Гражданское общество и государство в Казахстане: понятия и становление

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Гражданское общество и государство в Казахстане: понятия и становление

В. Марача

А. Матюхин

Введения

Тема становления гражданского общества и государства в Казахстане, вставшем на путь трансформации, чрезвычайно актуальна - прежде всего, для тех деятелей в политике, праве и образовании, которые воспринимают современную ситуацию как ситуацию самоопределения, причем не просто политического, но государственного и исторического. Исторический характер происходящих процессов указывает на то, что эта тема таит в себе большую неопределенность, требующую специального исследования. Ведь история как становление - это движение без предопределенного конца, и субъект, им захваченный, оказывается в ситуации “лицом к лицу с бесконечностью”. Но исследовательскому обсуждению данной темы “в лоб” мешают множество причин. Одна из них состоит в том, что социокультурная ситуация страны, на фоне которой, очевидно, только и может быть обсуждена тема становления гражданского общества и государства, - остается непроявленной и крайне противоречивой. И все же определенная логика движения видна.

Конечно, анализируя ситуацию Казахстана, мы не могли оставить в стороне Россию. Случай России и Казахстана - это полномасштабный пример проблемного комплекса межгосударственных, межэтнических и межкультурных взаимодействий в сложных геополитических условиях.

Работа состоит из введения и двух частей. Первое касается методологических вопросов, связанных с выбором адекватного подхода. Авторы, так или иначе лично затронутые обстоятельствами ситуации в постсоветском пространстве, выработали собственные способы самоорганизации, позволяющие им отвечать на вопрос о социокультурном самоопределении при столкновении с такими рефлексивными объектами, как гражданское общество и государство, схватывать такие объекты средствами юридического мышления. А поскольку и способы самоорганизации, и средства мышления (да и весь подход) “примеряется” и рефлектируется (складывается) “на ходу”, то можно говорить о задаче развития юридического мышления посредством такой методологической работы, становящейся органической частью социокультурного анализа и задающей для него дисциплину ¹.

Первая часть работы раскрывает, как с позиций нашего понимания юридического мышления и сущности права мы можем мыслить гражданское общество и государственность. Ответ на вопрос такого типа - “как мы можем нечто мыслить?” - дается в форме ряда понятий, выступающих здесь как инструменты юридического мышления. Поэтому первую часть мы отнесли бы к проблематике философии и методологии права ².

Во второй части понятия уже не разрабатываются в их собственной действительности, а применяются (по мере необходимости уточняясь и изменяясь) к анализу становления гражданского общества и государства в Казахстане.

1. Исходная практическая постановка вопроса состояла в том, что мы попытались проанализировать ситуацию и перспективы развития в Казахстане нового негосударственного вуза - Юридического колледжа г. Алматы, концептуальную схему которого мы совместно разработали в 1991 г. В 1992 г. колледж был учрежден, в 1993 г. начал прием студентов, а в 1994 г. сменил название на _Высшая школа права “Эдiлет”_ (“Справедливость, правосудие” - казах.). В плане ситуации это означало, что во всей остроте встают три вопроса:

- во-первых, на работу в каких структурах (из имеющихся на данный момент или создаваемых) должна быть ориентирована подготовка студентов колледжа?

- во-вторых, на какие структуры может опереться сам колледж в своей текущей деятельности?

- в-третьих, какова должна быть ориентация юридического образования в колледже - и как это связано с будущим государственности и основных общественных институтов в Казахстане (помня, что задачи образования в этом контексте противостоят задачам подготовки [42]).

2. Постановка вопроса в терминах социокультурных институтов и выбор подхода. В предыдущем пункте речь шла, фактически, не просто об организации очередного учебного учреждения, но о социокультурном институте, осуществляющем подготовку людей в соответствии с требованиями, выдвигаемыми другими институтами, опирающемся при этом на структуры, принадлежащие третьим институтам и выбирающем свою стратегическую (долговременную) ориентацию исходя из собственной оценки будущего четвертых институтов ³. И если мы не хотим post factum извлекать очередные “уроки”, ситуация такого институционального действия нуждается в том, чтобы ее с самого начала мыслили как историческую.

Последнее подразумевает попытку вписать совершающиеся действия в контекст осмысления всего хода общественно-исторических процессов, происходящих в Казахстане, отыскать правдоподобные варианты схем и сюжетов, составляющих пружину развития ситуации становления гражданского общества и государства именно как исторической. Но, коль так, то в поиске правильного метода нам придется в полной мере испытать на себе все парадоксы вечной проблемы объективности в истории. Причем интеллектуальная коллизия нашего столкновения с этой проблематикой принципиально осложняется еще и тем, что ставится задача не написать историю процесса завершившегося (успешно или безуспешно), но проанализировать ситуацию становления, выявить смысл событий, происходящих здесь и сейчас.

Казалось бы, социологический подход надежно обеспечивает объективность: вводя в рассмотрение социальные единицы (силы, классы и т.д. ⁴), заведомо превышающие по масштабу отдельного деятеля, мы переводим анализ на уровень социальных структур, процессов и т.д. Но императив преобразующей роли социальной теории, провозглашенный Марксом, играет с нами в ту же игру, в которую он сыграл с открывшим его классиком: теория, ставшая средством деятельности, в качестве неучтенного следствия неизбежно порождает другие деятельности, противостоящие данной. Натуральный объект, к которому относилось социологическое знание, изменяется самим этим знанием. Логические условия истинности той идеализации, на которую опиралось знание, перестают действовать, что приводит к требованию смены исходных абстракций.

