Проблема ошибки в истории уголовного права

Размещено на http://www.allbest.ru/

Проблема ошибки в истории уголовного права

В уголовно-правовой литературе издавна большое внимание уделяется изучению вопроса о субъективной стороне состава преступления, а также проблемам, тем или иным образом связанной с ней. Одна из них касается проблемы ошибки в уголовном праве, которая возникает в сознании лица, совершающего общественно опасное деяние, относительно юридических или фактических обстоятельств содеянного. Неправильное представление преступника о наличии обстоятельств, характеризующих состав преступления, оказывает существенное влияние на установление его вины, ее форм, что в свою очередь предопределяет установление пределов уголовной ответственности, а также влияет во многом на назначение наказания. В некоторых случаях ошибка может послужить основанием для признания деяния лица непреступным, хотя на первый взгляд, оно и содержит все необходимые признаки состава преступления (превышение пределов необходимой обороны, мнимая оборона, превышение пределов правомерности при задержании преступника).

Важность этой проблемы была понята давно, что подтверждается данными о её разработке ещё юристами древней Греции и древнего Рима, а также рядом фундаментальных научных работ и исследований правоведов России ХIХ века (Н. С. Таганцева, А. Ф. Кони, А. Ф. Кистяковского и др.), а также ученых других стран, в частности Германии (Эберлина, Листа и др.). Их взгляды, точки зрения на проблему ошибки в уголовном праве полезны для изучения, а почерпнутый опыт даст положительный результат при его использовании и на современном этапе. Это подтверждается интересом, проявленным отечественными учёными, к дискуссии о значении ошибки в уголовном праве, которая развернулась в начале 50-х гг. ХХ века в Советском Союзе.

Впервые же проблема ошибки была поднята юристами древней Греции и древнего Рима. Учёные этих стран оставили заметный след в истории и науке. Многотомные труды правоведов того времени по юриспруденции, а особенно по гражданскому праву, до сих пор поражают современных ученых глубиной мысли и четкостью изложения. Именно цивилисты впервые подняли вопрос о влиянии юридической и фактической ошибки, как самостоятельных видов данного явления, на ответственность лица, их допустившего, заметив специфичность таких случаев. Но древние юристы занимались разработкой не только гражданского, но и уголовного права. Правоведы занимали сходные позиции в том, что в положениях римского права признавали безнаказанность деяний, в которых присутствовала юридическая или фактическая ошибка. Особо древнеримскими юристами оговаривалась ссылка на незнание запрещенности совершаемого деяния. При этом указывалось, что незнание закона вредно как для общества, так и для государства, и служить оправданием при нарушениях как гражданских, так и уголовных положений, не может. Хотя некоторые юристы в отношении гражданского права делали исключение, допуская возможность не привлечения лица к ответственности при наличии незнания закона. Как в древних республиках Греции, так и в Римской республике, предполагалось, что закон, обнародованный определенным путем, то есть прошедший все необходимые инстанции, известен всем гражданам [1, с. 422].

Необходимо отметить, что именно в первых в истории человечества государствах с демократической формой правления юристы впервые заинтересовались проблемой ошибки в праве. И вызвано это было тем, что государство и общество старались блюсти интересы личности в области соблюдения её прав и свобод, насколько это было возможно, в тот период. Обязанности и права граждан были регламентированы. Поэтому законодательство предусматривало положение, определяющее, каким образом ошибка в праве может повлиять на ответственность человека, совершившего противоправный поступок, и возможные последствия.

Анализируя изложенное, представляется нужным отметить, что уже в те времена юристами пропагандировался принцип: незнание закона не освобождает от уголовной ответственности. Между ними велся спор о необходимости осознания противоправности деяния. Мнения разделились. Но уже в более позднем римском праве (период империи) преобладала точка зрения, которая требовала осознания противозаконности деяния [2, с. 644]. Но в дальнейшем эта позиция потеряла приоритетность. Тогда же, впервые, стали упоминать о возможности исключения из общего правила о допустимости ссылки на незнание уголовного закона. Исключение допускалось только в том случае, если виновное лицо могло доказать, что не имело никакой возможности ознакомиться с уголовным законом. А так как оно не могло осознавать, что совершаемое деяние является общественно опасным, то вследствие этого, к уголовной ответственности не привлекалось.

Данные положения были восприняты теорией уголовного права многих стран средневековой Европы, хотя и не носили характера аксиомы. В случае возникновения затруднений при разрешении уголовно-правовых вопросов по этой проблеме могли обратиться к римскому праву, но делали это не часто. Более глубокие исследования не проводились. Что касается фактической ошибки, в особенности ее частных видов, то подобные случаи, как самостоятельные, не выделялись, а, указывая на их особенности, давали правовую оценку на общих основаниях. Нужно отметить, что в период абсолютизма, в период всевластия церкви, иного и не могло быть. Приоритет в иерархии ценностей отдавался интересам монарха, феодалов, духовенства, но не человека и гражданина.

И только в начале-середине XIX века, когда начали бурно развиваться буржуазные отношения, у ученых-правоведов вновь проявился интерес к изучению проблемы ошибки в уголовном праве. Ими была поставлена цель выработки и законодательного закрепления общих положений о порядке привлечения к уголовной ответственности лица, ошибавшегося в том или ином признаке преступления.

Наибольшее внимание данной теме уделяли юристы Германии. Это подтверждается тем, что уголовные кодексы большинства немецких государств содержали положения об ошибке и дифференцировано решали вопрос об уголовной ответственности при наличии таких случаев. Так теоретические разработки по данной проблематике нашли свое отражение в Баварском УК 1813 года, Брауншвейском УК 1831 года, Ганноверском УК 1841 года и других.

