История, культура и традиции татарского народа

С учреждением в 1788 году Уфимского Духовного Магометанского закона Собрания (позже Оренбургское Магометанское Духовное Собрание) ситуация начинает меняться коренным образом -- строятся новые мечети, постепенно приостанавливается политика насильственной христианизации татар, возрождается татарская литература. Татарские религиозные деятели начинают чувствовать себя более комфортно, по крайней мере те, кто взаимодействует с официальными мусульманскими органами.

XVI-XVIII века оставили нам крайне скупые сведения о состоянии татарской музыки, да и культуры вообще. Не имея живительной подпитки извне, то есть с Востока, татарская культура начинает "варится в собственном соку", скудеет на сюжеты и образы, приобретает камерный, локальный характер. Русская культура, а через её посредничество и западная пока не могли стать полноценной альтернативой, поскольку татары неприязненно относились к любым вмешательствам в их духовную жизнь, подозревая подвох в любом, даже самом благом деле.

В это время усиливаются пессимистические настроения в татарском обществе, многие люди уходят в суфистскую мистику, получают развитие жанры баита и мунаджата, основной темой которых становится грусть о прошлых светлых временах, усиливается религиозная составляющая этих полумузыкальных произведений. Видимо, в этот период начинает складываться такое свойство татарской ментальности, как меланхолия, которая станет характерной особенностью и татарской народной музыки с её протяжными грустными песнями.

Но всё же музыка жила. В произведениях и трудах поэтов и богословов Г. Утыз Имяни (1754-1834), Т. Ялчыгула (1768-1838), Г. Кандалыя (1797-1860), Ш.Марджани (1818-1889) мы находим описания различных музыкальных инструментов, которые были распространены среди татар при жизни этих авторов или в предыдущее время.

Таджетдин Ялчыгул в своей книге "Рисаля-и Газиза" ("Послание Газизе") описал различные музыкальные инструменты, которые использовали татарские дервиши в конце XVIII -- начале XIX веков. Это тамбур, гусли, скрипка и другие. Скрипка получила распространение среди татар примерно в это время и вскоре стала, можно сказать, национальным инструментом. На скрипке играли на сабантуях, семейных торжествах, в кабаках. Если сейчас чуть ли не каждый пятый татарин старшего и среднего поколения умеет играть на тальянке, то тогда такой же популярностью пользовалась скрипка.

Дервиши-суфии не ограничивались использованием музыки лишь в сугубо религиозных целях. В одном из своих трудов Шигабутдин Марджани упоминал некоего ишана (наставника) Джагфара ас-Сафари (умер в 1831 году), который "с тамбуром и другими музыкальными инструментами" гастролировал по Казанской и Уфимской губерниям вместе со своими учениками.

Обновление мусульманского общества с конца XIX века многое изменило в жизни традиционного татарского общества. Такие музыкальные инструменты, как скрипка и гармоника, проникают в медресе и мектебе, становятся неразрывными спутниками деревенской молодеёжи. В этих условиях возвысился голос консервативных мулл-кадимистов, которые стали трактовать занятие музыкой как дело греховное, небогоугодное. Начались споры о том, запретна ли вся музыка вообще или она частично допустима. В этой связи необходимо подробнее остановится на теме "ислам и музыка".

Ислам и музыка

Относительно положения музыки в исламе существует несколько мнений. Опираясь на Коран и хадисы, мусульманские богословы пытались обосновать запретность или, наоборот, допустимость музыки в исламе. В Коране нет прямых указаний на "греховность" музыки, однако в качестве обоснования её запрета приводится шестой айат из суры "Лукман": "Среди людей есть и тот, кто покупает забавную историю, чтобы сбить с пути Аллаха без всякого знания, и обращает это в забаву. Они -- те, для которых унизительное наказание" (перевод И.Ю. Крачковского). Многие комментаторы Корана предполагали, что "лахуа хадиси" ("забавная история") -- это и есть музыка. И в самом деле, в арабском языке слово "лахуу" (в именительном падеже) употребляется в значении "развлечение", "забава". Отсюда "алату-л-лахуу" ("музыкальные инструменты").

Арабские богословы полагали, что запрет на музыку был обозначен также в хадисах (изречениях) Пророка Мухаммада. В качестве примера они приводят следующие высказывания Пророка: "Появятся в моей общине люди, которые позволят прелюбодеяние, шёлк, спиртное и музыку"; "Произойдут в конце света землятресения, паденье камней с неба и превращение людей в свиней и обезьян, когда появится музыка, певцы и вино"; "Запретил мне мой Господь спиртное, азартные игры, барабан и уд".

