Размещено на http://www.allbest.ru/

Введение

Перевод- это каждый раз сложный творческий процесс, требующий достаточно усилий, чтобы донести до получателя текста именно тот эмоциональный и информационный потенциал, который вложил в текст его автор. Сложность заключается в том, что непосредственным объектом переводческой деятельности является не сам текст как упорядоченная совокупность языковых единиц, а его смысл, который, как известно, не равен совокупности значений этих единиц.

Узколингвистический подход к переводу характеризуется тем, что перевод понимается как перекодировка содержания текста/сообщения средствами другого языка. Смысл текста при таком подходе оказывается чем-то заложенным в самом тексте, полностью поддающимся объективации. Проблемы понимания и интерпретации рассматриваются как нечто субъективное и поэтому второстепенное для осознания сущности перевода. С точки зрения практики перевода, проблемы понимания тоже в этом случае оказываются чем-то вполне второстепенным, поскольку считается, что переводчик, обладая по определению отличным знанием иностранного языка, без труда должен понимать переводимый им текст. Проблема извлечения содержания из текста, таким образом, оказывается снятой и не подлежит теоретическому рассмотрению в переводоведении. Однако, очевидно, что феномен перевода предполагает понимание переводчиком значения переводимого высказывания и текста, а также включает понимание текста перевода реципиентом. Поэтому рассмотрение сущности самого процесса понимания должно быть чрезвычайно важным для уяснения природы перевода как явления.

Всякое понимание осуществляется в акте интерпретации (истолкования). Всякое понимание осуществляется в акте интерпретации (истолкования). На вопрос, как осуществляется интерпретация отвечает герменевтика. На основе работ Хайдеггера, Гегеля и Гадамера в исследовании показано, что каждый смысл имеет временное значение и всякий раз определяется в контексте конкретной исторической ситуации. Сущность герменевтики заключается в процессе перевода подлежащего пониманию смысла на собственный язык и завершается в живой речи.

Смысл обладает двойственной природой, поскольку значение текста выступает и как значение, изначально заложенное автором, и как творческий опыт читателя. Таким образом понимание всегда связано с интерпретатором - субъектом понимания, а значит всегда ситуативно, исторически обусловлено. Невозможно раз и навсегда постигнуть истинный смысл текста. Наше понимание обусловлено нашим историческим бытием и его влияние на понимание невозможно полностью взять под контроль: историческое бытиё не может быть полностью объективировано.

Переводчик таким образом должен уяснить совокупность смыслов, связанных с текстом в культуре-источнике, принимая во внимание и авторскую позицию, и смыслы, которые исходный текст приобрёл в процессе своего функционирования, обусловленные особенностями и традициями восприятия оригинала в культуре-источнике.

Включение в теорию перевода герменевтических аспектов, не просто расширяет теорию перевода, но позволяет переосмыслить наше понимание перевода как явления. Исключается понимание перевода как эквивалента оригинала на языке перевода: утверждение интерпретационной сущности перевода позволяет теории перевода рассматривать перевод, как особый вид текста, который отнюдь, не всегда может и не всегда должен заместить собой оригинал, но представляет собой его вариант в культуре языка перевода, определенное его развитие, некоторое его исторически опосредованное истолкование, выполненное переводчиком в исторически определенное время в соответствии с некоторыми переводческими задачами. Это и составляет актуальность темы.

К концу XX века герменевтическое направление стало довольно популярным. Одним из весомых трудов, заложивших основы переводоведения как синтезирующей науки стала работа Д. Штайнера «After Babel» («После Вавилона», 1975). В настоящее время герменевтическое толкование переводимого на иностранный язык текста находится в фокусе внимания современных переводоведов Запада и России. Этому вопросу посвящены работы М. Снелл -Хорнби, Ю.А. Сорокина, Д.Б Гудкова, В.В. Красных, Г.Г Шпета, О.Д. Агапова и других.

Цели данной работы:

1. выяснить сущность понимания и интерпретации;

2. определить понятия «герменевтика», «герменевтический круг»;

3. установить связь между герменевтикой и переводоведением

4. выявить ключевые моменты перевода, как интерпретации текста

5. выяснить суть понятий «прецедентный феномен», «вертикальный контекст текста».

Поставленные цели диктуют следующие задачи:

1. рассмотреть проблемы герменевтического толкования текста при контрастивном исследовании перевода и оригинала произведения;

2. проанализировать вертикальный контекст переводов и оригинала и выявить степень непереведенных культурных феноменов;

3. установить, какое значение имеет предпереводческий герменевтический анализ при передаче смысла;

4. выявить, какие ошибки допущены в переводе и по каким причинам они допускаются.

Объектом данного исследования являются этапы, которые проходит переводчик в процессе перевода.

Предмет составляют культурно значимые для перевода моменты и элементы важные для передачи смысла.

Материал. Источником исследования послужили три транскрипта переводов фильма Ванильное небо (Vanilla sky, 2001). Автор первого перевода - Игорь Гиндин, авторы второго и третьего переводов неизвестны.

Методы исследования. Исследование проводится на основе сопоставительного герменевтического анализа текста, включающего так же анализ вертикального контекста сравниваемых текстов, стилистический анализ и анализ семантических полей.

Структура работы. Дипломная работа состоит из введения, двух частей, теоретической и практической, каждая из которых подразделяется на 3 и 7 параграфов соответственно, заключения, списка использованной литературы и приложения.

В первой части подробно рассматриваются понятия «герменевтики» и «герменевтического круга». Устанавливается связь между герменевтикой и переводоведением, объективируется её важность при межъязыковом переводе. Особое внимание уделяется передаче культурологических и социологических аспектов. Изучаются переводческие концепции таких западных переводоведов, как Д. Штайнер и М. Снелл-Хорнби.

Вторая часть посвящена контрастивному герменевтическому анализу текста оригинала и переводов с целью выявления значения предпереводческого герменевтического анализа при передаче всей совокупности смыслов текста.

