Международно-правовое сотрудничество в сфере прав и свобод человека: плюрализм доктринальных оснований

Если это будет достигнуто, то осуществиться повышение эффективности международно-правового сотрудничества и в результате произойдет улучшение с положением прав человека в мире. Данная доктрина должна охватывать согласование видения природы прав человека, характера защиты, принципы сотрудничества государств, относящихся к различным правовым системам. Направление подобного согласования является велением и императивом времени с учетом фактора глобализации. Важнейшим условием его достижения является осознание того, что права человека находятся в центре не просто интернационального или же общечеловеческого интереса, а в центре общечеловеческого ценностного сознания. Именно ценности наиболее интенсивно стимулируют существование взаимной заинтересованности правами человека и их соблюдением. То обстоятельство, что за ценностями находятся права человека, говорит о том, настолько ценности оказываются пропитанными правами человека: та или иная ценностью имеет правочеловеческое измерение и предполагает для своей реализации соблюдение прав человека. Поэтому поиск общечеловеческого консенсуса уже вписан в контекст прав человека. Достигнутые наработки в целях своего укрепления необходимо требуют поиска новых точек соприкосновения, выработки сходства в позициях.

Глобализация означает повышение степени интеграции и, соответственно, предполагает в целях усиления ее положительных тенденций согласованное нормативного регулирования всех, в том числе и таких глобальных вопросов как правовой статус человека. Как было замечено, «чем теснее становится мир, тем заметнее необходимость взаимосогласованного, нормативного регулирования происходящих в нем процессов» ^{[50, c. 5]}. Данный уровень регулирования не достижим в вакууме отсутствия доктринального консенсуса, предполагающего само- и взаимокорректировку доктрин.

Наличие системы международного правового сотрудничества с центром в системообразующей доктрине не может означать полного отрицания национально-правовых доктрин как прав человека, так и самой международно-правовой политики, которые присущи членам международного сообщества. Утрата доктринального стиля - крайне неблагоприятное явление. Общая доктрина нисколько не отрицает собственные доктрины, а напротив задает особое направление их развития, что обратным образом сказывается на общей, или как ее называют, универсальной доктрине. Следовательно, универсальная доктрина совершенно не обречена на то, чтобы оставаться размытой и абстрактной, т. е. обладать всего лишь статусом фикции. Дело утверждения прав человека предполагает согласованное развитие общей и особенной доктрин прав человека. Но сама универсальная доктрина не должна быть зыбким горизонтом, которого придерживаются всего лишь вынужденно. Ее роль заключает в гармонизации конкретных доктрин субъектов международного права прав человека и вследствие этого - создание условий для определенных заимствований некоторых доктринальных конструкций. Без этого использование зарубежного опыта по защите прав человека невозможно. Одновременно, без этого невозможна и интеграция в широкое международное сотрудничество в области прав человека.

Для того чтобы понять, что представляет собой современная политика международного права в сфере прав человека, имеет она или нет надлежащее качество системности, достаточно беглого обзора доктринального поля. Значимость такого обращения предопределяется функциями доктрины, выполняющей проективную функцию, направленную на решение практических задач, а также моделирующую функцию - построение моделей. Именно доктрина предлагает и способы по реализации модели в действительность, что наиболее близко подходит к политико-правовым действиям. Однолинейный подход предполагает один тип функциональной зависимости. На сегодняшний день следует признать такое качество доктринального поля как раздробленность и внутреннюю конфликтность. Достаточно перечислить вновь возникшие доктрины, которые претендуют на оригинальность в концептуализации прав человека, - феминизм ^{[51; 52]}, мультикультурализм [53 - 55], а также постмодернизм, демонстрирующий их парадоксальный статус ^[56].

Завершение «холодной войны» не привнесло с собою завершение идеологической борьбы в области прав человека. Возникли новые точки противостояния и актуализировались прежние точки идейного противоборства. Разумеется, произошло потепление в международных делах. Произошло ослабление прежней конфронтационности межгосударственных отношений, но коренная перестройка международных отношений вряд ли стала свершившимся фактом. Поэтому состояние современного мира можно назвать бифуркационным: неслучайно на международной арене столь широко и интенсивно обсуждаются горизонты будущего миропорядка. Конфронтация осталась, но приобрела новую форму и содержание. Обозначилось не только столкновение идей, сколько столкновение находящихся у их истоков ценностей.

