Милюков П.Н. в отечественной историографии

Подводя итоги главы, Милюков акцентировал внимание на вопросе, была ли «административная и податная реформа последних годов царствования Петра Великого» заимствованием с Запада. «В своих исходных точках, -- отвечал он, -- несомненно, да. В своем осуществлении, -- несомненно, нет. Реформа исходила из почти рабского подражания оригиналу. Но, поскольку она была таким подражанием, на первых же порах она оказалась невозможной. Она, однако, все-таки осуществилась: только приспособление к условиям русской финансовой и административной практики так далеко увело ее от ее исходных пунктов, что она в конце концов сохранила очень мало общего со своими образцами». Притом, по Милюкову, «в разных сферах реформы эта разница между первоначальной идеей и осуществлением достигала различных размеров. 1де заимствование носило чисто формальный, технический характер, разница эта была меньше; чем больше приходилось считаться с реальной стороной дела, тем более было и отклонение» Милюков П.Н. Государственное хозяйство в первой четверти XVIII столетия и реформа Петра Великого. СПб., 1892. C.XIII-XIV; он же. Воспоминания. Т.1. С.647.. Поэтому следует признать, что критика в адрес Милюкова со стороны позднейших исследователей петровских реформ за преувеличение роли иностранных заимствований должна быть смягчена.

Третий отдел книги завершался десятой главой -- «Результаты реформы». В ней автор выходил за хронологические пределы петровского царствования, чтобы дать своему исследованию «естественное завершение», так как «Петр умер... на полуслове своей последней реформы» Милюков П.Н. Государственное хозяйство в первой четверти XVIII столетия и реформа Петра Великого. СПб., 1892. C.XIII-XIV; он же. Воспоминания. Т.1. С.648-650.. Благодаря тому, что в последние годы петровского царствования финансовая отчетность в общегосударственном масштабе была восстановлена, Милюков исследовал бюджеты этих лет, а также бюджет первого послепетровского года -- 1725 -- как «окончательный результат податной реформы». Изучение этого результата привело его к выводу, что, несмотря на попытку заимствования внешних форм финансового управления из Швеции, по сути бюджет продолжал строиться, как и бюджет XVII в., на принципе предварительного распределения конкретных сборов на конкретные расходы. Это было неэффективно, но зато безопасно: снижался соблазн ассигнований, не подкрепленных реальными средствами Павлов-Сильванский Н.П. Рец. на: Пропозиции Федора Салтыкова. СПб., 1901 // ЖМНП. 1892. № 3. С.242-248..

Но главное внимание Милюков уделил последнему петровскому бюджету 1724 г. и опубликовал его в приложении. Сопоставив его с бюджетами 1680 и 1701 гг., Милюков сделал вывод о стремительном росте при Петре бюджетных доходов и, соответственно, налогового бремени. В конкретных цифрах (в переводе на рубли 1892 г.) рост этот выражался так: 1680 -- ок. 25 млн. р.; 1701 -- ок. 50 млн. р.; 1724 -- ок. 75 млн. р. То есть, за годы петровского царствования произошло «утроение податных тягостей» Милюков П.Н. Государственное хозяйство в первой четверти XVIII столетия и реформа Петра Великого. СПб., 1892. C.XIII-XIV; он же. Воспоминания. Т.1. С.660..

Этот вывод привлек пристальное внимание исследователей, но не всегда точно воспроизводился ими. Так, А.М. Панкратова со ссылкой на Милюкова писала о росте налогов с крестьян «примерно в три раза» «за период с 1701 по 1724 г.». Е.В.Анисимов, сам специально исследовавший податную реформу Петра и проверивший цифровые выкладки Милюкова, в другой своей работе отметил: «...По самым приблизительным подсчетам, платежи крестьян в казну за годы Северной войны возросли в три раза». Наконец, Р.Пайпс говорит об утроении государственных доходов и «налогового бремени податного населения» непосредственно в результате введения подушной подати. Панкратова А.М. Формирование пролетариата в России. М., 1963. С.346. Между тем Милюков констатировал факт утроения податного бремени не за 1701--1724 гг., не за годы Северной войны (1700-1721) и уж тем более не за 1723-1724 гг., а за 1680-1724 гг., а, если точнее, за 1695-1724 гг., поскольку, по его оценке, рост бюджета начался именно с 1695 г. Что же касается Северной войны, в ее хронологических рамках, согласно подсчетам Милюкова (которые, правда, остались в тени как в его работе, так и в последующей историографии вопроса), практически никакого увеличения бюджетных доходов не произошло: в 1701 г. они составили (в рублях 1892 г.) 50,2 млн. р., а «для времени, непосредственно предшествующего введению подушной, можно принять цифру» 51,2 млн. р. Милюков П.Н. Государственное хозяйство в первой четверти XVIII столетия и реформа Петра Великого. СПб., 1892. C.XIII-XIV; он же. Воспоминания. Т.1. С.667.

Вывод Милюкова об «утроении податных тягостей» при Петре, в общем не ставившийся под сомнение дореволюционными и советскими историками, подвергся, однако, острой критике со стороны С.Г. Струмилина, который утверждал, что при Петре податное бремя снизилось на 15% Струмилин С.Г. Очерки экономической истории России. М., 1906. С.323.. Общий подход С.Г.Струмилина к проблеме сравнительной оценки тяжести налогового бремени в разные моменты петровской эпохи, а также конкретная методика его расчетов справедливо критиковались в работах С.М.Троицкого и Е.В.Анисимова. Что же касается существа вывода об утроении налогового гнета с 1680 г. по 1724 г., Е.В.Анисимов, проведя новые расчеты на основании уточненных данных, полностью подтвердил его.

