Социалистические и леволиберальные течения русского зарубежья 20-30-х годов: оценка большевистского реформирования России. Очерки истории

Организационным руководителем ПСР в изгнании была Заграничная делегация ПСР, которая располагалась первоначально в Берлине, а с 1923 года, - в Праге.

Безусловно, эсеровская эмиграция не являлась идейным монолитом. В ней, так же как и в других течениях российской диаспоры, шел мучительный процесс переосмысления событий, произошедших в России.

Различные течения ПСР по разному относились к большевистскому режиму, перспективам развития большевистской и постбольшевистской России.

Правая группа ПСР крайне негативно относилась к большевистской диктатуре. Н.Д. Авксентьев - духовный патриарх этого течения еще летом 1919 года высказал несогласие с решением IХ-го Совета ПСР, заявившего об отказе от вооруженной борьбы с правящим в стране режимом.

В конце 1922 - начале 1923 года в Берлине состоялось Совещание социалистов-революционеров. В ходе этого совещания Н.Д. Авксентьев достаточно четко выразил свое отношение к большевистской диктатуре. Анализируя причины введения и сущность большевистского НЭПа он заявил, что: «… Но умозаключать отсюда о возможности постепенной эволюции современного строя невозможно…

Путь - насильственного устранения правящей группы путем ее свержения» Берлинское совещание социалистов-революционеров: Тезисы доклада Н.Д.Авксентьева по общеполитическим вопросам // Революционная Россия. Берлин, 1923. Январь-февраль. С. 22..

Социально-экономические перспективы развития постбольшевистской России теоретики этого течения ПСР видели в возрождении капиталистического строя в стране. Выступавший на Совещании В.В. Руднев отказался от идеи «третьего пути».

Эти пункты - стремление к насильственному свержению большевистского режима и ориентация на восстановление в стране полноценного капитализма, четко показывают, какой фланг занимала группа Н.Д. Авксентьева, В.В. Руднева, И.В. Вишняка, В.М. Зензинова, А.Ф. Керенского и других в эсеровской эмиграции.

По их мнению, ПСР должна будет направить свои усилия на ограничение возрождения в постбольшевистской России наиболее хищнических форм капитализма, а не препятствовать их развитию. Крупнейшими изданиями этого течения эсеровских теоретиков были журнал «Современные записки», выходивший в Париже в 1920 - 1940 годах и газета (с конца 20-х годов) - еженедельник «Дни», издававшийся первоначально в Берлине, а затем в Париже в 1922-1932 годах.

«Современные записки» задумывались как русский общекультурный журнал, продолжавший надполитические традиции, которые были прерваны большевиками. Официальным редактором журнала считался Н.Д. Авксентьев, однако, на деле журнал выходил, прежде всего, благодаря усилиям известнейшего эсеровского политика и публициста М.В. Вишняка, отвечавшего в редакции за всю техническую работу, за связь с сотрудниками журнала и за выход его в свет. Средства на издание журнала изыскивались благодаря неустанной деятельности, прежде всего В.В. Руднева - известнейшего деятеля эсеровской партии.

Газета и еженедельник «Дни» являлись детищем А.Ф. Керенского. Известнейший политический деятель России, А.Ф. Керенский был меньше известен как теоретик. В этом издании он попытался заявить о себе как о теоретике, способном собрать вокруг себя творческих людей, придерживавшихся воззрений, схожих с теми идеями, которые излагал в эмиграции А.Ф. Керенский.

Эти издания интересны тем, что они предоставляли свою трибуну деятелям различных течений русской диаспоры 20-30-х годов. Правда, в основном в этих изданиях сотрудничали российские теоретики, придерживавшиеся правосоциалистических и либеральных воззрений.

Необходимо обратить внимание, что журнал «Современные записки» в своем стремлении стать надполитическим, преодолевшем партийные, групповые интересы изданием, несколько «потерял лицо». В этом издании сотрудничали деятели русской эмиграции, зачастую придерживавшиеся прямо противоположных идейно-политических установок (П.Б. Струве, Б.Д. Бруцкус, Ст. Иванович, С.Н. Прокопович, С.И. Гессен и др.), известные своими публикациями в «Последних Новостях», «Руле», «Возрождении», «Днях», различных изданиях социал-демократической направленности. В силу этого, «Современные записки» трудно отнести к изданию, выражавшему только эсеровскую точку зрения на события, происходившие в России.

П.Н. Милюков и леволиберальные фракции российской диаспоры именно в этой фракции ПСР видели естественных союзников. «Последние Новости» достаточно регулярно помещали рецензии на наиболее интересные материалы «Современных записок», что, впрочем, не мешало «Последним Новостям» достаточно регулярно дискутировать с «Современными Записками» и «Днями».

В начале 1921 года, в Париже состоялось Совещание членов Учредительного собрания. Как известно, большинство кадетов оценивало это Совещание как «эсеровскую затею» и осудило участие в нем П.Н. Милюкова и других видных кадетов. С другой стороны ЦК ПСР осудил участие членов своей партии в парижском Совещании. Тем не менее, наиболее активными участниками в работе этого органа стали Н.Д. Авксентьев, А.Ф. Керенский и П.Н. Милюков, что достаточно точно выразило тенденцию к сближению этих деятелей и тех фракций русской диаспоры, которые они представляли.

Известно, что именно правые эсеры были наиболее желанными участниками создававшегося П.Н. Милюковым Республиканско-Демократического Объединения (РДО).

Работы правого крыла эсеровских теоретиков особенно интересны теми подвижками, которые делал ортодоксальный народнический эсеровский социализм в направлении сближения с либерализмом, в направлении поиска либеральных ценностей. По сути дела, и правые социал-демократы и правые социалисты-революционеры, и левые либералы, во многом независимо друг от друга, разрабатывали теоретическую платформу будущего российского центризма. В этом плане, их теоретическая деятельность была обращена в будущее, нацелена на постбольшевистскую Россию.

Эволюция теоретических воззрений правого крыла ПСР может быть прослежена на достаточно большом отрезке времени, с начала 20-х до конца 30-х годов, хотя основные свои выводы эта группа теоретиков сделала уже в первой половине 30-х годов.

