология десакрализуется, созданные на ее основе социальные мифы демифологизируются. Но точно так же десакрализуется и белогвардейская идеология и возникшие на ее основе мифы. Осуществляется примирение непримиримого: у Пелевина в ресторане за соседними столиками сидят красные и белые в военной форме, миролюбиво кейфуя, а не убивая друг друга, - до тех пор, пока о себе не заявит идейный фанатизм.

Пелевин обнажает изнанку безобразных химер, созданных коллективно помутненным разумом, показывает, сколь разрушительны аффекты, провоцируемые содержаниями коллективного бессознательного. И в мирное время, как явствует из романа, танатоидальный потенциал постоянно подпитывается господствующим в обществе метанарративом.

Заключение

Появление нового литературного направления вызвало горячие споры и дискуссии.

В России, считают некоторые критики, произошел «выплеск дословесной подсознательной мути, коллективный психоаналитический сеанс, заставляющий обнародовать душевные миазмы». Е. Чижова называет русский постмодернизм «новой агрессивной идеологией», появление которой обусловлено кризисом гуманитарного искусства в XX в. В нем увидели симптом недомогания и болезни: «Постмодернизм - это усталая культурная игра, это уход в тотальную иронию». «Это знак изжитости многих культурных традиций, исчерпанности многих идеалов, ценностей, знак усталости культуры, усомнившейся во многих целях и смыслах, и в то же время примета беспрерывного поиска выхода из тупика».

Некоторые современные критики и писатели объясняют свое негативное отношение к постмодернизму с точки зрения философии и даже метафизики. «Философия постмодернизма размонтировала современный мир до полной идеологической структурности, до мировоззренческого распада, до отсутствия любых внятных мыслей, до состояния кладбища, где нет ничего живого, но любая вещь или идея издает запах тлена».

О метафизическом, «сатанинском» смысле постмодернизма пишет В.Лютый. Он видит в нем «взбаломученную культуру маленьких правд», «дьявольские уловки», «сатанинское копыто», появившееся, правда, еще в эпоху Возрождения. В вину постмодернизму ставится отсутствие героического, чрезмерная «книжность» как «постмодернистский информаторий, как конструкция цитат, представляющих систему мышиных ходов в истории культуры». И в конце статьи как приговор: «Постмодернизм - литература конечности бытия, его последнего часа, внехристианская бездна».

В целом негативно оценивает новую эстетическую систему Л. Баткин, говоря о «кризисе кризисности», отсутствие чувства пути и судьбы, неспособности выполнить предназначение - по-настоящему интегрировать русскую культуру в мировую, внятно сформулировать «иные ценности литературного творчества».

Н. Иванова, признавая закономерность существования в литературе «конца стиля» нетрадиционной эстетики, отмечает признаки исчерпанности и усталости в самоповторении сюжетов, образов, тем, поэтических приемов.

Сторонники и защитники постмодернизма, писатели этого направления, наоборот, говорят о его плодотворности и необходимости для дальнейшего развития русской литературы. «Постмодернизм не гибель культуры, а закономерный этап, который повторяется в эстетической эволюции», его «можно поблагодарить за то, что многие противоречия русской культуры он высветил ярко и сильно». Отвечая на упреки в отрицании писателями новой волны всех традиций, М. Эпштейн пишет: «Постмодернизм восстанавливает связи искусства со всем кругом классических и архаических традиций и достигает художественного эффекта сознательным смешением разных исторически несовместимых стилей». Для многих появление постмодернизма связано с достижением свободы в литературе, с правом писателя на творческую самостоятельность. Наконец, основная мысль некоторых исследований, высоко оценивающих постмодернизм, сформулирована в словах: «Постмодернизм - одно из ведущих направлений в мировой культуре и литературе последней трети XX в., отразившее важный этап религиозного, философского и эстетического развития человеческой мысли» (К. Степанян).