Наряду с Германией, интерес к проблеме ошибки в уголовном праве был проявлен и представителями юридической мысли Франции того времени. Однако законодательного закрепления их идеи и теоретические предложения не получили, в сравнении с тем, как это было сделано в Германии. Лишь 5 ноября 1870 года Парламент принял декрет, допускавший оправдательную ссылку на неведение закона, если его нарушение субъект допустил не позже трех дней после обнародования.[2, с. 646]. Но этот законодательный акт можно было применять только в отношении полицейских нарушений.

Данная проблема обсуждалась и среди юристов Норвегии и Японии. В 1903 году в Норвегии был принят уголовный кодекс, ст. 57 которого закрепила право суда освобождать лицо, совершившее преступление, от наказания или значительно его уменьшать в случае ошибки в праве. Право суда уменьшать наказание было закреплено и в уголовный кодексе Японии [3, с. 520].

В Российской империи относительно проблемы ошибки в уголовном праве наблюдалась та же тенденция, что и в Европе. Изначально каких-либо конкретных положений об ошибке в законодательстве не содержалось. Только при Петре I (великом реформаторе и разрушителе старых традиций и порядков, как его называли современники) впервые было уделено внимание столь важной проблеме. Император принимал непосредственное участие в законотворчестве. В его указе от 10 апреля 1716 года говорилось о необходимости напечатать Воинский устав как можно в большем количестве экземпляров, разослать по губерниям и канцеляриям, чтобы неведением никто не отговаривался. Данное требование Петра I нашло свое отражение в статье 62 основных законов, гласившей, что «никто не может отговариваться неведением закона, если только закон был обнародован установленным порядком». Положения Воинского устава распространялись и на преступления, совершенные гражданскими лицами. Эта тенденция получила свое развитие и в дальнейшем. Так во времена царствования Екатерины II был издан наказ, в котором в частности говорилось, что «уложение, все законы в себе содержащее, должно быть книгою весьма употребительною, и которую бы за малую цену достать можно было, наподобие букваря. Преступления не столь часты будут, чем большее число людей уложение читать и разуметь станут. И для этого предписать надлежит, чтобы во всех школах учили детей грамоте попеременно из церковных книг, и из тех книг, кои законодательство содержат» [2, c. 645-646]. Вышеизложенное касается только юридической ошибки, называемой также и ошибкой в праве.

Фактическая же ошибка не нашла своего закрепления в уголовном законодательстве Российской империи того времени. Известно только, что в теории уголовного права и в практике применения уголовного закона на протяжении XVII-XVIII веков вопрос о фактической ошибке возникал лишь отчасти и, криминалисты того времени не выделяли, не обособляли подобные случаи ошибки среди остальных. Так, например, в преступлениях, при наличии ошибки в объекте и при отклонении действия, вместо покушения и совокупности преступлений в вину вменялось оконченное умышленное правонарушение [4, с. 29].

Но в дальнейшем (середина ХІХ века - период в истории России, когда стал насущным вопрос о необходимости отмены крепостного права) преобладающей стала точка зрения, с учетом которой научная мысль того времени склонилась к тому, что в связи с важностью проблемы ошибки для установления вины лица, совершившего преступление, требуется законодательное закрепление положений об ошибке в уголовном законе. Это привело к тому, что в 1845 году в Уложении о наказаниях уголовных и исправительных Уложение о наказаниях уголовных и исправительных - далее Уложение. появилась ст. 99, посвященная данному вопросу. В ней говорилось: “ Кто учинит что-либо противоправное закону единственно по совершенному, от случайной ошибки или вследствие обмана происшедшему, неведению тех обстоятельств, от коих именно деяние его обратилось в противозаконное, тому содеянное им не вменяется в вину” [5, с. 22]. Включение в Уложение ст. 99 повлекло изменения в ст. 92. Кроме перечисленных в ней обстоятельств, исключающих преступность деяния, в п. 4 данной статьи включили также еще одно - случайную ошибку или обман. И на тот момент этим ограничились.

Однако доктрина уголовного права требовала также соблюдения положения специального правила, изложенного еще в проекте редакционной комиссии и упомянутого у Таганцева Н.С. В нем говорится, что «неведение обстоятельства, коим обуславливается преступность деяния или которое, усиливает ответственность, устраняет вменение оного в вину; при неосторожных деяниях правило сие не применяется, коль скоро самое неведение произошло от небрежности виновного» [2, с. 647].

Но законодательство того периода не являлось чем-то застывшим и неизменным. Периодически принимались поправки, дополнения и новые статьи, которые вносились в уголовный закон. И следующее издание Уложения содержало их в обязательном порядке. Так 9 марта 1864 года был принят закон о негодном покушении, вошедший в ст. 115 Уложения издания 1866 года. В нем говорилось, что покушение признавалось оконченным и в том случае, когда предположенное зло не воспоследовало только по безвредности употребляемых средств. Не наказуемым являлось покушение, если негодные средства были выбраны виновным по его крайнему невежеству или суеверию (наговоры, нашептывания, заклинания и т. п.). Лицо в данном случае подвергалось наказанию за преступный умысел в соответствии со ст. 111 Уложения [7, с. 725].

В 1884 году была принята ст.1456 Уложения, закрепляющая положения о частном виде фактической ошибки - ошибке в личности: «Кто, имея намерение нанести кому-либо смерть, вместо сего лица, по ошибке или иному случаю лишит жизни другого, тот подвергается тому же самому наказанию, какому, на основании предшедших 1449-1455, он должен бы подвергнуться, если бы умертвил того, на жизнь которого он имел умысел. На точном основании 1456 статьи Уложения; виновный в том, что, задумав убить своего отца, по ошибке лишил жизни другое лицо, подвергается наказанию определенному за отцеубийство» [6, с. 565-566]. Анализируя данную статью, следует констатировать, что она посвящена ошибке в личности (в Уложении же ее рассматривали как ошибку в объекте). Ответственность за убийство не того лица, которое предполагалось убить, наступает на общих основаниях - за убийство человека, предусмотренными ст. ст. 1449-1455. Исключение составляет ситуация, при которой имелся умысел на убийство отца, а в результате пострадал другой человек. В этом случае ответственность наступает в зависимости от направленности умысла, а именно за отцеубийство. Подобное исключение применялось вследствие того, что уголовное законодательство того времени содержало указание о большей виновности убийцы родителя, жизнь которого охранялась более строго, чем жизнь другого гражданина. В отношении иных случаев ч.2 ст.1456 Уложения применяться не могла, а действовала ч.1.

