Две другие парадигмы связаны с образом жизни святого и во многом конкурировали друг с другом. Первая задавалась импульсами из пустыни, главным проводником которых в латинский мир стал Иероним. В 370-380-х годах он написал жития трех монахов-пустынников - Павла, Малха и Илариона, - которые обрели огромную популярность среди его современников Rebenich S. Jerome // The Early Church Fathers / Ed. by C. Harrison. N. Y., 2002. P. 42. . Его труд «О знаменитых мужах» 392-393 гг. обобщал опыт восточного пустынножительства. Но самым важным текстом было, конечно, «Житие Антония», написанное на греческом Афанасием Александрийским в 360-х и переведенное Евагрием Антиохийским на латынь около 388 года Об этом свидетельствует Иероним в тех же «Знаменитых мужах» (гл. 125). . Павлин, регулярно обменивавшийся подобного рода сочинениями с Севером и Августином, был знаком с текстом жития, а также, скорее всего, с сочинениями Иеронима, так как в 394 г. между ними завязалась интенсивная переписка О том, что житие Антония было известно в Галлии, например, в Трире уже в 370-х свидетельствует Августин: Исповедь. Кн. 8. Гл. 6. К 396 г. - моменту написания «Жития Мартина Турского» - Север знал «Житие Антония» и другую аскетическую литературу: см. Донченко А. И. Сульпиций Север и его произведения // Сульпиций Север. Сочинения / пер. А. И. Донченко. М., 1999. С. 215. О знакомстве Павлина с текстами Иеронима см. Guttilla G. Paolino di Nola e Girolamo // Orpheus. 1992. № 13. P. 278-94. ; Trout D. E. Op. cit. P. 91. . Все эти произведения конструировали особую парадигму монашеской святости, основанной на аскетических практиках, удалении от мира, уединенной жизни, разрыве с привычной книжной культурой Caner D. F. Op. cit. P. 7. .

О том, что этот идеал вызывал живой интерес и сочувствие, но в то же время несколько смущал Павлина, мы знаем по адресованным ему письмам Иеронима. В одном из них непримиримый аскет, узнав о рукоположении Павлина после его отречения от собственности, давал ему недвусмысленно понять, что единственной альтернативой, открывавшейся перед ним, была монашеская стезя Quod loquor, non de episcopis, non de presbyteris, non de clericis loquor, quorum aliud officium est, sed de monacho et monacho quondam apud saeculum nobili, qui idcirco pretium possessionum suarum ad pedes apostolorum posuit docens pecuniara esse calcandara, ut humiliter et secreto uictitans semper contemnat, quod semel contempserat. Hieronymus. Ep. 58.4. . Он призывал Павлина оставить города с их шумными толпами, жить, обрабатывая небольшой кусок земли, и искать Бога в уединении и молитве Reuera, ut simpliciter motum mentis meae fatear, considerans et propositum tuum et ardorem, quo saeculo renuntiasti, differentias in locis arbitror, si urbibus et frequentia urbium derelicta iu agello habites et Christum quaeras in solitudine et ores solus in monte cum Iesu sanctorumque tantum locorum uicinitatibus perfruaris, id est, ut et urbe careas et propositum monachi non amittas. Ibid. . Очевидно, Иероним отвечал на вопрос, заданный ему Павлином, - о том, как подобает жить христианину. И не менее очевидно, что ответ прославленного аскета Павлина удовлетворил не вполне.

Он обосновался в Ноле и служил в церкви, а впоследствии стал епископом города. Однако не подлежит сомнению, что для Павлина, как для человека Поздней античности, было насущной необходимостью найти некий образец, который бы санкционировал его образ жизни Brown P. The saint as exemplar … P. 1-6. . И этот образец был явлен ему даже раньше, чем путь, предложенный Иеронимом, - в родной Галлии, где он в конце 380-х гг. повстречал Мартина Турского. Именно Мартин заложил идейные основы третьей парадигмы, о которой мне представляется нужным сказать. Она задавала существенно иной по сравнению с пустынническим идеал святости - идеал деятельного и вовлеченного в текущую жизнь епископа, прошедшего через монашество. Непреклонная борьба с язычниками, активное участие в христианизации местного населения, проповедь и храмовое строительство, более терпимое отношение к книжной культуре и городу - все эти черты сочетались в Мартине с аскетическими устремлениями и давали иной вариант святой жизни Dunn M. The Emergence of Monasticism. From the Desert Fathers to the Early Middle Ages. Blackwell, 2000. P. 62-64.. Павлин лично встречался с Мартином и даже, по свидетельству Севера, был исцелён им от глазной болезни Sulpicius. V. M. 19.3.. Житие Мартина Павлин прочел вскоре после того, как Север закончил свой труд, и был восхищен жизнеописанием турского епископа Paulinus. Ep. 11.11.. Можно думать, его привлекала формулировка Севера: «По-прежнему пребывало в сердце его смирение, а в одежде - непритязательность. И вот, имея [великую] славу и влияние, принял Мартин достоинство епископского сана, однако отнюдь не с тем, чтобы оставить образ жизни и устремления монашеские» Eadem in corde eius humilitas, eadem in vestitu eius vilitas erat: atque ita, plenus auctoritatis et gratiae, implebat episcopi dignitatem, ut non tamen propositum monachi virtutemque desereret. Sulpicius. V. M. 10.2. Цит. по. Сульпиций Север. Сочинения / пер. А. И. Донченко. М., 1999. С. 101.. Монашеские устремления и принятие церковного сана, которые Иероним считал несовместимыми, примирялись в фигуре Мартина.

Стоит отметить, что та же парадигма была знакома людям рубежа IV-V вв. по фигурам Виктриция Руанского и Амвросия Миланского См., например, письмо Павлина Виктрицию (Ep. 37) и «Житие Амвросия» Павлина Медиоланского (ок. 422 г.). . Оба были активными христианскими лидерами своих городских общин. Виктриций обращал в христианство языческие племена, Амвросий отстаивал церковь от нападок ариан, а также императорской власти, боролся за ее независимость. При этом оба имели явные аскетические устремления. Обоих Павлин рассматривал как своих наставников и отзывался о них с восхищением Paulinus. Ep. 18.9. и Ep. 3.4., что также косвенно свидетельствует об ориентации Павлина на утверждаемую ими парадигму святой жизни.

Таковы парадигмы, определившие стратегии саморепрезентации Павлина, которые мы теперь рассмотрим по его собственным текстам.