Повышение ценностного фактора в международных отношениях, который самым непосредственным образом воздействует на международное право и его политику уже нашло свое освещение в международно-правовой литературе ^{[24, c.41 - 49]}. Не канула в небытие и вытиснутая с европейского пространства социалистическая доктрина прав человека. Будучи синтезирована с конфуцианством, она с успехом возымела такого адепта, как Китай, который играет все большую роль в мировой политике, а, следовательно, и в международной правовой политике ^{[11, с. 88 - 110]}. Бифуркационность доктринального поля можно аргументировать возросшей сложностью международного права прав человека, увеличением числа участников соответствующей политики. Многополюсный мир представляет собой такую политическую систему, которая нуждается в особых институтах согласования ценностей, норм, принципов международного общения, в том числе и по поводу прав человека. В однополярном мире доктринальное поле может быть задано из единственно мощного центра, но такой миропорядок вряд ли возможен.

Кстати говоря, такое положение характерно не только для доктринального поля международной правовой политики прав человека, но и для доктринального поля мировой политики в целом. Но раздробленность приводит к тому, что доктрина отстает от текущих процессов, тогда как ее предназначение - быть впереди их. Такие авторитеты в области исследований в области мировой политики как И. Валлерстайн, Й. Фергюсон, Р. Мэнсбах неоднократно подчеркивали, что в конце 80 - начале 90-х гг. теоретическое осмысление политических реалий не успевало за развитием самих процессов. Теоретические школы, связанные с анализом международных отношений, много соперничают друг с другом, но мало общаются: в результате мы оказываемся свидетелями парадигмального кризиса.

Удаленность доктринального поля от внутренней гармоничности осложняет системность политики международного права в сфере прав человека. Стремление к совершенствованию международного права прав человека в направлении его максимальной приближенности к реализации заключенных в нем норм осложняется и данным фактором. Термин конфликт доктринальных толкований является вполне уместным. Так, например, С.В. Черниченко упоминает о борьбе правовых концепций вокруг положения личности в международном праве ^{[45, с. 4]}. Единая позиция относительно международно-правового статуса личности отсутствует и по сей день.

Трудно себе представить, чтобы международное взаимодействие в области прав человека, как равным образом и взаимодействие по остальным вопросам международного сотрудничества, происходило бы в предельно гладкой форме в русле изначального взаимопонимания. Сфера прав человека не является счастливым исключением. По каждому вопросу здесь существуют дискуссии ^[57], осложненные элементами конфликтности.

Вполне понятно, что как развитие прав человека, так и развитие политики международного права в области прав человека требует совершенствования механизмов разрешения одних конфликтов и предвидения с последующим разрешением вновь возникающих конфликтов. Требуются новые схемы по выявлению и разрешению конфликтов. Способ урегулирования доктринальных коллизий предполагает инновационные меры. Доктринальный конфликт западной и социалистической концепции прав человека и концепции международного сотрудничества стали сегодня во многом фактом истории международного права прав человека, но ему на смену пришел доктринальный конфликт, имеющий цивилизационную окраску. В доктрине прав и свобод человека находит свое отражение уже не столько социальный строй, сколько правовая культура, правовые традиции и идеи конкретного общества.

Складывание общего доктринального поля универсального характера требует совершенствования международно-правового сотрудничества в области регламентации процедур разрешения доктринальных конфликтов в интересах создания общего доктринального поля. «С окончанием конфронтации между Востоком (имеется в виду социалистический лагерь. - М. Ш. ) и Западом идеологические разногласия, касающиеся основной концепции и приоритетов различных категорий прав человека, уступили место общему согласию относительно жизненной возможности соблюдения всех этих прав для содержания международного мира и безопасности» ^{[58, с. 10]}. Но падение биполярной системы мира не привнесло с автоматической последовательностью возникновение универсальной идеологии прав человека, но вызвало к существованию новые коллизии, может более принципиальные, чем прежде. Цель достижения универсального международного правопорядка с центром в правах человека по этой причине удаляется от своей реализации.