Были внесены изменения и в Уголовное Уложение издания 1903 года. Ст. 43 гласила, что неведение обстоятельства, коим обуславливается преступность деяния или которое усиливает ответственность, устраняет вменение в вину самого деяния или усиливающего ответственность обстоятельства; при неосторожности деяния правило сие не применяется, если самое деяние было последствием небрежности виновного. О негодном покушении говорилось в ст. 47: «Не почитается преступным деяние, направленное на предмет несуществующий или очевидно негодный для учинения того рода преступного деяния, которое замышлено» [8, с. 8]. Основным достижением данного издания Уголовного Уложения является то, что негодное покушение уже рассматривается как частный вид ошибки, а не как частный случай покушения.

Анализируя приведенные статьи Уложения, представляется возможным сделать следующие выводы. Старая доктрина уголовного права стояла на позиции невменения в вину деяния, которое произошло в результате случайной ошибки или обмана. Ошибка обязательно должна быть выражена в неведении тех обстоятельств, в силу наличия которых деяние субъекта стало противозаконным. Кое у кого может возникнуть вопрос о значении слова случайная в данном случае. А. Ф. Кистяковский объяснял, что этим выразили понятие противоположное понятию неосторожности [9, с. 413]. Следует также из этих положений признание влияния фактической ошибки на установление уголовной ответственности. И уже тогда начинают вырабатывать правило ее определения: уголовная ответственность зависит от направленности умысла, хотя в тот момент, это правило применялось только в отношении случая об убийстве иного человека при желании умертвить отца. Современная доктрина уголовного права распространяет действие названного правила на все частные виды фактической ошибки.

Несмотря на определённую неразвитость учения об ошибке в уголовном праве России периода ХІХ-ХХ вв., следует признать, что основные положения по проблеме ошибки в уголовном праве разрабатывались в научных трудах теоретиков уголовного права того времени. Это А. Ф. Кони, Н. С. Таганцев, А. Ф. Кистяковский, Н. Д. Сергиевский, П.П. Пусторослев, И. З. Геллер, В. Спасович, Э. Я. Немировский. Их труды относятся ко второй половине ХIХ века - началу ХХ века. Конечно, работы авторов индивидуальны и ценны каждая по-своему. Но среди выдвигаемых ими точек зрения представляется возможным найти и общие взгляды.

Ни у кого не вызывало сомнений правота принципа: незнание закона не освобождает от ответственности, а также сходились в том, что ссылка на незнание закона не может служить основанием для непривлечения лица к уголовной ответственности за совершаемое преступление. Юристы соглашались с данным мнением, так как иначе его игнорирование могло привести к несоблюдению всех законов, принимаемых органами государства. А значит любой преступник, совершивший противозаконное деяние смог бы избежать заслуженного наказания, сославшись на незнание закона, и в дальнейшем общество ждал произвол и анархия, так как человеку было бы дозволено совершать неприемлемые для коллектива людей деяния.

Также все ученые ХIХ века, занимавшиеся проблемой ошибки, на ряду с другими видами, выделяли юридическую и фактическую ошибки. Ими обращалось внимание на три подвида юридической ошибки: 1) ошибочное представление о преступности деяния, хотя оно на самом деле таковым не является; 2) ошибочное представление о непреступности деяния, когда деяние это отнесено законом к преступлениям; 3) ошибка относительно размера и вида наказания.

Из частных подвидов фактической ошибки были известны: 1) ошибка в объекте; 2) отклонение действия; 3) ошибка в характере деяния; 4) ошибка в последствиях; 5) ошибка в причинной связи. Тот или иной ученый данный перечень расширял или сокращал.

Кроме разделения ошибки на юридическую и фактическую, дореволюционная доктрина уголовного права России содержала и иные классификации ошибок: извинительные и неизвинительные, отвратимые и неотвратимые, которых можно избежать и неизбежные. Данные виды ошибок были положены в основу привлечения субъекта, совершившего общественно опасное деяние, к уголовной ответственности и назначения наказания или же освобождения от неблагоприятных последствий за деяние, совершенное при наличии ошибки.

Хотя диссертантом и были указаны общие черты во взглядах правоведов на проблему ошибки, будет полезным проанализировать позиции отдельных, наиболее авторитетных ученых того времени по этому вопросу.

Одним из первых им заинтересовался А.Ф. Кони. Им была написана статья «Об ошибке в области уголовного права». Она представляет собой перевод статьи немецкого ученого Эберлина с собственными комментариями правоведа. В ней содержатся следующие положения: 1) ошибка рассматривается наряду с неведением; 2) основная классификация ошибок - это их разделение на юридические и фактические. В свою очередь, указывается, что юридическая ошибка не оказывает влияния на вменение, так как суд не может игнорировать наличие объективной стороны состава преступления, опираясь только на субъективную сторону при установлении ответственности. И, наоборот, при наличии фактической ошибки объективная сторона отходит на задний план, а анализируется намерение виновного, то есть определяющую роль играет субъективная сторона деяния [1, с. 420].

Согласно взглядам А.Ф. Кони, ссылка на незнание закона не допускается. Он объясняет свой подход, оценивая различные позиции немецких юристов. Одни, указывает учёный, обращают внимание на достаточность обнародования закона и наличие срока, после истечения, которого власть может требовать их неукоснительного исполнения. Другие же обосновывают свою позицию свойствами самих законов, которые принимаются для блага народа, а поэтому должны соблюдаться всеми. Третьи исходят из цели самих законов и тех результатов, которые могли бы привести за собой допущение их незнания. А именно, законы должны служить обществу и их игнорирование, в том числе и их незнание, приведет к тому, что преступники смогут оправдываться при совершении общественно опасного деяния.