Левая фракция ПСР была многочисленнее правой. В отличие от правой фракции эсеровской эмиграции, базировавшейся в основном в Париже, левые группировались в Берлине и Праге. Эта часть эсеровской эмиграции не выбрасывала Октябрьский эпизод из истории Русской революции.

«Первое, - должно помнить, о том, что возрождение значит не реставрация, а обновление, что лозунг «назад к февралю», как будто близкий социалисту-революционеру, является ныне неприемлемым более для нашей партии как затемняющий стоящие перед ней задачи, - что народное движение, использованное большевиками в Октябре, являлось продуктом не ошибок февраля, а его существа, и что продуктом ошибок февраля являлось только большевистское извращение Октябрьского этапа революции» Что дальше и чего нельзя // Революционная Россия. Берлин, 1927. Октябрь. № 61. С. 2..

Эта часть эсеровской партии неоднозначно относилась режиму в 20-е годы к большевизму, однако они, как и РСДРП, отвергли насильственные формы борьбы с большевистским режимом. В отличие от правого течения ПСР они предполагали, что развитие страны пойдет не столь прямолинейно, как это мыслили их оппоненты из Парижа.

На известном берлинском Совещании Е.А. Сталинский и В.М. Чернов оспорили выводы Н.Д. Авксентьева и В.В. Руднева.

Левоцентристское течение ПСР в 20-е годы разрабатывало проблемы будущего России на основе их знаменитой концепции «третьего пути», и соответственно, они видели будущее России в своеобразно понятом социализме.

Безоговорочным теоретическим и политическим лидером ПСР в 20-е годы был В.М.Чернов. Будучи одним из основателей ПСР, именно он еще в дореволюционной России, разработал основные теоретические установки ПСР. Хорошо известно, что В.М. Чернов был блестящим теоретиком, разрабатывавшим реальную альтернативу либерально-демократическому и экстремистско-большевистскому вариантам возможного развития России в 1917 году. В.М. Чернов был лидером Учредительного собрания и Демократического Сопротивления большевистскому режиму в 1918 году. Тем не менее, он крайне негативно воспринял развернувшееся в 1918-1920 годах Белое Движение и призвал народ к борьбе с Н.В. Колчаком и А.И. Деникиным, одновременно резко критикуя большевиков. В итоге осенью 1920 года В.М. Чернов был вынужден навсегда покинуть Родину.

Именно в эмиграции раскрылся поразительный аналитический дар В.М. Чернова. Он проделал колоссальную работу по исследованию проблем, с которыми столкнулась большевистская Россия. Глубина исследования этих проблем позволила ему очень точно предсказывать возможные варианты развития страны. Пожалуй, именно В.М. Чернов был крупнейшим исследователем-обществоведом российской диаспоры.

Главное его детище - журнал «Революционная Россия», который В.М. Чернов издавал вначале в Тарту (или, как тогда говорили, в Юрьеве), в Эстонии, а затем в Берлине.

Журнал являлся Центральным Органом ПСР, однако практически во всех его материалах, в той или иной степени, чувствовалась «рука» самого В.М. Чернова. Огромная публицистическая деятельность В.М. Чернова в этом издании позволяет очень четко проследить эволюцию оценок большевистской модернизации, проделанную этим русским исследователем, и рассмотреть его альтернативные предложения. Так же как и в случае с П.Н. Милюковым, практически все сколько-нибудь значимые материалы, позже вошедшие в крупные итоговые работы, были первоначально апробированы на страницах периодики.

В то же время, именно периодика позволяет проследить искания и раздумья, выявить сам процесс творческого поиска, который происходил в уме и душе В.М. Чернова.

В.М. Чернов входил в руководство Заграничной делегации ПСР, однако в середине 20-х годов эта организация раскололась. Сторонники В.М. Чернова вместе с самим «патриархом» покинули ее. Группа В.М. Чернова продолжала выпуск журнала «Революционная Россия», в то же время В.М. Чернов попытался создать так называемую «Лигу Нового Востока» - коалицию социалистов-эмигрантов из бывшего СССР и в 1928-1929 годах приступил к изданию в Праге «Вестника Социалистической Лиги Нового Востока». Наконец, в 1928 году группа В.М. Чернова образовала собственный Заграничный Союз ПСР.

Состоявшийся в апреле-мае 1928 года II-й съезд Заграничных организаций ПСР отказал черновской «Революционной России» в праве на выражение мнений всей партии. Тем не менее «Революционная Россия» выходила до 1929 года.

В противовес черновской «Революционной России» его былые соратники В.И. Лебедев, М.Л. Слоним, Е.А. Сталинский, В.В. Сухотин и др. приступили в 1927-1928 в Париже, а в 1927-1932 годах в Праге соответственно журналов «Социалист-революционер» и «Воля России».

Эти журналы достаточно точно отражали эволюцию воззрений теоретиков-ортодоксов эсеровского направления общественно-политической мысли России на события, развернувшиеся в стране во второй половине 20 -х - начале 30-х годов, однако им явно не хватало того аналитического блеска, которым была «освещена» черновская «Революционная Россия».

Все вышеназванные издания - «Дни», «Революционная Россия», «Воля России» и «Социалист-революционер» позволяют составить достаточно явную картину эволюции воззрений теоретиков различных течений ПСР.

Тема направления эволюции России в условиях коммунистической диктатуры, разработка альтернативных моделей развития страны, раздумья над будущим постбольшевистской России, по-видимому, составляли центральную тему исследований эсеровской эмиграции.

Теоретики ПСР, опираясь на свою концепцию «третьего пути» действительно сумели глубже других русских эмигрантских течений понять весь трагизм большевистской модернизации, ее историческую фатальность.

В 20-е годы именно журнал «Революционная Россия» наиболее точно отражал официальную линию ПСР. Первоначально, В.М. Чернов и его соратники предполагали, что их разлука с Родиной будет краткой, тем более, что Кронштадтское выступление и крестьянское движение начала 20-х годов подпитывали надежды на скорое возвращение ПСР в Россию. Тем не менее, свидание с Родиной затягивалось, и местом издания «Революционной России» стал Берлин, где уже выходил меньшевистский «Социалистический вестник». «Революционная Россия», впрочем, как и «Социалистический вестник», являлась журналом с ярко выраженной аналитической, почти научной направленностью. По мере стабилизации в 20-е годы ситуации в России и в мире академичность «Революционной России» еще больше возросла.

