Тайваньская проблема во внешней политике Америки в 1990-е годы

Так или иначе, ни одна из китайских ракет в марте 1996 г. не упала на тайваньской территории, президентские выборы состоялись в срок, 23 марта, и принесли вполне предсказуемые результаты. Ли Дэнхуэй продлил свои полномочия на 4 года, набрав 54% голосов. Второе место занял кандидат от ДПП Пэн Мэнминь с 21%. Третью и четвертую позиции заняли независимые консервативные кандидаты Линь Янгань (14,9%) и Чэнь Лянь (10%). Одновременно проводились выборы в Национальное собрание КР - верхнюю палату тайваньского парламента. Характерно, что здесь ДПП получила гораздо большую поддержку (около 30%), а гоминьдан - меньшую (около 50%). По мнению большинства комментаторов, это было вызвано тем, что гоминьдан как партия проигрывала в популярности своему лидеру, Ли Дэнхуэю, который за последние годы буквально «обворовал» ДПП, приняв на вооружение многие традиционные пункты ее политической программы[127]. При этом, Ли формально оставался сторонником воссоединения Китая «в будущем», что в условиях силового давления со стороны Пекина представлялось гораздо более адекватной позицией по сравнению с сепаратизмом ДПП.

Сохранение статус кво после выборов объективно устраивало Пекин, что бы там не писали в китайских газетах о «клике Ли Дэнхуэя», которую нужно «отправить на свалку истории». Учения НОАК, завершившиеся 25 марта, больше не возобновлялись, что свидетельствовало об устранении их первопричины - неопределенной политической ситуации на Тайване. Вновь избранный тайваньский президент прекрасно понимал, что пришло время для успокоения страстей, и старался без причины не вспоминать недавние события. Он даже принял решение о переносе на более поздний срок учений тайваньской армии, запланированных на 7-10 апреля 1996 г[128]. Кризис 1995-1996 гг. в китайско-тайваньских и американо-китайских отношениях можно было считать завершенным.

Начавшись с провокационного эпизода тайваньской «прагматической дипломатии» - визита президента Ли в США, кризис 1995-1996 гг. «подпитывался» дестабилизирующим влиянием двух важных избирательных кампаний на Тайване (парламентской и президентской). Соединенные Штаты в ходе кризиса постоянно находились в положении реагирующей стороны: им приходилось искать способы защиты своих интересов в Китае и на Тайване в условиях приходящих попеременно из Пекина и Тайбэя политических «вызовов». Впервые за время реализации США политики «стратегической неопределенности» перед ними встала задача адекватного противостояния силовому нажиму Китая на Тайвань. Администрация Клинтона пыталась решить все связанные с этим проблемы в рамках Закона об отношениях с Тайванем, и хотя по мнению критиков она не всегда действовала достаточно жестко, в решающий момент, в марте 1996 г., в зону противостояния были направлены американские авианосцы, и таким образом законодательно зафиксированные гарантии безопасности Тайваня оказались реализованными на практике.

После окончания кризиса появилась возможность заново оценить ситуацию вокруг тайваньской проблемы и сделать некоторые важные выводы. Для Пекина события 1995-1996 гг. послужили фактическим подтверждением его способности держать под контролем политическую ситуацию на Тайване, даже в условиях демократизации последнего. Силовое давление, с помощью организации демонстративных военных учений, оказалось действенной силой и обеспечило резкое падение избирательных рейтингов политиков, придерживающихся радикальных сепаратистских взглядов. Главным средством запугивания населения Тайваня стало использование в ходе учений тех видов вооружений (тактических ракет и подводных лодок), в отношении которых оборона острова была наиболее уязвима. На материке прекрасно понимали, что в ближайшем будущем Тайвань сможет нейтрализовать подобную угрозу только в случае приобретения оборонительных вооружений за рубежом, прежде всего в США. Однако в 1995-1996 г. вашингтонская администрация демонстрировала осторожный подход к вопросу о безопасности острова, и хотя и направила в конце концов к его берегам свои авианосцы, по сути дела санкционировала умеренное, не выходящее за определенные пределы, давление на Тайвань со стороны материка. Это вселяло оптимизм в души китайских политиков, укрепляло их в мнении, что в конце концов, несмотря на американские гарантии, им удастся «дожать» Тайвань и склонить его лидеров к политическому соглашению.

Население и политическая элита Тайваня пережили кризис наиболее остро, ведь в очередной раз в бурной череде событий решался вопрос о судьбе острова и его жителей. Вместе с тем именно объективные политические процессы в КР, и некоторые провоцирующие шаги ее лидеров, послужили непосредственным поводом для обострения ситуации. Еще до спада напряженности многие тайваньские аналитики стали обвинять Ли Дэнхуэя в непродуманности его визита в США, да и сам президент КР значительно приглушил свою «прагматическую» риторику. Он, как и большинство тайваньцев, был вынужден смириться, хотя бы на некоторое время, с необходимостью политической сдержанности, отказа от прямой конфронтации с Пекином. Однако это не свидетельствовало о его переходе на «примиренческие» позиции, о готовности немедленно начать переговоры о воссоединении. Скорее наоборот, агрессивный настрой КНР ликвидировал даже те незначительные ростки взаимопонимания, которые существовали в начале 1995 г. Настолько же, насколько Тайвань был отдален от сепаратистского выбора с помощью военных маневров НОАК, он был отдален ими и от перспективы добровольного воссоединения с материком.

Кризис продемонстрировал тайваньским лидерам, с одной стороны, возможность манипулирования поведением США посредством противопоставления президентской администрации и конгресса, а с другой - опасности, связанные с таким манипулированием. США доказали в марте 1996 г., что они Тайвань «в обиду не дадут», но это могло удовлетворить тайваньских политиков лишь отчасти: вместо гарантий спасения «в последний момент», им хотелось бы иметь средства предотвращения возникновения новой угрозы. А это могло быть обеспечено лишь с помощью дополнительных военных поставок на остров и, может быть, с помощью внесения корректив в официальную позицию США по тайваньской проблеме и американские законодательные акты.