Для облегчения понимания возникших трудностей проведем аналогию с обострением проблемы защиты прав и свобод в обществах, которые переживают раскол, связанный с конфликтом интересов и, в том числе, с религиозными и иными различиями. Если люди не могут договориться об основах существования, что свойственно кризисным социумам, то в условиях цивилизационной неконсолидированности права человека просто не могут стать воплощаемой идеей. Но положение облегчается тем, что мировым сообществом выработано понимание необходимости принципиальных основ совместного существования, выраженного в нормах и принципах общего международного права и международного права прав человека. В международном сообществе имеются основания признания и последующего функционирования прав человека в качестве консолидирующей идеи. Примером может стать Европейская конвенция о защите прав и основных свобод, в преамбуле которой говорится о том, что «целью Совета Европы является достижение большего единства между его членами и что одним из средств достижений этой цели является защита и развитие прав человека». Тем не менее, это не означает, что права человека играют роль лишь средства в достижении единства, скорее напротив: само единство - это то, с помощью чего обеспечивается соблюдение прав человека.

Не следует думать, что доктринальный конфликт охватывает исключительно столкновения позиций относительно природы прав человека и их места в системе международного взаимодействия. В основе данного конфликта находится конфликт понимания права как такового, в том числе и международного права, разногласия по поводу взаимодействия международного и национального права. Таким образом, конфликт доктрин затрагивает предельно широкое поле - видение природы, духа и содержания международного права, усмотрение направлений индивидуальных и коллективных усилий по обеспечению прав человека, механизмы и процедуры защиты. Более того, поскольку права человека ныне начинают определять правопонимание, то именно в международной правовой политике в области прав человека начинают разворачиваться дискуссии о понимании духа, природы и содержания современного и грядущего международного права.

Каждое государство как субъект международного-правового сотрудничества в области прав человека в независимости от того, участвует ли оно в тех или иных международных отношениях или нет, отталкивается при проведении своего внешнеполитического и внутриполитического курса от своей доктрины. Доктрина имеет либо индивидуальный (США), либо индивидуально-региональный характер (государства ЕС), но при этом принимающий и некоторые общие доктринальные интерпретации универсального характера. Без определенного единства в понимании природы прав человека, их места в международном правопорядке и в миропорядке никакая международно-правовая политика в сфере прав и свобод человека не возможна. Напротив, при радикальной дивергенции происходит девальвация прав человека как фундаментальной нормы международного общения.

При чрезмерном отдалении друг от друга доктринальных интерпретаций возникает барьер, делающий невозможным совместные усилия в данной области. Казалось бы, что противовесом может стать унификация доктрин. Но этого нет и не может быть в силу существующий различий в правовых культурах, традициях различных национально-правовых систем. Нельзя переоценивать возможности возникновения общего подхода или общих принципов интерпретации, способных поглотить все различия, возможного лишь при возникновении единого глобального государства.

Транснациональный консенсус в области прав человека - это дело отдаленного будущего. Однако его достижение является фундаментальной целью международно-правового сотрудничества в области прав человека. Транснациональный консенсус вряд ли предполагает выработку космополитической модели прав человека. В основе такого консенсуса должны находиться ценности, которые разделяются всеми участниками международного общения, но при сохранении и своих ценностей. Только в этом случае возможен и консенсус в области прав человека. А это свидетельствует о необходимости включения самой международно-правовой политики в области прав человека в более обширное русло. Неолиберализм высказывает убежденность в решении таких проблем, подчеркивает роль либерально-демократических государств, их способность решать общемировые проблемы. В неореализме, напротив, уделяется внимание тому моменту, что либерально-демократические ценности не могут охватывать всю международную систему. Суть идейного спора заключается в способности или неспособности либерально-демократических ценностей стать основой эффективной международно-правовой политики, которая разрешит проблему низкого уровня уважения и соблюдения прав человека в современном мире. С другой стороны, вряд ли стоит принижать значение сохранения лидерства европейской модели прав человека.