Глава 1. Герменевтика и современное переводоведение

1.1 Перевод в свете идей философской герменевтики

Краткая историческая справка

Герменевтика - (греч. hermeneutike), в широком смысле - искусство истолкования и понимания. Длительное время герменевтика ограничивалась истолкованием текстов, но в 20 в. приобрела черты философской дисциплины.

Первоначально герменевтика относилась к интерпретации религиозных текстов и смыслов. Таковы интерпретации оракулов и Гомера в Древней Греции, истолкования Библии в иудаизме (Филоном) и христианстве (Оригеном, Августином и герменевтами раннего протестантизма - Лютером, Меланхтоном, Флацием). Сфера герменевтики очерчена, таким образом, экзегезой в широком смысле этого слова. Но от экзегетики герменевтику отличает то, что она занята не просто искусством истолкования, а прежде всего правилами такого искусства. В качестве вспомогательной науки она выступает на первый план там, где необходима интерпретация темных мест сакральных текстов. В более поздний период свою собственную герменевтику будут развивать и другие науки, связанные с интерпретацией текстов. Начиная с Ренессанса существует своя герменевтика в юриспруденции и филологии, а с 19 в. герменевтика занимает место в ряду исторических дисциплин. Поскольку в конечном счете все науки связаны с интерпретацией, они все в большей мере осознают необходимость герменевтической рефлексии. Мысль о том, что интерпретация и понимание лежат в основе всех наук, основанных на истолковании текстов, привела В. Дильтея к предположению о том, что герменевтика может служить всеобщей методологией гуманитарного знания. Дильтей полагал, что герменевтическая методология способна придать гуманитарному знанию статус научного. Поворот герменевтики в сторону философии происходит в 20 в. Хотя первые намеки на такой поворот можно найти уже в «философии жизни» позднего Дильтея и у Ницше, заявившего, что «нет фактов, есть только интерпретации», герменевтику как философскую дисциплину в этом ключе развивает М.Хайдеггер и его ученик Х.Г.Гадамер. Если у Хайдеггера герменевтика нацелена на самопонимание фактически существующего человека, то Гадамера интересует сфера гуманитарного знания, он стремится осмыслить «историчность» и «языковость» человеческого опыта. Во второй половине ХХ века большое значение для развития теории и практики интерпретации сыграли работы Э.Бетти, П.Рикера, Рорти, О.Апеля, Х.Липпса.

1.2 Онтологический статус понимания

По определению М. Хайдеггера, язык -- это осмысленное бытие: "Язык как изреченность хранит в себе истолкованность уразумения здесь-бытия" (Хайдеггер, 1936: 31). Это замечание Хайдеггера указывает на чрезвычайно важное обстоятельство -- на языковую основу понимания. Г.-Г. Гадамер подчеркивает, что:

язык -- это универсальная среда, в которой осуществляется понимание. Способом этого осуществления является истолкование (Гадамер, 1988: 452).

Понимание и в естественных науках опирается на систему значений естественного языка и коммуникацию в научном сообществе. Важнейший вклад, герменевтической философии в теорию понимания; как раз и состоит в прояснении того, что любое знание опосредовано языком и коммуникацией. Понимание хотя оно и не сводится к коммуникации, всегда представляет, собой субъект-субъектную (интерсубъектную) деятельность, поскольку реконструкция определенного постигаемого содержания осуществляется в системе общезначимых интерсубъектных оснований. Важно подчеркнуть, что герменевтическая ситуация понимания всегда характеризуется "со-участием" и "ре-конструкцией" именно потому, что понимание имеет деятельностную природу, входит в систему духовно-практического освоения мира человеком (Крымский, 1986: 38, 44).

Язык, как настаивает философская герменевтика, не столько является инструментом мышления, сколько представляет собой среду всеобщего духовного опыта. Хотя мышление и язык не совпадают, человек, вследствие универсальности герменевтической ситуации, не может выйти за пределы языка в своем бытии. Общее языковое пространство со-бытийно, существует до индивида. Философская герменевтика, рассматривая культурную традицию как среду и субстанцию духовного опыта человека, приходит к выводу, что человеческое сознание, будучи погружено в языковую среду, в определенную традицию, не может иметь опыта вне ее. Поэтому человек не может занять по отношению к языку и культурной традиции позицию внешнего субъекта и они не могут стать предметом объективирующего знания. Невозможно выйти в сферу чистой мысли, где мы пользовались бы языком лишь как средством: Субъект понимания всегда конечен и историчен -- всегда внутри традиции. Именно поэтому невозможно "окончательно верное" понимание каких-либо событий или явлений культуры (Медведев, 1997: 80-82).

"Все это и позволяет Хайдеггеру говорить, что язык является, домом бытия (Хайдеггер, 1993: 192). Поскольку язык есть нечто неизмеримо большее, чем орудие (коммуникации или мысли), то говорит не человек, а в определенном смысле, сам язык. Человек представляет собой, по Хайдеггеру, проявление здесь-бытия (Dasein) в мире, структурированном традицией -- языком и культурой. Понимание -- это не произвольный акт субъекта, но способ его бытия (Хайдеггер, 1997: 143; Хайдеггер, 1996: 3; Гадамер, 1991: 22-23). В силу "брошенности" в действительность человек независимо от его собственной воли не может выступать в роли беспристрастного наблюдателя и объективного исследователя мира. М. Хайдеггер настаивает на том, что интерпретируемое и интерпретатор не могут существовать независимо одно от другого. Человек "брошен" в бытие. Бытие является интерпретацией, а интерпретация является бытием.

Из этого следует, что не может быть какой бы то ни было устойчивой или однозначной репрезентации ситуации. Всякая репрезентация представляет собой интерпретацию.

