Феномен вины в свете основных законов диалектики

Феномен вины в свете основных законов диалектики

1. Вина и закон единства и борьбы противоположностей

Закон, по Гегелю, - это относительно постоянная, устойчивая сторона явления, существенное в явлении, то, что остается тождественным, равным себе в бесконечной их смене, нечто этому явлению имманентное и непосредственно пребывающее в нем. Всякий научный закон представляет единство двух сторон: онтологической и методологической. Онтологическая сторона является отражением сущности объекта. Методологическая сторона характеризует эвристические возможности научного закона, его роль в познании. Наиболее важные методологические функции научного закона - это объяснение и предсказание.

Если категории диалектики позволяют зафиксировать и отобразить в мышлении человека всю совокупность всеобщих форм взаимосвязей предметов и явлений и в этом смысле богаче законов, то законы диалектики характеризуются глубиной отражения связей изучаемых явлений. Значение законов диалектики состоит в том, что они помогают правильно организовать процесс познания.

Разделяю позицию А.И. Марцева, который считает, что «имея всеобщее познавательное и методологическое значение, законы диалектики дают возможность более глубокого понимания процессов и явлений, происходящих на базе уголовного права; они способствуют более обоснованному решению ряда проблем теории уголовного права».

Каждое явление (в том числе и вина), наряду с присущими ему специфическими признаками, обладает определенной совокупностью всеобщих черт, изучение которых, на мой взгляд, будет более эффективным, если рассматривать эти вопросы через призму основных законов диалектики: закона единства и борьбы противоположностей, закона взаимного перехода количественных и качественных изменений и закона отрицания отрицания.

Закон единства и борьбы противоположностей является законом развития и его всеобщность того же порядка, что и всеобщность развития. Борьба противоположностей, по мнению философов, есть не только сущность и содержание развития, но и источник всякого движения, причина изменения от простого к сложному, от низшего к высшему.

Еще древнегреческий философ Гераклит считал, что в объективном мире господствует всеобщий порядок, «логос», представляющий собой абсолютную гармонию. Этот мировой порядок есть единство противоположностей, в котором периодически и в известных пределах берет верх то одна, то другая из них. Отношения между противоположностями динамичны, так как каждая вещь и каждое явление в процессе изменения испытывают противоположные состояния, переходят в свою противоположность. Так, живое становится мертвым, бодрствующее -спящим, молодое - старым. Единство противоположностей необходимо предполагает их борьбу. Борьба противоположностей - всеобщий закон существования вещей, источник жизни, источник развития. По мнению Гераклита, гармония, будучи «душой» космоса как упорядоченного строя вещей, заключает в себе отрицательный момент, тенденцию к застою. Борьба, будучи «духом» отрицания и разрушения, заключает в себе положительный момент: каждый раз расшатывая гармонию, она придает ей диалектический характер, постоянно обновляя ее, и таким образом сохраняет космос как прекрасную и вечно новую гармонию.

Конструктивная роль противоречий как механизмов исчезновения старого и возникновения нового была выявлена Гегелем. Именно в противоречии как единстве и борьбе противоположностей он усматривал «корень всякой жизненности и пульсации», «источник всякого движения». В учении о противоречиях понятия единства и борьбы противоположностей отображают существенные и необходимые черты всякого взаимодействия.

Выражение «единство противоположностей» следует понимать и как связь, нераздельность противоположных элементов, и как их соответствие, совпадение, тождество, равнодействие, равновесие. Причем, в первом смысле единство является таким же абсолютным и постоянным, как и борьба, так как о самой борьбе можно говорить лишь до тех пор, пока существует связь противоположных сторон. Что касается единства в смысле совпадения, тождества, равнодействия, то это единство всегда временно, условно, относительно.

Понятие борьбы, по мнению философов, «отображает внутренне необходимую раздвоенность единого на противоположности, разнообразие раздвоения единого, взаимное действие противоположностей друг на друга, а также обратную друг другу направленность действия, связи, взаимодействия и изменения противоположностей, наконец, взаимоотрицание противоположностей относительно друг друга и целого».

Закон единства и борьбы противоположностей применительно к рассматриваемой нами сфере имеет достаточно разнообразные проявления, наиболее существенными из них являются следующие: столкновение антагонистических интересов отдельной личности (преступника) и охраняемых законом интересов социума; противоречивое единство объективного и субъективного в понятии вины; и наконец, характеризующееся единством и борьбой соотношение формы и содержания вины.

Человечество, благодаря разуму и воле его членов, смогло подняться над окружающим миром, рационально организовать собственное сообщество и обеспечить его прогресс. На всех этапах развития цивилизации закономерным является вопрос о соотношении интересов отдельного человека и всего общества. Казалось бы ясно, что отдельно взятый человек в целях выживание социума должен подчинить свои личные интересы общественным с тем, чтобы эти интересы как бы слились воедино. Но такое полное подчинение личных интересов общественным могло бы привести к прекращению социального развития, которое возможно только при борьбе интересов.

Не вызывает сомнения позиция, что источником общественного развития является так называемое «отклоняющееся поведение», когда отдельный человек или группа людей не соглашаются с принятыми в обществе стандартами поведения, выдвигают новые идеи, борются за них и побеждают. Яркими примерами подобной борьбы могут послужить судьбы таких ученых как Дж. Бруно и Галилео Галилей, открытия которых намного опередили свое время.

Однако отклонения от нормы гораздо чаще бывают «со знаком минус»: когда отдельный индивид или группа людей противопоставляют себя установленным в обществе и охраняемым уголовным законом правилам поведения. Рассмотрение данных отклонений с позиций закона единства и борьбы противоположностей позволяет прийти к весьма интересным выводам.

