Региональная идентичность в Европейской России

В целом возможно говорить о соответствии между характером и силой региональной самоидентификации индивидов и силой РИ местных общностей (по результатам массовых опросов и анкетирования экспертов):

1.очень сильная РИ местных общностей (в основном здесь - развитые укоренённость и местный патриотизм индивидов, а также местные по убеждению);

2.умеренно сильная РИ местных общностей (здесь -местный патриотизм индивидов, сочетающийся у них с поисковой самоидентификацией и другими формами пространственной мобильности; индивиды с самоидентификацией «малая родина - в другом месте»);

3.ослабленная РИ местных общностей (негативная региональная самоидентификация индивидов; самоидентификация индивидов, всю жизнь проживших на одном месте и стремящихся уехать оттуда, а также не испытывающих привязанности к одному месту; не гордящихся Россией и даже не привыкших к ней, а лишь стремящихся эмигрировать).

Наряду с этим, ракурсы РИ местных общностей могут быть расшифрованы в терминах специфической для них региональной самоидентификации индивидов.

Транстрадиционной РИ соответствует сильный или же ослабленный местный патриотизм индивидов, сочетающийся у них с укоренённостью или пространственной мобильностью. Надтрадиционной РИ - поисковая региональная самоидентификация и пространственная мобильность индивидов, нередко с ослабленной укоренённостью и предполагающей лишь чисто прагматичные элементы идентичности (сила РИ здесь не тождественна силе местного патриотизма). Отсюда видно, что усиление надтрадиционной РИ может быть сопряжено с ослаблением транстрадиционной РИ (что реально зафиксировано в Череповце, однако не характерно для Вологды и Ярославля). Традиционалистской РИ соответствует укоренённость при разной силе местного патриотизма у индивидов.

Региональная самоидентификация индивидов, судя по анкетированию экспертов, имеет смысл отношений (позитивное, негативное, поисковое), РИ местных общностей - доминирования какого-либо действия, направленного на реализацию идентификационных отношений индивидов.

IV.5. Установка на активный российский патриотизм стимулирует и местный патриотизм: табл. 9-12; связь между характеристиками российского патриотизма и «любви к своему городу, краю» (Rs =0,59); российского патриотизма и выбора своего населённого пункта в гипотетической ситуации (Rs =0,42). Отпадает идея о сопряжённости российской РИ (для русских территорий - !) и сепаратизма (который усматривают, например, Бызов, 2002; Пантин, Лапкин, 2004). Взаимосвязь местного и российского патриотизма - аргумент против радикального изменения административно-территориального деления РФ. В рамках модельного полигона развитие РИ происходит не за счёт российской РИ (ср.: Бызов, 2002); напротив, это - «две стороны одной медали».

Таблица 9. Изменение местного патриотизма в зависимости от отношения к российскому патриотизму в Вологодской области

Таблица 10. Изменение местного патриотизма в зависимости от отношения к российскому патриотизму в Воронежской области

Таблица 11. Изменение местного патриотизма в зависимости от отношения к российскому патриотизму в Ярославской области

Таблица 12. Изменение местного патриотизма в зависимости от изменения отношения к российскому патриотизму в Костромской области

Зафиксированы тенденции внутрирегионального «сепаратизма» в Балашове и Ельце как стремление иметь «свой регион» (табл.1); в Мичуринске, Новомосковске, Алексине, в слабой форме - Сердобске и Нижнем Ломове - стремление перейти в соседние регионы.

V. ВТОРИЧНЫЕ ЧЕРТЫ РЕГИОНАЛЬНОЙ ИДЕНТИЧНОСТИ. Ранее охарактеризованные первичные особенности РИ служат основой экологического сознания, восприятия культурно-исторического наследия в поселениях и культурно-пейзажного разнообразия поселений, динамики и деградации РИ, а также меняются «сквозь призму» социально-экономических и демографических факторов.

На основе взаимодействия первичных и вторичных черт РИ формируется структурированность геокультурного пространства Европейской России.

Вторичные черты достаточно «выпукло» отражают специфику российской региональной идентичности, однако в конечном счёте они производны от первичных черт.

