Милюков П.Н. в отечественной историографии

Исторический процесс, с позиции Милюкова, основывается на общности развития как в истории, так и в развитии отдельных народов. Национальные истории, все без исключения, имеют в своей основе общие социологические законы, характеризующиеся разнообразием в рамках национального существования, а также сходством в развитии всех элементов социального развития.

Особое влияние на развитие исторического процесса оказывают внутренние законы, которые, с позиции Милюкова, не должны абсолютизироваться, так как осуществление их происходит в реальных, конкретных условиях. Процесс общественного развития осуществляется в материальной среде, которая представляет собой почву для изменений исторического процесса, подверженную законам эволюции. На ход исторического развития также оказывают влияние внешние факторы. В связи с этим, как внешний, так и внутренний фактор являются взаимно обусловленными.

В качестве третьего фактора, оказывающего влияние на ход исторического процесса, выступает личность. Функционирование личности выражает законы исторического развития. Так, например, Петр I рассматривается Милюковым как явление исторической необходимости, которая назрела в результате исторического процесса. Эволюционная тенденция социального процесса может нарушаться сознательным действием со стороны личности. При отсутствии подобного нарушения социальная сила личности растет.

На уровне личности Милюков также рассматривает и стихийный бессознательный процесс. Рост общественного сознания определяет проблему взаимоотношений личности и масс, в результате решения которой стихийный исторический процесс заменяется сознательным, т.е. поведение масс под влиянием личности становится целесообразным.

Таким образом, на основе отрицания концепций, основанных на признании духовных причин в качестве внутренних законов развития исторического процесса, Милюков приходит к выводу о том, что роль личности в данном процессе должна анализироваться.

1.3 Русская историография в трудах П.Н. Милюкова

Окончание учебы поставило перед Милюковым много проблем. Подготовка к профессорскому званию не предполагала выплаты стипендии, и потому Милюкову пришлось озаботиться приисканием заработка. Для выпускника историко-филологического факультета единственной возможностью в этом отношении было преподавание. По рекомендации старших товарищей Милюков получил место учителя истории в 4-й женской гимназии, где он впоследствии проработал более десяти лет, даже начав читать лекции в университете. Одновременно с гимназией Милюков вел уроки истории в Земледельческом училище и некоторых других средних учебных заведениях Москвы.

Вчерашнему студенту занятия с гимназистами давались легко. Свою роль в этом играла и возрастная близость, и умение Милюкова увлечь слушателей своими знаниями. По словам Милюкова, он старался обращать главное внимание «не столько на биографии лиц, сколько на схемы исторических процессов». По тем временам это было необычно, почти революционно и уже этим привлекало аудиторию.

На это же время пришлись и серьезные изменения в личной жизни Милюкова. Посещая дом Ключевского, он встретил здесь Анну Сергеевну Смирнову. Она только что закончила Высшие женские курсы, где тоже специализировалась по истории. Ключевский был для нее не только учителем, но и старым другом семьи. Отец Анны Сергеевны, протоиерей Сергей Константинович Смирнов, был ректором духовной академии в Троице-Сергиевой лавре, где Ключевский преподавал вот уже почти двадцать лет. Милюков вспоминал: «Я познакомился с Анной Сергеевной у Ключевского как со своего рода коллегой по занятиям русской историей, этой теме и были посвящены наши первые разговоры» Милюков П. Н. Воспоминания. Т. 1. С. 158.. Однако постепенно товарищеское общение переросло в нечто большее. Милюков и его невеста тщательно скрывали свои отношения, и даже родители были поставлены в известность о будущей свадьбе лишь тогда, когда все было окончательно решено.

Мать Милюкова - Мария Аркадьевна - приняла невестку в штыки. После нескольких месяцев непрекращающихся домашних скандалов молодые переселились на съемную квартиру - в полуподвальные комнаты на одной из улиц близ Зубовского бульвара. Бытовых проблем это принесло много, но юная пара не падала духом. Зато, как ни странно, свадьба Милюкова на время улучшила его отношения с Ключевским. Как муж дочери старого друга, Милюков теперь был принят в доме Ключевского в любое время.

Однако ни работа, ни личная жизнь не могли оторвать Милюкова от самого главного - подготовки диссертации. Первым шагом на этом пути должны были стать магистерские экзамены. Форма их была довольно необычна. Милюков должен был подготовить и защитить 12 самостоятельных работ по различным сюжетам русской истории. Помимо этого, он должен был сдать дополнительные экзамены по всеобщей истории и политической экономии. Неудивительно, что весь процесс занял у него три года, что считалось совсем непродолжительным сроком.

Наконец настала пора выбора темы диссертации. Милюкова в это время особенно привлекала история XVIII в., в частности петровских преобразований. Позднее он так писал об этом: «Мой тезис был, что европеизация России не есть продукт заимствования, а неизбежный результат внутренней эволюции, одинаковый в принципе у России с Европой, но лишь задержанный условиями среды» Там же. С. 162.. Принципиально новой саму эту мысль назвать было сложно. Уже С. М. Соловьев в своей «Истории России с древнейших времен» писал о том, что Петровские реформы стали насущной необходимостью задолго до появления на исторической арене самого Петра. «Русская земля всколебалась и замутилась, русский народ после осьмивекового движения на восток круто начал поворачивать на запад; поворота, нового пути для народной жизни, требовало банкротство экономическое и нравственное» Соловьев С. М. Сочинения в восемнадцати книгах. Кн. VII. М., 1991. С. 173.. Этой же точки зрения придерживался и ученик Соловьева Ключевский.

Однако взгляды Ключевского и Милюкова на Петровские реформы, при внешней схожести, не были абсолютно тождественны. Ключевский признавал неизбежность преобразований, но при этом решающую роль отводил субъективному фактору - личности самого Петра. «Реформа, как она была исполнена Петром, была его личным делом, делом беспримерно насильственным и однако непроизвольным и необходимым». Милюков же полагал, что ход русской истории был обусловлен действием универсальных законов общественного развития при минимальном участии личностных обстоятельств. Чтобы доказать это, нужно было как можно дальше дистанцироваться от фигуры Петра. Самым удобным способом сделать это был выбор в качестве предмета исследования истории экономики и финансов.