Заслуживает внимания, на мой взгляд, сам характер возникающих между личностью и обществом противоречий. Одни философы и юристы считают их антагонистическими. Другие ученые выдвигают и обосновывают теорию так называемых «индивидуальных антагонизмов», согласно которой в современном обществе нет почвы для антагонистических противоречий, но борьба между обществом и антиобщественными преступными элементами все же носит антагонистический характер. Так, по мнению Н.Ф. Кузнецовой, «нельзя не различать социальный антагонизм и антагонизм индивидуальный». Третьи - отрицают антагонистический характер противоречий между интересами преступника и общества, однако приходят к выводу, что данные противоречия «обладают своей собственной спецификой и могут быть выделены в самостоятельную группу».

Сам термин «антагонизм» (от греч. antagonizesthai - бороться друг с другом) означает противоречие, характеризующееся непримиримой борьбой враждебных сил, тенденций. Закрепляя в уголовном законе различного вида реакции на совершение преступных посягательств на охраняемые ценности (от уголовной ответственности до принудительных мер воздействия), общество тем самым подчеркивает свое непримиримое отношение к фактам противопоставления интересов отдельных личностей или социальных групп (различных видов преступных формирований) интересам социума. Устанавливая и стремясь к достижению целей исправления преступников и недопущения совершения новых преступлений (ч.2 ст.43 УК РФ), оно направляет усилия правоохранительных органов на ликвидацию противоречия, предельное обострение которого привело к совершению преступления. Даже в тех случаях, когда уголовное преследование прекращается за примирением сторон (ст.76 УК РФ), общество, на мой взгляд, абсолютно не собирается мириться с теми противоречиями, которые послужили основой криминального конфликта. На основании этого можно заключить, что проявляющиеся при совершении преступлений противоречия между интересами отдельной личности или социальной группы и интересами всего общества по характеру являются непримиримыми, а следовательно, антагонистическими.

С одной стороны, наличие антагонистических противоречий между интересами отдельной личности и общества, применительно к рассматриваемой сфере, неизбежно влечет установление уголовно-правовых запретов для защиты наиболее значимых ценностей от посягательств, способных причинить этим ценностям вред. В случае нарушения данных запретов, вступает в действие карательный аппарат государства, призванный восстановить социальную справедливость и вернуть «отклонившегося» в установленные законами рамки. Соответственно, отсутствие фактических нарушений той или иной уголовно-правовой нормы превращает эту норму в своеобразный рудимент, что неизбежно влечет ее отмену либо изменение. В то же время возникновение новых разновидностей опасных для общества отклонений от общепринятых правил поведения (например, в сфере компьютерной информации или новых форм уклонения от уплаты налогов) рано или поздно повлечет принятие соответствующих уголовно-правовых норм. Следовательно, сами эти нарушения выступают обязательным условием существования уголовно-правовых запретов, что, в свою очередь, означает, что противоречивые интересы отдельных личностей и общества в целом находятся в диалектическом единстве.

С другой стороны, деятельность законодательных и правоприменительных органов государственной власти способна существенно влиять на отклоняющееся поведение отдельных членов общества путем привлечения к ответственности лиц, уже совершивших противоправные деяния, и предупреждения совершения преступлений со стороны лиц, склонных к их совершению. Кроме того, чрезмерная распространенность тех или иных нарушений уголовно-правовых норм не только способна оказывать влияние на жизненность тех или иных запретов (например, распространенность грубых нарушений общественного порядка, выражающих явное неуважение к обществу, явилась основанием декриминализации ч.1 ст.206 УК РСФСР и отнесению этих нарушений к категории административно наказуемых), но и может показать, что в жизни социума грядут перемены: изменение идеологии, смена шкалы ценностей, возникновение новых экономических отношений. Так, частное предпринимательство из уголовно-наказуемого деяния (ст. 153 УК РСФСР) за сравнительно небольшой период времени превратилось в охраняемую уголовным законом ценность (ст. 169 УК РФ). В этом, на мой взгляд, проявляется борьба противоположных интересов, которая, как уже было отмечено, является источником и двигателем прогрессивного развития. Естественно, в данной борьбе рано или поздно одна из сторон одерживает верх: либо интересы отдельной личности приводятся в соответствие с интересами социума (как правило, путем использования карательной силы государства), либо общество коренным образом меняет свое отношение к интересам отдельных личностей (перестает считать их общественно опасными, а в отдельных случаях даже ставит под охрану уголовного закона).

С борьбой противоречивых интересов преступника и общества непосредственно связан и вопрос обоснования ответственности лица, нарушившего уголовно-правовой запрет. Первоначально данный вопрос решался достаточно просто и однозначно: если охраняемым законом ценностям причинен вред, причинителя вреда привлекали к ответственности и наказывали. По мере развития цивилизованности социума (провозглашения и законодательного закрепления принципов справедливости и гуманизма), так называемое объективное вменение стало уступать место другому подходу при определении оснований и меры ответственности нарушителя уголовного закона. Общество стало интересоваться содержанием внутреннего отношения преступника к тем или иным объективным и юридически значимым признакам совершенного им преступления, которое, как известно, может существенно различаться. Более того, сначала в уголовно-правовой доктрине, а затем и в уголовном законодательстве (ст. 5 УК РФ) объективное вменение было объявлено чуждым современному обществу анахронизмом.

