Тайваньская проблема во внешней политике Америки в 1990-е годы

Тайваньская проблема во внешней политике США в 1990-е годы

Новые факторы развития ситуации вокруг Тайваня

Во второй половине 1980-х гг., с приходом к власти в СССР М. Горбачева и коренным изменением курса советской внешней политики, вся система международных отношений пришла в движение, и этот процесс не обошел стороной и ситуацию вокруг тайваньской проблемы. Для преемника Р. Рейгана на посту президента США, Дж. Буша, разработка политической линии в отношении Тайваня уже не представлялась вынужденным дополнением к стратегии сдерживания СССР с помощью превращения КНР в партнера США. Вместе с тем развитие отношений с Китаем не могло мгновенно утратить всякую актуальность. Дж. Буш был хорошо знаком с этой страной, еще в 1970-е гг. он занимал пост главы американского «офиса по связям» в Пекине. К началу 1990-х гг. КНР и США имели значительную заинтересованность в дальнейшем упрочении экономических взаимоотношений. Уже тогда товарооборот между двумя странами составлял около 20 млрд. долларов, американские инвестиции в китайскую экономику достигали 450 млн. долларов[1]. Кроме того, рост экономического и военного потенциала КНР позволял предполагать, что эта держава в ближайшее время превратится в мощный силовой полюс мировой политики, и конструктивные отношения с Китаем будут необходимы США вне зависимости от наличия или отсутствия потребности в поиске противовеса Советскому Союзу.

Лидеры Тайваня с огромным вниманием следили за изменениями международной обстановки. Исчезновение главного мотива американо-китайского стратегического сотрудничества - совместного противостояния советской угрозе - было воспринято на острове в качестве важной предпосылки для укрепления американо-тайваньских связей. По крайней мере, существовала уверенность в том, что новая вашингтонская администрация не станет предпринимать никаких шагов, направленных на дальнейшее ослабление гарантий безопасности Тайваня. Настоящим «подарком судьбы» для КР стали события на площади Тяньаньмэнь в июне 1989 г. Власти КНР жестоко расправились со сторонниками демократических реформ и тем самым продемонстрировали всему миру, что экономические успехи Китая не будут в ближайшее время дополнены политической либерализацией. Впервые за долгие годы в общественном мнении стран Западной Европы и США утвердилось мнение, что КР, всегда имевшая репутацию авторитарного режима и называвшаяся «Свободным Китаем» лишь по идеологическим соображениям, теперь уверенно и удивительно быстро движется к подлинной демократии, в то время как пекинский режим продолжает упорствовать и действовать в худших традициях авторитаризма. Однако уже через несколько месяцев после событий на площади Тяньаньмынь деловые контакты США и КНР были восстановлены практически в полном объеме, и к концу президенства Дж. Буша политические и идеологические предпочтения, столь очевидные летом 1989 г., так и не воплотились в конкретные шаги, направленные на усиление поддержки Тайваня Соединенными Штатами.

Только один эпизод, имевший место в сентябре 1992 г. внешне соответствовал «протайваньской» логике. Администрация Дж. Буша решила наконец-то удовлетворить давнее желание властей Тайваня и продать Тайбэю партию современных американских истребителей F-16. Что же побудило вашингтонских политиков отступить от традиционных принципов и пойти на прямое нарушение положений американо-китайского коммюнике 1982 года? Надо сказать, что в первые годы пребывания у власти администрация Дж. Буша не демонстрировала явного стремления увеличить объемы военных поставок на Тайвань. Действительно, после тяньаньмэньских событий Соединенные Штаты стали гораздо осторожнее относиться к поставкам оружия и военных технологий в КНР, но долгое время это никак не отражалось на военном сотрудничестве с Тайванем. Более того, в 1990-1991 гг. по инициативе американских властей были сорваны почти окончательно согласованные сделки по продаже Тайваню технологий, необходимых для создания на острове собственных баллистических ракет и запуска искусственного спутника[2]. Однако в начале 1990-х гг. у КР и ее сторонников в США появились новые серьезные аргументы, позволяющие уже не просить, а требовать предоставления Тайваню более мощных и современных типов вооружений. Во-первых, благодаря программе военных поставок из США в КНР, действовавшей в последние годы «холодной войны», Пекин приобрел значительное количество современного оборудования, способствовавшего усилению его боевого потенциала. Во-вторых, в 1991 г. Китай заключил крупную сделку с Советским Союзом, и приобрел 72 истребителя Су-27 и 24 перехватчика МИГ-31. В-третьих, некоторые страны, в частности Франция, выражали готовность продать на Тайвань свои истребители, что лишало американских производителей выгод от возможной сделки.

Осенью 1992 г. в США должны были пройти очередные президентские выборы, на которых Дж. Буш рассчитывал продлить свои полномочия еще на четыре года. В июле 1992 г. руководство концерна «Дженерал Дайнамикс», занимавшегося, в числе прочего, производством истребителей F-16, объявило о намерении уволить 5,8 тысяч человек со своих заводов в Техасе, в связи со сложностями в поисках рынка сбыта. В случае окончательного принятия такого решения, оказавшиеся без работы техасцы, и члены их семей, в ноябре 1992 г. скорее всего отдали бы свои голоса против действующего президента, не сумевшего отстоять их интересы. Возможность предотвращения массовых увольнений с помощью продажи на Тайвань крупной партии F-16 была предложена губернатором Техаса еще летом 1992 г., поэтому судьба рабочих «Дженерал Дайнамикс» явно находилась в зависимости от президентского решения. 5 августа 1992 г. Дж. Буш получил соответствующее письменное обращение, под которым стояли подписи 200 конгрессменов[3]. Естественно, что для обоснования продажи истребителей в нем приводились все вышеобозначенные аргументы, а не только проблема выживания «Дженерал Дайнамикс». Конгрессмены делали упор на то, что КР, как многолетний верный союзник Соединенных Штатов, вполне заслужила право на приобретение истребителей[4]. Вместе с тем когда Дж. Буш 2 сентября 1992 г. наконец-то дал свое согласие на продажу 150 истребителей F-16 общей стоимостью в 6 млрд. долларов на Тайвань, он, скорее всего, больше беспокоился по поводу 35 голосов техасских выборщиков, чем об обороне КР. Во всяком случае, именно такое заключение можно сделать на основании всей его политики по отношению к тайваньской проблеме на протяжении четырех лет президентского срока. Кроме того, весьма показательным фактом стала спокойная реакция Пекина на вопиющее нарушение американо-китайских договоренностей. Продажа 150 современных истребителей практически перечеркивала коммюнике 1982 г., но даже несмотря на это лидеры КНР предпочли воздержаться от радикальных ответных шагов, и ограничились выдвижением формального протеста. Дело в том, что жесткая реакция, принятие мер, наносящих серьезный ущерб отношениям двух стран, могли снизить шансы Дж. Буша на переизбрание. Этот президент, несмотря на все потрясения 1989 - 1992 гг. не пошел на свертывание сотрудничества с Китаем. Что же касается его конкурента, кандидата в президенты от демократической партии, Б. Клинтона, его приход к власти казался руководителям КНР настоящей катастрофой, ведь Клинтон превратил обвинения Буша в «заигрывании с китайскими коммунистами» в один из лейтмотивов своей предвыборной кампании.