Своими планами Милюков в первую очередь поделился с научным руководителем. Однако Ключевский не высказал по этому поводу ни малейшего энтузиазма: «Вы бы лучше взяли и разработали грамоты какого-нибудь из северных монастырей. Это было бы гораздо короче - и послужило бы для магистерской диссертации, а эту свою работу вы бы лучше отложили для докторской диссертации» Милюков П. Н. Воспоминания. Т. 1. С. 159.. Позиция Ключевского объяснялась тем, что он попросту не верил в способности своего ученика. Но надо было знать гипертрофированное самолюбие Милюкова, чтобы понять - сомнения Ключевского только подстегнут его. Сам Милюков вспоминал об этом так: «Я не сомневался, что меня хватит на сколько угодно диссертаций, но я готовил вклад в науку, открывал новые пути - и вдруг, вместо того, мне предлагают ворох монастырских грамот и тощую книжонку в результате!» Там же.. С этой поры Милюков фактически перестал ставить Ключевского в известность о своей работе. Оставаясь формально учеником и учителем, они все больше отдалялись друг от друга.

Работа над магистерской диссертацией заняла у Милюкова шесть лет. Даже по тем временам, когда над соискателем не довлели никакие формальные сроки, это было очень долго. Объяснялось это тем, что Милюкову по большей части приходилось выступать в роли первопроходца. Избранная им тема была абсолютно не изучена, а необходимые для ее раскрытия документы пылились в архивах, никем дотоле не востребованные. Еще одной проблемой было то, что архивы эти находились не в Москве, а в Петербурге. Просто так уехать в Петербург Милюков не мог - мешала работа. Свободными оставались только летние месяцы, когда гимназисты уходили на каникулы. В итоге несколько летних сезонов подряд Милюков вместо отдыха просидел в стенах петербургских архивов.

Длительные выезды в Петербург позволили Милюкову заиметь там новых друзей. Дело в том, что историки двух российских столиц общались мало и даже рассматривали друг друга как конкурентов. Уже тогда можно было говорить о существовании обособленных «петербургской» и «московской» исторических школ. В Петербурге, где главным корифеем был профессор К. Н. Бестужев-Рюмин, сильно чувствовалось влияние позитивизма. Петербургские историки предпочитали обобщающим исследованиям труды по частным вопросам, прежде всего источниковедческого характера. При этом они сознательно уходили от изучения относительно близких по времени эпох, опасаясь в этом случае влияния политической конъюнктуры. В Москве же со времен Соловьева и Ключевского исследователи тяготели к проблемам, связанным с экономикой, общественной жизнью, историей государственных учреждений. Представителей «московской школы» XIX и XVIII века привлекали куда больше, чем глубокая древность.

Первоначально петербургские историки встретили Милюкова настороженно, едва ли не как лазутчика из «вражеского стана». Но потом атмосфера разрядилась. Большинство петербургских коллег Милюкова были его ровесниками, что облегчало им общение. Особенно тесно Милюков подружился с С. Ф. Платоновым. Тот был всего на год старше, но уже завершал работу над диссертацией. В дальнейшем Платонов сделает блестящую профессиональную карьеру и станет фактическим главой «петербургской школы» историков. К этому времени судьба разведет его с Милюковым, но в молодости их связывали тесные приятельские отношения.

Между тем, закончив сбор материала, Милюков приступил к работе над текстом диссертации. В итоговом виде она получила название «Государственное хозяйство России первой четверти XVIII века и реформа Петра Великого». По тогдашним правилам диссертация перед защитой должна была быть напечатана для того, чтобы с ней мог познакомиться любой желающий. Обычно соискатели предпочитали издавать текст отдельной книгой - минимальным тиражом и, следовательно, с минимальными затратами. Милюков пошел по иному пути. Его диссертация была напечатана в «Журнале министерства народного просвещения» - в девяти номерах с продолжением, как популярный роман. Это было делом беспрецедентным и рискованным - читателей у журнала было куда больше чем тех, кто приобрел бы малотиражную книжку. В этой ситуации критики можно было ожидать отовсюду, но Милюкова это не беспокоило, настолько непоколебимо он был уверен в научных достоинствах своего сочинения.

Чем ближе было время защиты диссертации, тем более напряженными становились отношения Милюкова и Ключевского. Милюков по привычке еще забегал в дом Ключевского. Обычно хозяйка приглашала гостя к столу, а потом Милюков и Ключевский уединялись в кабинете, где за самоваром вели долгие разговоры. Но очередное посещение Ключевского закончилось для Милюкова очень неприятно - во время ужина хозяин не произнес ни слова, всем своим видом давая понять, что гость ему в тягость. Сейчас трудно разобраться в причинах этого разрыва. Позже Милюков обвинял во всем Ключевского, недвусмысленно намекая, что тот просто завидовал его, Милюкова, успехам. В кругу друзей Милюков совершенно серьезно говорил о том, что рано или поздно займет кафедру Ключевского в университете. Наверняка подобные разговоры доходили до Ключевского и совсем не нравились ему, учитывая, что по возрасту он мог руководить кафедрой еще двадцать лет. Дело едва не дошло до публичного скандала. В переписке с Платоновым Милюков в это время рассуждает о том, что ему, возможно, придется покинуть Москву, и просит приятеля подыскать ему работу на новом месте.

Защита диссертации Милюкова была назначена на 17 мая 1892 г. В то время процедура защиты была предельно простой.

Профессора, так или иначе связанные с темой защищаемой работы, собирались, выслушивали соискателя и вместе решали, достоин ли он искомой степени. Милюков был хорошо знаком со всеми участниками предполагавшегося диспута. Большинство из них уже прочло диссертацию и не скрывало положительного отношения к ней. Более того, Милюкову намекнули, что его могут ожидать приятные сюрпризы. Дело в том, что незадолго до этого магистерскую диссертацию об эпохе Возрождения защищал М. С. Карелин. Его работа была признана столь серьезной, что собравшиеся единогласно присудили ему вместо магистерской сразу докторскую степень.

