Советско-китайские отношения в 1920-1930-е гг.

Размещено на http://allbest.ru

Ставропольский государственный педагогический институт

Кафедра истории, права и общественных дисциплин

Советско-китайские отношения в 1920-1930-е гг.

Щупленков Николай Олегович

старший преподаватель

Щупленков Олег Викторович

кандидат исторических наук, доцент

Россия, г. Ессентуки

Дальний Восток занимает важное место в геополитике нашего государства, являясь воротами России в Азиатско-Тихоокеанский регион. Его роль определяется, прежде всего, как стратегическим положением, так и экономическим значением. Именно этому региону нашей страны отводилась особая роль во время советско-японского сотрудничества и противостояния в годы Второй мировой войны.

Вследствие общей слабости страны после гражданской войны в экономическом и военно-политическом аспекте СССР не был готов к решительным внешнеполитическим действиям. В этой связи Дальневосточному региону, как наиболее удаленному от центра, отводилось особое значение. У руководства страны, несмотря на имеющие место резкие заявления, не было другого выхода, как «умиротворять» Японию. Но не только «умиротворять», а так же, как говорилось в письме 1925 г. заместителя наркома иностранных дел Г.В. Чичерина: «…стремиться наладить хорошие отношения… и сближаться с Японией» ^{[14, с. 13.]}.

Одним из первых шагов Советского государства навстречу стабилизации отношений с Японией становится подписание на Пекинской конференции 20 января 1925 г. между послами обеих стран «Конвенции об основных принципах взаимоотношений между Советским Союзом и Японией».

В данной конвенции, в частности говорилось: «В интересах развития экономических отношений между обеими странами и принимая во внимание нужды Японии в отношении естественных богатств, правительство СССР готово предоставить японским подданным, компаниям и ассоциациям концессии на эксплуатацию минеральных, лесных, рыбных и других естественных богатств на всей территории СССР» ^{[46, с. 93.]}. Тем самым, был принципиально решен вопрос о предоставлении Японии концессий на территории СССР.

Внешнеполитический фактор в условиях Дальнего Востока (особенно в отношениях СССР и Японии) доминировал над внутриполитическими установками, направленными на свертывание концессионного дела. Поэтому, несмотря на то, что, на Дальнем Востоке в конце 1920-х - начале 1930-х гг. так же, как и в целом по стране, происходило свертывание концессионной политики и самой практики, этот процесс практически не затронул основные японские концессионные предприятия.

Возникновение русской колонии в Китае в начале ХХ в. было связано с началом строительства Китайско-Восточной железной дороги согласно заключенному 22 мая 1896 г. секретному договору между Россией и Китаем о союзе и постройке КВЖД ^{[1, c. 51]}. Срок договора был определен в 80 лет. В течение этого времени руководство дорогой должно было осуществляться Правлением Общества КВЖД, а сама дорога - находиться в общем пользовании обоих государств ^{[30, с. 54]}.

Строительство железной дороги через Маньчжурию было выгодно как России, так и Китаю. Для русского правительства это было политическим и экономическим шагом, поскольку дорога являлась, с одной стороны, наикратчайшим и следовательно наиболее дешевым путем к Владивостоку, а с другой, - укрепляло позиции России в Азии. Китай же обеспечивал себе возможность быстрого промышленного развития экономически отсталого региона и переселенческого движения внутри страны на малозаселенный Северо-Восток ^{[10, с. 234]}.

Первые партии русских инженеров отправились на Дальний Восток для строительства железной дороги в апреле 1897 г. Через год русские люди начали строить город Харбин, который стал центром КВЖД ^{[30, с. 54]}, а по линии КВЖД возникали поселки с русским населением, обслуживающим дорогу. Таким образом, к началу русской эмиграции на Восток Харбин и станции вдоль КВЖД уже представляли собой обустроенную по русскому типу территорию.

Социальный состав русской колонии был неоднороден: инженеры-строители и члены их семей, российские подданные, принятые на обслуживание дороги, а также казаки и отставные нижние чины. Кроме того, «в полосе отчуждения появлялись и свободные переселенцы из России. К ним относились представители торгово-промышленного класса, мелкие ремесленники, домашняя прислуга и пр.» ^{[2, с. 563]}, а также другое гражданское население, занятое образованием, здравоохранением и т.п. ^{[1, с. 122]}. До революции 1917 г. русские в Китае жили по законам царской России. С позиций того времени это и не эмиграция вовсе: уехавшие строить железную дорогу граждане России не принимали китайского гражданства, и лишь последующее развитие событий в России - Октябрь 1917 г. - привело к тому, что они стали вынужденными эмигрантами.

До начала строительства КВЖД население города Харбина было очень малочисленным -менее 5 тыс. чел. ^{[41, c. 49]}. Пятого мая 1898 г. глава русской экспедиционной группы - инженер Щедровский купил за восемь тысяч китайских серебряных мастерскую, которая стала местным железнодорожным инженерно-техническим бюро. С ее появлением, в Харбин приехало большое количество квалифицированных русских рабочих, трудившихся на железных дорогах (техники, персонал по охране железной дороги и т. д.). Поскольку в процессе строительства КВЖД Харбин находился под властью России, все рабочие были командированы российским правительством. Для обеспечения железнодорожного строительства и эксплуатации, улучшения условий повседневной жизни сотрудников железной дороги необходимо было строить заводы, магазины, больницы, церкви и другие учреждения городской инфраструктуры.

Но рабочей силы только из России было недостаточно. Поэтому на стройку принимались также китайские рабочие из провинций Шаньдуна, Хэбэя и других районов Китая. С развитием строительства КВЖД количество русских эмигрантов и китайцев, живших в Харбине, становилось всё более значительным. В 1899 г. численность населения Харбина достигла 30 тыс. чел. В 1902 г. число русских, проживавших в городе, составило12 тыс. чел. ^[40]. Пятнадцатого мая 1903 г., когда строительство КВЖД подходило к завершению, Управление железнодорожного строительства впервые провело перепись населения г. Харбина. Полученные статистические данные показали, что его общая численность составила 44 576 чел., в том числе китайцев - 28 338 чел., русских - 15 579 чел., японцев - 462 чел, представителей других национальностей - не более 200 чел. ^{[25, c. 20]}. Следовательно, рубеж XIX-XX вв. стал временем роста численности русских эмигрантов в Харбине.