1.3 Конструирование биографии

Мне представляется оправданным начать изучение способов говорить о себе, к которым прибегал Павлин, с рассмотрения описанных в его сочинениях эпизодах автобиографического характера. Как трактовал он свой жизненный путь? Насколько внезапным и решительным изображал разрыв со своим прошлым? Какое место он отводил вмешательству высших сил в собственную судьбу? Отвечая на эти вопросы, я буду сравнивать предлагаемые Павлином модели с сочинениями рубежа IV-V вв., в которых описывалась жизнь христианских подвижников и которые имеют явные параллели с текстами нашего автора. При этом я не утверждаю, что Павлин каждый раз заимствует те или иные эпизоды из этих произведений, тем более что некоторые из них имеют более позднюю датировку по сравнению с рассматриваемыми текстами Павлина. Важнее здесь то, что Павлин и авторы житийных произведений предлагают типологически схожие ответы на вопросы, которые ставит перед ними эпоха. Циркуляция этих текстов обуславливала их взаимовлияние, но также и влияние на авторов последующих поколений, что вело к постепенной кристаллизации своеобразного «канона» святой жизни в дальнейшем Brown P. Holy men … P. 785.. Для меня важно то, что сочинения, принадлежащие перу Павлина, не оставались в стороне, а принимали «активное участие» в этом процессе.

По мнению Дэниса Траута, для сохранившихся сочинений Павлина характерно последовательное замалчивание о событиях его жизни, произошедших до его приезда в Нолу в 395 году Trout D. E. Op. cit. P. 15. . При этом, разумеется, это были очень важные эпизоды его жизни: первая «встреча» со святым Феликсом, крещение в Бордо, смерть брата и новорожденного сына, отречение от собственности и рукоположение в Барселоне, решение о переезде в Нолу. Действительно, мы не найдем в дошедших до нас текстах развернутых рассказов Павлина о своем крещении или о смерти брата. Лишь очень беглые упоминания. Однако довольно подробное освещение - с очень характерными мотивами - получает эпизод отречения Павлина от собственности. Имплицитная полемика со своим прошлым - и, соответственно, конструирование своей биографии в определенном свете - встречается во многих его текстах, точно так же, как и провиденциалистская трактовка своей судьбы.

Конструирование биографии резко порвавшего со своим прошлым, новообращенного христианина начинается уже в переписке Павлина со своим наставником Авсонием, тяжело переживавшим отход ученика от прежнего образа жизни, - то есть в момент, когда Павлин только задумывался о монашеской стезе White C. Christian Friendship in the Fourth Century. Cambridge, 1993. P. 147-151. . В одном из поэтических посланий своему учителю Павлин провозглашал, что «отныне иная сила занимает его разум - великий Бог, требующий иного образа жизни» Nunc alia mentem uis agit, maior deus / aliosque mores postulat. Paulinus. Carm. 10. 29-30. . Отвечая на упреки Авсония в том, что он оставил поэтическое поприще, Павлин - прибегая к изящному поэтическому образу! - провозглашает разрыв с классической литературной традицией: «Сердца, преданные Христу, отрицают Камен и глухи к Аполлону» ...negant Сamenis nec patent Apollini dicata Christo pectora. Ibid. 22-23. . Он призывает Авсония последовать его примеру: открыть сердце милостивому Богу и озаботиться вечной наградой, вверить Ему [подобно Павлину] сомнения рассудка и «жить во имя Христа так, как Он постановил» At si forte itidem quod legi et quod sequor audis, / corda pio uouisse deo, uenerabile Christi / imperium docili pro credulitate sequentem / persuasumque dei monitis aeterna parari / praemia mortali damnis praesentibus empta, / non reor id sancto sic displicuisse parenti, / mentis ut errorem credat sic uiuere Christo, / ut Christus sanxit. Ibid. 278-285. . Таким образом, наш герой актуализирует парадигму резкого и непримиримого разрыва со своим - римским, литературным и «ошибочным» - прошлым См. также Lienhard J. T. Paulinus of Nola and early western monasticism. Kцln; Bonn, 1977. P. 34-35. .

Важность отречения от классической культуры подчеркивалась во многих житийных произведениях того времени. Монах Иларион, описанный Иеронимом, получил прекрасное образование под руководством некоего грамматика в Александрии и «в короткое время стал знатоком красноречия» In brevi charus omnibus et loquendi arte gnarus. Hieronymus. Vita S. Hilarionis. Cap. 2. В своей работе я буду обращаться к латинскому изданию трех житий Иеронима: Hieronymus Stridonensis. Vita S. Hilarionis // Patrologia Latina. Parisiis, 1883. Vol. XXIII. P. 29-54. ; Там же: Vita S. Pauli primi eremitae, P. 17-30. и Vita Malchi Monachi captivi, P. 55-62. . Только встреча с Антонием заставила его кардинально переменить свои взгляды и полностью посвятить себя монашеской жизни. Сам автор этого жития, Иероним, в письме Евстохии, которое имело огромную популярность в христианских кругах и, скорее всего, было известно Павлину Guttilla G. Op. cit. P. 283. , изобразил одно из самых знаменитых борений с неукротимой страстью к чтению Плавта и Цицерона Hieronymus. Ep. 22. 30. В России еще до революции об этом «борении» и других чертах характера Иеронима талантливо писал А. Ф. Диесперов: Диесперов А. Ф. Блаженный Иероним и его век. М., 1916. . С трудом обращаясь к пророкам, стиль которых казался ему слишком грубым, Иероним все же мучительно отрекался от своего прошлого Post noctium crebras uigilias, post lacrimas, quas mihi praeteritorum recordatio peccatorum ex imis uisceribus eruebat, Plautus sumebatur in manibus. si quando in memet reuersus prophetam legere coepissem, sermo horrebat incultus et, quia lumen caecis oculis non uide bam, non oculorum putabam culpam esse, sed solis. Ibid. .