V.1. Роль региональной идентичности как одной из важнейших основ экологического сознания. Осознание себя в качестве жителя определенной местности, ощущение себя как «местного» (по рождению или по убеждению), осмысление окружающей территории как «своей» и, соответственно, региональная самоидентификация в целом определяют существование элемента тождественности между транстрадиционной РИ и экологическим сознанием, при первичности именно РИ. Основной характеристикой экологического сознания в связи с РИ является отношение (уровень, степень поддержки) местных жителей к экологическим движениям (уровень региона). На основе официальных данных (1990) был сделан вывод о том, что если 60% и более жителей данного города не желает менять место жительства, то поддержка местных экологических движений безусловна. Экологическое сознание как проявление РИ является своего рода аналогом протестантской этики - и как критерий модернизации, и как форма проявления «заботы о своем доме», «рачительности и аккуратности». Здесь следует особенно жестко различать формы традиционалистской, транстрадиционной и надтрадиционной РИ. Традиционалисткая РИ в целом не создает в обществе экофильные тенденции. Надтрадиционные формы РИ сопряжены с ослаблением чувства солидарности и «отрывом человека от земли», что также ослабляет экофильные тенденции. Поэтому развитое экологическое сознание связано в основном с транстрадиционной РИ. Местный патриотизм при относительно чистой среде в такой же степени активизируют местных «зелёных», что и озабоченность состоянием среды в своём городе. «Пик» поддержки местных экологических движений приходится на города со средним уровнем развития социально-культурного потенциала, по ЦНИИПГрадостроительства, что составляет 12 - 25 промилле от социально-культурно потенциала Москвы (а не на города с наибольшим уровнем его развития). В городах со средним уровнем развития социально-культурного потенциала - наибольший ущерб от нарушения природной и историко-культурной среды; наименьшая заменяемость экологических и культурных ценностей и наибольшая их приближенность к отдельному человеку; большая значимость, для масштабов города, отдельной человеческой личности. Экологическое сознание - пример действия РИ и укоренённости как важного фактора социальной активности.

По критериям экологического сознания выделяются макрорегионы, которые легко можно интерпретировать как соответствующие цивилизациям: исламской (отношение числа сторонников к числу противников «зелёных» составляет (1 : 10), славянской (1 : 1), западно-христианской (3 : 1). Выявляется также «лимитрофная зона» между славянской и исламской цивилизациями - Армения, Грузия, Киргизия, Молдова (1 : 3). Казахстан в данном случае вошёл в состав славянской цивилизации. Каждый из выделенных по экологическому критерию регионов характеризуются конфессиональной однородностью, а также сходным для всей его территории уровнем модернизации. Интересно, что, по данным 1996 г., соотношение 1 : 1, характерное для России, сохранилось. Сохранился и «пик» поддержки «зелёных», характерный для городов со средним уровнем развития социально-культурного потенциала. Указанные соотношения подтверждают идею о движениях «зелёных» как важных субъектах современной (предпостиндустриальной) российской модернизации (Красильщиков, 1993, с.43).

V.2. Роль местного патриотизма в восприятии культурно-исторического наследия и пейзажно-культурного разнообразия поселений. Примеры совпадения развитого местного патриотизма и «объективного» пейзажно-культурного своеобразия - Вологда, Елец, Кириллов, Ярославль, частично - Великий Устюг. Своеобразие при слабости местного патриотизма - Кострома. Примеры сочетания очень развитого местного патриотизма и проблематичного (или не очевидного для внешнего наблюдателя) своеобразия - Рыбинск, Балашов. Пример пониженного своеобразия при относительно высокой силе многих параметров РИ - Семилуки. По-видимому, в конечном счёте здесь играет роль неуловимое инструментальными методами «своеобразие вообще», «дух места», который может сохраняться, а может и исчезать при разрушении культурного пейзажного своеобразия. Тогда «дух места» становится равноправным партнёром местного культурного субстрата, фиксируемого инструментальными методами.

Восприятие пейзажно-культурного разнообразия. В качестве объяснимого парадокса здесь можно привести пример Воронежа, где в сознании жителей доминирует идея безусловного своеобразия города, в частности, преобладающее (в 2,4 раза) мнение о том, что Воронеж - это «старинный», но не «новый» город, - несмотря на известные разрушения в период ВОВ, - жёстко определяемое оптикой местного патриотизма. Для сравнения - в Череповце (где в принципе сходное с Воронежем соотношение «старого» и «нового») доля любящих свой город за то, что он новый, в 3 раза превышает долю любящих свой город за то, что он старинный (табл.13). Очевидно, такое расхождение в оценках связано с различием местных типов культур-идентичностей - «традиционностью», «периферийностью» Воронежа и «суперурбанизмом», «космополитизмом» Череповца, преобладанием в нём надтрадиционной РИ над транстрадиционной (единственный случай для всего модельного полигона). Череповец выделяется на фоне Вологодской обл., которая, в свою очередь, менее «традиционна», чем Воронежская. Однако существенно и то, что для части «черепан» (хотя и меньшинства) Череповец - по-прежнему старинный город, и не только с точки зрения времени его основания, а с точки зрения реального наличия примет старины. Это проявляется и в группе экспертов, но только в рамках позиции «я люблю и не хочу переезжать». В то же время доминирующая ориентация любви за то, что Череповец - «новый, благоустроенный город», характерна для позиции - «люблю, но хочу переехать». Любовь за динамизм стимулирует «развить успех» - уехать; любовь за старину стимулирует укоренённость.

