Пардигмальность метафоры как когнитивного механизма

На правах рукописи

Битокова Светлана Хаутиевна

Парадигмальность метафоры

как когнитивного механизма

(на материале кабардинского, русского и английского языков)

10.02.19 - теория языка

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени

доктора филологических наук

Нальчик 2009

Работа выполнена в Государственном образовательном учреждении высшего профессионального образования «Кабардино-Балкарский государственный университет им. Х.М. Бербекова

Научный консультант: доктор филологических наук, профессор

Аликаев Рашид Султанович

Официальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор

Радченко Олег Анатольевич

доктор филологических наук, профессор

Новодранова Валентина Федоровна

доктор филологических наук, профессор

Геляева Ариука Ибрагимовна

Ведущая организация: Волгоградский государственный

педагогический университет

Защита состоится 17 декабря 2009 г. в 9.00 на заседании диссертационного совета Д.212.076.05 по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора филологических наук при Кабардино-Балкарском государственном университете им. Х.М. Бербекова по адресу: 360004, г. Нальчик, ул. Чернышевского 173.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Кабардино-Балкарского государственного университета им. Х.М. Бербекова.

Автореферат разослан 2009 г.

Ученый секретарь

диссертационного совета Щербань Г.Е.

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Лингвистика последних десятилетий отмечена стремлением не столько описать явленное в языке, сколько объяснить причины появления языкового факта и закономерности его функционирования. Такое перераспределение системы ценностей в языкознании закономерно и обусловлено всем ходом развития лингвистической науки. Приблизившись к своему условному пределу в описании системных характеристик языковых явлений, наука о языке повернулась лицом к человеку, сотворившему и творящему его. Стремление постичь тайны порождения языковых единиц и их функционирования обусловили формирование когнитивного направления, нацеленного на изучение способов превращения фактов видимого и невидимого мира в факты языка.

Инструментарий перевода результатов познания в факты языка предоставляет метафора, обеспечивающая не только и не столько риторические и аппелятивные функции языка, сколько познавательные и классифицирующие. Основополагающим тезисом современной когнитивной лингвистики является концептуальный характер метафоры, позволяющий структурировать некую абстрактную сферу, в терминах другой, конкретной, чувственно воспринимаемой, а потому известной и понятной. Метафора удлиняет «руку» интеллекта, обеспечивая доступ к тому, что виднеется на дальних рубежах мыслимого, к тому, что не только трудно назвать, а даже трудно помыслить [Ортега-и-Гассет 1990: 71-72].

Актуальность диссертационной работы определяется тем, что метафора, всегда являвшаяся центром притяжения гуманитарных наук, с новой силой обратила на себя взоры уже с позиций когнитивного направления гуманитарной науки. Неослабевающий интерес к этому феномену обусловлен неоднозначностью ее природы и полифункциональностью. Обращение к метафорической ипостаси языка дает возможность апробировать базовые установки когнитивного направления в лингвистике, находящегося в стадии становления. Исследование метафорической репрезентации абстрактных концептов позволяет приблизится к решению фундаментальной проблемы соотношения языка и мышления, которая в настоящее время преодолела однозначность и категоричность, свойственную представителям оппозиционных мнений, и звучит более взвешенно и компромиссно. Видный лингвист современности А. Вежбицкая в связи с этим отмечает, что «крайний универсализм в изучении языка и мышления столь же неоснователен и опасен, сколь и крайний релятивизм в изучении культуры» [Вежбицкая 1996: 238]. Исследование актуально и в свете четко обозначившегося интереса ученых к проблеме соотношения языка и сознания, в разработке которой язык рассматривается как «средство доступа к мыслительной, ментальной, интеллектуальной и интериоризированной в голове (мозгу) человека деятельности» [Кубрякова 2009: 16]. Диссертация представляет актуальность в контексте влиятельного направления современной философии - эпистемического конструктивизма, согласно которой субъекту познания отводится ведущая роль в конструировании реальности [Кубрякова 2009: 22].

Гипотеза исследования заключается в том, что на понятийном уровне в формате концептуальных метафор при «обработке» сходного, телесного опыта, который, казалось бы, должен объективировать сходные устойчивые связи между двумя взаимодействующими областями, возможны различия, мотивированные культурными и когнитивным причинами.

Объектом исследования в данной диссертации является метафора как инструмент когнитивного моделирования сущностей абстрактного мира.

Предметом исследования послужили образные языковые образования различной структурной организации, представляющие базовые эмоции, интеллектуальную сферу (ум, глупость) и труд, безделье. При формировании материала исследования мы исходили из того, что в широком смысле метафорой «может быть назван любой способ косвенного выражения мысли» [Арутюнова 1990: 296-297]. Такой подход к предмету исследования мотивирован важным положением когнитивной лингвистики (КЛ), трактующим язык как «единый континуум символьных единиц» [Чуднов 2003: 54], и, соответственно, допускающим нивелирование уровневых, структурных различий при изучении языковых явлений. Исследование метафоры в таком широком понимании позволяет, на наш взгляд, получить более полное представление о структурировании исследуемых фрагментов, об их образной репрезентации. Важным для нашего исследования является наличие «живой» внутренней формы в метафорических образованиях, что допускает соотнесение значения слова, словосочетания в его свободном употреблении и формируемого ими переносного значения.

Выбор обозначенных концептуальных полей мотивирован тем, что они являются наиболее важными для функционирования и социального взаимодействия личности [Изард 1980: 54]. Мы также руководствовались известной мыслью французского антрополога Л. Леви-Брюля о том, что для исследования мышления индивида следует анализировать культуру, к которой он принадлежит. Любую культуру, по его мнению, можно описать в терминах коллективных представлений, которые относятся к трем различным сферам: интеллектуальной, эмоциональной, двигательной [Коул, Скрибнер 1977: 32].