Рассматривая результаты административной и податной реформ конца петровского царствования, Милюков отмечал, что, несмотря на относительную «сознательность» этих преобразований по сравнению со стихийными преобразованиями 1708-1712 гг., сразу же после начала функционирования новых учреждений и новой податной системы обнаружились их недостатки и началось внесение коррективов самим реформатором, а затем его преемниками. В сфере высшей государственной власти надлежало упорядочить взаимоотношения сената, полуофициальных тайных советов по делам военным и дипломатическим и коллегий, полномочия которых частично вторгались в эту сферу. Но при создании после смерти Петра Верховного тайного совета возобладали политические мотивы борьбы между влиятельными лицами, а не технические мотивы упорядочения структуры власти. Верховный тайный совет внес в эту структуру еще большую путаницу. В органах центрального управления -- коллегиях -- вскоре после их создания началось изменение делопроизводства на манер прежних приказов, так как новые формы оказались неэффективными. Вследствие ее дороговизны вскоре после смерти Петра была сокращена новая областная администрация. Наконец, было отменено поуездное расквартирование армии, дабы не подвергать крестьянство разорительному военному постою.

Оценивая значение мер, направленных против недавних нововведений, Милюков писал: «Несомненно, деятельность верховного совета представляет собою реакцию против как финансовой администрации, так и податной системы петровского времени. Но эта реакция вовсе не составляет протеста против реформы, а, напротив, есть ее дальнейшее развитие и осуществление в применении к условиям русской жизни. Русская действительность необходимо должна была реагировать против буквального применения к ней иностранных образцов. Законность этой реакции была прежде всего признана самими теми лицами, которым поручено было введение новых порядков.... Петр... сам признал ее необходимость и первый начал ту “ломку" только что введенных порядков, которую закончили его сотрудники в верховном совете» Милюков П.Н. Государственное хозяйство в первой четверти XVIII столетия и реформа Петра Великого. СПб., 1892. C.XIII-XIV; он же. Воспоминания. Т.1. С.706.. Вывод этот вскоре был оспорен Н.П.Павловым-Сильванским, считавшим Верховный тайный совет цитаделью «контрреформ». И хотя мнение Павлова-Сильванского критиковалось в последующей историографии, оценка мер Верховного тайного совета как «контрреформ» существует в современной литературе Павлов-Сильванский Н.П. Мнения верховников о реформах Петра Великого // Павлов-Сильванский Н.П. Соч. СПб., 1910. Т.2. С.400-401. .

В последней, одиннадцатой главе, озаглавленной «Заключение», Милюков вкратце повторил основные выводы предыдущих глав и сделал несколько дополнительных замечаний, касавшихся предшествующей истории изучения петровских реформ и общей оценки их в его собственном труде. Разъясняя план книги, он писал, что при его выборе руководствовался «хронологическим ходом реформы», ее периодизацией. «В ее общем ходе мы делим реформу Петра на три периода, соответствующие трем отделам нашего исследования: периодам приказного, губернского и коллеже кого хозяйства... По отношению к каждому из этих периодов наше изложение опять распадается на три части: мы изучаем, во-первых, происхождение и исторические прецеденты каждой из отмеченных трех перемен, во-вторых, организацию каждого из трех сменившихся порядков и, в-третьих, их применение на практике. Таким образом, глава I излагает происхождение, глава II организацию и глава III -- функционирование приказного финансового строя; главы V-- VII происхождение, организацию и функционирование сменившего его губернского строя; наконец, главы VIII--Xпроисхождение, организацию и осуществление на практике -- новой административной и податной реформы» Милюков П.Н. Государственное хозяйство в первой четверти XVIII столетия и реформа Петра Великого. СПб., 1892. C.XIII-XIV; он же. Воспоминания. Т.1. С.709.. Характерно, что в этом перечне отсутствует IV глава, и этим лишний раз подтверждается, что она была своеобразным рудиментом первоначального замысла, занимала побочное место в «главной цепи выводов» автора. Еще одним доказательством этого служит тот факт, что, последовательно резюмируя в заключении содержание всех глав, Милюков выводы четвертой главы поместил не на своем месте, а между выводами шестой и седьмой глав. Если бы она была одним из звеньев «главной цепи», ее нельзя было бы переставить с такой легкостью.

В совокупности выводов основного текста и заключения «реформа Петра Великого» изображалась и оценивалась Милюковым следующим образом. Он, по его утверждению в мемуарах, «отвергал старую постановку спора, как он велся в поколениях 40-70-х годов. Славянофилы стояли на принципе русской самобытности, западники -- на принципе заимствования западной культуры. Мой тезис был, -- продолжает Милюков, -- что европеизация России не есть продукт заимствования, а неизбежный результат внутренней эволюции, одинаковый в принципе у России с Европой, но лишь задержанный условиями среды. При таком понимании происхождения реформы надо было связать ее с предыдущим процессом внутреннего развития» Милюков П.Н. Государственное хозяйство в первой четверти XVIII столетия и реформа Петра Великого. СПб., 1892. C.XIII-XIV; он же. Воспоминания. Т.1. С.716.. Но «тезис» Милюкова не был новым. Приоритет в этом «тезисе» всегда отдавался в литературе С.М.Соловьеву, впервые попытавшемуся преодолеть в оценке петровских реформ западнические и славянофильские крайности указанием на «органический» характер этих реформ. Видимо, имея в виду Соловьева, Милюков оговаривался: «Собственно говоря, эта идея о подготовленности Петровской реформы предыдущим развитием, -- о ее, так сказать, органичности, была уже в то время более или менее общепризнанной» Милюков П.Н. Государственное хозяйство в первой четверти XVIII столетия и реформа Петра Великого. СПб., 1892. C.XIII-XIV; он же. Воспоминания. Т.1. С. 158.. Личная заслуга автора «Государственного хозяйства» заключалась в том, что тезис о подготовленности реформ был проиллюстрирован им на конкретном материале.

Но давая материал для доказательства тезиса об «органичности», подготовленности реформ, на деле Милюков такого тезиса не выдвигал. Более того, в заключительной главе он утверждал почти прямо противоположное. Он писал, что так как реформы были в глазах Петра только средством достижения вполне определенных внешнеполитических целей, то они были «необходимы» и «своевременны» лишь постольку, поскольку были необходимы и своевременны эти цели. «В необходимости целей, в которой сомневались современники Петра (самая серьезная формулировка этих сомнений сделана И.-Г. Фоккеродтом), было бы теперь поздно и бесполезно сомневаться; относительно своевременности их постановки могут быть, к сожалению, два ответа... По отношению к внешнему положению России своевременность постановки этих целей доказывается уже их успешным достижением; вероятно, эта своевременность подтвердится из сопоставления фактов европейской политики, в которой Россия не могла отсутствовать. Как видим, внутреннюю обусловленность превращения России в «европейскую державу», а следовательно и внутреннюю обусловленность реформ, Милюков отрицает, признавая лишь внешнюю. Что же касается «необходимости» такого превращения, на этот вопрос он отвечает неоднозначно. При этом возможные «сомнения» подкрепляются ссылкой на Фоккеродта, суждения которого имели для Милюкова большой авторитет.

