Вклад Европейского суда по правам человека в понимание прав человека в сфере труда

Размещено на http://www.allbest.ru/

Вклад Европейского суда по правам человека в понимание прав человека в сфере труда

Е.В. Сыченко

Доцент, кафедра трудового и социального права юридического факультета, Санкт- Петербургский государственный университет, кандидат юридических наук.

Аннотация. В статье рассматриваются наиболее важные решения Европейского суда по правам человека (ЕСПЧ), имеющие отношение к защите трудовых прав граждан. Автором проанализированы дела, которые были рассмотрены данным органом судебной власти в течение последних лет по ст. 3, 4, 8 и 11 Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод 1950 г. (ЕКПЧ), в частности, о расследовании несчастных случаев на производстве, запрете принудительного труда, защите частной жизни работников и обеспечения их права на свободу выражения мнения и объединения. Исследование позволило сделать вывод, что Европейская конвенция является важным инструментом в области защиты права на уважение частной жизни сотрудника на работе. Европейский суд по правам человека разработал систему оценки действий работодателя по контролю за выполнением работников своей трудовой функции (видеозапись, просмотр электронных сообщений, прослушивание телефона) в свете ст. 8 Европейской конвенции. Эта система должна использоваться и национальными судами при рассмотрении дел, связанных с неправомерной, по мнению работника, формой контроля. Расширенное толкование понятия принудительного труда и торговли людьми, данное Европейским судом в решении по делу Chowdury and огеv. Greece, как включающее в себя также невыплату задолженности по заработной плате, что ставит работников в уязвимое положение, также чрезвычайно важно для российской практики. Прочтение понятия «торговли людьми» как преступления, предусмотренного ст. 127.1 Уголовного Кодекса Российской Федерации, позволило бы обеспечить более эффективную защиту самым незащищенным группам населения (например, внутренним и внешним мигрантам, инвалидам). Автор подчеркивает важность выводов ЕСПЧ в решении по делу «Огневенко против России», свидетельствующих о том, что общий запрет забастовок сотрудников железной дороги, предусмотренный ст. 26 Федерального закона «О железнодорожном транспорте в Российской Федерации» от 10.01.2003 № 17-ФЗ, несовместим со стандартами в области прав человека, а именно с положениями ст. 11 Европейской конвенции.

Ключевые слова. Европейский суд по правам человека, Европейская Конвенция, принудительный труд, защита частной жизни, трудовые права, профсоюз, суды, справедливое судебное разбирательство.

Введение. В статистике Европейского суда по правам человека (далее -- ЕСПЧ) не выделено количество дел, имеющих отношение к трудовому праву. Данные дела рассматриваются Судом в рамках разных статей Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод (1950) (далее -- ЕКПЧ), и их количество в течение года, как правило, не превышает 30 дел, если учитывать, в том числе рассмотренные на основании ст. 6, гарантирующей право на справедливый суд. Однако небольшое количество дел не свидетельствует о незначительном внимании Суда к защите прав работников. Исследование практики ЕСПЧ в этой области на протяжении последних 10 лет позволяет сделать вывод, что Суд чрезвычайно тщательно анализирует дела о защите работника от незаконного наблюдения со стороны работодателя, о безопасности труда и реализации запрета принудительного труда и дискриминации [Dorssemont F., Lцrcher K., 2013]; [De Schutter O., 2005]. Европейские учебники трудового права [Cabrelli D., 2016: 57-59] указывают на ЕКПЧ как на один из источников национального трудового права, а некоторые решения ЕСПЧ стали классикой: Markin v. Russia1, Demir and Baykara v. Turkey , Sorensen and Rasmussen v. Denmark , Barbulescu v. Romania. европейский суд право человек

Эти и ряд других постановлений ЕСПЧ внесли значительный вклад в формирование единого европейского представления о содержании свободы объединения, права работника на уважение частной жизни, понимание запрета принудительного труда и торговли людьми, границ права работника на свободу выражения мнения. Это не означает, что в европейских странах сформированы единое представление и единый подход к регулированию этих вопросов. Но ЕСПЧ установил в своей практике некоторые стандарты, которым подобное регулирование должно соответствовать. Именно это нами и понимается как его «вклад». Стоит также отметить, что, несмотря на небольшое количество дел, многие из решений ЕСПЧ, имеющих отношение к трудовому праву, вызывают жаркие дискуссии среди специалистов о взаимосвязи трудовых прав и прав человека [Mundlak G., 2012: 217]; [Kolben K., 2009: 449]. Эти работы помогают популяризировать правовые позиции Суда и ознакомить широкий круг заинтересованных лиц с разработанными им стандартами защиты трудовых прав как прав человека.

В настоящей статье также будет сделана попытка проанализировать эти стандарты и предположить их возможную применимость в российской практике. Основным предметом изучения являются постановления ЕСПЧ, принятые в 2017 и 2018 годах, которые наиболее интересны как исследователям, так и практикам в области трудового права.

Безопасность труда в практике ЕСПЧ

ЕКПЧ не содержит ни права на труд, ни права на безопасные условия труда. Эти нормы были закреплены в Европейской социальной хартии, которую принято называть как «дополняющую» ЕКПЧ . Тем не менее, в течение последних пяти лет ЕСПЧ рассмотрел ряд дел, имеющих непосредственное отношение к безопасности труда, точнее, к обязательствам государства, вытекающим из причинения вреда работникам.

В частности, в рамках ст. 2 ЕКПЧ, гарантирующей право на жизнь, были рассмотрены дела по заявлению родственников работников, скончавшихся по причинам, связанным с условиями их труда . Большинство дел, связанных с безопасностью труда, было рассмотрено в свете позитивных обязательств государств обеспечить эффективное расследование и защиту прав потерпевших и не представляет значительного интереса для специалистов в области трудового права . Однако в 2017 году дело на подобную тему было рассмотрено в свете ст. 3, запрещающей унижающие достоинство и бесчеловечное обращение, что, с нашей точки зрения, являет сдвиг в практике ЕСПЧ и заслуживает более подробного рассмотрения.

