Размещено на http://www.allbest.ru/

Правительство Российской Федерации

Федеральное государственное автономное образовательное учреждение

«Национальный исследовательский университет

«Высшая школа экономики»

Факультет гуманитарных наук

Выпускная квалификационная работа

Образовательная программа «Культурология»

На тему

Дискуссии о семье последних Романовых в российской прессе 2013-2015 гг.

Студент группы № БКТ-121

Казьмина В. П.

Руководитель ВКР

Доцент, к. ф. н. Хитров А. В.

Москва, 2016

Введение

В 2013 году Россия праздновала 400-летний юбилей династии Романовых. Одной из главных частей юбилейных мероприятий стали публичные обсуждения событий российской истории, связанных с фигурами ее царей и императоров. Отправной точкой для разговоров о доме Романовых являлась история ее воцарения на российском престоле, начавшаяся с избранием Михаила Федоровича Романова в 1613 году, -- именно от этого события отсчитывалась юбилейная дата. В газетных статьях, посвященных празднованию юбилея, фигуре первого царя часто противопоставлялся последний правитель династии -- Николай II. В этом противопоставлении авторы видели симметрию: царствование Михаила Романова связано с концом Смутного времени, правление Николая II -- с началом революции (как своего рода «Смуты»). Большое символическое значение фигуры последнего императора дополнилось тем фактом, что 2013 год стал датой еще двух юбилеев: исполнилось 95 лет со дня расстрела семьи Романовых, произошедшего в июле 1918 года, и 145 лет со дня рождения Николая II. Это объясняет то, почему именно последние Романовы стали во время празднования юбилея ключевыми представителями династии Такое объяснение дается авторами вышедших в 2013 году обзоров праздничных мероприятий, например, русской службой новостей BBC (http://www.bbc.com/russian/russia/2013/07/130719_romanov_anniversary). Просмотрено: 04.04.2016..

Дискуссии, развернувшиеся в прессе вокруг эпохи правления Николая II, стали отражением неоднозначности отношения различных социальных агентов к фигуре последнего императора и его семье. Такая ситуация существовала и до 2013 года, однако тогда государству, церкви и обществу удалось достичь определенных соглашений: найденные в 1979 году останки были признаны подлинными и перезахоронены в 1998 году, в 2000 году император и его семья были канонизированы Русской Православной Церковью, а в 2008 официально реабилитированы как жертвы политических репрессий. Найденные в 2007 году останки двух детей императора -- царевича Алексея и княжны Марии -- также были признаны подлинными.

Период 2013-2015 гг. можно назвать временем пересмотра заключенных до этого соглашений. Возобновляется следствие, направленное на идентификацию детских останков, а в прессе возникают дискуссии, связанные с распределением ролей жертв и виновников трагических событий XX века, несмотря на то, что этот процесс уже был пройден во время церковной и юридической реабилитации. Качественные перемены сопровождаются количественными: число статей, посвященных упомянутым темам, возрастает в несколько раз, что дает дополнительные основания для отдельного анализа материалов этого времени.

Главным недостатком научной литературы, посвященной современным нарративам о семье последних Романовых, является давний срок ее выхода. Последняя из работ была выпущена на английском языке в 2007 году, когда не был еще завершен один из ключевых процессов первого периода -- юридическая реабилитация Николая II и членов его семьи как жертв политических репрессий. Текстов, в которых проводился бы анализ процессов 2013-2015 гг., нет вовсе. Поэтому одной из главных целей данной работы является заполнение этого пробела.

Особенностью имеющихся русскоязычных академических исследований является их сосредоточенность на узких социально-политических аспектах современной репрезентации трагических событий эпохи Николая II. Второй целью данной работы является концептуализация предмета исследования как проблемы более широкого порядка, включенной в механизмы конструирования национальной памяти о прошлом.

В первой главе будет дан обзор научной литературы по теме исследования. Вторая глава посвящена теоретическим основаниям концептуализации исследуемой проблемы как примера процесса конструирования национальной памяти, в основе которой лежит трагическое событие -- в данном случае под этим понимаются в первую очередь дискуссии вокруг расстрела царской семьи.

Третья глава представляет собой развернутый анализ материалов центральной российской прессы 2013-2015 гг., который поможет ответить на главные вопросы данной работы: как происходит создание нарративов о судьбе последнего императора и каким образом они включаются в конструирование представлений о российском прошлом? В ходе анализа статей будут рассмотрены взаимоотношения участвующих в дискуссиях акторов, общая картина представлений об периоде правления и личности Николая II и проблемы памяти о расстреле царской семьи. Дополнительной темой являются сюжеты, не имеющие прямого отношения к обсуждению эпохи последнего императора, но влияющие на процесс создания нарративов о ней.

Глава 1. Обзор литературы: классификация существующих историй

конфликт постсоветский романов национальный

Трагическая история семьи Николая II породила обширную и разнообразную литературу о судьбе последних Романовых и их значении для России. Эти нарративы постоянно множатся и трансформируются. Фрагменты свидетельств с годами превратились в рассказы о смерти и выживании, поиске и захоронении останков, революционной справедливости или ритуальном убийстве. Большинство популярных книг либо представляют собой подробную хронологию, либо занимаются созданием сентиментализированных мифов, часто использующих религиозные мотивы. Красноречивым примером являются исследования российского историка и публициста Петра Мультатули -- автора более десятка книг, посвященных Николаю II и его времени. Их заглавия отражают отмеченные особенности восприятия событий 1918 года: «Свидетельствуя о Христе до смерти… Екатеринбургское злодеяние 1918 года: новое расследование» (Мультатули, 2006), «Николай II. Дорога на голгофу» (Мультатули, 2010), «Кругом измена, трусость и обман. Подлинная история отречения Николая II» (Мультатули, 2012), «Николай II. Отречение, которого не было» (Мультатули, 2010).