1.3 Осуществление понимания. Герменевтический круг

Итак, понимание не является чем-то автоматическим. Напротив, будучи сложным - языковым по своей сути - процессом, понимание неразрывно связано с креативностью, истолкованием, интерпретацией смысла. Философская герменевтика выявляет важность для процесса интерпретаций пред-понимания, пред-рассудков и пред-мнений индивида (и культуры в целом), которые и образуют историческую реальность его бытия.

Смысл текста, как и любой смысл, возникающий в акте понимания, представляет собой очень сложное явление. Понимание осуществляется благодаря заранее имеющимся у нас антиципациям и понимаем мы на основе наших пред-рассудков, которые не только способствуют пониманию и необходимы для него, но и могут вести к непониманию (Гадамер, 1991: 18-19). Невозможно вообще ничего понимать, "очистив" сознание от пред-мнений -- они являются обязательным условием и основанием понимания. Связь сознания с собственной исторически определенной ситуацией неискоренима. Невозможно полностью объективировать понимание, поставив его под контроль научной методологии, преодолев связи с жизнью и культурной традицией. Жизнь превалирует над сознанием (Медведев, 1997: 74-76). Пока пред-рассудки не осознаются и никем незамеченные находятся в игре, невозможно прервать их действие. Очень важна наша способность увидеть "инаковость" текста. (Гадамер, 1991: 81). Как замечает Шлейермахер, понимание зависит от "искусства слушать": в процессе понимания многое решает наша открытость тексту, готовность испытать его влияние. герменевтический перевод понимание идентичность

Сам процесс осуществления понимания принято описывать в виде герменевтического круга. В самом деле, можно говорить о кругообразной соотнесенности отдельного и целого: движение понимания постоянно переходит от целого к части и от части к целому. Отдельные слова мы понимаем в предложении, текст в контексте творчества писателя и исторического периода той или иной культуры и т.д. Целое же мы понимаем на основе значения частей.

Кругообразность понимания обусловлена также тем, что любое понимание есть понимание чего-то: понимающий предполагает наличие некоего смысла, в том, что он понимает; сначала имеет место антиципация смысла. Прилагая свои пред-мнения к тексту, мы о-смысливаем его: как только в тексте появляется проблеск смысла, толкователь проецирует смысл целого, строит догадки относительно общего смысла. В свою очередь, проблеск смысла появляется лишь благодаря ожиданиям понимающего в отношении того или иного смысла. В ходе процесса истолкования какие-то наши предмнения и антиципации могут оказаться ложными (в свете дальнейшего понимания текста) и тогда они будут отброшены. В наши антиципации вносятся поправки, когда этого требует текст, и в зависимости от того, что получается при дальнейшем вникании в смысл (Гадамер, 1991: 72,75). Таким образом; процесс понимания осуществляется как бы по кругу или, что более точно, по спирали. Очевидно, таким образом, что не только производство, текстов (и в целом значений) является творческим процессом, но и понимание -- это тоже всегда творчество, за которым стоит индивидуальная личность. Такая интерпретация понимания в философской герменевтике созвучна мыслям М.М. Бахтина, говорившего об ответном характере смысла (Бахтин, 1979: 350-351).

Значения, извлекаемые из тех или иных текстов, определяются также такими факторами как положение этих текстов в человеческом обществе, их роль в исторически конкретной культуре. Статус, функции и контекст функционирования текстов меняются. Как следствие функционирования текстов в обществе смысл может аккумулироваться в них и может утрачиваться. В творческом акте понимания текстам приписываются новые смыслы, как результат прочтения в новом контексте. При этом устанавливаются новые (не обязательно предусмотренные автором) структурные связи между элементами текста, другими текстами и социально-культурным контекстом (Васильев, 1986: 83-84). Производство новых смыслов предопределено самой природой процесса понимания -- его интерпретационным характером, активной ролью субъекта понимания, который вступает в диалогические отношения с текстом.

Понимание может не состояться, если читатель или слушатель не видит смысла в тексте. То, какой смысл мы, в конечном итоге, извлекаем из текста, во многом зависит от наших пред-мнений. Понимание предполагает активность спрашивания, но сами вопросы, которые мы задаем, обусловлены нашими пред-мнениями и предрассудками -- нашей историчностью, брошенностью в бытие (Медведев, 1997: 75). Как подчеркивает Гадамер, понимание всегда и неизбежно выходит за пределы субъективного замысла автора (Гадамер, 1991:19).Так как диалог идет с текстом, а не с автором; текст все время погружен в изменяющийся контекст социума, подвергается все новым и новым истолкованиям.

В итоге, мы видим, что смысл обладает двойственной природой, поскольку значение текста выступает и как значение, изначально заложенное автором, и как творческий опыт Читателя; как интенция говорящего, и как детерминированное контекстом (Сuller, 1982: 128, 131-2). Интерпретация текста, таким образом, -- это опыт прочтения текста читателем, но в то же самое время - это и попытка читателя раскрыть значения, заложенные в тексте. Гадамер определяет процесс интерпретации как взаимодействие между горизонтом, который задает текст, и горизонтом, который привносит интерпретатор. (Медведев, 1997: 77). Получающийся в результате интерпретации смысл является одновременно и старым, и новым. Несовпадение смыслов в процессе коммуникации является нормой и выступает как источник приращения смысла, продуцирования нового (Лотман, 1981: 7; Васильев, 1986: 78-79; Прилюк, 1986: 136-137).

Поэтому нельзя не признать справедливость утверждений философской герменевтики о том, что не может быть окончательного понимания, "объективного" прочтения, единственно верной интерпретации. Понимание всегда связано с интерпретатором -- субъектом понимания, а значит всегда ситуативно, исторически обусловлено. Невозможно раз и навсегда постигнуть истинный смысл текста. Наше понимание обусловлено нашим историческим бытием и его влияние на понимание невозможно полностью взять под контроль: историческое бытие не может быть полностью объективировано (Медведев, 1997: 76).