В современном мире происходит соединение двух тенденций - интеграции и дифференциации. Международно-правовая политика становится консолидированной именно на региональном уровне, на котором удается выработать единство между доктриной государств в области прав человека и региональной доктриной: доктрины государств встраиваются в региональную доктрину. По словам бывшего Генерального Секретаря Совета Европы К. Лалюмьера, государства Совета Европы, ориентируясь на общечеловеческие ценности и подлинную демократию, активно участвуют в сотрудничестве и стремятся «найти пронизанные духом уважения к человеку и его правам общие или близкие ответы на проблемы, с которыми сталкивается современное общество» ^{[59, с. 7]}. Именно на региональном уровне имеется возможность такого сближения и согласования национальных политико-правовых доктрин государств, что позволило бы выработать и усовершенствовать доктрину региональную, на основе которой существует и развивается региональное право прав человека и имеется возможность проведения единой международно-правовой политики.

Региональная международно-правовое сотрудничество приобретает дополнительное число субъектов, которые координируют свою международно-правовую политику с политикой, проводимой региональным сообществом. Это позволяет одним государствам подключиться к опыту других государств. Указанное сближение наиболее интенсивно происходит на региональном уровне, что не решает проблем внесения единства в универсальную международно-правовую политику. В этой связи регионализация стала одним из условий конкретизации норм правочеловеческого законодательства, что наиболее активно происходит на общеевропейском уровне, который не предполагает утрату национально-правовой и доктринальной самобытности. Регионально-международная доктрина является тем доктринальным полем, которое находится в отношении взаимопронизанности с национально-доктринальными моделями.

На европейском региональном уровне происходит институционализация разрешения споров о толковании, применении или выполнении обязательств в сфере прав человека. Кстати говоря, контрольные функции Комитета министров Совета Европы в отношении ряда конвенций и деятельность существующих контрольных органов, созданных в соответствии с отдельными конвенциями, осуществляется в едином поле доктринальной позиции. Без данного обстоятельства выход международно-правового сотрудничества на новый уровень, связанный с совершенствованием имплементационных и контрольных механизмов, и соответственно улучшение дел с правами человека не представляется возможным. Немаловажным остается и процесс согласования индивидуальных и региональных доктрин с доктриной универсального плана. Это возможно только в случае дальнейшего развития подлинной демократии и гуманизма в международном праве в русле реализации принципов общего международного права. Но и на региональном европейском уровне также присутствует поле работы по согласованию несхожих документов ПАСЕ и Европарламента.

Расширение сотрудничества в области сближения норм и принципов прав человека на универсальном уровне не может отрицать европейского лидерства, с которым сопряжена и ответственность Европы. Как верно замечает В. Карташкин, «… следует исходить из того, что современный мир становится все более хрупким и взаимозависимым. Это особенно относится к Европейскому континенту. Проблемы выживания человечества, решение таких общечеловеческих проблем, как ликвидация бедности, болезней, неграмотности, сохранение окружающей среды обитания, - все это требует всеобщих усилий, нового политического мышления, преодоления различий социальных систем, готовность европейских государств поставить решение глобальных и общеевропейских проблем выше любых других своих суверенных прав и интересов. Такой подход необходим и для создания условий всестороннего развития личности, реального обеспечения ее прав и свобод» ^{[35, с. 197]}.

Возникающая в современном чрезмерно динамичном мире интригующая тенденция предоставленности доктрин самим себе ограничивается фактом возрастания более плотного взаимодействия государств, открывающего новый виток - уже не на уровне разных социально-политических, а именно на уровне цивилизационно-культурных систем - конфликта доктринальных интерпретаций. Разночтения в общей теории прав человека находят продолжения в конфликте международно-правовых доктринальных интерпретаций, предлагающих различное видение места прав в мировой политике и ориентиров международно-правового сотрудничества в этой области. Отказ от центрального места прав человека в современном миропорядке был бы регрессивным шагом назад.

