Размещено на http://www.allbest.ru/

Содержание

Введение

1. Характеристика понятия «добросовестность» в цивилистике

1.1 История возникновения понятия добросовестности

1.2 Понятие добросовестности в российском гражданском праве

2. Значение добросовестности в гражданском праве

2.1 Добросовестность как принцип гражданского права

2.2 Добросовестность как один из пределов осуществления гражданских прав

Заключение

Список литературы

Введение

Актуальность темы. Современные исследования отечественной цивилистики характеризуются все большим вниманием к основополагающим понятиям, составляющим базовые теоретические и методологические постулаты как общеправовых (философия права, теория права), так и отраслевых дисциплин (гражданское право). Одним из таких понятий, традиционно связанных с частным правом, и является понятие добросовестности.

Понятие добросовестности не является новым для отечественного гражданского права, однако, ранее оно использовалось в первую очередь как характеристика добросовестности приобретателя при рассмотрении виндикационного иска, поэтому все исследования указанного понятия касались в основном добросовестности незаконного владения. С введением первой части Гражданского кодекса РФ использование рассматриваемого понятия расширилось и стало применяться не только в нормах, посвященных защите прав приобретателей, но и в иных нормах гражданского законодательства. Так как указанное понятие традиционно относится к оценочным, то в связи с этим возникают проблемы по уяснению его содержания и значения в конкретных правоотношениях.

Как новелла в гражданском праве добросовестность стала рассматриваться в качестве одного из пределов осуществления гражданских прав, соответственно поднимается вопрос о новом проявлении принципа добросовестности, действие которого касается как осуществления прав, так и исполнения обязанностей субъектами гражданского права.

В современном гражданском праве понятие добросовестности исследуется, как правило, в связи с рассмотрением отдельных гражданских правоотношений.

Объект исследования составляют гражданские правоотношения, в которых проявляется действие категории добросовестности.

Предметом исследования является категория «добросовестность» в российском гражданском праве.

В этой связи целью курсовой работы становится исследование понятия добросовестности в гражданском праве, направленного на установление смысла этого термина и определение его правового содержания.

Сформулированные цели определили необходимость решения следующих задач:

1. анализ развития категории «добросовестность» в римском праве,, а также в дореволюционном гражданском праве России;

2. определение категории «добросовестность» в гражданском праве;

3. выявление основных критериев и характеристик рассматриваемой категории;

4. определение роли понятия «добросовестность» в формировании принципов современного гражданского права;

Теоретическую основу исследования составили: работы Д.И. Азаревича, Ю. Барона, Г. Дернбурга, Д.В. Дождева, JI.Б. Дорна, A И. Косарева, С.А. Муромцева, И.А. Покровского, B.М. Хвостова, Л.И. Петражицкого, И.А. Покровского, В.А. Белова, Е.В. Богданова,, И.Б. Новицкого, Е.А. Суханова, Ю.К. Толстого, Л.В. Щенниковой и др.

Курсовая работа состоит из: введения, двух глав, состоящих из четырёх параграфов, заключения и списка использованных источников и литературы.

1. Характеристика понятия «добросовестность» в цивилистике

1.1 История возникновения понятия добросовестности

Первоначальные научные представления о категории «добросовестность» зародились еще в римском праве. Благодаря правотворческой деятельности римских правоведов впервые было отмечено, что добросовестность субъекта в обязательствах требует поощрения и защиты, а добросовестность незаконного владельца уменьшает объем его ответственности перед собственником имущества.

В римском праве добросовестность в первую очередь рассматривалась как одна из характеристик владения. Соответственно и все определения данной категории романисты пытались вывести в неразрывной связи с владением. К.А. Митюков не считал важным как определять добросовестность: либо как незнание того, что в приобретении владения есть незаконность, либо как убеждение в том, что приобретение владение вообще законно, в любом случае владелец должен иметь положительное убеждение относительно характера своего владения. Аналогично Г. Дернбург рассматривал добросовестность как уверенность владельца в правомерности владения, но не уверенность в том, что владелец является собственником. Однако, отмечал он, ранее добросовестность отождествляли только с убежденностью владельца в том, что он является собственником, тем более обыкновенно так оно и было. И. Б. Новицкий, В. М. Хвостов., Г. Ф. Пухта и многие другие романисты также обозначали добросовестного владельца как лицо, считающее себя собственником. Однако, по мнению Ю. Барона, приобретатель должен был быть добросовестным уже в момент совершения сделки, а собственность он приобретет лишь в момент передачи вещи. Таким образом, добросовестность должна быть у лица, не считающего себя собственником, и, может рассматриваться не как признак владельца, а как признак приобретателя. В связи с этим добросовестность рассматривалась как наличие у приобретателя убежденности в том, что он станет собственником.

Л. И. Петражицкий относил к добросовестным владельцам не только лиц, ошибочно считающих себя собственниками, но и тех, кто, вследствие извинительного заблуждения, считал, что ему принадлежит право собственности или иное право на вещь, содержащее в себе право пользования и извлечения доходов, например, узуфрукт (usufructus). По его мнению, к добросовестным владельцам, относились не только считающие себя собственниками, но и узуфруктарий, а также иные субъекты вещных прав.

Действительно, можно отдельно выделить добросовестных владельцев, заблуждающихся относительно наличия у них какого-либо вещного права, необязательно собственности. Например, если придерживаться определения, данного А. И. Косаревым, обозначающего недобросовестного владельца как лицо, которое знает и должно знать, что не имеет права владеть вещью, то добросовестным будет тот, кто считает себя имеющим право владения на вещь. Соответственно приходим к выводу, что и арендатор, и узуфруктарий, и любой иной владелец может являться субъектом добросовестным или недобросовестным.