1.4 Относительная определимость значения. Перевод как интерпретация

В повседневной жизни мы обычно понимаем друг друга, т.е. на практике устанавливаем смыслы высказываний и текстов. В этом нет никакого парадокса: на уровне житейской практики значения относительно определимы, а смысл -- это то, что мы понимаем. Научное рассмотрение феномена понимания вскрывает относительность значений, невозможность абсолютного определения смыслов, невозможность полного и окончательного понимания. Перевод в этом отношении является моделью понимания в целом. Существует множество утверждений о том, что перевод невозможен. Действительно, "истинный", эквивалентный перевод невозможен, но перевод практический возможен -- в той же мере, в какой вообще возможно понимание. На практике мы постоянно осуществляем перевод как межъязыковой, так и внутриязыковой -- акт понимания всегда является переводом

Интерпретация - это суть процесса перевода. Любое прочтение текста представляет собой акт означивания в процессе интерпретации и является исторически ограниченным, а значит "окончательный" перевод невозможен. Однако возможен перевод как конкретное прочтение, как результат осуществления определенной интерпретации переводчиком возможен перевод исторически ограниченный, который будет удовлетворять тем или иным переводческим задачам. В определенной мере возможно выйти из рамок отдельного языка и достигнуть понимания. В акте межъязыковой интерпретаций, осуществляется взаимодействие между горизонтом языка исходного текста и, между горизонтом языка текста перевода, между горизонтом; задаваемым текстом и горизонтом, который привносит интерпретатор.

Межъязыковой перевод является моделью понимания в целом потому, что при межъязыковом переводе наиболее ярко проявляются те существенные моменты, которые характеризуют процессы понимания в целом и, в частности, их интерпретационный аспект. Межъязыковой перевод представляет собой усложнение по сравнению с процессом коммуникации, осуществляемой на одном и том же языке, и в то же время межъязыковой перевод -- это как бы базовая, более полная модель коммуникации, своего рода "архи-коммуникация". Процесс межъязыкового перевода демонстрирует определенные свойства, которые при коммуникации на одном и том же языке оказываются завуалированы, а именно: (1) важнейшим элементом процесса коммуникации является интерпретация, как способ осуществления понимания -- переводчику, чтобы переводить, сначала нужно понять текст и, в конечном итоге, переводит он именно понятый им смысл, а не текст как таковой; (2) интерпретация представляет собой творческий акт, в ходе которого происходит "слияние горизонтов" - соединяются перспектива, задаваемая текстом, и перспектива интерпретатора - при межъязыковом переводе это особенно очевидно, поскольку переводчик вынужден создавать новый текст на другом языке, на основе своего понимания оригинала, осознанных или неосознанных переводческих задач и в меру своего таланта и профессионализма.

Перевод часто описывают в терминах парадокса - противоречивых требований к переводу, которыми приходится руководствоваться переводчику. Наиболее известны такие парадоксальные "правила перевода", сформулированные в разное время А.Т. Тайтлером (1792), Ю Найда (1964) и Т. Сейвори (1968). Вот некоторые из противоречий, с которыми сталкивается переводчик:

· перевод должен полностью передавать мысли оригинала, его дух, однако, перевод должен передавать и формальную сторону оригинала, в том числе его стиль;

· язык перевода должен быть живым, богатым и идиоматичным и, в целом, перевод должен читаться так, будто он изначально написан на языке перевода, однако, перевод также должен читаться как перевод, поскольку переводчик должен пытаться донести особенности оригинала, а стиль переводчика не должен заместить собой стиль автора;

· перевод должен читаться как современный переводчику, но перевод также должен читаться как современный оригиналу;

· стихи следует переводить прозой; стихи следует переводить стихами;

· передавая смысл, а не букву, воссоздавая коммуникативный эффект оригинала, перевод вправе прибавить что-то к оригиналу или убавить от него, но также считается, что перевод не вправе изменять оригинал.

Переводчику приходится преодолевать эти противоречия в процессе перевода. Интерпретация предполагает истолкование, определенное прочтение. То, как разнятся переводы одних и тех же произведений -- общеизвестный факт. Так как мельчайшие и незначительные переводческие решения оказывает влияние его общее понимание -- интерпретацию текста (обусловленная как личным багажом его предмнений так и культурой в целом), осознанная или неосознанная переводческая программа, существующие в данный период переводческие нормы. Существенно, однако, что и в случае межъязыкового перевода эти неснимаемые противоречия процесса воссоздания смысла на другом языке оказываются при этом скрыты от получателя, т.е. читателя перевода, в силу установки переводчиков на гладкость перевода и силу господства отношения к переводу как дубликату оригинала. Исходя из этого принятие переводческих решений должно быть осмысленным и обоснованным. Переводчику необходимо сознательно принимать во внимание историчность и специфику своего прочтения исходного текста, максимально учитывать пред-мнения и культурный фон будущих реципиентов текста перевода и, в соответствии со всём этим, осознавать свои цели при создании текста перевода.

Обращение к опыту философской герменевтики проясняет тот непреложный факт, что интерпретация составляет основу понимания текста и не является чем-то автоматическим, но напротив, представляет собой весьма сложный процесс, на который оказывают влияние множество факторов. Поэтому и межъязыковой перевод как специфический феномен человеческой деятельности невозможно понять без уяснения той роли, которую интерпретация играет в процессе перевода. По сути дела, интерпретация - определенное истолкование текста - является сущностью перевода как явления.

Осознание интерпретационной сущности перевода проясняет и роль культуры как базового фактора перевода. Интерпретация -- это не только индивидуальный акт понимания: язык и культура являются средой и фоном интерпретации, предмнения -- культура в целом -- скрытым образом влияют как на понимание исходного текста переводчиком, так и понимание текста перевода реципиентом в культуре языка перевода.