Цель диссертационного исследования состоит в выявлении соотношения между языковыми знаками, репрезентирующими обозначенные сферы бытия человека, и концептуальными структурами мышления, представленными метафорой.

Обозначенная цель предполагает решение следующих конкретных задач:

1) представить основные положения когнитивной семантики как магистрального направления когнитивной лингвистики;

2) обосновать концепцию когнитивной теории метафоры на основании критического осмысления ее ретроспективы и современного состояния;

3) разграничить операциональные термины современной лингвистики: значение, понятие, концепт как формы репрезентации знания;

4) представить культурный код как языковой инвентарь, используемый для целей вторичного означивания;

5) выделить из существующих лексикографических источников кабардинского языка образные единицы, репрезентирующие эмоции (гнев, страх, радость/счастье, любовь привязанность) ум, глупость, труд, безделье;

6) провести когнитивной анализ каждой из выделенных групп в терминах культурных кодов, участвующих в их объективации;

7) выявить концептуальные метафоры, в терминах которых происходит упорядочивание образной информации об исследуемых фрагментах мира «идеальное»;

8) провести анализ их языкового наполнения;

9) обобщить культурно значимую информацию, проявляющуюся при анализе концептуальных языковых метафор.

Методологической основой исследования послужили фундаментальные положения современного языкознания, постулирующие приоритетность языковых данных в исследовании когнитивных структур; взаимосвязанность и взаимообусловленность языка и мышления, языка и сознания; положения теории номинации; понимание языка как аккумулятора и транслятора культуры, приоритетность семантических исследований в разработке основных положений когнитивной лингвистики, смыслообразующая роль метафоры.

Теоретическую базу исследования составили основополагающие труды отечественных и зарубежных языковедов в области семантики и когнитивистики (Н.Ф. Алефиренко, Ю.Д. Апресяна, Н.Д. Арутюновой, Н.Н. Болдырева, В.З. Демьянкова, В.Г. Гака, В.фон Гумбольдта, В.И. Карасика, И.М. Кобозевой, Н.Г. Комлева, А.В. Кравченко, В.В. Красных, Е.С. Кубряковой, В.Ф. Новодрановой, О.А. Радченко, Е.В. Рахилиной, Э. Рош, Н.К. Рябцевой, Ю.С. Степанова, В.Н. Телия, Р.М. Фрумкиной, А.А.Уфимцевой, Е.В.Урысон, D.L. Bolinger, W. Croft, G. Fauconnier, R. Gibbs, J. Grady, B. Heine, Z. Koveses, M. Johnson, G. Lakoff, R. Langacker, L. Talmy, J. Taylor, M. Turner, A. Wierzbicka и др.);

теории метафоры (Н.Д. Арутюновой, А.Н. Баранова, М. Блэка, О.И.Г лазуновой, С.С. Гусева, Д. Дэвидсона, Дж. Лакоффа и М. Джонсона, Э. МакКормака, Дж. Миллера, В.П. Москвина, М.В. Никитина, Х. Ортеги-и-Гассета, Э. Ортони, П. Рикера, Дж. Серля, Г.Н. Скляревской, А.П. Чудинова, У. Эко, A. Deignan, R. Dirven, G. Fauconnier, B. Fraser, R.W. Gibbs, R. Giora, J. Grady, M. Johnson, E.F. Kittay, Z. Kцvecses, G. Lakoff, G.A. Miller, A. Ortony, M. Turner, R.M. White и др.),

общей культурологии и антропологии (К. Леви-Брюль, К. Леви-Стросс,
Э. Тайлор, М. Коул, С. Скрибнер, М.С. Кагана, Ю.М. Лотмана, Т.Г. Стефаненко и др.).

Научная новизна диссертационного исследования заключается в разработке базовых методологических установок когнитивного подхода к изучению метафоры с учетом последних достижений в этой области. Принципиально новым является парадигмальное исследование метафоры как концептуального, языкового и культурного феномена. В работе впервые апробирована методика выявления концептуальных метафор через исследование элементов культурных кодов, участвующих в концептуализации базовых эмоций, ума, глупости, труда, безделья в кабардинском языке. Новым является исследование метафорических образований с позиций философии эпистемического конструктивизма, рассматривающего телесный опыт как отправную точку в конструировании реальности.

Выбор эмоциональной, интеллектуальной и трудовой сфер образной концептуализации, позволяющий представить целостный портрет этнокультурной личности, в настоящем исследовании осуществлен впервые. Новым является обращение к малоизученному кабардинскому языку, выступающему в тандеме с английским и русским языками. Они создают фоновую «поддержку» кабардинскому языку, так как только в «зеркале» другого языка и его носителя можно говорить о явлениях идиоэтничности.

Материалом исследования послужили образные метафорические образования кабардинского языка, представленные метафорами, идиомами, компаративными оборотами, а также паремиологическими единицами, извлеченные методом сплошной выборки из существующих толковых, переводных, фразеологических словарей кабардинского языка, а также материал из наиболее авторитетных лексикографических источников русского и английского языков, электронные словари.

В ходе исследования применялись научные методы, предполагающие анализ и синтез практического материала, описательный и сопоставительный методы, метод когнитивного моделирования, а также интроспективный анализ, в основе которого лежит языковая интуиция.

На защиту выносятся следующие положения:

1. Метафора являет собой концептуальный феномен, обуславливающий другие его ипостаси на уровне языка и культуры. Она задействована в важнейших когнитивных процессах категоризации знаний, связанных со структурированием внешнего и внутреннего мира субъекта в соответствии с сущностными характеристиками его функционирования и бытия. Членение мира «идеальное» соответствует универсальному принципу «наглядности», «предметности» мышления, предполагающего движение от конкретного к абстрактному. Будучи включенной в нашу понятийную систему, концептуальная метафора предоставляет возможность структурирования абстрактной или неизвестной области в терминах конкретной и знакомой сферы, тем самым продвигая процесс познания мира.

