Публицистика А.И. Герцена в оценках российской общественности 1860-х гг.

Эту идею Катков развивал в своей программной статье «Что нам делать с Польшей?» . По Каткову, государственные границы определяются и устанавливаются с помощью военной мощи. Следовательно, территориальные уступки Польше возможны только в случае военного поражения, которое приведет не только к потери определенных территорий, но и к потери Россией статуса великой европейской державы. Для Каткова этот момент является принципиальным. Он называет недальновидными тех, кто считает, потеря данного статуса позволит России сконцентрироваться на внутриполитических вопросах. По мнению Каткова, мощное внешнеполитическое положение России сделало возможными либеральные реформы 1860-х гг., так как статус великой державы заставляет «непрестанно заботится о благоустройстве гражданском и политическом» .

Считая невозможным отделение Польши, Катков также считает невозможным особое «обособленное» положение Царства Польского в составе Российской империи, так как «часть не может приписывать законы целому» . Следовательно, в Польше невозможны никакие конституционные уступки, так как это напрямую противоречит основам самодержавного строя в России: «монархическое начало есть не только коренное начало для России, но есть сама Россия, никакое разделение невозможно в России между верховным представителем этого начала и народом» . В России невозможен «договор», то есть конституция, между монархом народом так же, как невозможен «договор» верховной власти с одной из частей империи. Таким образом, Катков характеризует единственное возможное решение польского вопроса как «полное соединение Польши с Россией в государственном отношении» через введение небольшой доли представителей от дворянства. Подобная система, по мнению Каткова, не противоречит основам российского самодержавия, не подразумевает потерю Россией статуса великой европейской державы и способна обеспечить политическую стабильность в империи. Таким образом, именно с таких позиций Катков критиковал Герцена, который выразил свою поддержку польскому восстанию 1863 г.

И в советской, и в современной историографии постоянно отмечается, что Герцен являлся последовательным сторонником независимости Польши . Поэтому в контексте польского восстания Герцен стал восприниматься русской общественностью как «предатель». Если Герцен считает русское правительство, олицетворяющее собой империю, «тюрьму народов», виновным в начале польского восстания, то Катков перекладывает ответственность на «зажигателей», которые своей революционной пропагандой спровоцировали начало восстания. Естественно, к числу подобных «зажигателей» Катков относит Герцена, который, например, активно осуждал рекрутский набор, который послужил формальным поводом для начала восстания. Герцен характеризовал его как «чудовищную и безобразную» меру, которая олицетворяет собой «кражу людей из мести и трусости» . Катков же считает эту меру царского правительства законной и вынужденной «среди смут и насилий, грозящих основам существующего порядка» . Таким образом, по логике Каткова, Герцен является революционным лидером, «полоумным вралей», который «паразитирует» на проблеме польского восстания с целью дестабилизация внутриполитической ситуации в России.

В этом же контексте Катков активно критикует Герцена, который представляет себя «противником царского правительства и защитником русского народа» , из-за чего Герцен представляет Россию западной публике в негативном ключе: «и в печати, и в законодательных собраниях одним из самых сильных аргументов против нас было то, что Россия будто бы находится теперь в совершенном разложении, что целые классы народонаселения исполнены революционным элементом…» . Поэтому Катков считает, что идеи Герцена ведут к «умственному разврату», а «Колокол» передает лишь «фальшивую атмосферу, которая не имеет ничего общего с реальным положением дел в России.

Во время польского восстания Катков, считая Герцена предателем русского народа, всячески оскорблял Герцена на страницах своих изданий: «Мало того, что эти выродки перешли открыто в лагерь врагов России, мало того, что они всячески стараются пособлять польскому восстанию…, - они ругаются над русским народом вообще и объявляют Россию ничем иным как глупой выдумкой» . Таким образом, в статьях Каткова 1863 г. Герцен постоянно фигурирует как изменник, который после поддержки польского восстания не имеет права называть себя русским. Отвечая на сочувственные письма, которые активно присылались в редакцию «Московских ведомостей», Катков говорит, что в своих статьях он сказал лишь то, «что должен был говорить каждый русский на нашем месте» . В этом контексте Катков отказывает Герцену в праве называться русским.

Таким образом, после польского восстания критика Герцена представителями охранительного направления достигла своего пика. Это было связано с традицией связывать Герцена со всеми социальными и политическими катаклизмами, которые угрожали основам самодержавного строя. Следовательно, к направлениям критики, которые сводились к глупости, безнравственности, утопичности и разрушительности идей Герцена (при этом все эти направления активно проявились в контексте событий 1863 г.) в ходе польского восстания Герцен стал интерпретироваться еще как изменник родины, недостойный называть себя русским человеком. Большинство русской общественности, в том числе и либеральной, в этом вопросе поддержало Каткова. Это удачно охарактеризовал М.А. Маслин, который отметил, что, превратив польский вопрос в «вопрос русский», Катков «переиграл» Герцена в польском вопросе . В ходе польского восстания представители охранительного направления окончательно выработали направления критики публицистики Герцена, в соответствии с которыми издатель «Колокола» интерпретировался до конца 1860-х гг. Это предопределило потерю интереса к Герцену и его изданиям, что выразилось в падении популярности «Колокола» после 1863 г. И.А. Желвакова отмечает, что после 1863 г. тираж «Колокола» упал до 500 экземпляров и не поднимался выше тысячи, а Герцен стал всерьез задумываться о переносе Вольной русской типографии в континентальную Европу поближе к России .