Дискуссионным являлся также вопрос о том, должна ли убежденность владельца в своей управомоченности основываться на его убежденности в управомоченности другой стороны на отчуждение вещи? Это касается только тех случаев, когда в основе приобретения владения лежит двухсторонняя сделка. Далее, рассмотрим только те случаи, когда действия субъекта направлены на приобретения права собственности на вещь, а не какое-либо иное вещное право.

Л.Б. Дорн писал, что добросовестность лица будет в случае, когда приобретатель убежден, что отчуждатель вещи является ее собственником. «Владелец должен быть убежден в том, что приобрел вещь от собственника» - является ли этот признак определяющим для установления добросовестности владельца? Например, в римском праве разрешалась купля-продажа чужих вещей, т. е. не собственником. Д.В. Дождев указывает на возможность существования добросовестного владельца, получившего вещь от несобственника, например, от опекуна. Также, добросовестным владельцем называют того, кто не знает и не должен знать о том, что приобретает вещь у лица, неуполномоченного на ее отчуждение. Следовательно, для признания приобретателя добросовестным необходимо, чтобы он считал, что приобрел вещь у управомоченного на отчуждение лица. Однако, недобросовестность приобретателя в римском праве могла возникнуть и в случае приобретения вещи у собственника, например, в случае приобретения вещи без соблюдения надлежащих формальностей. Следовательно, убежденность в том, что вещь приобретена от управомоченного отчуждателя, не является единственным признаком для признания добросовестности приобретателя.

Кроме уверенности в правомерности владения, необходимо, чтобы представление о правоте, придающее владению свойства добросовестного владения, не являлось поверхностным. Для признания владельца добросовестным необходимо, считал Г. Дернбург, чтобы владение было приобретено осмотрительно и внимательно, т. е. в результате извинительного заблуждения.

Как и сейчас, юридическая ошибка (error juris), как правило, извинительною не считалась, поэтому было мнение, что такая ошибка подрывала добросовестность владельца. Например, покупатель думал, что приобретает вещь некраденую, хотя она являлась таковою, и соответственно, не могла быть приобретена давностью владения по закону Атиния. Или, другой пример, лицо считало, что владеет вещью вследствие купли, хотя и не купило ее, такая ошибка, в связи с ложным основанием не давала давности. Многие романисты соглашались с вышесказанным, однако, с оговоркой: если заблуждение в праве простительно, то и в давности оно прощается. Л. Б. Дорн указывал, что, если добросовестность основывается на ошибке, то к ней соответственно применяются все правила, относящиеся к ошибке3. Заблуждение же относительно обстоятельств или фактов приобретения не являлось препятствием для приобретения по давности. Важно, что владельца не извиняло его легковерие, неразумение или небрежность.

Добросовестность должна основываться на возможной, правдоподобной (probabilis) ошибке. Если по обстоятельствам дела выяснится, что приобретатель не мог не знать о том, что вещь на самом деле не принадлежит отчуждателю, то здесь не может быть и добросовестности этого приобретателя. Например, покупка вещи, о которой заведомо известно, что она краденая.

По каноническому праву, реципированному современным римским правом, добросовестность должна сохраняться в течение всего срока владения приобретательной давности. Однако в чистом римском праве добросовестность была необходима только на момент приобретения владения. Последующие сведения о дефектности совершенного акта не исключают права собственности по давности владения. Так, добросовестность должна была иметь место на момент отделения плодов. Однако среди романистов не было однозначного мнения относительно того, на какой момент необходимо наличие добросовестности приобретателя: на момент передачи вещи (traditio) или на момент совершения сделки? Распространенным являлось суждение, что добросовестность должна иметь место не только на момент передачи вещи, но и на момент совершения покупки. По другим сделкам добросовестность требовалась только в момент традиции. Считали также, что добросовестность должна быть как на момент передачи вещи, так и на момент заключения сделки.

Признание незаконного владельца добросовестным влекло для него наступление особых положительных последствий, недоступных недобросовестному незаконному владельцу. Эти последствия во многом сходны с последствиями, возникающими из права собственности. На это сходство прав собственника и добросовестного владельца относительно вещи обращали внимание многие цивилисты. Добросовестный владелец имел право требовать раздела вещи, находящейся в совместном владении нескольких лиц на основании иска о разделе общего имущества, при этом у него не было необходимости доказывать свою собственность на вещь, достаточно было лишь факта добросовестного владения. Он имел право извлекать плоды и распоряжаться ими, соответственно он мог передавать вещь в пользование другим, и распоряжаться полученными от этого доходами. То же самое относилось и к приобретению плодов от раба, находящегося во владении добросовестного владельца. Далее, добросовестные владельцы, так же как и собственники, имели право на подачу иска о возмещение убытков против лица, повредившего или уничтожившего принадлежащую ему вещь. Кроме того, против добросовестного владельца могли быть поданы иски, которые предъявлялись только против истинного собственника, например, о возмещении вреда причиненного кому-либо вещью, находящейся во владении добросовестного владельца.

И.А. Покровский и В.М. Хвостов также называли право добросовестного владельца относительным вещным правом. Относительным добросовестное владение является потому, что по отношению к собственнику вещи и другому добросовестному владельцу такое владение является беззащитным. Добросовестный владелец мог защитить свое владение от посягательств лишь при помощи Публицианова иска, основанного на фикции (предположение о том, что владелец уже выполнил все необходимые условия давности для приобретения вещи в собственность и стал кви-ритским собственником). По сути, добросовестные владельцы с введением эдикта претора Публициана получили защиту, похожую на виндикационный иск. Например, последствия Публицианова иска совершенно совпадали с последствиями виндикационного иска. Но в отличие от виндикации, Публицианов иск нельзя отнести к абсолютным средствам защиты; он был неприменим против квиритского собственника вещи.