В деле «Магикпа против Литвы» предметом разбирательства стало расследование несчастного случая на работе. Истец, сварщик на строительной площадке, получил увечье в результате падения с поврежденных строительных лесов. Досудебное расследование несчастного случая заняло три года и семь месяцев, и дело было закрыто в связи с истечением срока давности.

Заявление истца рассматривалось в свете разработанного ЕСПЧ процессуального аспекта ст. 3 [Reidy A., 2002: 34]. Интересно отметить, что истец изначально подавал заявление по ст. 6 и 13 Конвенции. Суд решил рассмотреть дело по ст. 3 и постановил, что государством она была нарушена, поскольку не было проведено должного расследования обстоятельств несчастного случая, в результате которого истец получил телесные повреждения .

Исходя из толкования ст. 3 ЕКПЧ и практики ее применения данные нормы накладывает на государства обязательства расследовать и обеспечить эффективную правовую и другие виды защиты в случае унижающего достоинства обращения, нарушающего запрет, установленный данной статьей [Harris D.J., O'Boyle M., Warbrick C., 2009: 108]. Следовательно, для возникновения такого обязательства необходимо как минимум бесчеловечное или унижающее достоинство обращение . В настоящем деле нарушение правил безопасности в результате халатности причинило тяжкий вреда здоровью работника. Суд счел, что «ситуация достигла достаточного порога тяжести, чтобы попасть в сферу действия статьи 3 Конвенции»11. Таким образом, Суд, выйдя за рамки своих традиционных строгих позиций относительно уровня тяжести в контексте бесчеловечного и унижающего достоинство обращения, кратко постановил, что нанесение серьезного вреда здоровью в результате несчастного случая на работе является формой унижающего достоинство или/и бесчеловечного обращения.

Эта позиция Суда, по нашему мнению, очень неоднозначна и должна быть подкреплена веской аргументацией относительно критериев, которые позволили Суду постановить, что несчастный случай на работе имел признаки бесчеловечного или унижающего достоинство обращения. Традиционно Суд ссылается на понятие «человеческого достоинства» в качестве критерия подобного обращения. В данном случае, однако, не очевидно, что достоинство истца было ущемлено.

Это дело свидетельствует о широкой сфере применения ст. 3. Во-первых, она обеспечивает всем получившим производственные травмы дополнительное основание для защиты своих процессуальных прав в рамках уголовного расследования и получения судебной защиты. Во-вторых, она может быть истолкована как дающая возможность государственным служащим рассматривать несчастные случаи на работе в свете позитивных обязательств государства по ст. 3 ЕКПЧ.

Такая возможность гарантирована ст. 2 ЕКПЧ, если вспомнить дело Brincat and others v. Malta , в котором истцы просили признать нарушением ст. 2 ЕКПЧ смерть нескольких сотрудников государственных верфей от профессиональных заболеваний, вызванных работой с асбестом. В этом деле Суд постановил, что ст. 2 возлагает на государства позитивное обязатель-ство по принятию надлежащих мер для защиты жизни находящихся под его юрисдикцией лиц, включая тех, кто работает в государственной корпорации, принадлежащей и контролируемой Правительством.

В этом деле, так же как и в рассмотренном ранее деле Vilnes and others v. Norway, Суд сделал важный для безопасности труда вывод: ст. 8 ЕКПЧ была посчитана основанием защиты права получать информацию о рисках, которым подвержен работник на рабочем месте . Отметим, что в деле Brincat and others v. Malta речь шла о рисках работы с асбестом, когда не была при-нята Конвенция Международной организации труда N 162 об охране труда при использовании асбеста (1986). В государстве-ответчике тогда не было нормативного регулирования, направленного на охрану здоровья работника от вредных факторов, возникающих в связи с работой с этим веществом. Суд пришел к выводу, что уже в конце 1970-х годов власти Мальты знали или должны была знать о вреде асбеста. В качестве обоснования этого вывода были приведены научные работы о вреде асбеста, написанные и опубликованные на Мальте в период работы заявителей, а также дело, рассмотренное судом Мальты в 1979 году, решением, по которому истцу был возмещен вред, причиненный работой с асбестом. Другим доказательством был факт членства в МОТ, в которой на тот момент рассматривался проект конвенции о защите работников при работе с асбестом .

Из решения следует, что правительство не проводило в тот период исследований вредности этого вещества и не сделало доступной даже общую информацию, известную на момент работы заявителей. Суд отметил, что «вместо этого правительство, по-видимому, не обращающее внимания на обязательства, вытекающие из Конвенции, решило считать, что в его обязанности не входит предоставление информации с самого начала и что любой человек в такой рабочей обстановке в любом случае будет в полной мере осведомлен о связанных с этим опасностях». Такой подход правительства Мальты был сочтен нарушением ст. 8 ЕКПЧ.

Подход Суда к анализу этого дела можно кратко обозначить следующим образом: государство обязано обеспечить безопасность труда работников, защитив их наиболее эффективным способом от воздействия вредных факторов, известных на момент работы (вывод из ст. 2 ЕКПЧ), а также сообщать полную информацию о таких факторах (вывод из ст. 8 ЕКПЧ). Следовательно, если имеются научные труды о вреде фактора X, государство может быть призвано к ответственности за нарушение норм конвенции, если защита работников от фактора Х не была обеспечена, а информация о нем не была сообщена.

Представим, что этим фактором Х выступает стресс или домогательство на рабочем месте. На международном уровне и МОТ, и ВОЗ уделяют значительное внимание этому фактору, называемому в российских публикациях психосоциальным или социально-психологическим [Лютов Н.Л., 2017: 348]. МОТ, в частности, уже с 1970-х годов призывает страны к профилактике и управлению рисками стресса и другими психосоциальными рисками [Leka S., Jain A., 2016: 24]. Эта организация разработала подробные руковод- ства , учебные материалы по выявлению данных рисков и борьбе с ними, и даже подготовила приложение для смартфонов .