Как известно, «тайваньская сделка» не спасла Дж. Буша, и президентом США стал Б. Клинтон. В каком виде предстала перед новой администрацией тайваньская проблема? Попробуем охарактеризовать ее состояние в этот период.

И через четыре с лишним десятилетия после заявления президента Трумэна о «нейтрализации» Тайваньского пролива, Соединенные Штаты продолжали обеспечивать неприкосновенность острова, посредством предоставления гарантий безопасности, зафиксированных в Законе об отношениях с Тайванем 1979 г. Подобный курс американской политики и в 1993 г. нельзя было назвать «наследием прошлого», реликтовым остатком «холодной войны». Для Клинтона, как и для его предшественников, быстрое разрешение тайваньской проблемы по пекинскому сценарию не могло представляться однозначным благом. Окончание «холодной войны», как мы видели, лишь увеличило шансы Тайваня на продолжение американской поддержки. Традиционные мотивы заинтересованности Вашингтона в сохранении статус кво и обособленном существовании острова не только не исчезли - к ним прибавились новые, прежде всего базирующиеся на значительном повышении «идеологической совместимости» США и Тайваня после демократизации последнего. Вместе с тем к 1993 г. стало ясно, что и после прекращения американо-советского противостояния у США будет достаточно поводов для того, чтобы «дружить» с Китаем, стремиться поддерживать партнерские взаимоотношения с пекинским руководством. Следовательно, балансирование между двумя режимами по-прежнему оставалось актуальной задачей, и от американских дипломатов, как и во времена Никсона, Картера и Рейгана требовалось немалое искусство для поддержания тайваньской проблемы в выгодном США стабильном состоянии.

В 1990-е гг. сохранение «разделенного Китая» было выгодно США по нескольким причинам. Среди основных мы бы выделили экономические, идеологические, политические и военно-стратегические мотивировки.

Экономические трения, периодически возникавшие между США и КР в 1980-е и 1990-е гг. не препятствовали быстрому развитию коммерческих связей между ними. Американские бизнесмены вкладывали в тайваньскую экономику огромные капиталы - к 1995 г. общий объем инвестиций составил 3,8 млрд. долларов[5]. Экспорт США на Тайвань вырос с 1986 по 1995 г. с 5,2 до 19,3 млрд. долларов, тайваньский импорт в США за тот же период увеличился с 19,7 до 26,5 млрд. долларов. Соединенные Штаты продолжали оставаться главным рынком для тайваньских товаров и вторым источником импорта (после Японии)[6]. Общий товарооборот между США и Тайванем превышал объемы торговли между США и КНР. В 1995 г. Тайвань являлся 7-м рынком для американских товаров (19,3 млрд. долларов), а Китай - лишь 13-м (11,7 млрд. долларов). При этом и Китай и Тайвань наращивали закупки в США и с каждым годом поглощали все большую долю американского экспорта. В 1986 г. они занимали, соответственно, 18 и 11 места в списке рынков США, а через 9 лет, как мы видим, значительно усилили свои позиции. Этот процесс объективно увеличивал ставки США и вносил дополнительную напряженность в ситуацию вокруг тайваньской проблемы[7].

Уверенно двигавшийся по пути демократизации Тайвань в 1993 г. гораздо больше, чем в любой другой предшествующий период, стал соответствовать Соединенным Штатам идеологически. Теперь Китайскую Республику можно было приводить в пример не только в качестве развитой экономики («витрины капитализма»), но и как общество быстро и практически безболезненно перешедшее от авторитарной формы правления к демократической. При этом, данное «политическое чудо» стало возможным в китайском обществе (или, по крайней мере, официально себя таковым именующем), что представляло особую важность для противопоставления островного и материкового режимов. Демократический Тайвань замечательно укладывался и в рамки общих внешнеполитических установок администрации Клинтона. В платформе демократической партии, составленной в 1996 г., шла речь о развитии и расширении «зоны демократии», как наиболее надежном и предпочтительном способе решения проблемы глобальной безопасности после окончания «холодной войны»[8]. Понятно, что такая логика могла привести Вашингтон только к увеличению заинтересованности в сохранении «очага демократии» в Восточной Азии, каковым в то время уже без сомнения являлся Тайвань.