В римском праве добросовестные владельцы рассматривались как преторские (бонитарные) собственники, которые по истечении приобретательной давности приобретали титул цивильного (квиритского) собственника. Однако владелец, купивший вещь добросовестно, но не у собственника, не становился бонитарным собственником.

Бонитарным становился только тот приобретатель, который приобрел вещь у собственника, но без соблюдения всех необходимых формальностей, например, путем простой traditio.

Благодаря эдикту Публициана (I в. д.н.э.) впервые добросовестным незаконным владельцам был предоставлен иск (ранее их права защищались интердиктами) против всех посторонних лиц, посягающих на их владение, однако иск был бессилен против собственника и таких же добросовестных приобретателей той же вещи. Им, как истцам, в этом случае нужно было доказать лишь наличие титула, что было гораздо легче, а не свое право собственности на вещь. Именно поэтому, таким иском было удобно пользоваться и собственнику вещи, если конечно вещь истребывалась не у добросовестного владельца, ведь против него иск не имел силы. Таким образом, бонитарной собственностью являлось неформальное добросовестное владение, т. е. возникшее на основе сделки с нарушением формы. Сейчас такое владение не может быть признано добросовестным, т.к. ошибка в праве непростительна.

Относительно приобретения владения через представителя К.А. Митюков считал, что добросовестность требовалась от приобретателя, а не от представителя. Он объяснял это тем, что давность начиналась для представляемого, а не для представителя. Давность в этом случае, начиналась с момента, когда представитель уведомлял о совершенной сделке представляемого, и с этого же момента возникала добросовестность представляемого, которая имела значение для давности. Недобросовестность же представителя не влияла на давность, например, если поверенный сообщал ложные сведения доверителю о совершенной купле-продаже вещи, то доверитель являлся добросовестным и мог приобрести собственность на вещь по давности. В этом правиле имелись исключения: во-первых, добросовестность требовалась от представителя в случае, если ему были предоставлены широкие полномочия, например, выдана общая доверенность; во-вторых, если представительство возникало независимо от воли представляемого, например, законное представительство опекуна, то и добросовестность требовалась непосредственно от представителя. В то же время Д. И. Азаревич утверждал, что если представительство возникало независимо от воли представляемого, то добросовестность требовалась как от представителя, так и от представляемого.

Обратимся к истории России Русский закон гласил: «Если словесный смысл (договора) представляет важные сомнения, тогда договоры должны быть изъясняемы по намерению их и доброй совести». Широкому применению этого начала в судебной практике способствовало и то, что толкование соглашений было исключительным делом судей по существу и не подлежало поверке в кассационном порядке(обратите внимание на сходство с Римским правом). Тем не менее, даже в современном праве России роль начала доброй совести ограничивается сферой толкования сделок и не распространяется на защиту отношений, стоящих вне сферы права. Наука разделяет юридическое понятие доброй совести и бытовое, которое гораздо шире. Именно юридическое понятие доброй совести предполагает согласие с действующими нормами права и строем юридических отношений, а не с предписаниями нравственности или того, что называют справедливостью.

В современном праве начало доброй совести допускается при толковании всех юридических сделок, независимо от их формальной или неформальной природы. Принципы добросовестности, разумности и справедливости используются для определения пределов допустимого осуществления субъектами принадлежащих им гражданских прав, а также восполнения пробелов в законодательстве. Данные принципы так или иначе конкретизируются в ходе применения норм гражданского права судебными органами. Они используются для установления содержания прав и обязанностей сторон обязательств при отсутствии прямого урегулирования отношений законом, соглашением сторон, обычаями делового оборота и при невозможности использования аналогий закона и права.

В ряде случаев определение самого термина «добросовестность» или «недобросовестность» в норме права не присутствует, однако, как правило, её содержание позволяет заключить, что речь идет все же об этой категории. Раннее советское гражданское право использовало термин «добропорядочность». В ГК 1964 г. говорилось только о добросовестном приобретателе и добросовестном владельце. Презумпция добросовестности и требование добросовестности при осуществлении определенных прав были введены впервые в Российское законодательство Основами 1991 г. Понятие «разумность» в ГК 1964 г. вообще не употреблялось, а в Основах 1991 г. было использовано лишь в статье, говорившей о разумном сроке исполнения обязательства.

Однако, несмотря на частое использование в гражданском праве РФ названных понятий, их определения в законодательстве отсутствуют. Большинство публикаций, посвященных данным категориям, содержат общие рассуждения. Например, Л.В.Щенникова, одобряя введение в ГК рассматриваемых понятий и считая их одним из правовых средств, которые, по ее мнению, «позволят нам в будущем достичь благосостояния и стабильности», не дает их определений. Анализ статей, в которых говорится о недобросовестности участников гражданских правоотношений, приводит к выводу о том, что лицо следует считать добросовестным в том случае, когда оно действует без умысла причинить вред другому лицу, а также не допускает легкомыслия (самонадеянности) и небрежности по отношению к возможному причинению вреда. Такое определение следует из содержания ст. 302 ГК, согласно которой добросовестным приобретателем является лицо, «которое не знало и не могло знать о том, что приобретает имущество у лица, не имеющего права его отчуждать». Одной из опубликованных в последнее время работ, посвященных рассмотрению понятия «добросовестность», является статья Е.Богданова «Категория «добросовестности» в гражданском праве». Следует согласиться с высказанным в ней мнением о том, что под добросовестностью участников гражданских правоотношений надо понимать «субъективную сторону их поведения, то есть когда они не знали и не могли знать о правах третьих лиц на соответствующее имущество или иной своей неуправомоченности».