Отдельно стоит выделить наличие альтернативных версий того, что произошло с царской семьей -- это истории о чудесном спасении кого-либо из ее членов, либо теории заговора, как правило, носящие антисемитский характер. Большинство сторонников конспирологических теорий считает произошедшее ритуальным действием «жидомасонов», о чём якобы свидетельствуют «каббалистические знаки» в комнате, где проходил расстрел. Одной из наиболее популярных работ на подобную тему является «расследование» корреспондента газеты «Times» Роберта Вильтона, результаты которого впервые были представлены в 1923 году под заглавием «Последние дни Романовых». Именно она стала первой книгой, опубликованной в собственном издательстве русской ультраправой антисемитской монархической организации НПФ Память (Вильтон, 1998) -- ее красочная обложка заслуживает отдельного упоминания (Рис. 1).

Существует множество описаний политических последствий расстрела царской семьи, но все они сосредотачиваются на конкретном историческом контексте событий лета 1918 года. Академических исследований, посвященных актуализации памяти о последних Романовых в современной России, практически нет. Из русскоязычных работ ключевым является один из номеров журнала «Неприкосновенный запас» (№ 6 за 2000 год). В нем есть раздел «Мифы и легенды», который состоит из трех статей, посвященных возрождению монархической риторики в политической и культурной сферах. В этих статьях память о Николае II и его семье рассматривается в качестве сконструированных по определенным «жанровым» правилам повествований.

Такие нарративы связаны с процессом формирования особого «имперского мироощущения». Илья Герасимов описывает эту тенденцию на примере анализа фильма Н. Михалкова «Сибирский цирюльник»:

Сибирский цирюльник в наиболее чистом виде отразил как раз не прикрытый сиюминутной политической конъюнктурой процесс кристаллизации нового имперского мифа в обществе. Именно тщательное и любовное изображение в этом фильме summum imperium и законченность космогонии (четкая моральная иерархия накладывается на определенную политическую и даже геополитическую систему) позволяют говорить о СЦ как о выражении нового имперского мифа. А недавняя церемония инаугурации Владимира Путина, явно «списанная» с известного эпизода фильма Михалкова, свидетельствует о том, что СЦ и воспринимается уже как нормативный мифологический текст (Герасимов, 2000).

Репрезентации имперской власти также являются главной темой статьи Олега Кинского о XXII Московском Международном Кинофестивале, где был представлен фильм Глеба Панфилова «Романовы: царская семья» (Кинский, 2000). На его премьеру были приглашены потомки семьи Романовых. Показ фильма сопровождался эпической речью президента ММКФ Н. Михалкова, а режиссер картины получил приз за вклад в мировой кинематограф. Выбор фильма показал растущую популярность монархической тематики, выражающейся в представлении о добром и справедливом правителе. Несмотря на малочисленность монархических организаций, в этот период растет престиж царской власти -- крепкой и справедливой, отмеченной моральными и эстетическими знаками. Этот идеал подчеркнут документальной манерой, в которой зрителю предлагается хроника частной жизни последних Романовых -- обычной интеллигентной семьи, чья идеальная жизнь противопоставляется жестокости и бесчеловечности советской власти. Кинский предлагает соотнести эти образы с представителями власти, использующими патриотический и монархический дискурс для легитимации своего положения.

Последняя статья раздела посвящена политическому значению канонизации семьи Романовых, произошедшей 20 августа 2000 года (Кривулин, 2000). Виктор Кривулин интерпретирует это событие как попытку распределения власти между Русской Православной Церковью (РПЦ) и государственным аппаратом. Анализ показывает, что РПЦ является главным актором в большинстве социально-политических процессов начала 2000-х, связанных с Романовыми. Причиной этого является желание РПЦ заявить о себе как об одной из ключевых социальных сил. Образ Николая II становится главным пассивным инструментом в этой борьбе.

Российский политолог и журналист Алексей Макаркин в статье «Чудеса и политика: практика православной канонизации в России» дает подробное объяснение контекста этих процессов (Макаркин, 2012). В конце XX века Московскому патриархату пришлось реагировать на действия Русской Зарубежной Церкви, которая в 1981 уже канонизировала Романовых. Внутри церкви начинают обозначаться идеологические течения, одно из которых ориентируется на монархические настроения зарубежного православия. С 1992 года РПЦ формирует специальную комиссию по исследованию материалов о мученической кончине царской семьи.

Причисление к лику святых погибших членов дома Романовых было спорным событием. Основой сомнений была противоречивость личности самого царя, которого критиковали с разных сторон и за консервативную политику, и за отречение от престола. Вторым важным моментом являлся политизированный характер канонизации: можно ли считать, что «канонизируется» также политический курс последнего императора? Официальный ответ церкви был отрицательным: Николая II канонизировали не как государственного деятеля, а как страстотерпца. Этот прецедент позволил церкви в дальнейшем совершать подобные действия в отношении фигур разных политических убеждений. Другим аргументом противников канонизации было отсутствие чудес, связанных с мощами или с иконами царя-мученика. К этим деталям прибавлялись неожиданные «технические» вопросы: так, канонизация приближенных Николая II стала причиной того, что в списках православных святых оказались католики и лютеране.

На другом полюсе находились внешние проблемы, с которыми столкнулась РПЦ. Канонизация царской семьи означала критику «замалчивания» памяти о произошедшей в 1918 году трагедии российскими политиками. Борис Ельцин, лично распорядившийся уничтожить монархическую святыню -- Ипатьевский дом, в подвале которого была расстреляна царская семья -- становился в таком случае врагом церкви.

Приведенный анализ нарративов, складывающихся вокруг фигуры Николая II, следует дополнить разбором механизмов конструирования конспирологических теорий, о которых было упомянуто выше. Это позволит структурировать и систематизировать содержание огромного количества популярных книг, занимающих место в тематических разделах российских книжных магазинов.