Взаимодействие национальных правовых систем происходит не прямо и непосредственно, а опосредованно - через включение в международную региональную правовую политику. Вполне справедливо делается замечание о том, что Конституция Российской Федерации признавая идеологическое многообразие и частную собственность, опирается в значительной степени на «опыт стран с рыночной экономикой и воспринимает их лучшие достижения. Поэтому в процессе согласования принципов и норм, относящихся к правам человека и происходящих в рамках ОБСЕ и Совета Европы, достигаются такие договоренности, которые ранее были невозможны… Сближение политических и экономических систем различных стран, широкое использование бывшими социалистическими странами законодательного опыта Запада облегчает процесс согласования международных норм по правам человека, их конкретизацию и практическое осуществление. Идеологическая борьба и классовый подход заменяются поиском общечеловеческих ценностей, новых форм и методов международной защиты прав человека» ^{[23, с. 190]}.

Результативность регионального международно-правового сотрудничества выражается в достижении очевидных позитивных результатов, а именно - согласовании принципов и норм прав человека, что, как нам видится, является условием дальнейшего развития как самих прав человека, так и системы их защиты, а также является условием развития самой международно-правовой политики. Одновременно все это является результатом и составным моментом более широкой политики цивилизационного сближения, выражающегося в выработке общепризнанных демократических стандартов многопартийности, равных и всеобщих выборов и т. д. Только в случае реализации данных стандартов происходит действительная интеграция в европейскую международно-правовую политику. Сближение и согласование норм и принципов прав человека позволяет выработать единые нормы и принципы международного сотрудничества в области прав человека, что означает проведение единой международно-правовой политики. Единая международная правовая политика предполагает все это в качестве своего фундамента, являющегося условием ее эффективности и реализуемости поставленных перед ней целей.

И еще один наиболее актуальный момент. Так, одной из наиболее важных стратегий развития современного мира стала стратегия устойчивого развития, предусматривающая гармонизацию трех измерений развития - экономического, экологического и социального. Реализация стратегии перехода к устойчивому развитию, осуществляемая как на национальном, так и международном уровне, порождает целую массу дискуссионных вопросов, начиная от проблемы поощрения новых моделей бизнес-практик, новых требований к финансированию проектов в сфере развития с учетом последствий для экологии и прав человека и заканчивая проблемой значения защиты прав интеллектуальной собственности для передачи «зеленых» технологий. Одновременно к числу наиболее дискуссионных вопросов относится соотношение международно признанных прав человека и устойчивого развития, которое находит свое осмысление в международно-правовой доктрине ^{[60; 61, p. 66 - 74; 62]}.

Во много это объясняется тем, что несмотря на то, что международное право прав человека обладает весомым потенциалом для того, чтобы играть ключевую роль в данной сфере, связь между правами человека и вызовами, явленными устойчивым развитием, остаются неясными ^{[63, p. 62]}. На наш взгляд, это связано с тем, что заявленная устойчивая траектория общецивилизационного развития призвана создать принципиально новые условия как для осуществления международно признанных прав и свобод человека, так и для нового этапа их развития. В этой связи принцип всеобщего уважения и соблюдения прав и свобод человека, будучи одним из основополагающих принципов современного международного праваjus cogens, должен пониматься, с одной стороны, как императив перехода к устойчивому развитию, а с другой - как цель и смысл устойчивого развития. А это предполагает переосмысление прав человека в перспективе устойчивого развития.

Для современной доктрины прав и свобод человека характерно совпадение в понимании того, что условием их наиболее полного и эффективного осуществления выступает устойчивость как особое качественное состояние общественных отношений на национальном и международном уровне. В сущности, идея устойчивого развития предполагает переход к такой модели развития, которая способствовала бы созданию качественно иной среды претворения достоинства человеческой личности, ее прав и свобод.

В современном понимании права человека не отождествляются только лишь с социальным измерением устойчивого развития. Дело в том, что права человека - основа и для экономического, и для экологического и, наконец, для социального развития. Так, по мнению А. Хилдеринга, несмотря на то, что массив инструментов международного права прав человека является третьим главным источником права устойчивого развития, международно признанные права человека выступают принципиальной основой экономических и экологических правовых аспектов устойчивого развития ^{[64, p. 35]}. А это возможно благодаря тому, что международно признанные права и свободы представляют собой систему, существующую на основе принципа нераздельности, согласованности, непротиворечивости и взаимосвязанности. Реализация данного принципа невозможна без надлежащей степени согласованности доктринальных подходов к правам человека.