2. Метафора являет собой трехчастную структуру, в основе которой лежат чрезвычайно абстрактные образ-схемы, являющиеся результатом осмысления человеком его телесной организации, моторных действий и сенситивного опыта взаимодействия с физическими объектами окружающего мира; концептуальные метафоры, увязывающие абстрактные сферы бытия и чувственно воспринимаемые фрагменты мира; языковые метафоры, выявляющие диапазон возможного наполнения концептуальной метафоры.

3. Выявленные концептуальные метафоры, структурирующие базовые эмоции, ум, глупость, труд, безделье свидетельствуют об определяющей роли сходной биологической и психофизиологической организации homo sapiens в выборе вектора объективации абстрактных концептов, что, однако, не исключает действия когнитивных преференций, характерных для отдельно взятой лингвокультуры (экспериенциальный фокус, специфичные прототипические модели и фреймы, особое видение мира).

4. Культурная компонента метафоры отсутствует на доконцептуальном уровне, представленном образ-схемами. В слабо выраженной форме она проявляется на концептуальном уровне в силу когнитивных преференций этноса. В языковой плоскости культурная составляющая метафоры выступает в полном объеме. Анализ и обобщение языкового наполнения концептуальных метафор дает представление о мировоззренческих, культурных, ценностных составляющих жизни кабардинского этноса. Исследование позволяет реконструировать этнокультурный портрет языковой личности, представленный такими фрагментами, как эмоции, интеллект и труд.

5. Коды культуры, в терминах которых происходит осмысление абстрактных сущностей, носят универсальный характер, что обусловлено принципиальным сходством жизненной практики людей. Внутренняя аранжировка элементов различных кодов культуры в плане номинативного потенциала его отдельных элементов носит идиоэтнический характер. Коды культуры не являются изолированными конструктами. Они пересекаются, обнаруживая общие элементы, используемые для концептуализации сущностей различных абстрактных сфер. Зоны пересечения также являются областью проявления культурной специфики.

6. Категоризирующая и классифицирующая деятельность сознания, являющаяся основой познания мира, одинакова у всех людей. Язык не может организовывать сознание, т.е. определять его тип, структуру, «лепить» в нем свою модель мира. Факт использования определенного языкового инвентаря с его специфическими особенностями для реализации этой цели накладывает свой «отпечаток» на способы и форму языковой репрезентации концептуального содержания. О влиянии языка на мышление можно говорить лишь в терминах менталитета, который организован в соответствии с эталонами и стереотипами, нашедшими отражение во внутренней форме языковых знаков.

7. Концепт и понятие, имея единый локус - сознание человека, отмеченные в силу этого сходными чертами, различаются как аппелятивно-экспрессивная единица (концепт) и экспликативная (понятие). Значение своим инвариантным комплексом сем передает лишь часть смыслового содержания концепта.

Теоретическая значимость проведенного исследования состоит в том, что в нем представлен ревизия ретроспективы и новейших достижений изучения метафоры как когнитивного механизма; выявлены когнитивные основы процесса метафоризации. Проблема соотношения языка и культуры представлена сквозь призму последних исследований в области когнитивной лингвистики; установлена зависимость степени проявления культурного компонента и уровня метафоризации - концептуального и языкового.

Практическая ценность работы заключается в том, что материалы диссертации могут найти применение в лекционных курсах по теории языка, лексикологии, теории перевода, в спецкурсах по когнитивной семантике и теории метафоры. Методика исследования может найти применение в сопоставительных исследованиях различных разрядов лексики. Фактический материал представляет ценность также для лексикографической практики.

Апробация результатов исследования. Результаты диссертационного исследования нашли отражение в монографии «Метафора в языке, мышлении и культуре» [Нальчик, 2009], и 29 публикациях, 7 из которых вышли в рецензируемых изданиях, рекомендуемых ВАК для публикации основных научных результатов диссертации на соискание ученой степени доктора наук.

Основные положения диссертации докладывались на Международном научно-методическом симпозиуме «Обучение иностранным языкам и культурам: дискуссионные и нерешенные вопросы (Пятигорск, 2006); на Международных научных конференциях: «Русский язык в полиэтнической среде: состояние и перспективы» (Нальчик, 2003); «Реальность этноса. Роль образования в формировании этнической и гражданской идентичности» (Санкт-Петербург, 2006); «Полилингвальное образование как основа сохранения языкового наследия и культурного разнообразия человечества» (Владикавказ,2006); «Языковая система и речевая деятельность», (Ростов-на-Дону, 2007); «В.А. Богородицкий: научное наследие и современное языковедение» (Казань, 2007); «Концепт и культура» (Кемерово, 2008); на Всероссийской научной конференции «Язык как система и деятельность» посвященной 80-летию профессора Ю.А. Гвоздарёва (Ростов-на-Дону, 2005), а также на научно-методических семинарах кафедры английского языка, межкафедральных лингвистических семинарах (Нальчик, 2005-2008).

Структура диссертации определяется поставленными в ней целями и задачами. Работа состоит из введения, четырех глав, заключения, библиографического списка (533 наименования) и списка словарей (48 наименований).

Основное содержание работы

Во введении обосновывается выбор темы исследования, ее актуальность, излагаются цели и задачи исследования, определяются предмет и объект анализа, характеризуются материал и методы исследования, раскрываются научная новизна, теоретическая и практическая значимость работы, формулируются основные положения, выносимые на защиту, а также приводятся сведения об апробации результатов исследования.