Тайваньская проблема во внешней политике второй администрации Б. Клинтона

После кризиса 1995-1996 гг. многие американские журналисты, эксперты, политические лидеры приняли активное участие в дискуссии о перспективах тайваньской политики США. Отправной точкой для большинства из них была констатация факта роста военной мощи и внешнеполитических амбиций КНР, необходимость принятия адекватных мер для защиты американских интересов в Восточной Азии. В ходе дальнейшего анализа проявлялись разные, порой диаметрально противоположные точки зрения. Главным предметом споров стала судьба политики «стратегической неопределенности». По мнению радикальных сторонников Тайваня, от нее следовало отойти в пользу явной и однозначной защиты островной демократии от запугивания и угроз со стороны «пекинских диктаторов». Согласно выдвинутой экспертом консервативного «мозгового треста» «Хэритидж Фаундейшн» С. Ятсом политической программе, Соединенные Штаты должны были продолжать твердо настаивать на формальном отказе Пекина от применения силы в отношении Тайваня; увеличивать объемы поставок на Тайвань оборонительных вооружений, в том числе систем ПРО; перейти к однозначной поддержке членства Тайваня во всех международных организациях, включая ООН; организовывать с лидерами КР встречи на высшем уровне и никоим образом не препятствовать их деятельности по привлечению симпатий мирового сообщества к демократическому Тайваню[129].

Другая группа специалистов опиралась в своих рассуждениях на тезис о том, что Тайвань, по сути дела, представляет собой источник осложнений, помеху на пути реализации внешней политики США. Политика «стратегической неопределенности» подвергалась критике за ее беспомощность перед лицом кризиса и ее неспособность предотвратить его повторение в дальнейшем. По мнению авторов ряда аналитических публикаций, ситуацию вокруг тайваньской проблемы необходимо было стабилизировать, причем для этого требовалось не только изменение американских подходов, но и устранение некоторых провокационных черт поведения пекинских и тайбэйских лидеров. В марте 1998 г. в «Вашингтон пост» была опубликована статья бывшего заместителя министра обороны в администрации Клинтона Дж. Ная-младшего. Дж. Най утверждал, что ситуация вокруг Тайваня может быть стабилизирована с помощью двух взаимозависимых решений. Во-первых, необходимо добиться от тайваньских властей формального отказа от претензий на создание независимого государства. Во-вторых, США следует отказаться от неопределенности своего подхода и однозначно заявить о намерении придти на помощь Тайваню в случае китайской агрессии. По мнению Ная, сочетание этих двух политических заявлений способно «успокоить» Пекин и дать ему возможность вместо вынашивания агрессивных планов заняться более внимательной разработкой «воссоединительной формулы (к примеру, не «одна страна - две системы, а одна страна - три системы»), а также предоставить Тайваню больше «жизненного пространства» на международной арене[130].

Еще один бывший заместитель военного министра, Ч. Фримэн, изложил свои взгляды на разрешение тайваньской проблемы на страницах журнала «Форин Аффэйрз» летом 1998 г. По мнению Фримэна, Соединенным Штатам следовало «безоговорочно заявить о том, что они не станут поддерживать или одобрять любые односторонние изменения в статусе Тайваня, по инициативе Тайбэя или Пекина». Подобная позиция будет способствовать достижению соглашения между КНР и КР о многолетнем моратории на обсуждение вопроса о статусе острова. После подписания такого документа, американское правительство могло бы приступить к постепенному сокращению поставок вооружений на Тайвань - Фримэн полагал, что снабжение тайбэйских лидеров оружием является одним из главных дестабилизирующих факторов, и что использование ими этого оружия никак не способствует продвижению интересов США в регионе[131].

Прямо противоположную точку зрения отстаивал эксперт по внешнеполитическим вопросам института Кэйто (Cato) Т. Карпентер. Согласно его проекту, Соединенным Штатам наоборот следовало снять любые ограничения на поставки вооружений на Тайвань. Однако предоставляя таким образом лидерам КР возможность самостоятельно оценивать свои оборонительные потребности, и удовлетворять их в пределах, ограниченных лишь финансовыми резервами, Карпентер полагал, что в таких условиях США уже не будут иметь никаких моральных обязательств перед Тайванем и смогут открыто заявить о своем полном невмешательстве в китайско-тайваньский спор, даже если он превратится в войну между островом и материком[132]. Такой вариант развития событий, по мнению Карпентера, на нанес бы вреда США, так как Тайвань никак не связан с их жизненно важными интересами. Продолжение же американского вовлечения в нестабильный тайваньский конфликт чревато для США множеством осложнений[133].

Проекты Ная, Фримэна и Карпентера, при всей их оригинальности и аналитической изощренности, мало чем могли помочь политикам-практикам, так как были слабо проработаны в отношении механизма реализации. Как можно было раз и навсегда заставить Тайвань отказаться от провозглашения независимости, если каждые новые выборы, регулярно проводившиеся на острове, могли привести к власти лидеров, не связанных никакими обещаниями? Как можно было добиться от КНР согласия на воздержание от переговоров о воссоединении в течение нескольких десятков лет, если это воссоединение было провозглашено пекинскими властями «национальной задачей номер один»? И, наконец, как можно было быстро ликвидировать слабые места в обороне Тайваня и объявить о невмешательстве, не спровоцировав этим новый острейший кризис, а может быть даже военный конфликт, ведь китайские лидеры явно не стали бы сидеть сложа руки, глядя как Тайвань приобретает новейшие средства противоракетной и противолодочной обороны?

Большинство авторов, анализировавших ситуацию вокруг Тайваня и тайваньскую политику США в 1996-1999 гг., все же сходились во мнении, что политика «стратегической неопределенности» себя окончательно не исчерпала, и после незначительных корректировок сможет обеспечивать мир и стабильность в Восточной Азии еще долгие годы. Особенно много публикаций, содержащих подобную оценку, появилось накануне 20-летней годовщины подписания Закона об отношениях с Тайванем (апрель 1999 г.). Один из наиболее известных специалистов по тайваньской проблеме, М. Ласатер, писал в это время, что сохранение статус кво остается самой выгодной для США позицией. Эту позицию Ласатер назвал «тактически неопределенной, но стратегически ясной»: в каждом отдельно взятом эпизоде неизвестно, вмешаются ли США в конфликт, но совершенно ясно, что Вашингтон сделает все для мирного разрешения тайваньской проблемы. По утверждению Ласатера, в современной ситуации не стоит опасаться «ошибки» Пекина - недооценки им готовности Соединенных Штатов придти на помощь Тайваню. В силу многих обстоятельств, США почти наверняка вмешаются в любой конфликт между КР и КНР, и в Китае это прекрасно понимают. США обладают современным, мощным оружием, они без труда смогут локализовать конфликт в Тайваньском проливе, причем для этого совсем не нужно будет объявлять войну КНР. Точно также, вмешательство не повлечет за собой и автоматического официального признания тайваньского режима. У Пекина сохранится шанс «сберечь лицо» и американо-китайским отношениям не будет нанесено непоправимого вреда. Таким образом, даже в случае реализации худшего сценария, американские интересы сильно не пострадают, поэтому, по мнению Ласатера, политика, зафиксированная в Законе об отношениях с Тайванем и трех коммюнике, продолжает оставаться лучшим средством для поддержания стабильности в Тайваньском проливе[134].