Таблица 13. Отражение имиджа «старинного» и «нового, благоустроенного» города при формировании региональной идентичности

Примечания: 1.Учитывались ответившие положительно на вопрос о любви к своему городу . 2. Во всех городах сумма ответивших первоначально превышала 100%.3.Остальные респонденты любят своей город за то, что там они родились и выросли и за природу в окрестностях города.

V.3. Роль этнокультурной и ментальной структурированности пространства Европейской России как предпосылки, так и следствия развитой региональной идентичности (по результатам массовых опросов и анкетирования экспертов). Примеры этнокультурной структурированности. При анализе данных массовых опросов фиксируются элементы связности местного сообщества (общинности?), которые оказались сопряженными с региональными чертами характера (такое мнение напрашивается ввиду чёткости градиента «Север - Юг»), хотя непосредственно они фиксируются на уровне населенных пунктов. «Доля респондентов, которые знают в лицо свыше 500 чел. среди жителей своего населённого пункта» - Вологодская обл.:19,8%, Костромская обл.: 20,0%, Ярославская обл.: 33,0%, Воронежская обл.:36,0%. «Доля респондентов, которые здороваются более чем с 300 жителями своего населённого пункта» - Вологодская обл.:17,0%, Костромская обл.:23,4%, Ярославская обл.: 26,0%, Воронежская обл.: 43,0%. Показатели «знания жителей в лицо» и развитость круга лиц, с кем здороваются, обнаружили высокую корреляционную связь (на уровне городов) между собой (Rs=+0,85) и с показателем «любовь к городу, краю» (Rs=+0,60 и Rs=+0,69).

Важным признаком территории модельного полигона является его относительная социальная однородность. Факт этой однородности может быть проиллюстрирован и полученными нами данными, например, по доли местных по рождению и местных по убеждению, доли тех, у кого малая родина в другом месте и др. (с.28, 29). Сходство значений этих характеристик региональной самоидентификации по территории всего модельного полигона, казалось бы, противоречит выдвигаемому положению о структурированности рассматриваемого геокультурного пространства. Однако эта социальная однородность сосуществует со значительными культурными различиями между этими регионами по признаку РИ, при однородности параметров РИ в поселениях на территории каждого из регионов. Самоидентификация как местного является хотя и важнейшей, однако потенциальной предпосылкой развития РИ той или иной «силы». Такая предпосылка актуализируется благодаря возникновению региональной культурной установки (парадигмы),- своего рода «регионального стиля самоидентификации». Местная культурная установка, в значительной степени предопределяющая характер, «силу» и внутреннюю логику местной РИ, позволяет предполагать существование внутренних (неконъюнктурных) источников формирования идентичности. Один из примеров - то, что каждая из областей обнаруживает значительную специфику в аспекте влияния уровня образования на развитие идентичности. Лишь для Костромской области характерно ослабление идентичности по всем показателям при росте уровня образования (табл.14). Нередко «сила» идентичности очень мало меняется при изменении уровня образования.

Таблица 14. Влияние уровня образования на развитие региональной идентичности

Закономерные тенденции формирования региональных культурных контрастов в характере транстрадиционной, а также традиционалистской РИ могут быть объяснены как результат наложения двух пространственных макроструктур: 1)фундаментального градиента Север - Юг с большей степенью традиционности и «пассионарности» на Юге и с тенденцией (не всегда реализуемой) усиления идентичности в этом направлении и 2)структуры периферия - полупериферия - центр, элементы которой различаются по роли традиции, по соотношению местных и неместных факторов. На них накладываются региональные мезоструктуры, связанные с различиями в силе и роли традиционализма.

