"Свое" и "чужое" в когнитивно-дискурсивном пространстве русской фраземики

Таблица. Дискурсивные пространства "Своего" и "Чужого"

Среди единиц фразеологического уровня языка выделяются фраземы, среду появления которых нельзя однозначно определить как этно - или инокультурную. Пространственно-временное когнитивное поле, в пределах которого проявляется связь семантики фраземы с элементами "своей" и "чужой" культуры, то есть происходит кодирование этно - и инокультурной информации в одном языковом знаке, названо интеркультурным дискурсивным пространством. Интеркультурная дискурсивность характеризуется взаимодействием между "своим" и "чужим" дискурсом, интеграцией и пересечением нескольких различных культурных пластов человеческого знания и практики, зафиксированных во внутренней форме образного выражения. Рассредоточенная в разных дискурсивных формациях культурная информация находит всевозможные комбинации преломления в знаках косвенно-производной номинации. Метод корреляционного анализа использовался для выделения моделей, по которым структурируется интеркультурное дискурсивное пространство русской фраземики.

1. В основе возникновения фраземы лежит знание носителей языка о межкультурных контактах, как правило, межэтнических, военных конфликтах между представителями "своей" и "чужой" культуры: последнее китайское предупреждение; на Шипке все спокойно; (погиб, пропал, сгинул) как швед под Полтавой; незваный гость хуже татарина; мамаево побоище и др. Например, шутливо или с похвальбой рассказывая о каком-либо происшествии, употребляют фразему было дело под Полтавой. Генетический дискурс данной косвенно-производной единицы - историческое событие, произошедшее в годы Северной войны между Россией и Швецией, а именно победа русских над шведами в Полтавском сражении. Следовательно, когнитивную основу фразеологической семантики данного выражения составляют исторические знания, касающиеся межкультурной коммуникации.

2. Формирование фразеологического значения связано с обращением к реалиям "иной" культуры, но языковая память поддерживается за счет этнолингвокультурного источника (в основном - художественной литературы, песенного творчества, кинофильма): французик из Бордо; господа ташкентцы; пустите Дуньку в Европу; ты не в Чикаго, моя дорогая; в бананово-лимонном Сингапуре и др. Например, выражение смешенье языков: французского с нижегородским используется иносказательно для обозначения коверканного французского языка русскими, пытающимися говорить по-французски (шире - для неудачных попыток говорить на любом иностранном языке). Когнитивное основание данной единицы - слова Чацкого из комедии А.С. Грибоедова "Горе от ума" - является актуальным для представителей русского лингвокультурного сообщества.

3. Когнитивной базой фразеологической семантики служит культурный сценарий, репрезентирующий наиболее значимый контекст социального взаимодействия, поведенческой и мыслительной деятельности носителей разных культур: еврей он и в Африке еврей; русский немцу задал перцу; русский с китайцем братья навек; русскому здорово, а немцу смерть; как бы цыгану тот ум напереди, что у мужика назади (весь бы свет надул) и др. Например, выражение поскоблите русского, и вы найдете татарина, ошибочно приписываемое Наполеону, имеет другого автора - графа де Местра, который провел в России 14 лет (1803-1817) и написал книгу "Санкт-Петербургские вечера". В основе фраземы лежит гетеростереотипное представление о том, что за европейской внешностью, которую приобрели русские со времен Петра I, скрывается их отличная от западной сущность (характер, поведение, манеры мыслить и др.). Семантическая структура представленной единицы обогащается также в результате сформировавшегося автостереотипного представления, заключающегося в оценке русскими себя как нации, в генотипе которой нашли отражение многочисленные исторические межкультурные контакты.

Итак, интеркультурное дискурсивное пространство русской фраземики, формируемое в результате лингвокогнитивного взаимодействия этнокультурных и инокультурных факторов, является смыслопорождающей средой многих знаков косвенно-производной номинации, интегрирующих представления о "Своей" и "Чужой" лингвокультуре.