Ряд писем Павлина, написанных уже после его прибытия в Нолу, вторят этой идее. Пытаясь увещевать знатного юношу Лицентия, который, по словам его отца Романиана, погряз в суетной жизни Рима, Павлин рисует перед ним пугающую картину порабощения души мирскими соблазнами Paulinus. Ep. 8. 3. . При этом он апеллирует к собственному опыту и вспоминает о временах, когда ему еще «не опротивели поэтические штудии» Sed in mentem uenit epistolae tuae, qua te musicis familiarem modis intellexi, a quo studio ego aeui quondam m tui non abhorrui. Ibid. . В одном из писем Виктрицию он вспоминает о встрече с ним во Вьенне, которая предположительно имело место в 386 году Letters of St. Paulinus of Nola / Trans., ed. with introd. and notes by P. G. Walsh. London, 1967. Vol. 1. P. 250.: «В то время я был подавлен не только грехами, коими обременен и сейчас, но также и заботами этого мира, от которых ныне я освобождён божьей милостью» Illo tempore non solum peccatis, quibus etiam nunc premor, sed et curis huius saeculi, quibus nunc propitio deo liber sum. Paulinus. Ep. 18.9.. Риторика смирения и неудовлетворенности своей греховностью смешивается с самоутверждением в роли человека, разорвавшего с миром, которое подчеркивается образом еще более греховного прошлого. Ироничная полемика со своими былыми пристрастиями встречается и на страницах писем Северу, который прекрасно знал о сенаторском происхождении Павлина. Например, в одном из них он с большим уважением отзывается о посыльном Сульпиция Викторе, рассказывая о том, как тот приготовил ему незамысловатую похлебку. По словам Павлина, ее ингредиенты позволили ему «скорее отбросить избалованный вкус сенатора» Ac ne in hoc ipso delicatius nobiscum agere uideretur qui nos ad orexim monachorum parabat inbuere, fabam intriuit panicio, quo citius senatorium poneremus fastidium. Id. Ep. 23.6..

Одним из важнейших текстов, в которых Павлин последовательно развивает идею своего разрыва с прошлым, является его первое письмо Августину, датируемое концом 395 года. Как мы увидим, именно епископ Гиппона станет одним из главных проводников истории о чудесном преображении Павлина, а потому анализ этого письма представляет особый интерес. В нем Павлин называет себя «ветераном в рядах грешников и новобранцем на службе Вечного Царя в духовной борьбе» Sum enim laboriosus etiam nunc sub magno onere peccator, ueteranus in numero peccatorum, sed aeterno regi nouus incorporeae tiro militia. Id. Ep. 4.2.. Прошлое грешника описывается в уже знакомых нам категориях: «До недавнего времени я в своей низости восхищался земной мудростью и, занимаясь бесполезным сочинительством и осужденными науками, был в глазах Бога глуп и нем» Sapientiam mundi miser hucusque miratus sum et per inutiles litteras reprobatamque prudentiam deo stultus et mutus fui. Ibid. . Как и в предыдущих примерах, Павлин создает исключительно однотонный образ своего прошлого. Эта однотонность оттеняет кардинальные сдвиги, произошедшие затем в его судьбе. Они описаны с помощью ряда ярких оппозиций и связаны с непосредственным божественным вмешательством в жизнь Павлина: «Господь … наделил зрением слепого, излечил паралитика, принизил возгордившегося, чтобы затем, глубоко смиренного, возвысить его» …domino, qui non secundum iniquitates retribuens inluminauit caecum, soluit conpeditum, humiliauit erectum male, ut erigeret humiliatum pie. Ibid. . При этом важно обратить внимание на то, что, как следует из структуры приведенной фразы, на момент написания письма Павлин оказывается просветлен и возвышен. Цепь этих рассуждений венчается характерной метафорой: земной мир сравнивается с бушующим морем, и для того, чтобы переплыть его, Павлин «освободил себя, сбросив свои пожитки и обременительные одеяния» Idcirco enim leuare me sarcinis et uestimentis onerantibus exuere curaui, ut undosum hoc, quod inter nos et deum peccatis interlatrantibus separat, praesentis uitae salum omni amictu Carnis et cura diei sequentis iubente et iuuante Christo expeditus enatem. Id. Ep. 4.4. (подразумевается его отречение от собственности). Сотканные из бинарных оппозиций настоящего и прошлого, истинного и ложного, праведного и греховного, эти построения Павлина способствовали формированию нарратива о его чудесном обращении, который я рассмотрю в следующей главе Стоит, однако, отметить, что и в этом же письме Августину, и в ряде других текстов (например, 5-ое письмо, адресованное Северу) Павлин одновременно подчеркивал сложность и тернистость избранного им пути. Однако для его современников, как мы увидим ниже, оказалась востребованной именно парадигма резкого и чудесного преображения. .

Теперь обратим внимание на другой аспект этой истории, который пока что оставался несколько в тени. Павлин, продолжая свой рассказ, заверяет Августина, что он не хвалится произошедшими с ним метаморфозами, поскольку, «даже если бы мог хвалиться, то хвалился бы в Боге, который исполняет то, чего мы лишь желаем» Neque id perfecisse me glorior quod, etsi gloriari possem, in domino gloriarer, cuius est perficere quod nobis uelle adiacet. Ibid. . Это также вполне характерный топос святой жизни, который мы встречаем, например, в жизнеописании Антония, неоднократно утверждавшего, что все совершаемые им благие дела, в том числе исцеления, на самом деле творит Господь, а он лишь проводник его воли Vita Antonii. 56, 59, 66. .

Этими же мотивами проникнут рассказ Павлина о его рукоположении в сан священника, которое произошло в Барселоне сразу после того, как он публично объявил об отказе от собственности Подробное описание этого события см. у Santaniello G. Op. cit. P. 190-199.. Павлин воспроизводит эту историю в трех письмах, составленных, по всей видимости, в одно время - вскоре после произошедших событий - и адресованных Северу, Аманду и Алипию Paulinus. Ep. 1.10. ; 2.2. ; 3.4. . Несмотря на различную степень подробности, каждая из этих версий включает в себя следующие структурные элементы нарратива и интерпретации произошедшего:

1) изначально Павлин и не думал о принятии священнического сана, однако был принужден к этому «множеством людей»;

2) Павлин выражает уверенность в том, что в этих событиях проявилась божественная воля. В двух случаях из трех (в письмах Северу и Аманду) он объясняет свое решение смиренно принять выпавшую ему долю с помощью отсылок к евангельским образам ига Христа и чаши, которую он принял во исполнение высшей воли;

3) в этих же двух случаях Павлин выражает надежду на то, что, несмотря на свою греховность, он сможет с достоинством исполнять возложенную на него миссию, поскольку через него будет действовать сам Господь.