1.2 Понятие добросовестности в российском гражданском праве

В повседневной жизни для оценки поведения человека часто применяется определение «добросовестный», которое расшифровывается в словарях русского языка как «честно, старательно исполняющий свои обязанности, обязательства». Однако данные понятия присутствуют и в качестве юридических терминов, характеризующих поведение субъектов гражданских правоотношений с положительной стороны (добросовестное) или негативной (недобросовестное), во многих гражданско - правовых актах. Так, например, в Законе РСФСР от 2 марта 1991 г. «О конкуренции и ограничении монополистической деятельности на товарных рынках» упоминается о недобросовестной конкуренции, в Федеральном законе от 22 апреля 1996 г. «О рынке ценных бумаг» - о недобросовестной эмиссии и т.д. А пункт 3 ст. 10 Гражданского кодекса РФ устанавливает, что в случаях, когда закон ставит защиту прав в зависимость от того, осуществлялись ли эти права разумно и добросовестно, разумность действий и добросовестность участников гражданского оборота предполагаются.

Тем не менее общее легальное определение добросовестности в гражданском законодательстве отсутствует. В научной литературе о данной категории упоминается, как правило, в связи с отдельными проблемами - злоупотребления правами или виндикацией от добросовестного приобретателя вещи. Поэтому представляется необходимым выяснить, что же все-таки следует понимать под добросовестностью и какое значение имеет установленное в ст. 10 ГК РФ предположение о добросовестности участников гражданского оборота.

Прежде всего следует отметить, что анализируемая категория не является изобретением российской юридической науки. Появление и дальнейшее ее развитие происходило в римском частном праве, проникнутом на раннем этапе развития строгим формализмом: действовало не то, что было желаемо, а то, что было сказано. С течением времени, наряду с использованием старых строгих договоров, появляются договоры «доброй совести» (obligationes bonae fidei), в которых содержалось определение истинного намерения сторон или обычаев делового оборота. Более того, bona fides учитывалась не только в обязательственных правоотношениях, но и при нарушении вещных прав, в частности, при выбытии вещи из обладания собственника добросовестность владельца влияла на определение объема его ответственности по виндикационному иску и на решение ряда других вопросов.

Однако и в римских источниках права не содержалось общего определения bona fides. Тем не менее, исходя из самого названия «добрая совесть», можно сделать вывод, что данный термин был связан прежде всего с субъективной стороной поведения, то есть характеризовал отношение лица к определенным действиям (заключению договора, приобретению имущества от несобственника).

Несмотря на то, что в современной Европе преторское право как специфическая правовая система исчезает, принципы справедливости и добросовестности получают новую жизнь в основных гражданских законах большинства зарубежных стран. Так, например, ст. 6 Французского гражданского кодекса (ФГК) предусматривает запрет на нарушение частными соглашениями законов, затрагивающих общественный порядок и добрые нравы, параграф 157 Германского гражданского уложения (ГГУ) указывает на необходимость толкования договора согласно требованиям доброй совести и обычаям делового оборота, а параграф 242 устанавливает обязанность должника исполнять действия добросовестно, в соответствии с обычаями гражданского оборота. На необходимость учета добросовестности указывают и нормативные акты в странах англосаксонской системы права, в частности, в ст. 1 - 203 Единообразного торгового кодекса (ЕТК) США предусматривается обязанность добросовестного поведения при исполнении обязательства. При этом под добросовестностью применительно к коммерсанту понимается фактическая честность и соблюдение им разумных коммерческих критериев честного ведения торговых дел, но какие критерии являются разумными и какое ведение торговых дел будет честным, в ЕТК не определяется.

Следствием такой многозначности категории добросовестности на нормативном уровне явились бесчисленные попытки ее определения в науке гражданского права, в том числе и российской. Так, определение добросовестности некоторыми немецкими цивилистами как не только возражения (exceptio) заинтересованного лица по факту установления действительного смысла заключенного договора, но и как возражения, касающегося недобросовестности контрагента в момент заключения договора, следствием которого может быть признание сделки недействительной, было подвергнуто критике российскими дореволюционными учеными. В частности, И.А. Покровский считал, что такое расширительное понимание добросовестности привело бы к полному судейскому контролю над всей областью гражданского оборота с точки зрения совершенно субъективных и произвольных представлений о «справедливости», «социальных идеалах» и т.д.

Нужно отметить, что данная позиция автора во многом опиралась на положения действовавшего тогда Свода законов Российской империи: ст. 1538, 1539 связывали с доброй совестью именно толкование сделки, но не вопрос о ее действительности. Тем не менее подобное ограничение сферы применения понятия «добрая совесть» наталкивается на два серьезных возражения: во-первых, в случае возникновения разногласий между сторонами договора конкретное содержание добросовестности применительно к данной сделке будет также определяться судом (ведь и в российском законодательстве не содержалось общего определения добросовестности); во-вторых, явное отсутствие добросовестного поведения лица при заключении сделки и непринятие данного факта во внимание только из-за боязни судейского произвола может оказаться большим злом, чем неправильная или произвольная оценка судьей данного факта.Тем не менее в принятом в 1922 году ГК РСФСР также не появилось нормы, в которой содержалось бы определение добросовестности и указывалось на необходимость учета данной категории при реализации гражданских прав и обязанностей. Не появилась такая норма и в ГК РСФСР 1964 года (добросовестность учитывалась при истребовании имущества из чужого незаконного владения и как условие возмещения расходов лицом, совершившим сделку с лицом, не достигшим 15 лет). Следует также отметить, что избранная законодателем позиция нашла поддержку и в юридической науке того периода. Так, В.П. Грибанов считал, что существующие в буржуазном праве понятия «добрая совесть» и «добрые нравы» являются «каучуковыми» правилами, которые позволяют значительно расширять рамки свободного судейского усмотрения и тем самым выйти за рамки законности.