В связи с этим обязательным субъективным основанием уголовной ответственности лица, совершившего преступление, стало наличие у него внутреннего психического (сознательно-волевого) отношения к тому, что он совершил. Однако изучение действующего законодательства (в частности, ч.3 ст.26 УК РФ) и современной судебно-следственной практики показывает, что далеко не во всех случаях закон требует и правоприменители, соответственно, устанавливают сознательно-волевое отношение преступника к совершенному деянию. Зачастую, подобное отношение лишь подразумевается, то есть презюмируется правоохранительными органами.

Например, 29 июня 2001 года гражданин С, управляя автомобилем Москвич-21412, «проявил небрежность в управлении автомобилем, не уделил должного внимания обзору проезжей части в направлении движения, совершил наезд на велосипедистку Б., которая двигалась по обочине дороги. В результате дорожно-транспортного происшествия Б. были причинены телесные повреждения в виде травмы груди, сотрясения головного мозга, ушибов и ссадин, раны левого коленного сустава, закрытого перелома правой бедренной кости, которые в совокупности квалифицируются как причинившие средний вред здоровью человека по признаку длительности расстройства здоровья». Несмотря на то, что сознание и воля гражданина С. не были направлены на причинение вреда потерпевшей, суд в соответствии с действующим уголовным законодательством совершенно правильно квалифицировал данное деяние по ч.1 ст.264 УК РФ, признав С. виновным в нарушении Правил дорожного движения, повлекшем по неосторожности причинение средней тяжести вреда здоровью человека. Его отношение к наступившим последствиям признано упречным в силу того, что, согласно собранных доказательств, С. имел техническую возможность предотвратить наезд путем применения мер экстренного торможения, но по субъективным причинам (на какое-то время отвлекся от управления) не использовал этой возможности.

Анализ подобных, к сожалению достаточно распространенных, примеров приводит к выводу о противоречивом сочетании в понятии вины, которую принято относить к элементам субъективной стороны преступления, и субъективных (психическое или сознательно-волевое отношение) и объективных (оценка упречности поведения обществом) составляющих.

Детально рассматривая данное сочетание объективного и субъективного в понятии вины, в первую очередь следует отметить обусловленность психического внешним миром. По мнению философов, понятие «психическое» не является замкнутой системой, а представляет собой определенную форму деятельности, обеспечивающую связь субъекта с внешним миром. И связь эта реализуется через отражательную сущность психического, которая, в свою очередь, служит проявлением его объективности, так как предполагает не только выявление зависимости от деятельности, но и интерпретацию его как процесса отражения самой объективной реальности. Иными словами, во внутреннем психическом (субъективном) отношении преступника к совершенному деянию обязательно присутствуют объективные (обусловленные окружающей средой) элементы, без установления которых невозможно правильно определить степень упречности преступного поведения.

Более того, как уже было отмечено выше, понятие вины содержит объективные элементы и в так называемом чистом виде. Общество закрепило за собой право предъявления упрека и, соответственно, признания виновными лиц, неосознанно нарушивших уголовно-правовые запреты. Не подвергая сомнению необходимость существования данного права (особенно при причинении по преступной небрежности крупного ущерба или тяжкого вреда охраняемым законом ценностям), следует, на мой взгляд, перестать лукавить и прямо закрепить в уголовном законе положение о возможности в отдельных (строго регламентированных) случаях привлекать к ответственности за объективно причиненный вред.

С позиций закона единства и борьбы противоположностей субъективное не может существовать без объективного, и наоборот. Следовательно, коль скоро понятие вины содержит и одно, и другое, виновное вменение также может быть либо субъективно-объективным (при сознательно-волевых нарушениях уголовного закона), либо объективно-субъективным (при неосознанном причинении вреда). В первом случае основное внимание правоприменителей должно быть сосредоточено на установлении интеллектуального и волевого содержания психического отношения лица к совершаемому им деянию. Во втором случае - на величине причиненного вреда и на наличии у виновного лица объективной обязанности и субъективной возможности не допустить его причинения.

Еще одним характерным проявлением диалектического противоречия, рассмотрение которого с позиций закона единства и борьбы противоположностей представляется весьма интересным, выступает соотношение формы и содержания вины в уголовном праве.

Содержание и форма - это философские категории, во взаимосвязи которых содержание, будучи определяющей стороной целого, представляет единство всех составных элементов объекта, его свойств, внутренних процессов, связей, противоречий и тенденций, а форма есть способ существования и выражения содержания. По Гегелю, отношение между содержанием и формой есть взаимоотношение диалектических противоположностей, то есть их взаимопревращение.

Таким образом, в философии давно уже возведено в ранг аксиомы положение, согласно которому «между формой и содержанием существует постоянное противоречие». Особенно ярко оно проявляется между новым содержанием и старой формой. Разрешение противоречий между содержанием и формой может протекать по-разному - от полного сбрасывания старой формы, переставшей соответствовать новому содержанию, до использования старых форм, несмотря на существенно изменившееся содержание.

Традиционно при рассмотрении содержания вины в теории уголовного права принято выделять ее интеллектуальные (осознание общественной опасности деяния и предвидение общественной опасности возможных последствий) и волевые (желание или допущение наступления общественно опасных последствий) составляющие. Как известно, сознание и воля являются основными элементами человеческой психики, следовательно, ограниченная этими компонентами вина в уголовном праве представляется ни чем иным, как психическим отношением преступника к тому, что он совершает. Такому пониманию содержания вины соответствует не только подавляющее большинство даваемых ей в учебной литературе определений, но и более или менее непротиворечиво соответствуют ее современные законодательные формы: умысел и неосторожность, которые различаются между собой именно по сочетанию и характеру интеллектуальных и волевых компонентов.