Все эти составные части его эмоционального рассказа о произошедшем в рождественскую ночь в Барселоне работают на создание определенного образа. Во-первых, очевидна провиденциалистская трактовка жизненных событий героя, подразумевающая особое внимание со стороны высших сил к его личности, поскольку, как сам признает Павлин, он был удостоен очень серьезного сана Data igitur cervice in iugum Christi video maiora me meritis et sensibus opera tractare iamque arcanis et penetralibus dei summi receptum et insertum communicare caelestia et deo propius admotum in spiritu ipso Christi et corpore et splendore nersari. Id. Ep. 1.10., в сущности же - стал избранником. Его собственная воля полностью элиминирована из рассказа благодаря в том числе образу схватившей его за горло толпы …adstrictus et multitudine strangulante conpulsus. Id. Ep. 2.2.. Во-вторых, создается эффект, который я бы охарактеризовал как «самоутверждение через смирение»: признание своей греховности сочетается с верой в собственное избранничество и в то, что Бог будет действовать в нем. Как мы видели на примере Антония, это важный элемент конструирования образа святого. Отмечу, что в двух других текстах того времени встречаются очень похожие на рассмотренный мною эпизод. В «Житии святого Мартина» Сульпиция Севера, которое тот писал примерно в то же время, что и Павлин - свои письма, мы встречаем следующий рассказ: «Примерно в это же время Мартина стали упрашивать стать епископом туронской общины … Мартин [был буквально схвачен] специально для этого пришедшей толпой горожан и словно под стражей доставлен в город» Sub idem fere tempus ad episcopatum Turonicae ecclesiae petebatur: sed cum erui monasterio suo non facile posset, Rusticius quidam, unus e civibus, uxoris languore simulato ad genua illius provolutus ut egrederetur obtinuit. Ita dispositis iam in itinere civium turbis, sub quadam custodia ad civitatem usque deducitur. Sulpicius. V. M. 9. 1-2. Цит. по. Сульпиций Север. Сочинения… С. 100. . В более позднем тексте - «Житии Амвросия Медиоланского» (ок. 422 г.) - читаем: «И когда Амвросий обращался к народу, внезапно в толпе раздался глас младенца: “Амвросия в епископы!”. На звук этого голоса обратились взоры всего народа, провозгласившего: “Амвросия в епископы!”» Ibique cum alloqueretur plebem, subito vox fertur infanti in populo sonuisse: Ambrosium episcopum. Ad cujus vocis sonum totius populi ora conversa sunt, acclamantis Ambrosium episcopum. Paulinus Mediolanensis. Vita Sancti Ambrosii // Patrologia Latina. Parisiis, 1882. Vol. XIV. P. 31. . Как видим, стихийное волеизъявление толпы в момент избрания святого мужа епископом имеет важное место в нарративе о его жизни. Глас младенца, глаголящего истину, воля толпы, выражающаяся, естественно, бурно - все эти факторы, понятные любому читателю, становятся проводниками божественного промысла.

Наконец, мне бы хотелось сказать несколько слов о фигуре святого Феликса, поскольку он также стал важным элементом провиденциалистской концепции, разрабатываемой Павлином. В посвященных святому гимнах (так называемых «наталиках» - ежегодных стихотворениях, которые писал Павлин на день его кончины, т.е. «рождения» на небесах) именно его фигура оказывается центральной в биографии нашего героя: к нему Павлин обращался на самых тяжелых жизненных этапах, всегда чувствовал его защиту и был ведом им Nam te mihi semper ubique propinquum / inter dura uiae uitaeque incerta uocaui. / et maria intraui duce te, quia cura pericli / cessit amore tui, nec te sine; nam tua sensi / praesidia in domino superans maris aspera Christo. Paulinus. Carm. 13. 13-16. . Наиболее важным является 21-ое стихотворение Павлина (407 г.), в котором концепция вмешательства святого в его жизнь была разработана с наибольшей полнотой и выразительностью. В масштабном автобиографическом нарративе, уникальном для сочинений Павлина, центральное место занимает Феликс, который приводит Павлина и к вере, и к супружеству, и к собственной могиле в Ноле Carm. 21. 345-355, 377-386, 488-494 и др. . Особую важность этому сочинению в контексте моего исследования придает тот факт, что оно было прочитано Павлином публично перед большой аудиторией, состоявшей в том числе из знатных римских семейств, собравшихся в день поминовения святого перед его могилой Trout D. E. Op. cit. P. 19. . Это означает, что Павлин получил возможность оказать непосредственное влияние на общественные представления о его биографии.

1.4 Черты святости

Помимо своеобразной «внешней» канвы жизни, прослеживаемой в нарративных структурах агиографических сочинений, святого от других людей отличает особый образ жизни, какие-то устойчивые черты, ассоциирующиеся в обществе с присутствием в нем божественной харизмы. Разумеется, не существует стандартного набора подобных черт, особенно для Поздней Античности, когда признаки святости остаются крайне размытыми Cameron A. On defining the holy man… P. 27. . В связи с этим я сфокусирую внимание на двух аспектах святого поведения, которые нашли отражение в практиках саморепрезентации Павлина с наибольшей выразительностью. Первой чертой является усиленный аскетизм. Все известные египетские и сирийские пустынники, о которых при жизни слагались легенды, являли миру именно подвиги аскетизма Rousseau P. Monasticism // The Cambridge Ancient History / Ed. by A. Cameron. Vol. 14. Cambridge, 2008. P. 745-750. . Аскетическими настроениями на рубеже IV-V вв. был охвачен и Рим (и в целом западная часть Империи) Dunn M. Op. cit. P. 59-61. . И Августин, и Иероним, и Мартин уделяли практикам борьбы с телом большое внимание. При этом важно помнить, что аскетизм был многолик: уже Иероним и Иоанн Кассиан ввели деление монахов на киновитов и анахоретов (так, египетские аскеты могли ограничивать себя не только в употреблении земных благ, но и в общении) Подробнее см. у Caner. D. F. Op. cit. P. 7-12. . Для самого Иеронима, как я уже отмечал, настоящей пыткой был отказ от чтения классической литературы; сексуальное воздержание рассматривалось как одна из важнейших черт подвижнической жизни Этой идее посвящено «Житие Малха» Иеронима. О проблеме в целом см. Brown P. The Body and Society. Men, Women and Sexual Renunciation in Early Christianity. N.Y., 1988.. Не претендуя на полноту анализа аскетических установок в сочинениях Павлина (ибо такой анализ мог бы составить целое отдельное исследование), я рассмотрю несколько примеров, которые, на мой взгляд, проливают свет на придание Павлином своему образу аскетических черт.