Самым надежным источником, позволяющим однозначно отнести ту или иную фразему к разряду "своих" или "чужих", признается литературный источникЯнковичова М. Свое и чужое во фразеологии языка: проблемы определения / М. Янковичова // Rossica Olomucensia XXXVIII. - Olomouc, 2000. - И. 2 - S. 459. . Под объект нашего исследования попали фраземы, источником возникновения которых является 1) дискурсивное пространство русской литературы, формируемое прецедентными текстами русской классической литературы, и 2) дискурсивное пространство зарубежной литературы, образованное в основном за счет текстов мировой европейской литературы, а также произведений древнеримских и древнегреческих авторов. Всего проанализировано 288 "своих" и 132 "чужие" единицы, полученные методом сплошной выборки из ИЭСБирих А.К. Русская фразеология: историко-этимологический словарь / А.К. Бирих, В.М. Мокиенко, Л.И. Степанова; под ред.В.М. Мокиенко; СПбГУ; Межкаф. словарный каб. им. Б.А. Ларина. - М.: Астрель: АСТ: Люкс, 2007. - 926 с. .

Материал исследования позволил выделить несколько уровней связности данных фразем с дискурсивным пространством.

1. Многочисленную группу организуют фраземы, представляющие собой точные и неточные цитаты / фрагменты цитат из русских и зарубежных текстов. "Свое": дней минувших анекдоты; без драки попасть в большие забияки; жизни мышья беготня; за здоровье архимандрита и др. - всего 153 единицы; "Чужое": как куры набродили; все или ничего; башня из слоновой кости; за деревьями не видеть леса; хлеба и зрелищ и др. - всего 52 единицы.

2. Тесная связь с дискурсом порождения обнаруживается у единиц вторичной номинации, которые первоначально выступали заголовками художественных произведений. "Свое": медвежий угол; благонамеренные речи; зеленый шум; горячий снег; пир во время чумы и др. - всего 52 единицы; "Чужое": базар житейской суеты; пушечное мясо; воспитание чувств; железная пята; три мушкетера и др. - всего 40 единиц.

3. Как особая группа нами рассматриваются фраземы, когнитивной базой формирования фразеологического значения которых явилась информация, полученная из того или иного произведения русской / зарубежной литературы. "Свое": разумный эгоизм; рядиться в павлиньи перья; поле чудес; остаться у разбитого корыта; беличья губка и др. - всего 39 единиц; "Чужое": громоздить Оссу на Пелион; дама полусвета; красной нитью проходить; страна чудес; сжигать (сжечь) корабли и др. - всего 25 единиц.

4. Отдельную малочисленную группу составляют фраземы, организованные на базе антропонимических компонентов - имен персонажей текстов художественной литературы. "Свое": Кифа Мокиевич; Кит Китыч (Тит Титыч); Иван Иванович и Иван Никифорович и др. - всего 7 единиц; "Чужое": Али-баба и сорок разбойников; хитроумный Одиссей; Джон Булль, Филемон и Бавкида и др. - всего 9 единиц.

Данные группы, с одной стороны, свидетельствуют о наличии различных когнитивных моделей переработки культурно значимой информации, которая кодируется в знаках вторичной номинации, а с другой стороны, указывают на сходство когнитивных механизмов формирования фразеологической семантики для "своих" и "чужих" единиц. Процесс фраземообразования языковых знаков в дискурсивном пространстве русской или зарубежной художественной литературы сопровождается расширением функциональных возможностей производной единицы, которая становится средством фразеологической номинации широкого круга объектов. Фраземы, имеющие "чужой" источник возникновения, реализуют смысловые потенции, заполняя семантические лакуны в этнолингвокультурном пространстве русского языка, вступают в отношения речевой конкуренции с другими единицами, расширяют смысловые поля русской идиоматики.

Семиотическая специфика фразем проявляется в этнокультурной репрезентации через номинативные средства языка, которые, десемантизируясь, становятся компонентами фразем. Так, антропонимические компоненты фразем любопытная Варвара; куда Макар телят не гонял; Васька слушает да ест; по Сеньке шапка; кузькина мать; тришкин кафтан и др. можно отнести к репрезентантам символа "русскости", поскольку в сознании представителей других культур эти компоненты не будут "говорящими".