В.М. Чернов в основу своего анализа большевистской модернизации положил своеобразную оценку Русской революции 1917 года. Он отдавал себе отчет, что Россия находилась на границе Европы и Азии, она позже других крупных развитых стран вступила в общецивилизационный процесс.

Разбирая осенью 1921 года причины провала большевистского плана непосредственного коммунистического экспериментаторства, В.М. Чернов оценивал общецивилизационное состояние России следующим образом.

«Отчего потерпел крушение большевистский эксперимент? Не только оттого, что ему пришлось действовать в истощенной войной, экономически примитивной земледельческой стране с низким культурным уровнем общего развития и неискушенным и малочисленным пролетариатом» Власть и соглашательство // Революционная Россия. Юрьев, 1921. Сентябрь-октябрь. № 12-13. С. 2..

Строго говоря, по «классическим» марксистским схемам Россия исторически «недозрела» для принятия коммунистической программы. Вот почему, по мнению В.М. Чернова, большевики как азартные игроки сделали ставку на мировую революцию. В.М. Чернов был убежден, что большевики не имели в 1917 году никакого плана действий и экспериментировали в экономической области, руководствуясь принципом, по образному выражению В.М.Чернова «...советизации всего, до чего могла дотянуться рука».

Когда же В.И.Ленин и большевики, наконец, к 1921 году осознали факт провала надежд на успех мировой революции, они ввели НЭП, т.е. повернули «назад к капитализму».

По сути дела В.М. Чернов обвинял большевиков, да и всех ортодоксальных марксистов, в догматизме. По мнению марксистов, в изложении В.М. Чернова, оценка любого явления биполярная, - «или черное, или белое». Или Русская революция буржуазная, или социалистическая (с опорой на мировой революционный процесс). Именно поэтому большевики легко перешагнули от революции 1917 года, к коммунистическому экспериментаторству, после чего произошел откат к возрождению капитализма.

В свою очередь, переосмысливая свои идеи, В.М. Чернов доказывал в начале 20-х годов, что Русская революция 1917 года была народно-трудовой. Она не была буржуазной и не была социалистической в том смысле, как это понимали социал-демократы и либералы, она была в определенном смысле переходной, так как создавала возможности для эволюции страны в социалистическом направлении. Широкий размах демократической революции создавал условия для реализации такой возможности. Программу реформирования страны должна была осуществлять коалиция демократических партий. В.М. Чернов не сомневался, что политическим лидером страны должны были стать именно эсеры, как партия самого многочисленного класса страны - крестьянства (выборы в Учредительное собрание в целом подтвердили его прогноз). В.М. Чернов был уверен, что революционно-демократическое правительство должно было руководствоваться принципами «минимального сопротивления и наибольшего результата».

Реформаторская деятельность не должна была бы быть поспешной. Власти должны были бы расчленить социализаторскую проблему на ряд операций. Первым этапом движения страны к социализму должно было стать упорядоченье землепользования и развитие на общинно-кооперативных началах крестьянского хозяйства. Опираясь на принцип социализации земли, государство должно было поддержать те формы коллективистского творчества масс, которые наверняка возникли бы в самой гуще народа из потребностей жизни

В.М. Чернов был уверен, что Россия могла показать всему миру пример достаточно безболезненного перехода страны к некапиталистической форме общественной эволюции.

В этом плане интересна та полемика, которую вела в середине 20-х годов «Революционная Россия» и В.М. Чернов с ортодоксальными марксистами и оппонентами из правоэсеровского лагеря, и, прежде всего с А.Ф. Керенским и «Днями».

В ходе этой полемики В.М. Чернов выделил тенденции развития западной модели общественного развития.

«Этот классический капитализм, душой которого была анархия производства, капитализм марксовского первого тома все более и более сменяется новым, организованным капитализмом, устраняющим анархию рынка, регулирующим его и поэтому в немецкой литературе, иногда носящим звучное имя «социокапитализма».

В этом смысле и советский государственный капитализм есть не прежний «чистейшей воды капитализм», а один из видов «социокапитализма» О «договорившихся» // Революционная Россия. Берлин, 1926. Декабрь. № 54. С. 24..

Оппоненты В.М. Чернова - марксисты-ортодоксы, правые эсеры и либералы, связывали наличие товарных связей в том или ином обществе с характеристикой его общественного строя. В.М.Чернов очень образно описывал такую ситуацию.

« Если бы Керенский был прав, то социализм появился бы однажды на Земле «яко тать в нощи», совершенно готовым, как готовою вышла Минерва из головы Юпитера. «До» - был чистейшей воды капитализм, «После» - стал на его месте чистейшей воды социализм». А между «до» и «после»? Очевидно, чудесный прыжок» Там же. С. 25..

Для B.M. Чepнова было не столь уж важно, как назывался тот или иной строй, та или иная социально-экономическая система. Для него гораздо важнее была тенденция развития современной цивилизации в направлении повышения производительности общественного труда, большей гуманистической ориентации общественных отношений, развитие процесса естественного обобществления и утверждения демократических начал общественного общежития. В этом смысле, по мнению В.М. Чернова, и большевистский нэповский вариант общественной эволюции являлся особым локальным, своеобразным типом выражения общемировой тенденции.

«Чем ознаменована эта переходная эпоха? Тем, что новые общественные формы укрепляются лишь частично, в несовершенном, часто недоразвитом, как бы зародышевом виде. Они существуют в буржуазном оформлении, среди обычных товарно-денежных взаимоотношений, приспособляясь к этой чуждой стихии и подчиняясь ее законам.

... Они, можно сказать, пробуют бить капитализм его же оружием. Научаются тщательно калькулировать себестоимость, делать необходимые отчисления в основной и резервный капиталы, следить за рыночной конъюнктурой, и лишь с оглядкой на капиталистического конкурента улучшать условия труда и вознаграждения» Чернов В. Вопросы программы и тактики. Плановое хозяйство и большевизм // Революционная Россия. Берлин, 1928. Октябрь. № 68. С. 12..