Для начала обратимся к двум уже упомянутым мною примерам «бытового» аскетизма. Благодаря Севера за посланную ему власяницу из верблюжьей шерсти, Павлин отмечает, что это отличный подарок для такого грешника, как он: ее грубая ткань, уязвляя плоть снаружи, приводит в ужас от собственных грехов внутреннего, духовного, человека Necessario enim peccatoribus et precatu deplorationis et habitu indigentibus pallia camelorum pilis texta misistis, quae nos in conspectu altissimi stratos utilibus stimulis admonerent, dum asperitate setarum conpungimur et peccatorum nostrorum horrore conpungi atque intus spiritu conteri, dum extrinsecus terunt habitu. Paulinus. Ep. 29.1.. Налицо типичное для Павлина противопоставление внешнего и внутреннего, чувственно ощутимого (грубая ткань) и духовного потрясения. Один и тот же многозначный глагол tero, с синонимичным вариантом contero, как раз призван соединить муки внешние и внутренние, ведущие в конечном счете к перерождению человека и его спасению. В другом письме своему другу наш герой с восторгом отзывался о похлебке, которую изготовил посыльный Севера Виктор, подробно описав входившие в нее ингредиенты и назвав ее «пищей пророков» Sed in benedictione dulcedinis animae delicias habebamus, gratulantes quod frater etiam in carnalibus ministeriis spiritalis propheticis nos cibis pasceret… Id. Ep. 23.6. , обращаясь тем самым к ветхозаветному аскетическому ориентиру. Подробное описание рациона являлось характерной чертой жизнеописаний пустынников Например, в житии Илариона читаем: «С двадцать первого и до двадцать седьмого года, в течение трех лет он употреблял в пищу половину секстария чечевицы, смоченной холодной водой, а в другие три года - черствый хлеб с солью и водой. Затем с двадцати семи и до тридцати лет он поддерживал свою жизнь полевою травою и сырыми кореньями кустарников. С тридцать же первого до тридцать пятого он употреблял в пищу шесть унций ячменного хлеба и в меру сваренные овощи без масла» и т.д. и т.п. Vita Hilarioni. 11. .

Как я уже отметил, аскетический идеал мог достигаться и в отказе от взаимодействия с античной культурой, которую конституировали литературная традиция и «земная мудрость» - философия. Павлин преуспел в создании образа непримиримого врага языческой культуры, что было продемонстрировано мною в одной из курсовых работ Бароян Г. Г. Система ценностей Павлина Ноланского. 2017 г. . Здесь я обращу внимание лишь на один текст Павлина, который представляется мне типологически важным документом. Это письмо неизвестному ни по каким другим источникам галльскому «философу» Иовию, в котором Павлин разворачивает ожесточенную полемику с «заблуждениями» своего собеседника, отрицавшего вмешательство Бога в земные дела и утверждавшего господство случая над людскими судьбами (насколько мы можем реконструировать мысли Иовия по ответу Павлина). Наш автор составляет письмо в интересном жанре «поругания» земной мудрости, которой противопоставляется живая и имеющая трансцендентное основание вера Об истоках этой оппозиции см. Dodds E. R. Pagan and Christian in an Age of Anxiety. Cambridge, 1965. P. 120-121.. Этот жанр был запечатлен в житии Антония, который сокрушил пришедших осмеять его языческих философов. При этом он использовал «простые», противопоставленные рассудочным «мудрствованиям» аргументы Vita Antonii. 74-80. . Павлин во многом подражает Антонию в своем письме и занимает однозначную позицию в сконструированной христианскими мыслителями оппозиции веры и «рассудочной» философии О неоднозначности этого феномена см. Alciati R. Monaci, Vescovi e Scuola nella Gallia tardoantica. Roma, 2009. P. 41-43. , тем самым изображая себя как человека, окончательно разорвавшего с языческим культурным наследием.

Однако самым ярким аскетическим устремлением Павлина было, конечно, его отречение от богатств и вообще собственности. В посланиях нашего героя мы встречаемся с огромным количеством обличений, направленных в сторону богачей, с постоянными противопоставлениями материальных и духовных благ. В письме Аперу он сравнивает ежегодные доходы от поместий с «доходами» от любви своего собеседника, естественно, в пользу последних: «Пусть другие получают доходы от ежегодных арендных выплат, я же, поскольку моя собственность - это твоя любовь во Христе, получаю доход в виде твоего усердного чувства» Aliis reditus de patrimoniis pensitatione sollemni praebeantur, nobis, quibus possessio caritas uestra in Christo est, reditus ab officiis affectionis uestrae sumitur et in litterarum uestrarum humanitate numerator. Paulinus. Ep. 39.1. . В письме Паммахию он обрушивается на богачей с яростной критикой, предрекая им страшные адские муки (и, естественно, имплицитно противопоставляя им собственный опыт) Ep. 13. 16-18.. С очень интересной символической саморепрезентацией мы встречаемся в послании Северу. Павлин шлет своему другу в качестве подарка кампанский хлеб, демонстрируя тем самым предельную скромность и ориентированность на духовную сторону их христианской дружбы (хлеб означает в этом контексте евхаристическое общение). Однако далее он совершает удивительную оговорку: «Чтобы степень моего смирения, явленная в [посылке] пшеничного хлеба, не показалась тебе излишней, шлю также самшитовое блюдце, удостоверяющее мое богатство … прими его в дар в качестве примера, если ты еще не используешь подобную [деревянную] утварь вместо серебряной» Ac ne panis siligineus tibi modum nostrae humilitatis excedere uideretur, misimus testimonialem diuitiarum nostrarum scutellam buxeam; ut apophoreta uoti spiritalis accipies, habiturus s exemplo, si necdum simili argento uteris. Id. Ep. 5.21. ! Итак, Павлин вполне осознает символическую нагруженность своих действий, как бы опасаясь, что в посылке хлеба можно заподозрить жест «излишнего» смирения. Однако прекрасным риторическим приемом он еще сильнее углубляет создаваемый этими словами эффект: в качестве «удостоверения» своих богатств он посылает деревянное блюдо, незаметно противопоставленное серебряной утвари, тем самым изящно подчеркивая степень своей бытовой непритязательности, для которой деревянное блюдце - настоящее «богатство».