Милюков мог ожидать того же, но на практике его ждало серьезное испытание. Накануне защиты «доброжелатели» сообщили ему, что Ключевский категорически отвергает саму возможность присуждения Милюкову докторской степени. Слухи о грядущем противостоянии распространились по университету, и в день защиты аудитория, где должно было проходить собрание, была переполнена до предела. Как и ожидалось, главным оппонентом соискателя выступил его научный руководитель. Милюков вспоминал: «Ключевский выбрал систему высмеивания. Он высмеивал мои статистические данные - которыми сам потом пользовался. Других не было. Он ловил меня на словах и искал противоречий. Опровергнуть это было нетрудно: достаточно было сослаться на общие выводы. Я не припомню, чтобы хоть одно из его возражений было основательно, хотя часть публики, уверенная в авторитете профессора и подчинившаяся его менторскому тону, наверное, думала иначе» Там же. С. 161..

В такой ситуации о присуждении докторской степени никто даже не заикался. Декан факультета профессор М. М. Троицкий, поздравляя Милюкова с успешной зашитой, выразил надежду, что тот уже в ближайшее время защитит докторскую. Но Милюков, оскорбленный в лучших чувствах, дал себе слово никогда и никаких диссертаций больше не защищать. Со своей стороны, он постарался дать понять Ключевскому свои чувства, демонстративно не пригласив его на банкет по случаю защиты.

Ученая степень давала Милюкову формальное право преподавать в университете. Поскольку он только начинал научную карьеру, постольку не мог рассчитывать на чтение основных лекционных курсов. Молодым преподавателям, как правило, поручали практические занятия и специальные курсы. Такие курсы были узкими по тематике и для студентов не обязательны. Последнее обстоятельство Милюкова только радовало, так как он имел возможность общаться с теми студентами, которые пришли на его лекции сознательно и добровольно. Обычно это было три - четыре человека, но именно узкий состав аудитории позволял преподавателю довести до слушателей не только общую информацию, но и познакомить их с приемами научного исследования.

Милюков еще не изжил энтузиазм молодости и потому легко мог заразить им студентов. Одним из них был А. А. Кизеветтер, в будущем ставший известным историком. Свои впечатления от занятий Милюкова он вспоминал так: «Лекции Милюкова производили на тех студентов, которые уже готовились посвятить себя изучению русской истории, сильное впечатление именно тем, что перед нами был лектор, вводивший нас в текущую работу своей лаборатории, и кипучесть этой исследовательской работы заражала и воодушевляла внимательных слушателей. Лектор был молод и еще далеко не был искушен в публичных выступлениях всякого рода. Даже небольшая аудитория специального состава волновала его, и не раз во время лекции его лицо вспыхивало густым румянцем» Там же. С. 161..

Сам того не осознавая, Милюков в общении со студентами копировал манеру Ключевского. Это относилось и к особенностям чтения лекций, и к стремлению не ограничивать это общение пребыванием в университетских стенах. Кизеветтер писал: «Молодой лектор сумел сблизиться с нами, и скоро мы стали посещать его на дому. Эти посещения были не только приятны по непринужденности завязывавшихся приятельских отношений, но и весьма поучительны. Тут уже воочию развертывалась перед нами картина кипучей работы ученого, с головой ушедшего в свою науку. Его скромная квартира походила на лавочку букиниста. Тут нельзя было сделать ни одного движения, не задев какую-нибудь книгу. Письменный стол был завален всевозможными специальными изданиями и документами. В этой обстановке мы просиживали вечера за приятными и интересными беседами»²⁶.

Первоначально Милюкову было поручено прочесть курс по истории русской колонизации. Эта тема была, что называется, фирменным знаком «московской школы». Ее начал разрабатывать еще М. П. Погодин и поставил на первый план Ключевский. Хорошо известно высказывание Ключевского: «История России есть история страны, которая колонизуется». Но со временем Ключевскому просто надоело читать специальные курсы и он перепоручил их молодым преподавателям.

От Милюкова требовался минимум - изучить написанное на эту тему Погодиным и Ключевским, а потом в доступной форме изложить все это студентам. Но Милюков и здесь не мог не проявить самостоятельности. Он взял классическую книгу варшавского профессора-историка Н. П. Барсова «Материалы для историко-географического словаря», где были исчерпывающе собраны древнерусские топонимы, и перевел их на подробную карту России. В результате у него получилась картина, мало совпадающая с утверждениями Ключевского о волнах переселения русских племен с юга на север. Естественно, Ключевскому немедленно сообщили о столь вопиющем «вольнодумстве», что никак не улучшило их отношения с Милюковым.

Еще одним специальным курсом, порученным Милюкову, была русская историография. Об этом следует рассказать более подробно. К тому времени история становления исторической науки в России была предметом специального изучения сравнительно недолго. Традицию университетского преподавания историографии заложил С. М. Соловьев. Одно время лекции по историографии читал и Ключевский, но, не чувствуя к этому особой тяги, при первой же возможности передал их младшим коллегам.

Милюков подошел к подготовке курса со всей серьезностью. Собранного им материала оказалось так много, что его вполне хватило на солидную монографию. Она получила название «Главные течения русской исторической мысли» и за пятнадцать лет успешно выдержала три издания. Милюкову в ту пору, когда он писал эту книгу, не было и 30 лет. Апломб молодого автора, его стремление во что бы то ни стало ниспровергнуть прежние авторитеты ощущаются здесь больше, чем в каких-либо других его произведениях.

Консервативно настроенного читателя в книге Милюкова должно было шокировать все. Начать с того, что ее автор полностью перечеркивал весь долгий период русской историографии с момента зарождения до конца XVII в. По мнению Милюкова, «наша средневековая философия истории есть, несомненно, заимствованная - польская». Не приводя никаких аргументов в пользу этого тезиса, Милюков просто заставляет читателя принять его как факт. Отправной точкой в формировании собственно русской историографии, с точки зрения Милюкова, было появление знаменитого киевского «Синопсиса».