Объект, содержащий компоненты, порождающие самообразы, мы называем рефлексивным [22]. С объектами такого класса умеет работать организационно-управленческий подход, но тип решений, которые он подсказывает, нас также не может удовлетворить. Дело в том, что если понимать модернизацию не плоско-натуралистически (в духе известного анекдота о строительстве самолета из пальмовых листьев), то за ее ситуациями как социально-политическими (текучими и преходящими) необходимо видеть культурные образцы (вечные и непреходящие), по образу и подобию которых социальные ситуации формируются. Без изменения культурного образца модернизация института - это просто порождение псевдоформы без изменения сути дела. Но “образец - это не только привычный способ действия; это, прежде всего, обязательный способ действия, т.е. в какой-то мере неподвластный индивидуальному произволу. Но только сформированное (курсив мой - В.М.) общество пользуется моральным и материальным превосходством, необходимым для того, чтобы иметь силу закона для индивидов...” [12]. Ситуация же становления подразумевает, что предъявляемые членам общества образы-образцы также могут изменяться в свете “коррекций процесса реализации” [37] и “активного и положительного вмешательства в создание всякого образца” [12]. А поэтому и культурологический подход оказывается подвержен тому же парадоксу, что и социологический.

3. Социокультурный анализ. В этом месте авторы выдвигают гипотезу о том, что точкой зрения, позволяющей целостно (хотя, конечно, и не исчерпывающе) взглянуть на указанную ситуацию, является точка зрения социокультурного анализа. Ее особенность состоит в том, что она позволяет удерживать и анализировать ситуацию реформ как социокультурную, т.е. подразумевающую существование, взаимодействие и одновременное изменение сразу двух планов: плана социальных действий и тех затруднений, в которых оказываются субъекты этих действий, - и плана культурных норм и образцов, в соответствии с которыми (явно или неявно) вышеупомянутые субъекты пытаются строить свою деятельность по преодолению создавшихся затруднений [36, 199-200]. Тем, что за социальными ситуациями мы видим “культурные нормы”, наш способ рассмотрения отличается от социологического, а тем, что при обращении к культурным нормам мы не абстрагируемся от данностей социальной ситуации, удерживаем в мышлении ее конкретные обстоятельства и особенности, наш способ анализа противостоит культурологическому.

Применительно к праву, соответственно, мы будем разделять, с одной стороны, план вопросов о существовании в культуре идеи и понятия права, основных принципов права, правовой формы и норм права, а также культурных образцов правосознания и правоотношений - и, с другой стороны, план социально-политических условий существования (или восстановления) права, его создания и применения. Сразу же оговоримся, что право, осуществляющееся по идее (которая в каждом правонарушении “чувствует” себя попранной и требует своего восстановления в исходной чистоте сообразно собственной форме и понятию) не рассматривает вышеупомянутые социально-политические условия как чисто внешние, а ассимилирует их внутрь собственной действительности - как моменты, с которыми оперирует юридическое мышление. Последнее может их рассматривать уже не как чисто социальные факторы, а, например, как проявление неправовых сторон культуры, анализируя далее взаимное влияние различных культурных образцов и т.д.

4. Исходная фиксация ситуации. Именно с таких позиций мы пытались подойти к проблематике становления гражданского общества и государства в Казахстане. Вне контекста этого культурно-исторического процесса правоприменение в современном Казахстане перестает быть применением права - то же самое можно сказать о создании права и его существовании. Но тогда школа права либо прекращает свое существование в качестве института юридического образования, либо будет выпускать людей, которые в данном обществе так и не найдут себе применения, сообразного с идеей права.

Наша исходная фиксация ситуации состоит в следующем:

1. Неясно отношение существующего в Казахстане юридического образования к праву и его идее;

2. Неясно место права и его идеи в современном Казахстане, его культуре, государственности и политической перспективе;

3. Неясно, как с учетом национальной и социокультурной специфики Казахстана восстановить и практиковать юридическое мышление.

Поясним последний пункт. Именно освоение юридического мышления является, согласно нашим предположениям, важнейшим моментом образования в школе права - наряду с практической подготовкой юристов, состоящей прежде всего в обучении юридической технике. Но как практика юридического мышления, так и применение юридических техник не независимо от условий среды, от того, где эта практика осуществляется, где это применение происходит. Социокультурный анализ, сосредоточенный на проблематике становления гражданского общества и государства, - наша первая попытка рассмотреть это самое “где”, поскольку, с нашей точки зрения, именно к этой проблематике “крепятся” вопросы практикования юридического мышления как в юридическом образовании, так и в более широком контексте. Кратко пояснить это можно тем, что осуществление мышления связывается нами (вслед за большой философской традицией) с выходом в пространство свободы, в то время как рассмотрение проблематики гражданского общества и государства дает нам необходимое представление об ограничениях, накладываемых обществом на осуществление свободы (см. прим. 2). Не последнее значение для нас имела и национальная специфика Казахстана, которую мы здесь рассматриваем как момент специфики социокультурной.