Однако с принятием в 1991 году Основ гражданского законодательства Союза ССР и республик категория добросовестности все же получает выражение на нормативном уровне в качестве одного из условий, с которым связывается осуществление и защита прав участников гражданского оборота, а в ныне действующем ГК РФ помимо вышеупомянутой нормы п. 3 ст. 10 существует и правило п. 2 ст. 6, предполагающее при устранении пробелов в праве применение требований добросовестности, разумности и справедливости. Да и в современной науке гражданского права получает все большее распространение мнение о необходимости и полезности использования так называемых оценочных понятий, в том числе и добросовестности, требующих привлечения норм морали, которые тонко понимаются и чувствуются людьми.

Однако помимо общей правовой проблемы соотношения права и морали возникает и более частный вопрос: о значении, которое законодатель придал понятию добросовестности, поместив его в ст. 10 ГК «Пределы осуществления гражданских прав». Следует отметить, что далеко не все кодифицированные акты зарубежных стран предусматривают необходимость осуществления прав и исполнения обязанностей в соответствии с «доброй совестью». Так, уже упоминавшиеся нормы ГГУ и ЕТК США связывают с ней лишь исполнение контрагентами договорных обязательств. Формулировка же п. 3 ст. 10 ГК РФ в большей степени соответствует ст. 2 Гражданского уложения Швейцарии (ГУШ): «При осуществлении прав и исполнении обязанностей каждый должен поступать по доброй совести. Явное злоупотребление правами не пользуется защитой». При этом заметно и определенное отличие двух названных правовых норм: исходя из буквального толкования ст. 2 ГУШ, можно констатировать, что добросовестное исполнение обязанностей является общим правилом, стандартом поведения, а отклонение от него есть злоупотребление правом.В то же время для российского законодателя добросовестное поведение субъектов не является общим пределом осуществления гражданских прав, что следует из конструкции самой статьи 10-й, в п. 1 которой указывается на недопустимость действий, являющихся злоупотреблением правом, а в п. 3 устанавливается предположение добросовестности участников гражданского оборота. Тем самым, по мнению В. Емельянова, законодатель, указывая на добросовестность, формирует границы не всех прав, а только некоторых, специально указанных в законе.

Во-вторых, если ГУШ лишь предусматривает обязанность субъектов гражданского оборота осуществлять права и обязанности добросовестно, то российский ГК, как представляется большинству ученых, содержит презумпцию добросовестности. При этом ее содержание сводится некоторыми авторами лишь к процессуальному аспекту - распределению бремени доказывания между сторонами. Однако такое ограничение содержания материально - правовой презумпции, каковой и является презумпция добросовестности, представляется неверным: в отличие от процессуальной презумпции, которая не выходит за пределы решения вопроса о бремени доказывания и возможности признания факта доказанным, материально - правовая презумпция имеет значение и для установления определенных материально - правовых последствий.Так, в соответствии со ст. 173 - 174 ГК РФ сделка, совершенная юридическим лицом в противоречии с целями его деятельности либо в результате выхода лица за пределы полномочий, может быть признана недействительной, если будет доказано, что другая сторона знала или должна была знать об указанных фактах.

В данном случае презумпция добросовестности позволяет контрагенту настаивать на исполнении заключенной сделки, и лишь при ее опровержении сделка признается судом недействительной, что, в свою очередь, влечет двустороннюю реституцию.Однако возникает и другая проблема в связи с формулировкой п. 3 ст. 10 ГК. Презумпция добросовестности имеет место лишь в случаях, когда закон ставит защиту гражданских прав в зависимость от того, осуществлялись ли они разумно и добросовестно. Исходя из буквального толкования указанной нормы, можно сделать несколько выводов. Во-первых, презумпция добросовестности существует лишь для истца (лица, чьи права нуждаются в защите), тогда как ответчик в качестве возражения может ссылаться на недобросовестность истца, опровергая тем самым существующую презумпцию (данная процессуальная конструкция очень схожа с рассмотренной выше exceptio doli generalis). Во-вторых, это предположение действует лишь в случаях, когда закон связывает с добросовестностью защиту гражданских прав. Но даже при самом тщательном анализе в тексте норм Гражданского кодекса не обнаруживается ни одного конкретного случая зависимости защиты прав потерпевшего от его добросовестного поведения.

Тем не менее существует один случай, когда защита обязательственного права поставлена в зависимость от психического отношения истца к неисполнению, ненадлежащему исполнению обязательства: ст. 404 ГК РФ предусматривает право суда уменьшить размер ответственности должника, если кредитор умышленно или по неосторожности содействовал увеличению размера убытков, причиненных неисполнением или ненадлежащим исполнением обязательства, либо не принял разумных мер к их уменьшению. Что же касается добросовестности, то с ее наличием или отсутствием (ст. 173 - 174, 302, 157 и многие другие) связывают различные материальные последствия, и касаются они не только и не столько поведения истца, сколько поведения ответчика (ст. 302, например, указывает на невозможность виндикации собственником вещи от добросовестного возмездного приобретателя в том случае, когда она выбыла по его воле).