С этого времени, как полагал Милюков, в русской историографии наметились две тенденции. Одна - ориентированная на понимание истории в духе классической формулы «история - учительница жизни», другая - рассматривающая историю как науку. Переход от прагматически-назидательного понимания истории к научной стадии ее развития завершился во втором десятилетии XIX в., когда представителей дворянства в научных сферах сменяет западническая по своим настроениям разночинная интеллигенция. Этим периодом Милюков и заканчивает свое исследование.

К тому времени, когда Милюков начал читать университетские лекции, самой популярной книгой, посвященной русской историографии, было исследование М. О. Кояловича «История русского самосознания по историческим памятникам и научным сочинениям», впервые увидевшее свет в 1884 г. Его автор - профессор Санкт-Петербургской духовной академии - был одним из последних представителей классического славянофильства. Его книга, яркая и талантливая, была, тем не менее, пронизана субъективизмом от начала до конца. По словам Милюкова, в трактовке Кояловича деятели исторической науки «разделились на два лагеря - своих и чужих, и чужие (немцы-западники) были уличены в непрерывном полуторавековом заговоре против русской народности и против национального самосознания» Там же. С. 161..

Милюков был категорически не согласен с этой схемой. С его точки зрения, В. Н. Татищев, М. В. Ломоносов, М. М. Щербатов и другие русские историки XVIII в. были людьми, для которых любовь к своей стране значила больше, чем принципы науки. В то же время Г. Байер, Г. Миллер, А. Шлецер - иностранцы на русской службе, - не будучи связаны этим обстоятельством, сумели привнести в русскую историографию подлинно научные подходы.

Еще более необычно выглядит в трактовке Милюкова характеристика Н. М. Карамзина. Со времен выхода «Истории государства Российского» ее автор стал восприниматься как непререкаемый авторитет. Милюков подвергает эту оценку сомнению. По его мнению, творчество «отца русской истории» целиком и полностью было связано с XVIII в., с тем подходом, с теми чисто литературными приемами, которые уже во времена самого Карамзина признавались анахронизмом. По словам Милюкова, «если деятельность Карамзина может считаться поворотным пунктом в русской историографии, то только в одном смысле. Карамзин не начал собой нового периода, а закончил старый. Вместо сознательного творца новой эпохи мы должны представлять себе Карамзина невольною жертвой устаревшей рутины, и этого положения историографа в истории науки не могут изменить никакие заслуги его в истории учености и истории просвещения» Там же. С. 171. ..

Книги Милюкова иногда создают впечатление, что он сознательно избегал смягченных формулировок, а, напротив, «рубил с плеча», провоцируя скандал. Так вышло и в этом случае. Против Милюкова ополчились многие коллеги, даже из числа тех, кто прежде его поддерживал. Но результат был достигнут - о Милюкове заговорили в научном мире.

Свидетельством признания стало то, что Академия наук поручила именно Милюкову подготовить рецензию на книгу А. С. Лаппо-Данилевского «Организация прямого обложения в Московском государстве», представленную на соискание Уваров- ской премии. Милюков с желанием взялся за поставленную задачу. Напомним, что в своей диссертации он детально занимался историей государственных финансов первой четверти XVIII в. и ему интересно было посмотреть на эту проблему с позиций предшествующего периода. В итоге рецензия выросла в самостоятельную монографию объемом около двухсот страниц. Милюков не только привлек в качестве источника значительное число ранее не опубликованных документов, но по своей инициативе составил и поместил в приложение список дозорных и писцовых книг XV-XVI вв. Получившееся в итоге исследование было названо «Спорные вопросы финансовой истории Московского государства». Оно оказалось настолько самостоятельным и серьезным, что Платонов даже предлагал Милюкову защитить его в качестве докторской диссертации.

Однако Милюков помнил о данной им клятве. Хотя время и прошло, но обида, рожденная защитой магистерской диссертации, все еще не оставляла его. В какой-то мере утешением можно было считать то, что «Государственное хозяйство России первой четверти XVIII века» в 1892 г. удостоилось премии имени С. М. Соловьева. Интересно, что среди членов конкурсной комиссии, единодушно проголосовавших за присуждение Милюкову премии, был и Ключевский.

Всего за несколько лет Милюков стал полноправным и уважаемым членом преподавательского сообщества Московского университета. При этом его деятельность не ограничивалась исключительно академическими рамками, но и выходила в более широкие общественные сферы. В тогдашней ситуации это было неизбежно. Эпоха «закручивания гаек», наступившая после убийства Александра II, подходила к концу. В октябре 1894 г. умер сын и преемник убитого - Александр III, и в обществе воцарилось ожидание грядущих перемен. В это время группа профессоров и преподавателей Московского университета затеяла что-то вроде выездного лектория. Предполагалось, что в крупнейших провинциальных центрах будет организован цикл выступлений на самые разные темы - от естественных наук до литературы и истории.

Первым местом таких выступлений был избран Нижний Новгород, а одним из первых выступающих стал Милюков. Послушать столичную знаменитость собралось много народу. Просторный зал Благородного дворянского собрания был набит до отказа. Тем более что и тема лекции звучала весьма привлекательно - «Общественное движение в России в XVIII столетии». Милюков вполне понимал, что существуют границы, переходить которые нельзя. По этой причине он закончил свой рассказ эпохой Екатерины II, ни словом не упоминая декабристов, а тем более представителей общественной мысли более поздней поры. Но российская публика привыкла читать между строк и слышать недосказанное. Позже Милюков писал об этом: «Конечно, последняя лекция содержала в себе намеки на общие чаяния, и это было подчеркнуто прощальной овацией присутствующих» Там же. С. 172. .

Милюков вернулся в Москву, а между тем ситуация в стране менялась на глазах. В середине января 1895 г. новый император Николай II выступил со своей первой программной речью перед делегатами от дворянства, земств и городов. В ней он назвал все разговоры об участии народных представителей в управлении государством «бессмысленными мечтаниями». Для тех, кто умел слышать, это означало, что никаких перемен не будет.

