Взаимодействие следователя с органами дознания

Углубленное рассмотрение этой проблемы с научно-теоретических позиций не соответствовало бы жанру книги. Но ради главного практического вывода нельзя не сказать следующего. Оперативно-розыскные решения и мероприятия, будучи по природе своей разведывательными, действительно ни регулятивных, ни охранительных правоотношений не порождают. Впечатление, будто спецслужбы в правовом отношении подобны органам дознания и предварительного следствия, а оперативно-розыскные мероприятия - следственным действиям, иллюзорно, поверхностно, наивно.

Тот, кто применяет нормы уголовно-процессуального права, в том числе следователь и дознаватель, наделен юрисдикцией - правом и обязанностью оценивать чьи-либо действия или бездействие как неправомерные, квалифицировать их как правонарушение (преступление), выдвигать и обосновывать обвинение, иначе говоря, осуществлять уголовное преследование и передавать дело для судебного рассмотрения и разрешения, а выполняя эту функцию, вправе применять меры уголовно-процессуального принуждения. В противоположность сказанному оперативно-розыскная деятельность не является юрисдикционной.

Неюрисдикционная природа оперативно-розыскной деятельности как разведывательного способа добывания информации о преступлении и лице, его совершившем, - коренная отличительная особенность этого вида деятельности специальных органов государства, в силу которой она (деятельность) протекает, и органы, ее осуществляющие, функционируют совершенно в иной плоскости, нежели все остальные органы, противостоящие преступности и иным правонарушениям; поместить эту деятельность на платформу правоотношений в самом деле и невозможно, и делать этого не нужно.

Анализ статей Федерального закона от 12 августа 1995 г. N 144-ФЗ "Об оперативно-розыскной деятельности" подтверждает этот вывод. В нем нет достаточной совокупности оригинальных норм-правил, устанавливающих права и обязанности органов государства и граждан и своеобразно, неповторимо регулирующих поведение участников правоотношений в условиях специфического юридического режима. Подавляющее большинство статей этого Закона содержат положения-констатации - декларации: о понятии, задачах, принципах и правовой основе оперативно-розыскной деятельности, других, как, например, в уже приводившихся ч. 1 ст. 6 и ч. 1 и 2 ст. 13, наименованиях оперативно-розыскных мероприятий и органов, осуществляющих оперативно-розыскную деятельность, причем никто не может проверить, только ли этим арсеналом пользуются названные органы, достаточен ли он, нельзя ли его сварьировать, скомбинировать и пополнить "в рабочем порядке". Оперативные сотрудники меньше всего озабочены проблемой процедурной "чистоты" оперативно-розыскных мероприятий, о чем свидетельствует хотя бы повседневная практика изобличения взяточников. В большинстве случаев в основе такого изобличения - оперативная комбинация, которую венчает задержание с поличным (предметом взятки) и которая включает в себя принятие заявления о вымогательстве взятки, снабжение заявителя помеченным предметом взятки и специальной техникой, его инструктаж, а также организацию негласного наблюдения самой сцены дачи-получения взятки с фиксацией ее при помощи специальной аудиовизуальной техники. Эта комбинация не вписывается ни в одно отдельно взятое оперативно-розыскное мероприятие, названное в ст. 6 Федерального закона от 12 августа 1995 г.

Однажды такая практика породила курьезное судебное дело. Задержанный в результате описанной комбинации с поличным и изобличенный в получении взятки П. обратился в порядке гражданского судопроизводства с жалобой на действия сотрудников криминальной милиции, которые, по его мнению, незаконны и Федеральным законом "Об оперативно-розыскной деятельности" не предусмотрены.

Нельзя признать нормами самостоятельной отрасли права и положения об источниках финансирования оперативно-розыскной деятельности; о том, что при проведении оперативно-розыскных мероприятий должны обеспечиваться права человека и гражданина, что осуществление оперативно-розыскной деятельности для достижения целей и решения задач, не предусмотренных законом, не допускается, что оперативно-розыскные мероприятия проводятся только в связи с уголовным делом, событиями или действиями, создающими угрозу безопасности государства, в связи с розыском лиц, скрывающихся от органов дознания, следствия и суда или уклоняющихся от уголовного наказания, а также в связи с работой по розыску без вести пропавших и в связи с обнаружением неопознанных трупов, что некоторые оперативно-розыскные мероприятия проводятся только на основании судебного решения, и еще о многом другом, что представляет собой уважительное осведомление граждан государства о содержании и характере деятельности его спецслужб и гарантии - уверения, что без действительной необходимости, диктуемой прежде всего интересами предупреждения и раскрытия преступлений, никто в сфере этой деятельности не окажется. Однако с юридической точки зрения эти осведомления и уверения бессмысленны, потому что в эту сферу лицо попадает негласно, т.е. не зная об этом и не вступая в правоотношения. Не знают об этом и не должны знать ни прокурор, ни кто-либо другой - словом, никто, кроме ограниченного круга оперативных работников, а то и одного-единственного сыщика. В этом суть, смысл и залог эффективности оперативно-розыскной деятельности.

Будучи в основе своей негласной, конспиративной, оперативно-розыскная деятельность, если она осуществляется "чисто", т.е. профессионально грамотно, не проявляясь вовне, с юридической категорией вреда не связана. До тех пор пока не возбуждено уголовное дело и не сложились уголовно-процессуальные правоотношения, тот, кто находился пусть даже в самом центре негласной деятельности спецслужбы, в принципе не может быть пострадавшим; ему не может быть причинен моральный вред, не говоря уже о вреде имущественном или физическом. А нет вреда - нет и компенсационно-восстановительных правоотношений. Если же такой вред причинен, это означает только одно: оперативные работники провели мероприятие или комбинацию "грязно", неграмотно; они "засветились", причинив лицу вред своими действиями, в чем-то ущемляющими его права и интересы (чаще всего - на тайну частной жизни), чем-то обеспокоившими, огорчившими, заставившими переживать, страдать. В подобных случаях гражданину открыт давно проторенный и законодателем, и практикой путь к обжалованию в суд общей юрисдикции неправомерных действий спецслужб на основании Закона РФ от 27 апреля 1993 г. "Об обжаловании в суд действий и решений, нарушающих права и свободы граждан".