1.3 После восстания

Новый виток интереса к фигуре Герцена среди консервативной общественности относится к 1866 г. и тесно связан с покушением Д.В. Каракозова на Александра II4 апреля 1866 г. Катков связал выстрел Каракозова с польским восстанием 1863 г. По мнению Каткова, основой обоих этих событий явилась «государственная измена», которая «породила» «всех наших революционеров, нигилистов, социалистов, украинофилов» . По мнению Каткова, поляки явились главными действующими лицами во всех студенческих беспорядках 1861 г. в Москве и Петербурге и сыграли решающую роль в образовании в России революционной организации в 1862 г. (видимо, в этом контексте Катков имеет в виду организацию «Земля и воля»): «Лишь в конце 1862 г. варшавский жонд поручил офицеру гвардейской конной артиллерии Подлевскому заняться организацией русских революционеров, действуя на основании полномочий и рекомендаций Герцена и Бакунина» . Следовательно, Катков вновь не делает никакой разницы между взглядами Бакунина и Герцена. При этом Герцен, в отличие от Бакунина, не рассматривал польское восстание как платформу для начала революции в России.

Подобная связь выстрела Каракозова с польским восстанием 1863 г. выглядит вполне логичной в системе мировоззрения Каткова. Так же, как русский не мог поддержать поляков в 1863 г., по-настоящему русский не мог стрелять в Александра II: «никто не сомневался в том, что злоумышленник, каково бы ни было его происхождение, не мог быть орудием какой-либо русской партии, какого-либо русского интереса» . Похожую мысль высказал в дневнике П.А. Валуев. В день покушения Валуев записал, что Александр IIспросил Каракозова, «русский ли он и зачем стрелял в него». Валуев уточнил, что вероятно император спрашивал Каракозова, не поляк ли он . В таком же ключе интерпретировал события 4 апреля 1866 г. А.В. Никитенко. Никитенко писал, что российская общественность постоянно обсуждает, кто совершил покушение на императора: «кто он? - поляк или русский. Общее желание, чтоб это был не русский» . После того, как стало известно, что стрелял в императора не поляк, Никитенко отмечает, что Каракозов явился «орудием нашего нигилизма» и был связан с «заграничным революционным движением»: «Тут очевидна цель произвести в России сумятицу, а там, дескать, пусть будет что будет» . Логично предположить, что, говоря о связи покушения с заграничным революционным движением, Никитенко, не упоминая напрямую, имеет в виду Герцена.

После покушения Каракозова Катков вновь возвращается к размышлениям о том, что стало главной причиной распространения в России революционных идей. Одну из причин Катков видит в ошибках царского правительства «в делах народного просвещения» . Однако решающую роль сыграли «злонамеренные люди», которые «распространяли и поддерживали нигилизм» в России . В этом контексте Катков естественно упоминает и «Колокол» Герцена, который вместе с идеями «Фейрбахов, Бюхнеров и Максов Штирнеров» отравляли «бессмысленно возбужденные, наркотически раздраженные, но не приученные к серьезному умственному труду молодые умы» . Следовательно, Катков так же, как и другие представители русского охранительного направления, видел прямую связь между покушением Каракозова и распространением в России произведений Герцена.

М.А. Маслин верно охарактеризовал одну из главных задач современных исследователей наследия Герцена, которая сводится к необходимости раскрыть принадлежность Герцена «всей русской философии, а не какой-то отдельной ее части» . Это подтверждает один из главных принципов Кембриджской школы интеллектуальной истории, согласно которому идеи не существуют в вакууме. Именно поэтому идеи Герцена не только вызывали активную критику со стороны представителей русского консерватизма в 1860-х гг., но и оказали определенное влияние на отдельных представителей данного течения общественной мысли. Одним из таких философов, открыто признававших оказанное на него влияние Герцена, был К.Н. Леонтьев, которого традиционно называют идеологом «эстетического консерватизма. Схожесть воззрений Герцена и Леонтьева заметили русские философы начала XXв. В.В. Розанов и С.Л. Франк, который отмечал, что Герцена и Леонтьева роднят «пессимистические размышления о современной культуре» .

В своих произведениях первой половины 1870-х гг. Леонтьев открыто пишет, что читает Герцена , которого Леонтьев выделяет из поколения нигилистов 1860-х гг. Для Леонтьева, который был религиозным мыслителем, центральной темой философии является религия. Леонтьев считает, что «византийское православие» имеет две стороны. Первая предназначена для «государственной общественности» и семейной жизни. Вторую Леонтьев называет «религией разочарования и безнадежности на что бы то ни было земное» и считает, что она предназначена для внутренней народной жизни, то есть для народной «души». На этом основывается леонтьевская критика русских нигилистов 1860-х гг., которые «использовали тоску безграничную ненасытной и широкой русской души» для решения общественно-политических вопросов вместо того, чтобы «разрешить ее в Боге» . По этому признаку Леонтьев выделяет Герцена. Несмотря на то, что издатель «Колокола» не пришел к Богу, он хотя бы разочаровался в «чисто утилитарном прогрессе», который ведет либо к кровавой революции, либо к «отвратительной прозе всеобщего мелкого однообразия, предлагаемого Прудоном» .

В этом же контексте Леонтьев критикует русских революционеров 1860-х гг., которые стремились сделать Россию «более европейской, чем Европа» , идеализируя тем самым революционный потенциал вольнонаемного рабочего. Леонтьев указывает, что Герцен серьезным образом выделялся из русского революционного движения 1860-х гг. Герцен так же, как и Леонтьев, критиковал последователей Н.Г. Чернышевского и Н.А. Добролюбова за то, что их философия основывается на «отрицании» и является простым «приложением европейских идей» на русскую почву (например, Герцен критиковал идеи П.Г. Заичневского в «Молодой России», которые, по его мнению, были совершенно «нерусскими»).

Французская революция 1848 г. произвела сильнейшее впечатление на Герцена, который отказался от революционного пути развития и разочаровался в общественно-политическом устройстве Западной Европы. Это послужило толчком для создания теории «русского социализма», основы которого были заложены в знаменитом произведении «С того берега». Впоследствии Герцен развивал эти идеи во многих сочинениях 1860-х гг. Например, в «Концах и началах» Герцен противопоставляет «мещанскому» государству, которое он считает «последним словом европейской цивилизации, основанном на безусловном самодержавии собственности» , «государство народное», которое должно воплотиться в России. Эта идея Герцена основывается на мысли о том, что западная цивилизация достигла своего логического предела: «Пока одни успокаиваются на достигнутом, развитие продолжается в не сложившихся видах возле, около готового, совершившего свой цикл вида» . В этом контексте Герцен имеет в виду Россию, которая, пользуясь своей отсталостью от Европы, имеет возможность миновать «мещанский» этап развития и с опорой на крестьянскую общину перейти к более справедливому «русскому социализму».