Таким образом, признавая принципиальное сходство российского и западноевропейского исторических процессов, Милюков был далек от мысли о вполне подготовленном, зрелом, «органичном» характере реформ. По его мнению, Россия к началу XVIII в. не готова была еще занять положение «европейской державы», но занять его пришлось, чтобы не упускать благоприятной внешнеполитической конъюнктуры.

Именно в этом аспекте и рассматривался Милюковым вопрос о «необходимости» реформ. Поскольку административные реформы были вызваны финансовыми трудностями, а последние -- Северной войной, а по большому счету -- активной внешней политикой Петра, то «необходимость» их рассматривалась не как внутренняя историческая обусловленность, а как сиюминутная нужда. Для Милюкова, аещеранее для В.О.Ключевского, война была причиной, а реформа -- следствием, в то время как С.М.Соловьев располагал эти явления в обратном порядке. Соловьев считал, что война «входила в общий план преобразования, как средство для достижения ясно сознанных, определенных целей этого преобразования, входила в общий план, как школа, дававшая известное приготовление народу, приготовление, необходимое в его новой жизни, новых отношений к другим народам» Очерки истории исторической науки в СССР. М., 1955. Т.1. С.357..

Поскольку ход преобразований Милюков связывал с сиюминутными военными и финансовыми нуждами, отсюда естественно следовал вывод об отсутствии в правительственных мерах, в особенности до коллежской реформы, общего плана, о спонтанности и взаимной несогласованности этих мер Милюков П.Н. Государственное хозяйство в первой четверти XVIII столетия и реформа Петра Великого. СПб., 1892. C.XIII-XIV; он же. Воспоминания. Т.1. С.715.. Этот вывод не был совершенно новым -- не только по отношению к взглядам Ключевского, но также и других авторов. И ранее, как в научной литературе, так и в публицистике, высказывались мнения, что Петр действовал «ощупью» или по крайней мере, «не сразу дошел до общего плана реформ». Но Милюковым этот вывод был сформулирован в наиболее категоричной форме и с его именем вошел в литературу.

Принципиальный характер имело расхождение Милюкова и его оппонентов по вопросу о личной роли Петра в реформе. Эти два вопроса (о степени планомерности реформы и о личной роли в ней царя) разграничивались Милюковым, что видно из вывода восьмой главы - даже после вступления реформы в «сознательный фазис» роль царя оставалась скромной. В заключительной главе он высказался в аналогичном духе: «Стихийно подготовленная, коллективно обсужденная ... реформа ... только из вторых рук, случайными отрывками проникала в его (царя) сознание» Милюков П.Н. Государственное хозяйство в первой четверти XVIII столетия и реформа Петра Великого. СПб., 1892. C.XIII-XIV; он же. Воспоминания. Т.1. С.515..

Документированная критика со стороны Н.П.Павлова-Сильванского, указавшего, во-первых, на более самостоятельную роль Петра по отношению к «прожектерам», а во-вторых, на то, что судьба реформ зависела во многом лично от Петра Милюков П.Н. Петр I Алексеевич Великий // ЭС. СПб., 1898. T.XXIII а, полутом 46. С.492., побудила Милюкова к корректировке позиции. В 1898 г. он признавал: «Вопрос, в какой степени Петр лично участвовал в реформах последнего периода, остается еще спорным» Милюков П.Н. Воспоминания. Т.1. С.210.. А в 1901 г. в «Очерках по истории русской культуры» Милюков изложил свою новую позицию. Фрагмент о Петре был, по словам самого автора, ответом критикам его диссертации Там же. с. 158. . Ответ заключался в том, что на сей раз Милюков признавал активную роль царя в реформах, но -- скорее отрицательную.

Задача ставилась не перед диссертацией Милюкова, а перед посвященным Петру фрагментом «Очерков», поскольку «элемент насилия», т.е. личная роль Петра, не был как следует изображен в диссертации. Частично причина того, что в ней роль Петра вышла чрезмерно скромной, заключалась, несомненно, в свойствах темы -- финансы и администрация, полагал Милюков, интересовали царя в его преобразовательной деятельности далеко не в первую очередь. Тем самым царь был представлен как играющий незначительную роль в событиях. Когда же в «Очерках» Милюков обратился к общей характеристике деятельности Петра, вдобавок, находясь под влиянием упреков в умалении его личной роли, тогда он оценил эту роль несколько иначе. Признавая, что эта роль была крупной, он утверждал, что она была скорее отрицательной, т.е. элемент «случайного», ненужного насилия преобладал над элементом насилия «необходимого» Милюков П.Н. Очерки по истории русской культуры. 2-е изд. СПб., 1903. Ч.З. Вып.1. С. 163-167.. Вышел своеобразный синтез соловьевского и славянофильского взглядов. Реформа была представлена «органичной» (какой считал ее С.М.Соловьев), поскольку в нее не вмешивался царь, и насильственной (какой считали ее славянофилы) -- поскольку влияние царя все же сказывалось.