Анализ содержания Федерального закона от 12 августа 1995 г. с позиции общей теории права можно было бы продолжить, но вывод из этого анализа всегда получается один и тот же: какое из положений этого Закона ни возьми, в нем невозможно отыскать признаков процедурной нормы (гипотеза - диспозиция - санкция), порождающей конкретные процедуры правоотношения и позволяющей говорить о нуждающемся в правовом регулировании процессе, существующем параллельно уголовному процессу. Как только законотворческая мысль приближается к этому процессу, она тотчас упирается в государственную тайну и с неизбежностью порождает очередную прореху в системе. Между тем ни отдельно взятый кодифицированный законодательный акт, ни тем более самостоятельная отрасль права (обе категории системные) не могут страдать такими пустотами, провалами, содержать закрытые зоны и таинственные недоговоренности: законы по определению своему должны быть прозрачными, а их применение - подконтрольно обществу от начала и до конца.

Вышеизложенное приводит к заключению, что вопрос о соотношении деятельности следственной и деятельности оперативно-розыскной не может рассматриваться в плоскости взаимодействия двух отраслей права. Это соотношение выражается совсем в другом, а именно в том, что в результате оперативно-розыскной деятельности вне рамок правоотношений специальными методами и средствами добывается ценнейшая разведывательная информация, которая сама по себе не может служить судебным доказательством, но указывает, где эти доказательства искать, как их можно получить, что при этом нужно предусмотреть и иметь в виду, а чего следует опасаться и избегать. На основе такой информации может быть возбуждено уголовное дело, выдвигаются и проверяются следственные версии, планируется процессуальная деятельность по уголовному делу в целом и производство отдельных следственных действий, устанавливаются места нахождения подозреваемого (подозреваемых), похищенного у людей имущества, а также местонахождение вещественных доказательств, планируется задержание подозреваемых и заложников и т.д. Такой информации принадлежит опережающая и ориентирующая роль; она пунктиром намечает путь к раскрытию преступления; следователь идет по дороге, проторенной оперативным работником (сыщиком, разведчиком, контрразведчиком), собирая судебные доказательства и готовя уголовное дело к успешному судебному процессу. Оперативно-розыскная деятельность не ограничена ни сроками предварительного расследования, ни сроками производства по уголовному делу в целом, включая и судебные стадии. Она может быть начата задолго до возбуждения уголовного дела, продолжаться в стадии его предварительного расследования (специальный термин - "оперативное сопровождение"), а если в результате расследования, судебного рассмотрения и разрешения уголовного дела не удалось выяснить и доказать все, что составляет событие преступления, и изобличить всех, к этому событию причастных, орган, осуществляющий оперативно-розыскную деятельность, может продолжить ее и после судебного приговора. Расхожее мнение, будто сыск - атрибут не правового, а полицейского государства, неверно. Сыск с демократическим правопорядком несовместим лишь в том случае, если он является орудием политиков и направлен острием не против преступности, а против инакомыслящей части своего же народа, иначе говоря, против оппозиции правящему режиму, и всесилен, т.е. сам по себе является тайной властью. Слабость же спецслужб в противостоянии уголовному миру ведет к неэффективности работы по раскрытию преступлений и расследованию уголовных дел, которая без постоянной "подпитки" разведывательной информацией превращается в сугубо кабинетную и становится беспомощной. А в условиях, когда преступность приобрела организованные формы и способна реально противостоять государству, филигранная оперативно-розыскная деятельность с агентурно-техническим проникновением в преступную среду приобретает решающее значение в раскрытии преступлений.

Юридический аспект проблемы соотношения уголовного процесса и оперативно-розыскной деятельности заключается лишь в том, как разведывательную информацию, добытую с применением негласных средств и методов, сведения о которых составляют государственную тайну, трансформировать в судебные доказательства, которые могут быть использованы в гласном судебном процессе (специальный термин - "легализация данных, полученных в результате оперативно-розыскных мероприятий").

Результатами оперативно-розыскной деятельности называются полученные в соответствии с Федеральным законом об оперативно-розыскной деятельности сведения о признаках подготавливаемого, совершаемого или совершенного преступления, лицах, подготавливающих, совершающих или совершивших преступление и скрывшихся от органов дознания, следствия или суда. Проблема использования этих результатов в уголовно-процессуальном доказывании находится на стыке доказательственного права и законодательства об оперативно-розыскной деятельности, теории доказательств в уголовном процессе и теории оперативно-розыскной деятельности. Она органически связана с учением об источниках и о допустимости доказательств, причем имеет не только чисто юридические, но и нравственные и идеологические аспекты.

В обыденном массовом сознании эта проблема выглядит как броский парадокс: с самых верхних этажей руководства правоохранительной системы государства согражданам говорят, что спецслужбы знают все или почти все о преступности, преступных организованных формированиях, словом, о криминальном мире и его авторитетах, однако преступники остаются безнаказанными, потому что эти сведения - всего лишь результаты оперативно-розыскной деятельности. С этим мнимым парадоксом связано расхожее мнение, будто такие результаты с точки зрения правосудия вообще бесполезны и между двумя исключительно близкими по своим задачам государственными институтами - юстицией и сыском - существует какая-то непонятная обывателю стена.