В 1905 г. в ходе русско-японской войны Россия потерпела поражение. Ее господствующие позиции на северо-востоке Китая были подорваны. Согласно «политике открытости», предложенной США, КВЖД стала открыта для мировых держав. В этих условиях Харбин превратился в самый крупный торговый центр северо-востока Китая, где сосредотачивались товары из Европы, Америки, Азии.

В Харбин стекались торговцы, предприниматели, авантюристы, бродяги из разных стран мира. В первое десятилетие XX в. приток эмигрантов из Европы увеличился, но русские и китайцы по-прежнему составляли основную массу населения Харбина. К июлю 1911 г. число жителей Харбина достигло 59,7 тыс. чел. Среди них русские эмигранты составляли 40 тыс. чел., или 67 % всех горожан ^[13]. Этот показатель был выше, чем доля русских среди жителей Владивостока (59,3 %) ^{[32, c. 106]}. К началу 1917 г. обслуживанием КВЖД были заняты свыше 50 тыс. российских рабочих и солдат ^[12].

В 1917 г. в России произошли Февральская и Октябрьская революции, в результате которых самодержавие, а затем и Временное правительство были свергнуты. В октябре 1917 г. установилась власть большевиков. Многие выходцы из дворянства и буржуазии были вынуждены бежать из России. В то же время управление КВЖД по-прежнему находилось в ведении царского министра Д. Л. Хорвата. В результате Харбин, будучи узлом КВЖД, стал центром сосредоточения белых эмигрантов. В 1918-1924 гг. произошел существенный рост численности русских эмигрантов в Харбине. Для их размещения Управление КВЖД образовало села Нахаровка и Волостьумов в районе Даоли. В 1918 г. в Харбине насчитывалось 60,2 тыс. русских. С этого года число русских быстро росло, и к 1920 г. достигло 131 тыс. чел., к 1922 г. - 155 тыс. чел. В 1923 г., после завершения гражданской войны, в Харбине насчитывалось 200 тыс. мигрантов из России. В то же время общая численность населения города достигла 310 тыс. чел. Такое большое количество эмигрантов из другого государства, проживавших в одном городе, являлось весьма редким в истории Китая.

31 мая 1924 г. между СССР и Пекинским правительством было подписано «Соглашение об общих принципах урегулирования вопроса между Союзом Советских Социалистических Республик и Китайской Республикой». В этом документе были определены сферы советско-китайских отношений и, в частности, был урегулирован вопрос об управлении КВЖД. Правительство СССР получило право на управление КВЖД. Девятого апреля 1925 г. начальник КВЖД Иванов запретил принимать для работы на железной дороге новых сотрудников, за исключением китайцев и советских граждан. В связи с этим многие из русских белых эмигрантов, не желавших принимать советское гражданство, оказались безработными. Поэтому они уезжали в Тяньцзинь, Шанхай, эмигрировали в США, страны Европы. К концу 1924 г. общее число жителей Харбина снизилось до 285 тыс. чел. (1923 г. - 310 тыс. чел.). К 1926 г. оно стабилизировалось и составило 282,9 тыс. чел. К марту 1930 г. количество жителей Харбина выросло до 342,3 тыс. чел. Этот рост произошел за счет увеличения в городе числа китайцев.

18 сентября 1931 г. Харбин был оккупирован Японией. В течение нескольких лет Япония препятствовала нормальному функционированию КВЖД и нанесла СССР значительный ущерб. В марте 1935 г. СССР был вынужден продать северную часть КВЖД Японии по цене 170 млн. японских йен. После этой сделки большинство советских граждан, проживавших в Харбине, вернулось на родину. В 1936 г. в Харбине насчитывалось только пять тысяч русских, а в 1939 г. - более тысячи ^{[26, c. 247]}.

В целом КВЖД оказывала влияние на рост численности русской диаспоры г. Харбина по следующим причинам. Во-первых, Харбин являлся одним из самых важных узлов КВЖД. Дороги, проходящие от Харбина на восток, достигали Даляня, на запад - Москвы, на север - Владивостока, на юг - Шанхая и Пекина.

В то время торговцы из многих уголков России стекались в Харбина по КВЖД. Во-вторых, большую роль играли капиталы, вложенные царским правительством в развитие Харбин. Для эксплуатации КВЖД и ее обслуживающей базы, Россия вложила в создание социально-экономическую инфраструктуру г. Харбина 280 млн руб. Созданная инфраструктура обеспечивала благоприятную среду для дальнейшего привлечения капиталовложений и позволяла многочисленным предпринимателям из Китая и других стран открывать магазины и строить заводы. Расцвет торговли и промышленности способствовал развитию сельского хозяйства и других отраслей экономики, что заставляло многих китайских и русских рабочих селиться в городе.

В-третьих, дешевый железнодорожный транспорт, являлся главным фактором активной миграции в Харбин. Тысячи переселенцев из Китая, России и других стран мира приезжали в Харбин по КВЖД. При отсутствии железной дороги передвижение населения в Харбин было бы не столь масштабным. В то время, кроме железной дороги, приехать в Харбин было возможно только водным путем или с помощью гужевого транспорта. Река Сунгари находится в суровых климатических условиях. Зимой температура достигает минус 30 градусов, а период заледенения до пяти месяцев. Продолжительность навигации составляет полгода. Поэтому в начале XX в. пассажирские перевозки, осуществляемые пароходами, были ограничены. В то время особую популярность имела гужевая перевозка, но и она также играла незначительную роль.

В-четвертых, железная дорога создала благоприятную среду для ввоза товаров в Харбин. По «Секретному соглашению» между Китаем и Россией налогом облагались только от 1/2 до 2/3 русских товаров, ввозимых по КВЖД в Китай.

Кроме этого, русское правительство не взимало со своих торговцев тариф за железнодорожную перевозку. После русско-японской войны Харбин был открыт для мировых держав. По предложенному США «одностороннему режиму наибольшего благоприятствования» все государства могли воспользоваться различными торговыми льготами, что активизировало экономическое развитие и приток русских в Харбин.

