Социалистические и леволиберальные течения русского зарубежья 20-30-х годов: оценка большевистского реформирования России. Очерки истории

Размещено на http://www.allbest.ru/

ФЕДЕРАЛЬНОЕ ГОСУДАРСТВЕННОЕ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ

УЧРЕЖДЕНИЕ ВЫСШЕГО ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ

«Южный федеральный университет»

Социалистические и леволиберальные течения русского зарубежья 20-30-х годов: оценка большевистского реформирования России. Очерки истории

(учебник на модульной основе)

К.Г. Малыхин

Ростов-на-Дону

2009

Рецензенты:

Д.п.н.профессор, профессор кафедры Отечественной истории Педагогического института ЮФУ) Шоган В.В.

Заведующий кафедрой социально-гуманитарных нук Ростовского филиала ФГОУ «Санкт-Петербургский университет культуры и искусств» к.и.н., доцент. Кравец А.Е Малыхин К.Г.

Название: Социалистические и леволиберальные течения русского зарубежья 20-30-х ГОДОВ: Оценки большевистского реформирования России. Очерки истории. Учебник. Ростов-на-Дону, 2009. с.

В учебнике рассматриваются основные этапы становления и эволюции Русского зарубежья 20-30-х гг., «Второй» России, сложившейся после гражданской войны. В предлагаемом учебнике главное внимание уделено проблематики социально-экономического анализа процессов эволюции большевистской России русской эмиграцией, а их также альтернативным предложениям.

Учебник адресован студентам, изучающим историю России, всем интересующимся отечественной историей.

гражданский война эмиграция большевистский

Введение

В 20 - 30-е годы за пределами России возник культурологический феномен русского зарубежья.

По данным Лиги Наций, опубликованным в сентябре 1926 г., после октябрьского переворота 1917 г. Россию покинуло 1160 тыс. человек, а всего в 1920--1925 гг. в русском зарубежье насчитывалось около 10 млн. бывших российских подданных. Россию покинула или же была выслана значительная группа ее интеллигенции. В 20-30-х гг. большинство из русских беженцев (54,2%) составляли интеллигенты, а среди женщин их число доходило до 88.4%. По сути дела интеллектуальный потенциал «второй» России объективно был необычайно высок.

Только со второй половины 30-х гг., когда русским беженцам стало ясно, что возвращение на родину не сможет состояться, начались процессы ассимиляции эмиграции окружающими их этносами. Этот процесс был наиболее успешен в славянских странах, и в первую очередь касался эмигранской молодежи, слабо связанной с Россией.

Русские люди, разбросанные после страшных событий 1917- н.20-х гг. по всему миру ощущали себя частью России. За рубежом возникли русские школы, церковь, но главное, что объединяло русских людей, была русскоязычная печать. Периодика оказалась тем элементом, который позволил русским беженцам в 20 - 30-е годы достаточно долго сопротивляться процессам ассимиляции, осознавать свою причастность России. Миллионы русских людей, разбросанные по всему миру от «Парижа до Шанхая», именно благодаря русскоязычной периодике ощущали свое единство. Политические лидеры России были вынуждены превратиться в теоретиков. Политическая деятельность, по сути, была сведена к минимуму. Теоретики русского зарубежья с болью в душе анализировали события, произошедшие и происходившие в большевистской России, пытались делать прогнозы о перспективах развития страны. И зачастую их оценки, сделанные как бы со стороны, оказывались точными и беспристрастными. Интеллектуальные способности и аналитические потенции П.Н. Милюкова, П.Б. Струве, Н.В. Устрялова, В.М. Чернова и других не уступали творческим потенциям их современников - большевиков, реформаторов России. Лидеры течений русской эмиграции, как правило, возглавляли какой либо орган печати русских беженцев. Центры печати находились там же, где располагались основные центры расселения русской диаспоры. Это были крупнейшие европейские столицы, - Берлин, где первоначально выходили такие издания как «Социалистический вестник», «Революционная Россия», «Руль», «Дни», «Накануне» и др. Париж, где издавалась самая популярная газета русского зарубежья «Последние Новости» и ее вечный оппонент, - «Возрождение». Общерусский общественно-политический и культурный журнал, - «Современные записки» и т.д. Крупнейшим русским культурным и общественным центром была в межвоенные годы Прага. В славянской Чехословакии к 1923 г. Проживало 20 тысяч русских беженцев. В Праге выходили такие издания как «Воля России», «Знамя России», «Крестьянская Россия». По мнению П.Н. Милюкова к середине 20-х годов в русской диаспоре сложились следующие основные течения.

1. Социал-интернационалисты социал-демократического и социал-революционного направлений.

2. Социал-демократы и социал-революционеры - партийцы, группировавшиеся вокруг Центральных партийных Органов - «Социалистического вестника» и «Революционной России».

3. Направления, отражавшие взгляды правых социалистов, входивших в РСДРП и ПСР.

4. Внепартийные социал-демократы и социалисты-революционеры, чьи идеи выражали социал-демократическая группа «Единство» и журналы «Заря», «Записки социал-демократа», журнал и газета «Дни» А.Ф. Керенского.

5. «Сменовеховцы» и евразийцы.

6. Народные социалисты.

7. Республиканско-демократическая группа партии Народной свободы.

8. Республиканско-демократическое объединение с центром в Праге.

9. Литературно-политическое течение «Крестьянская Россия».

10. Центральная группа партии Народной Свободы.

11. Течения правого крыла Конституционных Демократов .

12. Объединение национально-прогрессивной и демократической эмиграции в Югославии.

13. Течение представленное «Национальным комитетом».

14. Торгово-промышленный союз.

15. Русское патриотическое объединение.

16. Высший монархический Совет.

17. Кирилловский орган монархистов-легитимистов Милюков П.Н. Россия на переломе. Большевистский период русской революции. Т. 2. Антибольшевистское движение. - Париж, 1927. - С. 278-279..