Похожие идеи высказывает Леонтьев, который был знаком с сочинениями Герцена. Леонтьев в духе Герцена критикует Европу за то, что она не знает России . По мнению Леонтьева, их представления о русских как о варварах не соответствует действительности, так как за Россией находится будущее европейской цивилизации: «Я греков люблю, и мне жаль, что они, влачась во всех понятиях за политически ненавистной им Европой, просмотрят и проглядят сами великую, назревающую славяно-русскую культура, которая одна только в силах обновить историю» . Таким образом, и Герцен, и Леонтьев видели в «варварстве» России преимущество. Однако Герцен видел в этом возможность реализации в России своего социалистического идеала, не отрицая при этом революционный путь развития полностью. Леонтьев же сделал другие выводы, направленные на развитие «византийского христианства» в русской душе.

Подобную схожесть между социалистическим и консервативным направлениями русской общественной мысли проследил М.А. Давыдов. Появление этого феномена русской политической мысли, которое Давыдов охарактеризовал как «новое общественное настроение», Давыдов отнес к 1840-1850-м гг. Суть «нового общественного настроения», ключевую роль в формировании которого сыграл Герцен, сводилась к рассмотрению «капитализма как предела морально-нравственного падения человечества», из-за чего крестьянская община рассматривалась как «эпицентр русской духовности» . Это воплощалось не только в идеях русских социалистов, но и на государственном уровне (то есть главными проводниками охранительных идей), что Давыдов называет попыткой воплотить «антикапиталистическую утопию» .

Таким образом, идеи Герцена серьезным образом повлияли на развитие консервативной мысли в России. Это отмечает М.А. Маслин, который пишет о влиянии Герцена на Ф.М. Достоевского . Во время встречи с Герценом в Лондоне в 1862 г. Достоевский использовал понятие Герцена «русский социализм», разделяя герценовскую критику мещанского идеала Западной Европы , однако данное понятие у Герцена и Достоевского наполнялись разными характеристиками. Эту проблему также поднимает А.А. Тесля, который отмечает, что герценовская последовательная критика Запада являлась «негативно привлекательной» для одного из главных идеологов русского консерватизма К.П. Победоносцева . Победоносцев характеризовал идею парламентаризма, которую он считал порождением западной цивилизации, а точнее Французской революции конца XVIII в., как «одно из самых лживых политических начал», которое «до сих пор вводит в заблуждение массу так называемой интеллигенции» .

Таким образом, данные примеры показывают принадлежность Герцена не только к русской социалистической традиции, но и ко всей русской философии XIX в. Тем не менее большинство представителей российской консервативной общественности подвергали идеи Герцена резкой критике на протяжении 1860-х гг., которая, по верному замечанию И.В. Пороха, была направлена против радикальных идей Герцена, которые он высказывал в изданиях Вольной русской типографии . В различных произведениях русских консерваторов 1860-х гг. Герцен постоянно предстает в нескольких ипостасях. Во-первых, как утопист, чьи идеи не имеют никакого отношения к российской действительности. Во-вторых, как радикал и лидер российского революционного движения. В-третьих, как возмутитель общественного спокойствия, который негативно влияет на молодое поколение, способствуя распространению революционных идей в России, и мешает консолидации общественных сил вокруг императора и правительства. В-четвертых, после польского восстания 1863 г. Герцен стал восприниматься как предатель и изменник, который после поддержки восставших поляков не имеет права называть себя русским. Таким образом, русские охранители на протяжении 1860-х гг. в условиях «постоянных революционных ожиданий» считали Герцена одним из главных государственных врагов России, который активно подталкивал ее к революции.

Глава II. Оценки либералов

2.1 Рубеж 1850-1860-х гг.

Грань между охранительным и либеральным течениями в русской общественной мысли 1860-х гг. носила условный характер. Во многом это связано со сложностями, которые возникают с трактовкой понятия «либерализм» и которые удачно охарактеризовала А. Келли в одной из своих работ, посвященных проблеме принадлежности Герцена к либеральной традиции политической мысли. Традиция восприятия Герцена как либерала восходит к П.Б. Струве, который восхвалял философию Герцена как «противоядие от догматизма нетерпимости» , которая была характерной чертой русского общественно-политического движения 1860-х гг . Эту же идею развивал И. Берлин , который обращал особое внимание на ценность человеческой личности и убежденность Герцена в том, что «государства и политические организации - не самоцель, но средство, способ обеспечить сотрудничество и компромисс для достижения самых разных целей» .

Подобный взгляд на философию Герцена, актуальный до сих пор, по верному замечанию Келли, во многом обусловлен идеологическими причинами, которые тесно вписаны в контекст научных дебатов времен «холодной войны». Такой подход основывается на направлении либеральной мысли, по которой парламентская демократия западного типа и свободный рынок капитализма рассматриваются как универсальная модель социально-экономического устройства, распространение которой обеспечит «всеобщую свободу и процветание» по всему миру . Подобное более современное восприятие либеральной идеологии не до конца вписывается в контекст русского либерализма 1860-х гг. Эта же тенденция, несколько в другой форме, свойственна и для советской историографии. В работах советских историков представители русской либеральной мысли зачастую интерпретировались как «ненастоящие» либералы, которые, например, в ходе польского восстания 1863 г. разделяли «шовинистические и черносотенные» взгляды Каткова и поддержали тем самым репрессивную политику русского правительства. Подобная позиция русских либералов, которая на протяжении 1860-х гг. практически не расходилась с официальным правительственном курсом, определяет специфику русского либерализма 1860-х гг. Эта тенденция, характерная для эпохи либеральных реформ Александра IIподробно рассматривалась в предыдущей главе .