В.М. Чернов был уверен, что так называемые «капитализм» и «социализм» в такой стране, как Россия, должны были сосуществовать «..на долгие, долгие времена» Чернов В. В мире переотражений // Революционная Россия. Берлин, 1928. Январь-февраль. № 63-64. С. 7..

В.М. Чернов был абсолютно уверен, что в 1917 году Россия могла эволюционизировать именно в этом направлении, однако большевики свернули с этого пути, что бы вновь вернуться к нему уже в 20-х годах.

Очевидно, что идеи В.М. Чернова несколько опередили свое время, и его прогноз наиболее адекватно нашел свое выражение в конце XX века (Шведская, Австрийская, Нидерландская и другие модели общественного развития). В то же время, В.М. Чернов не сумел серьезно оценить ту опасность, которая стремительно нарастала в России 1916-1917 годах, а именно - страна очень быстро «дичала». Общая культурная отсталость, отсутствие у населения элементарных навыков демократических, цивилизованных форм общественной жизни придали процессу «одичания» трагический, фатальный характер. Ситуацией воспользовались большевики и установили свою власть в стране.

Тем не менее, именно методологические разработки так называемой концепции «социокапитализма» явились теоретической базой оценок всей деятельности большевиков по модернизации России, соответствия ее результатов вестернистскому вектору развития человечества.

В середине 20-х годов в творчестве В.М. Чернова наступил новый этап. Он начал рассматривать проблемы, с которыми столкнулась большевистская Россия, без излишней эмоциональности, взвешенно и продуманно. Российским теоретикам стало ясно, что большевистский режим не только не рухнул, а более того, устоял и начал создавать новую Россию.

В.М. Чернов в середине 20-х годов попытался разобраться, что из себя представляла большевистская модель общественного развития, какие проблемы поставила новая историческая реальность перед большевистскими теоретиками и их мировоззрением, какие пути выхода из возникших трудностей предлагали различные течения большевизма и насколько реалистичны были предлагавшиеся ими программы.

Анализу этих проблем он посвятил целую серию статей в «Революционной России» в середине 20-х годов.

Он напомнил, что первоначально большевики рассматривали Россию как плацдарм для мировой революции.

Страна, по образному выражению В.М. Чернова «надорвалась». Из военно-коммунистического тупика большевики выбрались, приняв НЭП. Однако, первоначально они рассматривали НЭП как временное явление, как передышку, поэтому его принятие и не вызвало серьезных споров в коммунистической элите. Первоначально сам автор НЭПа - В.И. Ленин - был уверен, что НЭП не отрицал всей прежней политики. В.И. Ленин, в интерпретации В.М. Чернова, первоначально увидел в НЭПе только передышку в ожидании новой европейской революционной волны.

Однако передышка затягивалась. В.М. Чернов пришел к выводу, что в последние годы жизни его оппонент В.И.Ленин осознал, что нэповская политика явление не случайное, и что именно такая политика должна являться основой национального возрождения страны, долговременной политикой ее модернизации. По сути дела, В.М. Чернов одним из первых обществоведов стал утверждать, что В.И. Ленин в последние годы жизни отказался от коммунистической ортодоксии и стал разрабатывать нечто новое.

В.М.Чернов в середине 20-х годов стал утверждать, что то, нечто новое, что начал создавать В.И. Ленин, было ничем иным, как «перепевом» идей, с которыми уже давно выступали эсеры.

«Диктатура пролетариата плюс кооперация, - вот и все, что нужно для социализма. В процессе становления своего социализм есть не что иное, как естественное развитие кооператизма под защитою диктатуры пролетариата. И он не скрывал, что под самый конец жизни вдруг переучился. Он заявил, что отныне для него, после перехода власти от буржуазии к рабочему классу «простой рост кооперации тождественен с ростом социализма» и прибавил к этому знаменитые слова: «вместе с этим мы вынуждены признать коренную перемену всей точки зрения нашей на социализм». Новая дискуссия и «комнародничество» // Революционная Россия. Берлин, 1926. Январь-февраль. № 46. С. 1.

Иначе говоря, нэповский вариант большевистской модернизации страны, в интерпретации В.М. Чернова, был ничем иным, как «третьим путем», т.е. некапиталистическим вариантом общественной эволюции. В.М. Чернов достаточно четко пояснил, как он понимал произошедшую у В.И. Ленина и части большевистских теоретиков «коренную перемену».

«В основе их, Лениным завещанной коренной перемены всей точки зрения на социализме является признание возможности и для отдельных отраслей производства и для целых народов Востока, идти к социализму непосредственно, минуя стадию развернутого капитализма.

Для деревни это означает возможность некапиталистической кооперативной эволюции, опирающейся на изъятие земли из частной собственности, на ее превращение, в тех или иных формах, в общее достояние» Чернов В. В мире переотражений // Революционная Россия. Берлин, 1928. Январь-февраль. № 63-64. С. 7..

По мнению В.М. Чернова, развертывание такой некапиталистической перспективы развития России означало, что страна, опираясь на рыночные механизмы и систему социальных «амортизаторов» шаг за шагом двигалась бы к лучшей жизни, примерно так же, как этот процесс начал происходить уже на глазах В.М. Чернова в Европе (в той же Швеции).

В.И. Ленин, по оценке В.М. Чернова, увидел главное в нэповской системе - ненасилие, убеждение, конструктивный реформистский путь к созданию нового гуманистического общества. Тем самым НЭП, как новая стратегическая линия знаменовал собой политику национальной модернизации страны.

«Что и требовалось доказать: капиталистическая стадия благополучно минуется = комнародничество» Чернов В. В мире переотражений // Революционная Россия. Берлин, 1928. Январь-февраль. № 63-64. С. 9..

В то же время он, так же как и большевики, был убежден, что «локомотивом» этого процесса могла стать только развитая индустрия города. В этом смысле перед страной уже в первой четверти 20-х годов встала задача технического перевооружения, и промышленности и сельского хозяйства.