Наиболее значимыми течениями русского зарубежья являлись консервативные, либеральные, социалистические и так называемые альтернативные. Среди течений русского зарубежья интерес представляют те из них, которые видели истоки событий произошедших в России в объективных факторах. Консервативно-монархические течения русского зарубежья не смогли преодолеть глубокого негативизма по отношению к большевистскому режиму и не сумели объективно исследовать проблемы эволюции большевистской России. Основное внимание здравомыслящие русские теоретики уделяли проблемам эволюции России, ее социально-экономическому преображению в 20-30-е гг., и перспективам развития большевистского режима в этой связи. В первой части предлагаемого учебника будут рассмотрены социалистические течения русской диаспоры. Эти течения, в теоретическом плане были достаточно близки большевикам. Они понимали мотивы действий большевистского руководства. Во второй части будет рассмотрена либеральная русская диаспора 20-30-х гг. 

Модуль 1. Российские социал-демократы в 20-30-е годы: оценки большевистского реформирования России

Комплексная цель модуля.

Ознакомить студентов с проблематикой развития социал-демократического движения в изгнании в 20-30-е гг. Проследить динамику оценок российскими социал-демократами социально-экономических мероприятий большевистской России. Выявить программы развития постбольшевистской России и попытаться дать взвешенную оценку предложениям социал-демократов 20-30-х гг.

Содержание модуля

В октябре 1922 года Московская конференция РСДРП распустила ЦК, избранный в 1917 году и передала его полномочия Заграничной делегации РСДРП. Эта же конференция объявила выходивший в Берлине «Социалистический вестник» Центральным Органом партии. В феврале 1923 года Российское Бюро ЦК приняло решение об отказе от участия в выборах Советов, что на деле означало признание факта нелегального существования партии. К 1923 году численность РСДРП сократилась с 200000 членов, (осень 1917 г.) до нескольких сотен человек.

В последующие годы меньшевики пытались наладить нелегальную работу. С августа 1922 года до своего ареста в 1925 году нелегальную работу Российского Бюро ЦК возглавлял Г. Д. Кучин-Оранский. Ему удалось организовать типографию, наладить выпуск меньшевистских изданий, и даже укрепить связи с местными организациями и с Заграничной делегацией, что было весьма проблематично в условиях того полицейского режима, который установили в России большевики. Однако после его ареста партийная работа была практически прекращена. Молодежное социал-демократическое движение, возникшее в 1921--1922 годах в качестве сети союзов социал-демократической молодежи (ССДРМ), действовавших в различных городах достаточно независимо от «взрослых» партийных организаций и изначально ориентированных на нелегальный активизм, также было разгромлено практически полностью (арест Учредительного съезда в Ирпени в сентябре 1923 г.). Попытки наладить работу РСДРП в СССР с помощью эмиссаров Заграничной делегации также кончились провалом (арест Е. Л. Бройдо в 1928 г. и М. А. Броунштейна-Валерианова в 1929 г.)

В 30-е гг. правящий режим продолжил свой курс на физическое уничтожение своих оппонентов из рядов российской социал-демократии. В 1930--1931 гг. 11 марта 1931 г. в Москве открылся процесс «Союзного Бюро меньшевиков» -- никогда не существовавшей организации, созданной ОГПУ. Это был один из первых т.н. «Московских процессов», призванных найти виновных за провалы того курса, который проводился в СССР с конца 20-х гг. Основой для их «вредительской» деятельности должна была стать идеология меньшевизма. На местах местные представительства ОГПУ начали фабриковать схожие дела. Начались массовые аресты и осуждения бывших меньшевиков.

В 1935 году, после последовавшего 1 декабря 1934 г., убийства С.М. Кирова, органы НКВД снова стали фабриковать меньшевистские «заговоры». Однако вскоре, через два года, в 1937 г. оставшихся бывших меньшевиков настигли репрессии «большого террора», когда сама принадлежность в прошлом к РСДРП(м) уже служила достаточным поводом для расстрельного приговора . Именно в это время большинство бывших российских социал-демократов было уничтожено. В 1948 году были добиты немногие случайно выжившие меньшевики.

После разгрома русской социал-демократии в большевистской России, фактическая деятельность меньшевиков свелась, прежде всего, к публицистической деятельности. В эмиграции социал-демократы группировались вокруг Центрального Органа Российской Социал-Демократической Рабочей Партии - журнала «Социалистический Вестник» и ее Заграничной делегации.

«Социалистический вестник» выходил в Европе еженедельно с завидной регулярностью в течение 1921-1940 годов, первоначально в Берлине, а после прихода в Германии к власти нацистов, - в Париже. После начала активной фазы Второй мировой войны и разгрома Франции, большинство меньшевиков перебралось в США, где они возобновили выход «Социалистического вестника» в Нью-Йорке. «Социалистический вестник» выходил вплоть до 1963 г. (№684). В 1952 году, русские социалисты создали США единую Социалистическую партию, т.к., действительность, процессы, произошедшие в СССР после окончания второй мировой войны, сняли теоретические проблемы выбора пути развития России.

Фактически, в 20-30-е гг., редакция «Социалистического вестника» и Заграничная делегация РСДРП были явлениями идентичными. Ни одно сколько-нибудь заметное событие социально-экономической, политической или культурной жизни не проходило мимо внимания авторов издания. Журнал, как правило, открывался редакционной статьей, посвященной наиболее важным, с точки зрения руководства меньшевистской партии, событиям в России или за рубежом. Обычно в каждом номере журнала публиковались одна или несколько дискуссионных статей, статьи и заметки о положении в российском и зарубежном рабочем и социалистическом движении, о положении РСДРП в России, письма и заметки из России.

Ядро «Социалистического вестника» составляли теоретики левого крыла российской социал-демократии. Лидером РСДРП и «Социалистического вестника» был один из патриархов русского социализма Л. Мартов, а после смерти последнего Ф.И. Дан. «Социалистический вестник» отличался в лучшую сторону от других зданий русского зарубежья наличием в нем целой плеяды талантливых теоретиков-публицистов - Р. Абрамовича, П. Гарви, Д. Далина, Ф. Дана, А. Югова и др. Журнал жил насыщенной творческой жизнью. На страницах журнала регулярно происходили серьезные обсуждения различных общественно-политических проблем и даже развертывались настоящие ожесточенные дискуссии.