Политический аспект вовлечения США в тайваньскую проблему к началу 1990-х гг. заключался в стремлении Вашингтона поддержать свою международную репутацию с помощью неукоснительного соблюдения обязательств по отношению к старому союзнику - Китайской Республике. Хотя связи США и Тайваня давно утратили официальный характер, и Договор о взаимной обороне между США и КР уже не действовал больше десятилетия, позиция США оставалась решающим фактором сохранения фактической независимости острова. Это прекрасно понимали и в Тайбэе, и в Пекине, и в других мировых столицах, и на американских политиках лежал груз ответственности за судьбу тайваньского народа. Несомненно, это воспринималось большинством американской политической элиты без особенного воодушевления, однако следует иметь в виду, что к 1990-м гг. тайваньская проблема превратилась для США в традиционный компонент внешней политики, ведь целое поколение дипломатов, военных специалистов, журналистов по сути дела выросло вместе с ней. В первой администрации Клинтона самые влиятельные фигуры были знакомы с Тайванем не понаслышке: У. Кристофер, ставший в 1993 г. госсекретарем, как мы помним, в 1978 г. после декабрьского заявления Дж. Картера ездил на остров успокаивать руководителей КР; У. Лорд, назначенный Клинтоном на пост помощника госсекретаря по делам Восточной Азии и Азиатско-Тихоокеанского региона, сопровождал президента Р. Никсона во время его исторического визита в КНР в 1972 г. Таким образом, даже самые смелые политические прогнозы в начале 1993 г. не могли содержать предположения о том, что новая администрация пойдет на быструю «ликвидацию» тайваньской проблемы в ущерб населению острова (то есть предоставит Пекину возможность беспрепятственно навязать Тайваню объединение по формуле «одна страна - две системы»).

Военно-стратегические интересы США на Тайване, на которых любили акцентировать внимание советские авторы в годы «холодной войны»[9], в начале 1990-х гг. не проявлялись так отчетливо, как, скажем, во время войны во Вьетнаме. На Тайване уже не было американских военных баз. Конечно, тайваньская армия, благодаря поставкам американских вооружений, сохраняла высокую боеспособность и командование вооруженных сил США по-прежнему могло рассчитывать на благожелательную позицию тайваньских властей и на военное содействие в случае возникновения какого-либо крупного вооруженного конфликта в регионе. Однако в Вашингтоне в это время мало кто прогнозировал серьезные осложнения для США в АТР, в кратко- и даже среднесрочной перспективе. Впоследствии, как мы увидим, рост военного и экономического потенциала КНР заставит многих аналитиков высказывать предположения о новой «китайской угрозе». Но в 1993 г. подобные идеи еще не получили широкого распространения.

В целом, можно констатировать, что за время, прошедшее с момента разрыва дипломатических отношений США и КР в 1979 г. и до прихода к власти администрации Б. Клинтона в 1993 г., заинтересованность США в сохранении раздельного существования КНР и КР не снизилась, а скорее возросла. Вместе с тем к началу 1990-х гг. стало совершенно очевидным, что в ближайшие несколько лет сохранение статус кво в Тайваньском проливе потребует от Соединенных Штатов приложения гораздо больших сил, чем в 1980-е гг. Политическое и экономическое развитие КНР и КР способствовали в это время возникновению ряда факторов, дестабилизирующих ситуацию в отношениях между островом и материком.

После смерти Цзян Цзинго в январе 1988 президентом КР стал Ли Дэнхуэй, коренной тайванец, родившийся в 1923 г. и получивший образование в трех университетах: японском, тайваньском и американском[10]. При президенте Ли демократические реформы были продолжены[11]. На протяжении 1988 г. так называемая «Комиссия двенадцати», составленная из высокопоставленных правительственных чиновников, занималась разработкой программы преобразований. В январе 1989 г. Ли Дэнхуэй подписал закон об общественных организациях, многопартийность обрела на Тайване юридическую основу[12]. После того, как в мае 1990 г. Национальное собрание КР проголосовало за избрание Ли Дэнхуэя президентом на очередной шестилетний срок, темп реформ значительно увеличился. В июне-июле 1990 г. по инициативе Ли была проведена «Конференция по национальным проблемам», в которой приняли участие 142 делегата, представлявших весь политический спектр общества. Важнейшим итогом конференции стало достижение согласия по вопросу об отмене «Временных статей конституции, действующих в период подавления коммунистического мятежа». В апреле-мае 1991 г., на внеочередной сессии Национального собрания, это решение обрело юридическую силу. Отмена «временных статей» свидетельствовала о том, что КР в одностороннем порядке прекратила состояние войны с КНР и признала материковый режим в качестве самостоятельного политического субъекта. Новая официальная позиция тайбэйского правительства по поводу отношений через пролив была зафиксирована в «Программе национального объединения» (ПНО), разработанной в конце 1990 - начале 1991 г. специально созданным «Советом по национальному объединению»[13]. Согласно ПНО власти КР по-прежнему придерживались позиции, что «материк и остров Тайвань являются частью китайской территории»[14], и что «национальное объединение» является целью политики Тайбэя. Однако средства достижения этой цели, предлагаемые в ПНО, вряд ли могли устроить материковых лидеров. Объединение «по-тайваньски» представляло собой длительный процесс, на протяжении трех стадий которого связи между островом и материком должны были постепенно развиваться, а материковый режим - эволюционировать в сторону «демократии, экономической свободы, социальной справедливости»[15]. Понятно, что ни о каком мгновенном «воссоединении» на основе формулы «одна страна - две системы» не могло идти и речи. В качестве самого первого шага, необходимого для начала реализации ПНО, ее авторы называли признание Китаем и Тайванем существования друг друга в качестве самостоятельных, равноправных «политических образований»[16]. Как мы видели, уже в мае 1991 г. власти КР осуществили это в отношении материкового режима.

Согласно одной из принятых весной 1991 г. поправок, вводился новый порядок выборов в центральные, провинциальные и местные представительные органы КР. Устранялось фиктивное «представительство материковых китайцев», весь состав Национального собрания и Законодательного юаня должен был избираться непосредственно на Тайване и среди граждан КР, проживающих за рубежом. Первые выборы по новым правилам состоялись в декабре 1991 г.: тайваньцы избирали депутатов Национального собрания - ключевого органа в период активного реформирования конституции. Во время предвыборной кампании Демократическая Прогрессивная Партия, набравшая на последних «дополнительных» выборах в Законодательный юань в 1989 г. 28,3% голосов, представила избирателям скорректированную платформу, содержащую прямой призыв к независимости Тайваня, вместо ранее присутствовавшего там «умеренного» тезиса о «самоопределении народа Тайваня». Лидеры ДПП вероятно рассчитывали на усиление радикальных настроений по мере разворачивания на острове либеральных реформ - но они ошиблись, и вместо планируемых 40% собрали лишь 23,9% голосов. Особенности тайваньского избирательного законодательства привели к еще большему проигрышу ДПП по числу мест в Национальном собрании - гоминьдан получил в верхней палате тайваньского парламента 79-процентное большинство, что превратило конституционную реформу во внутрипартийный вопрос.