В России пока не ведется работа по выявлению и обеспечению защиты работников от данных рисков. Европейский комитет по социальным правам (далее -- ЕКСП), в чью компетенцию входит контроль за соблюдением странами Европейской социальной хартии (далее -- ЕСХ) и ее толкование, в заключении о выполнении Россией норм данного документа отметил, что ст. 3.1. ЕСХ включает обязательство государства обеспечить защиту и от этих рисков .

Исходя из изложенного выше, можно предположить следующее: работник, пострадавший от такого риска в России, сможет обратиться с заявлением в ЕСПЧ о том, что Российская Федерация не создала правовую базу защиты работника, не информировала о таких рисках на рабочем месте. Стоит отметить, что ЕСПЧ уже рассматривал в одном из дел вопрос о госу-дарственной политике защиты от домогательства на рабочем месте , следовательно, наше предположение обосновано и может быть реализовано.

Понимание «принудительного труда»

Статья 4 построена следующим образом: в первом пункте содержится абсолютный запрет рабства и подневольного состояния, во втором -- принудительного или обязательного труда, а третий пункт перечисляет виды работ (или обстоятельств их осуществления), которые не относятся к понятию принудительного труда.

К сожалению, как отмечают исследователи, мнения о том, что практика рабства осталась в истории, далека от реальности в XXI веке [Mantouvalou V., 2006: 414]. В 2017 году Суд рассмотрел два дела согласно положениям этой статьи. Одно из них касается обязанности государства расследовать дела о принудительном или обязательном труде. В деле «J. и другие против Австрии» две гражданки Филиппин, которые поехали работать горничными или гувернантками в Объединенные Арабские Эмираты, утверждали, что их работодатели отняли у них паспорта и эксплуатировали их, в том числе в течение их пребывания в Австрии, до момента их побега из отеля в Вене. По их мнению, решение австрийских властей прекратить расследование событий, произошедших в Австрии, было нарушением ст. 4 Конвенции. Суд отметил, что ст. 4 ЕКПЧ не обязывает государства обеспечивать универсальную юрисдикцию в отношении действий, подпадающих под запрет согласно ее нормам. Нарушение произошло за пределами государства-стороны ЕКПЧ, австрийские власти предприняли все необходимые в данной ситуации шаги. Особенно было отмечено, что истицы обратились в полицию примерно через год после побега, когда их работодатели уже давно покинули страну.

В другом деле «Човдури и другие против Греции» Суд постановил, что неоплачиваемая работа нелегальных мигрантов в Греции относится к сфере принудительного труда и торговли людьми. Заявление подали 42 гражданина Бангладеш, собиравшие клубнику на ферме под присмотром вооруженной охраны. Они добровольно вступили в трудовые отношения, были обеспечены питанием и жильем и могли свободно передвигаться по территории. Работодатель не платил им на протяжении шести месяцев и предупредил их, что они получат заработок только если продолжат работать.

Это дело чрезвычайно интересно тем, что Суд расширил толкование понятия принудительного труда и торговли людьми. Собственно понятия торговли людьми как такового в ЕКПЧ не содержится. Но Суд в более ранних решениях пришел к выводу о том, что торговля людьми подпадает под запрет ст. 4 и является одной из форм принудительного труда [Pati R., 2011: 141].

В настоящем деле сложность квалификации действия «работодателя» могла возникнуть в связи с тем, что истцы добровольно согласились выполнять работу и были вольны ее покинуть. Суд постановил, что изначального согласия на трудоустройство «недостаточно для того, чтобы исключить квалификацию данных отношений, как принудительный труд» . Было отмечено, что добровольное согласие является только одним из факторов, которые следует принять во внимание в свете всех обстоятельств дела. Далее он обратил внимание на уязвимое положение работников из Бангладеш, поскольку они были нелегальными мигрантами и не могли воспользоваться правовыми средствами защиты своих прав, а также на ужасающие условия их труда и проживания, описанные в решении суда Греции. Они проживали в импровизированных хижинах из картона, нейлона и бамбука без туалета или водопровода; их работодатели не платили им и предупредили, что они получат зарплату, только если продолжат работу .

Традиционно концепции принудительного или обязательного труда истолковываются ЕСПЧ на основании положений Конвенции МОТ [Cullen H., 2006: 585-592]. Ссылки на Конвенцию МОТ №29 «Относительно принудительного или обязательного труда» можно обнаружить во всех делах, рассмотренных по ч. 2 ст. 4 ЕКПЧ. Согласно этому документу, термин «принудительный или обязательный труд» означает любую работу или услуги, требуемые от какого-либо лица под угрозой какого-либо наказания, и для выполнения которых это лицо не предложило свои услуги добровольно. Кроме того, в этом деле Суд анализировал положения Конвенции Совета Европы о противодействии торговле людьми (2005) (не ратифицированной Россией). Суд счел, что если работодатель злоупотребляет своими возможностями или пользуется уязвимостью своих работников с целью их эксплуатации, то это означает, что они не соглашаются на работу добровольно .

Это судебное решение демонстрирует, что понятие принудительного труда истолковывается сейчас Судом как включающее в себя также невыплату задолженности по заработной плате, когда «работники» находятся в уязвимом положении. Уязвимость истцов была установлена благодаря нескольким факторам: они были лишены возможности любого обращения за право-вой защитой; они могли быть депортированы как нелегальные иммигранты; они были лишены каких-либо средств и жилья. По нашему мнению, отсутствие одного из этих факторов могло привести Суд к выводу, что действия работодателя не являются принудительным или обязательным трудом.

Таким образом, это судебное решение, хотя и является знаменательным для жертв торговли людьми, вряд ли может привести к доказательству наличия факта принудительного труда в делах, в которых истцы утверждали, что отсутствие оплаты труда являлось определяющим фактором этого явления .