Наиболее крупные дискуссии проходили в начале 20-х годов при подготовке Новой Программы РСДРП. В середине 20-х годов теоретики социал-демократии проанализировали проблемы, которые поставило перед Россией развертывание нэповских противоречий. В начале 30-х годов на страницах «Социалистического вестника» проходила крупная дискуссия, связанная с анализом сталинского «Великого перелома», его причин, сущности и последствий. Фактически меньшевики проанализировали основные вехи большевистской модернизации России. Этот анализ интересен еще и тем, что российские события анализировали люди, тесно связанные с большевизмом единством происхождения, схожестью методологических установок и одновременно ориентированные на западный идеал социал-демократии. По сути дела, русские меньшевики явились своеобразным мостиком между русским коммунистическим «Востоком» и европейским социалистическим «Западом».

Теоретики РСДРП не дистанцировались от проблем и противоречий большевистской России и воспринимали их с болью. Такой подход очень часто позволял меньшевикам отыскивать глубинную мотивацию там, где другие течения русского зарубежья видели злой умысел большевиков.

РСДРП рассматривала Октябрь 1917 года и последовавшие за ним события как закономерный этап Русской революции. Социал-демократы были уверены, что большевики выразили настроения значительной части русского народа, в то числе рабочих. Отношение российских социал-демократов к большевикам напоминало, по их же меткому выражению, отношение умудренных жизнью родителей или воспитателей к маленьким детям, которых можно и нужно ругать, но нельзя бить. Известно, что в годы гражданской войны меньшевики находились на полулегальном положении, поддерживая в то же время большевиков в критические моменты. Ситуация изменилась после введения НЭПа. Большевики фактически позаимствовали социально-экономические предложения РСДРП и ПСР, однако одновременно разгромили своих возможных оппонентов и конкурентов. Социалисты заполнили тюрьмы и концлагеря. Большевистская политика вызвала определенное непонимание, и даже шок. «Социалистический вестник» в начале 20-х годов резко критиковал большевиков и их политику, теоретические и тактические установки.

Изменения произошли в первой половине - середине 20-х годов. Исследовательские аспекты в работах социал-демократических теоретиков значительно увеличились. Безусловно, авторы «Социалистического вестника» не составляли монолитную группу. В редакции не затухала теоретическая борьба, связанная с наличием различных оценок проблем России. Левоцентристское течение было представлено самим патриархом русского марксизма Л. Мартовым, а после смерти последнего - Ф.И. Даном, А. Юговым, В. Гуревичем. Более правое направление было представлено известным социал-демократом, одним из основателей журнала Р. Абрамовичем, а также известными социал-демократическими публицистами - П. Гарви, Д. Далиным и др. Теоретики «Социалистического вестника» спорили, прежде всего, о принципах отношения к правящему в России режиму и той политике, которую он проводил. Левая группа принципиально не отрицала возможность достижения компромисса с коммунистами внутри страны и на международной арене во имя зашиты интересов трудящихся. Правая же группа, занимала по отношению к большевикам «революционную позицию». Эти методологические установки по сути дела и определяли теоретические разногласия в редакции «Социалистического вестника» и Заграничной делегации РСДРП.

Одной из важнейших тем, постоянно присутствовавшей на страницах журнала, была тема социально-экономического возрождения России, ее дальнейшего развития по пути мировой цивилизации, т.е. ее модернизации.

Общеизвестно, что российские социал-демократы, как ортодоксальные марксисты-западники предполагали, что развитие России происходило в направлении западноевропейского образца, что после «большевистского зигзага» Россия примется догонять Европу, однако на основе ценностей западной цивилизации - демократии и рынка.

Критикуя утопичные, по их мнению, теоретические схемы своих оппонентов-большевиков, меньшевики, в то же время предлагали свои оценки и свои модели развития России.

Первоначально, меньшевики разделяли большевистскую оценку русской революции как этапа международной революции. Меньшевики из этого предположения сделали вывод о существовании возможности некапиталистического развития страны, возможности ее социалистического развития на основе помощи со стороны передовых гипотетических пролетарских государств Запада.

Именно решению этой задачи была посвящена экономическая программа меньшевиков 1919 года.

В ее основу меньшевики положили несколько принципиальных соображений.

1. По их мнению, в экономической области российское правительство должно было считаться не с социальной или идейной значимостью тех или иных акций, а с уровнем развития производительных сил страны. Они предложили разгосударствить мелкую и среднюю промышленность, и строить экономику на рыночных принципах.

2. В то же время, они предлагали сохранить в собственности государства основные средства производства, как основу движения к социализму.

Главное, были уверены меньшевики, необходимо было отказаться от прежней аграрной политики. В этом вопросе они исходили из уровня развития производительных сил страны и необходимости спасения революции от поднимающейся волны крестьянского и общенародного протеста.

Еще на VIII съезде Советов в декабре 1920 года они предложили изменить продовольственную политику в направлении, оставляющем крестьянину стимулы для расширения и улучшения своего хозяйства, ввести продовольственный налог вместо продразверстки. Там же, на VIII съезде, они предложили отказаться от политики общей национализации промышленности. Государство должно ограничиться сосредоточением в своих руках непосредственного ведения хозяйства только в основных и наиболее крупных, концентрированных ее отраслях и только в крупных предприятиях. Для развития других секторов они предложили широко использовать кооперацию и частный капитал.

По сути дела, предложения меньшевиков мало отличались от экономических мероприятий, осуществленных большевиками после введения НЭПа.