Как уже было отмечено выше, анализ современной судебно-следственной практики позволяет заключить, что реальное содержание вины, как одного из обязательных субъективных оснований уголовной ответственности, включает и субъективные (упречное сознательно-волевое отношение лица к совершаемому деянию), и объективные (презюмируемое упречное отношение лица к совершаемому деянию) составляющие. Следовательно, формы вины для того, чтобы соответствовать этому содержанию, также должны охватывать не только внутреннее психическое отношение лица к совершаемому деянию, но и отношение общества к тому, что он совершил, в виде оценки степени упречности поведения правонарушителя. Более того, разграничение между формами вины должно базироваться не на различном соотношении интеллектуально-волевых элементов психического отношения лица к совершаемому деянию, а на его фактическом наличии либо отсутствии.

Резюмируя вышеизложенное, хотелось бы отметить следующее. Во-первых, с позиций закона единства и борьбы противоположностей интересы отдельных так называемых криминальных личностей находятся в конфликте с интересами общества в целом. Единство данных противоречивых интересов является относительной (временной) характеристикой: криминальные личности, как алкоголики или наркоманы, по весьма разнообразным причинам могут какое-то время воздерживаться от совершения преступлений, но при первом же удобном случае обязательно воспользуются предоставившейся им возможностью удовлетворить свои потребности путем ущемления охраняемых уголовным законом прав граждан, организаций, общества или государства. Поэтому борьба общества с противоправными проявлениями сознания и воли выступает постоянной величиной. Именно эта борьба способствует дальнейшему прогрессивному развитию отношений между преступником и обществом: либо интересы преступника (путем его устрашения, принуждения и исправления) приводятся в соответствие с общепринятыми стандартами поведения, либо социум вносит соответствующие коррективы в эти стандарты (отменяя или изменяя уголовно-правовые нормы).

Во-вторых, современное общество установило и всячески стремиться соблюдать принцип привлечения к ответственности за нарушение уголовно-правовых запретов лишь лиц, виновных в их совершении, то есть тех, чье поведение признается не только сознательно-волевым, но и упречным, то есть заслуживающим наказания. Закон единства и борьбы противоположностей находит здесь свое проявление в противоречивом сочетании в понятии вины субъективных (психическое отношение лица, совершающего преступление, к тому, что он совершает) и объективных (отношение общества к совершаемому лицом деянию) составляющих. Виновное вменение при сознательно-волевом совершении преступления носит субъективно-объективный характер, так как очень важное значение для определения оснований и меры ответственности в данном случае имеют форма и содержание реального психического отношения лица к совершаемому деянию. Именно от того, как (с прямым или с косвенным умыслом, или легкомысленно) преступник относился к совершаемому им деянию и возможным последствиям, зависит в данном случае характер и степень негативной реакции общества на его противоправное поведение. Виновное вменение при неосознанном совершении преступления носит объективно-субъективный характер, так как первостепенное значение для уголовной ответственности в этих ситуациях приобретает величина причиненного вреда охраняемым законом ценностям, а лишь затем потенциальное (должное и возможное) отношение лица к нарушению правовых предписаний.

В-третьих, внимательное рассмотрение фактически устанавливаемого правоохранительными органами субъективно-объективного содержания виновного поведения и законодательно закрепленных форм и видов вины позволило прийти к выводу, что одно другому далеко не всегда соответствует. В частности, правоприменители не могут заниматься установлением в совершенном деянии того, что они сами далеко не всегда понимают и могут надлежащим образом сформулировать (например, осознавало ли лицо общественную опасность своих действий). С позиций закона единства и борьбы противоположностей здесь видятся два пути дальнейшего развития: либо, не смотря на изменившееся содержание, продолжать использовать имеющиеся законодательные конструкции форм вины, либо, что более предпочтительно, привести эти законодательные формулы в соответствие с субъективно-объективным содержанием вины.

2. Вина и закон взаимного перехода количественных и качественных изменений

Закон - это существенное, необходимое, общее, относительно устойчивое отношение предметов и явлений объективного мира, которые при наличии соответствующих условий определяют направление и характер развертывания событий, обусловливают строго определенные результаты. Эти черты в полной мере присущи и закону перехода количественных и качественных изменений.

Сами категории качества и количества, по мнению философов, отражают начальные и наиболее элементарные отношения явлений действительности. Все явления в природе различны, неодинаковы. Эту дискретность (различность, раздельность), а следовательно, и несравнимость явлений действительности выражает категория качества. С другой стороны, имеется общность явлений действительности, их сравнимость в каком-либо отношении. Эту сторону явлений действительности выражает категория количества.

Аристотель, который всегда старался рассмотреть все возможные значения, в которых употребляются категории, отмечал, что категория качества обозначает:

1) видовые отличия сущности;

2) отдельные проявления предметов;

3) хорошие или дурные образы действий;

4) состояния сущностей.

При этом состояние сущности, возможно, следует понимать как нечто внутреннее, в то время как отличия сущностей и отдельные проявления предметов (которые можно рассматривать как свойства) есть нечто внешнее, производное.

Разделяю позицию тех философов, которые считают, что «внутренней определенностью вещи является не только ее качество, но и количество... Не отличая качественных характеристик вещи от количественных, «внутренняя определенность» не способна также отличить категорию «качество» от категорий «сущность» и «содержание», ибо последние тоже отражают внутреннюю определенность вещи в диалектическом единстве ее качественных и количественных сторон».