В качестве второй черты для рассмотрения я выбрал труднопереводимую на русский язык категорию, выражаемую латинским словом humilitas. Она вобрала в себя широкий спектр значений: от особого состояния смирения, рождающегося в результате следования тем же аскетическим практикам В этом значении humilitas употреблено, например, в «Житии Мартина Турского» в рассказе о монахах, носивших власяницы из верблюжьей шерсти: Plerique camelorum saetis vestiebantur: mollior ibi habitus pro crimine erat. Quod eo magis sit mirum necesse est, quod multi inter eos nobiles habebantur, qui longe aliter educati ad hanc se humilitatem et patientiam coegerant. Sulpicius. V. M. 10. 8. , до скромного поведения, особенно если его демонстрировал человек, занимавший высокое положение в социальной иерархии См., например, предисловие к житию Августина Поссидия: Hoc autem facere voluit, ut ait Apostolus, ne de se quisquam hominum supra quam se esse noverat, aut de se auditum fuisset, crederet vel putaret, humilitatis sanctae more utique nihilo fallens, sed laudem non suam, sed sui Domini, de propria liberatione ac munere quaerens, ex iis videlicet quae iam perceperat. Possidius. Vita S. Aurel. Augustini // Patrologia Latina. Parisiis, 1877. Vol. XXXII. P. 34. . Важным аспектом было также осознание собственной греховности и несовершенства, «приниженности». Можно сказать, что Павлин, не раз обращаясь к этой идее, разработал в своих сочинениях своеобразный дискурс смирения и приниженности, к которому я сейчас обращусь.

Павлин отдавал себе отчет в том, какой общественный резонанс вызвало его публичное отречение от собственности. Он сетовал Северу на то, что «получает незаслуженные хвалы - от тех, кто исполняет закон, [в отличие от] него, - лишь к закону прислушивающегося» Quid igitur miseri faciemus hinc etiam rationem et poenam debituri, quod honores accipiamus inmeritos et qui auditors tantum legis sumus a factoribus praedicemur? Paulinus. Ep. 5.4.. Павлину было необходимо продемонстрировать, что в его глазах эти «заслуги» меркли перед осознанием собственной греховности. Поэтому он пишет, что, когда слышит похвалы в свой адрес из уст Севера, они становятся еще большим упреком его «косной и осужденной праздности, скудости бесплодной души и бедной на добрые дела руке» ...quo magis scilicet exprobretur nobis condemnandae torpor ignauiae, sterilium ieiunitas animarum et in operibus bonis aridae manus, cum audiendo per sermonem tuum uera dignis, ut tu es… Ibid. . В той же тональности обращается Павлин и к Августину, утверждая, что всякий раз, когда он получает его письмо, он «чувствует, как рассеивается тьма его неразумия» ...ita quotienscumque litteras beatissimae sanctitatis tuae accipio, tenebras insipientiae meae discuti sentio. Id. Ep. 45.1.. Очень важно, что каждый раз, когда Павлин обращается к этому дискурсу, он противопоставляет себя своему собеседнику. Узнав, что Виктриций, добравшись из Руана в Рим, не заехал в Нолу, Павлин был раздосадован, однако выражал уверенность в том, что причиной этому стали его грехи, вставшие стеной между ним и столь добродетельным мужем Sed peccata nostra grandi muro desideriis nostris opposite inter nos et te separauerunt … etiam si ad nos usque uenisses, aeque tamen a sanctitate tua longe fuissemus. Id. Ep. 37.1..

Подобные установки, явленные в практиках саморепрезентации Павлина, подводили его к еще одному важному аспекту смиренного поведения, а именно - постоянному поиску наставничества. Антоний - в более поздних представлениях отец пустыннического монашества - начинал свой путь именно с кропотливого поиска наставников Vita Antonii. 3. . Этот топос святого поведения неоднократно повторялся и в более поздних текстах, например, «Житии святого Гонората» (ок. 429 г.) Илария Арльского. Гонорат и его брат Венанций перед отбытием с родины в первую очередь озаботились поиском наставника, избрав на эту роль «старца, совершенного в образе жизни» Exeunt de terra sua et de domo et de cognatione sua, et exemplo pari veri Abrahae filii demonstrantur. Ne quid tamen juvenili ausu temere ab ipsis incoeptum putaretur, assumunt senem perfectae consummataeque gravitatis. Hilarius Arelatensis. Sermo de vita S. Honorati // Patrologia Latina. Parisiis, 1846. Vol. L. P. 1255. . Острую потребность в наставничестве демонстрировал в своих письмах и Павлин. Аманда он просит «наставить его и укрепить руку в искусстве созидания» Igitur quia facti sumus de hostibus ciues, de longinquis proximi, de ouibus pastores et positi sumus in fundamento apostolorum et prophetarum, erudite et confirmate manus ad aedificandi scientiam. Paulinus. Ep. 2.4., Августина - «направить ползающее в неведении дитя [т.е. Павлина - Г. Б.] и научить следовать его стопам» ...rege ergo paruulum incerta reptantem et tuis gressibus ingredi doce. Id. Ep. 4.3., а письмо Дельфину, крестившему Павлина, является своеобразным покаянием нерадивого ученика, который «вместо пшеницы рождает терновник, а вместо винограда - шипы» Qua tibi fruge respondeam, qui pro tritico tribulos uel pro uuis edidi spinas? Id. Ep. 10. 2. . Подобные эмоциональные покаяния крайне озабоченного своей греховностью человека, постоянно испытывающего чувство «приниженности», особенно - в сравнении с теми, кто его окружает, способствовали конструированию образа Павлина, преисполненного спасительной humilitas.

Свое рассуждение я закончу красноречивым отрывком из письма Павлина Северу. Рассказывая о приезде к нему уже знакомого нам Виктора, Павлин упоминает, что стремился в подражание Мартину, житие которого он как раз прочел, помыть руки посыльному Севера, хотя тот отказывался …uix ut me aquam ministrare manibus suis sineret. ex libro enim tuo istius gratiam seruitutis adamaui, ut minimam saltem guttulam de sacris Martini actibus delibarem. Id. Ep. 23.4., но лишь единожды - в подражание апостолам и почитая образ Христа в Викторе - позволил омыть себе ноги Sed de pedibus lauandis tantum semel fateor apostolico me exemplo cessisse, quos legeram pedes suos lauandos seruienti domino praebuisse … et ego dominum Iesum in fratre Victore ueneratus … fateor, ad remedium infirmitatis optaui, ut oleo me uel aqua melior conseruus adtingeret. Id. Ep. 23.5.. Практики демонстрации смирения по отношению друг к другу (нужно понимать, что Виктор был слугой Севера), осененные столь авторитетными образцами, укрепляли и - описанные в слове - продолжали транслировать модус святого поведения, устанавливая устойчивые ассоциации с его проводниками.