В 1922 году, уже ретроспективно оценивая возможности развития России в эпоху гражданской войны, меньшевики были уверены, что при условии успешного развития революции на Западе, эта платформа меньшевистской партии позволяла развиваться России не в направлении классического западноевропейского капитализма, а по некапиталистическому пути. Лидеры меньшевиков в 1922 году писали, что их программа предполагала сохранения в руках государства основных отраслей промышленности и транспорта, при допущении участия в них частного капитала под контролем государства, денационализации внутренней торговли, средней и мелкой промышленности, закрепления за крестьянами их земельных участков. Система обмена между городом и деревней должна была строиться на основе соглашения между потребителями и производителями, при активном участии кооперации. В руках государства должна была остаться монополии внешней торговли.

В оценке социализма меньшевики, так же как и большевики, в начале 20-х гг., оставались марксистами-антирыночниками. Систему экономических мероприятий, схожую с большевистским НЭПом они считали возможным использовать только в отсталых странах (типа России). В то же время они были уверены, что использование рыночных связей в гипотетических передовых европейских пролетарских государствах было совершенно недопустимым. Причины введения своей гипотетической экономической модели меньшевики видели в формационной отсталости России. Меньшевики определяли свою социально-экономическую модель как переходную. По их мнению, огосударствленные отрасли хозяйства должны были превалировать над частным сектором.

Вместе с тем, между предложенной меньшевиками гипотетической моделью постбольшевистского развития страны и реальным большевистским НЭПом существовали серьезные отличия. Меньшевики были твердо убеждены, что мероприятия подобные НЭПу следует проводить только в расчете на скорую победу международной революции, а большевики, и В.И.Ленин в их числе, были уверены, что НЭП необходим именно по причине затяжки мировой революции. Меньшевики считали важнейшим условием успеха своих экономических предложений - политическую свободу и полноценную демократию, равноправный союз всех трудящихся. Большевики более чем скептически относились к таким явлениям, как демократия, рассматривая ее как непозволительную роскошь.

В начале 20-х годов предложенная модель социально-экономической эволюции России предусматривала ее развитие при опоре на внешние источники - на гипотетические пролетарские государства Западной Европы, и предполагала сохранение абсолютного преобладания государственной собственности в структуре экономики страны. По-видимому, данная меньшевистская модель была во многом утопичной, ибо, так же как и большевистская, перекладывала разрешение российских проблем на «плечи» мировой революции. Однако, меньшевистские предложения выхода из тупика «военного коммунизма» оказались провидческими и были реализованы большевиками.

Помимо этого, в начале 20-х годов меньшевистские теоретики совершенно не «просчитывали» вопрос о рентабельности государственной промышленности, о проблемах, которые поставит ее содержание и модернизация перед другими секторами экономики и обществом в целом.

Введение большевиками НЭПа, в котором меньшевики совершенно справедливо увидели отражение собственных предложений, во многом изменило отношение социал-демократов к большевикам и к оценкам их социально-экономических и политических мероприятий. Большевики фактически разгромили меньшевизм в Росси. Прежнее оправдание политики большевиков исчезло. По мнению меньшевиков, большевики вернули худшую форму капитализма. Меньшевики стали утверждать, что большевистская власть превратилась в исторический анахронизм, в термидорианско-бонапартистскую партию, осуществлявшую власть над страной во имя сохранения своих привилегий и своей диктатуры.

В том же 1922 году Ф.И. Дан прямо утверждал, что коммунистическая диктатура при «новой экономической политике», при господстве буржуазно-капиталистического уклада превратилась в историческую нелепость.

Одновременно меньшевики сделали важный теоретический вывод. В отличие от 1919-1922 годов, меньшевики пришли к выводу, что надежды на успех европейской пролетарской революции оказались несостоятельными. Меньшевики, будучи ортодоксальными марксистами, сделали в 1922 году в подготовительных материалах к партийной Программе совершенно правильный, с точки зрения формальной логики, вывод о том, что уровень развития производительных сил, степень социально-экономического развития страны неизбежно диктовали ее возврат к нормальному капиталистическому строю, к ее развитию на принципах западноевропейской модели.

Лидер партии Л.Мартов в 1922 г. предложил пересмотреть программу партии. «...Поэтому экономическая Программа нашей партии должна быть совершенно пересмотрена. Партия должна отправляться от того положения, что восстановление разрушенного народного хозяйства России будет совершаться на капиталистических началах, и что при данных исторических условиях это наиболее рациональный путь. Она должна, поэтому занять определенно отрицательное отношение ко всем попыткам большевиков затормозить этот процесс во имя отрыжки старокоммунистической утопии, или во имя чисто политической заботы о сохранении в руках государства источников экономического могущества, целях держать в зависимости от себя те или иные группы населения» Наша платформа // Социалистический вестник. Берлин, 1922. № 19. С. 5..

В середине - второй половине 20-х годов меньшевики серьезно и во многом беспристрастно проанализировала тенденции развития большевистской России.

Меньшевики положительно оценивали принципиальную направленность большевистской социально-экономической политики. В то же время, меньшевики обратили внимание на противоречивые моменты большевистской социально-экономической политики. По их мнению, существование экономической основы большевистского режима госсектора - напрямую зависело от степени развития частнокапиталистического сектора. Россия столкнулась с проблемой накоплений капиталов для реконструкции изрядно обветшавшей за годы войн и изоляции, морально и физически устаревшей национальной индустрии.

Российская и иностранная буржуазия боялась делать долгосрочные инвестиции в экономику страны, так как революционно-экстремистское прошлое правящей партии, ее декларации о временности рыночных отношений препятствовали формированию обстановки доверия режиму. В середине 20-х годов меньшевики ясно осознали этот факт. По мнению меньшевиков, важнейшим условием получения западных инвестиций могло явиться предоставление политических гарантий неприкосновенности накоплений и собственности российской и иностранной буржуазии, т.е. введение той или иной формы контроля над всевластием большевистской бюрократии, или, иначе говоря, смягчение политического режима. Большевики, по мнению меньшевиков, не могли дать иные гарантии неприкосновенности инвестиций, кроме сиюминутных обещаний.