Келли выделяет два основных вида либерализма. Так называемый «либерализм диссонанса» основывается на гибкости государственных институций, которые должны приспосабливаться под многообразие возможных форм самореализации человека, обеспечивая тем самым свободу личности. Данный вид, по мнению Келли, оказался наиболее востребованным по всему миру. Второй вариант характеризуется как «либерализм гармонии», который стремится к «разумному согласию», как высшей форме общественно-политического устройства. Этот второй вариант, не получивший широкого распространения в Европе, оказался наиболее востребованным в России и выразился в «государственной» или «гегельянской» школе русского либерализма, главными представителями которой явились К.Д. Кавелин и Б.Н. Чичерин .

Основы государственной школы восходят к философии Гегеля, который не видел в институте государства угрозы личной свободе. Более того, Гегель считал, что подлинная «позитивная» свобода «реализуется лишь в государственных институциях: современное государство - это выражение нравственной природы человека, подчинение его субъективных интересов всеобщей воле» . Следовательно, и Кавелин, и Чичерин с опорой на философию Гегеля доказывали, что Россия - европейская страна, которая идет по тому же историческому пути, что и остальные страны Европы. Это же доказывает А.А. Тесля, который сводит главный пункт программы русских либералов 1860-х гг. к восприятию «Европы», несмотря на определенную особенность российского пути к свободе, как «чаемого образа русского будущего» . Яркими представителями данного направления политической мысли в 1860-х гг. были Кавелин и Чичерин.

Таким образом, русский либерализм сочетал в себе ориентацию на политические институции Западной Европы и веру в реформаторский потенциал русского правительства. Это обусловило умеренность взглядов русских либералов государственной школы, которые активно поддерживали царское правительство, которое с 1855 г. шло по пути «постепенных и разумных реформ» . Данная тенденция стала главной причиной схожести оценок Герцена и его идей российской консервативной и либеральной общественностью, что логично вписывается в исторический контекст 1860-х гг. Особенно ярко это проявилось после польского восстания 1863 г.

В данной главе также будет рассматриваться восприятие публицистики Герцена славянофилами. Характеристика славянофилов с точки зрения их принадлежности к тому или иному направлению русской политической мысли до сих пор вызывает споры в историографии. Советские историки интерпретировали славянофилов как носителей либеральной идеологии. Классики советской историографии Н.И. Цимбаев, Е.А. Дудзинская и И.В. Порох характеризовали славянофильство как «одну из разновидностей русского либерализма» , отмечая вклад представителей этого направления в подготовку и осуществление крестьянской реформы 1861 г. Дудзинскаяобращает внимание читателей на славянофильскую статью «Программа для занятий губернских комитетов», опубликованную в 19-20 листах «Колокола» в июле-августе 1858 г., которую сам Герцен характеризовал как «превосходную во всех отношениях» . Данную статью, в которой славянофилы активно критиковали дворянства за попытку отойти от намеченного правительством курса освобождения крестьян, Дудзинская называет «вершиной либерализма» .

В современной историографии часто оспаривается подобная интерпретация славянофилов. Например, М.А. Давыдов, вписывая славянофильство в контекст «нового общественного настроения» 1840-1850-х гг., характеризует данное направление русской общественной мысли как «русский утопический христианский социализм» . А.А. Тесля соглашается с советскими историками лишь отчасти. Тесля отмечает, что славянофилов 1830-1840-х гг. действительно можно отнести к носителям либеральной идеологии. Однако позднейшее развитие этого направления склоняется вправо. Данную специфику Тесля тесно связывает с особенностями 1860-х гг. Начиная с 1860-х гг., происходит трансформация консервативной мысли, которая все больше тяготеет к созданию вместе с национализмом «новых идейных комплексов», что во многом явилось ответом на вызов польского восстания 1863 г. Несмотря на обозначенные сложности, интерпретация славянофильства с точки зрения принадлежности к какому-либо одному течению русской общественной мысли не является целью настоящей работы. Следовательно, восприятие Герцена славянофилами в 1860-х гг. будут рассматриваться в настоящей главе, посвященной оценкам публицистики Герцена либеральной общественностью. Тем более Тесля отмечает, что «правая» направленность славянофильства окончательно оформилась лишь к началу 1870-х гг.

Традиция восприятия публицистики Герцена русской либеральной общественностью была заложена во второй половине 1850-х гг. во время полемики Герцена с Чичериным и осталась актуальной вплоть до конца 1860-х гг. В 1856 г. в первой книжке «Голосов из России» Герцен опубликовал «Письмо к издателям “Колокола”», написанного Кавелиным совместно с Чичериным. Главная цель данного письма сводилась к попытке убедить Герцена отказаться от своей слишком радикальной программы в пользу сотрудничества с царским правительством, которое встало на путь либеральных преобразований. Авторы письма признавали важность свободы слова, которую олицетворяла герценовская Вольная русская типография. Однако они упрекали Герцена в том, что он неправильно использует потенциал бесцензурной печати: «России до социальной демократии нет дела; у нее другие интересы… Укажите нам с умеренностью и с знанием дела на внутренние наши недостатки, раскройте перед нами картину внутреннего нашего быта и мы будем вам благодарны, ибо свободное русское слово есть великое дело. Вы удивляетесь, отчего вам не шлют статей из России; но как же вы не понимаете, что нам чуждо водруженное вами знамя» . Таким образом, в этом письме Кавелин и Чичерин впервые упрекают Герцена в излишней радикальности его взглядов, называя его сторонником «социальной демократии», а также в ложном направлении его изданий, которые не отвечают настоящим потребностям русского общества в свободном слове.