При таком понимании исчезает видимое противоречие между цитированными строками «Воспоминаний» о том, что в диссертации доказывалась «органичность» реформ, и выводом самой диссертации об их «несвоевременности». Выходит, по Милюкову, что «органичны» были петровские реформы в том смысле, что шли самотеком, без личного участия царя, а не в том, что созрели в ходе предшествовавшего исторического развития. Здесь целесообразно, опережая дальнейшее изложение, обратиться к теоретическим взглядам Милюкова на исторический процесс, которые он высказал в систематизированном виде, начиная с 1892 г., в литографированных лекциях, а затем в «Очерках по истории русской культуры». Согласно этим взглядам, ход истории определяется тремя факторами -- внутренней закономерной тенденцией общественного развития, условиями среды (природной и внешнеполитической) и действиями отдельных личностей. В теории Милюков отказывался признать какой-либо из факторов более важным по отношению к другим. На практике, в конкретном случае с государственной реформой Петра, Милюков выстраивал иерархию указанных факторов: «Не личная инициатива и не исторические прецеденты вызвали эту реформу, хотя тот и другой элемент в ней соединились; ее вызвали текущие потребности минуты, в свою очередь созданные и личной инициативой, и историческими прецедентами» Милюков П.Н. Государственное хозяйство в первой четверти XVIII столетия и реформа Петра Великого. СПб., 1892. C.XIII-XIV; он же. Воспоминания. Т.1. С.735.. Здесь на первое место ставится фактор внешних условий -- «текущие потребности минуты», вызванные войной. Остальные два фактора в данной фразе поставлены наравне, но как отмечалось выше, в целом в тексте диссертации Милюков отдавал явное предпочтение значению «исторических прецедентов», т.е. внутренней эволюции общества. Таким образом, личность Петра как фактор преобразований оказывается на последнем месте.

В итоге, по схеме диссертации «условия среды», сдерживавшие ранее «внутреннюю эволюцию» России, при Петре ускорили ее при пассивной роли самого царя. По схеме «Очерков» царь тоже повлиял на «ускорение», но как «элемент насилия», притом в значительной степени «случайного», сопровождавшегося большими издержками.

Личную роль Петра в других сферах его деятельности, кроме финансовой и административной, -- культурной, военной, дипломатической, социальной Милюков оценивал в диссертации иначе. Этим сферам он уделил внимание в заключительной главе. Военная и дипломатическая сферы испытали на себе, по его словам, гораздо большее влияние царя, увлекшегося военными действиями и дипломатической борьбой. К культурной стороне царь, стремившийся к «переодеванию» России в европейский костюм, также питал несомненный интерес. Но здесь Петр столкнулся с невозможностью полной реализации своих замыслов. Перенеся на русскую почву внешние формы западноевропейской культуры, он далеко не в той же степени перенес их «сущность».

Была, по Милюкову, и такая сторона реформы, которая подверглась личному влиянию царя в еще меньшей степени, чем государственная, а именно -- социальная. Если государственным реформатором Петр был хотя бы «поневоле», то «о «социальной» реформе Петра можно говорить только условно. За исключением мер, принятых в последние годы под влиянием идей меркантилизма в пользу городского класса, Петр не был социальным реформатором. «Те крупные перемены, которые можно наблюдать в его время в положении других сословий, суть только косвенные, и менее всего предвиденные им самим последствия его законодательства» Милюков П.Н. Государственное хозяйство в первой четверти XVIII столетия и реформа Петра Великого. СПб., 1892. C.XIII-XIV; он же. Воспоминания. Т.1. С.734.. Как видим, и в целом, за пределами темы, отношение Милюкова к личной роли Петра в преобразованиях было довольно скептическим. Но историк настаивал, что книга его не заключает в себе «оценку реформы во всей ее совокупности». Защищая свой взгляд на реформу от будущих критиков, он писал: «Мы желали бы, чтобы критики его не выходили из того круга явлений, из которого мы его вывели» Милюков П.Н. Государственное хозяйство в первой четверти XVIII столетия и реформа Петра Великого. СПб., 1892. C.XIII-XIV; он же. Воспоминания. Т.1. С.735..

Такое требование имело бы свои резоны, если бы автор действительно сосредоточился лишь на частных вопросах и отказался от общей оценки реформы. Но он не соблюдал это условие. Уже сам заголовок книги говорит об этом. Если Милюков хотел подчеркнуть специальный характер книги, то понятие «реформа Петра Великого» должно было быть конкретизировано в заголовке. Затем, в начале заключительной главы, которую он рекомендовал массовому читателю как вполне самостоятельную часть книги, Милюков заявлял: «Это общее резюме содержания книги будет вместе с тем и общим изображением хода реформы Петра Великого» Милюков П.Н. Государственное хозяйство в первой четверти XVIII столетия и реформа Петра Великого. СПб., 1892. C.XIII-XIV; он же. Воспоминания. Т.1. С.708..

Показательна перепалка Милюкова с П.В.Безобразовым и А.Н.Пы- пиным. Забыв о своей собственной рекомендации читателям-неспециа- листам ознакомиться в первую очередь с заключительной главой, Милюков упрекал своих рецензентов в преимущественном внимании к этой главе.⁹⁴ Очевидно, Милюков рассчитывал не на критику концепции, содержащейся в заключительной главе, дотошными рецензентами, а на ее усвоение рядовым интеллигентным читателем.

Политическое значение диссертации признавал сам автор. «Вопрос о роли личности Петра -- один из очень деликатных вопросов нашей истории. Идея Петра еще живет и мы еще боремся за и против нее. Естественно, что до сих пор мы склонны или идеализировать, или развенчивать эту личность и до сих пор мало способны сохранять при этой оценке необходимое спокойствие. Довольно легко предвидеть, что и мое изображение будет подведено под категорию развенчивания». Но несмотря на это предвидение, он писал: «Я не думаю, чтобы на основании моего взгляда меня стали серьезно обвинять в отрицательном отношении к идее петровской реформы» Милюков П.Н. Государственное хозяйство в первой половине XVIII века и реформа Петра Великого // РМ. 1892. № 7. С.65..

Тут надо различать два аспекта проблемы. Поскольку Милюков был либералом западнического толка, то к «идее» петровской реформы -- сближению России с Западной Европой -- он относился, безусловно, положительно. Но так как он был либералом как таковым, к практической реализации реформы сугубо самодержавными методами он отнесся весьма скептически. Намек на собственный идеал Милюкова можно видеть в одном из подготовленных им к защите диссертации тезисов: неудовлетворительное положение вещей, сложившееся после губернской реформы 1708-1712 гг., «сделалось предметом оживленного совместного обсуждения правительства и общества в форме "доношений" сведущих людей правительству. Реформа вступила вместе с этим в последний, более сознательный фазис» [Сторожев В.Н.]. Историческая хроника. С. 199-200.. Здесь налицо либеральная риторика: совместные усилия правительства и «общества», выработка правительственных мер с участием «сведущих людей» и, как результат, -- улучшение никудышней ситуации, созданной единоличными действиями правительства.