Проблема имеет и идеологический аспект. В любом обществе соотношение сыска и юстиции служит одним из самых чутких индикаторов его демократического здоровья. Открыть шлюзы негласно добытой оперативно-розыскной информации в сферу юстиции и на ее основе применять уголовную репрессию - это значит свернуть важнейшие конституционные гарантии прав свободной личности, а само государство из демократического превратить в чисто полицейское. В нашем обществе, где еще не забыты вызвавшие оскудение нации чудовищные репрессии периода сталинизма, любой намек на возврат ко всесильному сыску способен вызвать самую настоящую панику.

С юридической точки зрения проблема выглядит тоже как замкнутый круг. Согласно Федеральному закону от 12 августа 1995 г. N 144-ФЗ "Об оперативно-розыскной деятельности" результаты такой деятельности могут использоваться в доказывании по уголовным делам в соответствии с положениями уголовно-процессуального законодательства, регламентирующими собирание, проверку и оценку доказательств. Но в ст. 89 УПК РФ прямо указывается, что в процессе доказывания использование результатов оперативно-розыскной деятельности, если они не отвечают требованиям, предъявляемым к доказательствам УПК РФ, запрещается. Отвечать же этим требованиям подобные результаты не могут по определению, потому что уголовно-процессуальное законодательство оперативно-розыскную деятельность в нормах об источниках доказательств и способах их собирания не упоминает вообще. А Конституция РФ и ст. 75 УПК РФ, в которой содержится определение недопустимых доказательств в уголовном процессе, относят к таковым доказательства, полученные с нарушением требований УПК РФ. Однако этот круг мним и существует лишь благодаря тому, что проблема умозрительно запутана.

Все сведения, которые в законе именуются результатами оперативно-розыскной деятельности, следует разделить на две группы в зависимости от источника их получения. Первую будут составлять сведения, полученные из устных источников путем опросов, наведения справок, прослушивания переговоров и т.д. Сюда же нужно причислить результаты негласного наблюдения, а также информацию, стекающуюся от лиц, сотрудничающих со спецслужбами на конфиденциальной основе. При отлаженном взаимодействии спецслужб со следствием подобными сведениями процесс уголовно-процессуального доказывания подпитывается непрерывно; именно они позволяют не вслепую, а целенаправленно планировать и вести расследование, планировать и производить отдельные следственные действия, предвосхищая всякие неожиданности. По сложным делам о замаскированных преступлениях кабинетный одиночка-следователь без такой ориентирующей информации не может сделать и шагу в нужном направлении. Такая информация и ее источники, как правило, из правового поля выпадают и навсегда остаются в сейфах оперативных сотрудников спецслужб в виде документов под грифами ограниченного распространения. Ни сторонам, ни суду в уголовном процессе не должно быть дела до того, как выявлен очевидец преступления и почему следственно-оперативная группа произвела обыск именно по этому адресу, где находится оружие и скрывается подозреваемый, как этот адрес "вычислен". Главное, что очевидец допрошен следователем, предстал перед судом и дает показания, а обыск принес следственные результаты, которые закреплены с соблюдением требований УПК РФ и приобрели значение доказательств.

Вторую группу составляют сведения, которые содержатся в документах, добытых в результате оперативно-розыскной деятельности (например, негласно изготовленная копия банковского счета), или же сведения, которые несут предметы, так или иначе оказавшиеся в распоряжении спецслужбы в связи с ее деятельностью по поводу конкретного преступления (материализованные источники информации). Особое место среди них занимают полученные в результате применения спецтехники в оперативно-розыскной деятельности фонограммы, киноленты, видеограммы, фотопленки, фотоснимки, магнитные и лазерные диски, слепки, в том числе полученные негласно, пригодные для дактилоскопической идентификации отпечатки пальцев рук человека и т.д. Сведения, которые хранят в себе подобные носители, - это уже не просто ориентирующая информация, а потенциальные судебные (документальные, вещественные) доказательства "в готовом виде". Они отражают различные стороны события преступления или иных элементов предмета доказывания. Их недостаточно продемонстрировать следователю, а тем более просто сообщить об их существовании; подобные документы и предметы могут быть приобщены к уголовному делу "в натуре". В таком приобщении, иначе говоря, в легализации подобных материализованных результатов оперативно-розыскной деятельности в уголовном процессе и их использовании в дальнейшем доказывании по уголовному делу и фокусируется юридическая проблема.

В этом отношении оперативно-розыскные мероприятия и действия необходимо разбить на две группы - гласные и негласные, конспиративные. Рассмотрим сначала первые, имея в виду не только оперативно-розыскную деятельность в том узком значении данного понятия, который в него вкладывается в ст. 6 Федерального закона "Об оперативно-розыскной деятельности" (набор, состоящий из одиннадцати специальных мероприятий), а всю внепроцессуальную, так называемую оперативно-служебную деятельность по раскрытию преступления, а в роли органа, ее осуществляющего, - милицию, которая, как правило, из всех органов охраны правопорядка первой сталкивается с преступлением, потому что именно она круглосуточно функционирует в самой гуще населения и именно в распоряжении милиции еще до возбуждения уголовного дела зачастую аккумулируются не только первичные сведения о преступлении и лицах, его совершивших, но и сосредоточиваются предметы и документы, несущие ценнейшую информацию об обстоятельствах дела и могущие в будущем оказаться незаменимыми судебными доказательствами. В условиях борьбы с профессионально организованными преступлениями, пресечение которых все чаще напоминает боевую работу (досмотр, поиск, преследование, разоружение и захват, облава, засада, рейд, штурм, разгон незаконных собраний, пресечение массовых беспорядков и вооруженных столкновений, предупреждение кровавых "разборок" между преступными формированиями и т.п.), в распоряжении милиции, естественно, без процессуального оформления оказываются: оружие, боеприпасы, взрывчатые вещества, предметы, приспособленные для нанесения телесных повреждений, орудия взлома, крупные суммы денег, валюта, драгоценности, наркотические средства и психотропные вещества, различного рода документы и другие предметы, вещи, вещества, изделия и ценности. Важнейшую информацию несут также документы, которые фиксируют ход и результаты гласных оперативно-розыскных мероприятий (например, рапорт сотрудника уголовного розыска, находящегося при исполнении своих служебных обязанностей, который, скажем, при пресечении преступления, преследовании и захвате подозреваемого стал очевидцем определенных событий, действий и обстоятельств, имеющих отношение к делу и поэтому входящих в предмет доказывания, а также различного рода справки, сводки, акты, отчеты и т.д., словом, все то, что в ведомственных нормативных актах именуется оперативно-служебной документацией).