Уголовная ответственность при наличии фактической ошибки ставилась в немецком уголовном праве в зависимость от отнесения ошибки к отвратимой или неотвратимой (в зависимости от того мог или не мог человек, приложив максимум усилий не допустить ошибку). Последняя исключает вменение. Отвратимая же ошибка на умысел преступника влияния не оказывает. Как самостоятельные выделялись следующие виды фактической ошибки: 1) ошибка в объекте; 2) отклонение действия; 3) негодное покушение (с негодными средствами и на негодный объект). Первые две ошибки очень сходны по своим признакам, по своей сути, а поэтому немецкие ученые в самостоятельные группы их не выделяют. Негодное же покушение Эберлин считает необходимым рассматривать в учении о покушении. И ответственность за негодное покушение, по его мнению, должна наступать почти во всех случаях.

Взгляды немецких учёных в подавляющем большинстве своём были восприняты теорией уголовного права Российской империи и получили дальнейшее развитие. Это подтверждает анализ научных трудов отечественных юристов.

Огромный вклад в изучение и разработку проблемы ошибки внес Н.С. Таганцев. В его научных трудах данная проблема была известна под названием учение о неведении и заблуждении относительно преступности учинённого и о влиянии такой ошибки на уголовную ответственность. Этот учёный рассматривал ошибку как результат неведения или заблуждения. Он исходил из того, что при незнании лицом фактических условий своей деятельности, при недостатке представлений, соответствующих действительности речь идет о неведении в тесном смысле. Заблуждение же возникает от неправильного представления виновного об окружающей обстановке. В то же время о неведении и заблуждении нельзя говорить обособленно, так как они подпадают под родовое понятие ошибки. И причиной ошибки может быть не только сам человек, его психическое состояние, но и иные лица, действовавшие неосознанно, осознанно или даже умышленно (речь идет об обмане). При обмане лицо, получая неверную информацию, предпринимает действия, которые расцениваются уголовным законом как преступление в силу того, что ими причиняется вред тем или иным охраняемым интересам (задерживает указанное ему, как преступника, лицо, которое таковым не является).

Исследуя виды ошибки, Н. С. Таганцев разделял её на юридическую и фактическую. В свою очередь, фактическая ошибка, в зависимости от признака состава преступления, по отношению к которому она имела место, подразделялась учёным на ошибку, относящуюся: 1) к деянию и его последствиям; 2) к предположениям о мотивах деятельности.

К первой категории Н.С. Таганцев относил ошибку относительно объекта посягательства (его физических свойств, общественного и государственного положения и т.д.). В качестве примера приводились следующие ситуации: 1) обвиняемый в убийстве ссылался на то, что он предполагал, что стреляет в зайца, лежащего под кустом, а не в человека; 2) растление малолетней с ее согласия было совершено при предположении, что той уже исполнилось 14 лет. При рассмотрении ошибки в объекте им применялась теория двойственности, согласно которой необходимо учитывать два явления: объект воли и объект действия. Объект воли - это то, в отношении чего задумывалось преступление. Объект действия - это то, в отношении чего реально было совершено преступление. Сюда же относилась ошибка в обстановке преступного деяния: 1) место (кража из часовни); 2) время совершения преступления (не зажег уличные фонари так как не знал время); 3) средства и способы совершения преступления (отравил человека, не зная при этом, что дал ядовитое вещество). А также ошибка в причинной связи явлений, к тем изменениям, которые совершенный поступок может вызвать в окружающей действительности (лицо не знало, что трение предмета может повлечь взрыв). При этом Н.С. Таганцевым делался важный вывод: к каким бы элементам состава преступления не относилось неведение и заблуждение, значение этих ошибочно представляемых обстоятельств по отношению к существу преступления, вменяемого в вину, может быть трояким: 1) ошибка может относиться к обстоятельствам, обуславливающим преступность деяния; 2) ошибка может относиться к обстоятельствам, выделяющим данное понятие в особый вид, то есть влекущего усиление или ослабление ответственности; 3) ошибка может относиться к обстоятельствам, не имеющим значения ни для состава преступления, ни для его наказуемости [2, c. 647-649].

Если ошибка относится к обстоятельствам, обуславливающим преступность деяния, то исключается умышленный характер посягательства, так как лицо не предвидело имевший место факт преступления (выстрел был сделан в животное, как считал виновный, а пострадал человек; или взял вещь, которую считал своей, а на самом деле вещь принадлежала другому лицу). В таких и подобных случаях умысел устраняется, но ответственность может наступать за совершение преступления по неосторожности. Полностью же виновный освобождается от уголовной ответственности, если он не мог вообще предвидеть преступный характер вышеназванного обстоятельства.

Как мне представляется, именно в данном случае речь может идти о случайной (извинительной) ошибке - казусе.

Если же ошибка относится к обстоятельствам, выделяющим данный случай (объект охраняется более строго законом) из родового понятия преступления, то умышленный характер совершения преступления не исключается. Однако при этом, по мнению Н.С. Таганцева, устраняется возможность усиления ответственности за квалифицированный состав (убил человека, не зная, что это его отец - ответственность по действовавшему тогда законодательству должна наступать не за отцеубийство, а за простое убийство).

И последнее, когда ошибка вообще не может оказать влияние на правовую оценку при привлечении лица к уголовной ответственности (вор украл вещи, считая, что те принадлежат определенному человеку, а они являлись собственностью иного).