Глава 2. Культурологические и социологические аспекты переводоведения

2.1 Передача национальной идентичности при переводе. Этнопсихолингвистика и лингвокультурология

Как показывается в предыдущей главе, культура является базовым фактором перевода, и знание культурологических аспектов необходимо для правильного понимания и соответственно - успешной интерпретации текста. В российской науке выделяются следующие области исследования, основанные на идее взаимосвязи языка и культуры и представляющие несомненный интерес для современного переводоведения:

· Лингвострановедение (Е. М. Верещагин, В. Г. Костомаров, Г. Д. Томахин, В. В. Ощепкова и др.). Лингвострановедческие исследования в большинстве своем носят прикладной характер и являются ценным источником информации, отражающей взаимодействие языка и культуры.

· Этнопсихолингвистика (ЭПЛ) (А. С. Герд, А. М. Копыленко, Н. И. Толстой и др.) -- раздел языкознания, изучающий язык в аспекте его соотношения с этносом и тесно связанный с социолингвистикой. Для этнолингвистики, по утверждению Н. И. Толстого, "существенно рассмотрение не только и не столько отражения народной культуры, психологии и мифологических представлений в языке <...>, сколько конструктивной роли языка и его воздействия на формирование и функционирование народной культуры, народной психологии и народного творчества". Он предлагает два определения этнолингвистики: 1) раздел лингвистики, объектом которого является язык в его отношении к культуре народа; изучает отношения в языке культурных, народно-психологических и мифологических представлений и "переживаний"; 2) "комплексная дисциплина, предметом изучения которой является “план содержания” культуры, народной психологии и мифологии независимо от средств и способов их формального воплощения (слово, предмет, обряд, изображение и т. д.)". Н. И. Толстой полагает, что такое изучение "может вестись преимущественно или исключительно лингвистическими методами" (Толстой 1997: 315).

· Лингвокультурология (ЛК) (В. Н. Телия, В. И. Хайруллин, В. В. Воробьев, В. А. Маслова, М. А. Кулинич и др.). В. Н. Телия определяет лингвокультурологию как часть ЭПЛ, посвященную изучению и описанию корреспонденции языка и культуры в их синхронном взаимодействии (Телия 1996: 217). "Объект лингвокультурологии изучается на “перекрестке” двух фундаментальных наук: языкознания и культурологии" (Там же: 222).

В. А. Маслова выделяет следующие предметы ЛК: 1) безэквивалентную лексику и лакуны; 2) мифологизированные языковые единицы: архетипы и мифологемы, обряды и поверья, ритуалы и обычаи, закрепленные в языке; 3) паремиологический фонд языка; 4) фразеологический фонд языка; 5) эталоны, стереотипы, символы; 6) метафоры и образы языка; 7) стилистический уклад языков; 8) речевое поведение; 9) область речевого этикета (Маслова 2001: 36--37).

Следующий вопрос, на котором необходимо вкратце остановиться, -- это соотношение сознания (языкового сознания) и культуры.

Поскольку в основе мировидения и миропонимания каждого народа лежит своя система предметных значений, социальных стереотипов, когнитивных схем, сознание человека всегда этнически обусловлено (А.А.Леонтьев). Этносоциокультурный фактор выявляется, в частности, в национально-этнических особенностях способа формирования и формулирования мысли (И. А. Зимняя). Наличие сознания - один из дифференциальных признаков личности, личность формируется в обществе в процессе социализации. Следовательно, сознание несет на себе отличительные черты того общества, в котором происходит становление личности.

Культура - достояние общественное, транслируемое от поколения к поколению, создаваемое, сохраняемое и «трансформируемое» обществом. Вместе с тем, культура - явление реальное, воспринимаемое и репродуцируемое через деятельность членов общества. Культура связана с сознанием, со сложным комплексом небиологических, социально транслируемых знаний и отношений, со стереотипами поведения, в том числе и речевого, с системой знаков и значений, т. е. с языком. При определенных условиях их можно восстановить и оживить. Язык кажется превосходным средством передачи мнестических следов из поколения в поколение. Символы, которые он несет, незамедлительно узнаются и понимаются, начиная с раннего детства. Э. Сепир не признавая настоящей причинной зависимости между культурой и языком, вместе с тем считал, что содержание всякой культуры может быть выражено с помощью ее языка и содержание языка неразрывно связано с культурой, которая понимается как «ценностный отбор, осуществляемый обществом», «отобранный инвентарь опыта». И если язык «есть то, как думают», то «культуру можно определить как то, что данное общество делает и думает».

Общность присвоенной культуры определяет общность сознаний коммуникантов. Для адекватной коммуникации необходимым требованием (conditio sine qua поп) является наличие не только микропресуппозиции, но и макропресуппозиции, т. е. знакомство коммуникантов с одними и теми же элементами когнитивной базы того национально-лингво-культурного сообщества, на языке которого осуществляется общение. Особенно очевидным это требование оказывается для межкультурной коммуникации.

В качестве примеров можно привести следующие случаи, отмеченные при межкультурной коммуникации. Некорректное использование местоимений ты/Вы при неправильной оценке социальных ролей партнеров при коммуникации. Такие случаи не следует путать со случаями языковой интерференции, когда в родном этикете иностранца нет обращения Вы (хотя в языке оно может быть представлено). Так, например, в шведском языке в принципе существует форма М (аналогично русскому Вы), однако она может быть использована только при общении с очень пожилыми людьми, в других случаях подобное обращение будет вызывать у шведского партнера по коммуникации чувство «неловкости». Использование в стандартной ситуации «нестандартной» («нестереотипной») реплики, которое может вызвать различную реакцию русскоговорящих: от непонимания до мягкой улыбки («Это правильно, но это не по-русски») (об этом много писал и говорил, например, Ю. Е. Прохоров). Или же только вербальный ответ на просьбу, выраженную вопросительным предложением.

Таким образом, переводчик наряду с языковой и речевой компетенцией должен обладать и культурной компетенцией.