Любопытно, что писал Милюков о той особенности диссертации, которую критики назвали «умалением роли Петра»: «Мне посчастливилось провести эту идею, не только не ломая материала, но и найдя в нем обильные и неопровержимые доказательства правоты моей постановки» Милюков П.Н. Воспоминания. Т.1. С. 158.. При желании эту фразу можно интерпретировать так -- в случае, если бы Милюкову не «посчастливилось», он не остановился бы перед «ломкой материала».

В целом Милюков был более оригинален в конкретном исследовании петровской эпохи, нежели в общих оценках, так как и ранее Петр подвергался критике за деспотизм и разорение народа. Так, вывод о возведении России в ранг европейской державы ценой разорения был сделан в сходной форме еще Н.И.Костомаровым Костомаров Н.П. Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей. М., 1995. Т.1. С.452.. Наиболее независимым от предшественников общим выводом диссертации был, пожалуй, вывод о скромной личной роли Петра в преобразованиях. С.М.Соловьев, весьма положительно относившийся к личности и деятельности первого российского императора, делал оговорку о его «неприготовленности» к реформам. К.Д.Кавелин, также бывший «страстным поклонником Петра», оговаривался, что царь не имел теоретической подготовки, но, «как человек в высшей степени практический», был подведен к преобразованиям «самой силой вещей». Под этим понималась, в первую очередь, необходимость борьбы за балтийское побережье, потребовавшей «преобразования войска по европейскому образцу и создания флота; эти реформы, в свою очередь, вызывали нововведения и перемены во внутреннем быте». Развивший эту мысль В.О.Ключевский пошел еще дальше, полагая, что Петр, будучи реформатором, не осознавал себя таковым, -- реформа выросла из его повседневной будничной деятельности Герье В.И. С.М.Соловьев // ИВ. 1880. № 1. С.95. . Милюков же решил, что Петр не только не осознавал себя реформатором, но и не был им. Имела место «реформа без реформатора» Милюков П.Н. Государственное хозяйство в первой четверти XVIII столетия и реформа Петра Великого. СПб., 1892. C.XIII-XIV; он же. Воспоминания. Т.1. С.730..

Ключевский, очевидно, повлиял на оценку Милюковым петровских реформ не только в научном, но и в политическом плане. Но, как представляется, кроме Ключевского большое влияние на Милюкова должен был оказать тесно контактировавший с ним В.АТольцев, магистерская диссертация которого -- «Государственное хозяйство Франции в XVII в.» (М., 1878) -- содержала отдельную главу (в плане сравнительно-исторического изучения) о «государственном хозяйстве» России; в диссертации содержалось утверждение о росте государства за счет разорения масс Смолкина Н.С. В.А.Гольцев// Отечественная история России с древнейших времен до 1917 г.: Энциклопедия. М., 1994. Т.1. С.589.. А в предисловии к своей докторской диссертации Гольцев писал: «Деятельность Петра Великого и шедших по его следам русских правителей XVIII века представлялась мне гораздо более благотворной, чем это оказалось для меня по окончании моего труда» Гольцев В.А. Законодательство и нравы в России XVIII в. 2-е изд. СПб., 1896. C.VII.. Очевидно, Гольцев, написавший эту книгу в тюрьме, куда угодил за либеральные убеждения, и издавший ее как раз в тот момент, когда Милюков начал сотрудничать в его журнале «Русская мысль» (1886), постарался, чтобы молодой коллега с самого начала не был «предубежден» в пользу Петра.

Из откликов на диссертацию Милюкова наибольший интерес представляют рецензии того же Гольцева и А.Н. Пыпина, так как прочие рецензенты либо ограничивались кратким пересказом и похвалами, либо углублялись в частные вопросы, а критика П.В. Безобразова была явно пристрастной [Сторожев В.Н.]. Рец. на: Милюков П.Н. Государственное хозяйство в первой четверти XVIII столетия и реформа Петра Великого. СПб., 1892 // БЗ. 1892. № 6. С.449-450. .

Гольцев, в целом настроенный по отношению к Милюкову доброжелательно, выдвинул два замечания. Первое из них говорило о том, что рецензент не понял суть авторской концепции. Гольцев приписывал Милюкову мнение, что причиной Северной войны была экономическая отсталость России, и успешно его опровергал Гольцев В.А. Новое исследование о реформе Петра Великого // РМ. 1892. № 4. С.53,54.. Разумеется, ничего подобного Милюков не утверждал; наоборот, Северную войну он считал причиной финансовых и экономических трудностей, вызвавших, в свою очередь, реформу Другой недостаток диссертации Гольцев видел в «некоторой односторонности почтенного автора», «приближающегося к теории экономического материализма» Там же. с. 56. .

Аналогичный упрек делал Милюкову А.Н. Пыпин Пыпин А.Н. Новый труд о петровской реформе // BE. 1892. № 8. С.833., который, признавая необходимость изучения «материальных процессов истории», все же был приверженцем «истории идей». Но главная претензия Пыпина заключалась в другом. Будучи непримиримым противником славянофильства в любых его проявлениях, Пыпин придавал оценке роли Петра в русской истории принципиальное значение. Между тем двумя годами ранее, в 1890 г., Милюков, рецензируя одну из работ Пыпина, заметил, что последний не совсем удачно защищает Петра от славянофилов: «Нападения, направленные против популярных искажений славянофильской теории, мало задевают самую эту теорию» Милюков П.Н. Рец. на: Пыпин А.Н. История русской этнографии. СПб., 1891. Т.2. Общий обзор изучений народности и этнография великорусская // ЭО. 1891. № 1. С. 182.. Сопоставляя это замечание с оценкой роли Петра в диссертации Милюкова, Пыпин вполне мог заподозрить у своего коллеги прославянофильские настроения, и это был достаточный повод, чтобы дать отпор. Но даже если Пыпин уже в то время был достаточно близко знаком с идейной физиономией Милюкова и знал о неприятии им славянофильства, все равно выход солидного научного исследования, ставившего под сомнение авторитет Петра, побуждал его выступить на защиту императора. Таким образом, столкновение двух представителей либерального лагеря было плодом недоразумения. Милюков, как и Пыпин, положительно относился к «идее» петровской реформы, но для последнего сам царь олицетворял эту «идею», а первый отделял фигуру царя от процесса европеизации. Положительная оценка процесса сочеталась у Милюкова с пренебрежительной оценкой Петра.