Острейшую необходимость решения этой проблемы ясно осознавали и В.И. Ленин, и В.М. Чернов.

Согласно оценке В.М. Чернова, В.И. Ленин первоначально, в начале 20-х годов, предполагал, что решение этой проблемы не составит особого труда. По его мнению, большевистской власти достаточно будет «поманить» западных инвесторов концессионными «приманками», как российская промышленность будет стремительно обновлена. Эта политика провалилась.

Вслед за этим В.М. Чернов проанализировал гипотетическую возможность получения большевистским правительством внешнего займа. По его мнению, на пути получения большевиками серьезного, т.е. крупного и долговременного займа, стояли те же препятствия, которые сорвали концессионную политику.

Помимо того, что в Европе и Америке было не так уж много свободных капиталов, этому препятствовала внутренняя и внешняя политика правящей партии. Различные фракции Коммунистической партии, по мнению В.М. Чернова, находились в состоянии острейшей конфронтации. Те группы, которые восприняли НЭП как «комнародническую» модель российской модернизации или даже просто как стабилизационную политику конфликтовали с ортодоксальным течением, которое В.М. Чернов называл «старыми большевиками», «евроромантиками». «Евроромантики» по-прежнему, даже в середине 20-х годов делали ставку на мировую революцию, «не замечая» стабилизации ситуации в Европе, что на деле сводилось к подрывным акциям в колониях и странах так называемого «санитарного кордона». В.М. Чернов был уверен, что развертывание «линии Зиновьева» во внешней политике СССР являлось одним из самых серьезных препятствий на пути получения займов.

В.М. Чернов был уверен, что причина отказа в займах была не только политического свойства. Он подчеркивал, что все расходы на провоцирование путчей несли непроизводственный характер и не были связаны с возможностью возврата кредитов.

Помимо того, что лидеры Коминтерна своими акциями осложняли внешнеполитическое положение страны, особенности большевистского политического режима создавали серьезные препятствия для организации притока западных инвестиций.

В.М. Чернов доказывал, что западные государственные институты и предприниматели опасались вкладывать средства в советскую экономику, так как не имели никаких гарантий их возврата.

Безусловно, Запад мог предоставить кредиты при условии полуколониального подчинения страны, установления внешнего финансового контроля над российскими ресурсами. Однако на такой шаг не только большевики, во и любое иное национальное российское правительство пойти не могло.

В итоге своего анализа В.М. Чернов сделал вывод, что большевики могли рассчитывать только на свои силы. Тем самым, по его мнению, большевистская «комнародническая» модернизация страны была явно нереалистичной политикой, тупиковой ветвью развития страны.

В.М. Чернов принял и одобрил стратегический замысел своего оппонента - В.И. Ленина. Он был уверен, что важнейшие элементы эсеровской (а по сути В.М. Чернова) концепции некапиталистической эволюции и предсмертного ленинского замысла были схожи. В ходе осуществления большевистского НЭПа Россия начала свое движение по непроторенной дороге некапиталистической модернизации. Однако для того, чтобы этот процесс был успешен, необходима была техническая реконструкция и города, и деревни, т.е. успех дела зависел от уровня развития производительных сил страны.

В.И. Ленин и большевики, в интерпретации В.М. Чернова, были уверены, что только диктатура сумеет обеспечить движение общества в направлении марксистского идеала социализма, даже вопреки законам общественного развития.

В то же время именно диктатура являлась главным препятствием на пути западной экономической помощи, сделал вывод В.М. Чернов, так как только демократические институты могли гарантировать грамотное расходование заемных средств и тем самым возврат долга.

Помимо этого, «комнародническая» модель отводила российскому народу роль пассивного объекта преобразовательной деятельности. В.М. Чернов был абсолютно уверен, что оторванность населения от участия в решении вопросов своей судьбы обрекала весь «комнароднический» проект на неудачу.

Безусловно, В.М. Чернов, пожалуй, глубже других теоретиков русского зарубежья понял весь трагизм положения, в котором оказался большевизм в начале 20-х годов. Он также очень ярко проанализировал попытки В.И. Ленина вырваться из идейного тупика «классического» марксизма.

По-видимому, В.М. Чернов был прав в оценке эволюции воззрений В.И. Ленина. Возможно, В.М. Чернов был также прав, что приставка «ком», приверженность лидера большевиков диктатуре, обрекала «комнародническую» модель на провал.

В.М. Чернов не остановился на критике воззрений своего главного теоретического оппонента и продолжил исследование вопросов большевистской модернизации в середине 20-х годов, в связи с теми дискуссиями, которые развернулись в большевистской партии в то время. НЭП поставил перед большевиками проблему «выбора». В ходе этих дискуссий, по мнению В.М. Чернова, вырабатывалась теоретическая концепция большевистской модернизации, разрабатывался, на этой основе, социально-экономический и политический курс. В ходе анализа большевистских дискуссий В.М. Чернов уточнил свои оценки.

Он напомнил, что первоначально большевистские лидеры рассматривали НЭП как временный маневр, период «отдыха», однако к середине 20-х годов ситуация изменилась.

«НЭП» незаметно стал означать чуть ли не целую хозяйственную систему. … НЭП окристализовался в «строй» Новая дискуссия и «комнародничество» // Революционная Россия. Берлин, 1926. Январь-февраль. № 46. С. 8..

Естественно, после кончины В.И. Ленина, практически единолично разрабатывающего большевистские теоретические установки, перед лидерами компартии встал вопрос о перспективах и тенденциях развития России.

Группа Е.Г. Зиновьева убеждала большевиков, что социализм можно построить, только опираясь на ресурсы развитых пролетарских государств. Тем самым позиция Е.Г. Зиновьева, по мнению В.М. Чернова, лишала большевизм исторической перспективы, так как не только большевистским теоретикам, но и рядовым коммунистам к середине 20-х годов стало отчетливо видна наступившая европейская стабилизация. Надежды на успех мировой революции становились все более призрачными, а «Линия Коминтерна» все больше превращалась в бессмыслицу, в организацию путчей, терактов и провокаций. В.М. Чернов согласился с оценкой Н.И. Бухарина, который назвал т.н. «старых большевиков», отстаивавших подобные идеи - «старыми дураками».