Что касается ошибки в мотиве преступления, то она влияния на уголовную ответственность не оказывала, так как доктриной уголовного права того времени этот признак субъективной стороны не признавался существенным в составе преступления (убийство с целью завладения имуществом, которого у потерпевшего не оказалось). Но в этом общем правиле имелись исключения. Они касались случаев, когда мотив являлся обязательным признаком состава преступления. В то же время, в некоторых случаях мог послужить основанием для смягчения уголовной ответственности [2, c.650-652].

К юридической ошибке Н.С. Таганцев относил заблуждение относительно преступности и наказуемости деяния, а также рассматривал возможность ссылки на неведение закона, чтобы определить её влияние на ответственность человека, совершившего преступления. Подобная ссылка не имеет никакого оправдательного значения по его мнению. Основанием для такого вывода служила статья 62 Основных законов, в которой говорится, что никто не может отговариваться незнанием уголовного закона. Но при этом ученый считал, что у обвиняемого сохраняется право ссылаться на незнание противозаконности совершенного им деяния, если по обстоятельствам дела он не только не знал, но и не мог знать о запрещенности совершенного, а поэтому деяние его должно рассматриваться как случайное. Данную свою точку зрения Н.С. Таганцев объясняет тем, что право - это чья-то авторитетная воля. И совершая преступление, человек противопоставляет личную, конкретную волю общей воле, сознавая при этом, что он противопоставляет себя обществу, причиняя ему вред. А если же при деянии отсутствует осознание его запрещенности, то во всех случаях устраняется умышленность преступного посягательства. Умысел устраняется только при действительном неведении или заблуждении. Если имелось хоть одно сомнение, то об ошибке речи идти вообще не может, и деяние должно рассматриваться соответственно как умышленное. Обосновывая свою позицию, учёный исходил из понимания личности человека, который в школе, семье, на собственном опыте знакомится с нормами права и имеет представление о краже, убийстве, изнасиловании как о преступлении. И в завершение им делался вывод о том, что добросовестная ссылка обвиняемого на незнание о запрещенности содеянного исключает ответственность в случаях совершения только умышленного преступления, а также, когда субъект не знал и не мог знать о запрещенности деяния.

Особо следует сказать о покушении с негодными средствами и на негодный объект. Данные положения рассматривались Н.С. Таганцевым в учении о покушении и, как вид фактической ошибки, не анализировалось. При покушении с негодными средствами ответственность не наступала в случаях, когда виновный выбрал их в результате своего невежества или суеверия (нашептывания, наговоры, заклинания). В остальных же случаях лицо должно быть наказано. Среди негодных объектов выделялись абсолютно и относительно негодные объекты, то есть несуществующие и недостаточно годные объекты. К абсолютно негодным объектам относились случаи выстрела в уже мертвое тело, изгнание плода у небеременной женщины. Не считалась преступлением и попытка украсть чужую вещь, когда в результате посягнул на собственное имущество. Наказуемо же лишь деяние в отношении недостаточно годного объекта. Уголовная ответственность должна наступать в случаях, если преступление не доведено до конца по независящим от виновного причинам. Например: хотели украсть хлеб в риге, а его там не оказалось; выстрелили в сторону кровати, которая оказалась пустой. [7, c. 728]. После анализа приведенных примеров с необходимостью следует вывод, что данные случаи имеют все признаки фактической ошибки, а значит должны рассматриваться в учении об ошибке.

Изучение позиции Н. С. Таганцева свидетельствует о том, что он выделял институт ошибки как самостоятельный институт уголовного права, его неотделимость от проблемы субъективной стороны состава преступления. Основной классификацией профессор считал разделение ошибки на юридическую и фактическую, хотя им выделялись и другие её виды (извинительные и неизвинительные, избежные и неизбежные). Юридическая ошибка, по его мнению, не оказывает существенного влияния на ответственность субъекта, совершившего преступление, за исключением случаев, когда тот добросовестно ссылается на незнание о запрещенности деяния. То есть не знал и не мог знать, что оно криминализировано. В случае наличия в его действиях случайной ошибки или обмана, лицо освобождалось от уголовной ответственности на основании п. 4 ст. 92 Уложения. И главное положение о юридической ошибке, это ст. 62 Основных законов, закрепляющая невозможность отговорки незнания закона. Фактическая же ошибка оказывает влияние на уголовную ответственность. Ее наличие влияет на наказание следующим образом: устраняется умышленность деяния, а значит в некоторых случаях и уголовная ответственность; возможность наступления уголовной ответственности за легкомыслие или небрежность; и, наконец, устраняется возможность усиления ответственности.

Изучение данной проблемы занимался и А.Ф. Кистяковский. Им даны понятия неведения и ошибки. Неведение - это незнание известного факта. Ошибка - неверное представление об известном посягательстве. Эти явления, по мнению учёного, тождественны. В то же время А.Ф. Кистяковский указывал, что ошибка или заблуждение - это особый вид неведения. То есть ученый считал родовым понятием неведение, включающее в себя ошибку и заблуждение, в отличие от Н.С. Таганцева, у которого ошибка - родовое понятие, включающие в себя неведение и заблуждение.

А.Ф. Кистяковский придерживался того же подхода, что и Н.С. Таганцев, при даче классификации ошибок. Однако он давал своеобразное объяснение своей позиции по некоторым вопросам проблемы. Так им положительно оценивается положение, что ссылаться на незнание закона никто не может, за исключением случаев, когда он не был обнародован надлежащим образом. Основанием такого утверждения, по его мнению, служит то, что закон запрещает только те деяния, которые считаются преступными у всего народа, целой семьи народов (убийство, кража, изнасилование) Однако при этом могут быть особые обстоятельства, при наличии которых допускается оправдательная ссылка на неведение закона.