Короткой «оттепели» пришел конец, и Милюков вскоре почувствовал это на себе. 18 февраля 1895 г. по представлению Департамента полиции Милюков был уволен из университета с запретом заниматься любой преподавательской деятельностью. Поводом для этого стало начатое Департаментом дело о «прочтении лекций преступного содержания перед аудиторией, не способной отнестись к ним критически» Думова Н. Г. Либерал в России. С. 153.. Через несколько дней последовало распоряжение об административной высылке Милюкова из Москвы.

Милюкову не хотелось уезжать далеко от Москвы, и потому он подал прошение назначить ему для жительства Ярославль. Но просьба эта была отклонена на том основании, что в Ярославле существовало высшее учебное заведение - Демидовский юридический лицей, а в таких городах ссыльным селиться не разрешалось. В такой ситуации Милюков остановил свой выбор на Рязани, как на самом близком к Москве губернском городе.

Свое пребывание в Рязани Милюков постарался организовать как можно более комфортно. Знакомые подыскали ему просторную квартиру, куда из Москвы переехала Анна Сергеевна с сыновьями Николаем и Сергеем. У Милюкова быстро появились друзья среди местной интеллигенции. Он с увлечением выезжал на раскопки, играл в составе струнного квартета, учился ездить на велосипеде. Ссыльным полагались какие-то казенные средства на наем жилья, но у Милюкова серьезных финансовых проблем не было. В это время он практически еженедельно печатался в «Русской мыли», где на нем держался весь библиографический отдел. Регулярные контакты Милюков установил и с редакцией энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона, на страницах которого он опубликовал свыше двух десятков статей.

Но главным, над чем работал Милюков в этот период, был большой обобщающий труд по русской истории. Замысел его родился у Милюкова еще в 1892 г., когда устроители Московских педагогических курсов обратились к нему с предложением прочесть лекции по истории русской культуры. Милюков немедленно ответил согласием. «Это было как раз то, о чем я мечтал с некоторого времени: прочесть общий - то есть общеобразовательный - курс по истории России, но прочесть его не так, как требовалось по университетской программе». Образцом для себя Милюков выбрал «Историю цивилизации во Франции» знаменитого историка Франсуа Гизо.

Суета повседневной жизни долго мешала Милюкову приняться за работу. Время на это у его нашлось только в ссылке. Впрочем, и ссылки тоже не хватило. В Рязани Милюков пробыл два года. Следствие по его делу тянулось не спеша, но рано или поздно должно было подойти к концу. Как раз в это время Милюков получил крайне лестное предложение. Высшее училище (университет) болгарской столицы Софии предложило Милюкову занять кафедру славянской истории. Милюков подключил к делу своих петербургских знакомых, и в итоге ему было официально предложено: либо отбыть годичный срок в уфимской тюрьме, либо на два года быть высланным за границу.

Естественно, что Милюков выбрал высылку и со спокойным сердцем отправился в Болгарию. Правда, проработать в качестве преподавателя ему пришлось только год - по требованию российского посольства болгарские власти были вынуждены разорвать с ним договор. Но оставшийся год Милюков провел в поездках по Балканам, не прерывая в то же время работы над задуманным исследованием.

Именно в ходе этой работы у Милюкова сложилось понимание философии истории, которое он сохранит на протяжении всей своей жизни. В эпоху всеобщего увлечения идеями позитивизма Милюков сумел дистанцироваться от их крайнего проявления. Он не разделял мнения некоторых своих коллег, полагавших, что явления человеческой жизни настолько неповторимы, что не могут быть основой для обобщений. В конце концов, полагал Милюков, неповторим каждый случай падения предмета, но это не отрицает существование закона всемирного тяготения. Неповторимость событий и явлений прошлого как раз и дает возможность проследить исторические закономерности, поскольку сходство на фоне различий особенно ярко бросается в глаза.

Но вместе с тем Милюков не являлся и сторонником исторического универсализма, то есть единого проявления закономерностей в истории всех стран и народов. На первый взгляд это может показаться странным, но Милюков вообще выступал против понятия «всемирная (или всеобщая) история». Согласно Милюкову, оно насквозь пропитано телеологией и корнями уходит в эпоху становления христианской философии. Всемирная религия породила и представление о всемирной истории, ибо Бог один для всех народов, а значит, и жизнь их проистекает по единым законам.

Милюков полагает (солидаризируясь в этом случае с Данилевским), что в прошлом любого народа можно найти свою древность, средневековье и новую историю. Иначе говоря, согласно Милюкову, единственной единицей научного наблюдения может быть только отдельный национальный организм.

Подходить к его изучению можно двояко ₄ используя социологический и культурологический метод. Первый предполагает изучение вертикального среза истории, событий и явлений в их развитии. Такой путь позволяет выявлять общие тенденции, но неизбежно ведет к некоему схематизму. Второй ориентирован на горизонтальный срез, единовременные характеристики цивилизации. В этом случае мы получаем необходимый по широте охват, рискуя получить статичную картину.

Милюков попытался совместить оба эти подхода. Главным предметом внимания в его исследовании должны были стать история учреждений и история идей. «Оба ряда развертывались параллельно, раскрывая свою взаимозависимость; в каждом ряду явления эволюционировали в строгом логическом порядке, из самих себя, как бы без вмешательства историка. Не события, отнюдь не события! И не хронологический пересказ всего, что случилось в данном отрезке времени - с тем, чтобы опять возвращаться ко всему в следующем отрезке. А процессы в каждой отдельной области жизни, в их последовательном развитии, сохраняющем и объясняющем их внутреннюю связь - их внутреннюю тенденцию. Только такая история могла претендовать на приближение к социологическому объяснению» Милюков П. Н. Очерки по истории русской культуры. Ч. III. Вып. 1. 3-е изд. СПб., 1909. С. 33..