Другая группа большевистских теоретиков, основным выразителем идей которых В.М. Чернов считал Н.Г. Сокольникова, исходила из методологии ортодоксального марксизма и учитывала реальный уровень развития страны и степень развития международного революционного движения. Анализ ситуации позволил этой группе сделать вывод о необходимости кардинально «продолжить отступление» в направлении полноценной рыночной экономики.

В.М. Чернов сделал вывод, что эта группа большевистских теоретиков искала выход на сложившейся ситуации через приватизацию нерентабельной госпромышленности, при опоре на привлечение иностранного капитала.

В.М. Чернов, проанализировав эту возможную ситуацию, пришел к выводу, что так называемая «либеральная» эволюция НЭПа означала бы на деле новый крах всей только восстановленной индустрии, безработицу в городе и полную аграризацию страны.

По мнению В.М. Чернова, ни одно здравомыслящее национальное русское правительство не могло решиться на масштабную «товарную интервенцию», тем самым план приватизации госпромышленности был изначально нереален. Предполагаемые новые хозяева русской промышленности явно не захотели бы терпеть свою оторванность от мировой экономики. Вот почему В.М. Чернов определял «либеральную» модель эволюции НЭПа, как «комколониальную». По его мнению, Россия была, в определенном смысле, обречена на абсолютный протекционизм.

С другой стороны «либеральный» путь, так же как и позиция «евроромантиков» лишали большевизм исторической перспективы.

Правящее сталинско-бухаринское большинство в середине 20-х годов попыталось дать ответ на вопрос, который история поставила перед большевизмом. Они нашли этот ответ в концепции строительства социализма в одной стране.

Оппоненты-оппозиционеры, большевистские ортодоксы доказывали неприемлемость для марксистов самой концепции строительства социализма в одной, тем более отсталой стране.

«Троцкий, Зиновьев, Каменев, Радек издеваются над идеей «социализма в одной стране» и насмешливо спрашивают насчет «социализма в одном уезде», или даже «в одном участке» Чернов В. В мире переотражений // Революционная Россия. Берлин, 1928. Январь-февраль. № 63-64. С. 7..

На эти упреки, лидеры правящего большинства ссылались на тот факт, что СССР по своему размаху не мог быть назван «отдельной страной», а являлся своеобразной цивилизацией, способной развиваться при опоре на собственные силы Там же..

Главным теоретиком правящего большинства был Н.И. Бухарин, продолживший, по мнению В.М. Чернова, в середине 20-х годов разработку тех проблем, с которыми в конце жизни активно работал В.И. Ленин. В.М. Чернов прямо назвал предложенную Н.И. Бухариным модель «комнароднической», и приветствовал ее появление не только потому, что она расшатывала «монолитную» сплоченность диктатуры, но еще и потому, что в чем-то совпадала с раздумьями самого В.М.Чернова.

В любом случае, «комнароднический» вариант предусматривал длительное существование многоукладной экономики и не предусматривал применения масштабных мер насилия в ходе этого «социалистического» строительства. При этом Н.И. Бухарин, в интерпретации В.М. Чернова, ратовал за подъем производительных сил страны при опоре на развитие полноценных рыночных связей. По мнению Н.И. Бухарина, утверждал В.М. Чернов, большевики могли использовать развитие рынка и расслоение в деревне в своих интересах, в интересах социалистического строительства, тем более что «по Н.И. Бухарину» грядущая кооперация деревни должна была решить проблему ее расслоения.

Однако народные массы, при этом должны были выступать всего лишь в роли объекта преобразовательной деятельности комдиктатуры.

С другой стороны, госпромышленность не могла обеспечить действительно трудовой эквивалент между городом и деревней, предоставить селу передовую технику, что являлось важнейшим условием кооперации деревни.

Помимо этого, политическая диктатура Компартии, бюрократизация всех экономических и политических институтов приводила к тому, что кооперация не стала свободной, а являлась «искусственным растением», влачившим довольно жалкое существование.

Все это вместе, делало «план Н.И. Бухарина» изначально исторически обреченным.

Главное, против предложений Н.И. Бухарина «работал» такой фактор, как время. Промышленность и сельское хозяйство остро нуждались в модернизации, в техническом обновлении, страна буквально «задыхалась» от бестоварья. К середине 20-х годов ситуация стала совершенно нетерпимой.

Для решения задач, поставленных историей перед Россией в середине 20-х гг, государство остро нуждалось в финансовых ресурсах, однако частный капитал, отечественный и иностранный, не имея политических гарантии неприкосновенности, опасаясь рецидива экспроприаций, избегал долгосрочных вложений в экономику России, оставаясь, по преимуществу, торгово-посредническим, хищническим.

Политические лидеры большевизма пытались, опираясь на идеи Н.И. Бухарина о строительстве социализма «буржуазными руками», развивать рыночные механизмы в деревне, чтобы на этой основе развернуть экспорт сельхозпродукции. Однако отсутствие адекватного крестьянскому спросу предложения на товарном рынке привело к ухудшению ситуации в целом.

Получалось, что все попытки планировать будущее Советской России, как в долговременном, стратегическом плане, так и в смысле решения каких либо насущных задач, оказывались проблематичными в окружении стихии крестьянского рынка.

Между тем ухудшение экономической ситуации в стране, обострение проблемы «товарного голода» вело к усилению политического недовольства, и в итоге все это могло привести к повторению кризиса 1921 года, а в перспективе и к отстранению большевиков от власти.

И.В.Сталин, как руководитель страны, первоначально, вплоть до второй половины 20-х годов, по мнению аналитиков «Революционной России» даже и не пытался разрабатывать вопросы большевистской теории, проблемы развития России, являя собой «классический тип большевистского чиновника».

И.В. Сталин в середине 20-х годов четко осознавал, что силовые попытки решения нэповских проблем могли быть чреваты повторением кризиса 1921 года. В силу этого, он достаточно последовательно проводил в жизнь политику модернизации страны, базировавшейся на рыночных принципах. Однако во второй половине 20-х годов И. В. Сталину стало окончательно ясно, что так называемая «комнародническая» модель развития страны не дала той отдачи, на которую рассчитывало большевистское руководство, и на деле все свелось, по меткому выражению теоретиков «Революционной России», к «топтанию на месте».