История науки свидетельствует о том, что выявляемые на стадии движения познания от единичного к общему качественные и количественные характеристики сначала рассматриваются как самостоятельные, независимые друг от друга, не связанные между собой свойства. Но по мере дальнейшего углубления познания исследуемого объекта приходит убеждение в том, что количество и качество органически связаны друг с другом, что определенному количеству соответствует лишь строго определенное качество, и, наоборот, определенному качеству присуще строго определенное количество, что количественные изменения, достигнув известного предела, вызывают изменения качества, а последние, в свою очередь, вызывают соответствующие изменения в количестве. Данная взаимосвязь и взаимообусловленность количества и качества отражается в категории «мера», представляемой в виде определенной границы, нарушение которой приводит к изменению качества исследуемого предмета, к превращению количественных изменений в качественные. «Мера - это количественный конечный интервал значений свойств, в пределах которого может существовать данное качество, не переходя в принципиально иное состояние».

Большинство философов считает, что в период количественных изменений вещи ее качество остается неизменным. Появление же качественных изменений знаменует собой начало скачка, который прерывает постепенность и непрерывность предшествующего ему периода количественных изменений. Будучи следствием определенного накопления количественных изменений, скачок является тем пунктом развития явления, где особенно четко прослеживается зависимость качества от количества, обусловленность качественных изменений количественными.

Рассмотрение такого уголовно-правового явления как вина с позиций закона взаимного перехода количественных и качественных изменений позволит, на мой взгляд, не только выявить оптимальное соотношения количества и качества упречного интеллектуально-волевого или презюмируемого обществом отношения преступника к совершенному деянию, характерное для различных видов вины, но и определить степень влияния этого соотношения на меру ответственности виновного лица.

Взяв за основу рассмотренные в предыдущих главах исследования понятие, сущность, содержание и формы вины и пропустив их сквозь призму основных характеристик данного закона диалектического развития, можно прийти к весьма интересным выводам.

Особого внимания, на мой взгляд, заслуживают качественные и количественные характеристики умышленной формы вины. От их соотношения непосредственно зависит деление умысла на виды, которое, в свою очередь, имеет важное значение для квалификации преступлений (например, для отграничения покушения на преступление от оконченного преступления), индивидуализации уголовной ответственности и наказания преступника и проведения четкой границы между умышленной и неосторожной виной.

Прямой умысел, традиционно считающийся наиболее опасной разновидностью виновного отношения преступника к совершаемому деянию, количественно характеризуется наличием двух элементов интеллектуального содержания вины (осознанием и предвидением), и одним элементом ее волевого содержания (желанием). Например, совершая посягательство на жизнь, хищение, изнасилование, оставление в опасности или подобные им деяния, виновный осознает характер выполняемого действия либо бездействия, предвидит возможность наступления определенных последствий и желает их наступления.

Качественная сторона прямого умысла проявляется, на мой взгляд, не только в предмете осознания (общественной значимости совершаемого деяния), предмете предвидения (возможности причинения вреда) и желания (причинения этого вреда), но и в активной роле сознания и воли лица, совершающего преступление, в направленности его психического отношения на достижение преступного результата. Так, 21 января 2001 года находящийся в состоянии алкогольного опьянения гражданин Ш. на остановке общественного транспорта оскорбительно приставал к гражданам, выражался грубой бранью, используя ненормативную лексику. Несшие службу по охране общественного порядка милиционеры К. и Д. потребовали прекратить данные противоправные действия. В ответ на это требование гражданин Ш. в присутствии посторонних граждан, ожидавших транспорт, «дискредитируя сотрудников милиции, стал публично оскорблять их грубой нецензурной бранью, унижая тем самым честь и достоинство последних». 3 января 2002 года гражданин О. позвонил по телефону владельцу магазина «Мир видеокамер» и, представившись работником администрации Омской области, обратился с просьбой о передаче в качестве спонсорской помощи детскому дому видеокамеры. После чего он пришел в этот магазин и, предъявив поддельное удостоверение главного администратора Цирковой компании, обманным путем завладел видеокамерой «Панасоник» стоимостью 13760 рублей. 21 апреля 2002 года гражданин М. подошел к подъехавшему на личном мотоцикле гражданину Б. и попросил у него прокатиться. Получив отказ, гражданин М., воспользовавшись тем, что гражданин Б., зайдя в магазин, оставил ключи в замке зажигания, без цели хищения сел на данный мотоцикл и совершил на нем поездку без разрешения владельца. В этих совсем не похожих друг на друга примерах наглядно прослеживается осознанное и активное стремление к причинению вреда охраняемым законом интересам.

Подобная активность сознания и воли, безусловно, заслуживает максимальной степени отрицательной, негативной оценки обществом сознательно-волевого отношения преступника к совершенному им деянию. Таким образом, именно с качественной стороны все элементы (и интеллектуальные, и волевой) содержания прямого умысла являются с позиций большинства членов общества максимально упречными, а следовательно, заслуживающими наиболее жестких мер уголовно-правовой репрессии.

Данное сочетание количественных и качественных показателей виновного отношения преступника к совершаемому деянию следует, на мой взгляд, определить как «высокую степень вины» и на законодательном уровне (путем включения данной категории в статью 60 УК РФ «Общие начала назначения наказания» либо дополнения главы 10 УК РФ самостоятельной нормой об учете степени вины при назначении наказания) обязать правоприменителей во всех случаях совершения преступления с прямым умыслом учитывать повышенную степень упречности этой разновидности вины при индивидуализации наказания виновного.