Подведем итоги. В сочинениях Павлина мы обнаруживаем те элементы автобиографического конструирования, которые позволяют вписать создаваемое ими представление о его жизни в «парадигму апостола Павла». Это и решительный и бесповоротный разрыв с собственным прошлым, которое оказывается в жесткой оппозиции «просветленному» настоящему, и активное вмешательство божественных сил, и мотив избранничества и ощущения себя транслятором божественного действия в этот мир.

Не менее интересные результаты дает анализ тех дискурсивных практик, которые позволяют создать образа христианина, приверженного идеалам аскезы и смирения. Разумеется, это не единственные принципы поведения, которым уделяет внимание Павлин в своих стратегиях саморепрезентации. Не являются они также неким «эталонным» критерием святой жизни, хотя и тесно ассоциировались с ней в позднеримском христианизированном обществе. Однако эти черты, как я постарался показать на примере различных текстов эпохи, были важны как для пустыннической парадигмы святости, так и для условно обозначенной мною «парадигмы Мартина» (епископа-монаха). Этот факт неизбежно способствовал формированию образа святого Павлина Ноланского на начальном этапе этого процесса.

Глава 2. Образ Павлина в сочинениях современников

2.1 Характеристика используемых в главе источников

Во второй главе я обращусь к сочинениям современников Павлина, которые, на мой взгляд, способствовали формированию его образа как святого. Основанием для выделения этих текстов в отдельную группу служит не только и не столько их хронологическая близость, но их типологическое сходство. Практически все рассматриваемые в этой главе тексты носят отчетливый полемический характер, их цель - утверждение правомерности отстаиваемых христианских ценностей, доказательство их онтологической истинности. Оно и понятно: эти тексты создавались в эпоху, когда христианство еще не стало синонимом миропорядка, когда этот статус еще предстояло завоевать - в том числе в области дискурса. В отличие от многих произведений последующих веков, рассматриваемые в этой главе тексты скорее доказывают, нежели повествуют, отстаивают некие модели поведения, нежели воспроизводят их.

Как я писал во Введении, мне показалось интересным разработанное Гизель де Ни разграничение между «словоцентричным» и «образоцентричным» дискурсом в эпоху раннего христанства Nie G. d. From `Divine Law' to Miracle … P. 271. . Я несколько расширил заданные нидерландской исследовательницей источниковедческие рамки, охватывающие только истории о чудесах, и попробовал применить это деление к текстам, имеющим различную видовую природу.

На мой взгляд, «словоцентричный» дискурс важен как черта полемических сочинений, в которых главную роль играет теоретическое начало, а обращение к примерам, exempla, имеет скорее вспомогательную функцию, близкую к современному пониманию слова «пример» (некое подкрепление к сказанному). Exemplum «образоцентричного» дискурса обладает самоценностью, это «пример для подражания», воспроизведение некой освященной авторитетом модели здесь и сейчас.

Разумеется, я не утверждаю, что в поздних христианских текстах отсутствует полемическое начало, а ранние нарративы лишены идеи imitatio. Думать так означало бы позволять себе непростительные упрощения. Однако все же важно понимать, что полемика более поздних текстов - это полемика победивших, а narratio ранних - это повествование в том числе и для сомневающихся или даже активно противоборствующих с христианами См. об этом у Markus R. P. Op. cit. P. 31. .

Для решения стоящей передо мной задачи, однако, не так важен столь глобальный вопрос. Гораздо важнее то, как трансформировался образ Павлина Ноланского, запечатленный в различных текстах. В этой и последующей главах я постараюсь доказать успешность складывания образа святого Павлина именно на основе идеи о том, что из полемических сочинений, где он играл скорее вспомогательную функцию, он сумел войти в корпус сочинений-историй, главной задачей который была трансляция определенного набора ценностей, утверждение образцов для подражания. Иными словами, речь пойдет о превращении Павлина в настоящий exemplum. Вопрос же о том, насколько эти изменения совпадали с глобальным изменением видовой структуры источников на рубеже IV-V вв., являлись ли они следствием или лишь неким параллельным отражением этого процесса, на мой взгляд, не может получить однозначного ответа О концепции периодизации на основе изменений в видовой структуре корпуса исторических источников см. Источниковедение … С. 113-117. .

Итак, обратимся непосредственно к тем текстам, которые я буду рассматривать в этой главе. Это сочинения Амвросия, Августина, Иеронима, Сульпиция Севера, Евхерия Лионского и пресвитера Евтропия. Последних трех авторов я объединил в один блок, а первых, соответственно, - в другой. Тексты Сульпиция, Евхерия и Евтропия, жившего, по всей видимости в Аквитании Пресвитер Евтропий. Книга о подобии плоти греха / предисл. и пер. С. С. Кима // Богословские труды. М., 2009. Вып. 42. С. 16. , имеют галльское происхождение. Именно в Южной Галлии и Северной Испании Павлин провел существенную часть своей жизни перед отбытием в Нолу. Север был лично знаком с Павлином, как, скорее всего, и Евтропий Там же. . На момент написания их текстов живы были очевидцы публичного отречения Павлина от собственности в Барселоне, а соответственно - жива была и молва об этом событии. Иными словами, они жили в том мире, который незадолго перед тем оставил Павлин.

Сочинения этих авторов объединяет также и их своеобразная «тематическая» природа: они имеют ярко выраженную специфику. «Житие Мартина Турского» (ок. 394-397 гг.) Сульпиция вообще выбивается из ряда рассматриваемых мною произведений, являя единственный пример агиографического сочинения в этой главе. Послания Евхерия и Евтропия имеют тематические ремарки, характерные для жанра публичных писем того времени: Лионский епископ пишет письмо Валериану «о презрении к миру» (ок. 430 г.), а Евтропий - дочерям Герунтия «о презрении к наследству» (первая треть V в.). Сами эти названия говорят о полемической направленности посланий.