И.В. Сталин к этому времени убедился, что «топтание на месте», впрочем, как и возможные силовые акции, могли привести к общенародному выступлению против существовавшей власти.

И.В. Сталин, прежде всего во имя сохранения политической диктатуры, в конце 20-х годов «первым начал наступление», форсировал социально-экономические преобразования, базируясь, при этом, на протекционизме, изоляции страны от внешнего мира. Он приступил к ликвидации рынка, многоукладной экономики, свободного крестьянства. Экономические рецепты решения российских проблем он позаимствовал у своих поверженных оппонентов - большевистской оппозиции. И.В. Сталин форсировал процесс индустриализации, опираясь на насильственную перекачку средств российской деревни.

Руководство ВКП (б) рассматривало деревню как внутреннюю колонию города. Для обеспечения регулярности экспроприаций большевики закрепостили крестьян, развернув коллективизацию.

В то же время сталинский курс, при внешней схожести с «военным коммунизмом» был очень рискованной, однако именно прагматической политической линией. Только такой путь давал большевистской диктатуре шанс на выживание.

Основные причины отказа от «комнароднической» модели развития России и утверждения в стране на рубеже 20-30-х годов тоталитарной, деспотической модели В.М. Чернов и его соратники видели в сохранении в сознании даже здравомыслящих большевиков принципов довоенного, «классического марксизма», в частности приверженности диктатуре.

В итоге своих исследований проблем большевистской России В.М. Чернов пришел к целой системе достаточно стройных выводов.

Он был уверен, что Россия могла эволюционировать в направлении, разработанном ПСР. По его мнению, альтернативная большевистской модель развития страны должна была строиться на принципах длительного сосуществования различных укладов в экономике России, при опоре на принципы рыночной экономики. Демократическое государство, был уверен В.М. Чернов, должно было бы проводить активную регулирующую политику, поддерживать коллективистские формы организации производства, руководствуясь принципом содействия развитию производительных сил общества, настойчиво вмешиваться в социальные отношения в стране, соблюдая баланс между теми требованиями, которые выдвигал рынок, и желательностью тех или иных социализаторских проектов.

В.М. Чернов и его соратники предполагали, что данный вариант развития страны не являлся узко русским, а наоборот, развитие современной цивилизации шло по пути естественного обобществления, развития различных форм кооперирования, большей социальной и гуманистической окрашенности общественных отношений. Тем самым, В.М. Чернов в 20-е годы сделал вывод, что предлагаемая ими модель носила вестернистскую направленность.

Установка эсеров на долговременность процесса, их ориентация на демократические ценности в политической области создавали условия для общенациональности предлагавшейся модели модернизации.

В этом плане ПСР в 20-е годы надеялась максимально эффективно использовать «большевистское наследство». Они предполагали по возможности сохранить достигнутый при большевиках в годы НЭПа уровень обобществления, не разрушая рентабельные государственные или кооперативные предприятия.

В.М.Чернов и его соратники увидели в большевистском НЭПе отражение своих идей. Они были уверены, что В.И. Ленин и Н.И. Бухарин в 20-е годы «переучились». Эсеровские теоретики были убеждены, что вплоть до второй половины 20-х годов большевистское руководство вольно или невольно осуществляло курс на «комнародническую» модель российской модернизации. По их мнению, именно «комнародническая» модель открывала определенные перспективы перед большевизмом, так как допускала длительное сосуществование различных укладов в экономике страны.

Предлагавшуюся коммунистами-оппозиционерами «евроромантическую» модель российского развития, опиравшуюся на гипотетические ресурсы революционной Европы, эсеровские теоретики рассматривали как явно утопичную в условиях ее стабилизации.

С другой стороны, эсеры негативно оценивали появившиеся в то время предложения строительства российской экономики на основе «либеральной» модели, предполагавшей широкое развитие рыночных отношений без привлечения государственных институтов контроля, на базе масштабной приватизации и внешнеэкономической открытости и т.д. Эти акции, по их мнению, привели бы к гибели национальной промышленности, массовой безработице и народному возмущению. Помимо этого, «либеральный» путь лишал большевиков исторической перспективы.

Однако, размышляли эсеровские теоретики, «комнародническая» модернизация могла базироваться на поддержке населения страны, а для этого необходимо было удовлетворить потребности крестьянства в товарах, ибо российская деревня стремительно технически деградировала и впала, по меткому выражению В.М. Чернова, в «деревянный век». Тогдашняя российская индустрия не могла предоставить деревне нужного количества качественных товаров, по приемлемым для потребителя ценам, так как городская промышленность физически и морально устарела и ее дальнейшая техническая модернизация уперлась в проблему отсутствия средств.

Попытки получить средства за рубежом или найти их в стране были обречены на провал в силу особенностей российского политического режима. Как известно, инвесторы не имели гарантий возврата заемных средств идеологизированной большевистской бюрократией.

Богатеющая деревня также «придерживала» ресурсы, не находя адекватного товарного предложения на российском рынке.

В силу этого В.М. Чернов и его соратники были убеждены, что главной причиной провала попыток осуществления «комнароднической» модели являлись остатки традиционного марксистского мировоззрения, согласно которым только диктатура могла направлять развитие страны даже вопреки законам истории. По мнению В.М. Чернова, демократические институты могли бы позволить народу проследить за направлениями финансовых потоков и не позволить заемным капиталам «раствориться» в карманах чиновников или быть израсходованными непроизводительно.

Недоверие возможных кредиторов институтам бюрократической власти привело к провалу инвестиционных планов большевиков, а представление о народе как о пассивном объекте «демиурговской» деятельности «творцов истории» привело к тому, что кооперативные замыслы большевистского руководства остались на бумаге, а расслаивающаяся деревня заявила о себе как о силе, противопоставлявшей себя правящему режиму.