Для внешнего наблюдателя не всегда очевиден культурный смысл регионов, существующих на базе современных административных областей. Однако неформальный характер, например, Тамбовского края подтверждается вышеупомянутым региональным символом «тамбовский волк». В группах экспертов выявлено несколько десятков значений понятия «тамбовский волк» или связанных с ним ассоциаций: «благородный русский геральдический зверь»(м.,29л.,журналист), «ответственный, строгий, злой волк» (ж.,шк.,15л.), «волка ноги кормят» (ж,н.о,65л.), «…значит - не бездельник» (ж.,н.с.о.,64г.), «тамбовский волк - это я»(м.,ст.,20л.), «это человек, который вырос в Тамбове, патриот Тамбова и несёт какие-то важные черты тамбовской местности»(м.,шк.,16л.), «сильный, смелый, преданный, способный вести за собой «стаю», стремящийся к высокому, т.е. «луне» как бы»(м.,шк.,16л.), «тамбовчанин, который любит свой город и готов отстаивать свою любовь»(ж.,шк, 16л.) и т.д. Наряду с этим существует и совсем иное, в т.ч. негативное, понимание этого символа: зверь - обитатель тамбовских лесов, товарный знак, враг, преступник, нехороший, ненадёжный человек и др. Положительные значения увязываются с распространением в прошлом в Тамбовской губернии не крепостных, а государственных крестьян, с коллективизмом и свободой личности, с «сопротивлением при «антоновщине», с успешной трудовой конкуренцией, отрицательные - с грубостью (или грубоватостью), резкостью, хамоватостью, агрессивностью, недипломатичностью. Негативные значения данного символа у «местных» в Тамбовском крае нередко являются «оборотной стороной» положительных значений, за пределами Тамбовского края чаще распространены однозначно негативные значения. В целом, уроженцы других территорий, укоренившиеся в Тамбовской области, в значительной степени по отношению к образу «тамбовского волка» отличаются от «местных». Фиксируется зона относительно активной (отчасти - положительной) реакции на образ «тамбовского волка» (Елец; Пензенская обл., особенно Нижний Ломов; отчасти Богородицк и Плавск), переходящая в зону незнания, недоумения и резко негативной трактовки (Тула, Новомосковск, Алексин).

Интересный аспект РИ- выявление и оценка жителями городов своих черт характера и образа жизни, нередко - негативная. Здесь, по данным анкетирования экспертов (учитываются распространённые позиции), в направлении от юга к центру и северу происходит переход от эгоизма, «жлобства», трудолюбия и сообразительности (Новохопёрск, Борисоглебск), сначала к коллективизму, агрессивности, нахрапистости, дерзости и угрюмости (Тамбов), затем к пьянству (Мичуринск), любопытству, завистливости, терпеливости и пьянству (Богородицк), замкнутости, завистливости, злопамятству (Нижний Ломов), далее - к сердобольности (Сердобск), мягкости, доброте (Моршанск, Балашов), доброжелательности и завистливости (Плавск), предприимчивости, прижимистости, открытости, лени и доброте (Новомосковск, Тула), затем - к прагматичности («куркули»), доброжелательности, любви к сплетням (Арзамас, Муром), севернее - к доброте и инертности (Кострома), севернее - к суетливости, беспокойности и трудолюбию (Галич). Фиксируются барьры: воронежско-тамбовский, связанный с переходом от «эгоизма» к «коллективизму», и галичско-костромской - переход от «инертности» к «активности»; «добрая» территория - Арзамас, Балашов, Моршанск, Муром, Пенза, Сердобск, «злая» - Нижний Ломов, Тамбов (происходит дифференциация тамбовской идентичности на собственно тамбовскую и моршанскую). Жители Новохопёрска оцениваются как «злые» только неместными.

Другие примеры пространственной рефлексии (эксперты) показаны на табл. 15.

Таблица 15. Оценка своей местной общности в сравнении с соседями (в % %, столбцы)

Ещё один пример самоидентификации, также по данным анкетирования экспертов, - отношение к анекдотам об Урюпинске. При приближении к Урюпинску растёт доля относящихся к этим анекдотам положительно (Балашов - 14%, Борисоглебск - 20%, Новохопёрск - 32%). На определённом расстоянии от Урюпинска формируются зоны: активного знания этих анекдотов при распространении и позитивного, и негативного отношения к ним (Тамбов, разные категории экспертов); переходная (Моршанск; Пензенская обл.); зона, где не знают эти анекдоты и сам Урюпинск (Мичуринск, Тульская обл.). «Анекдоты об Урюпинске - перлы недалёких умов» (Нижний Ломов, ж., 27л., журналист).