Независимо от того, когда подобные материалы оказались в распоряжении милиции - до возбуждения уголовного дела или уже во время расследования, - единственный вопрос, который при этом возникает, заключается в том, как юридически грамотно приобщить их к уголовному делу, находящемуся в производстве следователя, с тем чтобы они приобрели доказательственное значение и сохранили его на всех стадиях уголовного процесса. В следственной практике отмечается устойчивая тенденция к тому, чтобы такие материалы вводить в уголовный процесс путем производства процессуальных суррогатов, т.е. специально приспособленных к каждому случаю аналогов законных следственных действий. Одним из таких действий служит следственный осмотр, в ходе которого давно обнаруженный предмет задним числом "привязывается" к месту его обнаружения, причем в такой модифицированный следственный осмотр с элементами реконструкции вносятся еще и элементы допроса лица, обнаружившего соответствующий вещественный источник информации. Но самым распространенным способом приобщения милицейских материалов к следственному производству являются все же вязкие и многословные допросы следователем или дознавателем в качестве свидетелей сотрудников милиции. К протоколам таких допросов и приобщается соответствующий предмет или документ, о котором даются показания.

Эту практику нельзя назвать ни юридически грамотной, ни целесообразной. Оказавшиеся в распоряжении спецслужбы материальные носители сведений о преступлении и лице или лицах, ее совершивших, должны быть официально представлены в уголовное дело (ст. 11 Федерального закона "Об оперативно-розыскной деятельности"). Такое представление является единственным законным актом-мостиком из сферы внепроцессуальной, разведывательной деятельности в юстиционную сферу уголовно-процессуальных правоотношений. Для официального представления следователю или дознавателю, в чьем производстве находится уголовное дело, предметов и документов, находящихся в распоряжении милиции, достаточно сопроводительного письма руководителя соответствующего органа внутренних дел, который по закону возглавляет всю милицию и сосредоточивает в своих руках всю власть органа дознания или же его заместителя - руководителя криминальной милиции или милиции общественной безопасности. В этом письме должно быть указано, где, кем и при каких обстоятельствах обнаружен или появился на свет предмет или документ. Вопрос о дальнейшем использовании его в уголовно-процессуальном доказывании находится всецело в компетенции следователя и решается по нормам доказательственного права и теории судебных доказательств в уголовном процессе. Если источник информации обладает признаками, перечисленными в ст. 81 УПК РФ, он может и должен быть приобщен к уголовному делу в качестве вещественного доказательства, а при наличии признаков, указанных в ст. 84 УПК РФ, - в качестве документа.

Согласно вышеупомянутой межведомственной Инструкции представление результатов оперативно-розыскной деятельности органу дознания, следователю, прокурору или в суд осуществляется на основании постановления руководителя органа, осуществляющего такую деятельность. Это еще один акт подражания следственному производству. Постановление следователя - это, как правило, решение о производстве процессуальных действий, сопряженных с применением власти, принуждения, со вторжением в сферу личных прав и интересов (постановление об обыске, о выемке, заключении под стражу и т.д.); оно выносится для объявления участнику правоотношения с требованием подчиниться. С другими органами уголовного преследования следователь при помощи постановлений в правоотношения не вступает. Не следует этого делать и органу, осуществляющему оперативно-розыскную деятельность.

Доказательства, представленные органом дознания в уголовное дело следователю или прокурору, подлежат проверке и оценке на общих основаниях, в том числе путем допроса сотрудников милиции о любых обстоятельствах, связанных с получением конкретного предмета или документа. Согласно закону в качестве свидетеля для дачи показаний может быть вызвано любое лицо, которому могут быть известны какие-либо обстоятельства, подлежащие установлению по уголовному делу. Сотрудники милиции, в том числе осуществляющие оперативно-розыскные функции, исключения из этого правила не составляют. Однако допросы этих сотрудников в качестве свидетелей должны быть не правилом, а редким исключением, когда сопроводительное письмо органа дознания не содержит исчерпывающих ответов на все вопросы по поводу материалов, интересующих следователя. Таким образом, применительно к случаям, когда имеющий доказательственное значение предмет или документ обнаружен и получен в результате применения личного сыска, приемы которого никаких секретов не содержат, решение существующей проблемы заключается лишь в том, чтобы непосредственно в законе четко указать, что такие вещественные источники информации органом дознания представляются в уголовное дело, а следователем приобщаются к нему, исследуются и проверяются на общих основаниях, установленных УПК РФ.