Таким образом, несмотря на отсутствие легального определения понятия «добросовестность», ясно, что данная категория характеризует субъективную сторону поведения участников гражданского оборота, на что указывает использование в нормах, учитывающих добросовестное поведение лица, словосочетания «не знал и не должен был знать». Незнание или извинительное заблуждение, как называл добрую совесть Л.И. Петражицкий, отражает субъективное восприятие окружающей действительности, определенных фактов и обстоятельств на основе наличия или отсутствия информации о них. С этой позиции добросовестность не тождественна противоправности, в которой выражается отношение действия или бездействия субъекта к действующим нормативно - правовым предписаниям и запретам и которая носит объективный характер. Поэтому следует согласиться с В.И. Емельяновым, что в ряде законов необоснованно используется термин «добросовестность» в тех случаях, когда речь идет о противоправности, например, в ФЗ «О рынке ценных бумаг».

Учет психического отношения лица к объективной действительности, как справедливо отмечает В.И. Емельянов, позволяет выделить в составе недобросовестности интеллектуальный (осознание своих действий и предвидение вероятного вреда от них) и волевой (желание или нежелание наступления вреда) компоненты. Такая структура недобросовестности тождественна структуре категории «вины», что могло бы свидетельствовать о полном совпадении понятий «недобросовестность» и «вина». Тем не менее вина в гражданском праве имеет значение для привлечения лица к ответственности - договорной или деликтной, - тогда как недобросовестность влечет необходимость принять на себя неблагоприятные последствия совершенного действия, не являющиеся мерами ответственности. Например, возвратить имущество гражданина, объявленного умершим, полученное недобросовестным лицом по возмездной сделке (п. 2 ст. 46 ГК). Вследствие этого целесообразным представляется предложенное В.И. Емельяновым соотношение исследуемых категорий: «недобросовестность» как более широкое по объему понятие включает в себя «виновность» - недобросовестное поведение, влекущее гражданско-правовую ответственность, а также «недобросовестность» в узком смысле, вызывающую иные неблагоприятные последствия.

Следовательно, при определении поведения сторон регулятивных правоотношений в их ненарушенном состоянии (как вещных, так и обязательственных) - приобретателя имущества, его собственника, должника или кредитора по обязательству - решающее значение имеет категория добросовестности. В случае же нарушения права или охраняемого законом интереса, наряду с понятием недобросовестности, может использоваться понятие виновности, если совершенное деяние является гражданским правонарушением.

Таким образом, подводя итог всему вышеизложенному, можно сделать вывод: добросовестность в российском гражданском праве - это понятие, характеризующее субъективную сторону поведения участников гражданских правоотношений, наличие которой в предусмотренных законом случаях позволяет субъекту беспрепятственно осуществлять свои права и требовать исполнения обязанностей, а ее отсутствие (недобросовестность) влечет неблагоприятные материально - правовые последствия, в том числе и применение мер ответственности к недобросовестному лицу - правонарушителю.

2. Значение добросовестности в гражданском праве

2.1 Добросовестность как принцип гражданского права

Принцип добросовестности является одним из ключевых понятий классического права, на основании которого возникли многие институты и императивные положения современного цивильного права. Однако ни один из кодексов, как европейских стран, так и России, не дает понятия принципа добросовестности (bona fides), как и не раскрывает его полного содержания.

Ульпиан «...связал «fides» в смысле хранения слова с «natural equity» (естественной справедливостью). Все обязательства, являющиеся результатом соглашения под ius gentium, были естественными обязательствами в отличие от гражданских обязательств и возникали, когда не могли быть прописаны в контракте, но имели определенные юридические последствия. «Нет ничего большего в соответствии с добросовестностью, чем сделать то, что было согласовано договаривающимися сторонами. Если что-то не было согласовано, то нужно выполнить то, что естественно включено согласно решению суда». Данное положение, к примеру, относится к подразумеваемым срокам в контрактах, которые канонисты связывали с естественным и международным правом. По мнению Одофредуса, «эти обязательства принадлежали контракту естественно, потому что они были предоставлены естественными причинами ius gentium». В период позднего Средневековья юристом Балдусом де Убалдисом была сформирована начальная концепция добросовестности, состоявшая из нескольких видов. По его мнению, судья мог принять во внимание добросовестность в договорах в двух целях: выяснить, связаны ли стороны положениями контракта, и узнать, в чем состоят обязательства сторон и были ли они выполнены. В последней цели добросовестность имеет два значения: отсутствие обмана и свидетельство того, что стороны действуют согласно естественной справедливости и нормам закона. Внимание должно быть обращено на естественную справедливость, когда возникает сомнение относительно положений, не выраженных в законе, а на нормы права - когда они находят там свое действительное выражение.

Однако средневековые юристы и судьи оставались долгое время под влиянием римского права, формируя и применяя положения о добросовестности в зависимости от конкретного спора из ненадлежащего исполнения условий контракта, где добросовестность означала: держать слово, избегать обмана и хитрости, уважать обязательства. Между тем ими были сформированы и те положения, которые создали основу содержания современного принципа добросовестности. Во-первых, добросовестность относится к требованиям естественного права. Во-вторых, принцип добросовестности относится к нормам международного права. В-третьих, каркасом добросовестности выступает правило: никто не должен быть обогащен за чей-либо счет.