КВЖД оказывала влияние также на состав населения Харбина. В городе была высока доля русских. Преобладание русских над китайцами зависело от КВЖД. Например, в 1913 г. среди населения в районе Наньган г. Харбина русские составляли 70,8 % от всего населения. В 1922 г. этот показатель вырос до 88,8 % ^[12]. Во второй половине 1920-х гг. в районах Даоли и Наньган удельный вес русских по-прежнему оставался высоким. В 1927 г. в районе Наньган русские составляли выше 70 % населения ^{[41, c. 64]}. Долгое время русские переселенцы по численности существенно превышали китайцев. По этой причине царское правительство пыталось включить Маньчжурию в состав России. Оно поощряло русскую эмиграцию в Харбин. К тому же перспектива экономического процветания под влиянием КВЖД также являлась важной причиной приезда тысяч русских в Харбин.

В половом составе русской диаспоры Харбина были значительные диспропорции. В конце XIX - начале XX в. в условиях прокладки железной дороги, основную массу приезжавших в Харбин составляли работоспособные русские мужчины. Менее половины мигрантов имели семьи. После постройки КВЖД Харбин стал новым развивающимся городом, в котором проживало много русских, желавших заработать. Они трудились на железной дороге техниками, разнорабочими, инженерами. После завершения строительства КВЖД необходимо было направить поток рабочей силы на развитие городской инфраструктуры. В этих условиях численность женщин в среде эмигрантов стала расти. К концу 1920-х гг. соотношение между полами среди русских постепенно выравнивалось. Например, 1929 г. в Харбине доля мужчин среди иностранцев (в основном русских) составила 49,38 %, женщин - 50,62 %. В 1930 г. показатели были примерно таким же: мужчин - 50,84 %, женщин - 49,16 % ^{[41, c. 69]}.

В 1921 г. в путеводителе по Харбину ^{[49, c. 51]} имеется, например, следующий фрагмент о русских эмигрантках. «На самой оживленной в Харбине улице Китайской стоят проститутки; они приглашают богатых людей к себе домой. Когда сделка состоится, вызывается повозка или они идут с клиентом на дом пешком». Кроме таких уличных проституток «в Харбине имелось 9 публичных домов, где в среднем работало по 5-6 русских проституток. Еще 70 русских проституток работали в комнатах, которые они снимали для этой цели». «В «Палермо», одном из знаменитых увеселительных заведений, сексапильные русские женщины танцуют в трусиках, показывающих бедра и ягодицы. Официанты открывают одну за другой бутылки шампанского, которое стоит 10-15 иен. В 2-3 часа ночи красавица подходит к столику и строит глазки. Говорят, что общая стоимость за одну ночь составляет больше 200-300 иен. Можно сказать, это довольно дорого» ^{[41, с. 70]}.

Там также было написано, что в Харбине имеется 300 с лишним японских проституток, и их стоимость за одну ночь всего 10 иен, тогда как китайцы вообще отдают своих жен под залог. Их жены могли быть использованы для всякого рода услуг - в дешевом случае за 50-60 иен, а в дорогом за 200 иен ^{[41, с. 71]}.

Отсюда можно судить о положении русских эмигранток в секс-индустрии. Хотя русские потеряли юридический и экономический статус хозяев города, но в увеселительном районе они занимали первое место. В 1923 г. в Харбине отметили 25-летие начала строительства КВЖД. В газетах и журналах писали о юбилейных мероприятиях. В связи с этим была выпущена роскошная юбилейная книга в кожаном переплете «Исторический обзор Китайской Восточной железной дороги 1896-1923», где говорилось: «Мы наблюдали здесь воочию, как европейский Запад во всеоружии своей мощной науки и техники сам двинулся навстречу Востоку, одерживает в этом своем мирном наступлении одну за другой блестящие победы, и приобщает новые земли и народы к современной творческой работе на благо всего человечества» ^[28]. Уже прошло шесть лет после падения царской России, и железнодорожники, бывшие до этого времени российскими подданными, стали лицами без гражданства. Но колониальное чувство господства у бывших российских подданных еще осталось.

Вследствие того что Харбин находился в центре КВЖД, он стал потребительским и торговым городом. К 1934 г. в Харбине русских эмигрантов, которые занимались сельским хозяйством, было очень мало. Доля русских, трудившихся в сельском хозяйстве, лесной промышленности и водном промысле среди всей русской диаспоры г. Харбина, составила только 1,35 %. Удельный вес русских, работавших в промышленности, достигал 6,48 %. Занятые на транспорте и в торговле эмигранты преобладали в русской диаспоре Харбина - 48,79 %. Остальные (служащие, безработные и т. д.) составляли 43,38 % среди всех русских, проживавших в городе ^{[25, c. 109]}.

В 30-е гг. XX в. Харбин являлся одним из развитых городов Китая. Он не был промышленным городом, так как существенную роль в его экономике играла торговля. Харбин, как центр политики, финансов, культуры Маньчжурии, имел черты типичного потребительского города. Товары, которые были необходимы для горожан, ввозились в основном из других городов Китая и СССР по КВЖД. Живущие в городе русские активно участвовали в развитии транспорта и торговли Харбина. Они внесли большой вклад в экономическое развитие и процветание Харбина в конце XIX - 30-х годах XX в.

Таким образом, строительство и эксплуатация КВЖД, также политические события, произошедшие в Китае и России вокруг КВЖД в конце XIX в. - 30-х годах XX в., в значительной степени повлияли на динамику численности русской диаспоры в Харбине. Одновременно некоторые особенности состава русских эмигрантов, живших в городе, были обусловлены воздействием КВЖД. В целом железная дорога являлась основным фактором, воздействовавшим на изменения численности и состава русских эмигрантов в городе Харбине в рассматриваемый период.

В 1930-1940-е годы отношения СССР с Китаем развивались в обстановке резкого обострения международной обстановки, кризиса Версальско-Вашингтонской системы и возникновения нового очага мировой войны; они находились под влиянием различных сил: японской агрессии в Китае, борьбы региональных китайских военно-политических сил против нанкинского правительства, гражданской войны в Китае.