Гораздо более сложен вопрос об использовании в доказывании материалов, полученных негласно. Суть, сложность и острота этого вопроса определяются двумя противостоящими друг другу обстоятельствами. С одной стороны, именно с помощью негласных, разведывательных оперативно-розыскных мероприятий, особенно с применением специальных технических средств, в частности аудиовизуальных, можно получить наиболее ценную, потайную информацию о преступлении и лицах, к нему причастных. С другой - сведения об организации и тактике проведения таких мероприятий составляют государственную тайну, поэтому сотрудники спецслужб (секретоносители), будучи не вправе разглашать эту тайну, в ряде случаев не могут сообщить следователю сведения о том, где, кем и как (при каких обстоятельствах) получен соответствующий документ или иной материальный источник информации, относящийся к уголовному делу.

Наивысшую актуальность, сложность и остроту имеет проблема использования материалов, полученных в результате проведения мероприятий в виде оперативного внедрения, контролируемой поставки и оперативного эксперимента, когда деятельность преступного сообщества высвечивается и фиксируется изнутри посредством агентурно-технического проникновения в нее, без чего сколь-нибудь результативное противостояние нынешнему уголовному миру практически невозможно.

Очевидно, что представить в уголовное дело можно лишь тот документ или предмет, по поводу происхождения которого следователю, а впоследствии и суду орган, осуществляющий негласную оперативно-розыскную деятельность, может дать исчерпывающие ответы, за точность и правдивость которых всю полноту ответственности несет руководитель данного органа, наделенный в этом отношении широчайшими полномочиями, вплоть до рассекречивания соответствующих сведений, составляющих государственную тайну, или представления таких сведений без их рассекречивания. Легендирование происхождения представляемых документов или предметов в уголовное дело недопустимо; подобные действия являются преступлением против правосудия.

Этому правилу подчиняются не только отношения между сыском и юстицией: проблема "раздвоенности" интересов и намерений встает во весь рост и перед банкиром, и перед коммерсантом, пострадавшими от преступления, сотрудничающими со следствием, могущими и желающими представить доказательства, например банковскую или бухгалтерскую документацию, содержащую банковскую или коммерческую тайну; частным детективом, действующим на контрактной основе с одним из участников уголовного судопроизводства и добывшим ценные сведения, имеющие непосредственное отношение к расследуемому делу, но связанным договорными условиями со своим клиентом; журналистом, располагающим важнейшей для уголовного дела информацией из строго конфиденциального источника, и т.д.

Отличие состоит лишь в том, что государственный орган, осуществляющий негласную конспиративную оперативно-розыскную деятельность, обязан обеспечить уголовно-процессуальное доказывание своими силами, методами и средствами, в этом его служебный долг и смысл существования. Принимая решение о представлении соответствующих материалов тому, в чьем производстве находится уголовное дело, спецслужба всякий раз вынуждена действовать с опаской и оглядкой на то, не понадобится ли в судебном процессе "раскрыть карты", рассекретить силы, методы и средства, которые были использованы в оперативно-розыскной работе или в ходе спецоперации, не потребуют ли этого сторона защиты и интересы оценки доказательств с позиции их относимости, допустимости и достоверности, не создает ли такая расшифровка угрозу безопасности лиц, участвовавших в оперативно-розыскном мероприятии или спецоперации, и не чревата ли она такой оглаской сведений, составляющих государственную тайну, которая вообще сводит к нулю эффективность проведения подобных мероприятий и операции в будущем, что равносильно выдаче военной тайны противнику на войне.

Принципиальное значение в этом отношении имеет разъяснение Пленума Верховного Суда РФ о том, что результаты оперативно-розыскных мероприятий, связанных с ограничением конституционного права граждан на тайну переписки, телефонных переговоров, почтовых, телеграфных и иных сообщений, а также с проникновением в жилище против воли проживающих в нем лиц (кроме случаев, установленных федеральным законом), могут быть использованы в качестве доказательств по делам, лишь когда они получены по разрешению суда на проведение таких мероприятий и проверены следственными органами в соответствии с уголовно-процессуальным законодательством. Если судья санкционировал соответствующее оперативно-розыскное мероприятие своим решением, следует признать, что оно утрачивает свою обычную стопроцентную конспиративную, чисто разведывательную природу и приближается к следственному действию в виде наложения ареста на почтово-телеграфную корреспонденцию, прослушивание телефонных переговоров и обыска. Результаты такого мероприятия гораздо проще легализовать в уголовном процессе, и уголовно-процессуальное законодательство, теория и практика уголовного судопроизводства не могут не считаться с этим.

Однако легализация самого факта проведения конкретного оперативно-розыскного мероприятия далеко не означает легализацию его содержания, тактики, а главное - результатов, которые как раз и могут составлять государственную тайну. Отношение к последним со стороны судебной власти за последние 20 лет явно эволюционировало, что особенно заметно в практике по уголовным делам о взяточничестве, которые примечательны тем, что раскрыть данное преступление удается, как правило, лишь в случае задержания подозреваемых с поличным в итоге типовой оперативно-розыскной комбинации, суть которой заключается в том, что дача взятки происходит под контролем (негласным наблюдением) оперативных сотрудников с применением специальной аудиовизуальной техники. В 80-е гг. прошлого века, судя по одной-единственной публикации на эту тему, Верховный Суд РСФСР в принципе отвергал доказательственное значение подобных материалов. (Буквальная аргументация: "Ссылка органов следствия и суда на магнитофонную запись разговора Кольцовой и Касилина как на доказательство вины Касилина несостоятельна, поскольку эта запись не соответствует требованиям ст. 69 УПК РСФСР, предъявляемым к доказательствам".)