С проблемой пресуппозиции связан и вопрос о существовании инварианта текста и адекватности перевода. Об этом много писали и спорили: должен ли перевод быть «буквальным» или «адекватным»,-- и на основании того, какой принцип становился основополагающим, возникали разные школы перевода. На наш взгляд, перевод может считаться адекватным, если воздействует на те же когнитивные структуры, на те же участки когнитивного пространства, что и оригинал. (Ср. с идеей Ю. Найда о «динамической эквивалентности»): «Прежняя установка в области перевода фиксировала внимание на форме сообщения, и особой радостью для переводчиков была возможность воспроизвести стилистические особенности: ритм, рифму, игру слов, хиазм, параллелизм и необычные грамматические конструкции. Новая установка же перешла от формы сообщения к реакции получателя. Таким образом, прежде всего следует определить, какова будет указанная реакция на переведенное сообщение. Эту реакцию необходимо сравнить с той, которая, по предположению, должна была быть у первоначальных получателей, знакомившихся с сообщением в его исходном виде» (Е. Nida, Ch. Taber) (по работе Г. Т. Хухуни.). Набор конкретных языковых средств при этом (от текстообразующих элементов вплоть до текстообразующих категорий) может в большей или меньшей степени отличаться от инвентаря, используемого в оригинале. Вместе с тем, учитывая определенную универсальность гипотетически сферической модели когнитивного пространства, можно предположить, что разброс, разность используемых средств не будет абсолютно радикальной. Но необходимы дальнейшие сопоставительные исследования текста оригинала и текста перевода.

2.2 Прецедентные феномены

Национально-культурный компонент коммуникации формируется в процессе социализации личности, входит в культурную компетенцию коммуникантов и определяет национальную специфику коммуникации. Он обусловливает национальную специфику ментально - лингвального комплекса представителей того или иного национально-лингво-культурного сообщества и проявляется в коммуникации. Данные особенности отражаются и проявляются, в том числе, и в наборе национальных прецедентных феноменов, национальных стереотипов, в фреймструктурах сознания и -- на поверхности -- в ассоциациях, рождающихся у представителей национально-лингво-культурных сообществ в процессе коммуникации.

В голове человека хранятся разнообразные знания и представления. В том числе знания и представления об окружающем нас мире во всем многообразии его проявлений, о различных предметах и связях между ними. «Наборы» знаний и представлений носят в целом индивидуальный характер и могут значительно разниться. Однако ядро таких наборов всегда носит явно надындивидуальный характер.

В данное «базовое ядро стереотипных знаний» (Ю. Е. Прохоров) и представлений входят знания и представления о феноменах, хорошо известных и не требующих каких бы то ни было объяснений и комментариев. Например, едва ли кому-либо придется расшифровывать, что он имел в виду, назвав NN Иудой. Вполне вероятно, что ему придется объяснить свои слова, но только почему он это сказал, а не что (безусловно, обвинение в предательстве достаточно серьезно, а в подобном сравнении оно легко читается).

Упомянутые явления относятся к национальной когнитивной базе (по крайней мере -- к ее периферии). Такого рода феномены и называются прецедентными.

Впервые определение прецедентного текста дал Ю. Н. Караулов. В.В Красных экстраполирует его на прецедентные феномены( Участники семинара «Текст и коммуникация» неоднократно обосновывали в своих работах введенный термин (см. работы Д. Б. Гудкова, И. В. Захаренко и Красных 1996--1998 годов) и уточняет. По её мнению, к числу прецедентных феноменов можно отнести:

1) хорошо известные всем представителям национально-лингво-кулыпурного сообщества («имеющие сверхличностный характер»):

прецедентный феномен «хорошо известен всем представителям...» постольку, поскольку последние знают (как минимум) о его существовании и имеют некий, общий, обязательный для всех носителей данного ментально-лингвального комплекса, национально-детерминированный, минимизированный инвариант его восприятия;

2) актуальные в когнитивном (познавательном и эмоциональном) плане;

за прецедентным феноменом всегда стоит некое представление о нем, общее и обязательное для всех носителей того или иного национально-культурного менталитета, или инвариант его восприятия, который и делает все апелляции к прецедентному феномену «прозрачными», понятными, коннотативно-окрашенными;

3) обращение (апелляция) к которым постоянно возобновляется в речи представителей того или иного националъно-лингво-кулътурного сообщества:

«Возобновляемость» обращения к тому или иному прецедентному феномену может быть «потенциальной», т. е. апелляция к нему может и не быть частотной, но в любом случае она будет понятна собеседнику без дополнительной расшифровки и комментария. Однако данный критерий может быть признан «факультативным» далеко не для всех прецедентных феноменов.

Введем следующие определения:

Прецедентная ситуация (ПС) -- некая «эталонная», «идеальная» ситуация, связанная с набором определенных коннотаций, дифференциальные признаки которой входят в когнитивную базу; означающим ПС могут быть прецедентное высказывание или прецедентное имя (например, Ходынка, Смутное время) или не прецедентный феномен (например, яблоко, соблазнение, познание, изгнание -- как атрибуты одной ситуации).

Прецедентный текст (ПТ) -- законченный и самодостаточный продукт речемыслительной деятельности; (поли)предикативная единица; сложный знак, сумма значений компонентов которого не равна его смыслу; ПТ хорошо знаком любому среднему члену национально-лингво-культурного сообщества; обращение к ПТ может многократно возобновляться в процессе коммуникации через связанные с этим текстом прецедентные высказывания или прецедентные имена. К числу прецедентных текстов принадлежат произведения художественной литературы (напр., «Евгений Онегин», «Война и мир»), тексты песен, рекламы, анекдотов, политические публицистические тексты и т. д.

Прежде чем перейти к более подробному разговору о данных феноменах, рассмотрим еще одну их классификацию, критерием разбиения в которой служит «внешний масштаб», широта охвата -- от социума до общечеловеческого сообщества.