При анализе фактической ошибки А.Ф. Кистяковский утверждал, что фактическое неведение и заблуждение исключают уголовную ответственность только тогда, когда они сами по себе невинны и неизбежны. Существуют ошибки относительно объекта, орудий, с помощью которых совершается правонарушение, или обстоятельств, имеющих значение для установления уголовной ответственности. Все примеры, которые приводит А.Ф. Кистяковский являются казусами, то есть они не должны и не могут вменяться в вину (перепутал вещи и взял чужую вместо своей; дали человеку ядовитое вещество вместо воды) [9, с. 407-412].

Несколько отличительный подход у учёного относительно покушения с негодными средствами и на негодный объект, которые рассматриваются, как и у Н.С. Таганцева, в учении о покушении. Кроме абсолютно и относительно негодных объектов, им выделялись абсолютно и относительно негодные средства. Кроме этого негодные средства разделялись еще на две группы: когда их употребление было результатом ошибки и когда их употребили по убеждению в их годности [9, с. 507]. Спорный момент в доктрине того времени, который был рассмотрен юристом, это покушение с абсолютно негодными средствами, употребление которых было не результатом ошибки, а убеждения (дает сахар, считая его ядом; применяет наговоры, заклинания, считая их тем средством, которое повлечет смерть человека). Хотя, как указывает А.Ф. Кистяковский, и существует точка зрения, что в этих случаях должен быть наказан, сам он стоит на противоположной позиции. Подобные суеверия, указывает правовед, ни в коем случае не могут послужить средством для убийства. Уголовное законодательство того периода закрепило положение, по которому лицо, применившее наговоры, заклинания, несет уголовную ответственность за преступный умысел по ст. 111 Уложения (вплоть до смертной казни), что является серьезным его недостатком [9, с. 524].

Нужно отметить и тот момент, что учение об ошибке у А.Ф. Кистяковского ещё не носит системного характера. Положения об ошибке у него отражены не только в учении о покушении, но при анализе умышленной формы вины, а также учения о причинной связи. Так при рассмотрении умысла приводятся примеры, касающиеся проблемы ошибки. А.Ф. Кистяковский описывает ситуацию, когда субъект, посягая на одно лицо, по стечению обстоятельств, не зависящих от него, поражает иное лицо (отклонение действия). Хотя в данном случае и пострадал другой человек, то в отношении задуманной жертвы ответственность наступает за покушение, что увеличивает виновность преступника, но не в той мере, если бы преступление было доведено до конца. Лицо будет также нести ответственность за вред, причиненный реальному пострадавшему. Там же говорится об ошибке в объекте, при которой, если задуманный объект не пострадал, говорить можно лишь о простом умысле (обнаружении умысла), который уголовно не наказуем. И А.Ф. Кистяковский в данном случае занимает позицию, которую мы полностью разделяем, что ответственность должна наступать только за реальные последствия. Ученым также исследуется ошибка относительно квалифицирующих признаков преступления. При этом ее последствия носят двоякий характер. Первое, преступление задумано над объектом, который наделен специальными качествами, обладая которыми, он защищается более строго законом, по сравнению с иным объектом, пострадавшим на самом деле. Уголовная ответственность наступает за совершенное деяние и вред, причиненный им, но не за задуманное, в отношении которого возможно или покушение или же только обнаружение умысла. То есть в первом случае ответственность наступает по совокупности преступлений, а значит, вина преступника несколько увеличивается, при этом наличие простого умысла вообще не может повлиять на наказание. И второе, преступление задумано над обычным объектом, но в результате стечения обстоятельств пострадал другой, более строже охраняемый законом, из-за своих специфических свойств. И уголовная ответственность наступает за задуманное, а не за совершенное, которое не охватывалось умыслом преступника и произошло вопреки его воли, а поэтому не может быть вменено в вину.

Обособленно рассматривает А. Ф. Кистяковский и такой вид фактической ошибки, которая сейчас называется ошибкой в причинной связи (А ударил по голове В, считая его мертвым, бросил в воду, что и привело в конечном результате к смерти), в структуре которой усматривается два действия. Позиция, занятая профессором, состоит в том, что и первое, и второе действие тесно взаимосвязаны между собой, так как охватываются общим умыслом. Виновный поставил перед собой цель и достиг ее, хотя желаемое последствие и наступило не от того действия, которое осознавалось им. А значит отвечать он должен за оконченное преступление - умышленное убийство [9, с. 343]. В анализировании данной ситуации, по моему мнению, видится неточность. Она выражается в том, что если согласиться с его выводом, то получаем в результате, что умысел переживает сам себя. Рассмотрим вышеприведеннный пример по фазам. Удар по голове - для А преступление окончено (реально же, желаемые последствия не наступили независимо от воли виновного). Значит на лицо оконченное покушение. Бросает «труп» в воду - это действие производится с целью скрыть преступление. С этого начинается та грань, начиная с которой о действиях преступника возможно говорить только как о неосторожных и ни как иначе. Значит на лицо неосторожное убийство. А поэтому, уголовная ответственность должна наступать по совокупности преступлений: покушение на убийство и неосторожное убийство. Н. С. Таганцев против подобного подхода. Его возражения сводятся к тому, что в этом случае происходит смягчение уголовной ответственности, чего не должно быть, так как наступила смерть человека, и преступник должен понести суровое наказание.

Как видно из вышеизложенного, А. Ф. Кистяковский разделял общепринятую позицию по проблеме ошибки в доктрине уголовного права того времени. Это и невозможность ссылки на незнание противозаконности деяния, а также наступление ответственности при наличии фактической ошибки в зависимости от направленности умысла. Особенность заключалась в том, что среди частных видов фактической ошибки, реально выделялась только ошибка в объекте и ее подвиды, остальные же рассматривались только в качестве примеров без разделения на виды. Недостатком было то, что об ошибке говорилось в различных частях учения о преступлении, а не в отдельном подразделе. Наиболее глубоко им исследовалось негодное покушение.