Основные политические партии Китая Гоминьдан (ГМД) и Китайская коммунистическая партия (КПК) выступали за создание на китайской земле объединенного, независимого государства, что открывало возможности (в определенных исторических условиях) единства действий ГМД и КПК против общего врага - Японии. И ГМД, и КПК возлагали на СССР особые надежды в решении проблемы отношений «ГМД-КПК» в свете борьбы с Японией и были заинтересованы в развитии отношений с нашей страной. Первое обстоятельство вылилось в начало войны сопротивления китайского народа японской агрессии, второе - в начало формирования единого национального антияпонского фронта в Китае, который и определил возможность борьбы Китая за сохранение китайского государства.

На рубеже 1920-1930-х годов советская дипломатия на дальневосточном направлении была ориентирована на поддержание добрососедских отношений и с Японией, и с Китаем.

Почти вся история российско (советско)-японских отношений, начиная с японо-китайской войны 1894-1895 г. и до сентября 1945 г., представляет собой период скрытого или явного противостояния. В войне 1894-95 гг. Япония нанесла Китаю тяжелое поражение. Ведущие державы хладнокровно наблюдали за избиением японцами слабого Китая. Однако победительница не смогла полностью воспользоваться плодами своей победы. По требованию России, поддержанной Францией и Германией (США и Великобритания отказались вмешиваться во “внутреннее дело” воюющих сторон), Япония отказалась от заявленных прав на принадлежавший Китаю Ляодунский полуостров с Порт-Артуром.

Но Россия на этом не успокоилась и через три года, подкупив китайских чиновников, на выгодных для себя условиях арендовала на 25 лет тот же Ляодунской полуостров. Именно эти “две обиды”, которые японцы не могли простить России, послужили одной из причин русско-японской войны 1904-1905 гг. Короткие мирные промежутки прерывались войнами или вооруженными столкновениями (русско-японская война 1904-1905 гг., Сибирская интервенция Японии в 1918-1922 гг., военные конфликты на озере Хасан в 1938 г. и на Халхин-Голе в мае-сентябре 1939 г., многочисленные пограничные инциденты). Эти события ни в России, ни в Японии не получили согласованной и однозначной оценки.

Особняком стоит “золотое десятилетие” 1907-1917 гг., во время которого совпадение взаимных интересов России и Японии достигло такой степени доверия, что 6 июля 1916 г. они даже заключили тайный военно-политический союз.

Япония выбрала чрезвычайно благоприятный для военных действий момент - основные военные силы ГМД вели борьбу с армией КПК. Правительство Чан Кайши исходило из того, что его режим слишком слаб, чтобы быть втянутым в вооруженный конфликт с Японией, поскольку Китай был политически нестабилен, главным образом из-за продолжавшейся гражданской войны (к началу 1932 г. КПК контролировала примерно 300 уездов в 11 провинциях Китая). В ноябре 1931 г., через два месяца после вторжения Японии в Северо-восточный Китай (Дунбэй), была образована Китайская советская республика со столицей в Жуйцзине. Конечно, Китайская советская республика в 1931 г. была скорее виртуальным образованием, но у нее, при советской поддержке, были определенные перспективы. «Выжидательная позиция» западных держав, интересы которых пересекались в Китае, заставили Китайскую Республику (возглавляемую Чан Кайши) принять решение не объявлять войну Японии, не выступать с заявлением о разрыве дипломатических отношений. КР ограничилась подачей жалобы в Лигу Наций, потребовав восстановления статус-кво и компенсации причиненного ущерба. Нанкинское правительство, рассчитывая решить проблему дипломатическим путем, обратилось к армии и населению северо-востока Китая с призывом избегать столкновения с японскими властями и ждать решения Лиги Наций.

Правительство СССР, советская общественность были серьезно озабочены развитием событий в Китае. В сентябре 1931 г. еще не были восстановлены советско-китайские дипломатические отношения (прерванные в 1929 г.). Длительный разрыв этих отношений был одним из обстоятельств, позволивших Японии вторгнуться в Китай.

Одним из прямых последствий японской агрессии явилось восстановление в полном объеме дипломатических и консульских отношений между СССР и КР. 26 июня 1932 г. представитель КР в Комитете по разоружению в Женеве Янь Хойцинь сделал наркому иностранных дел СССР М.М. Литвинову официальное предложение правительства КР восстановить дипломатические отношения между странами и подписать договор о ненападении между КР и СССР. В Нанкине, столицах других держав не исключали, что нормализация советско-китайских отношений может ускорить начало японо-советской войны. Советский полпред Д.В. Богомолов, прибывший в Нанкин в начале 1933 г., в одном из первых докладов в Москву писал, что ожидание столкновения советских и японских войск как вариант развития событий широко обсуждается в китайском обществе ^{[36, док. от 24 октября 1933 г.]}. Правительство КР не исключало также, что восстановление дипломатических отношений с СССР будет способствовать стабилизации японо-китайских отношений.

Советское правительство, принимая решение по вопросам дальневосточной политики, учитывало, что не только Китай, но и Советская Россия тогда не были готовы к войне с Японией, а тем более к войне на два фронта (на Западе и Востоке). Советские программы модернизации страны (коллективизация, индустриализация), создание и укрепление оборонного комплекса находились в стадии начальной реализации, вызывая определенное напряжение в обществе, а оборонная доктрина не предусматривала ведения «превентивной» войны до нападения на СССР.

Отметим, что китайское правительство приняло решение о нормализации отношений с СССР, несмотря на наличие главного «раздражающего фактора» в советско-китайских отношениях - деятельности КПК. Китайская компартия получала из Москвы руководящие указания, разнообразную помощь, включая военную и финансовую. Формально это была помощь по линии Коминтерна, но фактически она являлась поддержкой китайских коммунистов со стороны советского государства.

Несмотря на серьезные разногласия, в Москве и Нанкине не забывали, что в 1920-е годы СССР оказал помощь национально-революционным силам Китая в создании армии, в организации Северного похода национально-революционной армии, руководителем которого был Чан Кайши, т.е. на определенном этапе китайской истории СССР поддерживал ГМД в борьбе за власть. Чан Кайши и его единомышленники осознавали значимость и результативность вероятной поддержки (военной, моральной) советского государства Китаю в складывавшейся международной и внутриполитической обстановке.

Правительство СССР приняло решение о нормализации советско-китайских отношений в полном объеме. Переговоры о пакте ненападения было решено продолжить после восстановления отношений между странами ^[44]. Важнейшей задачей советской дальневосточной политики было, сохраняя на должном уровне советско-японские отношения и не вступая в войну с Японией, при необходимости оказать поддержку Китаю в отражении японской агрессии.