Политику «стратегической неопределенности» защищали в своих работах и такие известные специалисты как Д. Хики и Ф. Янг. При этом, они не только критиковали проекты Ная, Фримэна, Карпентера, Ятса, но и осуждали практические шаги администрации Б. Клинтона предпринятые в 1997-1998 гг., которые, по их мнению, способствовали неблагоприятной «деформации» старых, проверенных и надежных подходов. Хики и Янг утверждали, что политика «стратегической неопределенности» крайне выгодна: она оказывает необходимое сдерживающее влияние на Пекин и Тайбэй, и при этом не загоняет Вашингтон в рамки каких-либо строгих обязательств. Хики особо предостерегал американское руководство от втягивания в китайско-тайваньские переговоры в качестве посредника, ведь это повлекло бы за собой сначала участие в долгом и сложном переговорном процессе, а затем выполнение функций гаранта неизбежно шаткого соглашения[135]. По мнению Янга, действия Клинтона на протяжении его второго президентского срока уже разрушили основы политики «стратегической неопределенности», и их необходимо срочно восстанавливать, в противном случае «региональная безопасность будет подвергнута серьезной угрозе»[136].

Итак, мы установили, что аналитические разработки американских политологов в 1996-1999 гг. вели к формулированию трех основных направлений развития тайваньской политики США: отказу от политики «стратегической неопределенности» в пользу более однозначной поддержки Тайваня; замене этой политики некой рационально выверенной сделкой между США, Китаем и Тайванем; и, наконец, сохранением прежнего курса в неизменном виде. Отношение ко всем подобным вариантам со стороны действующих политиков, представителей республиканской и демократической партий, можно было увидеть уже в ходе предвыборной кампании 1996 г. в США, которая началась практически сразу же после выборов 23 марта на Тайване. Хотя тайваньскую проблему никак нельзя было отнести к числу ключевых вопросов американской предвыборной гонки, различия в подходах между кандидатом от республиканцев, Р. Доулом, и президентом Б. Клинтоном, рассчитывающим продлить свои полномочия, проявились здесь достаточно четко. Наиболее развернуто свои взгляды на тайваньскую политику США Р. Доул изложил в выступлении 9 мая 1996 г. в вашингтонском Центре международных стратегических исследований. Прежде всего, Доул заявил о своей поддержке действий администрации, направленных на улучшение взаимопонимания с Китаем, в частности стремления Б. Клинтона предоставлять КНР режим наибольшего благоприятствования в торговле несмотря на продолжающиеся нарушения прав человека на китайской территории. Однако отмежевавшись таким образом от радикальных критиков китайской политики Клинтона, Доул перешел к перечислению своих разногласий с президентом, в частности, касающихся политики по отношению к Тайваню. Республиканский кандидат практически воспроизвел позицию сторонников усиления поддержки Тайваня, заявив, что Соединенные Штаты должны «твердо» гарантировать предоставление помощи КР, «если в отношении нее будет применена сила»[137]. Таким образом, Доул выступил за отказ от политики «стратегической неопределенности» в пользу однозначной «протайваньской» политики. Ничего не было сказано о недопущении провоцирующего поведения со стороны Тайваня: в соответствии со словами республиканского кандидата, Соединенные Штаты должны были вмешаться в китайско-тайваньскую войну, даже если бы она явилась следствием нападения КНР на Тайвань после объявления последним о своей государственной независимости. Впрочем, скорее всего, Доул здесь в большей степени шел на поводу у общественного мнения, настроенного в поддержку демократического Тайваня, чем выдвигал реальную политическую программу, которую начал бы реализовывать в случае своего избрания. В этой связи гораздо интереснее выглядят его конкретные предложения, направленные на повышение обороноспособности Тайваня. Во-первых, Доул сказал, что ввиду очевидного стремления Пекина увеличить свой военный наступательный потенциал на тайваньском направлении, США просто обязаны предоставить Тайваню новейшие оборонительные вооружения, в том числе системы противоракетной обороны и подводные лодки. Кроме того, Доул призвал к немедленному началу разработки и сооружения регионального комплекса ПРО (Theater Missile Defense - TMD) для Азиатско-Тихоокеанского региона, причем в финансировании и реализации проекта должны были принять участие не только Соединенные Штаты, но и их главные восточноазиатские союзники - Япония, Ю. Корея и Тайвань. Эта «Программа защиты тихоокеанской демократии», по убеждению Доула, смогла бы гарантировать стабильность в регионе даже в условиях растущих амбиций КНР[138].

Как мы видим, главный упор в выступлении Доула был сделан на вопросах обеспечения защиты Тайваня от возможной китайской военной агрессии. Что же касается не менее важного для самих тайваньцев аспекта, а именно, поддержки усилий КР в борьбе за расширение влияния на международной арене, республиканский кандидат не высказал никакой позиции, обошел стороной вопрос о членстве Тайваня в международных правительственных организациях, вопрос о визитах тайваньских лидеров в США. По-видимому, в рамках предвыборной стратегии, данные темы не рассматривались в качестве выигрышных, способствующих привлечению голосов американских избирателей. Впрочем, в предвыборной платформе республиканцев, одобренной на партийном съезде в Сан-Диего, содержалась фраза о «поддержке усиления роли Тайваня в международных организациях»[139].