Первая же сессия нового Национального собрания, начавшая работу в январе 1992 г., была практически полностью посвящена разработке и принятию очередных поправок к конституции. Самым важным с точки зрения перспективы развития отношений с материком было принятое тогда решение о сокращении президентских полномочий с 6 до 4 лет, введении ограничения на занятие президентского поста только на протяжении двух сроков и проведении следующих выборов не путем голосования членов Национального собрания, а путем всеобщего тайного голосования граждан КР. Была названа и дата ближайших президентских выборов - март 1996 г.

В декабре 1992 г. на Тайване прошли первые в истории КР по-настоящему свободные выборы всего состава Законодательного юаня. ДПП вновь вернулась к умеренной платформе с тезисом о самоопределении вместо независимости, и эта тактика опять принесла относительный успех: 32% голосов избирателей и 50 депутатских мест из 161. Гоминьдан получил 53% голосов и 102 места в парламенте.

Конституционная реформа и постепенная эволюция политической системы КР в сторону демократии, сопровождались внесением серьезных изменений в курс тайваньской внешней политики. Также как и во внутренних преобразованиях, инициатива принадлежала здесь президенту Ли Дэнхуэю. Вскоре после его прихода к власти внешняя политика Китайской Республики стала приобретать новые черты. Министр иностранных дел КР Фредерик Цянь в одном из интервью в 1989 г. сказал, что Тайвань теперь следует принципам «прагматической дипломатии». Принципиальная особенность нового подхода заключалась в резкой активизации внешнеполитического поведения Тайваня. Если раньше, стремясь завоевать более широкое международное признание, тайваньские лидеры действовали «с оглядкой», разделяли мир на «чужих» (признающих пекинский режим) и «своих» (всех остальных), то теперь, особенно после фактического признания КНР весной 1991 г., они оставили в прошлом все самоограничения и развернули кампанию за восстановление членства Тайваня в международных правительственных организациях (МПО). В 1990 г. Тайвань подал заявку на вступление в ГАТТ, в качестве «таможенной территории Тайвань. Пэнху, Цзиньмэнь, Матцу». В августе 1991 г., под названием «Китайский Тайбэй», Тайвань начал принимать участие в работе АПЕК. Кульминацией борьбы Тайваня за восстановление членства в МПО стала кампания за возвращение в ООН. Начиная с 1990 г. эта идея становилась все более популярной на Тайване, в 1993 г., по данным социологических опросов ее поддерживало порядка 70% населения острова. В августе 1993 г. Ли Дэнхуэй заявил, что он намерен в течение трех лет добиться возвращения Тайваня в ООН. Однако задача оказалась непростой, ежегодно направляемые в ООН дружественными Тайваню государствами (в 1993 г. дипломатические отношения с Китайской Республикой поддерживали 30 стран) письма с соответствующими предложениями не приводили даже к включению вопроса о приеме Тайваня в повестку дня Генеральной Ассамблеи. Пекин активно противодействовал данным инициативам, а Соединенные Штаты, на поддержку которых рассчитывали тайваньцы, не проявляли к вопросу никакого интереса. После очередного отказа в 1994 г. Фредерик Цянь заявил, что «в этом нет ничего страшного», и что «возвращение в ООН является стратегией, рассчитанной на длительный срок»[17]. Таким образом, от «штурма» ООН тайбэйские лидеры перешли к длительной «осаде», запасшись традиционным китайским терпением.

Расширение «жизненного пространства» по рецептам «прагматической дипломатии» подразумевало не только борьбу членство в МПО, но и установление контактов с максимально возможным числом государств, вне зависимости от позиции их правительств по отношению к Пекину, дипломатического признания КР или КНР. После проведения демократических реформ тайваньские лидеры рассчитывали на то, что теперь с ними на равных начнут разговаривать главы правительств ведущих государств Запада. С января 1990 г. по сентябрь 1993 г. число неофициальных представительств Тайваня в странах, не поддерживающих дипломатические контакты с КР, возросло с 66 до 89. Для налаживания и укрепления зарубежных связей руководители КР начали активно использовать так называемую «отпускную дипломатию» - наносить во время своих настоящих или мнимых отпусков «частные» визиты в государства, официально признающие КНР. По поводу таких поездок Пекину крайне сложно было предъявлять претензии принимающей стороне - формально, придраться было не к чему. Только за 1994 г. Ли Дэнхуэй побывал с официальными визитами в Никарагуа, Коста-Рика, Свазиленде, ЮАР, и с «частными» в Индонезии, Таиланде и на Филиппинах. Понятно, что в Тайбэе не собирались ограничиваться налаживанием отношений с развивающимися странами. В перспективе замышлялись визиты в государства Западной Европы и в США.

Демократические реформы на Тайване превратили Движение за независимость острова в мощную политическую силу, пользующуюся серьезной поддержкой населения и имеющую реальные шансы придти к власти в случае сокращения популярности гоминьдана. И хотя первая сепаратистская партия - ДПП, часто демонстрировала готовность к проведению умеренной линии, все равно, перспектива провозглашения Тайванем независимости, абсолютно нереальная на протяжении периода «холодной войны», теперь превратилась в один из возможных сценариев, который необходимо было принимать в расчет, в том числе и американским политикам. Учитывая позицию КНР, лидеры которой утверждали, что их реакцией на создание на Тайване независимого государства будет немедленное военное вмешательство, ситуация представлялась угрожающей. Для США это могло означать войну с Китаем - ведь в Законе об отношениях с Тайванем шла речь о неких мерах, которые США обязательно предпримут в случае возникновения угрозы безопасности острова, но ничего не говорилось о том, что провоцирование КНР посредством провозглашения независимости является недопустимым, и что это лишает Тайвань шансов на поддержку США.