Излишнюю радикальность Герцена олицетворяла его идея о том, что реформы, санкционированные царским правительством, не являются безальтернативной формой преобразования России. В своей программной статье «1860 год» Герцен цитирует свое открытое письмо к Александру II 1855 г., в котором он выдвинул основные политические требования: «Освобождения крестьян от помещиков, освобождения слова от ценсуры, освобождения суда от мрака канцелярской тайны, освобождения спины от палки и плети» . Таким образом, в начале царствования Александра IIГерцен выступал активным сторонником так называемой «революции сверху», признавая, что правительство России в вопросе освобождения крестьян с землей «идет дальше всех» . Однако Герцен не отрицал революционный путь полностью. Например, в одной из своих статей 1858 г. Герцен, характеризуя вопрос освобождения крестьян как наиболее «существенный вопрос для России», признавал возможность его разрешения как посредством реформы, так и с помощью революции: «Будет ли это освобождение сверху или снизу - мы будем за него!» . По верному замечанию В.А. Китаева, Кавелин и Чичерин верили, что русское правительство являлось единственной безальтернативной политической силой .

Эти же идеи развивал Чичерин в своем знаменитом открытом письме к Герцену, которое было опубликовано в 29 листе «Колокола» 1 декабря 1858 г. под названием «Обвинительный акт» . Это сочинение предопределило окончательный разрыв Герцена с Чичериным. Активная полемика между ними началась осенью 1858 г., когда Чичерин приехал к Герцену в Лондон. Характеризуя главную цель поездки, Чичерин написал в мемуарах, что хотел «переговорить о настоящем положении дел в России и о той политике, которой надобно было держаться при существующих условиях» . Более того, Чичерин, отмечая влияние, которое оказывал «Колокол» на общественно-политическую жизнь в России, пытался убедить Герцена направить его в нужное для российского общества русло: «Перед обличением Герцена трепетали самые высокопоставленные лица. С подобным орудием в руках можно было достигнуть того, что было совершенно недоступно подцензурной русской печати. Можно было действовать на недоумевающее правительство, сдерживать его и направлять на правильную стезю» .

Подобная критика Герцена за «неправильное» направление его изданий логично вытекает из различий между политическими программами Герцена и Чичерина. Келли отмечает, Герцен, в отличие от русских либералов 1860-х гг., отказывался признавать «абсолютную» ценность политических институций. Следовательно, главным критерием оценки того или иного института для Герцена выступало «соответствие потребностям личности в определенных исторических условиях». Именно поэтому Герцен отказывался признавать, например, конституционную демократию «единственной надеждой на освобождение русского народа» . Подобная позиция серьезным образом отличалась от воззрений Чичерина, который сам называл себя «либеральным консерватором» .

В.А. Китаев справедливо отмечает, что в 1850-1860-х гг. Чичерин выступал поклонником «буржуазного порядка французского образца» и парламентаризма. Общественно-политический идеал Чичерина воплощался в правильном соотношении элементов общественной свободы и государственной власти, которая должна основываться на «бюрократической и административной централизации» . В этом контексте Чичерин критикует английское государственное устройство, где свобода превалирует над государственным началом. Подобная тенденция, по мнению Чичерина, стала главной причины общественного неравенства в Англии, где особенно остро виден контраст между господствующим положением аристократии и бедственным положением низших классов. В России же доминирует государственное начало, которое повлекло за собой «засилье бюрократии и недостаточность развития общественной инициативы» .

Таким образом, Чичерин выступает сторонником парламентского устройства, что он наиболее подробно изложил в одной из главных своих работ «О народном представительстве» 1866 г. Чичерин отмечает, что политическая борьба не может быть «бесстрастной», из-за чего противостояние политических партий зачастую принимает «крайние формы»: «Поэтому, прежде нежели она достигает крайних пределов, следует ввести ее в законный путь, дать ей правильное движение» . Единственной силой, способной это сделать является государство. Народное представительство необходимо, чтобы «народу были открыты свободные учреждения», где люди смогли бы «осуществлять свои желания». Отсутствие подобных представительных органов власти «нередко ведет к революции» . Однако введение народного представительства должно быть постепенным, законным и разумным. Эта идея, по верному замечанию Келли, также основывается на философии Гегеля, по которому история постепенно движется от несовершенной стадии к другой, постепенно приближаясь к совершенству . По мнению Чичерина, Россия 1850-1860-х гг. не была готова к столь радикальным преобразованиям. С этих позиций Чичерин раскритиковал Герцена в 1858 г. сразу по нескольким направлениям. При этом риторика Чичерина похожа на критику Герцена представителями охранительного направления.

Чичерин подчеркивает важность конца 1850-х гг. для российской истории. В этом контексте было необходимо консолидировать общественные силы вокруг царского правительства, чтобы направить силу общественного мнения на дело реформ. Герцен и его «Колокол» могли сыграть в этом процессе важную роль. Чичерин характеризует Герцена как человека, «брошенного в борьбу, истощенного гневом и негодованием», который постоянно «впадает в крайности». В этом контексте Чичерин задает риторический вопрос: «Неужели вы думаете, что Россия в настоящее время нуждается в людях с пылкими страстями?» . Следовательно, Чичерин так же, как представители охранительной мысли, считает, что публицистика Герцена оказывает негативное воздействие на русское общество. Таким образом, Чичерин делает вывод о том, что Герцен не желает блага России: «Всякий, кому дорога гражданская жизнь, кто желает спокойствия и счастья своему отечеству, будет всеми силами бороться с такими внушениями…» .

Однако в данном контексте между оценками Чичерина и русских консерваторов есть определенные различия. Катков, например, обосновывал незыблемость самодержавия в России, апеллируя к тому, что монархическое начало является «естественным» для русского общества. Чичерин же постоянно использует слова «постепенный», «умеренный» и «разумный» для характеристики исторического развития России. Следовательно, Чичерин в этом контексте, в отличие от Каткова, называет самодержавие «искусной рукой», которая единственная может «распутать отношения, созданные веками» . Таким образом, Чичерин выступает защитником самодержавия в конкретных исторических условиях.