Каковы уроки постмодернизма? Следует согласиться с теми критиками, которые говорят о разрушительном начале постмодернистской эстетической вседозволенности по отношению к духовным ценностям и языку, о шоковом натурализме в изображении человеческого тела и страшных, темных сторон жизни. Рекламная агрессивная нетерпимость к другим литературным системам и писателям, претензия постмодернизма быть ведущим стилем эпохи, упрощенно игровое, пренебрежительное отношение к сложности и трагичности русской истории и современной жизни, к судьбам народа и отдельного человека вызывают негативное отношение к творчеству некоторых постмодернистов.

Однако русская литература конца XX-начала XXI в. явно усвоила позитивные уроки постмодернизма. «Без опыта постмодернизма современная культура не могла бы почувствовать вкус жизни, вкус будущего и пройти через опыт воскрешения» (М. Эпштейн). В своем творчестве русские постмодернисты преодолели вечную оппозиционность элитарной и массовой литературы, в содержании, сюжетах и языке их произведений серьезное, высокое начало активно сближено с началом игровым, привлекательным, развлекающим (В .Пелевин, В. Тучков, А. Курчаткин). Синтез элитарности и массовости, как отмечают многие, станет одной из важных практических задач литературы XXI в. Акцентирование внимания при создании текста не на идеологии, а на поэтике, артистизме стиля и языка ставит перед писателем задачу высокого профессионализма. Постмодернизм подтолкнул современную литературу и критику пересмотреть устаревшие каноны в отношениях писателя и действительности, писателя и государства, писателя и народа, найти новые критерии оценки художественных текстов (М. Липовецкий, В. Курицын, И. Скоропанова). Благодаря постмодернистам расширился диалог и творческий взаимообмен эстетическими открытиями с писателями разных стран мира. Значительно повысился интерес к русской литературе и тем процессам, которые в ней происходят. Многие постмодернистские авторы отмечены престижными зарубежными и российскими премиями (В. Сорокин, В. Пелевин, Т. Толстая, Д. Пригов, А. Королев), а их произведения переводятся на многие языки мира.

Органично вошли в русскую литературу конца XX-начала XXI в. некоторые черты постмодернистской поэтики, что позволило отдельным критикам и литературоведам зачислить по ведомству постмодернизма таких разных писателей, как В. Маканин, В. Войнович, Л. Петрушевская, Ф. Искандер, Л. Улицкая, О. Славникова и др.

Важную роль в современной литературе стала играть интертекстуальность, цитатность, придающая произведениям определенный филологический смысл (В. Маканин «Кавказский пленный», «Андеграунд, или Герой нашего времени», А. Дмитриев «Закрытая книга»). Связан с этой особенностью литературы плюрализм, открытость разным традиционным и нетрадиционным эстетическим системам, свойственный прежде всего постмодернизму.

Реалистическая литература 90-х гг. XX в., изображая действительность, особенно темные, страшные ее стороны, «дно» жизни, часто обращается к поэтике шокового натурализма (О. Павлов «Карагандинские девятины», Р. Сенчин «Афинские ночи»). Интерес к телесности, к загадкам психики, аномалиям человеческой природы, болезням души и тела, физиологии рождения и смерти, характерный для творчества Л. Петрушевской, Л. Улицкой, О. Славниковой и других, часто выражается в натуралистических описаниях и образах.

Усиление игрового начала в сюжетах и поэтике современной литературы связано не только с влиянием постмодернизма, но и с общей «компьютеризацией» жизни и культуры, с взаимовлиянием кино, театра, телевидения и литературы.

Русский постмодернизм является одним из закономерных эстетических направлений современной литературы, свидетельством ее эволюции, постоянного обновления.

В последнее время, как утверждает В.Курицын, все чаще наблюдается возрастание роли периферийных смыслов, что уже говорит об изживании постмодернизмом самого себя и становлении нового концепта. Доселе по праву находящийся в центре литературного процесса и, по сути, сам сложившийся в систему, постмодернизм начал сдавать свои позиции и тесниться другими моделями репрезентации мира и способами письма. Проявление постмодернизма заметно трансформируется, а потому создающемуся новому явлению необходимо придумать и новое название.