В итоговом виде труд Милюкова получил название «Очерки по истории русской культуры». В трактовке термина «культура» Милюков не ограничивается только проявлениями духовной жизни. Он пишет, что государственные учреждения, экономика, быт суть такие же духовные продукты социальной среды, как религия или искусство. В итоге содержание его работы значительно шире, чем это можно понять из заголовка.

Первый том «Очерков» был опубликован в 1896 г., когда Милюков еще находился в рязанской ссылке. Он состоял из четырех частей, посвященных характеристике изменений в составе населения страны, экономическому устройству, истории государственных учреждений и сословному строю. Каждый из этих вопросов рассматривался через призму эволюции - с древнейших времен до конца XIX в. Такая структура позволяла видеть проблему в развитии, а при необходимости - объяснить настоящее прошлым.

По мнению Милюкова, главной причиной отличия русской истории от истории стран Западной Европы было то, что на востоке континента все общественные процессы начались с большим запозданием. Русская история начинается только в VIII-IX вв., то есть когда на Западе уже в основном завершилось формирование национальных государств. В дальнейшем это отставание не сокращалось, а только увеличивалось. Дело в том, что основные силы русского народа уходили не на развитие заложенного потенциала, а на преодоление последствий неблагоприятных условий жизни. Постоянная борьба с агрессивными соседями-кочевниками формировала у восточных славян военную организацию общества с безусловным подчинением вождю. Военные цели подчиняли себе и значительную часть производительных сил. Страх перед ежедневной опасностью со стороны врагов заставлял жителей древнерусского государства переселяться в отдаленные районы. Начавшаяся уже на заре русской истории колонизация стала главным стержнем общественной жизни как минимум до конца XVII столетия.

Как бы ни относился Милюков к Ключевскому, но в этих построениях он почти буквально следовал его теории. В разделе же, посвященном состоянию Российской экономики, отразилось увлечение автора марксистской теорией. Особенностью России, по мнению Милюкова, был низкий уровень развития производительных сил. Объяснялось это недостаточной плотностью населения, при недостаточной плодородности почв и плохих климатических условиях. В итоге земледелие в России традиционно носило экстенсивный характер. Российская экономика на протяжении столетий характеризовалась господством натурального хозяйства, чему, помимо низкой производительности труда, способствовало крайне плохое состояние путей сообщения.

Промышленное производство в России не могло появиться самостоятельно. Его вызвала к жизни исключительно потребность государства (прежде всего в продукции военного назначения). Промышленный сектор в России не мог существовать без государственной поддержки, отсюда и то чрезмерное, по сравнению с Европой, вмешательство государства в экономику, которое характеризует всю русскую историю.

Первый том «Очерков» вызвал самую благожелательную реакцию критиков. Действительно, ничего подобного в русской исторической науке еще не было. Что называется, «на ура» восприняла книгу университетская молодежь, увидевшая в авторе социалиста марксистского толка.

Второй том, опубликованный в 1898 г., был посвящен культуре, школе и церкви. В сфере религиозно-церковной отличия России от Западной Европы, по мнению Милюкова, были особенно очевидны. Европейскую цивилизацию сформировала католическая традиция, предполагавшая надгосударственный статус церкви. Церковь в этом случае выступала в роли ограничителя монаршей власти, способствуя тем самым формированию социального баланса. В России, унаследовавшей византийскую традицию, церковь с самого начала была подчинена государству и не играла самостоятельной роли: «она не возбуждала мысли к деятельности и не преследовала ее инквизиционными трибуналами. Вот почему отношение интеллигентного русского к религии осталось таким, каким создала это отношение история - безразличным» Милюков П. Н. Воспоминания. Т. 1. С. 209. .

Самым интересным у Милюкова получился третий том «Очерков», увидевший свет в 1902 г. (перед этим на протяжении четырех лет текст печатался в журнале «Мир божий»). Он имел собственный заголовок «Национализм и общественное мнение»Милюков сам признавал, что название это неточно, ибо национализм рассматривается в книге именно как часть общественного мнения. В «юбилейном» эмигрантском издании «Очерков» название третьего тома было заменено на несколько неуклюжее «Национализм и европеизм».. В отличие от первых двух томов, хронологические рамки изложения в третьем томе охватывали лишь период с конца XV по вторую половину XVIII в. Объяснялось это анализируемой в книге проблемой.

Еще за двадцать лет до этого, читая в бытность свою юным санитаром на Кавказском фронте работу Н. Я. Данилевского «Россия и Европа», Милюков впервые задумался о сочетании национального и общеевропейского в русской истории. Сейчас размышления по этому поводу нашли свое выражение в третьем томе «Очерков».

По мнению Милюкова, в правление Ивана III Россия пережила незамеченный историками перелом, в корне изменивший весь ход русской истории. По своим последствиям он сопоставим с Петровской эпохой. Но вместе с тем природа этого перелома иная. «Тогда, при Петре, Россия заинтересовалась Европой и принялась черпать полными руками из ее культурной сокровищницы новые нравы и новые мысли. Теперь, при Иване, московская Русь была еще слишком некультурна, чтобы заинтересоваться Европой; но теперь Европа заинтересовалась Россией и обронила на русской почве скудные семена, давшие скоро на этой нетронутой почве совсем своеобразные всходы» Там же. С. 215..

В конце XV в. Европа была крайне напугана турецкой угрозой и искала любых союзников в борьбе с наступлением ислама. В этой ситуации европейские дворы внезапно обнаружили на востоке континента христианскую державу, до которой им прежде не было никакого дела и о существовании которой они вряд ли догадывались. В Москву зачастили послы от Венецианской республики и римского цесаря. Они готовы были обещать московскому князю все что угодно за помощь против турок. В итоге, как пишет Милюков, «чересчур большая забота о больном сделалась причиной болезни». Именно европейское влияние спровоцировало появление националистической доктрины, сначала в качестве официальной идеологии московских властей. Иными словами, льстивые посулы европейских эмиссаров дали Ивану III политическую программу, которой не было у его предшественников (Милюков формулирует ее как «панрусизм»), проявившуюся в принятии московским владыкой титула великого князя всея Руси. С этого времени цель московской политики определилась на триста лет вперед - собирание под властью московского государя всех его «дедин и отчин», что обусловило кровопролитные войны с Литвой и Речью Посполитой.