Бесспорна и лингвокультурная значимость фразем с антропонимическим компонентом, не имеющим прямого отношения к русскому культурному пространству, а взятым из ономастического корпуса "чужой" культуры (буриданов осел, гамлетовский вопрос и др.), так как сам факт их функционирования в русском языке подтверждает, что существует общенациональный вариант восприятия того феномена, на который данное имя указывает. Обозначенный критерий является основным признаком отнесенности имени к группе прецедентных, то есть жестко связанных с каким-либо прецедентным текстом (группой текстов) или прецедентной ситуацией. Так, возникновение единицы Колумбово яйцо - `о неожиданном, смелом выходе из какого-либо затруднительного положения, остроумном решении какого-либо вопроса' - обусловлено дискурсивной связью с ситуацией, описанной в рассказе о Христофоре Колумбе, который в ответ на предложение поставить куриное яйцо укрепил его стоймя, разбив скорлупу снизу. Имя Колумба является также структурным компонентом в составе фраземы Колумбы росские - `о талантливых русских ученых, писателях, путешественниках', восходящей к цитате из 1-й песни незаконченной поэмы М.В. Ломоносова "Петр Великий": Колумбы росские, презрев угрюмый рок, Меж льдами новый путь отворят на восток, И наша досягнет в Америку держава. Колумбами писатель называет русских мореплавателей XVII и XVIII вв., прежде всего - Семена Дежнева и Витуса Беринга, которые на своих лодках проплыли вдоль северных берегов Азии и открыли морской путь из северных морей в Тихий океан. Единица Колумбы росские представляет собой антропонимическую метафору, основанную на очевидном сходстве, одинаково воспринимаемом всеми членами культурно-языкового коллектива. Однако культурная информация, закодированная в рассматриваемой фраземе, не имеет собственно русской национальной специфики, что позволяет обозначить компонент-оним как инокультурный. Имя Колумба является устойчиво закрепленным в русском языковом сознании ложным стереотипом первооткрывателя, в отличие от самой ситуации открытия Христофором Колумбом Америки, которая стала символом псевдооткрытия чего-либо общеизвестного, выдаваемого за событие мирового масштаба. Следовательно, основой смысловых трансформаций, которым подвергается инокультурный антропонимический компонент в структуре фраземы, являются национально детерминированные представления, стоящие за данным культурным феноменом.

В отличие от этнокультурного антропонима, способного становиться в структуре косвенно-производной единицы нарицательным названием предметов или лиц по каким-то признакам (например, валять ваньку), инокультурные антропонимические компоненты не теряют сему одушевленности, сохраняя семантику индивидуальности. Например, во фраземе бочка Диогена и искать кого-, что-л. с диогеновым (диогеновским) фонарем (с фонарем Диогена) когнитивным "стержнем" является именно антропонимический компонент, благодаря которому в языковом сознании актуализируются прецедентные ситуации - легенды, в которых фигурирует имя древнегреческого философа Диогена. Так, выражение бочка Диогена восходит к одной из легенд, согласно которой философ, доказывая пренебрежение к культуре и считая дом роскошью, жил в бочке. Широкая известность данной легенды послужила тому, что сочетание артефактного компонента бочка с антропонимическим компонентом Диоген, восходящим к конкретной дискурсивной ситуации, стало идиоматическим выражением, символизирующим оторванность чего-либо от жизни, от общества. Смысловой доминантой фраземы является именно компонент-антропоним, что без труда доказывается при сопоставлении данной единицы с одноструктурным выражением бочка Данаид - книж. неодобр. `1. Бесцельная нескончаемая работа.2. Бесполезный и бессмысленный труд', где личное имя отсылает к иной прецедентной ситуации - древнегреческому мифу о Данаидах, пятидесяти дочерях царя Ливии Даная.

Фразема искать кого-, что-л. с диогеновым (диогеновским) фонарем (с фонарем Диогена) - `упорно, но бесполезно искать, стремиться обнаружить кого-, что-л. ' - на когнитивном уровне связана с другой легендой о древнегреческом философе, которая гласит, что Диоген расхаживал в толпе народа с фонарем в руках и на вопрос, что он ищет, отвечал: "Человека ищу!", то есть ищу настоящего человека среди испорченного общества. Синонимом данной фраземы является выражение днем с огнем (с фонарем) не найти (не сыскать), которое ошибочно также связывают с рассказом о Диогене. Однако оборот считается русским, показывает крайнюю редкость того, что приходится искать, добавляя к дневному свету искусственный, либо же характеризует полную невозможность найти нужный предмет. Оригинальность фраземы доказывается как рифмованным характером, так и наличием вариантов искать днем с фонарем и искать днем со свечой.