В 1999 году в «Неприкосновенном запасе» была опубликована статья Вадима Россмана, посвященная православно-коммунистическим расследованиям «истинных причин» убийства царской семьи (Россман, 1999). Автора интересует оживление мифологем, раскрывающихся в моделях «еврейского ритуального убийства». Россман пересказывает основные мотивы этих повествований, отмечая, что большинство из них возводится к довольно очевидному прототипу богоубийства, в котором Николай II отождествляется с Христом. Существующие в этом контексте дискуссии о приобщении царской семьи к лику святых можно соотнести с традициями святости, принятыми в русской традиции. Существует три таких традиции.

Одна из них обращается к сакральности царской власти вообще. Однако этот широкий критерий размывает идею святости как таковой. Вторая группа сторонников канонизации апеллирует к страстотерпчеству Николая II. В этой интерпретации подчеркиваются те биографические моменты, где император прощает своих палачей, демонстрируя сходство с Иисусом Христом. Наконец, малозаметная часть сторонников канонизации сосредоточивается на этически-религиозной идентичности убийц Николая и Христа -- в обоих случаях происходит отнесение к категории святых, являющихся жертвами убийц-евреев, что подчеркивает ритуальность совершенного действия.

Россман предлагает интерпретировать существующие конспирологические нарративы при помощи теории Рене Жирара, утверждавшего, что в основе любой культуры лежит первоначальная жертва вождь общины или племени. В этой парадигме большевики убивают царя для того, чтобы заложить фундамент новой, советской культуры. Ритуал убийства создает общую историю, сплоченную кровью, значение которого всплывает при разрушении советского государства:

Здание постаревшей советской культуры пало, и под его обломками обнаружили кости императора и его семьи, которые это здание подпирали. Ритуальное убийство было осуществлено большевиками, и только сегодня, когда заговор молчания пал и кровные узы ушедших палачей разрушились, возникла необходимость «повесить» убийство на евреев, которые все равно давно находились под подозрением по многим другим поводам (Россман, 1999).

Одним из ключевых моментов статьи является вывод о том, что подобные нарративы постепенно вплетаются в политические программы националистов, становящихся все более популярными. Этот процесс смещает мифотворчество из религиозной сферы, носящей духовный характер, в сферу социально-политическую. Это замечание совпадает с приведенными выше тенденциями, отмеченными год спустя.

Стратегия жанрового анализа современных дискуссий о судьбе последнего императора оказывается актуальной и для единственного западного исследования, посвященного образам царской семьи. В 2005 году в журнале Rethinking History выходит статья Венди Слейтер (Slater, 2005) о нарративах, при помощи которых артикулируется память о трагическом событии июля 1918 года.

Слейтер указывает на то, что «царское дело» («tsarist affair») олицетворяет линии разлома, существующие в российской культуре. Споры вокруг подлинности останков, противоречащие друг другу свидетельства о смерти царя, дебаты вокруг канонизации -- все это указывает на глубокие расколы социальной реальности. Эти расколы можно рассматривать в качестве бинарных оппозиций: до/пост- просвещенческое мышление, мистицизм / реализм, модерность / архаизм. Исследовательница считает такой подход слишком абстрактным и предлагает более продуктивный инструмент анализа -- рассмотрение различных повествовательных форм, при помощи которых происходит адаптация подробностей «царского дела» для широкой аудитории.

Существует четыре таких нарратива: детективная история (detective story), готический рассказ (Gothic horror story), агиография (hagiography) и исторический роман (historical romance). Детективная история представляет собой загадку, которую решают сыщики и судебная медицина. Готический рассказ включает в себя страшные убийства, мрачные замки, таинственных злодеев. Третий жанр включает в себя чудеса (в частности, происходящие в присутствии чудотворных икон). Исторический роман является своего рода «светской агиографией». Все эти повествования основаны как на реальных, так и на вымышленных событиях, поэтому они функционируют в современной России в качестве национальных мифов.

В книге "The Many Deaths of Tsar Nicholas II. Relics, Remains and the Romanovs", вышедшей в 2007 году (Slater, 2007), Слейтер развивает идею существования четырех основных нарративов, выходящих за рамки фактографических описаний расстрела царской семьи. В том числе, в книге реконструируются альтернативные истории про заговор «жидомасонов», транспортировку головы Николая II в Москву и потенциально выживших членов семьи.

Детективная история (в книге и статье она обозначена как true crime) включает в себя основные моменты, связанные с обнаружением царских останков в 1979 году и дальнейшими дискуссиями об их подлинности. Этот нарратив имеет наиболее «научный» характер, так как привязан к археологическим и биологическим исследованиям. В 1993 году в этот нарратив были включены юридические аспекты в связи с тем, что была создана государственная комиссия по идентификации останков. Самым известным примером Слейтер называет книгу Эдварда Радзинского «Последний царь Николай II. Жизнь и смерть» (Радзинский, 2005).

Готический рассказ, как правило, адаптирован в национально-патриотическом ключе, в котором российская история представления как война добра со злом. На этом поле битвы Россия является, разумеется, оплотом света. Классическая функция готического рассказа -- сублимация глубинных читательских страхов, в число которых входит страх перед прошлым и возможностью его повторения. Нарратив, основанный на этом фундаменте, отказывается признавать любые противоречащие его интерпретации очевидности (например, анализ ДНК членов царской семьи). В эту жанровую категорию попадают конспирологические истории и эмигрантская проза 1920-х гг.

Агиографический нарратив складывается вокруг одного из главных условий жанра -- наличия чудес, которые происходили при жизни и после смерти святого. Сюда входят в основном рассказы о мироточивых иконах и легенды о местах, связанных с царственными мучениками, трансляторами которых является, как считает Слейтер, радио «Радонеж». В моменте интерпретации личности Николая II агиография соединяется с готическим рассказом для того, чтобы усилить глубокую трагичность этой фигуры. Следует также отметить акцентирование на частной жизни последних Романовых -- настоящей ортодоксальной (в церковном значении) семьи.