Обратившись к программным заявлениям Б. Клинтона и членов его администрации, сделанным в 1996 г., мы увидим, что хотя общий курс на «вовлечение» Китая при сохранении поддержки Тайваня в целом совпадал с тем, что предлагали «умеренные» республиканцы, расстановка акцентов здесь все-таки была несколько иной. В отношении обеспечения безопасности Тайваня Клинтон, также как и Доул, говорил о необходимости мирного разрешения тайваньской проблемы, но утверждал при этом, что традиционная политика, зафиксированная в Законе об отношениях с Тайванем и трех коммюнике, гарантирует сохранение стабильности в Тайваньском проливе, и что события марта 1996 г. не опровергли, а подтвердили этот факт[140]. Понятно, что в рамках такой позиции не могло идти и речи о твердых гарантиях помощи Тайваню в любой ситуации. В отношении доуловской «Программы защиты тихоокеанской демократии» Клинтон высказывался в целом одобрительно[141], однако придерживался мнения, что в реализации подобных проектов спешка неуместна, и что АТР не должен рассматриваться в качестве места первоочередного разворачивания TMD[142]. Гораздо более однозначно Б. Клинтон и госсекретарь У. Кристофер говорили о своем отношении к внешнеполитической активности КР. В выступлении 17 мая 1996 г. в Нью-Йорке Кристофер отметил, что «если Тайвань намерен увеличивать свою роль в международных организациях, он должен делать это в строгом соответствии с политикой «одного Китая»[143]. Что госсекретарь имел в виду, употребляя выражение «политика одного Китая»? Ответ на этот вопрос, как нам представляется, можно найти в фразе Б. Клинтона, произнесенной им через несколько дней после выступления Кристофера: «США твердо выступают за мирное разрешение тайваньской проблемы. Это необходимо делать в контексте политики «одного Китая», которая к взаимной выгоде Соединенных Штатов, Китая и Тайваня осуществляется на протяжении почти двух десятилетий»[144]. Ключевым моментом здесь является датировка, предложенная Клинтоном. «Почти двадцать лет назад», в 1979 г., было принято решение о дипломатическом признании КНР и придании отношениям с Тайванем неофициального статуса. Таким образом, если понимать сказанное Клинтоном буквально, можно утверждать, что он определял политику «одного Китая» как курс, в рамках которого США официально признают лишь один китайский режим - КНР, а со всеми прочими, считающими себя «китайскими» (в частности, КР) поддерживают лишь неофициальные отношения. При такой трактовке термина, политика «одного Китая» не подразумевала признания Тайваня частью Китая, или даже «принятия во внимание» данного утверждения, как это было сделано в Шанхайском коммюнике в 1972 г. Хотя фраза о «принятии во внимание» была включена и в тексты коммюнике 1979 и 1982 гг., намеренное сокращение Клинтоном срока осуществления Соединенными Штатами политики «одного Китая», по нашему мнению, свидетельствовало, по крайней мере, о четкой расстановке акцентов, выделении приоритетных и второстепенных ее компонентов. Программные заявления Клинтона и Кристофера при таком их прочтении приобретают совершенно конкретный смысл - США будут поддерживать тайваньскую «прагматическую дипломатию» лишь до тех пор, пока она не будет посягать на основополагающий принцип неофициальности в американо-тайваньских отношениях. Политика «одного Китая» в ее интерпретации Кристофером и Клинтоном в 1996 г. никак не затрагивала сферы китайско-тайваньских отношений, переговоров о воссоединении Китая и т. д. Разрешение тайваньской проблемы по-прежнему отдавалось в руки самих китайцев, до тех пор, пока это разрешение развивалось по мирному сценарию.

Итак, мы видим, что события марта 1996 г. не привели к существенным изменениям в официально провозглашаемом администрацией курсе тайваньской политики США. Наблюдатели зафиксировали лишь явное стремление лидеров исполнительной власти Соединенных Штатов как можно скорее нейтрализовать отрицательное воздействие событий в Тайваньском проливе на развитие американо-китайских отношений. В уже цитируемом выступлении 17 мая У. Кристофер, помимо прочего, высказался за более частое непосредственное общение между президентами США и КНР в ходе обмена официальными визитами (как мы помним, еще осенью 1995 г. в Вашингтоне отказывались придать поездке Цзян Цзэминя в США статус «официального государственного визита»). В то же время, нельзя сказать, что Б. Клинтон, увлекшись налаживанием дружбы с Китаем, совершенно забыл про Тайвань и снизил уровень традиционно оказываемой ему поддержки. Даже если судить по главному параметру - уровню поставок вооружений, 1996 год выгодно отличался от нескольких предыдущих. Если в 1994 г. объем продаж американского оружия на Тайвань составлял 356 млн., а в 1995 г. - 177 млн. долларов, то в год президентских выборов в США и КР он достиг 460 млн. долларов, причем эта сумма сложилась из вооружений, предоставленных не только в период обострения обстановки в феврале-марте, но и на протяжении второй половины 1996 г[145]. В администрации Б. Клинтона следили за тем, чтобы шаги навстречу Пекину сопровождались адекватными сигналами Тайваню. Сразу же после переизбрания Клинтон отправил на Тайвань Ф. Лэйдера, возглавляющего Администрацию по делам малого бизнеса в правительстве США. Находясь на острове, Ф. Лэйдер, явно осознавая, что его визит связан не только с экономикой, но и с политикой[146], во всеуслышание заявил, что «США играли, и будут продолжать играть важную роль в сдерживании военных угроз и защите от запугивания». Кроме того, в ходе встреч с высшими тайваньскими руководителями, он «по личному поручению президента Клинтона» подтвердил неизменность политики США в отношении Тайваня[147].

Заверения в сохранении поддержки США после выборов последовали и со стороны законодательной власти - на Тайване побывало несколько делегаций конгрессменов. Одну из них возглавлял сенатор У. Коэн, который вскоре должен был занять пост министра обороны Соединенных Штатов. Тем весомее прозвучало его заявление о том, что американские вооружения будут поступать на остров в соответствии с Законом об отношениях с Тайванем (из этого по умолчанию следовало, что будущий министр не склонен слишком серьезно относиться к обещаниям сокращать поставки, зафиксированным в коммюнике 1982 г.)[148].