Нужно сказать, что далеко не все постмодернисты 1980-90-х годов шли путем радикальной деконструкции, не оставляя без скептического внимания ни одну культурную реалию или человеческую ценность. Если в искусстве нет сакрального и само искусство не является ценностью, зачем им заниматься? Т.Толстая, автор антилитературноцентричного романа «Кысь», в ее известном эссе «Квадрат», посвященном, казалось бы, авангардистской картине В. Малевича «Черный квадрат», но на самом деле - современному искусству, ставила под сомнение нигилизм как художественный метод. «“Квадрат” закрывает путь - в том числе и самому художнику. Он присутствует «как абсолютная форма», но это значит, что по сравнению с ним все остальные формы не нужны, ибо они по определению не абсолютны, - писала Т. Толстая. - Он возвещает конец искусства, невозможность его, ненужность его, он есть та печь, в которой искусство сгорает, то жерло, в которое оно проваливается…». «Десакрализация, как утверждала писательница, - лозунг неучей, посредственностей и бездарностей. Это индульгенция, которую одни бездари выдают другим, убеждая третьих, что так оно все и должно быть, - все должно быть бессмысленным, низменным (якобы демократичным, якобы доступным)… »

Таким образом, постмодернизм подверг деконструкции сам метод деконструкции, после чего стали очевидны ограниченность и непродуктивность этого метода. Однако и развенчанный в 1990-2000-е гг. постмодернизм не умер: он как бы рассеялся в пространстве русской литературы, выступая теперь в качестве одной из ее форм миромоделирования и одного из способов письма. Многие писатели, прежде выступавшие как радикальные постмодернисты, пришли к иным моделям представления реальности. Говоря о современном состоянии литературы и современных писателях, исследователи предлагают термин «преодолевшие постмодернизм». Можно говорить о своеобразном «мягком постмодернизме» (термин А. Немзера) Д. Липскерова, А. Кабакова, Д. Быкова, А. Королева, А. Дмитриева и других писателей, активно использующих приемы постмодернизма, но не отрицающих ценности культуры и искусства. Можно также, пользуясь расхожей советской метафорой, предложить авторскую номинацию «постмодернизм с человеческим лицом», так как, во-первых, писатели 2000-х в большинстве своем отказались от шоковой терапии тотальной деконструкции и эпатируют читателя в меру, неким гуманным образом; во-вторых, каждый из современных писателей обозначил наличие своего стиля, своей манеры письма, иначе говоря, авторского лица (что в рамках постмодернистской эстетики, в связи с отрицанием самой категории автора, было бессмысленно). Прежние постмодернисты, таким образом, плавно перешли в ряды писателей «фантастического реализма» (см. «Числа», «Empire V», «Священная книга оборотня» и другие романы В. Пелевина, «Путь Бро», «Лед», «23000» В. Сорокина).

Итак, эпоха постмодернизма в русской литературе закончилась, на смену ей пришла другая эпоха - «постреализма», как утверждает Н.Л. Лейдерман, или, как видится многим, эпоха литературной эклектики, в которой элементы модернизма, постмодернизма и реализма активны на равных основаниях.

Кроме того, постмодернизм 2000-х годов, потеряв некий контркультурный и элитарный статус, сблизился - вполне закономерно, учитывая его исконную установку на философский релятивизм и толерантность, - с литературой массовой, положив тем самым конец ситуации жесткого параллелизма двух литературных парадигм (элитарной и массовой).

Многие писатели, наследники постмодернизма, обнаружили проектное мышление, всерьез задумались о привлечении широкого читателя и успешности сбыта своих книг. Разумеется, каждый выбрал свой, неповторимый путь, и не все из кумиров прежних лет смогли остаться актуальными в новом десятилетии, давшем новые имена, или, если пользоваться PR - терминологией, современные литературные проекты

Библиография

1. Баткин Л. О постмодернизме и «постмодернизме» // Октябрь. 1996. №10.