Главным медиумом последнего нарратива являются архивные фотографии. Этот акцент на визуальной составляющей создает «ауру разрушенной семейной жизни» (aura of violated domesticity). Как и в агиографии, ключевой темой является любящая семья, становящаяся здесь метафорой патерналистских отношений между царем и его подданными. В качестве примера из этого жанра приводится упомянутый уже выше фильм «Романовы: Венценосная семья».

Венди Слейтер опирается на концепцию «содержания формы» (White, 1987) американского историка и литературного критика Хейдена Уайта, которая выводит содержание нарратива из особенностей литературного жанра, к которому он принадлежит. В связи с этим все описанные в книге сюжеты предлагается прочитывать как относящиеся к одному глобальному жанру популярной истории (popular history), которая является одним из способов формулировки национального мифа -- только так можно будет суммировать полученные знания о современной российской культуре. Ее особенностью Слейтер считает открытие заново собственной истории, создающее ностальгию по доброму и спокойному прошлому.

Следует отметить, что в основе работ Слейтер лежит не анализ рассматриваемых нарративов, но попытка их реконструирования. Так, первая глава ее книги (Cruel necessity) представляет собой стилизованное под жанр «потока мыслей» художественное повествование. Последующие разделы носят черты тех жанров, которые они описывают. Такая ситуация характерна в какой-то степени и для российских исследований -- так, в статье Россмана, посвященной конспирологическим теориям, очень много места занимает подробный пересказ данных теорий, лишенный какой-либо конкретной критической оценки.

Глава 2. Теоретические аспекты формирования нарративов о последних Романовых. Концепция национальной памяти

Механизмы репрезентации истории и историческая политика всегда тесно связаны с темой памяти о прошлом. Рассмотрение формирования нарративов о последних Романовых как процесса конструирования национальной памяти дает возможность совмещения инструментов дискурс-анализа с теоретическими концепциями, позволяющими структурировать и интерпретировать противоречия между участниками дискуссий. Теоретические исследования в области коллективной и культурной памяти имеют давнюю традицию связи с анализом массмедиа. Важная роль средств массовой коммуникации была отмечена Саулом Фридлендером (Friedlander, 1979) в отношении памяти о Холокосте: распространявшиеся через массмедиа воспоминания жертв геноцида заставили историков обратить в 1980-х гг. внимание на проблемы исторической памяти, связанные с этими рассказами. Именно в это время -- время осмысления травматического опыта Холокоста -- начинает происходить сближение истории и памяти, породившее новые синтетические подходы к исследованию конструирования и ре-конструирования прошлого.

Точкой отсчета проблемы памяти как феномена коллективной работы общества над историческим прошлым считается концепция коллективной памяти Мориса Хальбвакса, выдвинутая им в работе «Социальные рамки памяти» (Хальбвакс, 2007) в 1920-е гг. как противоположность научному историческому знанию о прошлом.

Социальная память у Хальбвакса описывается как возникающая благодаря актуализации прошлого через повествование и коммуникативный обмен. Содержательным аспектом памяти является представление о прошлом отдельной социальной группы, основанное на взаимодействии индивидуальной памяти каждого члена группы. Социальной ролью памяти становится конструирование и поддержание идентичности данной группы.

Это понятие подвергается критике со стороны многих теоретиков, но именно его потенциал повлиял на формирование теории памяти как сконструированного культурного проекта. Процессы, превращающие социальную память в память культурную, подробно описаны в работе А. Ассман «Длинная тень прошлого» (Ассман, 2014). Она посвящена многим аспектам феноменов индивидуальной, социальной и коллективной памяти. Остановимся на последнем из этих феноменов.

Противники метафорического понимания памяти, позицию которых Ассман разбирает на примере работы С. Зонтаг "Regarding the Pain of Others"(Sontag, 2003), отрицают существование «коллективной памяти». Это словосочетание часто заменяется словом «идеология», что переводит проблемы изучения социальной памяти в область критического анализа, рассматривающего образы прошлого как средство манипуляции. Ассман обращает внимание на то, что с начала 1990-х эта парадигма меняется: устраняется манипулятивный статус образов (в широком смысле), так как «сконструированность» распространяется уже на все культурные артефакты (Ассман, 2014, 29-30). Для того чтобы избавиться от теоретической неопределенности и неоднозначности, Ассман прибегает к теоретической редукции, ограничивая измерения и формат той «коллективной памяти», с которой связано понятие травмы.

Ассман вводит понятие «культурной памяти» (Ассман, 2014, 31), аналогичное концепции «коллективной памяти» Хальбвакса, но смещающее акцент с процессов коммуникации на символические медиаторы, являющиеся носителями памяти. Одной из главных отличительных черт культурной памяти является бесконечное расширение временных границ (т.н. горизонта памяти). Такое возможно только благодаря текстам, изображениям, монументам, ритуалам, обеспечивающим долгосрочную опору памяти.

Использование этого культурного измерения отдельными социальными группами влияет на формирование коллективной идентичности: «Институции и корпорации, а также культуры, нации, государства, церковь или фирма «не имеют» памяти, ибо она «конструируется» ими с помощью мемориальных знаков и символов. Благодаря этой памяти институции и корпорации одновременно «конструируют собственную идентичность»( Ассман, 2014, 33). Конструирование идентичности на уровне отдельных групп связано с унификацией, что особенно видно на примере «национальной памяти».

Ассман считает целесообразным разделять два типа проработки символических медиаторов: индивидуальный и коллективный. Первому типу соответствует понятие «культурной памяти», для второго вводится понятие «политическая/национальная память» (Ассман, 2014, 34). Второй формат памяти конкретизирует механизмы конструирования идентичности внутри отдельных групп, именно такая память является «коллективной» в узком смысле.