Кроме того, меньшевики были уверены, что большевики не могли решиться на последовательную поддержку частного сектора, так как это неминуемо привело бы к утрате ими власти, а значит, и надежд на осуществление плана социалистического обновления России.

Другим источником существования русской государственной промышленности являлась система перекачки капиталов из деревни в город. Однако, по мнению меньшевистских теоретиков, отсталость национальной промышленности, неумение большевистской власти грамотно наладить производство приводило к чрезвычайно высоким ценам на промышленную продукцию, «товарному голоду» и т.д. В середине 20-х гг. Меньшевики пришли к выводу, что такая экономическая система таила в себе угрозу социального взрыва. Население (прежде всего крестьянство) не могло долго терпеть «некомпетентное» правительство и не имело стимулов для товарного роста своего хозяйства. Крестьянство начинало переходить к самодостаточному хозяйству. Все это приводило к известным фактам: ухудшению снабжения городского населения продуктами, а промышленности сырьем, падению производства, сокращению экспортных возможностей страны и усилению политического недовольства существующими порядками в городе и в деревни, что в перспективе было чревато утратой власти большевиками.

По мнению меньшевистских теоретиков, именно осознание этой реальности заставило руководство большевистской партии отказаться от нэповской, полурыночной формы модернизации России и, начиная с 1928 года, подступить к «антиНЭПу», «контрНЭПу». Большевики ликвидировали рыночную экономику, основу расслоения общества и роста городской и сельской буржуазии и форсировали социально-экономические преобразования.

Ф.И. Дан писал об этом процессе в 1931 г. так: «... Именно сознание этих опасностей будит у них жгучую потребность как можно быстрее «проскочить» опасную зону, этот «горящий лес».

В страхе - действительный источник тех бешенных, авантюристических, все ускоряющихся «темпов», которые не считаются ни с какими объективными условиями, и тем самым подготавливают катастрофу, которую должны предотвратить» Дан Ф. Перспективы «Генеральной линии» // Социалистический вестник. Берлин, 1931. № 12/13. С. 16..

Позже, в 1932 году, ретроспективно оценивая ситуацию конца 20-х годов, Ф.И. Дан признал, что преображение России осуществлявшееся большевиками в виде НЭПа, не устраивало ни один социальный слой страны: одних - узостью отведенных рамок, других - ограниченностью возможностей этой политики.

«Завершение «восстановительного» процесса поставило в порядок дня «реконструкцию», создание новых производительных сил и их дальнейшее развитие. Для этой реконструкции рамки НЭПа оказались тесными: их с разных сторон ломали социальные силы, в них же окрепшие и созревшие. Ни хозяйственному мужику, жаждущему реализации своих революционных завоеваний, ни рабочему, поставленному в условия хозрасчета, ни «деловому» хозяйственнику, ни «частнику» предназначенному вместе с «кулаком» к мирному «врастанию в социализм», - ни одному из этих классов ни какие-либо отдельные стороны НЭПа, а весь политический и социальный уклад не давал простора для хозяйственного строительства или влияния на это строительство в духе их социальных интересов и их социальной природы. Но именно поэтому рамки НЭПа стали тесны для того социального слоя, который покрывал свое командующее положение и свои привилегии плащом «пролетарской диктатуры», ибо в них отныне был возможен застой, если не регресс» Дан Ф. Возрождение идеологии // Социалистический вестник. Берлин, 1932. № 4. С. 2..

В целом, меньшевики достаточно глубоко проанализировали большевистский рыночный вариант российской модернизации и пришли к выводу, что именно политические амбиции большевиков, их стремление к сохранению власти любой ценой привели к смене социально-экономического курса в конце 20-х годов. Меньшевики отказались от примитивной идеи, что главным мотивом действий большевиков в конце 20-х годов были чисто субъективные факторы, в частности, борьба И.В. Сталина за личную власть. По их мнению, И.В. Сталин, в определенной степени был вынужден свернуть НЭП, так как противоречия этой политики взрывали сложившуюся систему.

В то же время, меньшевики в середине 20-х годов предложили свою гипотетическую модель постбольшевистского социально-экономического развития страны. Они выступали за расширение и продолжение пределов НЭПа. Они предлагали отказаться от принципа всеобъемлющей национализации и от вмешательства государства в экономические процессы. В основание политики денационализации государство, по их мнению, должно было положить принцип содействия развитию производительных сил. Однако главное существенное отличие меньшевистской модели от большевистской заключалось в политической области. Они предлагали демократическую республику, опирающуюся на широкие массы рабочих и крестьян.

Следует признать, что меньшевистская модель середины 20-х годов была во многом декларативна и схематична. Очевидно, что простое введение рынка и демократии, базирующейся на широкой народной базе, не обеспечивает быстрой и безболезненной модернизации страны. Развитие событий в бывшем СССР и странах Восточной Европы в 90-х годах XX века убедительно доказало этот факт. По-видимому, можно предположить, что появление в России 20-х годов демократического режима не гарантировало привлечение в страну масштабных западных инвестиций, без которых, считали меньшевики, реальная модернизация страны была бы невозможна.

Позиции русской национальной буржуазии были основательно подорваны в ходе событий 1917-1921 годов. Новая нэповская буржуазия была слабой, торгово-посреднической, ее накопления были ничтожны. Опыт дореволюционной России показал, что индустриальная модернизация России возможна только «сверху». Помимо этого, совершенно ясно, что попытка ликвидации большевистского протекционизма неизбежно привела бы к разорению и без того слабой и отсталой российской национальной промышленности, безработице и т.д.

Однако в скором времени эти проблемы стали предметом пристального изучения теоретиков «Социалистического вестника».

В конце 20 - начале 30-х годов, большевики, вырываясь из противоречий НЭПа, начали осуществлять грандиозную программу преобразования России.