5. Еще раз о методе социокультурного анализа - в связи с личными обстоятельствами. После распада СССР в 1991 году позиция авторов оказалась как бы “расщепленной надвое”: один оказался так или иначе вовлечен в становление институтов казахстанской государственности, а другой остался “внешним экспертом”. Это, естественно, повлияло и на метод рассмотрения ситуации: ведь для социокультурного анализа нужна, с одной стороны, “свобода от ценностных суждений”, но, с другой стороны, абсолютное “эпохэ” вообще не позволяет приписывать значения и расставлять акценты - без чего не может обойтись даже самая что ни на есть очищенная от “социологизма” культурология: всякое социокультурное суждение есть в то же время социокультурное действие, подразумевающее явную или неявную прикрепленность к ценностям того или иного общества. Маркс, говоривший о классовой сущности любой социальной теории, конечно, допускал передержку, натурализуя классовую структуру современного ему общества - но он был прав в том, что нельзя вовсе освободиться от общества и культуры, хотя именно такое высвобождение было одним из глубинных смыслов трансцендентализма немецкой классической философии, из которой вышел и конец которой провозгласил Маркс. Конечно, можно быть “бескорыстным” исследователем, а не “партийным”, но это означает не снятие проблемы “социологии знания” [25], а лишь перевод проблемы “партийности” в проблематику социокультурного самоопределения, которое для субъекта, совершающего суждение-действие в отношении институтов государства, права, образования и т.д. становится самоопределением историческим. Нельзя занять абсолютную позицию трансцендентального субъекта, во всяком случае, в достаточной степени не отстранившись, оставаясь в “здешнем бытии”. Иначе придется признаваться вслед за Гегелем, что мировое мышление - это я (с маленькой буквы, даже не с большой, как у Фихте). Не избежал этого соблазна и Маркс. Но ошибка, продуктивная однажды, при своем повторении лишь воспроизводит “самонадеянность” новоевропейского рационализма, “покорившего” природу, но оказавшегося “бессильным перед лицом собственной субъективности” - дальше можно честно повторить всю критику Хайдеггера на этот счет [39].

Совершив круг, мы вернулись туда, откуда начинали. Наша совместная работа (как процесс, а не только как результат) представляла собой деятельностную попытку на материале Казахстана найти собственные ответы на вопросы о рефлексивных объектах и социокультурном самоопределении, что задавало требования к самоорганизации. В.Марача, как человек приезжий, больше “ведал” понятийной составляющей, пытаясь в приложениях ее к ситуации сохранить “остраненный” взгляд на вещи, в то время как А.Матюхин, как человек местный, намеренно сохранял погруженность в “реалии” и даже некие “предрассудки”, которые, правда, формулировались в виде вопросов, а не суждений. Собственно, это и есть версия понимания высвобождения, характерная, с нашей точки зрения, для юридического мышления, когда субъективный произвол самонадеянного приписывания значений смиряется и, где это возможно, замещается движением самой формы мышления.

1. Основные понятия, характеризующие проблематику гражданского общества

Исследование возможностей формирования гражданского общества в Казахстане правомерно начать с анализа понятийного содержания необходимых терминов: гражданское общество, государство, государственность, гражданин, демократическое общество, демократия. Далее мы строили изложение так, чтобы содержание вышеупомянутых терминов как бы “нанизывалось” на проясняемую нами ниже логику разворачивания самой идеи гражданского общества и ее отношения к государственности.

Уже здесь мы сталкиваемся с вопросом “соответствия метода предмету”: отвечает ли наш метод социокультурного анализа, дающий нам (посредством вышеупомянутых терминов) ответы на вопросы типа “как мыслить...”, чему-либо в реальности современного Казахстана, его истории? Имеет ли вообще смысл применять понятийную сетку, связанную с гражданским обществом (представляющим собой идеальный тип западной городской цивилизации), к условиям Казахстана? Ясно ведь, что в Казахстане такая сетка ничего существующего не описывает: ни современного, ни естественно-исторического фона. Не может она служить и веберовским идеальным типом, хотя и применявшимся как чисто конструктивный инструмент исторической социологии, но все же описывавшим нечто общее в существующих явлениях, на фоне которого более выпукло выделялось особенное⁵ . Но, по нашему мнению, понятийная сетка, связанная с гражданским обществом, может быть инструментом социокультурного анализа, поскольку схватывает поле возможных (хотя и не обязательно реальных) ориентаций действующих субъектов, возможные формы (образцы) их мышления. Ориентации на гражданское общество, демократию и т.д. в Казахстане (в отличие, например, с одной стороны, от Узбекистана, и, с другой стороны, от России) не противостоит никакой реальной идеологии. Поэтому в рамках нашей понятийной сетки Казахстан может рассматриваться как “протоамерика”, еще ожидающая своих “отцов-основателей.

1. Гражданское общество и правовые свободы. Понятие гражданского общества - по исходному своему употреблению - замыкающе-объяснительное. По поводу его содержания имеются различные позиции [21]. Привлечение и использование термина “гражданское общество” связано с попытками построить онтологическую картину человеческого общества на определенном этапе его культурно-исторического развития.

Гражданское общество - преимущественно политико-правовое и философско-правовое понятие. В истории обществоведческой мысли гражданское общество связывается с идеей свободы, и, в частности, в правовом понимании - с правовыми свободами, признаваемыми за индивидами [7].

В практическую плоскость идея гражданского общества переводится в период реформирования (а кое-где - и революционизирования) общественных институтов, сложившихся в феодальные времена. Такое революционизирование происходило на основе философских построений Дж. Локка [23], Т. Гоббса [6]), Ж.-Ж. Руссо [35] и Ш. Монтескье [29]; оно было продолжено немецкой классической философией, которая в этом плане завершается гегелевской философией права [5, 227 и сл.].

Феодальное общество от других отличают ценности аристократизма и жесткой социальной стратификации отношений между людьми. На гребне смены этих господствующих отношений и возникают концепции естественного права. Представители этих теорий утверждали, ссылаясь на очевидность биологической тождественности человеческих индивидов, что каждый человек по естеству обладает некоторыми неотъемлемыми, неотчуждаемыми правами, которые равны для всех. Далее фиксировался парадокс: индивиды множественны и живут на одной территории, и поэтому попытки реализовать естественные права и свободы всех в одном месте и одновременно неизбежно приводят к ситуации, названной “война всех против всех” (Т. Гоббс).