Следует также учитывать, что стратегия устойчивого развития оказывает обратное влияние на развитие содержания прав человека. В частности, в свете данной стратегии можно уже говорить не просто о праве на развитие, относящегося к так называемы коллективным правам третьего поколения, а о праве на устойчивое развитие. Оно может рассмотрено как конкретизация права на развитие, которое сегодня активно обсуждается в контексте изменения окружающей среды ^{[65, pp. 1516 - 1546]}. Это новый момент в доктрине прав человека. По сути, право на устойчивое развитие является универсальным, так как в конвенциях в сфере устойчивого развития, закрепляющих, в том числе обязательства государств в сфере уважения, обеспечения и соблюдения прав человека, участвует подавляющее число государств современного мира. Именно такой подход является фундаментом принципа подлинной всеохватности устойчивого развития, который коррелятивен не только равенству прав государства на устойчивое развитие, но и универсальному равенству всех людей в данной сфере. Это означает, что международно признанное право на развитие, которое относится к поколению групповых прав, но основным бенефициарием которых продолжает оставаться индивид, приобретает форму международно признанного права индивидов, народов и государств на устойчивое развитие.

Напомним, что в п. 5 ст. 3 «Принципы» Рамочной конвенции ООН об изменении климата 1992 г. закреплен принцип сотрудничества, обеспечивающий развитие всех Сторон. Помимо этого в п. 4 ст. 3 Принципы» провозглашается право Сторон на устойчивое развитие: «Стороны имеют право на устойчивое развитие и должны содействовать ему». С нашей точки зрения, можно говорить о том, что в современных условиях устойчивое развитие осознается наиболее адекватным условием осуществления не только коллективного, но и индивидуального права на развитие как такового, острую потребность в котором особенно испытывают развивающиеся государства.

Таким образом, из универсального характера права на развитие проистекает и универсальное признание права на устойчивое развитие: каждое человеческое существо обладает правом на развитие, но это развитие должно быть также еще и устойчивым и должно быть развитием для всех, а не развитием для тех или социальных групп.

В качестве самого нового направления в настоящее время происходит обсуждение правочеловеческого измерения устойчивого развития следует указать на стремление обозначить вопросы культурного разнообразия в качестве четвертого измерения устойчивого развития. С нашей точки зрения, этот аспект проблемы правочеловеческого измерения устойчивого развития нашел свое отражение в п. 5 Плана выполнения решений Всемирной встречи на высшем уровне по устойчивому развитию 2002 года. Здесь отмечалось, что существенно важное значение для достижения устойчивого развития и обеспечения того, чтобы устойчивое развитие отвечало интересам всех, принадлежит таким факторам, как мир, безопасность, стабильность и уважение прав человека и основных свобод, включая право на развитие, а также уважение культурного разнообразия.

В результате, переход к устойчивому развитию призван обеспечить реализацию культурных прав человека, включая право на культурное разнообразие. Это связанно с тем, что в переход к устойчивому развитию оказываются вовлеченными не просто народы, но прежде всего культуры. Как думается, устойчивое развитие предполагает не только новый экономический, финансовый, технологический, но и новый глобальный культурный миропорядок, в котором все культуры (разумеется, в той мере, в какой они согласуются с правами человека) одинаково значимы. С точки зрения предмета данной статьи это побуждается задумываться над возникновением нового основания для доктринального плюрализма прав и свобод человека. При этом следует учитывать произошедший парадигмальный сдвиг, предполагающий переход от диалога культур к их разнообразию, что было зафиксировано в Конвенции ЮНЕСКО о защите и поощрении разнообразия форм культурного самовыражения ^[66].