Установив, что в отношении истов были совершены действия, подпадающие под запрет ст. 4 ЕКПЧ (торговля людьми), Суд продолжил оценку того, выполнили ли национальные власти позитивные обязательства в отношении истцов. По мнению ЕСПЧ, для выполнения позитивного обязательства криминализовать и эффективно преследовать лиц, виновных в совершении действий, запрещенных ст. 4 Конвенции, государства-члены должны создать законодательную и регулятивную базу для запрещения и наказания принудительного или обязательного труда, рабства и подневольного состояния. Было установлено, что Греция существенным образом выполнила свои позитивные обязательства по созданию правовых основ для борьбы с торговлей людьми, но меры, принятые властями для ее предотвращения, были недостаточными. Суд посчитал, что местное отделение полиции было осведомлено об отказе работодателей от выплаты заявителям заработной платы, но не предприняло мер к защите этих лиц, кроме того, национальный суд узко истолковал понятие торговли людьми, в результате чего обвиняемые были оправданы. Местное отделение полиции посчитало, что факт наличия свободы передвижения истцов свидетельствует об отсутствии признаков принудительного труда. ЕСПЧ, однако, счел, что «ситуация торговли людьми может существовать несмотря на наличие у жертвы свободы передвижения» .

Суд установил факт нарушения процессуальных обязанностей государства, вытекающих из ч. 2 ст. 4 ЕКПЧ. Интересно отметить, что истцы просили ЕСПЧ взыскать с государства сумму материального ущерба, рассчитанного исходя из сумм невыплаченной заработной платы. Европейский суд, несмотря на признание того, что он не может определить сумму, которая должна быть присуждена каждому из них, посчитал целесообразным присудить им компенсацию.

Значение данного решения для России трудно переоценить. Напомним, что ЕСПЧ подчеркнул необходимость создать правовую базу для запрещения и наказания принудительного или обязательного труда, рабства и подневольного состояния, имея в виду именно нормы уголовного права. В Уголовном кодексе Российской Федерации предусмотрены составы преступления «Торговля людьми» (ст. 127.1) и «Рабство» (ст. 127.2), при этом нормы данных статей в случае рассмотрения аналогичного дела российским судом не позволят признать действия «работодателей» торговлей людьми. Не будет оснований и для признания этих действий рабским трудом. Исследование судебной практики по эти двум статьям позволяет сделать вывод, что в ситуациях, аналогичных делу «Човдури и другие против Греции», состав преступления, предусмотренный данными статьями, не будет установлен, и что российские суды не склонны расширительно толковать положения ст. 127.1 УК РФ в свете актов, принятых Советом Европы.

Полагаем, что из данного решения следует сделать вывод о необходимости реализацией Россией позитивных обязательств, вытекающих из ст. 4 ЕКПЧ, в частности, криминализации принудительного труда и ратификация Конвенции Совета Европы о противодействии торговле людьми. Российская Федерация остается единственным государством -- членом Совета Европы, не ратифицировавшим этот документ.

Обращаясь к интерпретации ЕСПЧ п. 3 ст. 4, стоит отметить, что Конвенция не содержит определения понятия принудительного или обязательного труда. Европейский суд интерпретирует это понятие, опираясь на положения Конвенции МОТ № 29 «О принудительном или обязательном труде». Ссылки на нормы этой Конвенции содержатся во всех решениях, рассмотренных на основании п. 2 ст. 4 ЕКПЧ. Необходимо отметить, что Суд тра-диционно подходит к толкованию данного понятия ограничительно и не склонен расширять его. Например, в делах «Внучко (Vnuchko) против Украины» и «Акерл и другие (Ackerl and Others) против Австрии» Суд отказался признать неоплачиваемую работу в качестве принудительного труда , а в деле «Штуммер (Stummer) против Австрии» не посчитал принудительным трудом работу заключенных без права на получение пенсии по старости .

В 2015 году ЕСПЧ расширил толкование понятия «принудительный или обязательный труд», придя к выводу о том, что исключение, предусмотренное пп. «б» п. 3 ст. 4 ЕКПЧ, следует толковать как имеющие отношение, лишь к обязательной военной службе. В деле «Хитос (Chitos) против Греции» заявитель, являвшийся офицером вооруженных сил, утверждал, что обязанность выплатить пошлину государству, чтобы уйти в отставку до конца срока службы, противоречила ст. 4 ЕКПЧ.

ЕСПЧ, рассматривая данное дело, в первую очередь отметил, что стремление государства обеспечить возмещение затрат на подготовку офицеров вооруженных сил оправдано, в том числе в виде наложения обязанности оплатить расходы на обучение и содержание военнослужащего . Вместе с тем Суд решил, что сумма, которую власти Греции потребовали у заявителя, была чрезмерной. ЕСПЧ решил, что действия властей Греции нарушили запрет принудительного труда, закрепленный в п. 2 ст. 4 Конвенции.

Очевидно, что установленное нарушение ст. 4 Конвенции было обусловлено недостатками процедуры расторжения военного контракта до истечения срока его действия и порядка получения государством компенсации за неотработанные годы. Это постановление свидетельствует о том, что Европейский суд подчеркивает значение принципа пропорциональности в отношениях между государством (работодателем) и работником, обязанным возместить затраты на свое обучение.

Полагаем, что правовые позиции ЕСПЧ, выраженные в данном деле, актуальны и для России. В частности, они могут быть применимы как к спорам о досрочном расторжении контракта с военнослужащим, так и при спорах между работодателем и спортсменом, который на основании ст. 348.12 Трудового Кодекса Российской Федерации может быть обязан произвести в пользу работодателя денежную выплату в случае расторжения трудового договора по собственному желанию без уважительных причин.

Дело, рассмотренное по статье 6 ЕКПЧ

Наибольшее количество дел, относящееся к трудовому праву, было рассмотрено по ст. 6, которая провозглашает право на справедливое судебное разбирательство. Среди них традиционно можно обнаружить несколько дел об увольнении судьей и дела о чрезмерной продолжительности трудовых споров . Также в 2017 году было рассмотрено дело об отсутствии доступа работника к предъявленным суду работодателем доказательствам, которые имели засекреченный статус (рассмотрено в свете ст. 6 и 8 ЕКПЧ).