В 1933 г. открылись советское полпредство в Нанкине, генеральные консульства в Шанхае и Тяньцзине, а затем и в Пекине (в апреле 1937 г.). Штаты советских представительств были невелики: в полпредстве работало 10 человек, в генконсульствах - 5 (в Шанхае), 3 (в Пекине) и 2 (в Тяньцзине). Генконсулом в Шанхае, а затем и в Пекине был назначен И.И. Спильванек, в Тяньцзине - В.Н. Барков, опытные советские дипломаты. Полпредом СССР в КР стал Д.В. Богомолов ^[38].

После восстановления советско-китайских отношений основным направлением советской политики на китайском направлении в 1931-1937 гг. стал диалог с правительством Китайской Республики. В начале 1930-х годов советское правительство, учитывая особенности внутриполитической ситуации в Китае (фактическая независимость или полузависимость ряда китайских регионов от центра, в том числе вблизи линии прохождения советско-китайской границы, в Синьцзяне, во Внешней Монголии, где шел процесс создания монгольской государственности, в Маньчжурии), поддерживало с администрациями китайских провинций весьма широкие торгово-экономические и иные связи, рассчитывая, что руководители китайских провинций информировали бы о них нанкинское правительство.

В декабре 1931 г. Совет Лиги Наций принял первую резолюцию по маньчжурскому вопросу. Совет не стал вводить против Японии какие-либо санкции. Было принято решение организовать авторитетную международную комиссию для расследования событий в Северо-восточном Китае. Перед комиссией под руководством лорда В. Литтона, в составе представителей Великобритании, Франции, Германии и США, стояла задача посетить страны Дальнего Востока и представить выводы и предложения в Совет Лиги Наций.

Из государств-гарантов Вашингтонской системы международных отношений наиболее ясную позицию заняли США. В январе 1932 г. государственный секретарь США Дж. Стимсон направил Китаю и Японии ноты, в которых была сформулирована позиция США в отношении японского вторжения в Северо-восточный Китай, получившая впоследствии известность как «доктрина Стимсона». В документе подчеркивалось, что США отказываются признавать какие-либо действия, нарушающие суверенитет и территориальную целостность Китая, а также международные договоренности, навязанные с помощью военной силы.

А тем временем Япония продолжала войну в Китае. В январе 1932 г. японские войска попытались захватить деловой центр Китая Шанхай. Под напором сил США и Великобритании им пришлось отступить, но Япония закрепилась на территории Дунбэя - Северо-восточного Китая.

Осенью 1932 г. Лига Наций признала Японию агрессором, потребовала вывода ее войск из Дунбэя и призвала все государства мира не признавать Маньчжоу-го де-юре и де-факто. Экономические, военные санкции в отношении Японии Лигой Наций не предусматривались.

Япония отказалась признать выводы комиссии и резолюцию Лиги Наций, более того, вторглась в еще одну северо-восточную провинцию Китая - Жэхэ и присоединила ее к Маньчжоу-го. 27 марта 1933 г. Япония вышла из состава Лиги Наций. На Дальнем Востоке разрасталась конфликтная ситуация.

Вторжение японских войск в Северо-восточный Китай побудило советское руководство к укреплению обороноспособности дальневосточных рубежей СССР и активизации усилий по созданию международной коллективной системы безопасности.

Закрепление японской армии в Дунбэе и создание на территории Северо-восточного Китая плацдарма агрессии чрезвычайно обострило обстановку на Дальнем Востоке. Практически ни одно государство Азии не было застраховано от последующего расширения театра военных действий японской армии на континенте.

Советское правительство неоднократно предлагало начать переговоры по заключению регионального Тихоокеанского пакта о взаимной помощи со всеми тихоокеанскими державами.

После получения информации о маньчжурском инциденте заместитель наркома иностранных дел СССР Л.М. Карахан сообщил главе китайской делегации на советско-китайской конференции Мо Дэгую, что инцидент усиливает необходимость нормализации отношений между СССР и КР ^{[36, док. от 20, 22, 23, 26 сентября; 15, с.528]}. В заявлении Л.М. Карахана подчеркивалось, что китайское правительство может совершенно спокойно и свободно предпринимать те шаги, которые оно считает нужным, и что СССР всегда стоял и стоит за развитие дружественных отношений с Китаем. Наряду с этим дипломатическим представителям СССР за рубежом было дано указание придерживаться строгого нейтралитета и ограничиваться регистрацией фактов.

Советское государство по официальным каналам оказало поддержку китайской армии, отступавшей с боями под натиском японских сил к советским границам. Армия генерала Су Бинвэня перешла советско-маньчжурскую границу, далее была интернирована в Китай ^{[27, c. 136]}.

В декабре 1934 г. СССР вступил в Лигу Наций, считая, что эту международную организацию можно использовать как трибуну для защиты стран, подвергшихся агрессии извне. В 1933 г. были установлены дипломатические отношения с США.

Нарком иностранных дел СССР М.М. Литвинов в беседе с японским послом в Москве выразил серьезную обеспокоенность действиями японской армии, напомнив, что они грубо нарушают Портсмутский договор 1905 г., запрещавший Японии размещать войска в Северо-восточном Китае. Посол заверил Литвинова, что Япония предпримет тщательные меры, чтобы избежать столкновения в зоне КВЖД и нанесения ущерба дороге, заметив, однако, что договор 1905 г. подписывался Японией с царской Россией ^[8].

Вопросы внутренней и внешней политики Маньчжоу-го решались в Токио. Одной из важнейших стратегических задач советской внешней политики было сохранение добрососедских отношений со всеми странами региона. В директивах НКИД СССР, направленных полпреду СССР в Японии, А.А. Трояновскому поручалось вступить в неофициальные переговоры с японскими дипломатами по вопросу о советско-маньчжурских отношениях. Согласно архивным документам, в директивах допускалась возможность сотрудничества де-факто с властями Маньчжоу-го на тех же условиях, которые действовали в отношениях с властями Северо-восточного Китая с 20 сентября 1924 г. То есть, в соответствии с Соглашением между правительством СССР с правительством Трех Автономных Восточных провинций Китайской Республики о КВЖД, судоходстве, передемаркации границы, тарифном и торговом соглашениях ^[36].