Параллельно с «успокоением» Тайваня, в конце 1996 г. началось активное воплощение в жизнь идеи о налаживании личных контактов между лидерами США и КНР. За три дня до поездки на Тайвань Ф. Лэйдера, Б. Клинтон принимал в Белом Доме министра обороны КНР; в ноябре 1996 г. американский президент встретился с китайским коллегой в ходе работы ежегодного саммита АПЕК в Маниле[149].

На протяжении нескольких месяцев после переизбрания Б. Клинтона, в прессу постоянно просачивались сведения о возможно имевших место фактах финансирования избирательной кампании демократов из восточноазиатских источников. Сначала, в конце ноября - начале декабря 1996 г., в Гонконге были опубликованы материалы журналистского расследования, свидетельствующие о передаче 15 млн. долларов из партийной казны гоминьдана в пользу демократической партии США. В феврале 1997 г. в «Вашингтон пост» появилась серия статей, содержащих информацию о тайных попытках уже властей КНР приобрести дополнительную поддержку среди демократов за счет распределения средств в размере 50-100 млн. долларов (по разным оценкам). По данному факту в американском конгрессе летом 1997 г. даже были проведены специальные слушания, в ходе которых основная часть опубликованных сведений получила дополнительные подтверждения[150]. Так или иначе, весьма характерным представляется то, что и правящая на Тайване партия, и власти КНР, стремились оказать поддержку именно демократам, а не республиканцам, демонстрируя таким образом общее одобрение политики, проводимой действующей администрацией.

В конце марта 1997 г. была осуществлена своеобразная репетиция встречи на высшем уровне между лидерами США и КНР. Китай посетил вице-президент Соединенных Штатов А. Гор. Хотя он и позволил себе сделать несколько критических замечаний по поводу несоблюдения китайскими властями прав человека, в целом вице-президент явно остался доволен оказанным приемом и конкретными результатами поездки (было подписано несколько важных экономических соглашений). В сепаратистском «Тайваньском коммюнике», давая оценку визиту Гора, авторы комментария особенно акцентировали внимание на том, что вице-президент США пил шампанское с китайским премьером Ли Пэном - человеком, отдавшим в июне 1989 г. приказ о применении танков против демонстрантов на площади Тяньаньмэнь[151].

Одновременно с Гором, в Китае гостил Н. Гингрич, лидер республиканцев. Нам неизвестно, были ли эти две поездки совмещены во времени специально, но в любом случае Гингрич составил Гору замечательный контраст, не смущаясь говорил о том, что в случае атаки на Тайвань США обязательно придут на помощь, причем делал это в беседе не с кем-нибудь, а с главой китайской Ассоциации по связям через Тайваньский пролив Ван Даоханем! Из Китая Гингрич отправился на Тайвань, где встретился с президентом КР Ли Дэнхуэем[152].

Согласно достигнутой между Пекином и Вашингтоном договоренности, Цзян Цзэминь прибыл с официальным визитом в США и 29 октября 1997 г. был принят Б. Клинтоном в Белом Доме. Представители тайваньской диаспоры организовали по этому поводу пикет, который постепенно переместился от резиденции президента к зданию конгресса. Здесь, прямо на ступеньках Капитолия, развернулся стихийный митинг, в котором приняли участие, помимо протестующих тайваньцев, и некоторые конгрессмены: сенатор-демократ Р. Торричелли, члены палаты представителей Л. Смит, П. Сэшенс, Дж. Уотс, С. Джонсон (все - республиканцы), Р. Эндрюс, Ш. Браун, П. Дэйч (все - демократы). Лейтмотивом большинства выступлений стала идея о необходимости признания Тайваня в качестве равноправного члена мирового сообщества, и возмущение по поводу того, что Б. Клинтон дошел до «развлечения диктатора в Белом Доме»[153].

Первая за долгие годы полноценная встреча на высшем уровне между КНР и США могла, по мнению многих комментаторов, привести к существенным сдвигам в двухсторонних отношениях. Ожидали и важных заявлений по тайваньской проблеме. Однако все чем американский президент смог удивить журналистов в этом вопросе, было заявление о том, что «переговоры между Тайбэем и Пекином должны начаться как можно скорее»[154]. Все остальное представляло собой повторение традиционных принципов. Чем же можно объяснить продемонстрированный этой фразой отход Б. Клинтона от политики невмешательства в разрешение тайваньской проблемы? Для лучшего понимания ситуации необходимо обратиться к рассмотрению того, как развивались китайско-тайваньские отношения в 1996-1997 гг.

Главными темами этих отношений в указанный период оставались, во-первых, вопрос о возобновлении переговоров, прерванных после визита Ли Дэнхуэя США и, во-вторых, серия затруднений, связанных с переходом Гонконга под юрисдикцию КНР 1 июля 1997 г. В инаугурационной речи 20 мая 1996 г. тайваньский президент заявил, что «во имя мира» он готов совершить поездку на материк и лично побеседовать с Цзян Цзэминем (как мы помним, до этого Ли Дэнхуэй соглашался провести подобную встречу лишь на «нейтральной» территории)[155]. Казалось, что уроки кризиса не прошли даром, и теперь исторический шанс не будет упущен, как это было сделано после оглашения Цзяном «8-ми пунктов» 30 января 1995 г. Однако быстро выяснилось, что позиции Пекина и Тайбэя по-прежнему кардинально расходятся. Китайские лидеры не хотели и слышать о возобновлении «технических» переговоров между ARATS и SEF, с которых в Тайбэе предлагали начать процесс сближения. Пекин настаивал на немедленном начале политических переговоров о воссоединении Китая. На Тайване такой вариант рассматривали как «ловушку», и на этом основании решительно отвергали.

По мере приближения 1 июля 1997 г., объективная необходимость решения ряда неотложных вопросов, особенно связанных с разработкой нового механизма «непрямых» связей Тайваня с материком после смены власти в Гонконге, побуждала тайбэйских лидеров искать выходы из тупика. В ходе решения этих проблем, правительство КР испытывало давление со стороны ряда ведущих тайваньских бизнесменов, заинтересованных в скорейшем налаживании отношений с КНР.