Среди этих дел имеет смысл упомянуть дело об обращении в суд 18-ти украинских судей, отправленных в отставку со своих должностей в результате дисциплинарного разбирательства. В каждом из дел Высший совет юстиции Украины установил, что истцы нарушили судейскую присягу; эти постановления Суда были вынесены на рассмотрение Парламента и Президента Украины для принятия окончательных решений об их отставке. Окончательные решения были позже безуспешно оспорены в судах. Истцы жаловались, что слушания об их отставке нарушали принцип независимого и беспристрастного суда, а также, что отставка существенным образом сказалась на их личной жизни. Таким образом, они заявили о нарушении ст. 6 и 8 Конвенции. Их доводы были в основном почерпнуты из известного судеб-ного решения «Волков против Украины», в котором Суд признал нарушение обеих статей и в первый и последний раз распорядился восстановить истца в должности.

Постановление Суда в деле 18-ти судей было очень коротким. Ссылаясь на данные, положенные в основу решения по делу судьи Александра Волкова, ЕСПЧ заключил, что судебные разбирательства не соответствовали принципам независимости и беспристрастности. Таким же образом Суд оценил доводы истцов о нарушении ст. 8, повторив заключения по делу Волкова. Реакция Суда на заявления о восстановлении в должности, поданные несколькими истцами, является единственным интересным моментом этого решения. В деле Волкова Суд подчеркнул, что распоряжение о восстановлении в должности -- исключительная мера. В данном случае Суд отказался рассматривать подобные заявления, оптимистически оценив качество судебных реформ в Украине. В частности, он постановил: «Суд отмечает, что в настоящее время в Украине проходит полномасштабная судебная реформа, включающая в себя конституционные и дополнительные законодательные поправки, а также институциональные преобразования... с учетом масштабов и обстоятельств настоящих заявлений нельзя сделать вывод, что эта новая предпосылка делает соответствующие внутренние процедуры на первый взгляд бесполезными и бессмысленными» .

Эта позиция в очередной раз показывает, что постановление ЕСПЧ о восстановлении в должности незаконно уволенного судьи является экзотическим средством, применяемым только в исключительных случаях против отдельных стран, в которых внутренние гражданские процессы были признаны в целом неэффективными.

Дело, рассмотренное по статье 8 ЕКПЧ

Статья 8 ЕКПЧ является еще одним лидером по количеству дел в области трудового права, поскольку ее положения трактуются особенно широко и покрывают большое количество самых разных аспектов: неправомерное увольнение (как в случае с вышеупомянутым делом о судьях из Украины), защита частной жизни сотрудника на работе [Hendrickx F., Van Bever A., 2013: 183], право доступа к персональным данным [Van der Sloot B., 2015: 25-50] и правомерность сбора персональных данных работодателем .

Начнем с чрезвычайно актуальных для России дел, связанных с различными аспектами защиты частной жизни сотрудника на работе: дело Barbulescu о проверке электронной почты сотрудника и дело Antovic и Mirkovic о видеонаблюдении на работе.

В 2016 году Суд рассмотрел дело Барбулеску, инженера и менеджера по продажам, который был уволен за использование корпоративного аккаунта мессенджера Yahoo в личных целях, тогда как такое использование было запрещено внутренними правилами работодателя. Палата Суда не усмотрело нарушения ст. 8 ЕКПЧ, поскольку, по мнению большинства судей, внутрен-ние суды правильно определили баланс между правами работодателей в области управления трудом и правом работника на уважение частной жизни. Палата приняла решение, что вмешательство в это право заявителя было пропорционально преследуемой цели.

Решения Суда были охарактеризованы как свидетельство «смерти права работника на уважение частной жизни» [Peers S., 2016]. СМИ озаглавили новость об решении Суда: «Личная переписка на рабочем месте может быть прочитана европейскими работодателями» [Rushton K., 2017].

В особом мнении судья П. Де Альбукерке отметил, что данное дело давало Суду отличную возможность разработать собственную прецедентную практику в области защиты частной жизни относительно интернет-коммуникаций сотрудников . Он утверждал, что запрет на личное использование Интернета сотрудниками является недопустимым и что сотрудники должны быть уведомлены компанией о правилах об использования Интернета на рабочем месте. До введения в действие политики мониторинга сотрудники должны быть уведомлены о назначении, сфере действия, технических средствах и графике такого мониторинга.

Делу было передано в Большую Палату Суда, которая рассмотрела его 30.11.2016 и вынесла решение 5.09.2017. Анализ решения Большой палаты позволяет предположить, что аргументы судьи Де Альбукерке о выработке комплексного подхода к конфиденциальности интернет-коммуникаций на работе были услышаны. Большая Палата 11 голосами против 6 приняла решение, что государство нарушило позитивные обязательства по ст. 8 ЕКПЧ.

В данном решении, которое можно смело назвать революционным, Суд выделил несколько факторов, которые должны приниматься во внимание судами при разрешении подобных дел. Этот список значительно шире, чем применяемый Судом ранее в делах «Копланд против Великобритании», «Кепке против Германии», «Пиев против Болгарии» . Вот этот список:

(i) был ли сотрудник уведомлен о вероятности мер контролирования работодателем корреспонденции и других средств общения, а также об осуществлении таких мер (в уведомлении обычно должен ясно быть указан характер контроля, а само уведомление направлено заранее);

(ii) степень контроля со стороны работодателя и степень вмешательства в личное пространство работника (различие между контролем над характером переписки и над содержанием). К последнему применяются более жесткие требования;

(iv) могла ли цель контроля быть достигнута более мягкими методами, чем контроль переписки;

(v) последствия контроля для работника, над которым он осуществляется;

(vi) были ли работнику обеспечены надлежащие гарантии, особенно, если контроль работодателя характеризовался мерами вмешательства в личную сферу;

(vii) был ли обеспечен доступ к средству правовой защиты в суде .