Впервые выведенная в Средневековье концепция принципа добросовестности была письменно закреплена в ст. 1135 Французского гражданского кодекса 1804 г.: «Соглашения обязывают не только в том, что выражено, но еще более в тех последствиях, что справедливость, исполнение или закон влекут в обязательстве согласно своей природе». В основу данной нормы легло изречение французского ученого Д. Домата: «Человек, который вступает в соглашение данного типа, связан не только тем, что выражено, но также и всем, что требуется самой природой соглашения и ко всем последствиям, которые влекут за собой справедливость, закон и исполнение обязательства каждой из сторон. Согласно различиям в их потребностях, стороны могут изменить условия договора, как им будет выгодно. Но они не могут так поступить, если тем нарушат нормы закона, добрых нравов и справедливости». Само действие принципа добросовестности (bonne foi) характеризовалось реформаторским духом того времени. Гражданский кодекс был создан на основе естественно-правовой доктрины ценностей, формального равенства, свободы индивидов в осуществлении своих прав: права на собственность, свободу договора и т.д.

По примеру ФГК нормы о соблюдении принципа добросовестности были включены во все основные своды гражданского права Европы, однако понятия самого принципа отличались своей национальной особенностью. В торговой практике Германии содержание принципа добросовестности было закреплено первоначально в положении «Hand muss Hand wahren» (рука должна предостерегать руку). По смыслу данного правила добросовестный приобретатель получал больше прав, чем их имело лицо, передавшее движимую вещь, и имеет место случай, когда она ушла из рук собственника не против его воли. Так, если собственник передал вещь на хранение или в пользование другому лицу, а тот ее присвоил и передал третьему, то последний становится добросовестным приобретателем и ее собственником.

Впоследствии нормы о добросовестности в ГГУ закрепились в следующих понятиях: «gute Sitten» (добрые нравы) и «Treu und Glauben» (вера и доверие). Так, согласно § 138 I ГГУ сделка, нарушающая добрые нравы, признается ничтожной. Под нарушением добрых нравов понималось любое противоречие минимальным требованиям социальной морали, а также нарушение основополагающих правовых принципов. Данный запрет носил характер контроля за содержанием сделок. Другим § 242 ГГУ требовало, чтобы исполнение было произведено по доброй совести (Treu und Glauben), т.е. запрещалось вступать в противоречие с доброй совестью по отношению к существующему обязательственному отношению. Следует отметить, что и данная норма с течением времени изменила объем применения. Так, первоначально § 242 регулировал порядок исполнения задолженного кредитору в уже существующем обязательственном отношении. В дальнейшем «...эта норма стала служить обоснованию обязанностей из обязательственного отношения в широком смысле по соблюдению должной заботливости, требуемых для обеспечения и дополнения обязанностей по производству исполнения». Таким образом, ограничены были не только права кредитора, правило о доброй совести распространилось, в частности, и на сферы вещного, публичного и процессуального права.

Если гражданские кодексы большинства европейских государств используют в основном концепцию о доброй совести, то новый Гражданский кодекс Нидерландов 1992 г. заменил ее концепцией «разумности» и «справедливости». Так, согласно ст. 2 абз. 1 Книги 6 обе стороны обязательства должны действовать, соблюдая требования разумности и справедливости в отношении друг друга. Правило, связывающее стороны в силу закона, обыкновения или юридического акта, не применяются, если при данных обстоятельствах это неприемлемо в соответствии со стандартами разумности и справедливости (ст. 2 абз. 2 Книги 6 ГК). Таким образом, требования «разумности» и «справедливости» могут определить содержание взаимоотношения сторон в обязательстве и вправе выполнять отменяющую функцию. Кроме того, на практике положения «разумности» и «справедливости» могут являться и дополнительным источником контрактных обязательств, когда лакуна в контракте не может быть заполнена путем применения правил, вытекающих из обыкновения или закона. В этом случае именно суд будет являться тем органом, который и определит наличие данной дополнительной функции принципов.

В англосаксонском праве общая теория о добросовестности закреплялась на основе старинного торгового права и судебных прецедентов торговых судов. В настоящее время применение принципа добросовестности - good faith - в английском договорном праве весьма сужено, поскольку суды зачастую не рассматривают добросовестность как обязанность сторон по договору. Примером тому может служить дело Walford v. Miles, где лорд Акнер указал, что «обязанность добросовестности при проведении переговоров по заключению договора является по самой своей природе несовместимой с противоположными позициями оппонентов, ведущих переговоры». Позиция суда по данному делу о том, что «добросовестность сторон на практике неосуществима», отражает тенденцию отказа английских судов от признания общей обязанности добросовестности сторон при заключении и исполнении большинства видов коммерческих договоров. Однако помимо прецедентного права существуют специальные нормы, указывающие на применение принципа добросовестности. Так, согласно п. 2 ст. 26 Закона 1977 г. «О недобросовестных условиях договора» не подчиняются требованию разумности и добросовестности требования, исключающие или ограничивающие ответственность посредством ссылки на какое-либо условие договора о международной поставке. Кроме доктрины good faith в английском статутном и общем праве закрепилось правило «uberrimae fide» (лат.) или «utmost good faith» (англ.), обозначающее соблюдение принципа наивысшего доверия, высшей добросовестности при заключении и исполнении требований договора и применяемое в основном в договорах страхования.