Фраземы с антропонимическим компонентом возникают в языке в процессе семиотизации как этно-, так и инокультурных образов. Антропонимический образ, составляющий когнитивную базу фразеологической семантики, восходит к хранящимся в языковом сознании культурным знаниям (1) о том или ином "своем" / "чужом" историческом лице или (2) герое русских / зарубежных литературных произведений. За каждым национально-специфическим или инокультурным именем должны стоять общенациональные знания / представления, поскольку вхождение фразем с компонентом-антропонимом в русское лингвокультурное пространство сопровождается экспликацией культурных смыслов, содержащихся во внутренней форме фразеологических знаков, но обнаруживающих актуальность и значимость для этноязыкового сознания носителей русского языка.

Степень употребительности фраземы на иностранном языке и степень знакомства носителя языка с источником ее появления также рассматриваются в диссертационном исследовании как основные параметры принадлежности единицы к группе "своих" или "чужих". Достаточно сложно провести подобную границу между устойчивыми фразами, являющимися переводом древних латинских речений, так как "интеллектуальный багаж" говорящего становится ведущим в определении принадлежности фраземы к группе латинских крылатых выражений. Когнитивным стимулом к продуцированию фраземы на иностранном языке является ее вхождение в таком графическом оформлении в широко известный русский контекст, как, например, это произошло с выражением истина в вине - лат. in vino veritas, употребленным в хрестоматийном стихотворении А. Блока "Незнакомка": А рядом у соседних столиков / Лакеи сонные торчат, / И пьяницы с глазами кроликов / "In vino veritas!" - кричат. В одном из значений фразема истина в вине соответствует русской пословице Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке, что окончательно подтверждает усвоение инокультурного фразеологического знака русским дискурсивным пространством.

Напротив, использование, например, фраземы на войне как на войне - `о решимости к борьбе без оглядки на ее последствия; о необходимости действовать сообразно складывающимся обстоятельствам' - в качестве заголовка повести В. Курочкина, а затем снятый по этой повести одноименный художественный фильм дезактуализировали французский вариант а la guerre comme а la guerre и обеспечили частотность употребления данного выражения на русском языке. Так, в Национальном корпусе русского языка зафиксировано более 70 употреблений рассматриваемой фраземы на русском языке и лишь один контекст, в который данная единица вошла на французском: Правоохранительные органы показательно безмолвствуют, а вкладчики "Содбизнесбанка" организуют митинги, пикеты и демонстрации. Словом, a la guerre comme a la guerre (В. Федорцов. Центробанк расплатится за ликвидацию банка // РБК Daily. 20.05.2004). В языковом сознании носителей русского языка единица на войне как на войне хранится, скорее всего, благодаря ассоциативной связи с дискурсивным пространством русской повести или кинофильма.

С другой стороны, функционирование некоторых иноязычных по происхождению фразем носит ограниченный характер не только на иностранном, но и на русском языке. Например: арбитр изящества - `законодатель в области вкуса, моды и т.п. ' - лат. arbiter elegantiae (elegantiarum); быть более роялистом, чем сам король - `о том, кто отстаивает, проводит в жизнь чьи-л. взгляды в их крайних, неумеренных проявлениях' - фр. plus royaliste que le roi (meme); исповедание веры - `совокупность убеждений, выражающих чье-либо мировоззрение или программу' - фр. profession de foi; Критика легка, а искусство трудно - фр. la critique est aisйe, еt lґart est difficile; третий радующийся - `человек, выигрывающий от распри двух сторон' - лат. tertius gaudens и др. Причины кроются в сфере ментального, в прямой зависимости близости когнитивной базы заимствованной фраземы лингвокультурным установкам принимающего языка. Так, старинную европейскую поговорку быть большим католиком (папистом), чем папа (римский) - `о людях, более последовательных, настойчивых и правоверных, чем те, чьи взгляды или интересы они представляют', ставшую популярной после речи О. фон Бисмарка, произнесенной 21 апреля 1887 г., нельзя однозначно признать настолько же широко употребительной в русском дискурсивном пространстве, так как религиозный образ, лежащий в основе фразеологического значения данной единицы, не является значимым для членов русского лингвокультурного сообщества. То же касается политической образности единицы быть более роялистом, чем сам король. В семантической структуре названных фразем актуализируется оценочная сема `неодобрение', акцентуация которой предопределена стереотипными представлениями русских, объективированными и рядом других, частотных знаков косвенно-производной номинации, характеризующих поведение людей, слишком яро, горячо отстаивающих какие-либо убеждения, например: [доказывать, спорить и т.д.] с пеной у рта, из кожи вон лезть, выворачиваться наизнанку, бить себя в грудь.