Ко второй, «средиземноморской» группе относятся письма Амвросия, Августина и Иеронима. Лично знал из них Павлина только миланский епископ В письме Алипию Павлин говорит, что его наставником в вере был именно Амвросий. См. Paulinus. Ep. 3.4.. Полемическая природа этих текстов обнаруживается даже при самом беглом анализе содержания. Амвросий в письме Сабину (395 г.) обрушивается с критикой на представителей римской знати, упрекавших христиан за их разрыв с традиционными общественными ценностями Ambrosius. Ep. Sabino. 3.. Иероним пишет утешительное послание знатному и богатому Юлиану (406 г.) по случаю смерти его жены и двух дочерей, сравнивая его с Иовом и в характерной для себя ригористской манере требуя от собеседника отречься от собственности, противопоставляя этот акт проявлениям сенаторской щедрости Hieronymus. Ep. ad Iulianum. 5-6. . Августин увещевает уже знакомого нам Лицентия, сына своего близкого друга Романиана, оставить земные дела, страстно осуждая порочный образ жизни и ценностные установки юноши Paulinus. Ep. 25. 2-4. . Венчает эту группу знаменитый труд гиппонского епископа «о Граде Божием» - пожалуй, вершина христианской полемической мысли Поздней Античности.

2.2 Галльские писатели

Свой анализ я начну, однако, с обращения к письму самого Павлина, в котором была запечатлена одна из самых интересных попыток его репрезентации в качестве святого. Из послания Северу, которое датируется 402 годом, мы узнаем, что галльский друг Павлина поместил его изображение вместе с изображением Мартина (!) на стены выстроенного им баптистерия, попросив Павлина написать стихи, которые могли бы быть размещены под ними. По-видимому, наш герой неспроста сетовал в другом своем письме на то, что Север «по его же словам (курсив мой - Г. Б,), почитает его как святого» ...etsi peccatores nos uera conscientiae nostrae professione, tamen tuae simplicitatis opinione falsa putans, ut ais, sanctos non iam hominis sed Christi caritate nos diligis. Id. Ep. 23.3. . Разумеется, Павлин, столь искусный в дискурсе смирения, сумел выйти из ситуации, написав строки, в которых изображения в баптистерии выполняют разные функции: Мартин призван демонстрировать пример «совершенной жизни», а Павлин - грешника, заслужившего прощение ...salubriter nouorum hominum informationi studens diuersas longe sibi imagines proposuisses, ut emergentes a sacro fonte et uitandum et sequendum partier conspicarentur, itaque sic habes; si placet, utere: Adstat perfectae Martinus regula uitae, / Paulinus ueniam quo mereare docet. / Hunc peccatores, illum spectate beati; / Exemplar sanctis ille sit, iste reis. Id. Ep. 32.3.. Примечательно, однако, что далее в письме он просит оставить стихи, сочиненные самим Севером (очевидно, совсем иного содержания), и поместить свои строки рядом с ними. В такой диспозиции не дошедшие до нас стихи Сульпиция были призваны, по мысли Павлина, «придать ценность ничтожному и осветить темное» Quaeso te tamen, ne oboedientiam meam crimen facias, si uersus tuos illos luminis et fauorum, sicut denuntiasti, auferas … si istos adscribendos putaueris, illi permaneant, ut horum quasi gemmulae sint et faciant uilibus pretium et claro atra distinguant. Id. Ep. 32.4..

Север оставил нам также и показательную вербальную характеристику Павлина, которую он вложил в уста святого Мартина. Житие галльского подвижника очень быстро стало «классикой» латинской агиографии Brown P. The rise of… P. 83. , и тем важнее свидетельство, которое мы обнаруживаем в этом тексте. Описывая свой недавний визит к Мартину, во время которого тот и поведал внимательному биографу о своей жизни, Сульпиций в том числе сообщает: «Беседа его с нами велась не о чем ином, как о соблазнах мира и расставании с бременем светской [жизни], чтобы мы свободно и с готовностью следовали за Господом Иисусом. И он привел нам замечательный пример славного мужа нашего времени Павлина … который всеми силами стремился следовать Христу и был в те времена чуть ли не единственным исполнителем евангельских предписаний. [Мартин] призывал нас ему следовать, ему подражать: и блажен век сей, подаривший нам пример такой добродетели, когда, следуя слову Божию, богатый и владевший многим все распродал и раздал бедным, своим примером сделав невозможное возможным» Sermo autem illius non alius apud nos fuit, quam mundi inlecebras et saeculi onera relinquenda, ut Dominum Iesum liberi expeditique sequeremur: praestantissimumque nobis praesentium temporum inlustris uiri Paulini, cuius supra fecimus mentionem, exemplum ingerebat, qui summis opibus abiectis Christum secutus solus paene his temporibus euangelica praecepta conplesset: illum nobis sequendum, illum clamabat imitandum: beatumque esse praesens saeculum tantae fidei uirtutisque documento, cum secundum sententiam Domini diues et possidens multa uendendo omnia et dando pauperibus, quod erat factu inpossibile, possibile fecisset exemplo. Sulpicius. V. M. 25. 4-5. .

Обращают на себя внимание несколько элементов этого сообщения. Во-первых, все достоинства Павлина концентрируются в эпизоде с отречением от собственности, который, как мы увидим, станет центральным в нарративе о его жизни, сконструированным современниками. Публичная раздача собственности или денег была важным структурным элементом во многих жизнеописаниях святых того времени: свое имущество раздали и Антоний, лишь небольшую часть оставив осиротевшей сестре Vita Antonii. 2., и описанный Иеронимом Иларион Vita Hilarionis. 3. , и Гонорат Арльский Hilarius. Sermo de vita S. Honorati. 11.. Конечно, и сам Мартин, не имевший ничего, кроме солдатского жалованья, отдавал нищим последние запасы денег и одежды Sulpicius. V. M. 3.1-2.. При этом поступок Павлина преподносится как «невозможный» (impossibile), хотя и выполненный в рамках божественных предписаний, что крайне важно для святого поведения Cameron A. On defining the holy man… P. 37-38. . Так, во-вторых, уникальность личности Павлина подчеркивается словами о том, что в те времена он был «чуть ли не единственным» (solus paene) последователем евангельских заветов О своеобразном «пессимизме» Сульпиция в отношении к своему времени см. Sulpice Sйvиre. Vie de Saint-Martin / Introd., texte, comm. et trad. par J. Fontaine. Paris, 1967. Vol. 1. P. 54-58. ; Донченко А. С. Указ. соч. С. 230-232.. В-третьих, в этом отрывке наш герой получает важный статус «образца», exemplum, причем из уст святого Мартина, а не рассказчика! Призыв «следовать ему и подражать (imitandum)» означает в свою очередь то, что сам Павлин в своем imitatio сакральным образцам достиг «успеха», сумев воспроизвести парадигму святой жизни, обеспечить присутствие божественного начала здесь и сейчас Brown P. Authority and the sacred. Aspects of the Christianisation of the Roman World. Cambridge, 1995. P 58..