Произведенная теоретическая редукция позволяет перейти к анализу механизмов культурного конструирования: «коллективная память превращает ментальные образы в иконы, а нарративы становятся мифами, важнейшими свойствами которых являются убедительная сила и мощное аффективное воздействие» (Ассман, 2014, 38). «Мифы» в данном случае трактуются не как искажение истории, а как культурная конструкция, относящаяся скорее к настоящему и будущему времени. Эта концепция является одной из центральных для рассматриваемого нами кейса, так как речь идет именно о нарративах и образах (в широком смысле), транслируемых СМИ.

Остановимся на некоторых понятиях и топосах национальной памяти, которые могут прояснить теоретические аспекты рассматриваемого в данной работе кейса. Ассман выделяет особый свод правил, лежащих в основе риторики памяти. Не все из них могут быть использованы применительно к анализируемым в данной работе нарративам. Это обусловлено тем, что Ассман разбирает довольно яркие и масштабные примеры, относящиеся к американской и немецкой истории: I и II мировые войны, Холокост, теракт 11 сентября 2001 года, гражданская война в США. В то же время, ее теоретические образцы могут быть применимы в некоторых частных случаях например, в отношении отдельных лиц, подвергнувшихся преследованию и уничтожению.

Нарративы о судьбе последних Романовых можно описать при помощи следующих понятий:

1. Трагедия: гораздо более сильный способ консолидации памяти, чем победа или героический триумф. Национальная память часто ориентирована на трагические моменты прошлого, приобретающие роль мифического первоначала. Возникающий нарратив постоянно дополняется ритуальными инсценировками прошлого и прочими символическими напоминаниями.

2. Поражение: мемориальные стратегии побежденных направлены, по мнение историка Райнхарта Козеллека, на мифологизацию прошлого. Национальное унижение перекодируется через представления о духовном возвышении, измене, моральной победе. Эти механизмы схожи с моментом катарсиса в древнегреческой трагедии -- что отсылает нас к предыдущему пункту.

3. Преодоление прошлого: устранение болезненной асимметрии в представлении нации о своем прошлом возможно только когда возникают социальные и политические условия, в которых возможно признание неофициальной памяти пострадавших социальных групп. Это, в частности, объясняет, почему во времена существования СССР были табуированы разговоры о последних Романовых. Стоит отметить, что преодоление прошлого не означает замену одной памяти на другую -- это именно устранение символической дискриминации.

4. Память жертвы: главные коннотации, возникающие при появлении жертвы, -- религиозные. Амбивалентность религиозных смыслов в латинском языке (добровольная жертва-sacrificium и пассивная жертва-victima) определяет существование двух форматов жертвенной памяти: героического и травматического. Героическая жертва -- мученик, погибший за активно защищаемые им идеалы. Насилие в отношении мучеников легко находит доступ к национальной памяти. Гораздо труднее вспоминать о бессмысленной гибели не подготовленных к насилию жертв. Травматическая память возможна только вследствие этического поворота, акцентировавшего внимание на невинности и чистоте пассивной жертвы. Обязательным условием здесь является признание, исходящее извне -- от фигуры свидетеля.

5. Память преступника: если целью жертвы является воспоминание, то преступник стремится к его забвению и табуированию. Решающее значение здесь играет перенос вины преступника на тех, кто знает о преступлении. Ханна Арендт (Арендт, 2008) описала это явление как «тотальное сообщничество» (по отношению к немецкому народу). Память преступника является источником коллективной вины всей нации.

6. Замалчивание: «Тотальное сообщество», описанное Арендт, накладывает табу на упоминание совершенного насилия. Тот, кто предпочитает молчание, становится участником совершенного преступления.

7. Забвение: асимметрия насилия отношений преступник/жертва отражается в асимметрии памяти, которая может быть устранена только сохранением общей памяти о прошлом как актом примирения, который должны совершить последующие поколения.

Все эти аспекты в той или иной степени позволяют включить судьбу семьи Романовых в дискурс национальной памяти. Здесь есть представления о трагедии (совершенное насилие) и поражении определенных социальных групп (сторонников и защитников империи). После распада Советского Союза возникли условия, способствующие проработке прошлого -- что выразилось в появлении нарративов о царской семье в публичном пространстве (в нашем случае, в СМИ). Статус жертвы был признан сначала религиозным сообществом во время канонизации новомучеников (за границей и в Российской Федерации). Позже состоялось юридическая реабилитация Николая II и его семьи как жертв политических репрессий.

Сложнее обстоит дело с коллективной виной и забвением. Как будет показано в третьей главе, поиски жертв и преступников не пока еще не привели к успеху, несмотря на запрос о наказании виновных в трагических событиях прошлого со стороны различных акторов, которые также выдвигают друг другу обвинения в замалчивании совершившегося исторического преступления. Как показали дебаты 2015 года по поводу переименования Войковского района Москвы, помимо проблемы замалчивания существует также проблема ухода от оценки прошлого через забвение, что является шагом в противоположную сторону от национального примирения, без которого невозможно устранение конфликтных ситуаций. В этих же обсуждениях можно заметить важный вектор развития нарративов: определение в настоящем при помощи памяти общих целей на будущее, являющееся одной из важных составляющих построения коллективной идентичности (Ассман, 2016).

Устранение асимметрии памяти и забвения в отношении событий эпохи последних Романовых напрямую зависит от исправности каждой из упомянутых деталей механизма национальной памяти. Проблемы, которые могут быть обнаружены при разборе этого механизма, очень важны, поскольку отражают состояние публичного пространства, то есть условий работы социальных институтов.

Глава 3. Дискуссии о царской семье в центральных российских газетах 2013-2015 гг.