Косвенный умысел, также как и прямой, количественно представлен двумя интеллектуальными и одним волевым элементами. Ранее уже отмечалось о невозможности распространения своих познаний на будущие, еще не наступившие события со стопроцентной (неизбежной) гарантией их наступления. Поэтому, несмотря на то, что действующий уголовный закон (ч.2 ст.25 УК РФ) применительно к прямому умыслу говорит о предвидении неизбежности наступления общественно опасных последствий, предмет и характер осознания и предвидения при косвенном умысле, на мой взгляд, практически ничем не отличается от аналогичных характеристик прямого умысла. Например, совершая убийство общеопасным способом, виновное лицо осознает общественную значимость совершаемых им действий не только в отношении избранной им жертвы, но и в отношении окружающих жертву лиц, и предвидит возможность причинения вреда не только жертве, но и интересам этих лиц.

Волевое содержание косвенного умысла состоит в нежелании, но сознательном допущении возможности причинения вреда охраняемым уголовным законом интересам либо безразличном отношении к данной возможности. Именно в волевом содержании, по мнению большинства ученых, коренится основное различие между прямым и косвенным умыслом. Если при прямом умысле и сознание, и воля виновного являются активными и направлены на причинение вреда охраняемым законом интересам, то при косвенном умысле - только сознание выполняет активную роль, сознательное допущение и безразличное отношение говорят о пассивной воле, упречность которой кроется в отсутствии усилий, направленных на предотвращение негативных последствий.

Таким образом, не смотря на количественное сходство между прямым и косвенным умыслом, их качественные характеристики существенно отличаются, что, в свою очередь, влечет и несколько иную, менее жесткую реакцию общества на данное проявление виновного отношения. Поскольку степень упречности воли при косвенном умысле несколько меньше, чем при прямом, соответственно должен быть изменен и уровень применяемых в этом случае мер уголовно-правовой репрессии.

Сочетание активного сознания (осознания общественной значимости совершаемого действия или бездействия и предвидения возможности причинения кому-либо вреда) и пассивной воли (безразличное отношение к возможности причинения вреда) следует определить в уголовном законе как «среднюю степень вины» и учитывать при индивидуализации ответственности и наказания виновных.

Преступное легкомыслие количеством содержательных элементов ничем не отличается от прямого или косвенного умысла. Не смотря на то, что в действующем уголовном законе (ч.2 ст.26 УК РФ) речь идет лишь об одном элементе интеллектуального содержания вины - предвидении, как было отмечено ранее, распространять свои познания на будущие, еще не наступившие события, нельзя без реального осознания настоящего. Предвидя возможность наступления неблагоприятного последствия, субъект так илииначе сознает развитие причинной связи между совершаемым деянием и возможным преступным результатом. Например, 18 мая 2001 года, двигаясь по второстепенной дороге на автомобиле КАМАЗ, гражданин М. грубо нарушил Правила дорожного движения, не выполнив требования дорожного знака 2.4. «Уступите дорогу», и допустил столкновение с движущимся по главной дороге автомобилем ВАЗ-2106, водитель и пассажир которого от полученных телесных повреждений скончались. В данном случае виновное лицо не только предвидело возможность наступления преступных последствий в виде причинения физического или материального вреда другим участникам дорожного движения, но и осознавало общественную значимость (конфликтность с установленными в обществе правилами поведения) своего деяния.

Некоторые ученые предлагают проводить отличие между умыслом и легкомыслием по характеру предвидения. По их мнению, «при умысле (в равной степени прямом или косвенном) предвидение носит конкретный характер, а при легкомыслии - абстрактный. Это означает, что при умысле виновное лицо предвидит, что неизбежный или возможный результат наступит именно вследствие его конкретного действия (бездействия), совершенного в данный момент, в определенной обстановке и при определенных обстоятельствах... Совсем иным содержанием обладает предвидение последствий при легкомыслии. Лицо предвидит наступление общественно опасных последствий, но лишь абстрактно». Однако данное разграничение представляется нечетким, расплывчатым, так как достаточно часто имеют место случаи совершения преступлений с косвенным умыслом, в ходе которых преступник также как и при легкомыслии осознает лишь абстрактную возможность наступления неблагоприятных последствий своего деяния. Например, поджигая дом, виновное лицо может не знать достоверно о том, что в этом доме есть люди, которые в результате его противоправных действий могут погибнуть.

Таким образом, интеллектуальное содержание преступного легкомыслия по сути ничем не отличается от интеллектуального содержания умысла и его законодательное определение также должно включать два признака: осознание общественной значимости совершаемых действий (бездействия) и предвидение возможности причинения какого-либо вреда.

Что касается волевого содержания преступного легкомыслия, то в отличие от косвенного умысла воля лица в этом случае является активной, а в отличие от прямого умысла (где она также активна) - направлена не на причинение вреда, а на предотвращение возможности причинения своими действиями (бездействием) вреда охраняемым уголовным законом ценностям. Так, например, 7 сентября 2001 года не имеющая права на управление транспортным средством гражданка X., управляя технически исправным автомобилем ЗАЗ-3968, принадлежащим ее знакомой, при совершении левого поворота не справилась с управлением и допустила выезд за пределы проезжей части на тротуар, где совершила наезд на пешехода Г. В результате дорожно-транспортного происшествия пешеходу Г. был причинен средней тяжести вред тяжести. Виновное лицо в данном примере направляло свои усилия на предотвращение наезда на пешехода, но из-за отсутствия необходимых навыков вождения не смогло надлежащим образом справиться с опасной ситуацией. Как бы то ни было, общество не вправе признавать волю, направленную на предотвращение вреда, упречной, то есть заслуживающей негативной оценки.

Следовательно, содержание преступного легкомыслия составляют:

1) упречное сознание общественной значимости совершаемого деяния;

2) упречное предвидение возможности (пусть даже абстрактной) причинения вреда чьим-либо интересам;

3) безупречное (с точки зрения общества) желание предотвратить вредные последствия в виде причинения вреда.