Если для Карамзина Иван III - идеальный герой, то для Милюкова скорее дикий и грубый варварский царек, недалекий и беспринципный. Ключевский в свое время писал, что любовь к своей стране мешает русским историкам объективно взглянуть на ее прошлое. У Милюкова этой проблемы нет. Подобно многим представителям своего поколения русской интеллигенции, он даже боится показаться патриотом. Такая крайность понятна для эпохи, когда понятие «патриотизм» рассматривалось как синоним лояльности режиму. Это обстоятельство нужно всегда учитывать, читая «Очерки по истории русской культуры». Оно помогает понять, почему через весь третий том проходит мысль о противостоянии двух тенденций - национализма и «критики» (этот термин нужно понимать как критику официальной националистической доктрины, как открытость Западу).

Первые проявления критической тенденции Милюков видит уже в ту эпоху, когда начала складываться национальная идея. Носителями «критики», по его мнению, были Нил Сорский и «нестяжатели», Иван Пересветов. Однако явственно критическая тенденция обозначила себя только в XVII в., когда европейское влияние стало более ощутимым. Впрочем, Милюков не переоценивает его, полагая, что оно ограничивалось сферой сугубо бытовой или, в лучшем случае, шло по линии заимствования технических достижений.

Так продолжалось до времени Петра I. Рассказывая о Петровской эпохе, Милюков вступает на хорошо знакомую ему почву. Глава, посвященная Петровским реформам, наверное, самая яркая во всем томе. По меткости, почти афористичности приведенных здесь характеристик Милюков вполне может соперничать с мастером этого жанра - Ключевским.

Милюков совсем не идеализирует Петра, хотя и признает масштаб сделанного им. «Личность Петра видна всюду в его реформе; на всякой частности лежит его печать, и как раз эта-то черта и сообщает реформе в значительной степени стихийный характер. Это бесконечное повторение и накопление опытов, этот непрерывный круговорот разрушения и созидания, и среди всего - какая-то неиссякаемая жизненная сила, которую не могут ни сломать, ни даже остановить никакие жертвы, никакие потери, никакие неудачи, - все это такие черты, которые напоминают расточительность природы в ее слепом стихийном творчестве, а не политическое искусство государственного человека» Там же. С. 217..

В оценках деятельности Петра Милюков часто жесток. По его мнению, не забота о процветании государства, а только жажда славы, понимаемой как страх, внушаемый соседям, двигала Петром. Сами по себе Петровские реформы, полагает Милюков, почти не изменили Россию, так как не шли дальше простого заимствования. По мнению Милюкова, отсутствие собственного национального обличья и, как результат, легкость усвоения чужого есть главная черта русского характера. Он пишет, что за границей русских часто узнают потому, что не могут заметить в них резких национальных особенностей, которые отличали бы француза, англичанина, немца и вообще представителя какой-либо культурной нации Европы.

С формальной точки зрения петровские преобразования были победой «критического», то есть западнического начала. Но уже при ближайших преемниках Петра национализм вновь одерживает верх. Немецкое платье быстро срослось с русской натурой, и спустя менее четверти века после смерти Петра, при восшествии на престол его дочери Елизаветы, возвращение к петровским идеалам стало трактоваться как победа русской национальной традиции над иноземным засильем.

Гораздо выше, чем правление Петра, Милюков оценивает царствование Екатерины II. Про его мнению, в эту пору уже сложилось новое поколение, воспитанное в духе свободомыслия. Это стало предпосылкой складывания независимого общественного мнения, утверждения на русской почве европейского духа. На времени Екатерины, на рассказе о Радищеве, Щербатове, молодом Карамзине Милюков прерывает свой рассказ. Из контекста можно предположить, что он планировал развивать эти сюжеты и далее, уже применительно к XIX в. , но ни тогда, ни позже, когда на склоне лет он переработал первые тома «Очерков», к содержанию третьего тома Милюков больше не возвращался.

Таким образом, «Очерки по истории русской культуры» имели огромный успех. До революции они выдержали минимум семь изданий. Со времени появления «Очерков» Милюков стал восприниматься и в академическом мире, и среди читающей публики как один из самых талантливых и перспективных российских историков.

Глава 2. Оценка историографического наследия П.Н. Милюкова в ХХ-XXI вв.

2.1 Критика Милюкова в отечественной историографии в начале ХХ в.

Рассматривая критику Милюкова в отечественной историографии в начале ХХ в., следует отметить, что первый крупный научный труд П.Н.Милюкова -- «Государственное хозяйство России в первой четверти XVIII столетия и реформа Петра Великого» -- обеспечил ему репутацию выдающегося исследователя. Замысел этого труда был тесно связан с предшествующим творчеством историка. Во-первых, по содержанию: один из вопросов программы, по которой Милюков готовился к магистерским экзаменам, имел непосредственное отношение к теме его будущей диссертации. Во-вторых, в плане исследовательской методики -- Милюков еще на студенческой скамье проявил себя активным приверженцем применения статистической обработки источников.

По указанным двум линиям сам Милюков прослеживал возникновение замысла своей работы. В предисловии к «Государственному хозяйству», написанном сразу после окончания работы над книгой, 22 декабря 1891 г., автор представлял свою тему читателю как саму собой разумеющуюся, не оговаривая пути, приведшего его к ее изучению. В написанных десятки лет спустя мемуарах Милюков также не упоминал о каких- либо колебаниях при выборе темы. Как отмечал А.С. Лаппо-Данилевский, текст предисловия к «Государственному хозяйству» создает впечатление, что лишь определившись с хронологическими рамками темы, Милюков затем уже избрал, в соответствии с новыми веяниями в науке, свой, оригинальный подход к ней: если прежде исследователей интересовали в первую очередь культурные, военные преобразования, дипломатическая история петровской эпохи, то Милюков обратился к изучению финансовой подоплеки реформ и их реализации в сфере административного устройства страны Лаппо-Данилевский А. С. Организация прямого обложения в Московском государстве со времен Смуты до эпохи преобразований. СПб., 1890. с. 81. .