Фиксируется приблизительно одинаковая величина ощущаемого давления и конкуренции со стороны других территорий - порядка 11-13% %. Практически везде доминирует ощущение давления со стороны Москвы, но кроме Костромы и Тутаева, где преобладает мнение о давлении со стороны Ярославля (соответственно, 7% и 9% всех респондентов). В Ярославле давление Москвы ощущают 10,8% всех респондентов, в Рыбинске 6,9%, в Воронежской области 4,7%, в Костроме 2,3%, в Тутаеве 1%. В Тамбове распространено мнение о давлении со стороны Москвы, а также Липецка: «Политики из Москвы приватизируют тамбовские предприятия и организации» (м., шк., 16л.); «Сейчас по всей области много товаров липецкого производства; строительство по области осуществляется многими московскими строительными организациями» (ж., раб., 15л.).В то же время мнение о давлении со стороны Кавказа на момент проведения опросов было слабо распространено. 0днако характерно, что ощущение давления со стороны Кавказа усиливается по направлению именно с севера на юг: Вологодская обл. - практически нет; Костромская обл. - 0,24%; Ярославская обл. - 1,2%, Воронежская обл. - 1,8% .

V.4. Для региональной идентичности характерна своеобразная динамика, связанная с упорядоченной ответной реакцией социума на разрушение его «культурного генотипа» и описываемая известной формулой А. Дж. Тойнби: «Наиболее стимулирующее воздействие оказывает вызов средней силы» (1991, с.212); «чрезмерная суровость вызова определяет задержку роста цивилизации, вплоть до гибели» (там же, с.181 - 182). Вышеуказанная зависимость характерна и для взаимосвязи интегрального индекса РИ и разрушения ядра традиционной культуры (описываемого характеристикой «природного патриотизма», согласно табл.2), и для взаимосвязи РИ, основанной на поддержке местных «зелёных» движений, с воспринимаемым уровнем деградации среды (мнением респондентов о наличии влияния загрязнённой среды на их здоровье). Реакция на осознание экологической катастрофы и разрушение ядра традиционной культуры является во многом единым импульсом к попытке преодоления культурно-экологической катастрофы и как бы сама носит катастрофный характер (катастрофы - скачкообразные изменения, - ответ системы на плавное изменение внешних условий, В.И.Арнольд).

Разрушение ядра традиционной культуры в определённых рамках стимулирует усиление РИ, но при дальнейшей его деградации резко ослабевает и РИ в целом. Аналогично, деградация «своей» (с точки зрения местных жителей) среды обитания лишь до определённых пределов стимулирует способность РИ продуцировать защитные, экофильные тенденции, и при угрозе её исчезновения (субъективной и объективной) - вопреки экономическому и общенаучному «принципу редкости» - действует уже как «антистимул», вызывая своеобразную экологическую, а также культурную депрессию, за счёт чего деградирует прежде всего транстрадиционная РИ и развиваются маргинальные формы РИ: «после страха - апатия»; в условиях наихудшей (с точки зрения самих людей) экологической обстановки подавляющее большинство жителей перестаёт поддерживать местные экологические движения, в других случаях весьма высокий уровень загрязнения сопряжён с мнением о благоприятной экологической ситуации и отторжением местных «зелёных».

Разрушение среды обитания и культурного ландшафта способствует разрушению РИ: чем субъективно грязнее среда обитания, тем ниже уровень местного самосознания.

Ядро традиционной культуры и РИ целом разрушено в Костроме. В Твери разрушение ядра традиционной культуры сопровождается повышенным значением одних показателей РИ(просвещённый патриотизм) и пониженным других («любовь»). В то же время в Череповце, при деградации транстрадиционной РИ (ввиду его ускоренного развития как бы на пустом месте в ходе индустриализации как межрегионального центра), активно развивается «антагонистичные» надтрадиционная и традиционалистская РИ.

Ослабление РИ обычно связано с увеличением размеров пространства, с которым идентифицируют себя индивиды (связь с малой родиной становится менее интимной, более формальной). Всё же существующая РИ - более духовный, чем материальный феномен - обнаруживает большую устойчивость, чем запечатлённое в ландшафте материальное культурное и природное наследие. В составе РИ более устойчива традиционалистская РИ. Транстрадиционная РИ более устойчива, где возможна связь с традиционалистской РИ.

V.5. Региональная идентичность не имеет тенденции однозначного усиления или ослабления в какой-либо возрастной группе, каждая из них является лидером по какому-либо параметру (группе параметров) идентичности. Не подтверждается мнение об угасании региональной идентичности в более молодых возрастных группах, как полагают многие авторы (например, А.Л. Андреев, 1999). Реально существует более сложная, неоднозначная картина (судя по массовым опросам в Вологодской области -см. табл.16).

Таблица 16. Показатели региональной идентичности в разных возрастных группах, у мужчин

С точки зрения идеи доминирования мобильности над укоренённостью молодёжь должна была бы иметь существенно меньшую силу РИ. И при анкетировании экспертов нередко просматривается тенденция высокой укоренённости молодёжи. Среди школьников: в Моршанске вдвое преобладают желающие остаться (38%) над желающими уехать (19%); в Муроме желающие остаться также преобладают (44% и 40%). Это хорошо укладывается в общий контекст РИ в этих городах.