Данная позиция законодателя об отрицании общих принципов права подтверждалась доктриной советского гражданского права. Так, согласно мнению В.П. Грибанова, «...возможность создания таких каучуковых, неопределенных правил», а к ним именно и относятся понятия «добрая совесть», «добрые нравы», «справедливость», «...позволяют значительно расширить рамки «свободного» судейского усмотрения и тем самым в необходимых случаях выйти за формальные рамки законности». Принятие в 1991 г. Основ гражданского законодательства Союза ССР и республик реанимировало требование добросовестности как одного из условий, с которыми связывается осуществление и защита прав участников гражданского оборота. В действующем ГК РФ помимо вышеуказанного положения, закрепленного в п. 3 ст. 10, существует и норма п. 2 ст. 6, согласно которой при устранении пробелов в праве предполагается применение требований добросовестности, разумности и справедливости. Кроме того, принцип добросовестности применяется и в тех случаях, когда он четко не прописан в норме закона, но из правоотношения следует необходимость его применения (ст. 157, 173 - 174, 404 ГК РФ).

Таким образом, понятие принципа добросовестности, основанное на общем обычае, перейдя в нормы национального права, изменялось в зависимости от менталитета, культуры и нравов нации. Однако, несмотря на то, что каждая правовая система государства - члена ЕС имеет свои особенности в содержании и применении принципа добросовестности в договорном праве, он выполняет в них свою главную функцию - обеспечивает надлежащее соблюдение прав и выполнение обязанностей контрагентов и третьих лиц. В связи с этим термины «добросовестность», «Treu und Glauben», «bonne foi», «good faith», «redelijkheid en billijkheid» служат для обозначения одного правового явления - принципа добросовестности. Между тем такие понятия, как «good faith» и «good faith and faith dealing» (добросовестно и честно), становятся едиными понятиями для обозначения современной доктрины принципа добросовестности (данные формулировки включены в тексты Принципов УНИДРУА и Европейского договорного права).

Как мы видим, принцип добросовестности занимает на современном этапе одно из главных мест в системе регулирования гражданско-правовых отношений большинства стран, однако при этом не получил до сих пор своего четкого определения в законодательстве. Нет и однозначной доктринальной позиции по данному вопросу. Так, некоторые ученые сознательно отказывались от уяснения и определения понятия добросовестности. К примеру, Венд в работе «Добросовестность в праве долговых отношений» не задается целью дать точное определение понятия, поскольку bona fides несет в себе много неопределимого, много такого, что больше чувствуется и угадывается, чем поддается логическому расчленению. По мнению же Эртмана, «что следует понимать под Treue ung Glauben в действующем праве, легче оценить чувством, чем охватить рассудком и сформулировать как определенное понятие». Аналогичного мнения придерживались Энеккерус, Тур, Планьоль.

В частности, М. Бартошек, исследуя древнеримскую юридическую терминологию, определил понятия «bona fides», «fides» ((лат.) - верность, вера, доверие) как «собственная честность и доверие к чужой честности, верность данному слову, нравственная обязанность всех людей... выполнять свое обязательство, в чем бы оно ни выражалось». «Fides как строгую связанность собственным заявлением и взаимное доверие договорных сторон обозначали, как правило, как bona fides». То есть, по его мнению, в Древнем Риме термины «bona fides» и «fides» были равнозначными и имели общий антоним - «mala fides» (близкий к обману).

Пытались дать определение добросовестности и немецкие цивилисты. Штаммлер под «Treu und Glauben « понимал «принцип, дающий известное направление судейскому приговору; это норма, указывающая для каждого особого положения правильное в смысле социального идеала». По мнению Эндемана, «введение в закон принципа доброй совести обозначает связь закона с нравственными основами оборота; в руки судье дается масштаб, покоящийся на нравственных убеждениях общества, как они отливаются в действительности, в практике оборота». Г. Дернбург, в свою очередь, полагал, что «bona fides» - понятие этическое, и именно «все юридические сделки подчиняются началам доброй совести».

Не обошли вниманием понятие добросовестности и российские цивилисты. И.Б. Новицкий, посвятив изучению принципа работу «Принцип доброй совести в проекте обязательственного права», определил: «Добрая совесть (bona fides, Treu und Glauben), по этимологическому смыслу, таит в себе такие элементы, как: знание о другом, об его интересах; знание, связанное с известным доброжелательством; элемент доверия, уверенность, что нравственные основы оборота принимаются во внимание, что от них исходит каждый в своем поведении». В.Н. Бабаев считал, что «добросовестность следует понимать как честное, со всей тщательностью и аккуратностью выполнение обязанностей, старательность, исполнительность». К. Скловский поясняет закрепленное данное положение в нормах ГК РФ таким образом: «В наиболее общем смысле добрая совесть выражает, видимо, исходную позицию лица, уважающего своего контрагента, видящего в нем равного себе и этим актом признания и приравнивания постоянно воспроизводящего право на элементарном и тем самым - на всеобщем уровне».

Интересным в данном случае является заявление Л.И. Петражицкого, впервые объявившего и доказавшего, что понятие «bona fides» «не заключает в себя никакого нравственного ключа», «не отождествляется с честностью или какими-либо нравственными заслугами», при этом выражение «mala fides» не является синонимом слова «безнравственность». «Bona fides», по его мнению, - это незнание (извинительное заблуждение), а «mala fides» - знание. Сами же эти категории «представляют явления этически безразличные, бесцветные».

Само требование добросовестности может восприниматься как в объективном, так и в субъективном смысле. В качестве объективного критерия добрая совесть служит цели разграничения противоречивых интересов субъектов и возвышается над их субъективными требованиями и желаниями. С субъективной точки зрения добросовестность имеет значение для обязательственных правоотношений и влечет установление более строгих условий признания наличия доброй совести.