Но вступительная речь, произнесенная Милюковым на диспуте и более подробно обрисовывающая происхождение авторского замысла, показывает, что у истоков выбора темы лежал именно метод. Милюков, исходно решив, что будет «работать в области материальной истории», желал иметь дело с обширным комплексом архивных документов, поддающимся статистической обработке. По содержанию диссертант избрал два явления, требующих такой обработки, -- «одно из области народного, другое из области государственного хозяйства: движение населения и историю бюджета». Лишь исходя из этого, он выбрал «исходный хронологический пункт исследования» -- «время, когда соответствующий материал впервые начинает становиться настолько обильным, чтобы дать возможность сколько-нибудь надежных общих выводов» Милюков П.Н. Ответ рецензенту «Вестника Европы» // РМ. 1892. № 9. С.205. . Для обоих «явлений» время это практически совпало. О «движении населения» сохранились относительно полные данные переписей 1678 и 1710 гг., а для истории бюджета, в дополнение к прежде считавшейся наиболее ранней росписи российских государственных доходов и расходов 1710 г., Милюков обнаружил в архивах бюджеты 1680 и 1701-1709 гг.

Тем самым в центре исследования оказалось царствование Петра I. В ходе работы замысел историка становился все более масштабным. Не оставаясь в рамках периода 1678-1710 гг., он раздвигал хронологические пределы исследования. Как отмечал С.Б. Веселовский, трансформировалась в процессе исследования сама цель Веселовский С.Б. Сошное письмо. М., 1915. Т.1. С.42. . Если сначала двумя главными явлениями, подлежавшими изучению, были движение населения как факт из области «народного хозяйства» (т.е. в данном случае Милюков рассматривал демографические процессы в тесной связи с экономикой, -- такой подход вообще был характерен для него) и история бюджета как факт из области «государственного хозяйства» (т.е. финансов), то потом тема была сформулирована (в журнальном варианте) так: «Государственное хозяйство России в связи с реформой Петра Великого». Здесь наряду с финансами вторым аспектом темы являлись уже не демография и не экономика, а административные преобразования («реформа»). Демографические штудии Милюкова тоже не пропали зря и составили материал одной из глав. Но, по признанию автора, подтверждаемому структурой работы, вывод этой главы был «совершенно второстепенным по отношению к главной цепи ... выводов». Более того, после завершения исследования Милюков заявил: «...Изучение народного хозяйства не составляет моей прямой задачи» Милюков П.Н. Ответ рецензенту «Вестника Европы» // РМ. 1892. № 9. С.205. .

Тот факт, что Милюков первоначально намеревался исследовать связь состояния финансов с состоянием экономики и лишь затем переключился на связь финансов с административными реформами, как отмечает М.В. Клочков, позволяет смягчить упрек, высказывавшийся в его адрес, в том, что он проигнорировал экономическую сторону реформы Клочков М.В. Население России при Петре Великом по переписям того времени. СПб., 1911. С.254. . Судя по всему, он просто пошел «на поводу» у источников. Найдя богатейший материал по административным реформам, из которого напрашивались важные выводы, он предпочел скорректировать тему. Такое исследовательское решение представляется вполне оправданным.

Оба варианта заголовка (и журнальный, и книжный) указывали на основную цель, которой задался исследователь -- «Привести ход реформы в связь с историей государственного хозяйства России», т.е. установить зависимость административных преобразований от состояния финансов. Термин «государственное хозяйство», употребляемый Милюковым как синоним термина «финансы», ввел в заблуждение некоторых авторов, писавших о его работе Там же. . Повод к этому дал сам Милюков, указав в мемуарах, что диссертация «касалась истории учреждений и финансов в связи с государственной экономикой Петра Великого».

Некоторые исследователи полагают, что наряду с финансами и администрацией экономика петровской эпохи была третьим основным аспектом работы Милюкова Сергеевич В.И. Древности русского права. СПб., 1903. Т.З. . Сам термин «государственное хозяйство» порой толкуется в литературе как государственный сектор экономики. И.К.Додонов, верно отмечая, что «в понятии Милюкова «государственное хозяйство» -- это хозяйство финансовое», счел такую интерпретацию «своеобразной» Историография истории СССР. М., 1961. С.413.. Между тем еще в XVIII в. немецкий юрист К.Юсти ввел в научную терминологию термин «государственное хозяйство» в значении «финансы», и это значение утвердилось. Сам Милюков, напротив, считал необходимым оговорить иную трактовку этого термина у А. Афанасьева, разумевшего под государственным хозяйством «сферу правительственного влияния на народное хозяйство, именно на сельское хозяйство, ремесла и мануфактуры» Вельский К.С. Финансовое право. М., 1905. С.40-41; Милюков П.Н. Государственное хозяйство... С.534..

Для отдельного издания Милюков написал предисловие, отчасти выполнявшее функции традиционного для теперешних диссертаций «введения». В нем он указал на степень изученности, актуальность, новизну темы, цель работы, дал общее указание на источники и -- вместо историографического обзора -- ссылки на библиографические пособия. Относительно изученности автор подчеркивал, что предыдущие исследователи неравномерно распределили внимание к различным сторонам петровских реформ, преимущественно изучая сторону культурную. В предисловии шла речь лишь о научной актуальности темы, заключавшейся, по мнению диссертанта, в том, что историческая наука «ставит на очередь изучение материальной стороны исторического процесса». Вопроса о политической актуальности темы Милюков в данном случае напрямую не затрагивал, хотя для него вопрос этот значил многое. Но он все же пытался привлечь к своему труду интерес широкой публики, хотя и сознавал, что основной текст едва ли доступен для прочтения неспециалисту, и рекомендовал вниманию публики обобщающую заключительную главу.