В когнитивно-дискурсивное пространство русской фраземики активно входят единицы иноязычного происхождения, употребляемые на языке-источнике. Графическое оформление и произношение фраземы на иностранном языке (с учетом степени частотности или употребительности носителями русского языка) является основным лингвокультурным маркером ее "чужеродности". "Стертая" инокультурная образность, ассоциативные связи с русским лингвокультурным контекстом, соответствие ментальным установкам членов русского лингвокультурного сообщества способствуют приобретению иноязычной фраземой черт "свойственности". "Чужое" и "Свое" находятся не в оппозитивных, а в коррелирующих отношениях, что подчеркивает открытость фразеологической системы и обеспечивает ее непрерывное развитие.

В четвертой главе "Когнитивно-семантическая коореляция “Своего" и “Чужого" во фразеологической парадигме" рассмотрены основные типы корреляций субкатегорий "Свое" и "Чужое".

С помощью метода корреляционного анализа когнитивно-дискурсивного пространства фраземики выделены основные типы когнитивно-семантических фразеологических корреляций субкатегорий "Свое" и "Чужое". Это касается знаков косвенно-производной номинации, образование и дальнейшее функционирование которых в системе русского языка опирается на разного рода взаимодействия субкатегорий "Свое" и "Чужое" в области когнитивного стимула возникновения фраземы и семантики готовой единицы.

(А) Когнитивно-семантическая фразеологическая корреляция "Чужое" как "Не-свое", связанная с фраземами, в когнитивной базе формирования фразеологического значения которых лежат "чуждые" русскому языковому сознанию, но соответствующие фраземообразовательному потенциалу русского языка культурные "переживания".

Например, для национальной языковой картины мира носителей русского языка является значимым инокультурный образ Америки, что подтверждается фактом функционирования таких фразем, как Америка для американцев - устар. публ. `в дела американских континентов нельзя допускать вмешательства', американский дядюшка - шутл. - ирон. `о неожиданной (обычно финансовой) помощи или человеке, ее оказывающем', Америку не откроет - разг. ирон. `о несообразительном, ограниченном, недалеком человеке', заливать / залить Америку - сиб. приамур. ирон. `наговаривать много лишнего, привирая' и др.

Некоторые из данных понятий существуют в американском ("чужом") лингвокультурном пространстве достаточно давно. Так, слова Америка для американцев принадлежат президенту США Дж. Монро, который в 1823 г. опубликовал основные принципы американской политики, получившие название "доктрина Монро". Выражение у него американский дядюшка нашелся стало означать `ему неведомо с чего повезло' после того, как начавшаяся в ХVI-XVII вв. колонизация Америки привлекла на континент многих искателей наживы, некоторые из них действительно оказались удачливыми и, разбогатев, помогали своим терпящим нужду родственникам-европейцам. Названные фраземы с инокультурным компонентом, образуя инокультурное дискурсивное пространство (пространство "чужого"), проявляют минимальную степень коррелирования с национальным дискурсивным пространством в силу своей чуждости этнокультурному сознанию русских. Следовательно, применительно к ним можно говорить об особом типе корреляции субкатегорий "Чужое" и "Свое" - "Чужое" как "Не-Свое".

Представления о "чужой" культуре, прошедшие сквозь призму фразе-мообразующих возможностей "своего" языка, объективируются в косвенно-производных знаках, которые способны активно актуализировать названную корреляцию. Например, во времена "железного занавеса" жизнь на Западе казалась простым гражданам Советской страны прекрасной и сказочно недосягаемой. С этим фактом связано значение фраземы пустите Дуньку в Европу - `восторженное отношение к внешней стороне жизни западных стран'. Выражение впервые прозвучало в пьесе русского советского писателя К.А. Тренева "Любовь Яровая" (1926). Коннотативный фон использования данной косвенно-производной единицы, как правило, сопровождается актуализацией сем `ирония' и `презрение', направленных на тех, кто еще верит в миф о процветающем Западе. Фразема Пустите Дуньку в Европу, несмотря на "свой" дискурс порождения, употребляется для номинации явлений, связанных с культурным пространством "чужого".