Первая глава «Когнитивная парадигма знания и ее отражение в современной лингвистике» посвящена изложению основополагающих категорий когнитивного направления в языкознании с «оглядкой» на традиционную семантику. Первоочередной задачей когнитивной лингвистики является попытка объективации сложной мыслительной деятельности человека, того, что находится за пределами языковой формы, выявления пути, который языковая единица, в первую очередь слово и фразеологическое сочетание, проходят в мышлении, сознании индивида, прежде чем предстать в языке в виде некоторого содержания, значения, «упакованного» в определенную языковую форму. Разработка обозначенных проблем позволяет ответить на вопрос «о чем говорит язык по поводу осмысления им мира в осуществляемых им процессах его концептуализации и категоризации» [Кубрякова 2008: 12]. Традиционная семантика, оперируя уже готовыми единицами языка, исходя из структурной организации значения, стремится к установлению минимальных значимых компонентов значения в пределах определенных тематических групп слов. Конечной целью семантического анализа является достижение определенного уровня формализации, приемлемого для лексикографической практики.

Значение в контексте когнитивной семантики понимается как процесс, предполагающий две составляющие - конструирование значение (meaning construction) и репрезентация знаний (knowledge representation). Такая трактовка предполагает комплексный подход к значению с позиций антропоцентризма без учета каких-либо стратификационных установок в духе структурализма. Значение трактуется как концептуальный феномен, основой которого служит экспериенциальная база человека. Значимость последней в конструировании значения предопределило формирование теории воплощенного реализма [Дж. Лакоффа, М. Джонсона, M. Turner, R.Gibbs], занимающей промежуточное положение между эмпиризмом и рационализмом. Она обосновывает появление концептуальных структур как результат нашего сенсомоторного опыта и обеспечивающих их функционирование нейронных структур.

Восприятие, формирующее первую ступень познания, трактуется как активный процесс, в котором человек - это субъект, моделирующий информацию, поступающую извне, сообразно своим когнитивным способностям, соизмеряющий новое с тем, что ему уже известно, хранится в памяти. Процесс восприятия, осмысливание воспринятого и дальнейшее продвижение к концептуализации без знаковых опосредователей, каковым является язык, невозможно.

Концептуализация действительности - это осмысление человеком поступающей информации о мире, ментальное конструирование предметов и явлений действительности, приводящее к образованию определенных представлений о мире в виде фиксированных в сознании человека смыслов - концептов. Концептуализация предполагает категоризацию - процесс упорядочивания осмысленного, его распределение по смысловым слотам иерархической сетки, характерной для конкретной картины мира. Классическое понимание категоризации дополняется когнитивной его трактовкой [E. Rosh, G. Lakoff, J. Taylor,
Л. Витгенштейн, F. Ungerer, H. Shmid, Н.Н. Болдырев, Е.В. Рахилина], основанной на теории прототипов и отражающей наивную организацию действительности.

Концепт - операциональный термин современной лингвистики - в своем когнитивном понимании предполагает смыслопорождение и смыслообнаружение, проводимое сознанием человека и проявляющееся в итоге в «схватывании кванта смысла» в форме знака [Р. Дженкендорф, Дж. Лакофф, М. Джонсон, Р. Павиленис, Е.С. Кубрякова, В.З. Демьянков Е.Г. Беляевская, Н.Н. Боддырев, И.А. Стернин, и др.]. При этом важным является установление роли и значимости каждого звена в цепочке восприятие - сознание (мышление) - язык; и максимальная степень объективации этого процесса. Концепт - это универсальная единица мыслительного поля человека, многоуровневая совокупность знаний о каком-либо фрагменте действительности. Концепты отражают содержание знаний человека, его опыта, результатов всей деятельности человека и результаты познания им окружающего мира в виде определенных единиц, именуемых «квантами» знания. Признается, что концептуальное содержание свойственно всем единицам языка безотносительно от характера их сигнификативно-денотативного содержания.

Лингвокультурологическая трактовка «концепта» предполагает смысловой шлейф, которым обрастает знак в результате приращивания новых смыслов, изначально не мотивированных его значением [Н.Д. Арутюнова, Ю.С. Степанов, В.В. Колесов, А Вежбицкая, В.Н. Телия, В.И. Карасик, С.Г. Воркачев и др.], хотя до настоящего времени не выработано единого мнения относительно «концептуального» статуса языковых единиц. Ими могут быть феномены, связанные с уникальными явлениями духовной культуры и общественной жизни социума, представленные в языке в виде безэквивалентной лексики [В.Н. Топоров, С.М. Толстая, В.П. Нерознак и др.]; абстрактные сущности, не имеющие печати культурного своеобразия в своем денотативном значении, но обнаруживающие специфическую конфигурацию коннотативного уровня семантики [Воркачев 2003, Вежбицкая 1996]. Когнитивное и лингвокультурологическое понимание «концепта» различаются векторами по отношению к человеку: когнитивный концепт - это направление от индивидуального сознания к культуре, а лингвокультурный концепт - это направление от культуры к индивидуальному сознанию [Карасик 2002: 139].

Прямым следствием использования в языкознании базового терминологического инвентаря философии, частью которой она когда-то являлась, стало смешение терминов концепт и понятие. Этому также способствовало использование английского термина concept в значении понятие для наименования означаемого словесного знака, которое структурируется сигнификативной и денотативной составляющими.

Понятие как философская категория предполагает полное (на данном уровне познания) отражение в сознании признаков и свойств некоторой категории объектов и явлений действительности. Как таковое, оно суть фиксированный результат познавательной деятельности человека. Понятие представляет собой манифестацию сущности предмета, явленную в структурной организации его существенных признаков, необходимых для категориальной идентификации предмета. Можно сказать, что понятие функционирует как способ распаковки смыслового континуума, в результате чего оно приобретает устойчивый, фиксированный статус и способно выполнять экспликативную функцию.