В тесной связи с магистерской диссертацией Милюкова находилась другая его работа -- отзыв на книгу А.С. Лаппо-Данилевского «Организация прямого обложения в Московском государстве со времен Смуты до эпохи преобразований». Отзыв, получивший заголовок «Спорные вопросы финансовой истории Московского государства», разросся до солидных размеров. Работая над ним, автор не ограничился данными рецензируемой книги, а привлек архивный материал.

В отзыве Милюков указал, что считая выбранную Лаппо-Данилевским тему важной и актуальной, он не согласен с тем обоснованием, которое дал ей автор, утверждающий, во-первых, что в истории отдельного народа должны изучаться «преимущественно специфические явления, свойственные национальному типу, а не черты, общие ему с другими народностями»; во-вторых, что «наиболее специфическим явлением русской национальной истории ... является Московское государство XVII в.»; а в-третьих, что в «финансовой истории XVII в. находится разгадка специфических особенностей русской национальной истории» Милюков П.Н. Рец. на: Лаппо-Данилевский А.С. Организация прямого обложения. . Несогласие Милюкова вполне объяснялось его собственным выводом относительно истории России XVII в.: «...Там, где мне, и не мне одному, представлялся цельный, неподвижно установившийся государственный строй, на самом деле шла огромная и изумительно быстрая работа роста государственных учреждений. С середины XVI в. до конца XVII в. успели возникнуть и разрушиться целых три финансовых системы...» Милюков П.Н. Государственное хозяйство в первой половине XVIII века и реформа Петра Великого // РМ. 1892. № 7. С.64. . Но кроме этого вывода в основе указанного несогласия лежала более общая теоретическая причина -- Милюков вообще отрицал наличие в русской истории устойчивого «национального типа». Подробнее он развил этот тезис в «Очерках по истории русской культуры».

Еще одно общее замечание Милюкова относилось к «приемам изложения», использованным Лаппо-Данилевским. Рецензент упрекал автора, что тот, оставив в стороне ценный источник по финансовой истории -- регистрационные книги московских приказов, в которых схема функционирования финансового механизма государства была представлена в компактном и наглядном виде, -- пытался воссоздать эту схему на основе отрывочных показаний необозримого актового материала, далеко уступающих в данном вопросе показаниям приказных книг по четкости и полноте. За Лаппо-Данилевского вступился петербургский историк М. А. Дьяконов, указавший, что петербуржцу за короткое время «командировки» в Москву трудно сразу сориентироваться в архивных материалах и использовать наиболее информативные из них. С другой стороны, знаток московских архивов С.Б. Веселовский поддержал упрек Милюкова в адрес Лаппо-Данилевского Милюков П.Н. Рец. на: Лаппо-Данилевский А.С. Организация прямого обложения... С.26-27,152. .

Для отзыва Милюков избрал хронологически-проблемную структуру. Первая из двух глав была озаглавлена «Время, предшествующее XVII веку», вторая -- «XVII век». Первая глава делилась на три параграфа - «Податная система», «Волостная финансовая организация», «Техника податного обложения»; вторая на четыре -- «Податные классы», «Податная система», «Механизм податного обложения и раскладки», «Финансовая администрация».

Причиной углубления Милюкова в XVI век было то, что первая половина XVII в., «может быть, во многих отношениях окажется в конце концов теснее связанной со второй половиной XVI-го, чем со второй половиной XVII века». Между тем финансовая история XVI века была в то время практически не изученной.

Податную систему, сложившуюся в Московском государстве накануне XVII в., Милюков рассматривал по предложенной в книге Лаппо-Данилевского схеме, согласно которой часть налогов возникла из потребностей княжеского хозяйства, другую часть представляли налоги на оборону и третью -- налоги, установленные впервые татарами. Но сама эта схема была подвергнута Милюковым критике. Он делал скептическую оговорку относительно первой рубрики указанной схемы: «Идея частнохозяйственного происхождения государственных отношений Московского княжества принесла, бесспорно, большую пользу нашей науке. Тем не менее, в наше время, кажется, роль этой идеи следует считать сыгранной. Рамки ее оказались слишком узкими» Милюков П.Н. Рец. на: Лаппо-Данилевский А.С. Организация прямого обложения... С.27. . Таким образом, Милюков не был большим поклонником «вотчинной теории» происхождения Московского государства. Большинство налоговых сборов, причисленных Лаппо-Данилевским к первой группе, имели, по Милюкову, с самого начала не частнохозяйственный, а государственный характер.

Относительно второй группы рецензент указал, что она «совсем не имеет» подразумеваемого автором «хронологического единства»: часть военных налогов более древнего происхождения, чем предположил Лап- по-Данилевский, а стрелецкая подать, напротив, более позднего. Сам Милюков обнаружил в развитии налогов иную логику. Серединой XVI в. он датировал одну из общих военно-финансовых реформ, пережитых Россией Милюков П.Н. Очерки по истории русской культуры. 7-е изд. М., 1918.4.1. С.150-154..

Рассматривая третью группу -- «налоги, выводимые из татарского завоевания», -- Милюков наибольшее внимание уделил «дани», попутно высказав мнение о происхождении поземельной общины: «В раскладке дани мы склонны видеть зародыш и волостной тяглой организации, и репартиционной системы северо-восточной Руси» Милюков П.Н. Рец. на: Лаппо-Данилевский А.С. Организация прямого обложения... С.40. .