В качестве предмета исследования будет рассмотрено только текстовое содержание газетных публикаций. Газеты были выбраны как наиболее доступный исследователю ресурс для детального анализа. Такие масс-медиа как телевидение или радио представляют трудность для подобного исследования в силу более сложной семиотической структуры, к тому же их гораздо сложнее найти и систематизировать. В качестве кейса остановимся на нарративах, которые конструировались в российской прессе начиная с момента празднования юбилея династии Романовых и заканчивая 2015 годом.

3.1 Методика выбора и анализа материалов

Отбор текстов производился при помощи баз данных «Интегрум» и «Factiva». Параметрами поиска были: язык (русский), тип прессы (центральные российские газеты) и время публикации (2013-2015 гг.). Ключевыми словами при работе с базами данных были: Николай :0 Романов, Николай :0 II, Николай :0 кровавый или святой; Дом : Романовых, юбилей : Романовых, 400-летие :1 Романовых. Для общей статистики был также рассмотрен период 1991-2012 гг. Одна из статей этого времени была использована для развернутого сравнительного анализа двух периодов.

Для подробного исследования необходимо ограничение материала, поэтому были выбраны федеральные издания, занимающие лидирующие позиции в рейтинге независимой экспертной организации «Медиалогия» Рейтинги изданий основываются на Индексе Цитируемости (ИЦ) (http://www.mlg.ru/ratings/federal_media). Просмотрено: 03.04.2016. Подробнее с методологией организации можно ознакомиться в соответствующем разделе сайта (http://www.mlg.ru/ratings/methodology_media/). Просмотрено: 03.04.2016.. Соответственно, ими оказались газеты «КоммерсантЪ», «Ведомости», «Российская газета», «Комсомольская правда», «Московский комсомолец», «Новая газета», «Аргументы и факты», «Независимая газета» и «Газета РБК». Следует отметить, что эта десятка оставалась неизменной в течение 2013, 2014 и 2015 гг.

Вначале будет рассмотрена статистика количества публикаций по годам, позволяющая выделить основные временные и тематические рамки дискуссий о царской семье в прессе. Далее при помощи инструментов критического дискурс-анализа, предложенных Норманом Фэркло (Fairclough, 1992; Fairclough, 2003), будут разобраны четыре аспекта, отражающие особенности формирующихся вокруг семьи Романовых нарративов памяти. Ими являются:

1. Состав и взаимные отношения акторов, участвующих в дискуссиях;

2. Общее дискурсивное поле высказываний об эпохе Николая II, в частности -- точки напряжения, вокруг которых возникают конфликты интерпретаций;

3. Рецепция ключевого трагического события -- расстрела последних Романовых, -- предоставляющая возможность формирования национальной памяти;

4. Примеры использования элементов дискуссий о семье Романовых в сюжетах, не имеющих прямого отношения к обсуждению эпохи Николая II.

Этот анализ поможет ответить на вопросы о том, как создаются нарративы о последнем российском императоре и его семье и как именно происходит их включение в конструирование представлений о российском прошлом.

3.2 Динамика публикаций в постсоветский период

В советское время тема расстрела царской семьи не возникала как предмет обсуждений в СМИ, несмотря на то, что в 1979 году произошло знаковое событие: под Свердловском было обнаружено захоронение 9 человек. Исследовательская группа под руководством геолога Александра Авдонина и сценариста Гелия Рябова оставила тогда найденные останки в земле. Только в 1991 году в связи с изменившейся политической ситуацией в стране Авдонин открыто заявил о том, что ему известно место захоронения последних Романовых (Рябов, 2011; Авдонин, 2008).

Появление текстов, посвященных Николаю II и его семье, после распада СССР связано с несколькими ключевыми событиями, которые делят временной период на части. Это заметно при рассмотрении общей картины газетных публикаций за последние 15 лет (Рис. 2). Период с 1991 по 1997 гг. не содержит газетных статей о семье Романовых, поэтому он не отображен на графике. Приведенная статистика позволяет отметить переломную точку 2013 год, в котором происходит резкое увеличение количества публикаций, связанных с последними Романовыми. Такой скачок можно объяснить несколькими юбилейными датами, пришедшимися на это время: 400-летие дома Романовых, 95 лет со дня расстрела царской семьи и 145 лет со дня рождения Николая II.

После юбилейного года уровень количества публикаций остается высоким. Их важной особенностью становится изменение характера упоминания Николая II и его семьи. Уменьшается доля статей, посвященных полностью их судьбе, и в то же время возникает множество текстов, в которых последние Романовы играют роль участников небольших сюжетов. В период до 2012 подобных случаев практически не было. В связи с этими особенностями (количеством текстов и их характером) имеет смысл рассматривать 2013-2015 гг. как самостоятельный период. На Рис. 3 отображена более подробная статистика публикаций этих лет.

На первом графике для сравнения ситуации до и после 2013 года использованы только газеты, имевшие более 5 публикаций за первый период. Ими стали «Комсомольская правда», «Московский комсомолец», «Известия», «Независимая газета», «Российская газета» и «КоммерсантЪ». На втором графике (2013-2015 гг.) отражены данные по всем газетам, вошедшим в топ-10 рейтинга «Медиалогии».

Впервые газетные материалы, посвященные расстрелу царской семьи, возникают в 1998-1999 гг., когда открытые заново в 1991 году вблизи Екатеринбурга останки Романовых были захоронены в Петропавловском соборе Санкт-Петербурга. Данное событие вызвало ажиотаж в прессе и сопровождалось дискуссиями о подлинности останков. В этих спорах обозначилось противостояние между Русской православной церковью (далее РПЦ) и государственной властью по поводу погребения членов царской семьи в Петропавловском соборе. Церковь настаивала на более детальной экспертизе, в то время как представители правительства заявляли о необходимости скорейшего захоронения.

На 2000-2001 гг. приходится вторая волна публикаций о царской семье. В 2000 году выходит патриотический фильм Глеба Панфилова «Романовы: венценосная семья», который объявляется центральным событием XXII ММКФ. Тогда же начинает обсуждаться возможность канонизации последних Романовых. Эти обсуждения выявили ряд противоречий внутри РПЦ, связанных с отношением к личности Николая II среди ее представителей. До самого момента канонизации Романовых в качестве новомучеников в августе 2000 года не было ясно, как данные противоречия разрешатся.