Это постановление вызывает озабоченность насчет согласованности подхода Суда к защите частной жизни на рабочем месте с разработанной ранее концепцией обоснованного ожидания защиты частной жизни (reasonable expectation of privacy). «Обоснованное ожидание защиты частной жизни», традиционно используемое Судом для определения факта вмешательства в осуществление этого права, не было сочтено весомым в настоящем деле. Большая палата посчитала, что «остается открытым вопрос, не оставили ли ограничительные положения работодателя разумных оснований сотруднику рассчитывать на сохранение защиты частной жизни, и, если это так, то до какой степени» . После этого замечания Палата продолжила анализ дела без вывода о том, что по существу обоснованного ожидания защиты частной жизни в данном деле не было, учитывая, что работник был уведомлен об абсолютном запрете использовать рабочий аккаунт в личных целях. Стоит отметить, что шесть судей в особых мнениях положили в основу анализа именно фактор обоснованности ожидания защиты частной жизни и пришли к выводу, что нормы ст. 8 ЕКПЧ нарушены не были .

В другом деле о защите частной жизни сотрудника («АПІОУІС и Мігкоуіс против Черногории») заявители обжаловали в свете норм ст. 8 ЕКПЧ установку видеонаблюдения в учебных аудиториях. Национальные суды отклонили их заявления, посчитав, что вопрос частной жизни не является актуальным, поскольку аудитории с камерами -- общественная территория.

Большинство судей Палаты ЕСПЧ, рассматривавшей дело, тем не менее, сочли, что ст. 8 гарантирует право на «личную жизнь» в широком смысле, включая право вести «частную общественную жизнь», что означает возможность отдельного лица развивать свою социальную идентичность . Они трактовали сферу «общественной жизни» на работе расширительно, как зону взаимодействия данного лица с другими, даже в общественном контексте. Суд придал большое значение тому факту, что университетские амфитеатры являлись рабочим местом преподавателей. Он признал, что и скрытое, и открытое видеонаблюдение на рабочем месте являются существенным вмешательством в частную жизнь сотрудника, в частности потому, что сотрудник, будучи обязанным работать, не мог избежать такого наблюдения.

Определив факт вмешательства, Суд продолжил оценку вмешательства в соответствии с разработанной схемой: 1) проверка его законности; 2) необходимость в демократическом обществе; 3) соразмерность заявленным целям. В связи с тем, что данное наблюдение не соответствовало Закону Черногории о защите персональной информации (2008), не было необходимости анализировать два последних фактора, так как установление незаконности достаточно для признания факта нарушения ст. 8 ЕКПЧ.

Этот казалось бы очевидный вывод чрезвычайно важен для России. Анализ судебной практики о видеонаблюдении за работником показывает, что этот вид сбора данных, как правило, не рассматривается как обработка персональных данных работника. В одном определении суд апелляционной инстанции указал, что «видеозапись рабочего процесса не является раскрытием персональных данных работника» . В единственном из найденных нами деле, в которых видеонаблюдение было рассмотрено как один из видов обработки персональных данных, суд пришел к выводу, что общее согласие на обработку персональных данных при заключении трудового договора означает согласие на любой вид обработки любых персональных данных, включая видеосъемку .

Лишь одно решение российского суда можно привести в пример как образец реализации положений ЕКПЧ в толковании ЕСПЧ, а так же как образец следования российскому законодательству о защите персональных данных. Решением Верховного Суда Республики Дагестан была признана незаконность видеозаписи выполнения трудовой функции работником, поскольку не было согласия работника и были нарушены требования законо-дательства о необходимости сообщить работнику о целях, предполагаемых источниках и способах получения персональных данных, о характере подлежащих получению персональных данных и последствиях отказа работника дать письменное согласие на их получение. Это решение -- исключительное в своем роде. В российских судах наиболее общей, как отмечалось выше, является позиции, что видеозапись возможна без согласия работника в силу права работодателя на управление трудом. Для таких дел характерна ссылка работодателя на ст. 22 ТК РФ и даже на ст. 34 Конституции о свободе предпринимательской деятельности. Эти ссылки, как правило, суд повторяет в мотивировочной части решения.

Полагаем, что знание юристами правовых позиций ЕСПЧ по вопросу защиты частной жизни на рабочем месте и ссылки в подобных заявлениях на ст. 8 ЕКПЧ и на решения ЕСПЧ, рассмотренные выше, могли бы существенно изменить судебную практику России. Стоит подчеркнуть, что в целом федеральное законодательство соответствует стандартам ЕКПЧ . При этом практика его применения противоречит не только общим требованиям при обработке персональных данных работника, установленным ст. 86 ТК РФ, но и основным принципам защиты частной жизни, вытекающим из ст. 8 ЕКПЧ.

Рассмотрим также решения ЕСПЧ о доступе к информации и о защиты информации о работнике.

В деле «Суриков против Украины» истец жаловался, что его работодатель (на тот момент -- государственная компания) произвольно получил, хранил и использовал информацию относительно его психического здоровья при рассмотрении заявления о повышении в должности. Работодатель отказался повысить истца в должности на основании его непригодности к военной службе из-за проблем с психическим здоровьем. Директор был осведомлен о них, поскольку в соответствии с национальными законами работодатели были обязаны вести реестр учета военнообязанных сотрудников.

ЕСПЧ отметил, что «передача каждому работодателю общественной функции, включающей хранение конфиденциальной информации о состоянии здоровья его сотрудников, может быть оправданной в рамках ст. 8, если это сопровождается особенно строгими процессуальными гарантиями, в частности, тем, что такая информация будет храниться строго конфиденциально, не будет использована для какой-либо другой цели, кроме цели сбора, и будет поддерживаться в актуальном состоянии” . ЕСПЧ постановил, что такое толкование разрешало хранение информации о состоянии здоровья истца не протяжении длительного времени и позволяло ее раскрытие и использование в целях, не связанных с изначальным назначением ее сбора, и, таким образом, признал несоразмерное вмешательство в права истца на уважение к его частной жизни.