Подробно вопрос о происхождении общины Милюков рассмотрел во втором параграфе. Между тем как Лаппо-Данилевский склонялся «в знаменитом споре Чичерина и Беляева» на сторону И.Д. Беляева, Милюков был последователем Б.Н.Чичерина. Не отрицая в принципе, как и Чичерин, существования общины в древности, Милюков отрицал преемственность между этой древней общиной и позднейшей, сложившейся в средневековой Руси. Последнюю он считал продуктом совместных усилий правительства и вотчинников, заинтересованных в исправном несении крестьянством податей. Вопрос о происхождении поземельной общины Милюков затрагивал и в других трудах, трактуя его в том же духе. Концепция Чичерина-Милюкова подвергалась в советской историографии ожесточенной критике, а между тем сами советские историки не выработали единого мнения, и до сих пор многие вопросы истории общины остаются в отечественной науке дискуссионными. Причем, если, с одной стороны, признается доказанной генетическая и сущностная связь древней и средневековой общины, то, с другой, -- не оспаривается тот факт, что поземельный механизм общины (т.е. аспект ее истории, больше всего интересовавший Милюкова) развился лишь в позднее средневековье и в новое время.

Специальный экскурс Милюкова, посвященный происхождению и составу «книг сошного письма» -- справочников для составителей писцовых книг, -- основывался на изучении нескольких списков этих книг, хранившихся в МГАМИД и в петербургской Публичной библиотеке. В связи с этим экскурсом Милюков опубликовал в приложении обнаруженный им «Проект введения новой землемерной единицы “поприща" для финансовых и военных целей» Милюков П.Н. Рец. на: Лаппо-Данилевский А.С. Организация прямого обложения... С.92-95,195-198. .

Ввиду своего сугубо специального характера и отсутствия «прикладной» части «Спорные вопросы» не имели той громкой рекламы в прессе, которой удостоилось «Государственное хозяйство». Известны лишь два непосредственных отклика -- краткая аннотация В.Н.Сторожева и обстоятельный разбор М.А.Дьяконова Сторожев В.Н. Рец. на: Милюков П.Н. Спорные вопросы финансовой истории Московского государства: Рецензия на сочинение А. С. Лаппо-Данилевского «Организация прямого обложения в Московском государстве». СПб., 1892 // КВ. 1892. № 11. С.527-529. Но так как многие затронутые Милюковым вопросы продолжали оставаться спорными (некоторые остаются до сих пор), то эта работа не была обделена вниманием позднейших исследователей; и так как многие его выводы сохранили в дальнейшем свое научное значение, то она была высоко оценена в литературе Веселовский С.Б. Труды по источниковедению и истории России периода феодализма. М., 1905. С.186.

В целом своими исследованиями по истории финансов и государственных учреждений России конца XVI -- начала XVIII вв. Милюков приобрел солидную научную репутацию. В их тематике отразилось первоочередное внимание тогдашней исторической науки к «материальной истории». Основанные на громадном архивном материале, большей частью впервые вводимом в научный оборот, они в то же время отличались строгой логикой изложения авторской мысли. Выводы обеих работ получили признание специалистов.

Главным результатом магистерской диссертации Милюкова стало выяснение фактической связи между финансовым состоянием России, ведшей в начале XVIII в. тяжелую Северную войну, и преобразовательными мерами Петра I в сфере административного устройства. Автор обнаружил и проанализировал ценные материалы по истории русского бюджета конца XVII -- начала XVIII в., исследовал и сопоставил данные нескольких переписей населения, изучил вопрос о происхождении губерний, выяснил предпосылки и обстоятельства коллежской реформы, обнародовал обширные данные об участии в подготовке петровских преобразований «сведущих людей» -- авторов многочисленных проектов, рассмотрел судьбу преобразований в первые годы после смерти их инициатора.

В обширном отзыве на труд А.С.Лаппо-Данилевского Милюков не ограничился критикой и предпринял самостоятельное исследование некоторых вопросов финансовой истории второй половины XVI-XVII вв. Ему удалось достичь важных выводов при изучении финансовой реформы 50-х гг. XVI в., углубить наблюдения Лаппо-Данилевского по истории составления писцовых и переписных книг. Первая из двух работ, «Государственное хозяйство», имела, кроме специально научного, также и определенное общественное значение.

Самый большой по объему исторический труд П.Н.Милюкова -- «Очерки по истории русской культуры» -- был в первую очередь попыткой ученого изложить собственную концепцию русской истории. Параллельно историк сформулировал в этом труде собственные взгляды на теорию исторического процесса и методологию его изучения.

Общепризнан тот факт, что по своим философским взглядам Милюков был позитивистом. При этом его позитивизм был «воинствующим». Свойственное позитивистам неприятие «метафизики» (т.е. попыток объяснять какие-либо явления не на основании эмпирических данных, а с помощью умозрительных построений) очень ярко проявлялось во взглядах Милюкова. В борьбе против «метафизики» он был очень активен -- и заслужил соответственную репутацию Милюков П.Н. Воспоминания. Т.1. С.112..

Непрерывно полемизируя с Н.И.Кареевым, Милюков относил интенсивно разрабатывавшиеся тем вопросы «философии истории» целиком к области «метафизики» и считал их недостойными научного интереса. Но при всем этом автор «Очерков» понимал, что существуют вопросы, не решаемые в рамках опыта, но доступные лишь «философскому объяснению» Милюков П.Н. Очерки... 4.2. С.З.. Здесь сказывалось влияние И.Канта, строго разграничившего сферы, доступные и не доступные опытному познанию. Сам Милюков признавал влияние на себя Канта, но следует сказать, что влияние это носило односторонний характер. Обладая насквозь рационалистичным мировоззрением, Милюков чувствовал себя уверенно лишь там, где мог опереться на разум. А разум мог получить твердую опору лишь в сфере опыта, реальных фактов; в сфере «метафизики», по Канту, применение разума не могло дать надежных результатов -- там приходилось иметь дело не с фактами, а с ценностями и там вступали в свои права вера, чувство, интуиция. Потому-то Милюков всячески сторонился «метафизики» и пытался доказать, что его теоретические и концептуальные построения имеют строго «позитивный» характер, полностью базируются на фактах, без примеси субъективизма.