Концепт как ментальный феномен отличается от понятия в первую очередь тем, что он неотделим от апеллятивно-экспрессивной функции человеческого сознания. Концепт призван объективировать все богатство не только логического, но и эмоционального состояния человека. Концепт схватывает, но не фиксирует, потому что направлен, что важно, на понимание, а не на познание. Субъективность концепта предполагает его динамичность, неустойчивость, «текучесть». Если прибегнуть к образному выражению, можно сказать, что концепт - это авторская метафора, нарушающая ограничительные понятийные рамки, а понятие - застывшая метафора, несущая в себе скованный концепт.

Можно сказать, что концепт проявляется там, где понятие выходит за пределы собственного объема, так как новое содержание требует новой формы воплощения. Концепт разрывает заскорузлую оболочку понятия, тем самым, давая простор мыслям человека с последующим их языковым выражением. Содержание концепта включает сведения об объектах и их свойствах, о том, что человек знает, думает, предполагает, воображает об объектах мира [Павиленис 1983: 101-102].

Концепт, конечно, не чужд понятию. Человек, намеревающийся определить и описать нечто, попавшее в его поле зрения, может осуществить это лишь с опорой на известный ему и разделяемый другими членами языкового сообщества совокупность понятий, присутствующую в его языковом сознании. Концепт, оперируя понятиями, в состоянии модифицировать саму понятийную сетку. Концептуальное содержание переходит в языковую плоскость и предстает, в первую очередь, в виде слов и словосочетаний.

Концепты, сформированные носителями языка и хранящиеся в памяти людей, образуют концептосферу языка, которая не совпадает с семантическим пространством языка. Kонцептосфера - это мыслительная область, формируемая концептами, а семантическое пространство языка - это только часть концептосферы, получившая языковое выражение. Получить знания о какой-либо части концептосферы (а вся концептосфера значительно шире языка) можно только при изучении семантического пространства языка.

Языковые средства выражения концепта своим значением передают только часть концептуальных признаков, релевантных для сообщения, удовлетворяющих коммуникативную интенцию говорящего.

Концепт и понятие находятся в сложных взаимоотношениях ввиду того, что имеют много точек соприкосновения в силу единого локуса - мышления человека и общей отражательной функции. Тем не менее, каждая из них отмечена своими особенностями отражения мира «действительное», способами фиксации отражаемого, а также сферой использования.

Во второй главе «Язык - мышление - культура: проблема взаимосвязи» представлено видение этой фундаментальной проблемы в контексте последних работ в данной области. Исследуется проявление культурной компоненты в лингвоментальном континууме человека на уровне концептуализации и категоризации, обыденного сознания и менталитета.

Глава начинается с определения понятия «культура», рассматриваются антропологический, социологический и философский аспекты этого сложного понятия. Обобщение существующих подходов к изучению культуры позволяет выделить цивилизационную, социально-психологическую и деятельностную составляющие. Цивилизационная составляющая культуры касается результатов практической деятельности людей на различных ступенях технического и технологического развития данного сообщества. Социально-психологическая составляющая предполагает национальный характер, менталитет, нравственные регулятивы. Деятельностная составляющая указывает на способы освоения действительности, восприятия и передачи информации. Сложность определения понятия «культура» обусловлена многогранностью, многоаспектностью вечно меняющегося человеческого бытия, которое она (культура) призвана отражать. Насколько неисчерпаем и многолик человек как объект познания, настолько многообразна и разнопорядкова культура.

При любом определении сложного вопроса концептуального содержания «культуры» язык как таковой является основанием культуры. Он аккумулирует и транслирует кристаллизованный опыт языкового сообщества.

Представители разных культур, обладающие одинаковой биологической и психофизиологической организацией, контактируют с одним и тем же земным миром, в котором вещи предстают с достаточно одинаковой объективной дискретностью и одинаковым сходством - различием. Объективные различия в условиях жизни и практике отдельных языковых сообществ со всеми вытекающими языковыми расхождениями не могут «не могут «конкурировать» с той частью всеобщего знания, в основе которого лежит одинаковый опыт, мотивированный одинаковой сутью homo sapiens. Из этого следует подчиненность языка как совокупности значений опытному знанию. Язык можно уподобить форме, обслуживающей некоторое содержание. Тогда сознание являет собой сочетание языкового инструментария, так как язык основа мышления и опытного знания, которым владеет индивид, языковое сообщество или человечество в целом.

Расхождения, проявляющиеся в языковом выражении (разная внутренняя форма знака) одинакового концептуального содержания, обусловлены рядом причин. Во-первых, гештальтно воспринимаемый предмет являет собой сочетание разнообразных признаков и свойств, объективно ему присущих. Выделение же какого-то конкретного признака, формирующего внутреннюю форму номинативной единицы, «обращение внимания» на него - процесс субъективный и зависит от особенностей восприятия субъекта, его практических задач и ряда других причин [В.Г. Гак 1998: 33]. Гештальтное восприятие отдельного предмета не исключает восприятия естественного контекста его существования, связей предмета с другими объектами, процессами, событиями реальной действительности, с которыми он «связан по жизни». Из этого следует, что результирующий эффект концептуализации - номинативная единица в качестве внутренней формы может включать, как сущностные признаки и свойства самого объекта, так и признаки, мотивированные условиями «бытия» объекта в реальности, например, пространственные, временные, функциональные и другие.

Другой причиной является типологический строй языка, языковой инвентарь, имеющийся в распоряжении представителей языкового коллектива для объективации нового содержания, который, в некоторой степени, определяет характер языкового оформления «кванта» смысла.