Отсутствие постоянного переговорного канала между Пекином и Тайбэем привело к возникновению накануне 1 июля 1997 г. весьма нервозной обстановки и решению ряда важнейших вопросов «в последний момент». 23 мая 1997 г. представители морских транспортных компаний Тайваня и Гонконга заключили соглашение о порядке осуществления грузовых и пассажирских перевозок после смены власти. Фактически единственным нововведением явилось решение о замене флагов, с национальных на нейтральные, при заходе в порты друг друга[156]. В июне 1997 г. тайваньский парламент наконец-то принял долгожданный «Закон об отношениях с Гонконгом и Макао». Согласно этому документу, статус двух бывших колоний признавался «особым» и после их перехода под китайскую юрисдикцию, что позволяло без препятствий продолжать осуществление контактов, именуя их «непрямыми»[157].

Следует отметить, что еще с весны 1995 г. правительством КР предпринимались шаги, направленные на минимализацию последствий «потери» Гонконга, в частности создавались «свободные экономические зоны» на западном побережье Тайваня, которые формально считались нейтральной территорией, и могли использоваться в качестве «перевалочных пунктов» для «непрямой» торговли с Китаем[158].

Весной 1997 г. противостояние между правительством КР и тайваньскими бизнесменами, заинтересованными в скорейшем разрушении всех искусственных препятствий на пути развития экономических связей с материком, достигло своего апогея. Гоминьдановские лидеры говорили об интересах «национальной безопасности», недопустимости бесконтрольного втягивания Тайваня в китайскую экономическую орбиту. Бизнесмены пытались действовать на свой страх и риск, прямо игнорируя предупреждения властей. Наибольший резонанс имел эпизод, связанный с инвестиционным проектом частной тайваньской компании «Формоза пластикс», в соответствии с которым на материке должна была быть построена гигантская ТЭС стоимостью 3,2 млрд. долларов. Когда все усилия тайваньского правительства предотвратить подписание контракта провалились, в Тайбэе занялись срочной разработкой пакета специальных законодательных мер. Уже в конце апреля 1997 г. депутаты Законодательного юаня приняли закон об обязательной регистрации всех инвестиционных проектов на материке в течение трех месяцев с момента начала их реализации. В конце мая были введены ограничения на объемы инвестиций (не более 50 млн. долларов на один проект), в июне - полный запрет на инвестирование в некоторые сферы (энергетику, строительство мостов и дорог)[159]. Таким образом, тайбэйским властям удалось предотвратить обвальное разрушение политики непрямых связей накануне 1 июля 1997 г.

Реакция правительства КР на передачу Гонконга была неоднозначной. С одной стороны, тайваньские лидеры заявляли, что они приветствуют «окончание периода колониального правления», с другой - утверждали, что «перспективы Гонконга внушают им опасения». Оппозиционная ДПП 28 июня организовала в Тайбэе 50-тысячную демонстрацию под лозунгом «нет объединению по принципу «одна страна - две системы»![160]. В Пекине же попытались максимально использовать пропагандистский эффект передачи Гонконга. В выступлении 1 июля 1997 г. Цзян Цзэминь отметил, что «перспектива окончательного воссоединения Китая теперь чрезвычайно близка», и что «применение формулы «одна страна - две системы» для Гонконга и Макао создает замечательный прецедент для окончательного разрешения тайваньской проблемы»[161]. Власти портового города Сямынь в провинции Фуцзянь соорудили на побережье огромный щит с красными иероглифами, призывающими к скорейшему воссоединению. В ясную погоду эта надпись была прекрасно видна с расположенного неподалеку острова Цзиньмэнь, контролируемого тайваньским правительством[162].

К осени 1997 г. интенсивность деловых, частных, культурных обменов между Тайванем и КНР значительно возросла и превысила уровень, существовавший до разрыва переговоров SEF - ARATS. Накануне передачи Гонконга представителям сторон так или иначе приходилось сталкиваться друг с другом для решения различных практических вопросов. Таким образом, естественным путем дело шло к возобновлению переговорного процесса именно на «техническом» уровне, как того хотели тайбэйские власти. На материке также постепенно стали склоняться к такому варианту, особенно после ряда внутриполитических событий, несколько ослабивших остроту вопроса о воссоединении. После смерти Дэн Сяопина 19 февраля 1997 г. и подтверждения полномочий Цзян Цзэминя на 15-м съезде КПК в сентябре 1997 г., процесс «перехода власти» в КНР можно было считать в целом завершившимся, и этот фактор больше не должен был оказывать дестабилизирующего воздействия на ситуацию вокруг Тайваня.

Внешнеполитические инициативы тайваньского руководства и внутриполитические изменения на острове не оказывали во второй половине 1996 - 1997 гг. серьезного воздействия на развитие трехсторонних отношений США - КНР - Тайвань. Вместе с тем хотя на Тайване и не происходило событий, сравнимых по масштабам с президентскими выборами, а в рамках «прагматической дипломатии» не предпринималось провокаций, похожих на визит Ли Дэнхуэя в США, некоторое движение в направлении дальнейшего расшатывания официальной политики «одного Китая» все-таки наблюдалось. Прежде всего, здесь нужно отметить очередной этап конституционной реформы, начавшийся в декабре 1996 г. с проведения всепартийной «Конференции по вопросам национального развития», и завершившийся принятием серии поправок к конституции в июле 1997 г. Поправки фактически ликвидировали провинциальный «этаж» власти, сохраняемый Чан Кайши и его преемниками в неприкосновенности с момента переезда правительства КР на Тайвань в 1949 г. С ликвидацией поста губернатора провинции Тайвань и провинциального законодательного собрания, Китайская Республика превращалась в самодостаточное государственное образование де-факто, сферы формальной и реальной юрисдикции центрального правительства сливались. Кроме этого решения, поправки вносили изменения в процедуру взаимодействия законодательной и исполнительной властей: теперь президент КР получал право назначать премьер-министра без согласия Законодательного юаня, но последний мог выразить правительству вотум недоверия. Срок полномочий депутатов увеличивался до 4-х лет[163]. Все эти изменения свидетельствовали о «взрослении» тайваньской демократии, приобретении политической системой острова устойчивой формы президентской республики.

Межпартийная борьба на Тайване в 1996-1997 гг. характеризовалась некоторым сближением позиций гоминьдана и ДПП, маргинализацией Новой партии, лидеры которой заявили о своем решительном несогласии с направлением конституционной реформы. По сообщениям сепаратистской прессы, в день принятия поправок к конституции некоторые члены НП организовали пикет с лозунгами: «Тайваньцы взбунтовались!» и «Цзян Цзэминь, на помощь!»[164].