Однако такой войны не наблюдается, люди могут мирно уживаться, поэтому для объяснения данного положения была предложена идея общественного договора. Но “общественный договор” в деятельном плане неудовлетворителен, поскольку без ответа остается вопрос: как на такой договор можно реально опереться в случаях столкновения разных интересов, и кому какие права приписать?

Естественные права и свободы различны по своему правовому статусу. Часть из них тесно связаны с индивидом, это - личные, частные права и свободы; в их осуществлении, по принципу, достаточно проявления индивидуальной воли. Но выявляются еще такие права, которые касаются вещей, где действительно могут пересечься интересы различных индивидов и их общностей, что и может привести к “войне всех против всех”. Это публичные (общественные) права и свободы. В “цивилизованных” правовых системах, характерных для европейской культуры [9], эти права и свободы не могут быть реализованы непосредственным образом, а только опосредованно - через политические институты и государство.

Именно для объяснения необходимости такого способа воплощения свободы призывается идея гражданского общества.

Гражданское общество, таким образом, опирается на презумпцию естественного права и связывает реализацию свободы индивидов с определенными институциональными правилами. А потому в “цивилизованных” правовых системах свобода индивида осуществляется через: 1) частные (личные) права; 2) политические институты ⁶; 3) государство.

2. Политическое пространство, законодательное регулирование и роль государства. Выше мы показали, что пространство, в котором реализуется свобода гражданского общества, олицетворенная противоречащими друг другу волями многих индивидов, по необходимости становится политическим.

Особенность позиции политика как общественной в отличие от любой частной (пусть и очень культурной) деятельности выделил еще Аристотель: “Хотя моряки на судне занимают неодинаковое положение... благополучное плавание - цель, к которой стремятся все моряки в совокупности и каждый из них в отдельности... То же самое и по отношению к гражданам: хотя они и не одинаковы, все же их задача заключается в спасении составляемого ими общения, а общением этим является государственный строй” [1, 376]. Греки, обладая уже идеей правового равенства свободных граждан, изобрели институциализированное пространство публичного общественного обсуждения и принятия решений по поводу государственных дел⁷: “...и к высшему из всех благ стремится то общение, которое является наиболее важным из всех и обнимает собой все остальные общения. Это общение называется государством или общением политическим” [1, 449]. К этому правовому пространству общественной коммуникации Рим добавил еще процессуальную форму, поддерживаемую особой профессиональной корпорацией юристов. “И пусть для истории науки и политической мысли Аристотель значит больше - есть нечто свежее, важное и неувядающее в общественных взглядах какого-нибудь Цицерона и, шесть веков спустя, в идеях юристов эпохи Юстиниана. Возможно, в названии одной из их работ и выражается суть того дара, который Рим вручил Западу: Institutiones, институты” [20, 179].

За счет формы (места-роли, связанные процедурой) и символизма (превращающего процедуру в ритуал) институт стягивает друг с другом некоторую рамочную для данной сферы общественной жизни идею (например, идею Права) с культурно-безусловными особенностями нравов людей, духом народа, его самосознанием и общественной нравственностью. Важное значение имеют традиции, особенности государственности и обыкновения той среды, которую она вокруг себя формирует ([15], [28]).

Для функционирования гражданского общества в таком пространстве необходимо законодательное регулирование, устанавливающее правила поведения для различных субъектов права и для осуществления политического взаимодействия различных сил. Поэтому гражданское общество, являясь философско-правовым понятием, является также понятием политико-правовым.

Субъекты, реализующие вышеназванные три канала воплощения свободы, и структуры, их опосредующие, могут находиться в политических отношениях, регулируемых законом, который поддерживается государством, а в своем правовом характере легитимизируется гражданским обществом⁸. Если политика происходит в рамках закона, то свобода разворачивается мирно и полно настолько, насколько позволяют очерченные нормативные рамки. В случае, когда свобода индивида выходит за границы, установленные законами, такой субъект попадает в состояние “вне закона”: отчуждается от гражданского общества и впадает в ситуацию войны с ним. Преступив границы, индивид совершает акт произвола и, тем самым, допускает произвол к себе со стороны гражданского общества. Но он может и вернуться в его лоно, приняв соответствующие наказания. Отсюда и известный принцип Фихте и Гегеля о наказании: наказание - это право преступника. Этот принцип означает, что наказание - не акт принуждения, а также есть реализация свободы [5, 16]. И принуждение выступает как отчужденная и противопоставленная самой себе свобода: свобода индивида противопоставляет себя свободе всех остальных членов гражданского общества, чем и вынуждает последних (как правило, через государство) прибегнуть к принуждению.

В политическом пространстве действуют различные субъекты, ставящие свои собственные цели. И поэтому политическое пространство устраивается таким образом, чтобы быть отделенным от сферы непосредственного действия⁹ . В политике по определенным “правилам игры” происходит выяснение, проявление и формулирование воли индивидов и их особенностей, а государство отличается от иных политических институтов тем, что должно поддерживать всеобщую (т.е. единую и равную для всех) законность и порядок.

Государство устанавливает подзаконность частных лиц, политических институтов и самого себя. Отсюда - идея правового государства [17], т.е. такого, которое ограничено правом. Именно в политико-правовой действительности происходит размежевание “всеобщей воли” на частные интересы и, соответственно, свобода самоотчуждается сама себе и происходит разрешение прав.