Первоначально теоретики «Социалистического вестника», впрочем, как и большинство русских беженцев были убеждены в скором крахе нового большевистского эксперимента. Почти все течения Зарубежной России восприняли слом НЭПа и новую большевистскую «Генеральную линию» достаточно негативно, как срыв естественных процессов развития России. Зарубежная Россия не приняла кровавые методы сталинского режима, совершенно безумные, не считавшиеся с возможностями страны темпы преобразований.

Однако вскоре тональность выступлений стала менее категоричной. Русская эмиграция убедилась, что большевики сумели подавить народное сопротивление, и более того, народ сплотился вокруг большевиков в ходе осуществления великих задач модернизации России. Примерно к 1932 году русская эмиграция четко осознала тот факт, что большевикам удается их дело преобразования России. Это привело к расколу русского зарубежья. Консервативное крыло Зарубежной России охватило глубокое уныние, вызванное пониманием того, что надежды на возвращение в Россию стали совсем призрачными. В связи с этим теоретики консервативных течений пытались убедить своих читателей, а скорее самих себя, в провале большевистского замысла и скорой гибели правящего режима.

Либерально-демократические и умеренно-социалистические круги русского зарубежья не отрицали грандиозности большевистских свершений, но обратили внимание читателя на факты реальных диспропорций, вызванные штурмовым характером сталинской модернизации, на ужасающие бедность, нищету и голод, принесенные большевистской политикой.

Вывод об успешности дела большевистской модернизации не укладывался в программно-теоретические прогнозы меньшевиков. Как следствие этого, на страницах «Социалистического вестника» развернулась самая глубокая в среде русской эмиграции полемика, связанная с проблематикой сталинской модернизации страны.

Поводом к дискуссии послужило появление ряда работ известного австрийского социал-демократа О. Бауэра, опубликованных в венской «Рабочей газете», в 1931 году. В своих работах того периода О. Бауэр одним из первых социологов обратил внимание на то, что деспотический, кровавый сталинский режим быстро «гонит» страну к прогрессу, и что буквально на глазах современников аграрная Россия превращалась в промышленную державу, в которой аппарат производства принадлежал не капиталистам, а, как выражался О. Бауэр, «совокупности трудящихся». Более того, О. Бауэр признал, что стремительное преображение России могла быть осуществлена только ценой голода трудящихся.

Однако, в новую эпоху опыт других стран и более высокий уровень научно-технического развития, по сравнению с ХIХ веком, когда была в основном осуществлена модернизация в Европе, должны позволить России минимизировать возможные потери и быстрее преодолеть период лишений. Логика рассуждений привела О. Бауэра к выводу, что гибель сталинского режима привела бы Россию к гражданской войне, срыву ее модернизации. Тем самым, по О. Бауэру, получалось, что социал-демократия не должна поддерживать антисталинское, антибольшевистское народное движение, а РСДРП должна была впасть в состояние своеобразного «анабиоза». По его мнению, поддержка сталинского режима означала бы преступление против русского народа, а поддержка народа, в свою очередь, выливалась бы в защиту консерватизма, борьбу против прогресса России, ее модернизации. Более того, Ф.И. Дан писал, что О. Бауэр выводил из сталинской модернизации социалистический строй в России. По его мнению, оставалось бы лишь дополнить этот государственный хозяйственно-плановый производственный организм политической демократией, чтобы получить законченный социалистический строй.

Естественно, появление работ О. Бауэра вызвало шок и спровоцировало острейшую дискуссию в среде социал-демократии русского зарубежья. В дискуссии приняли участие почти все теоретики зарубежного меньшевизма - Р. Абрамович, Г. Аронсон, П. Гарви, Б. Гуревич, Д. Далин, Ф.И. Дан, О. Доманевская, А. Югов и др. Тематика обсуждаемых вопросов была чрезвычайно широка, дискуссия затянулась на значительный срок, был даже поставлен вопрос об изменении партийной Программы.

Полемика, прежде всего, коснулась вопросов о сущности возникавшего советского социально-экономического строя, об отношении социал-демократии к большевистской диктатуре и сталинскому деспотизму, о тактике российской социал-демократии и программе действий правительства будущей постбольшевистской России, о сущности социального строя в будущей демократической России с учетом проблем, которые поставит перед обновленной страной противоречивое «большевистское наследство».

Дискуссия четко выявила теоретические и идейные позиции авторов «Социалистического вестника» - ведущих теоретиков меньшевистской партии, степень открытости к теоретическим новациям и глубину укоренившихся в их сознании догм.

Дискуссию открыл главный партийный теоретик Ф.И. Дан. Он был уверен, что большевики смогут довести свой эксперимент до логического завершения. Более того, в 1932 году он занял в дискуссии позицию, близкую к взглядам умеренных кругов ВКП (б). Он доказывал, что, социал-демократия может и должна поддерживать политику индустриализации, кооперации крестьянских хозяйств, но она ни в коем случае не должна поддерживать насилие над трудящимися, и поэтому те бешеные темпы, ради которых насилие практикуется и которые нужны лишь самой диктатуре.

В то же время, Ф.И. Дан не согласился с выводом О. Бауэра о том, что если в будущем политический строй России станет демократическим, постбольшевистская, демократическая Россия станет страной реального социализма. Ф.И. Дан счел такой вывод чересчур смелым. По мнению Ф.И. Дана, социальный строй постбольшевистской России можно будет определить как госкапиталистический, и только развитие международного социалистического и рабочего движения позволит как-то определиться в отношении перспектив развития России.

Ф.И. Дан оспорил также тезис О. Бауэра о том, что российская социал-демократия может выступить с самостоятельными требованиями только уже в постбольшевистской, демократической России, а до этого момента она должна находиться в своеобразном «анабиозе».

Вместо этого Ф.И. Дан предложил большевикам вступить в коалицию с социал-демократами для выработки более взвешенной политики.