2. Бахтин М. Проблемы поэтики Достоевского. М., 1972.

3. Блок А.А. Собр. соч. Т.6,8. М., Л., 1962.

4. Генис А. Иван Петрович умер. Статьи и исследования. М., 1999.

5. Генис А. Поле чудес. Виктор Пелевин. М., 1999.

6. Горичева Т. Православие и постмодернизм. Л., 1991.

7. Давыдова Т.Т., Сушилина И.К. Современный литературный процесс в России. М., 2007.

8. Ермолин Е. Примадонны постмодерна, или Эстетика огородного контекста // Континент. 1995.

9. Журнал Zhurnal.Ru (11 февраля 1997). Виртуальная конференция Пелевина.

10. Золотоносов М. Русоблюдие // Новое литерарурное обозрение. 1994. № 8.

11. Иванова Н. Преодолевшие постмодернизм // Знамя. 1998. № 4.

12. Ильин И. Постструктурализм. Деконструктивизм. Постмодернизм. М., 1996.

13. Кузнецов С. // Статья «Василий Иванович Чапаев на пути воина» // http://pelevin.nov.ru

14. Лейдерман Н.Л. Постреализм. Хаос и «воля к смыслу» // Русская литература XX века: закономерности исторического развития. Кн.1.

15. Липовецкий М. ПМС (постмодернизм сегодня) // Знамя. 2002. №85.

16. Липовецкий М. Русский постмодернизм. Екатеринбург, 1997.

17. Литературная энциклопедия терминов и понятий. М., 2001.

18. Луначарский А.В. Собр. соч. М., 1964.

19. Лютый В. Козы копытце (Еще раз о постмодернизме) // Наш современник. 2001. №1.

20. Новиков В. Все может случится // Общая газета. 1996. №49.

21. Новиков В. Филологический роман: старый новый жанр на исходе столетия // Новый мир. 1999.

22. Пелевин В. Бубен нижнего мира. М., 1996.

23. Пелевин В. Джон Фаулз и трагедия русского либерализма // Независимая газета. 1993. 20 янв.

24. Пелевин В. Чапаев и Пустота. М., 1996.

25. Рубинштейн Л. Своеволие и его последствия. Итоги. 2000. 26 окт.

26. Руднев В. Прочь от реальности. Исследования по философии текста. М.,2000.

27. Руднев В. Словарь культуры XX века. Ключевые понятия и тексты. М., 1999.

28. Скоропанова И.С. Русская постмодернистская литература. М., 2004.

29. Скоропанова И.С. Русская постмодернистская литература. Новая философия. Новый язык. Минск. 2000.

30. Сорокин В. Культура как хороший желудок переваривает все // Книжное обозрение. 2001.

31. Степанян К. Постмодернизм - боль и забота наша // Вопросы литературы. 1998. №5.

32. Столяров А. После жизни // Литературное обозрение. 1999. №2.

33. Сущность Буддизма, его истоки и концепция. www.yourbudda.info

34. Толстая Т.Н. Квадрат // Толстая Т.Н. Не кысь. М., 2004.

35. Толстой Л.Н. Изречения китайского мудреца Лао-Тзе. М., 1992.

36. Фуко М. Что такое автор? // Лабиринт. ЭксЦентр. 1991. №3.

37. Фурманов Д. Чапаев. М., 1986.

38. Чижова Е. Новая агрессивная идеология // Вопросы литературы. 2003. Янв.-Февр.

39. Шмалько А. // Статья «Нечто о сущности криптоистории» // http://books.imhonet.ru

40. Эпштейн М. Истоки и смысл русского постмодернизма // Звезда. 1996. №8.

41. Эпштейн М. Постмодерн в России. Литература и теория. М., 2000.

42. Яркевич И. Литература, эстетика, свобода и другие (инвещи) // Вестник новой литературы. СПб., 1993. №5.

Размещено на Allbest.ru