Закон выступает как охранительный и регулирующий инструмент внутри правового пространства [30], причем инструмент, обладающий определенной самоценностью и самостоятельностью: именно закон очерчивает и оформляет правовое пространство, именно законом обеспечивается восстановление прав, нарушенных в результате того или иного конфликта. Но это лишь при том условии, что сам закон имеет правовой характер и происхождение. Последнее обеспечивается легитимностью как процедуры принятия закона, так и органа, от которого он исходит. Легитимность же задается гражданским обществом, согласующем политические воли различных субъектов с основными принципами права, с идеей ненарушимости основных правовых свобод (см. выше). В противном случае закон приобретет неправовой характер, т.е., по-прежнему оставаясь мощным инструментом, он, вместо дела поддержания права, будет служить неправому делу его нарушения в чьих-либо интересах.

Итак, гражданское общество позволяет опосредовать реализацию свободы политическими институтами, и при этом, очевидно, основное место в такой политической действительности занимает государство.

Государство легитимизируется и ограничивается гражданским обществом, хотя в большой степени оно самостоятельная часть общества, в значительной мере оформляющая и венчающая целое. В классике государство - “лучшее выражение” и “кристаллизация” духа нации, “действительность ее нравственной идеи” (Фихте, Гегель [5]). В то же время государство (как правило) - более оформленный, консервативный, постоянный элемент общества, а гражданское общество - более динамично, текуче, оно чутко реагирует на социальные движения и процессы¹⁰.

3. Государственность, гражданское общество и гражданин. И еще об одном наиболее часто используемом понятии - государственность. Государственность и государство - не одно и то же. Государственность - более объемное понятие, содержание которого включает в себя и гражданское общество, и государство, и историко-культурные традиции, которые актуально выражены и естественным правом, и государственными институтами, структурами, символами.

Гражданское общество - субстанция государственности. Для поддержания функционирования государственности (в рамках европейской традиции Нового времени) необходимо признание состояния гражданства и гражданских прав.

Человек обладает совокупностью гражданских прав (часть которых провозглашаются “неотъемлемыми и неотчуждаемыми”, “естественными”), что при определенных условиях фиксируется статусом гражданина, и это открывает для него определенные юридические возможности. Например: участвовать в хозяйственной жизни, в политических структурах, в осуществлении власти и т.п. Граждане в совокупности образуют народ (юридический) данной страны как носитель государственности. И по отношению к “собственному” государству человек выступает не только как носитель гражданских прав, но и как подданный, поскольку подчиняется и защищается его законами¹¹. Различают права человека и гражданина. Не всякий человек, находящийся на территории государства, является его гражданином. Но его права признаются (должны признаваться в соответствии с международными традициями, обыкновениями, нормами) любым государством. Гражданское общество признает и обеспечивает гражданские права и свое название получает именно от них.

Отсюда, гражданское общество - с правовой точки зрения - имеет место там, где за всеми или определенной категорией индивидов, проживающих в данной стране, признается возможность, когда гражданин в определенных случаях может быть приравнен перед лицом закона государству, и может быть создан противовес или уравновешивание воли государства воле гражданина или группы граждан (воле общественных организаций, движений и т. п.). Такая возможность “уравнивания на весах правосудия” субъектов, имеющих существенно разную “мощность”, возможна лишь при условии самоограничения государства [28], которое возможно лишь при институциональной организации общественной жизни, подразумевающей разделение института власти, субъекта власти и отношения власти¹² , которое, в свою очередь, связано еще с одним разделением: государства, политических институтов и гражданского общества внутри государственности. В современной либеральной демократии все эти разделения реализуются за счет разделения властей и создания соответствующей системы “сдержек и противовесов” ¹³.

4. Демократическое общество и демократия. В современных условиях термин “гражданское общество” почти не употребляется, чаще используется термин “демократическое общество”. По широте охвата явлений принято различать демократию и демократическое общество. Демократия - понятие, имеющее собственный смысл в действительности политического режима, политического взаимодействия. Демократия характеризует определенные механизмы отчуждения (передачи) правомочий:

- кому приписываются первичные (собственные) права;

- как происходит делегирование правомочий;

- как эти правомочия передаются.

Демократия - набор механизмов соорганизации субъектов, за которыми признаются “естественные” и другие гражданские права. Демократическое общество - понятие более емкое; оно подразумевает реальное равенство рас, наций, страт по отношению к формальным правам. Демократическое общество признает равные права человека и гражданина за каждым индивидом.

Создание демократического общества провозглашено как цель народа Казахстана в преамбуле Конституции [18]. Достижение этой цели, движение к ней означает, что в историческую перспективу должно быть помещено общество, где будут равны не просто все люди, но вообще все виды их множественности и популятивности. В известном смысле дорогу к этому будущему открывает формирование гражданского общества в Казахстане.

2. Особенности становления гражданского общества и государства в Казахстане

Самый общий взгляд на различные процессы преобразования, протекающие в экономической, политической, социальной и духовной сферах жизнедеятельности казахстанского общества отчетливо отличает тот факт, что все они отмечены знаком государственного регулирования. Особенно это заметно в настоящее время, когда изменения резко интенсифицировались, когда происходит стремительный переход в другую ситуацию, иную фазу становления государственности.

Для деятелей и сил, которые ситуацию собственного самоопределения соотносят с историей и государственностью, наступило осознание того положения, что Казахстану необходим самостоятельный путь, с собственными ценностными ориентирами. Начал выкристаллизовываться образ Казахстана как государственного субъекта.