Методы, взятые на вооружение в рамках «прагматической дипломатии» лидерами КР, явно не способствовали стабилизации системы отношений США - КНР - Тайвань. Соединенные Штаты опять оказывались в двусмысленном положении. С одной стороны, все то, чего добивался Тайвань практически полностью соответствовало американской системе ценностей, с другой - очевидное стремление тайваньских политиков превратить США в один из главных рычагов «прагматической дипломатии» не могло не вызывать у американских лидеров чувства настороженности. Инициативы Тайбэя к началу 1993 г. уже заставили США несколько раз оправдываться перед Пекином и, несомненно, сулили возникновение множества проблем и в будущем.

В свою очередь, подходы пекинских руководителей к тайваньской проблеме к началу 1990-х гг. также несколько трансформировались, и направление этой трансформации скорее способствовало усилению напряженности, чем наоборот. Общая оценка ситуации вокруг Тайваня китайскими властями в 1993 г. внешне выглядела вполне традиционно: «После того, как в 1949 г. образовалась КНР, которая стала единственным законным правительством Китая, группа военных и политических деятелей гоминьдановской клики нашла убежище на Тайване и с помощью администрации Соединенных Штатов создала разделение между двумя сторонами Тайваньского пролива»[18]. Продолжала действовать и политическая программа, предложенная в 1980-е гг. - воссоединение Китая и Тайваня на основании принципа «одна страна - две системы». Однако некоторые новые черты внутриполитической ситуации в КНР в конце 1980-х - начале 1990-х гг. способствовали росту внимания к тайваньской проблеме и превращению темы «национального воссоединения» в своеобразную идеологическую доминанту. По мнению английского исследователя К. Хьюза, подобные тенденции зародились еще в конце 1970-х гг., когда китайские лидеры всерьез озаботились поиском новых идеологических ориентиров после смерти Мао Цзэдуна. Идея «воссоединения Родины», как один из ключевых пунктов новой националистической программы, приобрела особую привлекательность после того, как достижение соглашения с США в конце 1978 г. превратило перспективу возвращения Тайваня под юрисдикцию КНР во вполне реальную[19]. Подписание коммюнике 1982 г., в котором Соединенные Штаты в принципе согласились на прекращение поставок вооружений на Тайвань в отдаленном будущем, еще более обнадежило китайских лидеров. С тех пор национализм постепенно набирал силу и затмевал коммунистическую идеологию. События на площади Тяньаньмэнь в 1989 г. окончательно убедили большую часть китайской политической элиты в том, что для сохранения контроля над ситуацией в стране в условиях экономической либерализации, апелляция к национализму является наиболее перспективной. Успехи в экономике и рост военного потенциала замечательно соответствовали идее возрождения величия китайской нации, но часто шли в разрез с основными коммунистическими постулатами. В результате, к началу 1990-х гг. скорейшее разрешение тайваньской проблемы превратилось для Пекина в принципиальную задачу[20]. Вступая на пост председателя КНР в 1989 г., Цзян Цзэминь, среди прочего, пообещал, что за время его нахождения у власти в отношениях с Тайванем будет достигнут существенный прогресс, тем самым связав свое личное политическое будущее с тайваньской проблемой[21].

К началу 1990-х гг. у китайских политиков появился еще один существенный повод для того, чтобы занять максимально жесткую позицию по тайваньской проблеме и требовать скорейшего воссоединения Китая. Преклонный возраст и ухудшающееся здоровье «архитектора китайских реформ» Дэн Сяопина (род. в 1904 г.), заставляли задуматься о процедуре наследования верховной власти, которая, в условиях авторитарного режима, требовала от главных действующих лиц, лидеров властной иерархии КНР, максимума изворотливости и мастерства в ведении политических интриг. Понятно, что никто из числа занимавших ответственные посты в такой ситуации не хотел давать своим соперникам повод для критики за чрезмерную мягкость и нерешительность в реализации основных национальных задач, среди которых «воссоединение Родины», как мы видели, значилось в качестве одного из приоритетов.

Несмотря на очевидное увеличение числа факторов, способствующих разрушению хрупкой стабильности ситуации вокруг тайваньской проблемы, эйфория «деидеологизации» мировой политики, проявившаяся после окончания «холодной войны», не обошла стороной и китайско-тайваньские отношения. Многим в это время казалось, что после исчезновения «главного» противостояния двух сверхдержав, и все прочие конфликты, даже самые устойчивые, начнут быстро разрешаться. К тайваньской проблеме такое умозаключение могло быть применено чуть ли не в первую очередь, ведь практически с момента возникновения китайско-тайваньский конфликт развивался в условиях «холодной войны», был жестко подчинен ее внутренней логике. При рассмотрении ситуации с такой точки зрения, оптимизм могло внушать, прежде всего, невиданное с 1949 г. количественное и качественное укрепление связей между Тайванем и материковым Китаем. Хотя власти КР по-прежнему отказывались снять запрет на прямые торговые, почтовые и транспортные контакты с КНР, «непрямое» взаимодействие через Гонконг, Макао, портовые города Южной Кореи активно развивалось. Объем торговли, составлявший в 1979 г. всего 79 млн., в 1993 г. достиг 14,4 млрд. долларов[22]. КНР превратилась во второй по значимости рынок для тайваньских товаров после США[23]. Тайваньские бизнесмены стали активно инвестировать капиталы в материковую экономику, уже в 1991 г. эти вложения достигли 2,5 млрд. долларов и постоянно увеличивались[24]. Всего, за 1987-1993 гг. материк посетили более 6 млн. тайваньцев, из них 2 млн. - в 1993 г[25].

В 1991 г. сначала на Тайване, а затем на материке были созданы «неофициальные» агентства по связям через пролив: Straits Exchange Foundation (SEF) на Тайване, и Association for Relations Across the Taiwan Strait (ARATS) в КНР. Между их представителями стали проводиться рабочие встречи, в ходе которых решались некоторые технические проблемы: вопросы о выдаче угонщиков самолетов, рыболовные споры, проблемы защиты тайваньских инвестиций на материке. На апрель 1993 г. была запланирована «историческая» встреча лидеров двух агентств - Ку Чэньфу (SEF) и Ван Даоханя (ARATS). И в Китае, и на Тайване присутствовал значительный энтузиазм по поводу перспектив этой и будущих встреч, и дальнейшего сближения позиций Пекина и Тайбэя.