Спустя 10 лет, т.е. уже в период действия Федерального закона "Об оперативно-розыскной деятельности", Верховный Суд РСФСР по результатам рассмотрения в порядке надзора уголовного дела об аналогичном преступлении, раскрытом аналогичным способом, критикуя просчеты следствия, допущенные при назначении фоноскопических экспертиз с тайным образом сделанными записями разговора обвиняемого в получении взятки со взяткодателем, уже не отрицал принципиальной возможности использования в судебном доказывании ни подобных фонограмм, ни видеоматериалов, полученных в результате оперативно-розыскной комбинации. А в первом пятилетии нового XXI в. в Бюллетене Верховного Суда РФ появился ряд публикаций, из которых явствует, что результаты оперативно-розыскных мероприятий, проведенных в соответствии с названным Федеральным законом, по своему доказательственному значению приравниваются к результатам следственных действий (примеры на эту тему уже приводились в начале данного раздела).

И если первоисточник и способ получения документов или предмета "зашторены", теряются в недрах негласной оперативно-розыскной деятельности и не могут быть раскрыты, это обстоятельство препятствует проверке достоверности сведений процессуальными средствами, доказательствами они, конечно, стать не могут. Неясность по поводу того, как, где, кем и при каких обстоятельствах получен документ или предмет, несущий соответствующую информацию, невозможность углубиться в исследование этих вопросов путем производства следственных и судебных действий порождает не только неразрешимые сомнения в достоверности такой информации, что лишает ее достоверности, но и повод для шушуканья о том, что обвинительные доказательства спецслужбой сфабрикованы.

И все же не следует упускать из виду и такие, безусловно, редкие ситуации, когда для оценки доказательственного значения и относимости информации, которую несет определенный предмет или документ, вопрос о том, кем, где, как и при каких обстоятельствах он добыт, безотносителен, лишен смысла и поэтому находится за рамками необходимости как следственного, так и судебного исследования. Так, представленная милицией следователю для приобщения к уголовному делу фотография, на которой отображен факт, имеющий отношение к событию расследуемого преступления (например, встреча взяткодателя и взяткополучателя), сама по себе, независимо от того, кем, где, как и при каких обстоятельствах она сделана, обладает всеми признаками вещественного доказательства, доказательственную информацию несет и доказательственную ценность имеет само полученное с помощью вошедших в обиход технических средств изображение фрагмента объективной реальности. И только поэтому исследование и проверка достоверности этого вещественного доказательства, в частности экспертным путем (не фотомонтаж ли?), касается исключительно самого фотоизображения, а все обстоятельства, связанные с получением снимка, не нуждаются в уголовно-процессуальном исследовании, они находятся за его рамками. Риторически сильный лозунг "Суд должен знать все" в подобных случаях не действует. Муссировать детали оперативно-розыскной деятельности в уголовном процессе при подобных условиях можно разве только из любопытства или же оказавшись на поводу защиты, построенной на умышленно гипертрофированном внимании к материалам, добытым спецслужбой. Суду, а равно дознавателю, следователю и прокурору не нужно знать все, им по каждому конкретному уголовному делу необходимо и достаточно знать только то, что образует предмет доказывания, а также то, что имеет значение для оценки допустимости, относимости и достоверности доказательств.

Все эти суждения и выводы распространяются и на другие материальные источники информации, отображающие фрагменты объективной реальности, - киноленты, магнитофонные ленты и видеокассеты. Если отвергать допустимость их использования в уголовно-процессуальном доказывании при указанных выше обстоятельствах и быть логически последовательным, необходимо признать, что эти источники недопустимо использовать в уголовном процессе и во всех других случаях, когда по каким-либо причинам остался неизвестным их автор-изготовитель, например, если несущая важную визуальную информацию фотография поступила следователю по почте, а отправитель не указал своего имени и адреса, и даже когда подобная вещь обнаружена "ничейной" при осмотре места происшествия или при обыске. Будь такое отношение узаконено или хотя бы принято за правило в практике, это означало бы неоправданное сужение возможностей использования в уголовном судопроизводстве источников информации, имеющих научно-техническое происхождение.

Точно так же, если спецслужба представила следователю или дознавателю без указания способов получения отснятую в общедоступном месте (улица, вокзал, ресторан и т.п.) кассету, отражающую преступные эпизоды, например нападения, дачи-получения взятки, вымогательства, передачи наркотиков или оружия, доказательственная ценность этих объектов будет зависеть исключительно от того, насколько достоверно само изображение, и от его относимости, иначе говоря, от связи с предметом доказывания, а все обстоятельства получения этого источника информации в принципе не представляют судебного интереса. Иными словами, способ получения материалов в подобных ситуациях лишен признака относимости, который служит "компасом" для отбора доказательственной информации из массы сведений, не имеющих значения для дела, в том числе той, которая необходима для проверки полноты и достоверности собранных фактических данных путем исследования условий их формирования, передачи, хранения. Отсутствие этого признака делает подобные фактические данные лишними, поэтому такие материалы даже нежелательны в уголовном деле - они загромождают его и, как и всякий "информационный шум", способны увести судебное исследование в сторону от предмета доказывания.

Отношения спецслужб со следователем по поводу использования гласно и негласно добытых доказательств, как, впрочем, и по любому другому поводу, ни в чем не могут отличаться от подобных отношений с судом, потому что суд и следователь исключительно близки и по сущности отправляемой ими государственной службы (юстиция), и по самостоятельности в уголовном процессе. Теперешняя принадлежность трех следственных аппаратов к органам, осуществляющим оперативно-розыскную деятельность, не может служить основанием для их сращивания с оперативным составом. Следователь не может участвовать в оперативно-розыскной деятельности; он, как и судья, обязан дистанцироваться от нее. Если следователь, как это иногда практикуется, "купается" в материалах, полученных в результате негласной, агентурной оперативно-розыскной деятельности, принимая непосредственное участие в их изучении, сортировке и оценке при решении вопроса о возбуждении уголовного дела, это так же ненормально, как если бы в этом участвовал судья, которому предстоит данное дело рассматривать по существу. Такой следователь, строго говоря, подлежит отводу из-за серьезных сомнений в его объективности при будущей работе с доказательствами и принятии важнейших процессуальных решений, основанных на презумпции невиновности.