Итак, прецедентные феномены могут быть:

1) социумно-прецедентными

2) национально-прецедентными

3) универсально прецедентными

1. Социумно-прецедентные -- феномены, известные любому среднему представителю того или иного социума (генерационного, социального, конфессионального, профессионального и т. д.) и входящие в коллективное когнитивное пространство, т. е. феномены, которые могут не зависеть от национальной культуры: общие, например, для всех мусульман (конфессиональный социум) или для врачей (профессиональный социум).

2. Национально-прецедентные -- феномены, известные любому среднему представителю того или иного национально-лингво-культурного сообщества и входящие в национальную когнитивную базу.

При переводе, в частности, художественной литературы квалифицированные переводчики дают дополнительные разъяснения, комментарии или интерпретации, раскрывая инвариант восприятия того или иного феномена, очевидный для носителей языка-оригинала, но закрытый для читателей перевода.

3. Универсально-прецедентные -- феномены, известные любому среднему современному homo sapiens и входящие в «универсальное» когнитивное пространство («универсальную» когнитивную базу).

В данной работе подробнее остановимся на таких прецедентных феноменах, как прецедентная ситуация и прецедентный текст.

Прецедентная ситуация (ПС) -- это некая «идеальная» ситуация, когда-либо бывшая в реальной действительности: Смутное время, Ходынка, Ватерлоо, семибоярщина (ср. еще недавно актуальное «семибанкирщина») -- или принадлежащая виртуальной реальности созданного человеком искусства: Монтекки и Капулетти, Ромео и Джульетта, бой часов в полночь (из сказки о Золушке с последовавшим обратным превращением) и т. д. и т. п.

Инвариант восприятия ПС (ИВПС) возникает в то время как ситуация оценивается определенным образом и вписывается в уже существующую систему координат. Таким образом, ИВПС аккумулирует не только знания о данной конкретной ситуации, но и весь предшествующий опыт конкретного национально-лингво-культурного сообщества, представленный в виде уже существующих знаний и представлений и определенной системы оценок. Механизмом такой обработки является некий национально-детерминированный алгоритм, позволяющий выделить существенные /несущественные элементы, которые оцениваются по шкалам «плюс/минус» и «верх/низ». Таким образом, инвариант восприятия прецедентной ситуации является своеобразной квинтэссенцией представлений о «добре и зле» на определенном участке. Будучи результатом действия указанного алгоритма и войдя в систему подобных ему феноменов, т. е. будучи воспринятым (рассмотренным и оцененным) сквозь призму когнитивной базы и став ее частью, ИВПС сам начинает задавать систему оценок на данном участке. Иначе говоря, приобретя статус прецедентной, ситуация начинает выступать как «эталон» ситуаций данного, определенного типа вообще. Например: для бывших советских людей 1937 год -- не просто один год из истории, но, подобно Смутному времени, это -- название определенной эпохи (которая, кстати, если подходить с позиций строгой хронологии, началась чуть раньше -- в начале 30-х -- и закончилась чуть позже -- в 1938 г.), характеризовавшейся определенными событиями, это -- «именование», «называние» прецедентной ситуации. Поэтому становится понятной фраза журналиста «Московского комсомольца» по поводу ареста его российских коллег в Минске: «В Белоруси уже, похоже, опять наступил 1937 год» (МК от 20.08.97).

Апелляция к ПС может осуществляться и с помощью прецедентного имени и/или краткого «описания» самой ситуации. Среди прецедентных ситуаций можно обнаружить как национально-, так и универсально-прецедентные. При этом инварианты их восприятий могут как совпадать, так и значительно разниться.

Актуализация прецедентной ситуации может осуществляться путем использования какой-либо цитаты - прецедентного высказывания, сданной ситуацией тесно связанного и ее эксплицирующего, например: тяжела ты, шапка Мономаха; и мальчики кровавые в глазах; Махмуд, поджигай; таможня дает добро; не пей - козленочком станешь и т. д.

Прецедентный текст (ПТ) есть законченный и самодостаточный продукт речемыслительной деятельности; (поли)предикативная единица; сложный знак, сумма значений компонентов которого не равна его смыслу. ПТ входит в число феноменов, обязательно знакомых для представителей того или иного национально-лингво-культурного сообщества. Сам ПТ -- феномен вербальный, однако в когнитивной базе он хранится в виде инварианта своего восприятия (ИВПТ), который представляет собой некую структурированную совокупность минимизированных и национально-детерминированных представлений о ПТ (включая коннотации, с текстом связанные). ИВПТ относится к числу феноменов вербализуемых, поэтому апелляция к ПТ осуществляется через связанные с этим текстом прецедентные высказывания (в том числе -- «именования» ПС, с данным ПТ связанных) или прецедентные имена. Некоторые прецедентные тексты, которые запоминаются целиком (детские стишки, тексты рекламы и т. п.). Такие тексты функционируют либо как прецедентное высказывание, либо как собственно ПТ. Во всяком случае, любой ПТ является прецедентным именно в силу наличия инварианта его восприятия. Знание ИВПТ - необходимо и обязательно для всех представителей данного сообщества; знакомство же с самим ПТ (именно как с текстом) -- желательно, но не обязательно. Подчеркнем особо, что последнее требование (знание самого ПТ, как вербального продукта) не обязательно для «своих» и не достаточно для «чужих» (инофонов). Это связано, прежде всего, с различными алгоритмами восприятия, существующими в разных культурах.

Интересны примеры апелляции к целому ряду прецедентных феноменов, сконцентрированных в одном ПТ, т. е. к самому ИВПТ, к ПС и к прецедентному высказыванию, с данным текстом связанных. Пример такого рода приводится В.В Красных -- апелляция через прецедентное высказывание к ПС и к ПТ в целом (в данном случае к сказке Киплинга «Маугли»), в котором данная ситуация описана:

-- Так что, получается, Акела промахнулся?

-- Да, Акела промахнулся.