Однако на Тайване у многих имелись и серьезные опасения, в связи с угрозой поглощения маленького Тайваня гигантским Китаем в случае продолжения развития торговых и инвестиционных контактов с набранной скоростью. Именно это служило главным обоснованием отказа правительства КР разрешить прямые связи с материком. Стихийный рост торговли с КНР даже заставлял тайбэйских лидеров искать экономический противовес, в виде попыток организовать искусственную ориентацию тайваньской экономики на рынки Юго-Восточной Азии, чтобы таким образом избежать опасной зависимости от Китая. Формула «одна страна - две системы» никогда не пользовалась на Тайване популярностью, и лидерам КР вовсе не хотелось, чтобы Пекин получил возможность навязать ее острову с помощью экономических санкций. Таким образом, улучшение отношений, проявлявшееся в росте контактов, также было лишь относительным благом и способствовало возникновению проблем едва ли не в большей степени, чем их разрешало.

Администрации Б. Клинтона предстояло найти ответы на ряд непростых вопросов в связи с тайваньской проблемой, среди которых были и традиционные для американской внешней политики, и новые, порожденные событиями конца 1980-х - начала 1990-х гг. Прежде всего, продолжала требовать разрешения актуальная с начала 1970-х гг. головоломка: как не допустить пагубного влияния тайваньской проблемы на развитие американо-китайских отношений, не поступившись при этом объективными интересами США на Тайване. В условиях 1990-х гг. она конкретизировалась в необходимости поиска адекватного ответа на инициативы тайваньского руководства и средств сдерживания растущего «воссоединительного напора» со стороны КНР. Кроме того в результате резкого увеличения поддержки Тайваня американским конгрессом обострялась проблема сохранения традиционного баланса в отношениях между исполнительной и законодательной ветвями власти Соединенных Штатов в связи с принятием решений по тайваньской политике.

Степень осознания всего этого Б. Клинтоном и его помощниками в период предвыборной кампании 1992 г. пока не может быть оценена с достаточной степенью достоверности. Но если судить по содержанию заявлений, сделанных в это время, Клинтон, также как и некоторые его предшественники, сделал ставку на защиту традиционных американских ценностей, и занял жестко-критическую позицию по отношению к «пекинским диктаторам». Кандидат в президенты от демократической партии утверждал, что теперь уже не имеет смысла разыгрывать «китайскую карту», ругал Дж. Буша за «заигрывание с престарелыми правителями Китая, неприкрыто презирающими демократию и права человека». Клинтон обещал, что став президентом он не потерпит вопиющих нарушений прав человек в Китае, и в случае продолжения Пекином такой политики лишит КНР всех торговых привилегий[26]. Про Тайвань Клинтон специально ничего не говорил, не обещал, как Рейган в 1980 г., восстановить дипломатические отношения с островом, но исходя из его намерений в отношении Китая казалось, что Тайвань может рассчитывать не только на сохранение старых типов поддержки со стороны США, таких как тесные «неофициальные» отношения и поставки вооружений, но и на положительную реакцию Вашингтона на новые тайбэйские инициативы, вроде «отпускной дипломатии» или кампании за восстановление членства КР в ООН.

Уже первые два года президентства Б. Клинтона показали, что администрация демократов не готова к внесению существенных корректив в политику США по отношению к Китаю и Тайваню. Новый президент предпринял лишь неуверенную попытку давления на Пекин, заявив о намерении увязывать предоставление Китаю режима наибольшего благоприятствования в торговле (РНБ) с соблюдением в этой стране прав человека. Однако уже в июне 1994 г. Клинтон собственноручно убеждал конгрессменов проголосовать за возобновление РНБ для Китая, несмотря на отсутствие каких бы то ни было заметных улучшений ситуации с правами человека. Соображения практической выгоды брали верх. В Белом Доме пришли к выводу о целесообразности проведения в отношении КНР так называемой политики «конструктивного вовлечения», в рамках которой авторитарный Китай должен был всеми возможными способами подключаться к делам мирового сообщества, в расчете на то, что со временем его зависимость от мирового рынка и его заинтересованность в продолжении сотрудничества с международными организациями станут естественными препятствиями на пути милитаризации, агрессивного курса внешней политики, и в конечном счете приведут к позитивным сдвигам и во внутриполитической сфере. В рамках данного подхода Б. Клинтон в августе 1995 наложил вето на одобренный обеими палатами билль о финансировании госдепартамента, и в качестве оснований для такого решения, в числе прочего, указал на неприемлемость т. н. «поправки Мурковски» (Sec. 531) согласно которой Закон об отношениях с Тайванем 1979 г. признавался имеющим большую юридическую силу по сравнению с коммюнике 1982 г. Таким образом, обещание постепенно сокращать поставки оружия на Тайвань, сделанное администрацией Рейгана в 1982 г., формально не дезавуировалось. Попытка конгрессменов обеспечить беспрепятственное снабжение Тайваня необходимыми вооружениями в условиях растущей военной мощи КНР, а также подтвердить важную роль конгресса в определении тайваньской политики США оказалась безуспешной[27].

Первым по-настоящему серьезным тестом тайваньской политики новой администрации стал эпизод мая 1994 г., связанный с приземлением на Гавайях самолета президента КР Ли Дэнхуэя, якобы для дозаправки, по пути в Латинскую Америку, где Ли собирался нанести официальные визиты в Коста-Рика и Никарагуа - страны, поддерживающие дипломатические отношения с КР. О намерении Ли Дэнхуэя «проникнуть» на американскую территорию стало известно китайским властям, и посол КНР в Вашингтоне заявил по этому поводу решительный протест. В результате, согласно специальной инструкции госдепартамента, тайваньскому президенту во время дозаправки не позволили даже покинуть борт самолета, не говоря уже о публичных заявлениях и общении с журналистами. Естественно, такое «низкопоклонство» перед Пекином крайне возмутило многих конгрессменов и сенаторов, и для того, чтобы загладить обиду, нанесенную Ли Дэнхуэю администрацией, и подтвердить факт продолжающейся поддержки Тайбэя американским конгрессом, сенаторы Х. Браун и Ф. Мурковски направили тайваньскому президенту поздравления в связи с очередной годовщиной его инаугурации[28].