Данное количественно-качественное сочетание интеллектуальных и волевых компонентов следует определить в уголовном законе как «низкую степень вины» и обязать правоприменителей учитывать данное обстоятельство при индивидуализации ответственности виновных и назначении им справедливого наказания.

Таким образом, основными количественными характеристиками различных проявлений умышленной вины выступают ее интеллектуальные и волевые составляющие, соответственно, качественными характеристиками являются упречность (возможность предъявления обществом упрека причинителю вреда охраняемым законом интересам) сознательно-волевых компонентов и активность или пассивность воли.

Неосторожная форма вины, в отличие от вины умышленной, содержит совершенно иные количественные и качественные характеристики, что, в свою очередь, лишний раз подтверждает правильность выделения неосторожности в самостоятельную форму вины.

Основными количественными показателями неосторожной вины выступают характер и объем причиненного виновным лицом вреда охраняемым уголовным законом отношениям. Выглядит это парадоксально, принимая во внимание, что вину всегда относят к внутренним субъективным признакам преступления. Однако именно с характером и размером причиненного лицом вреда законодатель увязывает степень виновности и меру ответственности. Например, причинение по неосторожности тяжкого вреда здоровью (часть 1 ст. 118 УК РФ) влечет менее строгую ответственность, чем причинение смерти по неосторожности (часть 1 ст. 109 УК РФ), хотя внутренняя, субъективная сторона этих деяний ничем не отличается.

С качественной стороны неосторожность характеризуется наличием у субъекта преступления заслуживающей упрека со стороны общества потенциальной (презюмируемой обществом) возможности предотвратить наступление неблагоприятных последствий своего деяния. Отсутствие реального осознания общественной значимости (конфликтности с чьим-либо интересом) совершаемого деяния, отсутствие предвидения возможности причинения кому-либо вреда и, наконец, отсутствие волевых усилий, направленных на причинение или предотвращение возможного вреда, позволяют провести четкую грань между неосторожной и умышленной виной. В то же время, наличие презюмируемой возможности и обязанности осознавать и предвидеть причиняемый вред, а также наличие объективных и субъективных возможностей предотвратить наступление нежелательных последствий отличают неосторожность от невиновного причинения вреда.

Согласно закону взаимного перехода количественных и качественных изменений изменение качества различных явлений происходит тогда, когда накопление количественных изменений достигает определенного предела.

Рассматривая преступную неосторожность с точки зрения этого диалектического закона, следует отметить, что ее количественные показатели (характер и размер причиненного вреда) оказывают существенное влияние на возможность привлечения причинителя вреда к уголовной ответственности. Так, причинение по неосторожности легкого вреда здоровью либо неосторожное уничтожение или повреждение чужого имущества не в крупном размере по действующему законодательству не являются преступлениями. Однако, даже максимальное увеличение этих показателей неспособно превратить неосторожность в умысел. Например, причинение смерти по неосторожности даже нескольким лицам не может превратить данное деяние в умышленное преступление.

Что касается потенциальных возможностей предотвратить наступление вреда, характеризующих неосторожность с качественной стороны, то их изменение в сторону уменьшения способно не только повлиять на степень упречности поведения субъекта, но и перевести совершенное деяние в разряд казусов. Например, если будет установлено, что совершивший наезд на пешехода водитель не нарушил Правил дорожного движения и по своим психофизиологическим качествам (быстрота реакции на происходящее, скорость принятия решений и т.п.) не мог предотвратить этот наезд, отпадут субъективные основания для привлечения его к уголовной ответственности.

Как уже было отмечено в предыдущей главе исследования, на мой взгляд, вопрос о степенях неосторожной вины не нуждается в законодательном закреплении, поскольку уголовный закон в данном случае должен лишь регламентировать возможность предъявления упрека лицу, неосознанно причинившему вред чьим-либо интересам. Величина же данного упрека будет непосредственно зависеть от размера причиненного вреда.

В заключении отметим следующее. Во-первых, с позиций закона взаимного перехода количественных и качественных изменений наиболее важным моментом виновного вменения выступает необходимость учета при определении меры уголовной ответственности и назначении наказания совокупности количественных и качественных показателей, характерных для различных проявлений вины. Особенно актуальным этот вопрос представляется применительно к дифференциации ответственности при умышленном причинении вреда охраняемым уголовным законом ценностям. Для того, чтобы данное положение получило законодательную регламентацию, считаю необходимым определить конкретное сочетание количественных и качественных элементов виновного отношения степенью вины и в части 3 статьи 60 УК РФ «Общие начала назначения наказания» после слов «личность виновного» вставить слова «а также степень его вины». Во-вторых, для более детальной регламентации влияния степени вины на меру ответственности лица, совершившего умышленное преступление, считаю целесообразным дополнить главу 10 УК РФ следующей статьей:

Статья... Назначение наказания с учетом степени вины.

1. При назначении наказания за умышленное преступление учитывается интеллектуально-волевое содержание виновного отношения лица к совершаемому деянию.

2. Срок и размер наказания за совершение преступления с легкомыслием (низкая степень вины) не может превышать половины максимального срока и размера наиболее строгого вида наказания, предусмотренного соответствующей статьей Особенной части настоящего Кодекса за совершение преступления с прямым умыслом (высокая степень вины).

3. Срок и размер наказания за совершение преступления с косвенным умыслом (средняя степень вины) не может превышать трех четвертей максимального срока и размера наиболее строгого вида наказания, предусмотренного соответствующей статьей Особенной части настоящего Кодекса за совершение преступления с прямым умыслом.