Важной типологической характеристикой кабардинского языка является включение в структуру глагола всех актантов развертывания действия, процесса (субъекта, объекта, способа свершения действия и т.д.). Например: у-а-къы-ды-д-е-з-гъэ-шы-жы-ф-а-тэ-къым «Я тогда не смог заставить его обратно вывести тебя оттуда вместе с ними» [Кумахов 1984: 21]. Это сложное структурное образование поддается членению в полном соответствии со стратегией описания морфологической структуры индоевропейского слова и допускает выделение корневой морфемы шэ-, которая вне структуры не семантизируется, и тринадцати аффиксальных морфем, каждой из которых приписывается статус либо префикса, либо суффикса. Эта особенность предопределяет тот языковой «крой», в формате которого единый мир предстает в кабардинском языке.

Лингвокреативная деятельность членит мир заново [Серебренников 1988: 203]. Так, например, носители кабардинского языка с помощью одного имени цIынэ (сырой) концептуализируют значительно большее количество признаков объектов, чем носители русского языка. Например: сабий ц1ынэ - грудной ребенок; щ1алэ ц1ынэ - молодой, не достигший зрелости парень; лы ц1ынэ - парное мясо; открытая рана; фо ц1ынэ - свежий мед; псы ц1ынэ - сырая вода; кхъуей ц1ынэ - молодой сыр; бжьын цынэ - зеленый лук; ныбэ ц1ынэ - слабый желудок (живот); пэ ц1ынэ - сопливый тхъуцынэ - сливочное масло. Совпадения наблюдаются лишь при определении влажных, сырых предметов, как сырая земля - щ1ы ц1ынэ; и не доведенной до нужной кондиции пищи: щ1акхъуэ ц1ынэ - сырой (недожаренный) хлеб.

Отсутствие объективных критериев верификации не позволяет со всей категоричностью утверждать, что использование языками разных слов для концептуализации одних и тех же сущностей реального мира является результатом его особого членения.

Необычайное разнообразие признаков, используемых для концептуализации одних и тех же понятий в разных языках, обусловлено в большей степени особенностями ассоциативного мышления, а не специфическим видением мира [Серебренников 1988]. Мы не можем говорить об абсолютной произвольности ассоциаций, действующих при концептуализации нового содержания. Они (ассоциации) мотивируются стереотипами обыденного сознания.

Практический и интеллектуальный опыт человека формируется в окружающем его предметном пространстве. Осваивая его, человек не только дает имена наполняющим его предметам, но и включает их в личную сферу, наделяет смыслом. Названия предметов, явлений и ситуаций превращаются в символы, образы и знаки. Язык предметного пространства расширяет сферу значений и становится пригодным для представления непредметных, неявных сущностей. В свое время В. Гумбольдт обратил внимание на «предметность» человеческого языка, отмечая, что «язык выражает свои мысли и чувства как предметы» [Гумбольдт 1985: 378].

Этот универсальный механизм, являющийся важнейшим когнитивным инструментом в освоении непредметных сущностей, можно назвать «принципом наглядности» [Рябцева 2005: 125]. Действие этого принципа, наполнение конкретным содержанием, предопределяется стереотипами обыденного сознания, которые формируют вектор ассоциативного мышления носителей того или иного языка, т.е. установление связи между абстрактной сущностью, ищущей форму языкового выражения, и конкретным предметом, удовлетворяющим эту потребность, продиктовано всем предыдущим опытом языкового коллектива. В этом смысле ассоциации носят не случайный характер, а предопределены сложным комплексом взаимодействия ряда факторов, которые можно объединить одним словом культура.

Обыденное сознание стремится к установлению «истины» через поиск эталона. Эталонность, ориентация субъекта на определенные образцы, стереотипы - это то объединяющее начало, тот общий структурный принцип, который связывает воедино процессы восприятия, познания, и языковую картину мира [Лакофф 1981: 368].

Структура эталонов или стереотипов обыденного сознания чрезвычайно сложна, многопланова, достаточно размыта и неопределенна. Предметное пространство, которое окружает человека - это природно-географические условия, а так же его практическая деятельность формируют эмпирическую основу эталонов и стереотипов обыденного сознания. Можно предположить, что ведущую роль в формировании стереотипов играет частота встречаемости определенных объектов, явлений в жизни людей, что нередко выражается в более продолжительных контактах человека именно с данными объектами по сравнению с другими, что и приводит к стереотипизации подобных объектов.

Проиллюстрируем действие стереотипов обыденного сознания на материале лексики «цвета» в кабардинском языке. Известно, что цвет - один из наиболее эталонных модусов, так как без обращения к образцам его трудно определить. Существуют два способа толкования «имен цвета»: указание типичного объекта, имеющего данный цвет, и толкование одних имен цвета через другие [Фрумкина 1984: 17]. Тем не менее, можно предположить, что все цвета имеют прототипические эталоны. Кабардинский язык не исключение. Из богатого многообразия объектов, обладающих искомыми цветовыми признаками, носители языка неосознанно вычленяют те, которые более частотны и значимы в их каждодневной практике. Особая роль таких культур, как перец, чабрец, тыква подтверждается их выбором носителями языка в качестве эталонов цвета. Например, джэдгыныфэ (цвета чабреца - растение, из высушенных листьев которого готовят очень популярную приправу к мясным и овощным блюдам в кабардинской кухне) близок к темному хаки; къэбыфэ (цвета тыквы) - желто-красный, оранжевый; къэбжылафэ (цвет семян тыквы) - бледно-желтый; шыбжийифэ (цвета перца) - ярко-красный.