(Б) Когнитивно-семантическая фразеологическая корреляция "Чужое" в "Своем" характерна для знаков косвенно-производной номинации, в которых формальное указание на "чужое" культурное пространство в когнитивно-дискурсивной базе соотносится со "своим".

Так, возникновение фраземы японский городовой, которая представляет собой восклицание, выражающее крайнюю степень удивления, соотносимо со следующим историческим фактом: "В апреле 1891 года цесаревич Николай, будущий царь Николай Кровавый, совершал путешествие по странам Востока. Буйное веселье компании цесаревича, нарушавшее восточные традиции, не слишком нравилось местным жителям, и, наконец, в японском городке Оцу местный полицейский, возмущенный бестактностью европейцев, бросился на цесаревича и ударил его саблей по голове. Сабля была в ножнах, так что Николай отделался легким испугом. Событие это имело значительный резонанс в России. Японский городовой, вместо того, чтобы обеспечивать безопасность людей, бросается на человека с саблей только за то, что тот слишком громко смеется!"Фразеологический словарь русского языка / авт. - сост.: А.А. Легостаев, С.В. Логинов. - Ростов-н/Д.: Феникс, 2003. - С. 182-183. . Фразема японский городовой стала удачным эвфемизмом, так как при протяжном произнесении первого звука кажется, что человек хочет выругаться.

Существует еще несколько версий возникновения данного выражения. По одной из них, словосочетание японский городовой стало широко употребительным после опубликования в журнале "Осколки" рассказа Н. Лейкина "Случай в Киото", где герой произведения, японский полицейский, ждет распоряжения начальства, в то время как в реке тонет маленький ребенок. Сходство персонажа с русским городовым обусловило факт использования выражения для номинации проявления солдафонства, чиновничьего произвола в России начала ХХ в. (http://www.genon.ru). По другой версии, эвфемистический характер единицы японский городовой сформировался в период русско-японской войны. Должность городового в то время воспринималась так же, как должность современного милиционера, а отрицательные оценочные семы актуализировались путем определения японский (вражеский), а потому японский городовой в XIX в. означало то же, что грубое выражение мент поганый в настоящее время (http://www.gorodovoi. nev.ru/ expl. shtml). Исторические события и факты в данном случае носят частный характер и, скорее всего, не актуализируются в языковой памяти носителей русского языка при произнесении выражения Японский городовой! Корреляции между "Чужим" и "Своим" проявляются в данном случае не только на уровне дискурса, но и на уровне анализа формальной структуры фраземы, где происходит сочетание инокультурного компонента японский и этнокультурного компонента городовой - `в царской России: низший чин городской полиции'.

(В) Когнитивно-семантическая фразеологическая корреляция "Чужое" как "Свое", касающаяся единичных фразем, в которых "чужие" образы используются для номинации "своих" реалий.

Выражение жандарм Европы заимствовано русским языком из западноевропейской прессы, писавшей о русском царизме еще в середине XIX в. Отзывом федерального канцлера ФРГ Г. Шмидта о Советском Союзе (начало 1980-х гг.) является выражение Верхняя Вольта с баллистическими ракетами. Данные образы стали популярными в российской публицистике и применяются также по отношению к пореформенной России 1990-х гг. и настоящего времени. Например: С нетерпением ждем новых заявлений о том, что Самому не нравится, например, бездарный президент США Франции. Лавры "жандарма Европы" не дают спокойно спать, видимо. (http://b-insider. livejournal.com/243617.html).

Модель наложения когнитивный субкатегории "Чужое" на семантику субкатегории "Свое" не является актуальной с точки зрения фраземообразования, однако в тех единицах, где она работает, современная речевая ситуация свидетельствует о стимулировании отрицательных смыслов.

Исследовательский фразеологический материал подтвердил, что критерий избирательности объектов мыслительного отражения и их языковой репрезентации играет большую роль в процессе фраземообразования, например, единиц с топонимическим компонентом. К тому же представленный во фразеографических источниках материал с точки зрения активности и частотности употребления не всегда соответствует реальной коммуникативно-прагматической ситуации.