На этом основании Чичерин обосновывает два направлении критики Герцена. Во-первых, Чичерин так же, как и русские консерваторы, считает, что Герцен не понимает реального положения дел в России. Особенно резко Чичерин охарактеризовал это в своих воспоминаниях: «Герцен просто ничего не понимает» . Это также заставляло Чичерина сомневаться в умственных и нравственных качествах Герцена, что было особенно актуально для XIX в., как «века идеологий». По мнению Чичерина, Герцен растерял все, «что было вынесено из России»: «В сущности у него был ум совершенно вроде изображенного им доктора Крупова, склонный к едкому отрицанию и совершенно неспособный постичь положительные стороны вещей» . Во-вторых, Чичерин, в отличие от Герцена, не мог допустить мысли о возможности революции в России. Следовательно, Чичерин в «Обвинительном акте» критиковал Герцена за более снисходительное отношение к революции , которое позволяло интерпретировать Герцена как «борца» и представителя русского революционного движения: «Вы к гражданским преобразованиям довольно равнодушны… Пусть все это унесется в роковой борьбе, пусть, вместо уважения к праву и закону, водворится привычка хвататься за топор» .

Таким образом, в 1858 г. Герцен охарактеризовал Чичерина как «прямолинейного доктринера» . Чичерин обвинил Герцена в отсутствии четкого направления, непоследовательности, излишней радикальности дурном влиянии на состояние умов в России. При этом обвинения Чичерина сопровождались критикой умственных и моральных качеств Герцена. Это стало причиной окончательного разрыва между ними. Отношение Чичерина к Герцену, отразившееся в «Обвинительном акте» 1858 г., оставалось актуальным на протяжении 1860-х гг. Об этом свидетельствует тот факт, что идеи, которые предопределили направление критики Герцена, получили дальнейшее развитие в работе «О народном представительстве». Более того, Чичерин дал такую же негативную характеристику Герцену и его публицистике в своих воспоминаниях, написанных в 1880-1890-х гг.

К удивлению Чичерина, Кавелин осудил «Обвинительный акт» в письме от 8 января 1859 г., которое Чичерин полностью приводит в своих воспоминаниях. Чичерин связывал подобную перемену взглядов своего вчерашнего союзника карьерными неудачами, а именно отстранением от преподавания права наследнику Николаю Александровичу . Кавелин согласился с одной из главных идей письма Чичерина. По мнению Кавелина, публицистика Герцена, наполненная «постоянными криками негодования на положение дел и первых лиц», не несла в себе никакого созидательного характера и мешала консолидации общественного мнения. Кавелин не согласился с характеристикой Герцена как революционера. Следовательно, Кавелин критиковал Чичерина, который обратил особое внимание на одну из статей, опубликованных в «Колоколе», в которой содержался призыв «к топору!» , и оставил без внимания большинство других статей Герцена, где он выступает сторонником мирных преобразований , за одностороннее восприятие публицистики Герцена.

Причиной разрыва Герцена с Кавелиным стала брошюра «Дворянство и освобождение крестьян», впервые опубликованная в Берлине в 1862 г. Главная идея этого произведения Кавелина сводилась к преждевременности введения в России народного представительства. При этом Кавелин видит в парламентаризме потенциальное благо для России, однако считает империю не готовой к таким радикальным преобразованиям. Это удачно охарактеризовал В.А. Китаев, который отмечал, что политическая программа Кавелина в 1860-х гг. полностью укладывалась в концепцию инициативы «сверху» . Об этом Кавелин писал Герцену в письме от 18 апреля 1862 г.: «Крепко и здорово устроенный суд, да свобода печати, да передача всего, что прямо не интересует единства государства, в управление местным жителям… Ими бы следовала заняться вместо игры в конституцию…» . Эта же идея является основной для одного из главных программных сочинений Кавелина.

В своей брошюре Кавелин размышлял о природе социального неравенства, которое он характеризовал как естественную черту любого общества. В этом контексте Кавелин, как защитник института частной собственности, выступил с резкой критикой социализма. Если врожденное физическое неравенство «никем не оспаривается», то «имущественное неравенство многим кажется чем-то произвольным, искусственным, случайным» . Такое распространенное ошибочное мнение по поводу искусственной природы имущественного неравенства, по мнению Кавелина, легло в основу всех социалистических теорий, которые «оказались совершенно неосуществимыми» . Отталкиваясь от идеи, что ничто никогда «не сможет заменить права собственности» , которое является одним из главных источников неравенства, Кавелин делает вывод о естественности существования дворянства .

Кавелин отмечает, что крестьянская реформа является наиболее важным событием для дальнейшей судьбы русского дворянства. Из закрытого сословия дворянство, по Кавелину, должно «превратиться в класс землевладельцев и уравняться в гражданских правах с прочими сословиями» . Таким образом, первенствующее положение дворянства должно было свестись к крупному землевладению. Большинство же мелкопоместных дворян, по прогнозам Кавелина, приблизятся по своему положению к мелким собственникам из других сословий. Подобные социальные изменения, вызванные реформой приведут к тому, что русский народ «составит одно органическое тело» .

Кавелин в духе философии Гегеля, который рассматривал движение истории как последовательное движение от одной менее совершенной к другой, более совершенной, осознавал необходимость дальнейших преобразований в России. Важнейшей среди предстоящих реформ Кавелин считал введение в России народного представительства. Однако Кавелин так же, как Чичерин, считает Россию не готовой к подобным радикальным преобразованиям в контексте 1860-х гг.: «Чтобы иметь представительное правление, надобно сперва получить его и, получивши, уметь поддерживать, а это предполагает выработанные элементы представительства в народе, на которых бы могло твердо и незыблемо основаться и стоять здание представительного правления» .