V.6. Роль экономических факторов в региональной идентичности: самоощущение богатства индивида усиливает идентичность, в то же время идентичность местных общностей безразлична к уровню социально-экономического развития региона. В рамках массовых опросов в целом не подтверждается идея о существовании обусловленности развития РИ уровнем социально-экономического развития региона. (Вывод о такой обусловленности был, сделан, в частности, в исследовании стран Евросоюза, 2004).

Однако иногда такая связь всё же прослеживается. Так, Костромская обл. - регион с наименее развитой РИ (без учёта Твери), в том числе по интегральному индексу РИ- по всем (7-ми) выбранным (устойчивым во времени) душевым показателям социально-экономического развития имеет существенно более низкий уровень развития по сравнению с соседней Ярославской обл., в т.ч. по показателям ВРП, доходам населения, общей безработице (что является «материальной» предпосылкой стресса соседства).

В то же время по всему модельному полигону Костромская обл. является отстающей лишь по 2-ум показателям из 7-ми. Для других регионов такого рода связь не прослеживается, в частности, если РИ сводить к её интегральному индексу (данные 2002-2004 г.г).

При анкетировании экспертов был обнаружен феномен сопротивления населения идее о присоединении к экономически более благополучным (с точки зрения населения) регионам - довольно сильное - в Тамбове и Моршанске - к Липецкой обл., в Галиче - к Ярославской обл., в Туле, Плавске и Богородицке - к Московской обл., умеренное - в Пензе и Нижнем Ломове - к укрупняемой Самарской обл. Однако в Костроме фиксируется тенденция присоединиться к экономически преуспевающему соседу, потеряв при этом свой статус центра самостоятельного региона.

На уровне индивида наблюдается связь между ощущением себя как богатого или бедного и уровнем развития РИ. С ростом ощущения своего богатства усиливается и идентичность. Интересно, что усиление РИ происходит в рамках самых разных форм РИ, в том числе различающихся между собой в отношении к традиции, традиционализму, модернизации и т. д. Основной смысл такой зависимости, как мы полагаем, укладывается в формулу: «Пролетарии не имеют отечества». Наиболее чётко она проявляется для многих параметров РИ в Вологодской области - выбор своего населённого пункта в гипотетической ситуации выбора: 20,6% - 38,4% - 47,2%; любовь к своему городу, краю: 59% - 71%-72%; российский патриотизм: 18%-30%-35%; субэтничность: 9%-19%-27%. Особенно явно прослеживается усиление надтрадиционной РИ: 2%-10%-19%. (Учтены градации самоощущения: «нищие», «бедные», «богатые, среднего достатка»). Такого рода единообразие отличает воздействие «фактора богатства» от факторов уровня образования и принадлежности к определённому поколению.

Для надтрадиционной РИ в Костромской области характерна инверсия, - так же, как и в случае влияния уровня образования: (+9%) - (+2%) - (-8%).С ростом самоощущения богатства в Костромской области ослабевает также российский патриотизм. Эта инверсия обусловлена стрессом соседства и сопряжёнными с ним факторами. Если в других регионах более богатые чаще довольны жизнью на своих территориях, то в Костромской области у них возникает «крамольная» мысль: почему и зачем мы живём именно здесь?!

Можно ли говорить о противоречии между уровнем индивида и уровнем региона? В нашем случае получается, что регион как целостность не определяется только экономическими факторами: культура (в широком смысле слова) оказывается равноправным партнёром экономики. Здесь подтверждается, как мы полагаем, неоднократно высказывавшаяся позиция об эмерджентном, целостном характере региона по отношению к входящим в него элементам (В.И. Данилова-Данильяна, М.Г. Завельского). Кроме того, препятствием для превращения тенденции роста силы РИ с ростом богатства индивидов в тенденцию увеличения силы РИ с ростом уровня социально-экономического развития региона является слишком малое количество «богатых». И в гипотетическом случае значительного увеличения доли «богатых» уровень богатства всё равно не стал бы доминирующим. Этому препятствует, во-первых, отсутствие положительной связи между уровнями богатства и образования респондентов и, во-вторых, отсутствие единой тенденции связи между уровнем образования и силой РИ по материалам модельного полигона. Трудно прогнозировать, что произойдёт в случае распространения богатства среди более образованных слоёв населения, даже при сохранении существующих тенденций.