Эксперимент показал, что из десяти предложенных испытуемым стимулов (инокультурных образов) два (Рио-де-Жанейро и Чикаго) не получили фразеологической объективации. Тем не менее, в Большом словаре крылатых слов (В.П. Берков, В.М. Мокиенко, С.Г. Шулежкова 2000) зафиксированы единицы это не Рио-де-Жанейро и ты не в Чикаго, моя дорогая. На остальные стимулы реакции были получены, тем не менее, круг фразем, которые актуализировались в сознании носителей языка, намного уже того, который был получен в результате выборки из фразеологических словарей. Наиболее употребительными фраземами являются Все дороги ведут в Рим (назвали 144 реципиента из 300); Восток - дело тонкое (126 употреблений); увидеть Париж и умереть (75 употреблений). Немного ниже показатели употребительности у фразем в Греции все есть (51 употребление); Москва - третий Рим (42 употребления), пролететь как фанера над Парижем (39 употреблений). Единичная "узнаваемость" у единиц (прорубить) окно в Европу (15 употреблений), галопом по Европам (6 употреблений), дела как в Польше (3 употребления) и Нью-Йорк - город контрастов (3 употребления). Из общего числа инокультурных образов значимость для русского лингвокультурного пространства приобретают Рим, Париж и Европа, поскольку только на данные стимулы было отмечено более одной реакции. Абсолютно неизвестными для испытуемых оказались 18 фразем.

В ходе социолингвистического эксперимента были зафиксированы единицы, не имеющие фразеографической закрепленности, но, возможно, по степени устойчивости, воспроизводимости и идиоматичности способные пополнить фразеологический корпус. Это касается, в частности, выражения дикий Запад, которое было названо 12 реципиентами, в то время как кодифицированная фразема гнилой Запад не была отмечена ни одним реципиентом. Этот факт имеет достаточно логичное объяснение. Фразема гнилой Запад указывает на разницу в развитии России и западных стран, что было характерно для советского сознания. Однако для современной российской действительности такой взгляд на отношения между Россией и Западом нельзя признать актуальным, отсюда и отсутствие функционирования рассматриваемой единицы, особенно в речи представителей молодого поколения, а наши реципиенты - это студенческая аудитория. Репрезентативность выражения дикий Запад связана со знанием американских фильмов-вестернов, которые рассказывают о реалиях Дикого Запада.

Теоретически каждый акт заимствования на когнитивном уровне сопряжен с востребованностью той или иной единицы для языковой картины мира коммуникантов, с актуализацией ценностно-культурной значимости единицы для данного лингвокультурного сообщества. С подобных позиций действительно актуальными оказываются фраземы, в основе которых лежит инокультурный образ, "заряженный" определенной оценкой "чужого" культурного пространства, как правило, косвенно соотносимого со "своим". Например: Я стояла и смотрела с высоты 320 метров на Париж. Теперь я действительно поняла, что значит увидеть Париж и умереть. Вот это счастье! (www.modvlad.ru). Функционирование выражения увидеть Париж и умереть обусловлено положительным представлением говорящего о происходящем в "чужом" пространстве. В то же время сопоставление инокультурного образа Парижа с русскими реалиями приводит к порождению шуточного выражения Подумаешь, увидел Париж и умер - попробуй увидеть Москву и прописаться! (1 употребление).

В поле исследования оказались также фраземы, выражающие отношение носителя русского языка к "восточному" или "западному" культурному пространству. Взяв за основу ключевые слова-репрезентанты, объективирующие концепты "Восток" (Восток / восточный; Китай / китайский; Индия / индийский; Япония / японский; Египет / египетский) и "Запад" (Запад / западный; Европа / европейский; Франция / французский; Англия / английский; Германия / немецкий), мы выявили ядерные группы фразеологических репрезентантов данных концептов.

1. Фразеологические репрезентанты концепта "Восток": Восток - дело тонкое; восточный вопрос; восточный мужчина; восточный базар; китайская стена; китайские церемонии; китайская грамота; как до китайской границы; русский с китайцем братья навек; японский бог; египетская работа (египетский труд); египетская казнь; египетская тьма; саранча египетская и др. - свыше 30 фразем.

2. Фразеологические репрезентанты концепта "Запад": гнилой Запад; в Европу прорубить окно; галопом по Европам; Европа может подождать; мягкое подбрюшье Европы; пустите Дуньку в Европу; пол-Европы прошагали, полземли; призрак бродит по Европе, призрак коммунизма; священные камни Европы; европейское качество; французик из Бордо; французская болезнь; чисто английское убийство и др. - свыше 50 фразем.