Изложенное приводит к заключению, что в развитие ст. 89 УПК РФ желательно правило, которым предусматривалось бы, что документы и вещественные источники сведений о преступлении и лице, его совершившем, имеющиеся в распоряжении органа, осуществляющего оперативно-розыскную деятельность, могут и должны быть представлены этим органом в уголовное дело на общих основаниях при условии, что источник и способ их получения могут быть указаны или же когда эти обстоятельства не имеют значения для оценки доказательства.

Все вышесказанное в принципе теоретически относится и к дознавателю. Однако не следует упускать из виду, что дознаватель - всего лишь порученец начальника органа дознания в уголовно-процессуальной сфере. Закон запрещает возложение полномочий по производству дознания на лицо, которое проводило или проводит по данному уголовному делу оперативно-розыскные мероприятия. Но закон не ограждает милицейского (полицейского) дознавателя от теснейшего сотрудничества с оперативным составом и от прямого использования оперативно-розыскных данных в его повседневной работе. Сугубо следственная, юстиционная модель отношений дознавателя с оперативными работниками не просто нереальна, наивна, но и несостоятельна, потому что речь идет о таком же сотруднике данного органа, осуществляющего оперативно-розыскную деятельность, подчиненном его руководителю и не наделенном процессуальной самостоятельностью по отношению к последнему. Поэтому писать о каких-либо процессуальных отношениях дознавателя с сыщиком не поднимается рука.

Предварительное расследование начинается с момента возбуждения уголовного дела, о чем следователь, дознаватель выносят соответствующее постановление. В постановлении следователь, дознаватель также указывают о принятии им уголовного дела к своему производству. Если следователю или дознавателю поручается производство по уже возбужденному уголовному делу, он выносит постановление о принятии его к своему производству, копия которого в течение 24 ч с момента его вынесения направляется прокурору.

Предварительное следствие по уголовному делу должно быть закончено в срок, не превышающий двух месяцев, который исчисляется со дня возбуждения уголовного дела и до дня его направления прокурору с обвинительным заключением или постановлением о передаче уголовного дела в суд для рассмотрения вопроса о применении принудительных мер медицинского характера либо до дня вынесения постановления о прекращении производства по уголовному делу. В него не включается время, в течение которого предварительное следствие было приостановлено.

Двухмесячный срок предварительного следствия может быть продлен до трех месяцев руководителем следственного органа по району, городу или приравненным к нему руководителем специализированного следственного органа, в том числе военного. По уголовному делу, расследование которого представляет особую сложность, срок предварительного следствия может быть продлен руководителем следственного органа по субъекту Федерации и приравненным к нему руководителем иного специализированного следственного органа, в том числе военного, а также их заместителями до 12 месяцев. Дальнейшее продление срока предварительного следствия может быть произведено только в исключительных случаях Председателем Следственного комитета при прокуратуре РФ, руководителем следственного органа соответствующего федерального органа исполнительной власти (при федеральном органе исполнительной власти) и их заместителями. Предельного срока предварительного следствия закон не устанавливает.

В случае возвращения прокурором уголовного дела следователю для производства дополнительного следствия в соответствии с п. 2 ч. 1 ст. 221 УПК РФ срок для исполнения указаний прокурора устанавливается руководителем следственного органа и не может превышать одного месяца. Дальнейшее продление срока предварительного следствия производится на общих основаниях с учетом всего "возраста" следственного производства.

В случае необходимости продления срока предварительного следствия следователь, в производстве которого находится данное уголовное дело, выносит постановление о возбуждении ходатайства по данному вопросу и не позднее пяти суток до истечения срока следствия представляет его соответствующему должностному лицу, заручившись, как того требуют субординация и правила, сложившиеся на практике, согласием и поддержкой руководителя следственного органа, осуществляющего надзор за расследованием данного уголовного дела. О продлении срока следствия письменно уведомляются стороны: обвиняемый и его защитник, а также потерпевший и его представитель. Такое решение может быть обжаловано вышестоящему прокурору или же в суд в порядке ст. 125 УПК РФ.

Теперь о сроках дознания. Согласно ч. 3 ст. 223 УПК РФ дознание производится в течение 30 суток со дня возбуждения уголовного дела. При необходимости этот срок может быть продлен прокурором до 30 суток. В необходимых случаях, в том числе связанных с производством судебной экспертизы, этот срок дознания может быть продлен прокурорами района, города, приравненным к ним военным прокурором и их заместителем до шести месяцев. В исключительных случаях, связанных с исполнением запроса о правовой помощи, направленного компетентным органом или должностными лицами иностранного государства на основании норм УПК РФ о международном сотрудничестве в сфере уголовного судопроизводства, срок дознания может быть продлен прокурором субъекта Федерации и приравненным к нему военным прокурором до 12 месяцев.

При соединении уголовных дел срок производства по ним определяется по уголовному делу, имеющему наиболее длительный срок предварительного расследования. При этом срок производства по остальным делам поглощается наиболее длительным сроком и дополнительно не учитывается .

Срок предварительного следствия по уголовному делу, выделенному в отдельное производство, исчисляется со дня вынесения соответствующего постановления, когда выделяется уголовное дело по новому преступлению или в отношении нового лица. В остальных случаях (например, при разделении уголовных дел ввиду особо большого объема производства, затрудняющего его завершение) срок исчисляется с момента возбуждения того уголовного дела, из которого оно выделено в отдельное производство.