Если в объективной действительности референт встречается в нескольких разновидностях, то сознание в первую очередь фиксирует наиболее распространенную, как это наблюдается в случае с последним примером. Из практики нам известно, что перец бывает не только красного цвета, да и оттенки красного перца достаточно разнообразны. По зооморфной лексике, используемой в системе цветообозначения в кабардинском языке, можно судить о месте, занимаемом этими референтами в жизни кабардинского народа: къазшырыфэ (цвет гусенка) - светло-желтый; бжэндэхъуджадык1афэ (цвета скворцового яйца) - светло-голубой; тхьэмбылыфэ (цвет легкого) - розовый. Следующие наименования цвета иллюстрируют важные составляющие кабардинской кухни: хъэкъуртыфэ - светло-коричневый (хъэкъурт - мука из жареной кукурузы); щэжыпсыфэ - салатный, бледно-зеленый (щэжыпс - сыворотка); а также элементы их повседневной жизни: сабафэ - серый (цвет пыли); яжьафэ - серый, пепельный (цвет золы); къамылыфэ - темный, смуглый (цвет камыша); кхъуэщыныфэ - коричневый (цвет горшка, кувшина, черепицы); данагъуэ - золотистый (данэ - шелк); дыщэфэ - золотистый (цвет золота). Дыжьын (серебро) в кабардинском языке не используется в качестве эталона цвета (ср. русск. серебристый; англ. silvery). Кхъуэщыныфэ (коричневый) интересен тем, что в качестве эталона цвета используется предмет, изготовленный из глины - ят1агъуэ (горшок, может быть кувшин), а не имя ят1агъуэ. По всей вероятности, причина этого заключается в том, что имя глина - ят1агъуэ (букв. светло-желтая земля) уже содержит название цвета гъуэ (светло-желтый, рыжий). Использование имени, уже содержащего цветоозначающий компонент, вряд ли бы способствовало прозрачному и понятному наименованию цвета.

Категоризирующая и классифицирующая деятельность сознания, являющаяся основой познания мира, результаты которой проявляются в языке, одинакова у всех людей. Язык не может организовывать сознание, т.е. определять его тип, структуру, «лепить» в нем свою модель мира. Но, с другой стороны, факт использования определенного языкового инвентаря с его специфическими особенностями для реализации этой цели накладывает свой «отпечаток» на способы и форму языковой репрезентации концептуального содержания.

Важным в решении вопроса о соотношении языка и мышления является точка отсчета, ракурс рассмотрения проблемы - филогенетический или онтогенетический, который предопределяет принципиально разные ответы [В.Б. Касевич]. В процессе освоения действительности человек членит, структурирует, дифференцирует по сути не дискретный и единый мир, в первую очередь, на основании того, что и в каком «количестве» этот мир предлагает ему в качестве когнитивной обработки. Во-вторых, в соответствии со значимостью определенных элементов пространственно-временного континуума в жизнедеятельности конкретного языкового сообщества. Этими причинами объясняется, например, дифференцированное именование различных пород лошадей, их масти, болезней, особых стрижек хвоста и т.д. в кабардинском языке, что свидетельствует о приоритетном положении этого представителя фауны в жизни кабардинского этноса. Так, разновидности кабардинской породы лошадей включают: есеней, жажэ, жэращты, къундет, къураты, къэбан, щолэхъу, хуарэ, жухъэр. Другие номинанты, принадлежащие к этому тематическому полю: щыгъуэ (буланый конь), тхъуэ (сивый о масти лошади), брул (чалый о лошади), дунажын (кобыла - четырехлетка), къунан (жеребенок-трехлеток), лъэдакъэцыджэ (лошадь с короткими волосами на щетке), влъэкъэб (вид плоскостопия у лошади), уэлмэ (разновидность болезни ног у лошади), лъакъуэлъ (ревматическое заболевание ноги у лошади), жагъын (норов лошади), жъей (упрямый, норовистый (о лошади)), жагъэ (бег лошади), жэрыбэ - особый ход лошади), жэрагъ (рысистость), къэсракъ (способ стрижки хвоста лошади) [СКЧЯ 1999].

В лексическом инвентаре кабардинского языка привлекает внимание высокая степень дифференцированной концептуализации частей тела человека и активное использование этих базовых номинаций в словообразовательных целях, на что в свое время обратили внимание исследователи [Яковлев 1948; полный список см: Апажев 1992: 123-131]. Например, Iпшэ - сустав, соединяющий кисть руки и предплечье (букв. шея руки); Iэпэ - палец (букв. носок кисти руки); лъэбжэнэ - ноготь на ноге (букв. - глазок рога на ступне) и др.

По подсчетам М.Л. Апажева, соматическая лексика в кабардинском языке составляет 303 единицы, что в два раза превышает ее число в русском языке - 155 единиц. Такая высокая номинативная плотность именно этого фрагмента мира обусловлена объективными причинами, уходящими вглубь истории кабардинского народа. Так, Н.Ф. Яковлев столь активное развитие анатомических терминов в этом языке объясняет «преобладанием скотоводческо-охотничьего быта у предков современных кабардинцев» [Яковлев 1948: 223]. Но этой одной причины, на наш взгляд, совершенно недостаточно, так как именно с этого уклада и начиналась история многих, если не всех этносов, однако наименования частей тела не получили столь полного, детализированного отражения в других языках, например, европейских. В этой серии примеров действие экологического окружения этноса проявляется не в столь прозрачной форме, как в предыдущем случае. Но тем не менее, факт детальной структурации соматизмов в кабардинском языке обусловлен определенными условиями жизни этноса, его культурой, так как этот фрагмент являет собой наблюдаемый участок мира, а не абстрактный, рефлексивный, умозрительный, т.е. содержание его познания обеспечивается конкретными фактами жизнедеятельности этноса.

Культура, когнитивный опыт определяют содержание мысли и, соответственно, языка. То есть, то, с чем человек, как представитель той или иной культуры сталкивается в своей каждодневной практике, т.е. опыт «рук и глаз», то, что занимает его мысли, вызывает у него эмоции и получает отражение в языке.