Также и по данным анкетирования экспертов, люди любят своей край независимо от его благосостояния. Однако фактор благосостояния «накладывается» на другие факторы при поисковой самоидентификации. Случаи негативного отношения к своему краю чаще не связаны только с экономическим фактором, а определяется комплексом причин, а также чисто личными мотивами, включая «негативное отношение к стереотипу поведения местных жителей». Для альтернативных по отношению к своему современному месту жительства городов действие экономических факторов сужено до их области перекрытия с факторами культурными (лишь относительно немногие анкетированные указали на приоритет «возможности заработать больше денег» как на основной или единственный фактор). Распространены антропоэкологические предпочтения: «люблю холод», «люблю жару», «хочу жить уединённо на хуторе», «остались хорошие впечатления о Волгодонске» (последнее - речник - житель Арзамаса).

ОСНОВНЫЕ ВЫВОДЫ

1.В Европейской России существует развитая РИ. Это свидетельствует о способности российских социальных структур к саморегуляции и воспроизводству в рамках гражданского общества, о существовании стабильных, но эволюционирующих стереотипов поведения. Идея «кризиса идентичности» - в данном случае - миф, продукт пиара. В рамках РИ формируются исторически обусловленные, оптимальные по размеру ячейки общества на мезоуровне, объединяющие индивидов (разных - в разной степени) на территории.

2.РИ - относительно автономный культурный феномен, в целом не зависимый от уровня социально-экономического развития регионов и поселений. В сфере культуры РИ автономна по отношению к социально-культурному потенциалу, людности города, а в значительной мере - и по отношению к его архитектурному и пейзажному своеобразию, хотя существуют отдельные каналы воздействия культуры и ландшафта на РИ. Она отчасти автономна и по отношению к фактору устойчивости историко-географических границ. Близость к современным административным границам регионов неоднозначно влияет на РИ (ослабление РИ чаще для «активных», усиление - чаще для «пассивных» границ). Оказываются «разведёнными» и теряют ожидаемую прямую связь сила местного патриотизма, устойчивость границ региона, контрастность между регионами. РИ не связана однозначной связью с факторами уровня образования и возраста жителей.

3.Феномен российской РИ (для Европейской России) показывает укоренённость существующих регионов в сознании современного поколения русских. Эти регионы не только исторически сложились и стали неформальными целостностями, но и воспринимаются в качестве таковых населением, причём с точки зрения населения «объективность» регионов существенно выше, чем это может быть показано на историко-географическом материале. Однако зафиксированы и исключения: судя по экспертам, значительная часть жителей Мичуринска, Костромы, Новомосковска и Алексина желала бы присоединиться к соседним регионам. Существует тенденция к возрождению Балашовской области, не лишённая историко-географических предпосылок. Эти тенденции обусловлены культурно-историческими, экономическими и психологическими факторами. Идеи отсутствия в России регионов, не имеющих культурно-исторического смысла, и необходимости искусственного привнесения такого смысла посредством разбиении территории России на вновь создаваемые территории, земли - мифы. РИ не тождественна сепаратизму.

4.Современная российская РИ отражает глубинные, долговременные, неконъюнктурные тенденции развития и особенности российского общества. Сила местного самосознания и местного патриотизма - это не отражение (компенсация) комплекса неполноценности, который якобы неминуемо возникает у провинциала под воздействием престижных образов столичных городов и заграницы. Скорее, это - норма и культуры, и поведения индивида. Напротив, их деформация, ослабление сопряжены с комплексом неполноценности. Развитие РИ вовсе не требует «москвоборчества», хотя и сопряжено с ощущением давления со стороны Москвы. Это ощущение фиксируется у меньшинства и может сочетаться с различными формами ориентации на Москву, в том числе как на центр своего региона. В рамках модельного полигона РИ по сути является одной из форм российского патриотизма. РИ - проявление специфической активности индивидов.

Несмотря на мировые процессы глобализации и внутрироссийские процессы, связанные с перемещением населения, нивелирования культурной специфики, городская культура вовсе не утратила РИ. Ядро местных общностей составляют лица, идентифицирующие себя как «местные» - по рождению и по убеждению. Пример сохранения развитой РИ - ярко выраженная реакция на сохраняющуюся, в т.ч. в городах, специфику местных говоров, которые сильно отличаются от московского (Вологодская, Тамбовская, Костромская).

Судя по модельному полигону, в современной Европейской России, несмотря на культурно-цивилизационную однородность и отсутствие жёстких культурных и природных рубежей, существуют не только довольно высокий уровень РИ, но и значительные территориальные контрасты в её развитии. Эти контрасты укладываются в своеобразную пространственно-региональную структурированность геопространства. Сходные черты отношения к малой родине проявляются именно на уровне регионов; в этих рамках они модифицируются, исходя из индивидуальных особенностей поселений. РИ формируется в целом безотносительно к реакции на соседей, а исходя из местных факторов.