1. Основные группы факторов, определяющие формирование государственного самоопределения Казахстана.

A. Внешние факторы:

1. Общая ситуация в мире характеризуется тем, что практически ни одна страна не может не считаться с установившимися порядками, определенными международно-правовыми регулятивами. Ни одна из стран не может игнорировать общечеловеческие ценности, признаваемые мировым сообществом, неотъемлемой частью которого в преамбуле Конституции признает себя и народ Казахстана [18].

2. Многие из действий, направленных к самостоянию республики в современных условиях предопределяет вызванный финансовыми проблемами (рублевая зона - неплатежи - дележ долгов - введение национальных “валют” - попытки возврата к рублевой зоне и т.д.) раскол последнего остатка прежнего монолита СССР - тесного союза России, Белоруссии и Казахстана.

B. Идеологические факторы (они во многом предопределяет ориентиры модернизации Казахстана):

- демократическое общество и правовое государство;

- идеи либерализации.

C. Внутренние социально-экономические факторы (их наличие задает для существующей власти условия относительной стабильности социально-экономической ситуации в Казахстане и ее постепенного эволюционирования в направлении “рынка”):

- сбалансированность процессов дряхления и отмирания старых структур обеспечением роста новых структур, в том числе и внешнего происхождения;

- поддержание работоспособности основных систем жизнеобеспечения республики.

D. Особенности социокультурной ситуации Казахстана и формирование его как государственного субъекта.

Эта группа факторов рельефно проявляется в следующем [31]:

1. В выдвижении идеи Казахстанского патриотизма как принципа государственности;

2. В провозглашении собственной государственной идеологии, стержневыми пунктами которой называется консолидация, общественный прогресс, социальное партнерство.

Данное положение примечательно тем, что наполняется самостоятельной трактовкой демократизма (стандартов демократии) и прагматизма в казахстанском варианте. Исходя из анализа публичных выступлений руководителей республики, можно заключить, что под этим понимается достижение политического консенсуса между правительством и общественными движениями и партиями, терпимость, взаимоуважение, социальное и национальное согласие, рационализация (нормировка) межэтнических и стратовых отношений [31].

3. Собственная внешняя политика с самостоятельно определенными геополитическими акцентами;

4. Собственное понимание содержания права и законодательного регулирования.

5. Программа экономических преобразований, обеспеченная своими экономическими институтами, хотя и необязательно своими силами.

Предусматривается возможность опоры на внешнюю помощь, но при условии приоритета ее экономической направленности и опосредуясь своими институтами.

6. Формирование собственной писаной истории, образовательной политики, структуры подготовки государственных служащих и т.д.

Очевидно, что могут быть выделены и другие, кроме указанных шести, приметы складывающегося государственного субъекта. Но даже проявленные структурные факторы позволяют вести более углубленный анализ происходящего, в том числе и с точки зрения перспектив гражданского общества в Казахстане.

2. О некоторых моментах ситуации, представляющихся особенными на фоне описаний, выполненных в классических понятиях. Здесь необходимо начать с упомянутого в п.4 предыдущей главы “собственного понимания содержания права и законодательного регулирования”.

Прежде всего следует отметить большое внимание в официальной жизни к законодательной и правоохранительной деятельности. Особо выделяется интерес к силовым структурам при общем внешнем миролюбии.

Отношение к охранительному праву практически такое же, как и в других странах. Отличия в условиях Казахстана могут определяться:

1) тем, как будет “окрашена” государственность - исключительно национально или структурно-функционально. Здесь есть пока неразрешенный вопрос о связи и соотношениях казахстанской государственности с принципами гражданского общества и правового государства;

2) трактовкой демократии и иных идеологических ориентиров: консолидации, социально-рыночной экономики и т.п. Очевидно, что заявления о “своих стандартах демократии” потребуют более четкого конституирования ее механизмов.

3) незафиксированностью принципов и правил использования силовых структур внутри государства.

Естественно, что отношение к охранительному праву связано с приведенными чертами лишь как возможность. Но при общей изменчивости обстановки необходимо иметь в виду вероятность его проявления.

Понимание регулятивного права отличается от классических представлений большими акцентами на государственное регулирование. Наиболее ярко в Казахстане это видно применительно к крупным структурам - субъектам хозяйствования. По сути, государство держит такие структуры “на поводке” регулируемой длины. Примером могут служить действия государства в отношении банков.

(В России такие структуры уже достаточно “либерализованы” от государства и своим “сговором” пытаются диктовать государственную политику. Для стороннего наблюдателя очевидно, что основную “игру” ведут 10-15 крупнейших банков, которые стараются влиять в своих интересах на линию, проводимую ЦБ России).

С “мелкими” структурами (т.е. такими, изменение характера деятельности которых, “прибавление” или “убавление” одной такой структуры для государства почти незаметна), осуществляющими в основном посреднические и торговые виды деятельности, ситуация начинает напоминать китайскую. Основные планы целенаправленного воздействия на “мелкие” структуры связаны с макроэкономическими средствами государственного регулирования: определяется деятельность не конкретной структуры, а устанавливаются известные нормативы количества предприятий, которые “нужны”, и макроэкономические рычаги угнетают те, которые “не нужны”.

Таким образом, отличительными характеристиками и особенностями законодательной деятельности в Казахстане можно назвать следующие:

1) она определяет охранительные рамки и условия использования силовых структур;

2) регулирует “длину поводка” для крупных структур, которые держатся (удерживаются) при государстве;

3) устанавливает правила согласования при принятии решения между государством и этими крупными структурами;

4) обозначает рамки “правил игры” государства и мелких структур и последних между собой, а также государства, различных структур и граждан в конкретных областях.