Это очень важное заключение, поскольку ряд постсоветских стран наряду с Россией использует такой же подход к обязанностям работодателя для учета военнообязанных сотрудников и, таким образом, все работодатели в этих странах имеют доступ к персональным данным, касающимся военной службы, которые могут носить конфиденциальный характер.

5. Толкование свободы объединения, предусмотренной статьей 11 ЕКПЧ

Свобода объединения, гарантированная ст. 11 ЕКПЧ, является на протяжении последних 30 лет основой защиты прав профсоюзов на уровне Совета Европы. Данная статья немногословна в отношении свободы на объединение и гарантирует лишь «свободу объединения с другими, включая право создавать профессиональные союзы и вступать в таковые для защиты своих интересов».

Давно стали классикой дела ЕСПЧ, в рамках которых было признано, что данная статья гарантирует право на коллективные переговоры и право на забастовку , право на забастовку солидарности , запрет условия о закрытом цехе , право профсоюза быть услышанными работодателем . Традиционно ЕСПЧ признает право профсоюза быть услышанным работодателем и право создавать профсоюзы и вступать в профсоюзы по своему выбору как основные элементы свободы объединения. Перечисленные выше права не являются абсолютными и могут быть в некоторых случаях ограничены (основания перечислены в п. 2 ст. 11 ЕКПЧ). Например, право на коллективные переговоры может быть гарантировано лишь наиболее представительной профсоюзной организации , право на забастовку может быть ограничено в период коллективных переговоров . Очевидно, что формулировка п. 2 ст. 11 позволяет ограничивать перечисленные права лиц, входящих в состав вооруженных сил, полиции или административных органов государства , но не позволяет ввести полного запрета на реализацию основных прав, перечисленных выше .

Из практики ЕСПЧ за последние два года несколько дел, рассмотренных по ст. 11 ЕКПЧ, особенно интересны для специалистов по трудовому праву. Одно из них («Тек в^а !§ Зеп&каэ! против Турции» ) касается двух важных аспектов: отказ судебных органов Турции признавать представительность профсоюзной организации для коллективных переговоров в компании и увольнение сотрудников, которые вопреки требованию работодателя отказались аннулировать свое членство в профсоюзной организации. Дело изначально касалось порядка подсчета количества работников в организации, объединяющей три завода и головной офис. Компания полагала, что работники офиса должны быть также учтены в общем количестве работников, и эта точка зрения была поддержана судами Турции. Следовательно, повысились требования к количеству членов профсоюза, которым профсоюз-заявитель уже не отвечал. Во время рассмотрения дела в судах компания под страхом увольнения потребовала у работников, являвшихся членами профсоюза-зая- вителя, выйти из профсоюза. 40 работников отказались, но затем были уволены по экономическим основаниям или вследствие «несоответствия занимаемой должности». При обжаловании увольнения суды признали, что оно было обусловлено их членством в профсоюзе и, следовательно, было незаконным. Компания должна была восстановить работников или выплатить компенсацию за необоснованное увольнение в размере заработной платы уволенного за 12 месяцев. Профсоюз утверждал, что такое решение судов оставило работодателю возможность выбирать между восстановлением и выплатой компенсации за увольнение, создав тем самым возможность отказа в восстановлении работников, желающих остаться членами профсоюза.

Согласно практике ЕСПЧ государства обладают обширными полномочиями при определении условий для признания представительности профсоюзной организации в целях наделения их правом ведения коллективных переговоров. По законодательству Турции для получения такого права профсоюз должен объединять не менее половины работников организации. В рамках настоящего дела Суд изучил, каким образом национальные суды применяли это правило и решил, что постановление судов об оценивании представительности на основании общего количества сотрудников, а не только тех, кто работает в головном офисе, нельзя считать произвольным или необоснованным. Такое решение, по мнению ЕСПЧ, не сказалось на праве профсоюзов попытаться убедить работодателя другими способами, отличными от коллективных переговоров . На основании этого был сделан вывод, что решения турецких судов об отказе профсоюзу в признании его представительным в целях ведения коллективных переговоров не нарушили ст. 11 ЕКПЧ.

В данном деле ЕСПЧ также постановил, что отказ восстановить на работе неправомерно уволенных членов профсоюза привел к потере союзом- истцом его членов и отрицательно сказался на других сотрудниках, которые не могли не оценить отказ в восстановлении на работе как прямую угрозу потери работы в случае объединения . Таким образом, государство не вы-полнило позитивного обязательства обеспечить союзу-истцу возможность воспользоваться правом поиска способа убедить работодателя выслушать его мнение и, таким образом, нарушило ст. 11 ЕКПЧ.

Важно отметить, что законодательство Турции не было предметом анализа в свете ст. 11 ЕКПЧ. Тем не менее такой анализ мог бы быть весомым вкладом в защиту прав профсоюзных организаций в тех странах, где порог представительности высок (например, в России). Профсоюз мог сослаться на позиции МОТ, которая установила, что чрезмерно высокий порог представительности может препятствовать поощрению и развитию свободного и добровольного заключения коллективных договоров . ЕКСП заявил, что применение критериев представительности не должно вести к автоматическому исключению малых или недавно созданных профсоюзов в пользу более крупных и давно действующих профсоюзов .

Также стоит отметить, что мнение ЕСПЧ по второму вопросу о возможности отказать в восстановлении незаконно уволенных сотрудников и выплате им компенсации созвучно общему подходу Европейского комитета по социальным правам. Данный орган, толкуя нормы Европейской социальной хартии о защите от увольнения, пришел к выводу, что национальное законодательство должно обеспечить восстановление на работе как средство защиты права при незаконном увольнении .