Усиление позиций «умеренных» в ДПП привело в декабре 1996 г. к фактическому расколу партии, когда несколько радикальных сторонников независимости Тайваня, представителей «Тайваньской ассоциации университетских профессоров», объявили о создании Партии независимости Тайваня, уже в названии которой было зафиксировано ее основное программное устремление - создать на острове суверенное, независимое государство[165].

Уход радикалов способствовал росту популярности ДПП. На выборах мэров и глав местных администраций в ноябре 1997 г., впервые в своей истории ДПП сумела обогнать гоминьдан по проценту собранных голосов: 43% против 42%, и получила при этом 12 из 23 постов. Новой партии на этих выборах удалось набрать лишь 1,4%[166].

Лицом, ответственным за определение курса тайваньской внешней политики в 1996-1997 г. был новый министр иностранных дел, назначенный Ли Дэнхуэем после переизбрания - Джон Чан, сын Цзян Цзинго. На первой же своей пресс-конференции Д. Чан заявил о внесении некоторых корректив в «прагматическую дипломатию». В частности, он сказал, что вместо «лобовой атаки» на ООН, КР перейдет к борьбе за вступление в «функциональные» организации, типа Всемирного банка или Международного валютного фонда[167]. Впоследствии, в апреле 1997 г., тайваньский министр объявил о согласии КР участвовать в работе международных правительственных организаций если не в качестве полноценного члена, что хотя бы в статусе наблюдателя[168]. Впрочем, все эти тактические ухищрения не привели к сколь-нибудь заметным достижениям - КНР своим влиянием блокировала и «низкоуровневые» инициативы Тайваня. Одним из главных пунктов несогласия в это время стал вопрос о вступлении Тайваня во Всемирную торговую организацию. Несмотря на то, что островная экономика в значительно большей степени соответствовала требованиям, предъявляемым ВТО к своим членам, чем экономика КНР, принятие «таможенной территории Тайвань и Пэнху» в эту организацию постоянно откладывалось. В Пекине настаивали, что сначала в ВТО должна быть принята КНР[169].

В 1996-1997 гг. тайваньские лидеры продолжали осуществлять частные и официальные визиты за границу. Как наиболее «опасные», с точки зрения возможной негативной реакции Пекина, можно выделить поездки премьер-министра и вице-президента Лянь Чжаня в Украину (август 1996 г.), в Исландию и Австрию (октябрь 1997 г.); министра иностранных дел Д. Чана в Европу, с посещением Европейского парламента (май 1997 г.). Президент Ли Дэнхуэй в эти два года «частных» визитов не наносил, но зато в сентябре 1997 г. совершил тур по государствам Латинской Америки, официально признающим КР, который завершился подписанием важного для Тайваня договора - о включении Китайской Республики в «Систему латиноамериканской интеграции» в качестве полноправного члена[170].

Итак, возвращаясь к характеристике итогов государственного визита Цзян Цзэминя в США в октябре-ноябре 1997 г., мы видим, что сделанное в это время заявление Б. Клинтона о необходимости скорейшего возобновления переговоров между КНР и Тайванем, нельзя рассматривать в качестве попытки целенаправленного давления на Тайбэй - лидеры КР осенью 1997 г. и сами выступали за постепенное сближение с Пекином, а жесткое требование КНР - вести переговоры только о воссоединении, к этому моменту уже практически было снято.

Учитывая эти обстоятельства, позицию, продемонстрированную Б. Клинтоном в октябре 1997 г. можно оценить скорее как «протайваньскую», чем как «пропекинскую». Цзян Цзэминь так и не дождался от американского президента ясно сформулированного публичного подтверждения готовности США следовать, хотя бы, политическому курсу зафиксированному в «Обзоре тайваньской политики» 1994 г. Если надежды китайских дипломатов на ослабление поддержки Тайваня Соединенными Штатами в сфере безопасности не были осенью 1997 г. особенно велики, то уж на публичный отказ от поддержки членства Тайваня в международных правительственных организациях Пекин определенно рассчитывал. По сообщениям некоторых осведомленных комментаторов, во время одной из приватных бесед с Цзяном в октябре 1997 г., Клинтон все же заверил президента КНР, что США будут следовать так называемой политике «трех нет» - не поддерживать политику «двух Китаев», не поддерживать независимость Тайваня, не поддерживать членство Тайваня в международных правительственных организациях. По-видимому, в Белом Доме целенаправленно воздерживались от публичного объявления «трех нет», чтобы оставить эту возможность на потом, на время ответного визита Клинтона в Китай. Пока же китайским лидерам приходилось довольствоваться неофициальными заверениями американского президента, а также публичными высказываниями некоторых второразрядных чиновников госдепартамента «в духе» политики «трех нет». Первое полноценное объявление о «трех нет» последовало лишь в апреле 1998 г., когда госсекретарь М. Олбрайт, во время визита в Пекин, на пресс-конференции сказала, что «США придерживаются политики «одного Китая», не поддерживают независимость Тайваня и его членство в международных правительственных организациях»[171]. Хотя для китайских лидеров произнесение М. Олбрайт этих слов могло представляться большой дипломатической победой (и они надеялись «развить успех», добившись того же лично от президента Клинтона), на практике провозглашение «трех нет» мало что меняло в курсе американской политики. Выше мы уже рассуждали о специфике толкования термина «политика одного Китая» представителями администрации Клинтона. Совершенно очевидно, что они не подразумевали под «политикой одного Китая» признание суверенитета КНР над Тайванем. В Пекине же, по-видимому, в это выражение вкладывали именно такой смысл. Точно также, в Китае по-своему воспринимали отказ США от поддержки тайваньской независимости и членства Тайваня в международных правительственных организациях. Для лидеров КНР заявление о подобной политике было равносильно признанию единства американской и китайской позиций по поводу борьбы с тайваньскими сепаратистами и противодействия «прагматической дипломатии». Однако в Вашингтоне явно имели в виду нечто другое. Когда на одной из научных конференций, посвященных тайваньской проблеме, в декабре 1998 г., У. Лорда спросили, означает ли отсутствие поддержки определенных политических сценариев Соединенными Штатами то, что Вашингтон намерен бороться за их неосуществление, бывший помощник госсекретаря уверенно ответил: «Нет, не поддерживать это одно, а противодействовать - совсем другое»[172].