Японская сторона настаивала на официальном признании Советским Союзом Маньчжоу-го. Однако этот вопрос в Москве был снят. Тем не менее, де-факто отношения между СССР и Маньчжоу-го имели место. В 1932 г. открылись консульства Маньчжоу-го в Чите и Благовещенске (однако вопрос об открытии в Москве генконсульства Маньчжоу-го, на чем настаивали японские и маньчжурские власти, был советским правительством заблокирован).

Советские дипломаты в Китае и Японии продолжали отслеживать реакцию нанкинского правительства, а также властей Маньчжоу-го на политику СССР. Советский полпред в КР Д.В. Богомолов в докладе, направленном в Москву 30 января 1934 г., писал: «Первые месяцы 1933 г., от восстановления отношений до приезда полпредства в китайских кругах возлагали большие надежды на помощь со стороны Советского Союза в японо-китайском конфликте. Возможно, что руководящая часть правительства, представляемая Чан Кайши, не рассчитывала и даже не хотела этого, но часть руководящих кругов нанкинского правительства, находившаяся под влиянием широкой компании в китайской прессе в пользу восстановления отношений безусловно надеялась на некоторую поддержку от Советского Союза для оказания сопротивления Японии … Но охлаждение наступило довольно быстро … совпало с опубликованием нашего предложения о продаже КВЖД» ^{[36, док. от 30 января 1934 г.]}. Однако переговоры между странами о подписании пакта о ненападении, торговле и другим вопросам начались. Ожидать заметного прогресса в сфере межгосударственных отношений в первый половине 1930-х годов было нереально, хотя путь к договоренностям был открыт.

Во второй половине 1934 г. наметились определенные подвижки в деле сближения позиций руководства СССР и КР по проблемам советско-китайских отношений. Это позволило Чан Кайши поставить вопрос о возможности возвращения его сына из СССР на родину.

Цзян Цзинго, сын Чан Кайши, с 1925 г. жил и работал в СССР на Урале. 8 марта 1937 г. ПБ ЦК ВКП(б) приняло Постановление: «Не возражать против поездки в Китай сына Чан Кайши, если он сам на это согласен» ^{[36, док. от 4 декабря 1934 г., 15 февраля 1935 г., 28 июня 1935 г. и др.]}. В начале мая 1937 г. Цзян Цзинго вернулся в Китай. В начале мая в Китай также вернулся из длительного отпуска полпред Д.В. Богомолов ^{[37, с. 40]}.

В последующие годы Чан Кайши с успехом использовал неформальные каналы связи или личную дипломатию, направляя в Москву, к И.В. Сталину специальных представителей из числа доверенных лиц, среди них был и его сын - Цзян Цзинго, сын Сунь Ятсена - Сунь Фо, генералы Ян Цзэ и Хэ Яоцзу, известный деятель ГМД Шао Лицзы и др. с личными посланиями, адресованными руководителям СССР для обсуждения и решения вопросов двусторонних советско-китайских отношений, международных связей в целом.

В середине декабря 1933 г. китайским средствам массовой информации было дано указание не публиковать материалы с изложением предполагаемых статей советско-китайского пакта о ненападении, а когда информация о переговорах все-таки появилась в прессе, МИД КР опубликовал опровержение ^{[36, док. от 26 и 28 декабря 1933 г.]}. Полпред Д.В. Богомолов в послании, направленном в НКИД СССР, сообщал, что, по мнению китайцев, «дружественные отношения с СССР могли бы иметь для китайцев ценность, если бы создавали гарантию против японской агрессии, с этой точки зрения советский нейтралитет ничего не даст, так как вследствие своей слабости Китай не может оказать сопротивление Японии» ^{[16, c. 629]}.

Переговоры продолжались. 11 мая 1933 г. китайская сторона вручила советскому полпреду проект пакта о ненападении между КР и СССР. Полпред направил документ в Москву, выразил сомнение в приемлемости отдельных его статей ^{[16, c. 851]}. Л.М. Карахан поручил Д.В. Богомолову заявить китайской стороне о принципиальном согласии на ведение переговоров по пакту о ненападении.

Советский проект пакта был утвержден ПБ ЦК ВКП(б) и вручен представителям КР 13 октября 1933 г. Отказ Японии подписать с СССР пакт о ненападении (1931 г.) воспринимался в Китае как подготовка японского правительства к обострению японо-советских отношений. В докладе Богомолова «Политическое и экономическое положение Китая в 1933 г.» отмечалось, что: «1. Политику Китая по отношению к нам определяют: ожидание советско-японской войны, уверенность в ее неизбежности; 2. Нанкин не желает идти на пакт с нами, опасаясь осложнения отношений с Японией, новых репрессий с ее стороны, не желает себя связывать с нами на случай советско-японской войны» ^{[36, док. от 30.01.1934 г.]}. В Москве приняли решение занять выжидательную позицию. Как и Китай, СССР опасался санкций со стороны Японии.

К тому же, начались советско-японские (маньчжурские) переговоры о продаже КВЖД, вызвавшие дополнительно напряжение в советско-китайских отношениях. Летом 1934 г. Ван Цзинвэй заверил японскую сторону, что пакт о ненападении с советским государством Китай не подпишет. 11 октября 1934 г. он же в беседе с советским полпредом заявил, что, по мнению китайской стороны, пакт о ненападении в данное время не нужен ни Китаю, ни СССР, ибо оба государства не являются агрессорами, а наоборот, государствами, которым угрожает агрессия. К тому же обе страны являются членами Лиги Наций, что освобождает их от необходимости заключать особые пакты о ненападении.

Но советские и китайские лидеры продолжали, хотя и очень осторожно, искать пути к сближению позиций. Так, в СССР считали важным довести до китайской стороны содержание советской политики в провинции Синьцзян, во Внешней Монголии и в других районах, пограничных с СССР.