Фактор времени до предела обострил ситуацию. «Комнародническая» модель российской модернизации на деле свелась к «топтанию на месте», что в итоге грозило социальным взрывом.

В этих условиях правящая группа раскололась, и И.В. Сталин, как лидер коммунистов - «прагматиков» предпринял отчаянную политику спасти власть. На рубеже 20-30-х годов он приступил к осуществлению диктаторской, тоталитарной модели российской модернизации, базирующейся на форсированной индустриализации городской промышленности, закрепощении деревни и ликвидации рыночных связей.

Внешне данная политика была схожа с «военным коммунизмом». Однако «военный коммунизм» являлся «романтической» политикой «подрыва» Европы, а сталинский курс «прагматической» линией выживания большевистской диктатуры.

Альтернативу сталинскому «прагматизму» В.М. Чернов и его соратники видели в переходе к «народнической» модели развития страны, сочетавшей, по сути дела, НЭП с широкой демократией.

В.М. Чернов сделал интересный вывод, что развитие России 20-х годов укладывалось в общую схему развития западной модели общественного развития. Он был уверен, что уже в 20-е годы начался процесс перерастания западного индустриального общества в нечто новое. В этом смысле развитие нэповской и даже сталинской России лежало в направлении именно западной модели. Большевистская модернизация, по его мнению, являлась очень запутанной, долговременной, своеобразной моделью вестернизации.

В американской эмиграции в годы Второй мировой войны В.М. Чернов продолжил исследование того нового явления, которое сложилось в Европе в 30-е годы.

Прежде всего, В.М. Чернов проанализировал советскую экономическую модель. В.М. Чернов задался вопросом о сущностных характеристиках возникшей социально-экономической и политической системы. Этот строй явно нельзя рассматривать как строй капиталистический, однако и социалистическим его назвать никак нельзя. В.М. Чернов определил его как нечто «третье».

Ранее, подобный строй определяли как строй государственного капитализма, однако В.М. Чернов пришел к выводу, что подобное определение мало согласуется с реалиями СССР 30-40-х гг. Замена инициативы монополией, стихии конкуренции плановыми механизмами создали совсем иную экономическую модель. В.М. Чернов пришел к выводу, что возникшее в Европе общественное образование является явлением совершенно самостоятельным. Он предложил наряду с феодализмом, капитализмом, грядущим социализмом выделить также и этатизм. В.М. Чернов прямо не назвал этатизм формацией, однако этот вывод напрашивается из его размышлений.

В.М. Чернов не прогнозировал сроки существования строя этатизма. Этот строй мог рухнуть в Германии и Италии и в ходе войны. Однако, война укрепляла это строй в СССР, как стране союзнице антигитлеровской коалиции. Для В.М. Чернова было ясно одно. Строй этатизма выкристаллизовался как европейский вариант социокапиталистической переходной эпохи. В свое время К.Маркс не мог предвидеть, что движение к коммунистической формации пройдет не совсем прямолинейно и на этом пути возникнет стадия этатизма, как достаточно длительный этап общественного развития.

Более того, В.М. Чернов заявил, что сложившаяся модель имеет не только российское, но и международное значение. Тоталитарная модель общественного развития сложилась в крупнейших европейских странах. Тоталитарные государства объединяет нечто общее, что позволяло ему говорить об исторической смене общественных отношений в мировом масштабе.

В.М. Чернов не прогнозировал тенденции развития этого нового общественного явления, не пытался заглянуть через завесу времени.

Как и предвидел В.М. Чернов германская и итальянская модель европейского этатизма были уничтожены в ходе военного противостояния. Советская модель в итоге второй мировой войны только укрепилась и распространилась на значительных территориях Европы и Азии. В то же время. В.М. Чернов был уверен, что рано или поздно движение СССР к гуманистическому социализму, через отрицание «этатизма» неизбежно произойдет.

Проблемы большевистской модернизации достаточно основательно исследовали оппоненты В.М. Чернова из центристско-ортодоксального течения эсеровской эмиграции.

Первоначально и черновское течение, и центристы более или менее уживались и совместно работали в основных эсеровских теоретических изданиях, той же «Революционной России».

Однако в середине 20-х годов раскол между центристами и левыми, т.е. между фракциями Е.А. Сталинского и В.М. Чернова, стал фактом. Дело было не только в личных амбициях, но и в достаточно серьезных теоретических расхождениях между этими фракциями. Ортодоксы не могли принять явный дрейф воззрений В.М. Чернова в общецивилизационном направлении. Центристы остались на ортодоксальных эсеровских теоретических позициях.

Свою точку зрения эсеры-ортодоксы излагали на страницах выходившего в 1927-29 годах в Париже журнала «Социалист-революционер» и издававшегося в Праге в 1927-1932 годах журнала «Воля России». К сожалению, эти журналы, хотя и отразили эволюцию воззрений эсеров-ортодоксов на события, развернувшиеся в Советской России в конце 20-х - первой половине 30-х годов, никогда не достигали того уровня теоретических обобщений, который был, достигнут на страницах «Революционной России».

Крупнейшим теоретиком эсеров-ортодоксов был Е.А. Сталинский. Он приступил к анализу проблем большевистской модернизации в первой половине 20-х годов на страницах тогда еще действительно Центрального Органа ПСР - «Революционной России».

В 1923 году он поместил в этом журнале статью «Наш путь», где достаточно четко высказал свое отношение к большевистской экономической политике.

Следует заметить, что в середине 20-х годов Е.А. Сталинский по своим базовым теоретическим установкам оставался именно ортодоксом. Рынок, товарно-денежные связи он рассматривал как проявления капиталистической экономики. В силу этого, для него НЭП был уступкой большевиков капитализму, беспринципным шагом диктатуры, совершенным ею во имя спасения власти.

По его мнению, смысл НЭПа заключался даже не в достижении соглашения с крестьянством, а в спасении любой ценой крупной промышленности как экономической опоры диктатуры. Большевики поддерживали существование индустрии путем организации «перекачки» средств деревни и жестокого ограбления русского рабочего класса. Он был уверен, что в первой половине 20-х годов диктатура продолжала осуществлять свою безумную политику, несколько изменив только методы ее осуществления.