5.Русская культура, как и всякая другая культура, ориентирует на любовь к малой родине. Однако для неё (в отличие от российских цивилизационных и государственных структур) характерна нежёсткость и относительная независимость от внешних факторов, определяющая свободный выбор индивидов в самоидентификации. Этот выбор в большинстве случаев - в пользу своей малой (и большой) родины. Развитие РИ в Европейской России свидетельствует об устойчивости неформальных социокультурных механизмов, сочетании коллективного и индивидуального, - при этом приоритет традиционалистских ценностей (там, где он существует) уже не всегда - реликт прошлого. Он может быть продуктом нынешней эпохи и чертой нередко вполне современного общества. РИ - аргумент в пользу существования в России срединного («мещанского») уровня культуры. Распространённое сочетание любви к своему краю с неоднозначным отношением к стереотипу поведения местных жителей - пример доминирования индивидуального, а не коллективного начала в самоидентификации.

6.Судя по РИ, очевидно, что даже в современном обществе многие черты мировоззрения индивидов и их общностей определяются в конечном счете «позиционными факторами».

7.Согласно проведённому исследованию, российский социум предстаёт как плавно развивающийся, относительно монолитный, хотя и регионально дифференцированный и своеобразно пространственно структурированный. Он обладает способностью к модернизации, в значительной степени сохранил ядро традиционной культуры, а также традиционалистские (не «западные») ценности, которые в одних регионах являются ресурсом модернизации, а других регионах - её тормозом. Не подтвердились высказываемые авторитетные мнения о такой особенности российского общества, как сочетание доминирующего традиционализма с тенденцией к ослаблению эмоциональной связи с Родиной.

Различия с Восточной Европой (по: Драганова, Староста, Столбов, 2002) существенны- они могут быть сведены к активному присутствию традиционалистского начала в Восточной Европе, при его пассивном присутствии в историческом ядре Европейской России.

В процессах региональной самоидентификации сосуществуют как черты, которые можно считать проявлением глобализации, так и черты «безразличные» («устойчивые») к глобализации; при этом и культурный, и географический базис близких к глобализации тенденций существенно уже. В ракурсе РИ в основном не подтверждается концепция существования «сетевого общества» как некоей доминирующей структуры, освобождающей Россию от «бремени фактора геопространства» (М. Кастельс, Э.Киселева).

ОСНОВНЫЕ ПУБЛИКАЦИИ ПО ТЕМЕ ДИССЕРТАЦИИ

региональный самоидентификация географический россия

1.Реакции населения городов России на современную экологическую ситуацию //Известия РАН, серия географическая, 1995, №6, с.52 - 62.

2.Culture et patrimoine // Atlas de la Russie et des pays proches. Roger Brunet, Denis Eckert, Vladimir Kolosov, Montpellier-Paris, RECLUS-La Documentation Francaise, 1995, p.120 - 121

3.Понятие «регион» в культурном и историческом пространстве России//География и региональная политика, ч.1, Смоленск, СГУ, 1997, с.32 -38.

4.Социально-экологический подход к феномену российской урбанизации//Урбанизация в формировании социокультурного пространства, М., Наука, 1999, с.228 - 236.

5.Феномен региональной идентичности в Европейской России: концептуальный контекст и опыт количественного анализа// Интеллектуальные и информационные ресурсы и структуры для регионального развития, М., ИГРАН, 2002, с.104 - 117.

6.Пространственная дифференциация региональной идентичности в Европейской России// Города и городские агломерации в региональном развитии, М., ИГРАН, 2003, с.103 - 112.

7.Российская региональная идентичность как фокус социокультурной ситуации (на примере европейской России) //Логос, 2005, №1, с.275 - 289.

8.Региональная идентичность в историческом ядре Европейской России // Социологические исследования, 2005, №3, с.13 - 23.

9.Российское культурно-историческое пространство. Проблема региональной идентичности // Мир психологии, 2005, №3, с.187 - 199.

10.Современная региональная идентичность в Европейской России: Север - Юг//Известия РАН, серия географическая, 2005, №5, с. 51 -60.

11.Российская региональная идентичность: геопространственные и цивилизационные аспекты // Гуманитарная география, вып.3, М., Институт Наследия, 2006, с.83 - 119.

12.Российская региональная идентичность. Общество и пространство. Теоретико-методологические и дискуссионные вопросы//Известия РГО,2006, том 138, вып.6, с.19-28.

ПРИЛОЖЕНИЕ

Размещено на Allbest.ru