В 1933-1934 гг. советское правительство приняло ряд решений по такой чувствительной в советско-китайском диалоге проблеме, как политика Москвы в отношении провинции Синьцзян: 3 августа 1933 г. на ПБ ЦК ВКП(б) были утверждены (единогласно) директивы по работе в Синьцзяне, первым пунктом которых было: «Считать неприемлемым поддерживать лозунги и политику отделения Синьцзяна от Китая» ^{[36, док. от 3 августа 1933 г.]}. В развитие документа, 27 сентября 1933 г. Г.Я. Сокольников, заместитель наркома иностранных дел (и один из соавторов Директив) в письме Д.В. Богомолову сообщал: «Мы будем проводить твердую линию на сохранение суверенитета Китая [в Синьцзяне] и не будем ни в коей мере поддерживать какие-либо сепаратистские движения в Синьцязне. Но наши экономические интересы в Синьцзяне очень значительны и мы не имеем никаких оснований отказываться от укрепления экономических связей с Синьцзяном, что также целиком соответствует интересам самого Синьцзяна, для которого СССР в силу своего географического положения при данном развитии путей сообщения почти единственный рынок сбыта» ^{[36, док. от 27 сентября 1933 г.]}.

В развитие Директив в июле 1934 г. была начата переписка советского руководства (И.В. Сталин, В.М. Молотов, К.Е. Ворошилов) с дубанем (губернатором) Синьцзяна Шэнь Шицаем. В письме от 27 июля 1934 г. из Москвы подчеркивалось: «Мы считаем неправильным мнение о необходимости, целесообразности для Синьцзяна свергнуть нанкинское правительство … Оно находится на пути борьбы с внешними империалистическими врагами Китая. Теперь, когда империалисты отрывают от Китая провинцию за провинцией, ... задача состоит в том, чтобы бороться против всего того, что может ослабить Китай … Вот почему мы Вам советуем держаться в отношении нанкинского правительства политики полной лояльности и единого фронта с ним в борьбе с империализмом». В директивном письме советскому советнику Шэнь Шицая Г.А. Апресову особо подчеркивалось: «Первое - СССР стоит твердо и непоколебимо на точке зрения целостности Китая и ни прямых, ни косвенных вожделений в отношении Китая не имеем.

Второе. Мы поддерживаем и намерены поддерживать Шэня только потому, что считаем территориальную целостность Китая целесообразным и желательным не только с точки зрения Китая, но и с точки зрения СССР» ^{[36, док. от 27 июля 1934 г.]}.

В письме Шэнь Шицая в Москву от 1 ноября 1934 г. отмечалось: «Я также согласен с Вашим указанием о неправильности мнения о целесообразности для Синьцзяна свергнуть нанкинское правительство. Нанкин еще стоит на антиимпериалистическом пути … Если нанкинское правительство никогда не станет авангардом империализма ... то я, конечно, буду ему полностью и искренне подчиняться» ^{[36, док. от 1 ноября 1934 г., 20 февраля, 9 июля, 7 сентября, 3 и 4 декабря 1934 г. В постановлении НКИД от 13 ноября 1934 г.]}.

Советскому полпредству в Нанкине поручалось разъяснить правительству КР цели и задачи сотрудничества СССР с местными властями Синьцзяна. 8 августа 1934 г. НКИД СССР обратил внимание полпреда Богомолова, что «важнейшим практическим вопросом наших отношений с Нанкинским правительством является договоренность относительно Синьцзяна». Вопрос о Синьцзяне постоянно присутствовал в советско-китайских отношениях 1935-1937 гг., оставаясь одной из приоритетных межгосударственных проблем.

На синьцзянском пространстве постоянно тлели очаги межнациональных конфликтов. Эти события вблизи советских границ не могли не беспокоить Москву. К тому же в советской торговле на азиатском пространстве Синьцзян занимал почетное третье место, после Персии и Монголии. Внешняя торговля в основном велась через Совсиньторг. Кроме того, СССР оказывал Синьцзяну значительную финансовую, военно-техническую, инструкторскую помощь ^[47]. В феврале 1935 г. ПБ ЦК ВКП(б) приняло решение предоставить правительству провинции заем в размере 5 млн зол. рублей. Правительство Чан Кайши, естественно, внимательно отслеживало действия СССР в провинции, проявляя озабоченность активностью советских внешнеторговых и других ведомств.

21 марта 1935 г. нарком иностранных дел М.М. Литвинов в беседе с послом Янь Хойцинем особо подчеркнул, что «никакие вожделения в отношении Синьцзяна, ни в отношении других частей китайской территории мы не имеем. Наше сотрудничество с местной властью укрепляет суверенитет Китая. Мы заинтересованы лишь в том, чтобы Синьцзян не попал под влияние третьих стран, в сохранении торговли с Синьцзяном, одинаково полезной и нам, и синьцзянскому населению». Советские дипломаты неоднократно подтверждали, что СССР будет неизменно приветствовать усиление авторитета правительства КР в Синьцзяне.

Как известно, на первом этапе японо-китайской войны, в 1937 и 1938 гг. Синьцзян стал одним из важнейших путей, по которому СССР направлял сражавшемуся Китаю военно-техническую и инструкторскую поддержку ^[37].

После вторжения японской армии в Северо-восточный Китай осенью 1931 г. ведущим направлением японской политики, как уже отмечалось, было вытеснение России из региона, в том числе с КВЖД. Советское руководство в первой половине 1932 г. полагало возможным сохранение в районе КВЖД режима, существовавшего с сентября 1924 г. (Соглашение с властями Северо-востока, подписанное 20 сентября 1924 г.), но японо-маньчжурская сторона продолжала нагнетать обстановку.

Руководство СССР в целях сохранения мира и избегания вооруженных конфликтов с Японией, вынуждено было в 1933 г. принять решение о продаже КВЖД японо-маньчжурской стороне и об эвакуации из Дунбэя советских работников КВЖД и членов их семей.

После двух лет проволочек и провокаций КВЖД была продана за 140 млн иен, с внесением 1/3 суммы деньгами, а 2/3 - поставками маньчжурских и японских товаров по советским заказам в течение 3 лет. Дополнительно выделялось 30 млн иен для выплаты советским служащим, работавшим на КВЖД, в качестве выходных пособий, пенсий и т.д. Обусловленная сумма была вынужденной, мизерной по сравнению с фактической стоимостью КВЖД и обслуживавших дорогу объектов.