Представителем русской классической школы уголовного права является и В. Спасович, которым также изучалась ошибка в уголовном праве. Им были даны свои дефиниции. Под неведением он понимал отсутствие всякого знания, а под заблуждением - знание ложное и превратное. Оба эти понятия, по его мнению, тождественны и, как считает ученый, их не следует разделять. Специфический характер носит классификация ошибок, данная В. Спасовичем. Им выделялось две категории ошибок: 1) ошибка относительно материальных последствий деяния (фактическая ошибка) и 2) ошибка относительно противозаконности поступка (юридическая ошибка). Уголовная ответственность за преступление, в субъективной стороне которого присутствует ошибка первой категории, наступает в зависимости от направленности умысла. И если совершённое общественно опасное деяние имеет обстоятельства, усугубляющие ответственность и наказание лица, отличается от задуманного, то отягчающие обстоятельства не могут учитываться (А хотел убить Д, но по ошибке убил своего брата - наказание за простое убийство, а не за родственное убийство). Частные виды фактической ошибки В. Спасович не выделяет. Однако, им приводятся примеры, схожие с примерами других учёных, анализируя которые, эти виды можно определить. Это ошибка в объекте, отклонение в действии, ошибка в причинной связи, негодное покушение. То есть ученый разделяет подобный подход к проблеме Н. С. Таганцева и А. Ф. Кистяковского

Относительно юридической ошибки В. Спасович устанавливает правило, согласно которому, та не должна приниматься во внимание. Необходимость соблюдения этого правила объясняется тем, что никто не может отговариваться незнанием закона, так как закон обнародован. С другой же стороны, любой воспитанный человек знает, что совершение общественно опасного деяния противоречит устоям, сложившимся в обществе. Хотя бывают исключения, когда наличие юридической ошибки может послужить основанием для невменения поступка в вину. Эту мысль В. Спасович объяснял тем, что уголовные кодексы содержат множество полицейских запретов, которые не должны в них быть. Их содержание необходимо пересмотреть [10, с. 149]. Как видим, правовед в целом придерживается той же позиции относительно ошибки в уголовном праве, что и доктрина того времени. Хотя стоит отметить тот факт, что он не уделил данной тематике столь пристального внимания, как это сделал, например, Н.С. Таганцев.

В отличие от В. Спасовича, подход к изучению проблемы ошибки у П.П. Пусторослева, авторитетного учёного дореволюционной эпохи, выделяется фундатаментальностью и глубиной исследований. Придерживаясь классического подхода при даче классификации ошибок (он также разделял ошибку на юридическую и фактическую), учёный пошёл дальше. Он, в свою очередь, фактические ошибки по их значимости и влиянию на уголовную ответственность лица разделил на такие, которые имеют юридическое значение или их значение очень мало, и такие, которые относятся к фактам, обуславливающих преступность и степень преступности деяния. То есть попытался создать многоступенчатую классификацию ошибок в факте. Наличие в действиях лица фактических ошибок, обуславливающих преступность и степень преступности деяния, устраняет возможность существования умысла относительно того факта, к которому относится. А поэтому в одних случаях уголовная ответственность наступать не будет вообще, так как отсутствует вина, в других - преступник будет отвечать за умышленную вину в однородном преступлении, в третьих - за неосторожность, в четвертых - стечение умышленной вины в одном преступлении и неосторожной в другом [4, с. 21] (По кн. Геллера И.З.). Среди частных видов фактической ошибки П.П. Пусторослевым выделялись: 1) ошибка в объекте, 2) отклонение действия, 3) ошибка в причинной связи. При этом он не видел разницы между фактической ошибкой первого и второго видов. По его мнению, их объединяет то, что в обоих случаях страдает не тот объект, в отношении которого было задумано посягательство. Несомненным достижением этого ученого является выделение ошибки в личности и ошибки в предмете как входящие в ошибку в объекте. Положительным моментом является то, что правоведом была замечена и выделена специфичность данных ошибок, хотя как самостоятельные подвиды они не выделялись. Уголовная ответственность, по мнению П.П. Пусторослева, при ошибке в объекте не укладывается в рамки одного оконченного умышленного преступления, так как воля лица направлена на другой объект. То же и при отклонении действия, так как последствие не соответствует умыслу посягателя, а значит никогда не может быть признано умышленным. Относительно действительного объекта посягательства умысел исключается во всех случаях.

Имеет свои особенности и характеристика юридической ошибки П.П. Пусторослевым, который указывает на то, что не следует преувеличивать опасность возможности ссылки виновного на незнание о противоправности деяния. Он согласен с господствующей позицией, согласно которой ссылка на незнание закона не является основанием для освобождения лица от уголовной ответственности. Но в то же время, при наличии определенных условий, совершенное деяние в вину не вменяется. Эти условия могут иметь место, когда виновный находился на излечении в психбольнице, отбывал наказание в местах лишения свободы. Но главное же то, что П.П. Пусторослев, анализируя условия наступления уголовной ответственности, стоит на позиции о ненужности осознания противоправности деяния, достаточно лишь осознания его общественной опасности. Этот вопрос актуален и сейчас, а поэтому и продолжается его обсуждение.

Стоит отметить, что этот ученый по сравнению с иными правоведами, продвинулся несколько вперед, дав многоступенчатую классификацию фактической ошибки и выделив ошибки в личности и в предмете, хотя еще и не самостоятельные, но уже отличаемые среди ошибок в объекте.

Нельзя не рассмотреть и точку зрения по поводу ошибки в уголовном праве Н. Д. Сергиевского, которая, имея много схожего с позициями других учёных того времени, отличалась и некоторой спецификой. Так он стоял на позиции, что ссылка на незнание закона недопустима, объясняя это тем, что господство закона не должно быть поставлено в зависимость от произвола и небрежности отдельных лиц.