3. Еще одна особенность законодательной деятельности в Казахстане. Если в развитых западных демократиях закон появляется в результате сложных взаимодействий государства и политических институтов, при возможности широкого участия граждан, и политические институты делегируют государству право законодательствования, периодически лишь подтверждая его легитимность, правовой характер, т.е. то, что государство имеет право издать тот или иной закон или проводить соответствующую законотворческую стратегию [24,9], то Казахстану присущ своего рода легизм, или автолегитимность государства. Практически каждый акт легитимен уже потому, что сам факт его появления состоялся, т.е. закон прошел процедуру согласования в государственных органах.

Данное положение обусловлено для Казахстана: 1) неразвитостью политических институтов; 2) исторически-традиционной нормированностью социального поведения и принятой системы социальных ролей. Почти нет примеров оспаривания правового характера издаваемых законов, с апелляцией, например, к требованиям “социальной справедливости”, как это происходит в России. На государственном гербе Казахстана государство символически изображено подобно своду юрты - шаныраку. Это как бы круг, венчающий этнические и социальные размолвки в традиционном соглашении.

Примечательно, что в наши дни идея гражданского согласия проводится и через исторические реконструкции (например, известной встречи трех биев - Толе би, Айтеки би, Казыбек би), и через европеизмы - организации типа “круглого стола” или законопослушности граждан. Сюда же примыкает и идея “рационализации” межнациональных, межстратовых и иных социальных отношений (см. [31]).

4. Идея и перспективы становления гражданского общества в Казахстане.

Особенность формирования гражданского общества в Казахстане состоит в том, что в условиях отсутствия развитых политических институтов (зачатки “форумов”, “ассамблей”, других политических структур существенного влияния еще не имеют) необходимо обеспечить и найти формы, каналы учета и включения различных общественных интересов в те виды деятельности, где основным источником и инициатором является государство. Необходимо определенное самоограничение государства через механизмы представительства, влияния на государственную идеологию и функции. Кстати, для азиатских стран механизм (канал) влияния образования и культуры на государственные структуры не менее важен, чем представительство.

В законодательном регулировании логическая возможность движения к гражданскому обществу может выразиться:

1) В учете общественных интересов при согласовании решений между государством и крупными структурами. Нужны постоянно действующие механизмы выявления общественных интересов, социальные институты, их проявляющие и формирующие.

2) В определении политики регулирования “длины поводка” крупным структурам. Например, по новому варианту приватизации государство заранее “отсекло” трудовые коллективы и местные власти как “консервативные”. Что же в этих условиях может сыграть роль противовеса государству?

3) В формировании выгодных обществу, а не только государству “правил игры” между государством, различными структурами и гражданами. Конечно, “увидеть” выгоду другого труднее, чем свою, и роль государства может состоять в том, чтобы этот “другой” все же появился. Причем совершенно оправданно то, что в условиях, когда собственно политические структуры либо отсутствуют, либо находятся в зачаточно-детском состоянии, на долю государства выпадает обязанность регулирования (а не просто регламентации) появления самостоятельных структур. Здесь в отношении мелких структур срабатывают нормы гражданского права. А вот крупные структуры “отпускать” сразу нельзя. Они монопольны, претендуют на многие “общие вещи”, что может существенно ущемить интересы либо других крупных структур, либо многих граждан, например, в области социальной защиты и т.п.

5. Несколько слов по поводу “окрашенности” происходящих процессов. На фоне представленного “стандартного” представления о гражданском обществе важным фактором функционирования Казахстана как государства является рост национального самосознания. Идеи казахстанской государственности получили закрепление в Конституции. Все вышеприведенные характеристики от государственного самоопределения до экономических преобразований приобретают дополнительный смысл с учетом национального фактора.

Национальная окрашенность государства в праве регулятивно выражается в соотношении формального права (выраженного в нормах законов) и той части права, которая “растворена” в духе, традициях, культуре ¹⁴.

Разрыв возникает на уровне правоотношений, часть которых урегулирована законодательно, а часть остается на усмотрение правосознания. Преодоление разрыва правосознания и писаного права, “духа” и “буквы” закона возможно только на сугубо неформальных принципах взаимоуважения, взаимопонимания, взаимосогласия. Ибо не все, что есть в культуре, рационализируемо, и, тем более, переводимо в формальное право.

Цивилизованный мир на принципиальном уровне успешно решает проблему равенства во всех областях, кроме двух.

Во-первых, в вопросе об отношении между развитыми и развивающимися странами. Это проблема нового экономического порядка в мире.

Во-вторых, в вопросах так называемых кросс-культурных взаимодействий.

Основная проблема состоит в том, что когда выдвигается идея о равных правах традиций и культур, возникают непреодолимые трудности обеспечения их равенства [38]. Право в этой области не может выполнить своей регулирующей роли, поскольку нельзя решить вопрос о приоритете ценностей той или иной культуры - например, непонятно, что исторически важнее: право на национальную государственность как часть культуры или право всех граждан на некоторую равную причастность к государственным функциям.