Ответный визит Б. Клинтона в КНР намечался на вторую половину 1998 г. Этому событию в Белом Доме придавали особое значение. Очередная встреча президентов США и Китая должна была не только продемонстрировать готовность Вашингтона к дальнейшему сближению, но и стать кульминационным пунктом всей китайской политики администрации Б. Клинтона. Она должна была заставить умолкнуть критиков, обвиняющих президента-демократа в недостаточном внимании к Китаю как новому мировому полюсу силы.

Естественно, что такая расстановка приоритетов отражалась на подходах к тайваньской проблеме. Стремление США сохранить стабильность в Тайваньском проливе и не допустить негативного влияния происходящих здесь событий на развитие отношений с Китаем еще с начала 1970-х гг. превратилось в традиционный компонент американской внешней политики, но в конце 1997 - первой половине 1998 гг. решение этой задачи приобрело особо важное значение. Нельзя было допустить срыва американо-китайского саммита из-за внезапных осложнений на Тайване, порожденных провокационной деятельностью островных политиков.

Ввиду отсутствия возможности оказать соответствующее давление на тайваньских лидеров по дипломатическим каналам, в администрации Б. Клинтона решили использовать придуманный самими же тайваньцами метод «частных» визитов. На остров одна за другой стали снаряжаться миссии, возглавляемые известными, но отставными политиками: Дж. Наем, Р. Холбруком, У. Пэрри. По дошедшей до журналистов информации, послы из Вашингтона, во-первых, пытались убедить тайваньских руководителей в необходимости скорейшего возобновления переговоров с КНР, и во-вторых, должны были проинформировать Тайбэй о том, что несмотря на поддержку, оказанную Тайваню в марте 1996 г., США не намерены вмешиваться в китайско-тайваньскую войну, если она будет порождена провозглашением независимости острова[173].

Неизвестно, в какой степени тайваньские лидеры изменили свою позицию в результате подобных усилий США, но в апреле 1998 г. переговоры на уровне SEF-ARATS возобновились после почти трехлетнего перерыва. На материк, для проведения беседы со своим коллегой из ARATS, направился заместитель председателя SEF. Было достигнуто принципиальное соглашение о проведении второй встречи лидеров неформальных агентств осенью 1998 г[174]. До приезда Б. Клинтона в КНР в конце июня 1998 г. обстановка в Тайваньском проливе оставалась спокойной.

30 июня 1998 г., во время встречи с представителями китайской интеллигенции в Шанхае, Б. Клинтон наконец-то публично заявил о проведении Соединенными Штатами политики «трех нет»: «Мы не поддерживаем независимость Тайваня, политику «двух Китаев» или «одного Китая - одного Тайваня». Мы также не думаем, что Тайвань должен быть членом международных правительственных организаций. Наша политика заключается лишь в том, что мы выступаем за мирное развитие событий»[175].

Комментаторы обратили внимание, что даже на этот раз американский президент выбрал для произнесения этих важных слов не официальную пресс-конференцию, которую они с Цзян Цземинем давали в Пекине, а неформальную встречу в Шанхае. Клинтон явно не хотел, чтобы у кого-то создавалось впечатление, будто США совершают существенный поворот в политике. Тем не менее, сразу же после распространения информации о заявлении последовал шквал недоуменных и критических комментариев. Объяснений, даваемых пресс-секретарями оказалось недостаточно, и Клинтону самому, на итоговой пресс-конференции 3 июля, пришлось заявить, что традиционная политика США в отношении Тайваня не изменилась[176]. Еще раньше, 2 июля, президент КР Ли Дэнхуэй, оценивая результаты визита Б. Клинтона в КНР признал, что серьезных поводов для беспокойства не существует, США по-прежнему демонстрируют готовность оказывать поддержку Тайваню[177]. Однако с подобными утверждениями мало кто был готов согласиться. Тайваньский политолог Ф. Янг, проанализировав заявление Клинтона, и стоящие за ним реальные политические инициативы, пришел к выводу, что действия администрации демократов привели к пересмотру основополагающих принципов политики «стратегической неопределенности». По мнению Янга, Клинтон явно выразил отношение США к перспективе возникновения на Тайване независимого государства, чего раньше никогда не допускалось; вмешался в отношения между островом и материком, послав на Тайвань «неофициальных» представителей; поддержал позицию КНР на будущих переговорах с Тайванем, высказавшись на одной из пресс-конференций летом 1998 г. не за «скорейшее разрешение тайваньской проблемы» (как это делали его предшественники), а за «скорейшее воссоединение Китая». Кроме того, Клинтон, находясь в КНР, ни разу не потребовал от Пекина официально отказаться от применения силы в отношении Тайваня[178].

Янг, как и многие другие ученые, политики и журналисты в США и на Тайване был уверен, что в угоду добрым отношениям с КНР Вашингтон в очередной раз пожертвовал интересами старого союзника - Китайской Республики. Типологически ситуация напоминала 1979 г., когда нечто подобное совершил президент Дж. Картер, или 1982 г., когда администрация Р. Рейгана согласилась подписать Второе шанхайское коммюнике. Примеры можно было отыскать и в совсем недавней истории - весной 1995 г. администрация Клинтона попыталась лишить Ли Дэнхуэя права на въезд в США. Во всех этих случаях на помощь Тайваню приходил американский конгресс, перегибы, допущенные администрацией, устранялись, подтверждалось продолжение поддержки КР Соединенными Штатами. Летом 1998 г. события развивались по точно такому же сценарию. В обеих палатах быстро сформировался двухпартийный консенсус. На протяжении июля 1998 г. были приняты три резолюции: 10 июля сенаторы единогласно проголосовали за внесение дополнений в хартию МВФ, которые сделали бы возможным членство Тайваня в этой организации[179]. Во второй резолюции, также единогласно принятой 10 июля, сенаторы настаивали на том, чтобы президент США потребовал от Пекина официального отказа от применения силы в отношении Тайваня. Кроме того, в резолюции подтверждались гарантии, предоставляемые КР в соответствии с Законом об отношениях с Тайванем 1979 г[180]. 20 июля 1998 г за подобную резолюцию проголосовали, при одном голосе «против», и члены палаты представителей[181].