Выделяя те же подвиды фактической ошибки, Н.Д. Сергиевский по-своему оценивал их значение для наступления уголовной ответственности. Так он, как и Н. С. Таганцев, сторонник теории двойственности при рассмотрении ошибки в объекте и отклонении действия. Он также рассматривал объект воли и объект действия. Но оконченное умышленное деяние возможно у него только в отношении объекта действия, а относительно объекта воли - лишь приготовление или обнаружение умысла. То есть в данном случае нельзя вменять в вину единое оконченное преступление. Это первая особенность во взглядах Н. Д. Сергиевского.

Вторая особенность усматривается при рассмотрении ошибки в причинной связи. Ученый отмечает, что преступный результат обуславливается иногда не тем действием виновного, которое для этого предназначалось, а другим, предпринятым позже, ошибочно предполагая, что задуманное уже произошло. И объясняя это обстоятельство, он опирается на теорию, в которой причинная связь зависит от сил привступающих и сил совпадающих. Привступающие силы субъект может предвидеть только в отдельности, силы же совпадающие - в совокупности. Незнание и непредвидение последних не влияет на причинную связь, так как они действуют совместно, одна на ряду с другой. Привступающие силы, наоборот, могут существенно изменить последствия преступления. Так, если их не предвидели, то причинная связь прерывается. Отсюда следует, что при наличии ошибки в причинной связи, два действия могут быть тесно связаны тогда, когда второе действие вызвано первым и составляет его дальнейшее развитие. А поэтому ответственность будет наступать за единое оконченное умышленное преступление. Та же ситуация будет, если оба действия предусматривались субъектом с самого начала. Когда же никаких связей между действиями нет, то их следует рассматривать отдельно, как два самостоятельных эпизода. [11, с. 62,68]. То есть, по моему мнению, именно здесь заложена учёным основа для квалификации деяния при наличии ошибки в причинной связи по совокупности преступлений.

Третья особенность заключается в том, что наряду с юридическими и фактическими ошибки, Н. Д. Сергиевский выделял ошибки устранимые и неустранимые. Наличие устранимой ошибки в сознании лица при совершении преступления влечет вменение в вину только неосторожности. Неустранимая же ошибка дает основание для невменения совершенного деяния. И в пример им приводится случай с мнимой обороной. Если лицо имело все основания считать, что совершено нападение, и оно реально, тому есть все подтверждения, то тогда устраняется всякое вменение. А ежели проходящий мимо случайный прохожий был принят за грабителя и ему был причинен вред, то ответственность наступает за неосторожное причинение вреда (это соответствует в целом и современным воззрениям) [12, с. 262].

Как видим, позиция этого ученого по вопросу ошибки отличается оригинальностью. Особенно это касается его взглядов на ошибку в причинной связи, которую он рассматривает с использованием теории присоединяющихся и совпадающих сил. Относительно же классификации ошибок на устранимые и неустранимые, можно сказать, что она имеет то же значение, что и разделение ошибок на отвратимые и неотвратимые, избежные и неизбежные. А именно, оценивается сознание человека, его опыт, знания, которые, мобилизуй и примени их субъект, помогли бы ему не совершить ошибки, влияющей на установление уголовной ответственности.

Проблема ошибки в уголовном праве интересовала и Э.Я. Немировского. Он был одним из последних ученых-правоведов, которые опирались при изучении уголовного права на дореволюционное уголовное законодательство. Различая ошибки двух видов: юридические и фактические, правовед, как и П.П. Пусторослев, дал многоступенчатую классификацию фактических ошибок. В её основу были положены следующие обстоятельства: 1) неведение обстоятельств, существенных для бытия преступления (оплата фальшивой монетой покупки); 2) неведение обстоятельств, обращающих деликт в квалифицированный (оскорбляет должностное лицо при исполнении служебных обязанностей); 3) ошибочное представление о наличии обстоятельства, обращающее преступление в привилегированное или же устраняющее противоправность (убийство по просьбе потерпевшего); 4) ошибка, относящаяся к обстоятельствам, безразличным для состава преступления (хотел совершить кражу имущества у определенного человека, а изъял у другого).

Среди частных случаев фактической ошибки правовед выделял ошибку в объекте (в персоне), отклонение действия, неверное представление о способе наступления результата, ошибка в причинной связи. По его мнению, ошибка в объекте не оказывает влияния на умысел, так как она несущественна. Рассматривает он и ошибку в личности, но не выделяет ее как самостоятельную, а исследует в неразрывной связи с ошибкой в объекте. При раскрытии содержания ошибки в объекте им выделяются равноценные объекты, индивидуальные свойства которых не должны охватываться сознанием действующего субъекта. Это касается как убийства не того человека, так и кражи не той вещи, относительно которых задумывалось преступление. В данных случаях, по мнению учёного, закон карает за убийство и кражу вообще. В то же время есть преступления, в которых индивидуальные свойства объекта оказывают значительное влияние на квалификацию деяния (было желание убить отца, а в результате ошибки погибло иное лицо). Виновный согласно ст. 1456 Уложения должен был бы отвечать за отцеубийство, а Э. Я. Немировский считал, что умышленное деяние есть в отношении объекта действия. В отношении же объекта воли - только приготовление. Следует отметить, что в данном случае нарушается правило фактической ошибки об определении ответственности в зависимости от направленности умысла.

Совсем в другом ракурсе рассматривается Э.Я. Немировским отклонение действия. Это самостоятельный частный вид ошибки, что выделяет позицию учёного среди его предшественников и его современников. При отклонении действия страдает ненадлежащий объект. Но не потому, что его перепутали с иным, а по другим причинам. Так А прицелился в В с намерением убить его, но в момент выстрела а поскользнулся, его схватили за руку, В заслонила мать, и выстрелом была убита она или другое лицо, так как ружье приняло не то направление. Относительно В усматривается покушение на (умышленное) убийство, смерть же другого лица или случайная, или же вменяется как неосторожное причинение вреда. Ученый отмечает, что старая школа уголовного права усматривала в этой ситуации оконченное умышленное убийство, устанавливая при этом ошибку в объекте.