Данный пример был зафиксирован в передаче 21.04.99, когда журналисты радиостанции «Эхо Москвы» обсуждали решение Совета Федерации о «неутверждении отставки Генпрокурора». Один из них (автор второй реплики) утверждал, что «президентская команда отвратительно подготовила вопрос», что и спровоцировало, очевидно, его собеседника (автора первой реплики) на подобную ассоциацию (Ельцин » Акела и отказ СФ подержать решение Президента об отставке Скуратова вследствие провала помощников Президента ситуация «подготовленной» неудачи «на охоте»).

Как и ситуация, текст, прежде чем обрести статус прецедентного, подвергается определенной «обработке» -- «проходит» через алгоритм восприятия, существующий в определенном национально-лингво-культурном сообществе. Получив же статус прецедентного феномена, тексты, уже в качестве таковых, сохраняют и задают алгоритм восприятия (художественного) текста, так как выступают (осознанно или неосознанно для их потребителей) как эталоны (художественных) текстов вообще. Алгоритм восприятия текста есть деление его характеристик на существенные/несущественные и фиксирование первых при игнорировании вторых. Поэтому необходимо различать, во-первых, собственно сам ПТ и представление об этом тексте -- ИВПТ, а во-вторых, ИВПТ, являющийся частью когнитивной базы, и индивидуальное представление о ПТ, входящее только в индивидуальное когнитивное пространство. Очевидно, что у представителей разных культур существуют разные алгоритмы восприятия текста, разные принципы деления его признаков на существенные/несущественные, что и предопределяет разницу в оценках как самого текста, так и его персонажей и «провоцирует» коммуникативные сбои и провалы.

2.3 Горизонтальная структурная организация прецедентных феноменов

Прецедентные феномены составляют определенную систему, предстающую как основная составляющая когнитивной базы и обладающую рядом характерных черт. Основной - парадоксальной -- особенностью этой системы является, то, что, будучи «многомерной», она остается «плоскостной»: она не имеет «вертикали», а обладает в первую очередь «горизонталью». Так как элементы, входящие в систему и ее составляющие не строятся по оси «верх/низ», но соотносятся лишь по шкале вербализованности/невербализованности. Актуализироваться данные феномены могут не только с помощью вербальных средств.

Вместе с тем, сами прецедентные феномены (каждый из них в отдельности) обладают определенной «иерархией», если под таковой понимать вхождение/невхождение тех или иных «компонентов» конкретного феномена в когнитивную базу. Однако такая иерархия представляется весьма условной, поэтому более оправдано и каждый конкретный прецедентный феномен рассматривать с точки зрения горизонтальной структурной организации. И в таком случае структурная организация каждого прецедентного феномена окажется в некотором смысле аналогичной структурной организации системы в целом.

Говоря о горизонтальном устройстве рассматриваемой системы, правомерным, очевидно, будет выделение ее ядра (центра) и периферии. Центр КБ составляют но лишь те прецедентные феномены, которые однозначно удовлетворяют нашему определению. И самое главное здесь - степень известности феномена и «одинаковость» представлений о нем.

Экстраполируя идею Д. Б. Гудкова об алгоритме минимизации прецедентного текста на прецедентные феномены в целом, можно сказать, что интерпретация какого-либо феномена обусловливается неким алгоритмом минимизации. И, следовательно, «одной из главных причин различий в интерпретации [...] является разница в алгоритмах минимизации текст, что приводит к различному делению его характеристик на существенные / несущественные». При этом «трансформация алгоритма возможна лишь при кардинальном изменении корпуса прецедентных феноменов [...] что [...] может привести к распаду самого (лингво-культурного) сообщества» (Д. Б. Гудков, 1977). Таким образом, если речь идет о когнитивной базе единого национально-лингво-культурного сообщества, то вхождение прецедентного феномена в центр когнитивной базы предопределяется высокой степенью известности самого феномена (в случае с вербальными феноменами: прецедентным именем и прецедентным высказыванием) и единым инвариантом его восприятия.

Периферию когнитивной базы составляют феномены, которые: 1) отличаются меньшей степенью известности; 2) имеют определенные расхождения в инвариантах восприятия; 3) относятся к числу «рождающихся» или «умирающих». Рассмотрим эти случаи более подробно.

Границы между ядерной и периферийной зонами подвижны, вплоть до мены местами: ядерные в одних случаях элементы могут отходить от центра и заменяться.

С точки зрения синхронии, между ними есть зона перехода. Например, так называемые «сохраняющиеся / изменяющиеся» прецедентные феномены, т. е. сохранившиеся как феномен, но с изменившимся инвариантом восприятия, например, Два мира -- два детства. Они занимают промежуточное положение между а) периферийными «рождающимися» (например, -- Ты где был?-- Пиво пил!) и «умирающими» (например, советское -- значит отличное или Леня Голубков), с одной стороны, и б) однозначно входящими в центр КБ «бессмертными» (например, Счастливые часов не наблюдают) -- с другой. С точки зрения диахронии, периферийные прецедентные феномены могут постепенно «продвигаться к центру», вытесняя оттуда в область периферии, а то и за границы системы другие феномены, которые ранее принадлежали ядру системы (так, Дон Жуан со временем значительно «потеснил» Ловеласа, который вообще перестал восприниматься как прецедентное имя и «покинул» систему прецедентных феноменов).

Как уже говорилось, можно провести определенную аналогию между структурной организацией системы -- когнитивной базы, и структурной организацией отдельного прецедентного феномена. Последний также имеет ядро (центр) и периферию. В ядро прецедентного феномена входит то, что является «обязательным» для представителей данного национально-лингво-культурного сообщества. Если говорить более конкретно, то следующее.

Во-первых,

· для прецедентного имени -- само имя, его дифференциальные признаки и атрибуты;

· для прецедентного высказывания -- само высказывание и система его значений-смыслов;

· для прецедентного текста и прецедентной ситуации -- инварианты восприятия.

Во-вторых, «экспликаторы» инвариантов восприятия и то, что может быть использовано для «вторичной номинации» (это могут быть, в том числе, и атрибуты таких прецедентных феноменов, как имя или ситуация).