Онтогенетический поход к проблеме предъявляет иную конфигурацию соотношения языка и мышления. Здесь мы можем говорить о влиянии языка на мышление на основании следующего. Новый член языкового коллектива уже через язык, усвоение которого является обязательным условием его идентичности, получает «готовый» когнитивный опыт, «отстоявшийся» в языке. В распоряжении нового индивида оказывается номинативный инвентарь языка с его специфической аранжировкой согласно структурно-типологическим характеристикам языка, и самое главное - «взгляд» на мир, на все, что в нем происходит, его понимание и оценка. Аккумулированный в языке опыт народа, содержащийся в номинативных единицах, а также представленный в виде символов, стереотипов, эталонов обыденного сознания, во многом предопределяет то, как новый индивид будет интерпретировать реальность, т.е. содержание его мышления. Это значит, что мировоззренческие постулаты, аксиологические установки, стратегии поведения человека исподволь моделируются языком, на котором он говорит. Человек в своем индивидуальном развитии приобретает и структурирует свой опыт во многом через язык, в котором уже явлен кристаллизованный опыт общества, а не через непосредственное взаимодействие с миром.

Культурные проскрипции, веками вырабатываемые обществом, накапливаются в языке и встраиваются в менталитет человека, можно сказать, на генетическом уровне.

Различие в психологии народов объясняется различиями в их коллективном бессознательном, определяющем дух народа, его душу. Существование и смысл архетипов как непроизвольных манифестаций бессознательных процессов могут быть раскрыты только косвенно, через проекции в мифы, сказки и религии.

Трактовка менталитета предполагает его понимание в широком и узком смысле: как менталитет нации и как менталитет социальной группы. Если архетипы коллективного бессознательного являются корнями национального менталитета, то национальный менталитет представляет собой рамку, в которой складывается общий образ окружающего человека мира. Эта рамка достаточно устойчива, что обеспечивает стабильность национального менталитета. Он статичен и органичен, подобно экономической структуре. Динамическую же сторону психологических особенностей людей раскрывает культура как образ жизни, передаваемый по наследству» [Tubbs, Moss 1987: 395]. Менталитет, с одной стороны, есть результат культуры, а с другой - сам является глубинным источником развития культуры.

Систему социокультурных смыслов, зафиксированных в языке, таким образом, можно рассматривать как проекции менталитета в язык. И в этом смысле можно говорить о влиянии языка на мышление. Не на нейрофизиологические процессы, обеспечивающие функцию мозга - мышление, не на универсальные механизмы, регулирующие познавательную деятельность (восприятие, ощущение, концептуализация, категоризация ит.д.) а на то, как видит мир и себя в этом мире индивид, какой шкалой морально-этических ценностей он оперирует при интериоризации этого мира и уяснении своей сущности и своего предназначения в этом мире.

Особое положение в отражении и формировании менталитета играют образные единицы языка. В.Н. Телия подчеркивает, что фразеология является наиболее культуроносным составом языка, который служит своего рода транслятором культуры, «эпистемической моделью» для исследования взаимодействия языка и культуры [Телия 2004: 19]. Основная информация, связанная с культурным компонентом значения, содержится во внутренней форме идиомы, анализ которой помогает понять наивное представление о мире народа, говорящего на данном языке, и некоторые черты его национального характера. С одной стороны, в них прослеживаются мифы, архетипы, обычаи и традиции, элементы материальной культуры, т.е. сам механизм отбора прототипических ситуаций отражает культурно-национальные стереотипы и эталоны обыденного сознания. С другой стороны, зафиксированная в них информация как бы приобретает новое «культурное» прочтение в виде коннотаций, которые отражают связь ассоциативно-образного основания с культурой, что позволяет вывести новые стереотипные, эталонные и символьные значения [Маслова 2004: 71]. Так, идиомы to bet one's bottom dollar и си щхьэр позгъэупщы1ынщ - (дать голову на отсечение) воплощают эмпирический эталон абсолютной уверенности в чем-либо через указание на систему ценностей в английской и кабардинской культурах соответственно. Развертывание текста (микротекста) этих идиом позволяет реконструировать по их внутренней форме систему ценностей в национальном сознании носителей английского и кабардинского языков. Если в английской идиоме проецируется высокая ценность в англосаксонском миропонимании материального богатства, то в его кабардинском аналоге актуализируется приоритет духовных ценностей над материальными. Присущее кабардинскому национальному сознанию стремление к правде, к высшей справедливости порождает и готовность к самопожертвованию во имя правды (cр.: русск. дать голову на отсечение). Английские идиомы let the sleeping dog lie, и white lie воплощают эталон культуры отношений между представителями англосаксонского социума - «культуру компромисса и конформизма» через указание на отношение к животным и отношение к правде. В культуре бытового конформизма, в соответствии с принципом вежливости, white lie рассматривается как невинное социальное извинение. Идиомы can't help but, cannot but можно рассматривать в этой связи как языковые средства выражения «смягчения» мыслей и действий говорящего: I cannot help but think; I cannot but suggest.

Носители русского языка также допускают сокрытие правды для определенных стратегических целей, например, невинная ложь, ложь во спасение. Данные кабардинского языка свидетельствуют о предпочтении его носителями правды, какой бы она не была, лжи. Например: пэж жызыIар щIегъуэжкъым - сказавший правду не раскаивается; пэжым папIщэ укъимык1уэт - не отступай в борьбе за правду; пэжыр дыщэм нэхърэ нэхъ лъапэщ - правда дороже золота; пц1ы 1эф1 нэхъэрэ пэж дыдж - лучше горькая правда, чем сладкая ложь. Более того, одним из важных критериев добропорядочной и достойной жизни человека является честность, что передается производным наречием: пэжу дунейм тетын - быть честным и порядочным; качество работы также оценивается через пэж (правда) - 1уэхум пэжу бгъэдэтын - верно, преданно служить делу.