3. Вина и закон отрицания отрицания

Если закон взаимного перехода количественных изменений в качественные характеризует внешнюю сторону развития чего-либо, закон единства и борьбы противоположностей его внутреннюю сторону, то закон отрицания отрицания характеризует единство внешней и внутренней стороны, их синтез. Как самостоятельный и специфический закон диалектики он выявляет такие особенности движения и развития, без которых концепция диалектики не будет ни полной, ни завершенной. Особый характер всеобщности закона отрицания отрицания состоит в том, что в нем отражается не ядро диалектики, не основные ее черты или принципы, а их упорядоченность и взаимосвязь, их согласованность и соотнесенность друг с другом. По мнению философов, вне этой конкретной формы своего проявления ни закон единства и борьбы противоположностей, ни закон перехода количественных изменений в качественные не существуют

Как выражение сути бытия закон отрицания отрицания был осмыслен уже Гераклитом, как порядок движения идей - Платоном, как логическая схема - Аристотелем. Столь же древним является понятие преемственности и представление о нелинейном, с возвратом «на круги своя», характере развития. Решающий вклад в разработку концепции отрицания отрицания внесли представители немецкой классической философии - Кант, Фихте, Шеллинг и Гегель. В их трактатах проблема троичности была поднята до философского принципа, определяющего архитектонику бытия, источник и характер его развития.

Развитие в той его особенной форме, которая выявляется через закон отрицания отрицания, предстает перед нами как движение, идущее от одного завершенного этапа к другому. В этом движении - как в рамках каждого этапа, так и в смене одного этапа другим - есть постоянный, определенный и устойчивый порядок, смысл которого как раз и раскрывается в содержании закона отрицания отрицания. По мнению В.И. Свидерского, «триадичность в развитии выражает чередование моментов: равномерного, всестороннего развития, затем неравномерного, одностороннего развития и вновь восстановления равномерного, всестороннего развития, но уже на более высокой и совершенной основе».

Анализируя методологические функции закона отрицания отрицания, Н.Ф. Овчинников приходит к весьма интересным выводам: «Необходимость в новых мыслях, новых научных идеях появляется в результате осознания тех трудностей, к которым приходит научное познание, встречаясь с собственной неизбежной ограниченностью или с неожиданными фактами наблюдения и опыта. Человеческая фантазия способна породить самые диковинные, самые «безумные» идеи, отрицающие предшествующие достижения... Отрицание в этом случае становится средством выявления глубинности предшествующих идей, позволяя обнаружить в них ранее не замечавшиеся пласты смысла».

Применительно к рассматриваемому учению о вине в уголовном праве закон отрицания отрицания способен, на мой взгляд, послужить своеобразным индикатором практической значимости и научной обоснованности высказанных ранее предложений по совершенствованию действующего законодательства и правоприменительной практики виновного вменения. Его эвристическая, экспликативная и прогностическая функции могут оказать существенную помощь в дополнительной аргументации истинности сформировавшихся в результате данного научного исследования представлений о понятии, сущности, содержании и формах вины как социально-правового явления.

Закон отрицания отрицания, рассмотренный с точки зрения эвристических принципов, заключенных в нем, - это закон, определяющий специфическую форму движения мысли по конкретному материалу науки, позволяющий через его анализ выйти к таким знаниям, которые, хотя и содержатся в этом материале, но непосредственно в нем не сформулированы.

Выявленный при помощи закона отрицания отрицания трехфазный характер процесса познания начинается с непосредственного созерцания объекта изучения, «который хотя и выступает как целостный, но эта целостность носит еще сугубо диффузный, неясный характер».

Соответственно и исследование вины как социально-правового явления должно быть начато с непосредственного изучения сформировавшихся в уголовно-правовой доктрине и судебно-следственной практике точек зрения относительно ее понятия, роли и места в основаниях и пределах уголовной ответственности лица, совершившего преступление.

Как уже было отмечено ранее, большинство ученых относят вину к субъективной стороне преступления и формулируют ее понятие через психическое отношение преступника к совершаемому им деянию. Что касается правоприменителей, то как показывают результаты анкетирования они, несмотря на достаточно активное оперирование терминами «вина» и «виновность», имеют весьма смутное представление о данных социально-правовых явлениях. Возможно, это объясняется тем, что в соответствии с действующим законодательством для установления наличия субъективных оснований привлечения лица, совершившего преступление, к уголовной ответственности им достаточно установить в его поведении наличие признаков умысла или неосторожности. Таким образом, «непосредственное созерцание» вины ограничено лишь интеллектуальными (осознание и предвидение) и волевыми (желание, допущение или самонадеянный расчет) элементами ее содержания.

Вторая фаза закона отрицания отрицания характеризуется «отрицанием исходной целостности предмета, вычленением односторонних, крайних моментов; поэтому данное отрицание является аналитическим». Разложение вины на составляющие позволило установить, что в ее содержание, наряду с психическим отношением лица к совершаемому им деянию, входит также отношение общества к поведению лица, нарушающего уголовно-правовые запреты. Данное отношение носит оценивающий характер и выражается в виде упрека за недостойное отношение лица к охраняемым уголовным законом ценностям. Более того, при преступной небрежности, как одной из законодательно закрепленных разновидностей вины (ч.3 ст. 26 УК РФ) сознательно-волевого отношения лица к совершаемому преступлению вообще не требуется. Из чего можно заключить, что отношение общества к поведению лица, причиняющего вред охраняемым уголовным законом ценностям, существующее в виде упрека за несоблюдение или ненадлежащее соблюдение преступником установленных и регламентированных в законе правил поведения, не только является обязательным элементом содержания вины, но и составляет ее сущностную основу.