В госдепартаменте и Белом Доме не могли не понимать, что простая запретительная политика проблемы не решит, и тайваньские лидеры будут продолжать добиваться разрешения на въезд в США, права на аудиенцию у высших должностных лиц Соединенных Штатов, возможности выступить перед американской аудиторией. Кроме того, ни в одном из существующих американских законов невозможно было отыскать оснований для запрета на допуск в страну «частных» представителей демократического Тайваня. В такой ситуации совершенно естественным выглядело стремление ввести четкую регламентацию этой составляющей американо-тайваньских отношений. Несостоявшийся визит Ли подтолкнул госдепартамент к ускорению работы в данном направлении, и 27 сентября 1994 г. У. Лорд, помощник госсекретаря по делам Восточной Азии и Тихоокеанского региона доложил о ее результатах на специальном заседании сенатского комитета по международным отношениям. Выступление Лорда было озаглавлено «Обзор тайваньской политики» (Taiwan Policy Review) и структурно состояло из пяти частей: вступления; характеристики «традиционных и неизменных» основ тайваньской политики США; обзора недавно произошедших событий на Тайване, в Китае и в их взаимоотношениях; перечисления корректив, которые решено было внести в тайваньскую политику США; заключения.

Во вступлении У. Лорд рассказал о том, как шла работа над «Обзором»: «Администрация тщательно изучила каждый элемент наших неофициальных связей с Тайванем с целью исправления существующих аномалий и укрепления основы их функционирования… Мы проконсультировались с заинтересованными членами конгресса и частными лицами»[29]. Характеризуя основы тайваньской политики США, помощник госсекретаря отметил, что и после внесения корректив «базовая структура нашей политики по отношению к КНР и Тайваню останется неизменной». Эта структура включает в себя «…Закон об отношениях с Тайванем 1979 г. и три коммюнике с Китайской Народной Республикой - «Шанхайское» 1972 г., «По поводу нормализации отношений» 1979 г. и «Второе Шанхайское» коммюнике 1982 г.»[30].

Говоря об изменениях ситуации, приведших к необходимости пересмотра некоторых аспектов политики, Лорд назвал лишь самые общие факты - экономические успехи Тайваня, дополненные политической либерализацией, экономические успехи КНР, политической либерализацией не дополненные, прогресс в отношениях через пролив («переговоры идут тяжело, но определенные положительные результаты все же достигнуты»). Лорд высказал официальное одобрение правительством США переговорного процесса: «он служит интересам обеих сторон, интересам Соединенных Штатов и способствует стабильности и процветанию в регионе». В этом же разделе Лорд подтвердил, что «безопасность Тайваня является одним из наиболее важных аспектов нашей политики». Он подчеркнул, что «в результате данной корректировки не произойдет никаких изменений в политике поставок вооружений на Тайвань»[31].

Наиболее важной частью «Обзора тайваньской политики» стал раздел, в котором Лорд представил сенаторам «основное содержание произведенных изменений». Характеризуя их в целом, он сказал, что президент решил «укрепить наши неофициальные связи с Тайванем», но при этом «было бы серьезной ошибкой отказываться от фундаментальной политики нескольких администраций и принимать такие политические решения, которые в Китае несомненно восприняли бы как внесение элемента официальности в наши отношения с Тайванем». Таким образом, администрация давала понять, что собираясь усилить «неофициальный компонент» связей с островом, она намерена в равной пропорции ослабить, или предотвратить усиление, компонента «официального». За счет каких конкретных решений достигался такой результат? Во-первых, администрация заявляла, что она «выступает решительно против попыток конгресса узаконить допуск в США высших руководителей «Китайской Республики»[32]. Одновременно, администрация давала санкцию на визиты в КР высших официальных лиц, представляющих экономические и технические агентства правительства Соединенных Штатов, причем на острове американские чиновники могли встречаться с коллегами «любого уровня, который необходим для достижения целей визита». Кроме того, Лорд объявил о намерении администрации вести с Тайванем экономический диалог на неминистерском уровне (Sub-cabinet level)[33].

Вторым существенным изменением стало переименование «Координационной комиссии по делам Северной Америки», неофициального представительства Тайваня в США - в «Тайбэйское представительство по вопросам экономических и культурных связей» (Taipei Economic and Cultural Representative Office - TECRO)[34].

Последним направлением корректировки курса в «Обзоре тайваньской политики» стало четкое формулирование отношения американского правительства к стремлению Тайваня восстановить свое членство в международных правительственных организациях. В Законе об отношениях с Тайванем, который разрабатывался во времена, когда власти КР не проявляли большой озабоченности по поводу своего изгнания из международных правительственных организаций (так как принципиально отвергали возможность участия в их работе вместе с КНР), содержалась только одна фраза, касающаяся этой проблемы: «…Ничто в этом законе не должно быть истолковано в качестве основания для изгнания Тайваня из какой либо международной организации»[35]. Теперь же возникла потребность определить, как США будут относиться не к изгнанию, а к восстановлению членства Тайваня в международных организациях. Вместе с тем характеризуя изменения, побудившие Вашингтон к разработке «Обзора тайваньской политики», У. Лорд не упомянул «прагматическую дипломатию», принятую на вооружение руководством демократического Тайваня. По-видимому, в администрации не хотели чтобы после обнародования «Обзора» у кого-то создавалось впечатление о вынужденном, реактивном характере принимаемых мер, об успехе давления, оказанного Тайбэем. В результате, позиция США по данной проблеме была зафиксирована следующим образом: «Мы будем поддерживать членство Тайваня в тех организациях, где государственность не является обязательным условием членства, и мы будем способствовать тому, чтобы голос Тайваня был услышан в организациях, членство в которых для него невозможно»[36]. Таким образом, США официально отказывали Тайваню в прямой поддержке его стремления попасть в международные правительственные организации. Вместе с тем ничего не говорилось о противодействии этому стремлению. На практическом уровне это свидетельствовало лишь о некотором ужесточении, но не полном пересмотре политики: до 1994 г. США в отдельных случаях активно содействовали приему Тайваня в международные организации ( в Азиатский Банк, в АПЕК), хотя гораздо чаще хранили молчание и никак не помогали КР в ее борьбе за вступление в МВФ, Всемирный Банк, Всемирную Организацию Здравоохранения и ООН[37].