Ф.И. Дана в оценке перспектив большевистского эксперимента поддержал А. Югов. (Следует заметить, что ранее, в конце 20-х годов, он, как впрочем, и большинство меньшевиков, был уверен в провале «Генеральной линии»). Однако в 1932 году он писал что, большевикам удался быстрый рост индустрии, преимущественное развитие средств производства. Они ликвидировали частную торговлю, превратили колхозы в преобладающий сектор сельскохозяйственного производства. Большевики сумели изъять у населения все его накопления на цели капитального строительства. По его мнению, сила государственного принуждения в СССР так велика, а сопротивление социальных групп было настолько сломлено, что основные свои задачи советская власть сумела выполнить.

Более того, А. Югов поддержал и процесс коллективизации по принципу - «да, но», увидев в процессах, совершаемых в последние с 1930 г. в связи с коллективизацией, объективно положительное явление, хотя и купленное непомерно дорогой ценой. Старое примитивное сельскохозяйственного производство было уничтожено и был осуществлен переход к машинизации и новым методам агрокультуры.

Статья Ф.И. Дана, в свою очередь, явилась серьезной темой для обсуждения на страницах «Социалистического вестника».

Решительным противником идей О. Бауэра и Ф.И. Дана проявил себя П. Гарви. П. Гарви занимал достаточно решительные позиции по отношению к большевизму и рассчитывал на его свержение народными массами. Он по праву считался лидером правого течения в меньшевизме. По его мнению, западная социал-демократия оказалась неподготовленной к тем «сюрпризам», которые ей преподнесла Россия, что привело к растерянности и прямой теоретической «капитуляции» западной социал-демократии перед теорией и практикой большевизма. Он пришел к выводу, что европейские социалисты разработали, точнее, искусственно сконструировали теорию «двух социализмов» - «европейского» и «русского».

Он был уверен, что европейские социалисты руководствовались принципом, то, что пригодно для Европы, непригодно для России и наоборот. П. Гарви доказывал своим оппонентам, что простая техническая интервенция не сможет превратить отсталую страну в передовую европейскую державу, поскольку само общество останется традиционным, не приемлющим достижения западной цивилизации, так как необходима целая историческая эпоха культурного перевоспитания общества.

Помимо этого, П. Гарви считал, что логика рассуждений привела О. Бауэра в ряды защитников сталинского деспотизма, так как последний являлся будто бы творческим фактором, создавая фундамент социалистического строя в России. Естественно, П. Гарви яростно выступил против позиции Ф.И. Дана. По мнению П.Гарви, Ф.И.Дан согласился с тезисами О. Бауэра и фактически поддержал сталинский курс на ускоренную модернизацию и стремительное создание социализма. П. Гарви упрекнул Ф.И. Дана за ревизию базовых положений меньшевистской Программы, видевшей будущее России в капиталистическом строе.

Теоретики российской социал-демократии отдавали себе отчет, что противоположные точки зрения, изложенные в работах О. Бауэра и Ф.И. Дана, с одной стороны, и П. Гарви, с другой, имели принципиальный характер, что процессы, связанные с большевистской модернизацией требовали адекватного, теоретического, программного осмысления.

Первой об этом откровенно заговорила О. Доманевская. Она утверждала, что прежняя программная установка РСДРП о том, что после «большевистского зигзага» Россия вернется к нормальному капиталистическому развитию, устарела.

В отличие от П. Гарви, О. Доманевская заявила, что прежние прогнозы, сделанные 40-50 лет тому назад, устарели. По ее мнению, в XX веке, при колоссальном развитии науки и техники, трансплантация высших форм капитализма в отсталые страны возможна, что давало шанс некоторым регионам «перепрыгивать через традиционные ступени развития». Поэтому, по ее мнению, оценки настоящего и будущего России базирующиеся на догматических представлениях о стадиях и темпах общественного прогресса были ошибочными. Она признала, что в деле модернизации России большевики добились огромных успехов, что Россия «бешеными темпами» догоняет Европу, и что эти успехи были достигнуты, прежде всего, благодаря особенностям советской системы, - концентрации и национализации экономики государством, а также плановому хозяйству.

Развивая свои идеи, О. Доманевская стала утверждать, что диктатура большевиков, конечно, не являлась диктатурой рабочего класса, однако, она была диктатурой, представлявшей интересы рабочего класса. В связи с этим она оспорила тезис Ф.И. Дана о госкапиталистическом характере советского строя.

Она даже оправдала насилие, творившееся по отношению к народу большевиками, заявив, что в противном случае высокие темпы преобразований были бы невозможны.

Реально О. Доманевская заняла самую левую, практически прокоммунистическую позицию в дискуссии, развернувшейся в «Социалистическом вестнике».

Естественным ответом на написанную с традиционалистских позиций статью П. Гарви и «новаторские» взгляды О. Доманевской явилась новая статья Ф.И. Дана.

Он напомнил, что в 20-е годы социал-демократы расценивали НЭП как период восстановления страны в рамках большевистской диктатуры. Социал-демократы были уверены, что кризисы НЭПа, необходимость его углубления приведут к изменению экономической политики в направлении усиления начал частной инициативы, что в свою очередь должно было привести к ограничению или даже к ликвидации большевистской диктатуры.

Однако признал Ф.И. Дан, прогнозам социал-демократов не суждено было сбыться. Развитие страны в 30-х годах пошло другим путем. Большевистская диктатура переродилась в систему личной власти Сталина, и именно сталинский режим приступил к подлинной модернизации страны на основе самой передовой западной науки и техники.

В начале 30-х годов Ф.И. Дану было совершенно ясно, что так называемая «органическая реконструкция», т.е. капиталистическая модернизация России на основе частного интереса заняла бы значительно больше времени и привела бы не к столь значимым результатам. В этом смысле сталинская политика «Генеральной линии», по мнению Ф. Дана, сопоставима, только с петровскими реформами.