Можно, обратившись к общемировым процессам, отметить тенденцию признания приоритетности ценности коммуникации перед ценностью самостности, “самостийности” отдельной культуры [32]. Интересы межнациональных коммуникаций и контактов налагают ограничения на саморазворачивание национальных культур. Современное международное право, которое начинает регулировать межкультурные коммуникации, действительно становится надкультурным и задает некие более общие регулятивы - например, сознательное подчинение национальных ценностей общечеловеческим. Однако в ситуации, когда развитие национальной культуры долго и искусственно сдерживали, более вероятен процесс “откачки маятника” именно в сторону признания приоритета национальной культуры, а не общечеловеческих ценностей и международных коммуникаций. Вместе с этим, тяжелое экономическое положение будет способствовать известной ориентации на международные коммуникации, а, следовательно, и на равенство прав.

Во всяком случае, ясно, что становление и развитие гражданского общества в Казахстане при любом из возможных ныне сценариев дальнейшего хода событий будет иметь существенную национальную составляющую.

Примечания

¹ Такое проникновение методологической работы в процесс получения “конкретного” знания характерно для случая взаимодействия с рефлексивными объектами, обычно называемого “гуманитарным знанием”. О том, что получение гуманитарного знания соответствует движению в дисциплине (в отличие от получения традиционного научного знания, соответствующего движению в предмете), мы впервые услышали от С.В. Попова - см., например [33]. В случае традиционного научного знания (характерный пример - физика) методологическая работа делается “раз и навсегда”, завершаясь предметизацией мышления. Мышление, оказавшись организовано “всерьез и надолго”, требует от всякого, “входящего в него” адекватных способов самоорганизации. Следование определенным, принятым культурой научного мышления, способам самоорганизации институциализируется научным сообществом (создаются соответствующие научные школы). Но при обучении освоение способов вхождения в мышление и движения в нем (дисциплина ума, как сказал бы Декарт [10], [11]) происходит непосредственно на материале и склеивается с ним, закрепляясь соответствующими парадигматическими знаниями. Далее, придание знанию статуса парадигматического, будучи по своей природе логико-методологической операцией (которая может и должна быть повторена при смене метода) в рамках института становится социокультурным действием с почти необратимым характером: для смены метода (чего периодически требует развитие мышления) нужно либо организовать новую научную школу, либо (что почти то же самое) совершить “научную революцию”. Кто-то однажды назвал методологов ММК “партией профессиональных революционеров в сфере знания”: шутка была с большой долей истины, ведь научные школы, “зарываясь” вглубь своей предметной области, культивируют метод, постепенно выясняя его возможности, но, в силу известного механизма самообоснования схем, никогда не могут ответить на вопрос о его границах - то есть способны в основном на “кумулятивный” рост знания.

В случае “гуманитарного знания”, если нам удалось избежать предметизации мышления (институциализации метода), инновация в способе мышления может происходить посредством введения в дисциплину “пустографок”, имеющих смысл модельных форм. Такие формы задают принципиальный тип будущей конструкции способа мышления, хотя и не предопределяют ее конкретного характера. Модельную форму можно сравнить с выкройкой из журнала мод, которую можно в разных вариантах примерять на себя, пока не найдется конструкция достаточно удобная и сподручная (термин М. Хайдеггера). И лишь когда сподручность формы и наши способности обращения с нею придут в соразмерность, встают вопросы институционализации. До этого же основным инструментом “примерки” новой (или хорошо забытой старой) формы является игра ([8], [34], [41]).

² Место философии и методологии права можно обозначить в пространстве общественных возможностей, в котором индивидуальные субъекты (единицы гражданского общества) во взаимодействии с государством определяют и переопределяют институциональные условия и каналы реализации своей свободы. Функция философии права состоит в том, чтобы соединять осмысление идеи права, реализующейся через правовые рамки конституционности, подзаконности, правосудия и общественной коммуникации, с осмыслением идеи свободы, реализующейся через свои институциональные условия. Методология права, отвечающая такой философии, должна тогда найти способ мышления, позволяющий адекватно в социально-инженерном плане состыковать вышеназванные правовые рамки с институциональными условиями свободы, разрабатывая при необходимости направления реформирования соответствующих институтов.

«_Локк прав, утверждая, что институтам всегда требуется “власть”; общественный договор - это, конечно, “договор об объединении”, но это также и “договор о власти”... Отсутствие эффективных норм и эффективной власти в конечном счете становится угрозой для свободы. Свобода - это не первобытное состояние человека, к которому следовало бы вернуться, сняв все ограничения, и это не постмодернистская пустота, в которой может происходить все что угодно. Свобода - это цивилизованная и цивилизующая сила. Поэтому она процветает только в том случае, если нам удается создать институты, обеспечивающие ее стабильность и продолжительное существование. Институты - это рамки, внутри которых мы осуществляем свой выбор, например, экономическое процветание. Если мы хотим, чтобы как можно большее число людей имело лучшие шансы в жизни, мы должны добиваться этого через институты, не переставая оттачивать и совершенствовать их. В условиях, когда опасность аномии возрастает, важнейшей задачей либерала становится создание институциональных структур.»_ [20, 186]

Другую версию места и назначения философии и методологии права см. в [24].

³ Следует различать, как минимум, три контекста употребления понятия “институт”: узкоюридический, правовой и социокультурный. Институты в юридическом смысле - _это, по словам Локка, в первую очередь нормы, сопровождающие их санкции и организационные формы, в которых они проявляются: “общий установленный закон и правосудные учреждения, в которые можно обратиться”_ [20, 185]. При расширении юридического контекста до общеправового сюда _также относятся и нравы, а еще более глубокий смысл институтов состоит в том, что они выражают не просто законы, но “дух законов”. Институты служат поддержанию свободы только в том случае, если они не просто “законны” (legal), но также и легитимны (legitimate)_ [20, 185-186]. О социокультурном институте см. ниже, а также [26].