Несмотря на признание важности перехода к устойчивому развитию, в настоящее время пока не выработана согласованная система его целей. Это оставляет связь между устойчивым развитие правами человека в состоянии некоторой неопределенности. Однако имеющееся понимание принципа всеобщего уважения прав и свобод человека в качестве основы всех четырех измерений устойчивого развития создает условия для их эффективной интеграции. Можно полагать, что предстоящее в 2015 - 2016 гг. обновление согласованных целей развития предстанет в качестве систематизации целей устойчивого развития, стремление к достижению которых будет способствовать возникновению новых направлений международного сотрудничества и создаст новую среду для полного и эффективного осуществления прав и свобод человека. Одновременно это создаст условия не только для возникновения новых концепций прав человека как основы и цели устойчивого развития, но и придаст новый импульс для понимания того, что плюрализм доктрин прав человека в условиях устойчивого развития должен быть не радикальным, а консенсуальным. Это возможно, в том числе, через отмежевание концептуального пространства от отмечаемой в доктрине политизации прав человека ^{[67, pp. 284 - 288]}. В результате произойдет высвобождение интеллектуальных ресурсов для продумывания новой композиции отношений внутри доктринального поля, релевантного правам человека.

Библиография

1. Hopgood S. The Endtimes of Human Rights. Ithaca, New York, 2013.

2. Moyn S. The Last Utopia: Human Rights in History. Cambridge, 2012.

3. Chandler D. Contemporary Critiques of Human Rights // Goodhart M. (ed.). Human Rights Politics and Practice, 2nd ed. Oxford, 2013.

4. Donelly J. (ed.) Universal Human Rights in Theory and Practice. 3rd ed. Ithaca, New York, 2013.

5. Longlois A. J. Normative and Theoretical Foundation of Human Rights // Goodhart M. (ed.). Human Rights Politics and Practice, 2nd ed. Oxford, 2013.

6. Тункин Г. И. Теория международного права. М., 1970.

7. Тункин Г. И. Идеологическая борьба и международное право. М., 1967.

8. Цит. по: Мюллерсон Р. А. Права человека: идеи, нормы, реальность. М, 1991.

9. Рыбаков Ю. М. Вооруженная агрессия - тягчайшее международное преступление. М., 1982.

10. Cassese A. International Law. Oxford, 2001.

11. Малевич Ю. И. Права человека в глобальном мире. М., 2004.

12. Лукашук И. И. Глобализация, государство, право, XXI век. М., 2000.

13. Права человека как фактор стратегии устойчивого развития / Отв. ред. Е. А. Лукашева. М., 2000.

14. Хабриева Т. Я., Чиркин В. Е. Теория современной конституции. М., 2005.

15. Тункин Г. И. Право и сила в международной системе. М., 1983.

16. Тихомиров Ю. А. Коллизионное право. М., 2000.

17. Глухарева Л. А. Права человека: гуманитарный курс. М., 2002. С. 152.

18. Блищенко И. П., Солнцева М. М. Мировая политика и международ-ное право. М., 1991.

19. Карташкин В. Международная безопасность и права человека. М., 1988.

20. Baylis Ch. Towards an International Bill of Rights. The Public Opinion Quarterly. 8:2 (Summer 1944), pp. 244-253.

21. Ruth B. Russel A History of the United Nations Charter: The Role of the United States, 1940 - 1945. Washington, 1958.

22. Всеобщая декларация прав человека и основных свобод: 45-я годов-щина. Париж, 1994.

23. См.: Права человека: итоги века, тенденции, перспективы / Под общ. ред. Е. А. Лукашевой. М., 2002.

24. Мингазов Л. Х. Эффективность норм международного права. Казань, 1991.

25. Карташкин В. Международная защита прав человека. М., 1976.

26. Арон Р. Мир и война между народами. М., 2000.

27. Montgomery J. W. The Marxist Approach to Human Right Analysis and Critique. California, 1984.

28. Posner E. The Twilight of Human Rights Law. Oxford, 2014.

29. Cruft R., Liao S. M. Philosophical Foundations of Human Rights. Ox-ford, 2015.

30. Carbonari P. Human Dignity as a Basic Concept of Ethics and Human Rights // Dignity and Human Rights: The Implementation of Economic, Social and Cultural Rights. Ed. by P. Carbonari. Antwerp; Oxford; N.Y., 2002.

31. Chalmers D., Ida R. On the International Legal Aspects of Human Dignity // Perspectives of Human Dignity. A Conversation. Ed. by Malpas J., Lickiss N. Dordrecht, 2007.

32. Kateb G. Human Dignity. Cambridge (Massachusetts), 2011.

33. McDougle M., Lasswell Н., Chen C. Human Rights and World Public Or-der: The Basic Policies of an International Law of Human Dignity. New Haven, 1980.