В 2006-2008 годах происходит постепенная политическая реабилитация царской семьи. В 2005 начинается судебный процесс, на котором расстрелянные Романовы представляются как жертвы советской власти. В это время наблюдается постепенный рост числа публикаций, который достигает пика в 2008 году, когда процесс реабилитации официально завершается. В этом же году проходит ряд мероприятий, связанных с 90-летней годовщиной расстрела. Кроме того, в 2007 году были найдены останки еще двух членов царской семьи.

Теперь перейдем ко второму периоду.

В ноябре 2013 года в Центральном выставочном зале «Манеж» (Москва) открылась интерактивная выставка-форум «Православная Русь. Романовы», собравшая огромные очереди и нашедшая отражение в большом количестве рецензий. Это событие можно назвать центральным для юбилейного года. В мае вышло несколько статей, посвященных юбилею официальной резиденции Международного суда ООН -- Дворца мира в Гааге. В них Николай II упоминается как один из инициаторов первых мировых Гаагских конференций. Другими информационными поводами весны и лета становятся визит патриарха Кирилла в Екатеринбург на место расстрела последних Романовых и выпуск телефильмов о царской династии.

Необходимо отметить, что важным моментом проходивших мероприятий была религиозная составляющая. Центральным экспонатом выставки в Манеже стала чудотворная икона Феодоровская -- покровительница дома Романовых, привезенная из Костромы. Ажитация вокруг выставки даже сравнивалась с привозом в столицу Пояса Богородицы. В освещении юбилейных материалов часто упоминаются проводимые РПЦ действия, в основном молебны.

В начале 2014 года продолжается серия «юбилейных» публикаций, посвященных 400-летию дома Романовых. Весной возникают тексты, связанные со сменой власти, произошедшей в это время на Украине, в которых фигурирует имя Николая II. Параллельно появляются сюжеты про Крым и русский флот. Летом выходят статьи, приуроченные к столетней годовщине начала Первой мировой войны. Другой темой становится открытие памятника последнему русскому императору в Боснии и Герцеговине, а затем в Сербии. Кроме того, в этот год публикуется несколько интервью с режиссером Алексеем Учителем, в которых обсуждается его новый проект -- фильм о романе Николая II с балериной Матильдой Кшесинской, до сих пор находящийся в производстве.

На примере статей этого года становится заметной связь публикаций о Романовых с траекториями международных политических событий. Главным примером этого соотношения является случай с украинским кризисом. Начинают также упоминаться санкции, а оппозиция Россия/Запад в статьях приобретает ярко выраженный характер.

Основное количество публикаций 2015 года приходится на месяц расстрела семьи Романовых -- июль. Девятого числа Дмитрием Медведевым была создана рабочая группа по перезахоронению останков цесаревича Алексея и великой княжны Марии, найденных в 2007 году в районе Старой Коптяковской дороги. В связи с этим у РПЦ и Дома Романовых возникли вопросы по поводу подлинности этих останков, несмотря на то, что в 2008 году она была подтверждена лабораториями США, Австрии и России. Для проведения новой экспертизы было решено произвести эксгумацию тела Александра III. С идентификацией останков также был связан вопрос о месте их перезахоронения -- все предыдущие годы они находились в Государственном архиве.

Другую волну летних публикаций вызвали обсуждения по поводу предмета многолетних дискуссий -- переименования станции «Войковская» московского метрополитена, -- начавшиеся летом и официально завершившиеся 23 ноября 2015 года вместе с окончанием референдума на портале «Активный гражданин». Третьей темой июля стало отречение Николая II, юридическая сила которого была поставлена под сомнение прокурором Крыма Наталией Поклонской.

В сентябре Следственный комитет Российской Федерации объявил о возобновлении уголовного дела по факту гибели Николая II и членов его семьи -- несмотря на то, что в 2009 году расследование было прекращено в связи со смертью лиц, имевших отношение к преступлению. Октябрь 2015 года стал временем публикаций, посвященных 110-летию событий революции 1905 года, в частности Октябрьскому манифесту Николая II.

Важной особенностью 2015 года является то, что он становится временем пересмотра соглашений, заключенных в 1991-2013 гг.

Возобновляются дискуссии прошлых лет, а вместе с ними -- имеющиеся конфронтации. Это также является причиной, позволяющей выделить 2013-2015 гг. как отдельный период, представляющий собой новый этап освещения в прессе событий, связанных с последним российским императором.

3.3 Основные социальные агенты, их конфликты и взаимное влияние

Анализируемые материалы имеют разный формат. В «Аргументах и фактах», «Ведомостях» и «РБК» преобладают небольшие новостные заметки. «Независимая газета» и «Новая газета» предлагают читателю статьи аналитического характера в жанре авторской колонки. «Известия» и «Российская газета» делают попытку собрать вместе экспертные мнения по поводу основных событий, затрагивающих семью Романовых. Тексты «Коммерсанта» чаще всего представляют из себя историческое повествование об эпохе Николая II. Наибольшее разнообразие можно видеть в газетах с максимальным количеством публикаций -- «Московском комсомольце» и «Комсомольской правде» (90 статей из 221). Здесь, помимо аналитики и мнений, встречаются рецензии, интервью, занимательные факты, «фото дня» и даже тест «Чье место ты мог бы занять в российской истории?».

На диаграмме, отражающей процентное соотношение упомянутых жанров (Рис. 4), можно видеть, что основную часть публикаций помимо новостей составляют статьи, являющиеся прямыми проводниками различных позиций участвующих в дискуссиях сторон. На основании имеющегося материала можно выделить четырех основных акторов процессов, происходящих вокруг судьбы последнего императора: это гражданские власти, РПЦ, Дом Романовых и «общество». Анализ текстов выбранных публикаций помогает выявить отношения между этими сторонами.