Фактически, конечно, Милюков не был свободен от субъективизма. Априорность его исходных мировоззренческих установок, существенно влиявших на его научные взгляды, признавалась им самим; на нее указывали и критики Милюкова. Так, утверждение о наличии закономерности в истории -- краеугольный камень милюковской теории исторического процесса -- доказывалось в «Очерках» следующим аргументом: «...Широкое применение идеи закономерности необходимо вытекает из современного взгляда на мир, точно так же, как идея целесообразности вытекала из старого мировоззрения. Мы принимаем закономерность исторических явлений совершенно независимо от того, может ли история открыть нам эти искомые законы» Милюков П.Н. Очерки... 4.1. С.8.. Н.М.Соколов, разбирая содержание публичной лекции Милюкова о разложении славянофильства, прямо обвинял автора в скрытой приверженности к отвергаемой явно «метафизике»:«... Он, на всем протяжении своей лекции изменяя своему методу, вводит в счет понятия, “выходящие из пределов мира феноменального"» Соколов Н.М. Милюков и славянофильство // РВ. 1903. № 1. С. С.304-305..

Впрочем, Соколов критиковал Милюков отнюдь не с позиций «вчерашнего дня», не с позиций защиты «метафизики». На рубеже XIX- XX вв. в методологии общественных наук мода на позитивизм сменилась модой на неокантианство. Первоочередное внимание стало уделяться не истории как таковой, а процессу ее познания. И выяснялось, что содержание исследования зависит не только от его предмета, но и от личности исследователя, его мировоззрения, методики и т.д. С позиций новой методологии признавалось, что во взглядах позитивистов, объявлявших себя непримиримыми врагами «метафизики», оставалось еще много этой самой «метафизики», -- отсюда возникала задача устранить ее там, где возможно; а там, где невозможно, по крайней мере, осознать ее присутствие.

Некоторыми исследователями признается существенное влияние неокантианства на Милюкова, но едва ли оно имело место. Милюкову, судя по его высказываниям, свойственна была уверенность, что в процессе исследования объективный факт первичен, и лишь на его основе создается теория или концепция. Притом, в отличие от неокантианцев он настаивал, что в истории, как в естественных науках, есть свои законы, и историк не может ограничиваться описанием индивидуальных фактов, а должен стремиться к обобщениям.

Справедливости ради скажем, что вопрос о различии фактов и представлений о них ставился Милюковым: «...Мы так привыкли обозначать исторические процессы и факты условными общими именами, что часто совсем забываем о том, что общее имя и реальный факт суть две разные вещи» Милюков П.Н. Очерки... С. 4.1. С.9.. Но вслед за процитированным утверждением Милюков предлагал путь, которым можно избавиться от указанной ошибки. По Милюкову, проблема в том, что некоторые понятия носят чересчур общий характер. Если же подвергнуть их анализу, то их можно свести к совокупности конкретных фактов -- «атомов», наименования которых можно употреблять как строгие научные термины, без боязни подменить «реальный факт» не соответствующим ему «условным общим именем». Это -- типичный позитивизм.

О негативном отношении Милюкова к неокантианству свидетельствует и его полемика против П.Б.Струве, в которой Милюков утверждал: «Говорить о необходимости гносеологического обоснования всякого социологического построения -- значит, по моему мнению, совершать большую ошибку». По Милюкову, гносеология должна находиться «на той пограничной черте опытного познания, которую она призвана защищать от незаконных вторжений из области сверхчувственного мира», причем с этой границы «она не может двинуться ни взад, ни вперед» Милюков П.Н. Очерки... С. 4.1. С.306. . В устах неокантианца такое утверждение выглядело бы странным. Таковым и счел его Н.М.Соколов, в критике которого в адрес Милюкова звучали явственные неокантианские нотки. По Соколову, гносеологии место не только «на границе», отделяющей сферу опытного познания от сферы ведения «метафизики», но и внутри самого поля опытного познания Соколов Н.М.]. О русской национальной традиции // РВ. 1903. № 2. с. 674-675., так как устранение из исследования «гносеологической экспертизы» легко может повести к ошибкам. С позиций неокантианства возражение Соколова вполне справедливо.

Эта полемика позволяет уточнить характер связи взглядов Милюкова с философией Канта. О своих студенческих годах Милюков вспоминал: «В теоретико-познавательной школе я усмотрел выход из своих колебаний между научным познанием и ощущением сверхчувственного мира. Критицизм проводил между тем и другим твердую и непроходимую границу -- и я за нее ухватился... Критическая философия сделалась одной из границ моей мысли против потусторонних вторжений «сверхопытного» познания» Милюков П.Н. Воспоминания. Т.1. С.104.. Как видим, выражения почти те же самые, что в полемике со Струве. Таким образом, влияние Канта было воспринято Милюковым «из первых рук», из трудов самого Канта, задолго до расцвета неокантианства.

Исходя из сказанного, можно оспорить распространенное представление о том, что В.О.Ключевский, хотя его курс и был издан уже в начале XX в., завершал собой XIX в. русской историографии, ее позитивистский период, а Милюков, хотя его «Очерки» начали издаваться еще в конце XIX в., принадлежал уже к новому периоду, к XX в. Ключевский В.О. Соч. М., 1990. Т.9. С.331,332; Милюков П.Н. Воспоминания. Т.1. С. 115. Из дневниковых записей Ключевского известны его «неокантианские» настроения к концу жизни. Милюков же не только до конца своей научной карьеры, но и до конца жизни сохранил приверженность позитивизму. Более того, сам Милюков видел одно из своих отличий от Ключевского в том, что последний «говорил, что материал надо уметь спрашивать, чтобы он давал ответы, и эти ответы надо уметь предрешить, чтобы иметь возможность их проверить исследованием».¹⁴⁰ Подобная позиция Ключевского сродни позиции крупнейшего неокантианского социолога начала XX в. М.Вебера. Милюков же относился к ней неодобрительно. Таким образом, скорее Милюков целиком принадлежал XIX веку, а Ключевский, несмотря на свой возраст, смог уловить новые теоретические веяния.

Как подобает позитивисту, Милюков занимал нейтральную позицию в вопросе о том, какие из сторон общественной жизни «должны считаться главными, или основными, и какие -- вторичными, или производными». Вопрос этот Милюков предпочитал оставить открытым, и развернувшийся в современной ему историографии спор о «первенстве» духовного или материального элемента в истории казался ему «не особенно плодотворным» Милюков П.Н. Очерки...4.1. С.З..