Данная брошюра вызвала бурную реакцию Герцена, которая проявилась в его письме к Кавелину от 7 июня 1862 г. Главная претензия Герцена сводилась к тому, что брошюра оправдывала официальный курс Александра II и в выгодном свете выставляло «петербургское правительство», которое Герцен называл «фасадом» и отказывался ассоциировать его с «настоящей» Россией. В этом же контексте Герцен в свойственной ему манере иронизировал над «либеральным» курсом русского правительства: «Этот тощий, стертый и вредный памфлет, писанный не для печати, для какого-то Николая Николаевича и, стало быть, для негласного руководства либералующему правительству. Это слишком» . Тут же Герцен критикует Кавелина за его приверженность идее постепенного развития, которая в контексте данной брошюры сочетается с резкой критикой Герценом государственного устройства Западной Европы: «Прусская благодетельно цивилизующая администрация с проспектом лет через 500 дойти до английской болезни - и все это основывать на том, что народ русский - скот и выбрать людей для земства не умеет, а правительство - умница, все знает» .

В ответном письме от 11 июня 1862 г. Кавелин, в духе их совместного с Чичериным письма к Герцену 1856 г., критикует издателя «Колокола» за его разрушительную деятельность, которая вредит реформаторскому курсу царского правительства. При этом данное письмо Кавелина демонстрирует важное различие оценок Герцена и его идей либеральной и консервативной общественностью. Представители российского охранительного движения рассматривали Герцена как безусловного врага России, с которыми они никак не могли себя ассоциировать. Со многими русскими либералами Герцена связывали теплые дружеские отношения (это же актуально и для славянофилов) еще со времен кружка московских западников 1830-1840-х гг.

Данная особенность повлияла на традицию восприятия публицистики Герцена многими русскими представителями либерального направления. Во-первых, их критика (по крайней мере до 1863 г.) носила более сдержанный характер, нежели, например, критика Каткова. Во-вторых, это позволяло русским либералам, несмотря на определенные идейные расхождения, восхищаться талантом Герцена. Чичерин «Былое и думы» одним из лучших произведений русской литературы . В.Ф. Корш, которого с Герценом связывало общее прошлое 1840-х гг., в одном из своих писем к М.М. Стасюлевичу признавался, что Герцен «всегда был и остается моим любимым писателем» . Кавелин в своем письме называет «разрыв» с Герценом «одним из самых тяжких событий» в жизни . Более того, Кавелин не только называет отдельные мысли и сочинения Герцена «гениальными», но и считает, что их с Герценом политические программы идейно близки друг другу . Единственным отличием Герцена, по мнению Кавелина, является его «нетерпеливость» .

2.2 Польское восстание 1863 г.

Как уже отмечалось в настоящей работе, польское восстание 1863 г. стало поворотным моментом не только в становлении русского национализма, но и в традиции восприятия Герцена и его публицистики российской общественностью. События 1863 г. обусловили окончательный разрыв Герцена со всеми представителями русской общественной мысли. Схожесть либеральной и консервативной риторики в оценках публицистики Герцена достигла своего пика в 1863 г. Это было связано с двумя факторами. Во-первых, русский либерализм 1860-х гг. никогда существенным образом не расходился с правительственным курсом. Это делает грань между либеральным и охранительным направлением условной. Во-вторых, данная тенденция была связана с «культурой революционного ожидания», которая была свойственна русской либеральной мысли так же, как и охранительной. Переживания по поводу возможных революционных потрясений встречаются в сочинениях Чичерина. Например, в знаменитом «Обвинительном акте» Чичерин обращал внимание Герцена на особенную важность времени, в которое они живут, для дальнейшей судьбы России. В этом контексте Чичерин апеллировал к опыту Крымской войны, в ходе которой стало понятно, что «старая система рушится сама собой». Следовательно, «стало очевидным, что прежним путем идти невозможно, что общее дело не может обойтись без содействия всех живых сил народа…» . Позиция Герцена по поводу польского восстания еще больше усилило традицию восприятия Герцена, как человек, оторванного от России, не понимающего реального положения дел, что удачно охарактеризовал Чичерин в своих воспоминаниях: «Когда вспыхнуло польское восстание, Герцен вовсе не понял положения России и русских людей; он совсем потерял почву и должен был прекратить свое издание» .

В таком же ключе рассуждал Кавелин. Например, говоря о том, что крестьянская реформа явилась результатом логичной исторической необходимости, Кавелин настаивал на освобождении крестьян с землей. Важность данного вопроса вытекала из острой необходимости предотвратить появление и распространение в России пролетариата , который Кавелин ассоциировал с «мечтательными теориями имущественного равенства» и «завистью и ненавистью к высшим классам», которые ведут к «социальной революции» . Таким образом, главным двигателем преобразований выступали опасения, связанные с возможной революцией в России. Это похоже на обоснование П.А. Валуева о необходимости введения в России законосовещательного Государственного совета, чтобы правительство встало во главе социального движения .

Польское восстание 1863 г. усилило опасения российской общественности по поводу возможной революции в России. Фигура Герцена и до событий 1863 г. постоянно связывалась с делом революции и негативным влиянием на состояние умов молодого поколения, о чем подробно уже говорилось в настоящей работе. Поддержка Герценом польского восстания усугубило тенденцию подобного восприятия Герцена, сложившуюся на рубеже 1850-1860-х гг., и окончательно предопределило падение популярность герценовских изданий.

В предыдущей главе подробно рассматривался процесс, в результате которого главным российским публицистом стал Катков, который «переиграл» Герцена в польском вопросе. Это было связано не только с опасениями российской общественности перед возможными революционными потрясениями, но и с обострением национального вопроса в связи с польским восстанием 1863 г. Особенно важное место данная проблема занимала в философии славянофилов. Это обусловило тот факт, что славянофилы (пожалуй, наравне с Катковым) наиболее остро восприняли позицию Герцена по польскому вопросу.