Право на забастовку -- «сердце свободы объединения в профсоюзы», поскольку без нее работники не могут вести коллективных переговоров [KahnFreund O., 1977: 225]. В 2018 году Суд рассмотрел дело о праве на забастовку против России. Это дело «Огневенко против России» , которого специалисты в области трудового права ждали почти 10 лет. ЕСПЧ признал увольне-ние машиниста электропоезда за участие в забастовке непропорциональным ограничением его права на свободу объединения. Основанием решения стало косвенное признание того, что введение абсолютного запрета на забастовки широкого перечня сотрудников железной дороги является нарушением ЕКПЧ. Перечень установлен ст. 26 Федерального закона «О железнодорожном транспорте в Российской Федерации» от 10.01.2003 №17-ФЗ и сформу-лирован так: «Забастовка как средство разрешения коллективных трудовых споров работниками железнодорожного транспорта общего пользования, деятельность которых связана с движением поездов, маневровой работой, а также с обслуживанием пассажиров, грузоотправителей (отправителей) и грузополучателей (получателей) на железнодорожном транспорте общего пользования и перечень профессий которых определяется федеральным законом, является незаконной и не допускается». При этом до сих пор не принят закон, перечисляющий профессии, на которые этот запрет распространяется. Этот пробел восполняется на практике расширительным подходом к толкованию данной статьи и выводом, что забастовка запрещена всем работникам, имеющим отношение к указанной в законе деятельности.

К сожалению, вывод ЕСПЧ о противоречии самой нормы российского законодательства ЕКПЧ не прозрачен и следует из системного толкования

ряда параграфов решения по делу Огневенко . Судья Дедов выступил с отдельным мнением, в котором дал справедливую, хотя эмоциональную критику данного решения ЕСПЧ.

Внимательное прочтение решения суда и отдельного мнения судьи Дедова убеждает, что ЕСПЧ мог принять и другое решение по этому делу. Согласно традиционному подходу ЕСПЧ, право на забастовку является существенным в рамках права на объединение, но не абсолютным . Другие международные акты и акты толкования международного права под-черкивают необходимость соответствия забастовки разумным правилам . В данном деле очевидно отсутствие внимания ЕСПЧ к факту несоблюдения требований к объявлению забастовки, которые являются общими для всех работников. Было бы странно предположить, что наличие законодательный запрет на забастовки определенных групп работникам означает a priori законность любого приостановления работы такими работниками в свете ЕКПЧ, если запрет сам по себе противоречит нормам международного права. Согласно российскому праву , для проведения забастовки необходимо коллективный трудовой спор и прохождение примирительных процедур. Анализ обстоятельств дела, изложенных в решении, приводит к выводу, что в данном случае не было ни коллективного трудового спора, ни примирительных процедур. В связи с этим полагаем, что ЕСПЧ не должен был рассматривать акт отказа заявителя от выполнения трудовых обязанностей как забастовку, а сосредоточить внимание на анализе пропорциональности непосредственно законодательного запрета забастовок на железнодорожном транспорте.

Несмотря на несогласие автора с подходом ЕСПЧ к анализу этого дела, данное решение имеет огромное значение. Это первое обязательное решение правозащитного органа , который косвенно признает, что общий запрет забастовок на железных дорогах несовместим со стандартами в области прав человека, а именно, со ст. 11 ЕКПЧ. Этот вывод -- яркий пример взаимосвязанности деятельности международных органов в области защиты прав человека, поскольку решение в значительной степени основано на выводах Комитета по свободе объединений МОТ и ЕКСП. Остается надеяться, что это решение будет поводом к тому, чтобы правительство России, наконец, сделало необходимые шаги для утверждения списка профессий железнодорожного персонала, которому будет адресован запрет забастовок. Вряд ли можно ожидать, что запрет будет отменен, ведь Конституционный суд в Определении 2007 года выразил мнение, что данное регулирование не противоречит Конституции. Следовательно, в процессе исполнения решения может возникнуть вопрос о возможности исполнения решения ЕСПЧ в свете положений Конституции Российской Федерации.

Заключение

Анализ подхода ЕСПЧ к защите некоторых трудовых прав демонстрирует, что ЕКПЧ, несмотря на почти полное отсутствие в ее тексте упоминаний о трудовых правах, является важным инструментом защиты права на уважение частной жизни сотрудника на работе, защиты персональных данных, реализации коллективных трудовых прав. По нашему мнению, с развитием технологий для наблюдения за сотрудником количество таких дел, рассматриваемых в свете ст. 8 ЕКПЧ, будет расти. Особенно важен в данном отношении подход Суда к оценке соразмерности вмешательства.

Российские суды в делах о видеонаблюдении за сотрудниками исходит из права работодателя контролировать исполнение работниками их обязанностей и не анализируют ситуацию в свете возможности принятия работодателем других мер для достижения этой цели . Полагаем, что в таких делах ссылка представителей истцов на практику ЕСПЧ, на критерии соразмерности вмешательства, разработанные в практике этого Суда, могла бы способствовать более взвешенному анализу обстоятельств российскими судами.

Расширенное толкование понятия принудительного труда и торговли людьми, данное ЕСПЧ в 2017 году, также, по мнению автора, имеет значение для российской практики. Дела, аналогичные делу «Човдури против Греции», нельзя найти в практике российских судов, хотя торговля людьми является преступлением, запрещенным ст. 127.2 УК РФ . Согласно данным судебной статистики, в 2017 году за куплю-продажу человека, иные сделки в отношении человека, а равно совершенные в целях его эксплуатации вербовку, перевозку, передачу, укрывательство или получение не было вынесено ни одного обвинительного приговора; 8 человек было осуждено за совершение деяний, предусмотренных квалифицированным составом ч. 2 ст. 127.1, 12 человек -- за преступления, предусмотренные ч. 3 данной статьи . Эти данные свидетельствуют, что деяния, в которых отсутствуют отягощающие обстоятельства, предусмотренные ч. 2 и 3 ст. 127.1 УК РФ, не попадают в поле зрения правоохранительных органов.

Наконец, чрезвычайно важен подход ЕСПЧ к определению соразмерности ограничения права на забастовку, который, можно надеяться, будет воспринят российским законодателем, и нормы Трудового кодекса РФ об ограничении права на забастовку, так же, как и нормы Федерального закона «О железнодорожном транспорте в РФ», будут изменены.

Библиография