Главным действующим агентом 2013-2014 гг. является Русская Православная Церковь. Высказывания и действия представителей церкви претендуют на роль авторитета и морального ориентира для всех участников дискуссий -- от властных структур до конкретных членов общества:

Нам пора заглянуть в себя и начать создавать позитивную повестку дня, формировать вектор развития России не извне, а изнутри. Этому, кстати, учит всякая церковь, в том числе Русская православная. Но это сложно и требует большой работы над собой -- и от власти, и от каждого отдельного человека. (Московский комсомолец. 13.11.2013)

Роль церкви как главного модератора «царского дела» наиболее четко проявляется в спорах, развернувшихся в 2015 году по поводу перезахоронения останков детей Николая II, найденных в 2007 году. Как и в ситуации 1991 года, позиции РПЦ и правительства оказались диаметрально противоположными, но в этот раз конфликт «институционализировался», вышел за пределы словесных дискуссий. Главным камнем преткновения -- идентификацией останков -- занялись параллельно исследовательская группа Следственного Комитета Российской Федерации и специальная комиссия из представителей РПЦ и приглашенных церковью экспертов. В то время как СКР придерживается версии экспертизы 2008 года, подтвердившей подлинность останков, РПЦ настаивает на незавершенности расследования и необходимости дальнейших экспертиз. Формально исследовательские группы работают независимо друг от друга, однако авторы газетных статей отмечают, что реальное положение дел не соответствует этой установке. Одним из эпизодов «разоблачения» стали рокировки в руководстве рабочей группы СКР. «Московский комсомолец» уделяет этой теме много внимания, нагнетая атмосферу заговора и подчеркивая эксклюзивность доступной авторам газеты информации:

... по информации «МК», этим решениям предшествовал разговор патриарха с председателем СКР Александром Бастрыкиным. По данным источников «МК», именно предстоятель РПЦ настоял на переформатировании следствия.

Своими соображениями, поясняющими «некоторые обстоятельства исследования проблемы, связанной с определением подлинности останков царской семьи», Алексеев поделился в письме на имя патриарха (находится в распоряжении «МК»)

По мнению источников "МК", последние кадровые перестановки -- это, несомненно, удар по Соловьеву [главе рабочей группы], который "давно мозолил глаза церкви" и которого "стараются теперь вообще вывести из игры" (Московский комсомолец. 11.12.2015)

Представители СКР не отрицают важности роли церкви, но воздерживаются от подробностей, предпочитая говорить о влиянии РПЦ на сам процесс расследования, а не о внутренних конфликтах. Обычно представители Следственного комитета дают краткие комментарии по поводу эксгумации Александра III, инициированной по просьбе патриарха Кирилла. Один из показательных примеров -- интервью со старшим следователем-криминалистом СКР Владимиром Соловьевым в «Комсомольской правде»: «Так пожелал светлейший Патриарх Кирилл. И это нужно, чтобы еще более твердо убедиться в подлинности царских останков» (Комсомольская правда. 16.07.2015).

В других своих высказываниях Соловьев прямо заявляет о готовности к сотрудничеству с церковью. Реплики представителя СКР имеют подчеркнуто уважительный характер, несмотря на довольно агрессивный тон церковных авторитетов: «Мы разумные и цивилизованные люди и найдем общий язык и консенсус» (Московский комсомолец. 16.10.2015).

Тем не менее, с нахождением этого общего языка возникают довольно серьезные проблемы. Исследования СКР основываются на анализе ДНК, и их результаты доносятся до общественности на уровне научного дискурса -- формализованным языком, изобилующим биологическими терминами:

В результате первичного генетического анализа мтДНК, экстрагированной из фрагмента нижней челюсти скелета императрицы Александры Федоровны, выявлены высокоинформативные участки митохондриальной ДНК, редкие для популяций человека и совпадающие с вариантами у потомков Английской королевы Виктории по материнской линии. (РБК. 11.11.2015)

Церковь, напротив, не доверяет генетической экспертизе и настаивает на дополнительном историческом и антропологическом исследовании, солидаризуясь в этом с тезисом французского историка Марка Ферро: «Размышление историка может быть надежнее анализа ДНК» (Московский комсомолец. 11.12.2015). Позицию РПЦ в целом можно назвать скорее антинаучной, что подтверждается привлечением к расследованию конспирологов для проверки всех альтернативных версий истории расстрела царской семьи:

Церковь поставила перед следствием ряд вопросов. В частности, речь шла о проверке давней легенды, согласно которой головы царя, императрицы и наследника были отделены от тел и доставлены большевистским вождям в Москву. (Московский комсомолец. 27.10.2015)

Еще одним мифом, который волнует представителей церкви, является история о том, что останки царевича Алексея и княжны Марии хранятся в Государственном архиве РФ рядом с черепом Гитлера (Комсомольская правда. 10.07.2015). Эти легенды придают расследованию дополнительное «мистическое» измерение, становящееся причиной того, что многие анализируемые статьи находятся в постоянной рубрике «Тайны XX века» газеты «Московский комсомолец».

Важной отличительной чертой участия РПЦ в процессе идентификации останков является требование максимальной открытости и публичности следствия. Эти заявления призваны еще раз подчеркнуть, что церковь принимает активное участие в происходящем и стремится стать медиатором в отношениях между представителями СКР и общественности. Руководитель аналитического управления Синодального информационного отдела РПЦ Вахтанг Кипшидзе обосновывает такую посредническую роль церкви наличием запроса со стороны общества:

...люди хотят быть уверены, что мощи, которым они будут поклоняться, -- именно останки тех самых людей. Сомнения легко снимаются путем повторного изучения образцов, взятых более публичным образом. (Московский комсомолец. 11.12.2013)