34. McDougal M. Perspectives for an International Law of Human Dignity // Studies in World Public Order. Ed. by M. McDougal, W. Burke. New Haven, 1987.

35. Schacter O. Human Dignity as a Normative Concept // American Journal of International Law. Vol. 77. 1983.

36. Griffin J. On Human Rights. Oxford; N.Y., 2009.

37. АбдуЛлах ибн Абд аль-Мухсин ат-Турки Ислам и права человека. Эр-Рияд, 2008.

38. Donelly J. Human Rights and Human Dignity: An Analitic Critique of Non-Western Сonception of Human Rights // The American Political Science Review. 1992. Vol. 76.

39. Декларация о правах и достоинстве человека X Русского народного собора // http://venec-vl.ru/vrns (дата обращения: 2.08.2015).

40. Каламкарян Р. А. Поведение государств в Международном суде ООН: международно-правовые проблемы судебно-арбитражного производства. М., 1999.

41. Meuwissen D. H. The Relationship Between International Law and Mu-nicipal Law and Fundemantal rights. Netherlands International Law Review, 1977. Vol. XX1V, pp. 204-224.

42. Куликов Р. О международно-правовой ответственности за нарушение прав человека. М., 1979.

43. Лукашук И. И., Лукашук О. И. Толкование норм международного права. М., 2002.

44. Проблемы теории государства и права. М., 1979.

45. Черниченко С. В. Личность и международное право. М., 1974.

46. Общая теория прав человека. М., 1996.

47. Цит. по: Толстых В. Л. Международное право: практика применения. Консультативные заключения Международного Суда ООН. М., 2004.

48. Варламова Н. В. Практика Европейского Суда по правам человека как выражение современных теоретических представлений о праве // Возможности адаптации зарубежного опыта: сборник научных статей. Серия: Право России: новые подходы. Саратов, 2005. Вып. 1.

49. Заявляем наши права. Как использовать международную правозащитную систему для охраны прав женщин. М., 1996.

50. Курс международного права. В 7-ми т. М., 1989. Т. 1.

51. Feminist Cosequences: Theory for New Centiry. N.Y., 2001.

52. Ackerly B. Feminist and Activist Approaches to Human Rights // Goodhart M. (ed.). Human Rights Politics and Practice, 2nd ed. Oxford, 2013. P. 27-41.

53. Shachar A. Multicaltural Jurisdiction: Cultural Differenсes and Womens Rights. Cambridge, 2001.

54. См.: Kymlikа W. Multicatural Citizenship: A Liberal Theory of Minority Rights. 2-d ed. Oxford, 1995.

55. Multicultural Research: A Reflective Engagement with Race, Gender and Sexual Orientation // Ed. by Grant Carl. L., 1999.

56. Постмодернизм. Энциклопедия. Минск, 2001. С. 637-638.

57. Zivs S. Human rights: Continuing the Discussion. Moscow, 1980.

58. Симонидес Я., Володин В. Предисловие // Левин Л. Права человека. Вопросы и ответы. Париж, 1997.

59. Медицина и права человека. М., 1992.

60. Charrin J.-B. Connecting Public International Law: International Human Rights Law as Sustainable Development Law - the Case of the Right to Water. Hamburg, 2010.

61. Tladi D. Sustainable Development in International Law: An Analysis of Key Enviro-Economic Instruments. Pretoria, 2007.

62. Kumar A. (ed.) Human Rights and Sustainable Development. New Delhi, 2006.

63. French D. International Law and Policy of Sustainable Development. Manchester, 2005.

64. Hildering A. International Law, Sustainable Development and Water Management. The Netherlands, 2004.

65. Alston P., Goodman R. International Human Rights: The Successor to International human rights in context. Oxford, 2012.

66. Конвенция ЮНЕСКО о защите и поощрении разнообразия форм культурного самовыражения 2005 года // http://www.un.org.ru/documents/decl_conv/conventions/pdf/cult_diversity.pdf.

67. Lauren P. G. The Evolution of International Human Rights Visions Seen. 3rd ed. Philadelphia, 2011.

Размещено на Allbest.ru