Согласно ч. 1 ст. 157 УПК РФ при наличии признаков преступления, по которому производство предварительного следствия обязательно, орган дознания, действуя по общим правилам, установленным для уголовных дел публичного обвинения, возбуждает уголовное дело и производит неотложные следственные действия, точный перечень которых в законе не приводится, а в практике, сложившейся на основании применения УПК РСФСР 1960 г., выглядит следующим образом: осмотр, обыск, выемка, освидетельствование, задержание и допрос подозреваемых, допрос потерпевших и свидетелей.

В теории и практике прошлых лет производство неотложных следственных действий органом дознания по делам, по которым производство предварительного следствия обязательно, именовалось дознанием. Такое название имело и имеет очевидный смысл не только потому, что это деятельность органов дознания, но и потому, что оно соответствует исторически сложившемуся содержанию дознания, прежде всего дознания полицейского (милицейского). В этом отношении творцы судебно-правовой реформы пошли на решительный разрыв с прошлым, по крайней мере в терминологическом отношении, переведя вопрос из плоскости темы о формах предварительного расследования в плоскость общих условий предварительного расследования. Между тем речь идет вовсе не об условиях, а о важнейшей проблеме соотношения дознания и следствия (форм предварительного расследования).

Компетенция различных органов дознания в данной сфере определяется следующим образом:

а) органы федеральной службы безопасности в лице своих оперативных подразделений, выполняющих функцию дознания, возбуждают уголовные дела и производят неотложные следственные действия при обнаружении признаков тех преступлений, предварительное следствие о которых будет производиться следователями того же самого ведомства государственной безопасности, компетенция (подследственность) которых определяется п. 2 ч. 2 ст. 151 УПК РФ;

б) дознаватели органов по контролю за оборотом наркотических средств и психотропных веществ вправе возбуждать уголовные дела и произвести неотложные следственные действия по поводу преступлений против здоровья и общественной нравственности населения, связанных с незаконным оборотом наркотических средств и психотропных веществ, производство следствия по которым относится и к компетенции следователей данного правоохранительного ведомства, т.е. о контрабанде наркотиков, о незаконном изготовлении, приобретении, хранении, перевозке, пересылке либо сбыте наркотических средств и психотропных веществ и др.;

в) командиры воинских частей и соединений, начальники военных учреждений и гарнизонов возбуждают уголовные дела и в качестве органов дознания производят неотложные действия по делам о преступлениях, совершенных военнослужащими, гражданами, проходящими военные сборы, а также лицами гражданского персонала Вооруженных Сил РФ других воинских формирований и органов в связи с исполнением ими своих служебных обязанностей или в расположении части, соединения, учреждения, гарнизона, словом, по делам о преступлениях, подследственных следователям военной прокуратуры, которым такие дела направляются после производства по ним дознания военачальниками;

г) начальники учреждений и органов уголовно-исполнительной системы Минюста России, в том числе исправительных колоний и следственных изоляторов, имеют право возбуждать уголовные дела и производить неотложные следственные действия по поводу преступлений против установленного порядка несения службы, совершенных сотрудниками данных учреждений, а равно преступлений, совершенных в расположении указанных учреждений;

д) капитаны морских речных судов, находящиеся в дальнем плавании, руководители геологоразведывательных партий и зимовок, а также дипломатических представительств и консульских учреждений Российской Федерации возбуждают уголовные дела о преступлениях, непосредственно связанных с деятельностью подчиненных, и в связи с удаленностью от традиционных органов расследования производят следственные действия по ним.

По делам о всех других преступлениях, требующих производства предварительного следствия, уголовное дело вправе и обязаны возбудить дознаватели органов внутренних дел.

Данное обстоятельство еще раз свидетельствует о том, что органы внутренних дел несут на своих плечах основную тяжесть не только следственной работы, но и работы по дознанию, причем как по делам, по которым производство предварительного следствия обязательно, так и по делам, по которым производство предварительного следствия не обязательно, о чем уже шла речь выше.

После производства неотложных следственных действий, но не позднее десяти суток со дня возбуждения уголовного дела орган дознания обязан представить уголовное дело по подследственности руководителю соответствующего следственного органа (ч. 3 ст. 157 УПК РФ), который должен решить вопрос о его дальнейшем движении, т.е. поручить производство предварительного следствия следователю, принять к своему производству или прекратить уголовное дело. Однако возвращение его органу дознания для производства дополнительных следственных действий за рамки десятидневного срока законом не предусмотрено.

Основной смысл дознания как первоначального этапа расследования по уголовным делам, по которым обязательно производство предварительного следствия, заключается в том, что уголовное дело на относительно короткий срок (не свыше упомянутых десяти суток) оказывается в руках органа, располагающего не только уголовно-процессуальными, но и оперативно-розыскными, а также (применительно, например, к органам федеральной службы безопасности и милиции) мощными административно-правовыми возможностями, техникой, вооруженными и специально обученными людьми, способными выполнять сложнейшие задачи по розыску и задержанию подозреваемых. Если в результате дознания лицо, совершившее преступление, установлено и задержано, орган дознания взаимодействует со следователем, которому поручено дальнейшее производство по делу, только по его поручению выполняются конкретные следственные оперативно-розыскные мероприятия. Если же лицо, совершившее преступление, осталось неизвестным, иначе говоря, преступление раскрыть не удалось, орган дознания вправе самостоятельно применять для решения этой задачи весь арсенал находящихся в его распоряжении законных и оперативно-розыскных мер, периодически уведомляя следователя о результатах.