А.А. Тесля удачно охарактеризовал важность польского вопроса как для Герцена, так и для славянофилов. В ходе польского восстания Герцен не мог поступиться требованием независимости Польши. Это было связано с тем, что данная идея была одной из главных частей его пропаганды на Западе. Герцен, осуществляя главную цель своей эмиграции, которую он еще в «С того берега» охарактеризовал как необходимость знакомить «Европу с Русью», убеждал европейскую общественность в «существовании отличной от официальной, другой России» . Эта тема проходит красной линией через всю публицистику Герцена 1860-х гг. Например, в статье «Россиада» Герцен в очередной раз провел четкую грань между «Русью народной», с которой он себя ассоциировал как «русского», и Россией «официальной, петербургской, петровской, карамизнской, погодинской, той, которая кнутах и штыках, на казематах и каторгах упрочила сильную державу, основанную на отрицании всех человеческих прав» . Потеря Герценом какой бы то ни было поддержки в России имело и более важное значение для Герцена. Это также привело к «утрате Герценом своего статуса в глазах Европы». В ходе польского восстания выяснилось, что большинство российского общества придерживалось взглядов, которые Герцен сам постоянно осуждал как реакционные. Это стало причиной, по которой ситуацию 1863 г. Герцен «переживал как крушение дела своей жизни» .

Таким образом, в ходе польского восстания 1863 г. абсолютное большинство российского общество солидаризировалось с политикой правительства и линией «Московский ведомостей» Каткова. Ярким примером может служить газета «Северная пчела», редактором которой был П.В. Усов и которую традиционно считают либеральной по своему идейному направлению. На протяжении всего 1863 г. события в Польше освещались перепечаткой информационных сводок из газеты «Русский инвалид», которая являлась официальным изданием Военного министерства. Также в различных материалах, посвященных польскому восстанию, использовалась та же лексика, которую использовал Катков на страницах «Московских ведомостей». Например, активно использовались слова «мятежник» и «шайки» для характеристики восставших поляков: «Известия из Польши день ото дня делаются более и более успокоительными. Вчера телеграф сообщил о захвате еще одного из главных коноводов мятежа Радзиевского…» . Также в «Северной пчеле» часто публиковались верноподданнические адреса, которые передавали солидарность с официальным правительственным курсом в вопросе подавления восстания: «они не перестают распространять злодеяния не только в Польше, но даже дерзают возмущать родной России край белорусский». Далее автор письма обращается к Александру IIи уверяет, что его родной край (город Сураж в Витебской области) сохранит верность императору так же, как это было в 1812 и 1830 гг.

В этом же контексте В.А. Твардовская отмечает, что большинство российской общественности, в отличие от Герцена, положительно отнеслось к репрессивной политики М.Н. Муравьева на посту виленского генерал-губернатора. В качестве примера можно привести Ю.Ф. Самарина, который охарактеризовал Муравьева как человека, который за три месяца сумел «поднять на ноги и оживить целый народ» .

Эта тенденция особенно ярко проявилась в том, как деятельность Герцена воспринималась в 1863 г. представителями славянофильства. Славянофильская риторика в оценках Герцена и его идей была похожа на катковскую, однако имела под собой несколько другие основания. Одним из главных выступлений 1863 г., направленных против Герцена, стали «Письма Касьянова из Парижа» , которые публиковались в славянофильской газете «День» с марта по июнь 1863 г. Настоящим автором писем был И.С. Аксаков. В первом письме Аксаков сравнивает русских за границей с главным героем комедии Мольера «Мещанин во дворянстве». Русские эмигранты так же, как герой Мольера, который отказывается от своей родни, чтобы казаться дворянином, «спешат осудить вслух иностранцам все русское, унижаясь, просят извинения для грубой русской народности…». В этом же контексте Аксаков задается вопросом о том, что привнесли русские, которые отправляются за границу, в европейскую культуру: «Познакомили ли хоть с Россией? Познакомили действительно - с ее недугом, с полной деморализацией русского общества в смысле политическом и общественном, с его отчуждением от русской народности, с его духовной зависимостью от европейского общественного мнения?» . Хоть Аксаков и не называет имя Герцена напрямую, очевидно, что Аксаков в первую очередь имеет в виду издателя «Колокола».

В таком же ключе уже в 1864 г. Герцена характеризовал другой идеолог славянофильства Ю.Ф. Самарин. Самарин в большом письме к Герцену от 3 августа 1864 г., которое впоследствии в 1880-х гг. было опубликовано в газете «Русь», противопоставлял Герцена русскому крестьянину, который, переселяясь в другой край, всегда берет с собой горсть родной земли и «бережет ее как святыню». На основании подобного противопоставления Самарин сделал вывод о внутренней несостоятельности Герцена: «Что не имеет корня, то не плодится, что так сказать доживает в природе человека, без его сознания и ведома, как отблеск старины, от которой он отрекся, то другим не передается» .

Во втором письме Касьянова Аксаков говорит о «лишних людях»: «лишние в своем отечестве люди оказываются лишними повсюду» . Очевидно, что в этом контексте Аксаков также имеет в виду Герцена, который интерпретировал себя как «лишнего человека» в николаевской России. В данном письме Аксаков удачно охарактеризовал ту идейную изоляцию, в которой оказался Герцен в результате польского восстания 1863 г.: «никогда лишние не оказывались до такой степени лишними за границей, как теперь, при современных событиях в Польше» . Этот феномен Аксаков объясняет со стороны европейского и русского читателя изданий Герцена. По мнению Аксакова, Герцен и его сторонники не могут вызывать уважения европейцев, так как «эти люди накликают на Россию бедствия войны и раздора, созывают полчища со всей Европы, обагряют свои руки в крови русского народа…» . Следовательно, в этом контексте Аксаков критикует Герцена за формирование у европейского читателя ложных представлений о реальном положении дел в России. Более того, из этого небольшого фрагмента видно, что Аксаков так же, как и представители охранительной мысли, считает Герцена ответственным за начало польского восстания. Далее Аксаков задает риторический вопрос: «И это русские?» . Получается, что Аксаков так же, как и Катков, апеллирует к безнравственности Герцена, который, после вступления в «союз с врагами родной страны», а также считает его предателем России, который в союзе с поляками «проповедует не восстановление Польши, а порабощение русской народности в Западной крае и уничтожение русского народа» . Это, по мнению Аксакова, заставило русского читателя окончательно разочароваться в Герцене.