В заключительной части «Обзора» У. Лорд выражал надежду на то, что тайваньская политика США, столь успешно сформулированная и реализованная шестью предшествующими администрациями, после внесенных корректив продолжит обеспечивать стабильность в зоне Тайваньского пролива и на Дальнем Востоке, несмотря на произошедшие перемены на Тайване, в Китае и в мировой системе международных отношений[38].

«Обзор тайваньской политики» не был официально опубликован госдепартаментом, видимо для того, чтобы дополнительно подчеркнуть неофициальный характер американо-тайваньских отношений[39]. В администрации Клинтона надеялись, что теперь исполнительной власти будет гораздо проще отражать атаки со стороны протайваньски настроенных конгрессменов, равно как и нейтрализовывать инициативы Тайбэя в рамках «прагматической дипломатии».

В конгрессе «Обзор» восприняли без особых эмоций, понимая, что данный плод бюрократического творчества вряд ли сможет стать серьезной преградой на пути реализации тайваньской внешней политики, но в то же время позволит Соединенным Штатам более свободно действовать в сфере развития экономических и культурных связей с Тайванем. Уже в декабре 1994 г., впервые за 15 лет, на Тайвань приехал член действующего американского кабинета - министр транспорта Федерико Пена[40].

Завершив первые два года своего президентства обнародованием «Обзора тайваньской политики», Б. Клинтон мог считать, что он уделил достаточное внимание тайваньской проблеме. В 1993-1994 гг. наступило некоторое затишье после «первого приступа» демократических реформ на Тайване. Хотя после получения Демократической Прогрессивной Партией на выборах в Законодательный юань в декабре 1992 г. 33% голосов избирателей лидеры этой партии заявили о намерении в течение трех лет придти к власти, гоминьдан не собирался сдаваться без боя. В национальной партии шли сложные процессы внутренней трансформации, приведшие на протяжении 1993 г. к нескольким важным последствиям. Во-первых, в результате межфракционной борьбы в марте 1993 г. часть партийных лидеров, представлявших интересы «материковых китайцев» (приехавших на Тайвань в 1949 г. и их потомков), конституировали себя в качестве «Союза нового гоминьдана», на базе которого в августе 1993 г. возникла «Новая партия». Во-вторых, состоявшийся в этом же месяце 14-й съезд гоминьдана санкционировал ряд нововведений, превративших партию Сунь Ятсена в мобильную политическую организацию, ориентированную на существование в рамках современной демократической системы[41].

Позиция Новой партии (НП) по вопросу развития отношений с материком являлась одним из главных оснований для ее самоидентификации в рамках тайваньского политического спектра. В отличие от гоминьдана, который выступал за воссоединение с материком лишь в отдаленном будущем, и тем более сепаратистской ДПП, лидеры НП утверждали, что необходимо как можно быстрее развивать контакты с КНР во всех возможных сферах, не бояться «прямых» связей и немедленно начать переговоры с Пекином о создании некой «Китайской конфедерации», в рамках которой КР могла бы сохраниться в незатронутом «тайванизацией» виде[42]. Хотя даже для НП формула «одна страна - две системы» была неприемлема, эта партия после 1993 г. превратилась в наиболее «прокитайскую» политическую силу на острове. В ноябре 1993 г., во время местных выборов НП впервые выставила двух своих кандидатов - оба они не прошли, процент голосов, отданных за НП составил всего 3%. Зато настоящего триумфа добилась ДПП - кандидаты этой партии собрали 41% голосов, а гоминьдан впервые за свою историю не смог собрать большинства, за его кандидатов было подано лишь 47% голосов избирателей[43].

В июле 1994 г. Национальное собрание КР приняло третью серию поправок к конституции, после чего было заявлено о завершении «в целом» конституционной реформы. Поправки еще более расширили полномочия Национального собрания и президента. Самым существенным было то, что выборы президента КР теперь должны были производиться путем всеобщего, прямого, тайного голосования[44]. Таким образом, в марте 1996 г. (согласно официальной версии «впервые за тысячелетнюю историю Китая») тайваньцам предстояло избрать своего президента, и учитывая существовавшие на острове настроения, шансы кандидата от гоминьдана выглядели вовсе не абсолютными. Тайваньский народ получил возможность своим волеизъявлением привести к власти сепаратиста и спровоцировать кризис в китайско-тайваньских отношениях, невиданный по масштабам с 1949 г.

Эта угрожающая перспектива возникла посреди наверное самого благополучного за долгие годы периода в отношениях Пекина и Тайбэя. После прошедших 27-29 апреля 1993 г. в Сингапуре переговоров между лидерами SEF и ARATS, и достижения соглашения о регулярном проведении подобных консультаций в будущем[45], казалось, что остров и материк приближаются к реализации задач, обозначенных в тайваньской «Программе национального объединения» 1991 г. В 1994 г. «непрямая» торговля через пролив активно развивалась и увеличилась в объеме по сравнению с 1993 г. на 3,6 млрд., составив 18 млрд. долларов[46]. После принятия в КНР долгожданного закона о защите тайваньских инвестиций (одобрен ВСНП 20 декабря 1993 г.)[47], активность тайваньских бизнесменов значительно возросла - в 1995 г. их вложения материковую экономику уже оценивались в 30 млрд. долларов, что составляло 1/3 всех инвестиций тайваньцев за пределами острова. На материке ими было открыто около 30 тыс. фирм[48]. В 1993-1994 гг. напряженность в отношения вносили лишь отдельные, не связанные с «большой политикой» эпизоды: серия угонов самолетов, принадлежащих материковым авиакомпаниям, на Тайвань[49]; инцидент с гибелью в марте 1994 г. 24 туристов с Тайваня, когда китайские правоохранительные органы в кратчайшие сроки арестовали преступников[50].