Далее Ф.И. Дан сделал прогнозы, отличавшиеся удивительной проницательностью. Он со всей ясностью понял, что в течение долгих десятилетий российская экономика сохранит государственный облик. Более того, после ликвидации диктатуры и проведения преобразований в направлении частного предпринимательства, и политической демократии, государство в посткоммунистической России будет вынуждено длительное время быть попечителем индустриальных гигантов. По его мнению, эта политика будет определяться рядом факторов. Вновь возникшая буржуазия не сможет реально принять участие в процессах приватизации и уж тем более не сможет содержать убыточную, в целом, российскую промышленность.

Ф.И. Дан был уверен, что только иностранный капитал, или непосредственно, или через подставные российские фирмы, сможет стать хозяином экономики посткоммунистической России. Конечно, Ф.И. Дан отдавал себе отчет, что только иностранные инвестиции смогут переоборудовать российскую промышленность и сделать ее рентабельной. Посткоммунистическая Россия будет остро нуждаться в иностранном капитале, но в этом процессе необходимо будет четко соблюсти пропорцию между необходимостью привлечения иностранных инвестиций и опасностью колониального закабаления страны. В связи с этим именно государство должно выработать такие «правила игры», такие формы приватизации и привлечения иностранного капитала, которые обеспечили бы преобладание государственных активов в собственности смешанных обществ посткоммунистической России.

Помимо вопросов индустриального развития России, Ф.И. Дан проанализировал тенденции развития сельского хозяйства в будущей свободной России. Он предвидел, что насильственно созданные колхозы распадутся. Однако «лицо» российской деревни будут определять не фермеры, а добровольные кооперативные объединения, которые неизбежно возникнут на месте сельхозгигантов, так как это будет необходимо для грамотного использования уже имеющейся сельхозтехники и поддержания минимального уровня агрокультуры.

Кроме того, сами трудящиеся, создавшие трудом нескольких поколений мощнейший потенциал страны, не должны будут допустить разграбления накопленного, и будут требовать сохранения государственно-кооперативного облика посткоммунистической России. Поэтому, заявил Ф.И. Дан, стратегическая задача социал-демократии будущего должна будет заключаться в поддержке этого требования трудящихся.

Предложенные Ф.И. Даном направления пересмотра Программы РСДРП вызвали новую волну полемики на страницах «Социалистического вестника». Дискуссия приняла иное направление. О. Бауэр был «забыт». Участники дискуссии предали забвению проблему оценки сущности советского строя. Новая волна полемики развернулась по проблематике развития посткоммунистической, или, как тогда говорили, «по-большевистской» России.

Одним из первых против прогнозов Ф.И. Дана о развитии посткоммунистической России выступил один из основателей журнала, один из его крупнейших теоретиков - Р. Абрамович, придерживавшийся, как и П. Гарви, традиционалистских социал-демократических воззрений.

Р. Абрамович исходил из тезиса о бюрократизации и нерентабельности госпредприятий по самой своей сути. По его мнению, в посткоммунистической России государство сможет поддерживать существование госпромышленности только методами, схожими с методами коммунистических властей - фискальными акциями, дотациями и экономической изоляцией.

В связи с этим Р. Абрамович поставил совершенно закономерный вопрос об источниках финансирования российской промышленности, в соответствии с новым типом государственного устройства, будущей России. Он пришел к выводу, что демократическое государство не сможет принудить (курс. М.К.) потребителя (к которому он относил прежде всего крестьянство) финансировать госпромышленность. Р. Абрамович был уверен, что предложения Ф.И. Дана о необходимости сохранения промышленности в руках демократического государства являются финансовой и политической утопией. Все вышеизложенное, считал Р. Абрамович, заставит новое российское правительство развернуть масштабную приватизацию.

Далее он возразил против тезиса Ф.И. Дана о том, что национальная буржуазия не сможет играть существенную роль в процессах приватизации. Он был уверен, что национальная буржуазия легализует спрятанные при большевиках накопления, (капитал «теневой» экономики), помимо этого в Россию вернется капитал русской эмиграции и, наконец, буржуазия сможет воспользоваться государственными кредитами, если для этого будут созданы благоприятные правовые и экономические условия. В собственности демократического государства могут остаться только естественные монополии (железнодорожный транспорт, почта, телеграф и т.д.), важнейшие предприятия оборонной промышленности, и те убыточные предприятия, существование которых необходимо всему обществу (экология) и муниципальные предприятия.

Помимо этого, Р.Абрамович выступил против тезиса Ф.И. Дана о кооперативном облике посткоммунистической деревни. Р. Абрамович был уверен, что колхозный строй не сможет уничтожить собственническую психологию крестьян. Крестьяне будут ненавидеть колхозы, и при ликвидации диктатуры немедленно их покинут. Р. Абрамович решительно возразил Ф.И. Дану о необходимости государственной поддержки кооперативного строя посткоммунистической российской деревни.

В развернувшейся дискуссии Р. Абрамовича поддержал один их теоретиков «Социалистического вестника» - Г. Аронсон.

Он обрушился на идейные позиции Ф.И. Дана и О. Доманевской, причем взгляды О. Доманевской серьезно даже не анализировались и изначально рассматривались Г. Аронсоном как «полукоммунистическая ересь». Больше всего Г. Аронсон был возмущен солидарностью Ф.И. Дана с О. Доманевской в некоторых вопросах развернувшейся полемики.

Он категорически отвергал идею О. Доманевской о возможности перерастания советского строя в социалистический на основе реализации большевистской программы модернизации страны. Ф.И. Дана он обвинял в солидарности с О.Доманевской в этом вопросе, так как они увидели положительные аспекты в большевистской модернизации страны.

Г. Аронсон поддержал Р.Абрамовича в вопросе о необходимости масштабной приватизации госпромышленности в постбольшевистской России.

Однако, в отличие от Р. Абрамовича, Г. Аронсон не верил в реальность сокровищ, спрятанных при большевиках русской буржуазией, и поэтому он считал, что широкое участие национальной буржуазии в процессах приватизации будет практически невозможно, а привлечение иностранной буржуазии могло привести к колониальному закабалению страны, что, по его мнению, может поставить перед правительством посткоммунистической России серьезные проблемы.