Соглашение с японо-маньчжурской стороной, повторяем, было вынужденной акцией с целью локализации японских провокаций на дороге, т.е. в зоне советско-маньчжурской границы. В докладной записке полпреда СССР в Японии К.К. Юренева в НКИД СССР от 9 февраля 1935 г. были подведены итоги прошедших переговоров, в которых, по его мнению, ярко проявились гибкость и прагматизм дипломатии России и Японии ^{[36, док. от 5, 25 февраля, 10, 29 марта 1935 г.]}. В частности, Юренев отметил, что «мы сделали, несомненно, очень большие уступки Хироте, но и он также пошел навстречу во многом, особенно в вопросе о расчетах с рабочими и служащими … Сговариваясь с нами о дороге, Хирота, как это нами предвиделось, готовил новый шахматный ход в очень деликатном, с точки зрения советско-японских отношений направлении - в вопросе о так называемых вооружениях и укреплении СССР на Дальнем Востоке и в особенности вдоль границы СССР с Маньчжоу-го, в вопросе о советских подводных лодках» ^{[36, док. от 9 февраля 1935 г.]}. Да, действительно, в период переговоров с японцами СССР ценой огромных усилий значительно укрепил восточную границу и к концу 1936 г. стал одной из крупнейших тихоокеанских держав.

Если ранее в Японии считалось, что можно спровоцировать войну против СССР и одержать быструю победу, то в середине 1930-х годов Японии пришлось внести коррективы в свой политический курс на Дальнем Востоке.

Советский Союз подписал соглашение о КВЖД с третьей стороной, переуступил свои права на КВЖД без согласования с Китаем, что противоречило советско-китайским договоренностям 1924 г., но действия советского руководства определились главным образом особенностями международных отношений в регионе, опасением ввергнуть советскую страну в войну еще неподготовленной и одновременно как на Востоке, так и на Западе. Соглашение «СССР-Японо-маньчжурская сторона» о КВЖД вызвало закономерную реакцию китайской стороны - протесты правительства и общественности, что на неопределенное время снизило возможность улучшения советско-китайских отношений ^{[36, док. от 17 февраля и 27 апреля 1933 г. 8, 9, 10, 11, 12, 15, 29 мая 1934 г. и др.]}.

Следует вспомнить, что китайская сторона в 1929 г. предприняла попытку вооруженного захвата КВЖД, объясняя ее стремлением реализовать программу отмены неравноправных договоров западного мира с Китаем ^{[45, c. 205-206, 503; 27, с. 106]}.

После того как информация о переговорах стала достоянием прессы, в ходе советско-японских контактов о продаже КВЖД НКИД СССР неоднократно разъяснял, что «Лига Наций не выполнила свои обязанности по защите Китая от агрессии, в результате нового положения, сложившегося в трех северо-восточных провинциях Китая, СССР несет крупнейший материальный и политический ущерб. Это положение и вызванный им ущерб находится в полном противоречии с Пекинским договором 1924 г. и Китай как контрагент СССР в этом договоре, не мог предотвратить этого ущерба.

Советский Союз сам должен был стремиться оградить свои материальные и политические интересы на КВЖД и связанные с КВЖД в результате чего и возникло предложение продать КВЖД новой власти в Северо-восточного Китая, если Китай восстановит свою власть в Дунбэе, то тогда он получит КВЖД целиком в свое владение, без всякого выкупа и, следовательно, выиграет от продажи КВЖД на настоящем этапе» ^{[36, док. от 28 сентября 1934 г.]}. Спустя 10 лет, в 1945 г., начался второй этап советско-китайского сотрудничества на КВЖД ^[37].

Обзор упомянутых проблем свидетельствует, в какой сложнейшей международной обстановке, отягощенной непростым историческим наследием, приходилось действовать Советскому Союзу и Китайской Республике в ходе согласования общих для стран вопросов войны и мира, связанных с японской агрессией.

Но главной проблемой в советско-китайских отношениях была гражданская война в Китае. В июле 1935 г. китайская сторона поставила перед советским полпредом вопрос: готово ли советское правительство подписать с Китаем пакт о взаимопомощи? Вопрос был для полпреда неожиданный. В Китае уже шла необъявленная японо-китайская война, и подписание договора автоматически вовлекло бы СССР в войну с Японией.

Полпред заметил, что в настоящее время не подписаны договоры о ненападении, о торговле, другим вопросам советско-китайских отношений. Кун Сянси, замещавший в тот момент Ван Цзинвэя на посту председателя правительства заметил, что в отличие от МИД КР правительство Китая готово к переговорам по всем вопросам отношений, но на это требуется время ^{[17, c. 437-438]}.

Правительству Чан Кайши становился все очевиднее допущенная им ошибка - неоправданный расчет на военное столкновение Японии и СССР и на решение проблем китайско-японских отношений дипломатическим путем. Требовались другие оценки роли Советского Союза в дальневосточных делах. На передний план выдвигалась проблема получения Китаем активной и дружественной военной помощи от СССР. Параллельно с этим правительство Китая продолжало добиваться военного содействия от западных держав.

Политика СССР состояла в недопущении трансформации Китая в «добровольную жертву» японской агрессии. На V пленуме ЦИК ГМД (6 декабря 1934 г.) были сформулированы задачи, стоявшие перед Китаем: добиваться территориального единства и суверенитета страны, и сохранения ее политической независимости, а также построения международных отношений на принципах равенства. Советская политика была направлена на поддержку КР на пути к объединению и независимости, достижению равноправного положения в международных отношениях.

Вопрос о предоставлении советской военно-технической помощи был узловым в отношениях между СССР и КР. В Нанкине понимали, что СССР не начнет поставки вооружения китайской армии, не будучи уверенным, что оно не станет использоваться в борьбе с армией КПК. Таким образом, возможность поставки оружия была увязана с внутриполитическим единством в Китае.

Проблема достижения единства ГМД и КПК в борьбе с Японией особо актуализировалась после выхода китайской Красной армии из глубинных районов Китая в район Шэньси-Ганьсу-Нинся. Именно тогда открылась возможность для начала контактов представителей двух китайских политических партий. К этому времени советское руководство, Коминтерн, КПК разработали программу действий, учитывавшую изменения в международных отношениях, новые китайские реалии. Ее положения нашли отражение в решениях VII Конгресса Коминтерна ^[22].