Таким образом, широкое распространение музыки трактуется как один из признаков конца света. Упоминание шёлка в данном ряду также понятно: ношение шёлковых одежд и золота было запрещено мужчинам, поскольку это, по мнению богословов, вело к вырождению мужского пола и, в конечном итоге, к концу света.

Если ислам строго запрещает музыку и песни, а также их инструментальное сопровождение, то тогда как объяснить тот факт, что музыкальное искусство получило широкое развитие именно во времена Арабского халифата? Дело в том, что, согласно другому хадису Пророка Мухаммада, песни допустимы, но лишь в семи случаях: свадьба, праздник, джихад, поэзия, касыды о набожности, при сожалении, при одиночестве. При этом все эти случаи оговаривались определёнными условиями. Например, на свадьбах песни могли исполнять только женщины, их содержание должно строго соответствовать духу исламской религии. Надо ли говорить о том, что правила эти не всегда и не всеми соблюдались с надлежащей доскональностью. Как, например, можно было запретить свободным бедуинам исполнять свои традиционные сольные песни -- хида, которые украшали их однообразную жизнь во время многодневных переходов по пустыне? Помимо прочего, хида выполняли и сигнальную функцию -- помогали собирать разбредшийся по пустыне скот. Другие описанные выше запреты обходились всеми мыслимыми и немыслимыми способами, хотя никто особенно не требовал их скрупулёзного соблюдения. В наши дни музыка и танцы -- неотъемлемая часть национальной арабской культуры, которая привлекает западных туристов во многочисленные арабские кабаре, концертные залы и рестораны. Татарские учёные несколько иначе относились к трактовке темы "музыка и ислам". В 1909 году в Уфе вышла одноимённая книга, где её автор Хади Кильдебяки попытался дать определение музыке, оценить её роль и значимость в жизни мусульман. По мнению учёного, музыка -- это то, что "отличает человека от животного, то, что воспитывает дух, очищает кровь, успокаивает нервы, расширяет мировоззрение человека, исправляет его характер, улучшает память".

Автор утверждал, что в Коране ни одним словом ни сказано о запрете музыки, а в Сунне можно обнаружить как минимум пять-шесть хадисов, которые обосновывают разрешённость музыки. Автор ряда учебников, педагог Хади Максуди относил музыку к занятию, статус которого не описан чётко в исламе, поэтому нельзя её запрещать, но нельзя и пропагандировать. Однозначно в защиту музыки высказывались выдающиеся татарские просветители Каюм Насыри и Шигабутдин Марджани. Впрочем, кадимисты имели своё собственное мнение и считали, что музыке не место в татарском обществе. В татарской художественной литературе, дореволюционных газетах и журналах описано немало примеров, когда консервативно настроенные муллы гоняли по деревне молодёжь с гармониками или преследовали шакирдов медресе за пение и музицирование в "неположенном месте".

Начало ХХ века

В начале XX века, особенно с появлением у татар в 1905 году собственной периодической печати, широкого развития книгопечатания и книготорговли, возникновения татарского театра, творческих клубов ситуация в области музыкального искусства меняется кардинальным образом. Занятия музыкой, посещение концертов, приглашение музыкантов на дом на различные семейные торжества становятся обыденным явлением. Правда, споры с кадимистами всё ещё продолжаются, но они уже не играют никакой роли, поскольку музыкой начинают увлекаться богатые слои татарского общества -- купцы и промышленники, за счёт пожертвований которых существовали вся система религиозного образования, мечети и медресе. Некоторые татарские купцы открывают музыкальные магазины, надеясь, что в новых условиях это станет прибыльным делом. В это время среди татарских богачей распространяется новая мода: завлекая музыкантов высокими гонорарами, они заказывают им мелодии и песни, которые должны быть названы именем заказчика. Так появились известные инструментальные напевы "Бала Мишкин" ("Дитя Мишкина"), "Пороховой Фатыйх" ("Фатих из Пороховой слободы"), "Айтуган кое" ("Напев Айтугана"), которые вошли в золотой фонд татарского музыкального искусства.

Многие известные татарские песни и мелодии, которые ныне считаются народными, имели своих авторов и свою историю. Самая популярная татарская народная песня "Ай, былбылым" ("Соловей мой"), которая считается исконно татарской, происходит с Арабского Востока. В 1910 году её привёз "татарский Шаляпин" Камиль Мутыги, который начал исполнять её с татарскими словами. Известная лирическая песня "Тэфтилэу" ("Тэфкилев кое" -- "Напев Тевкилева") также имеет свою интересную историю. Своим названием она обязана муфтию Салимгараю Тевкилеву (1805-1885). Поначалу она исполнялась в виде баита с одноимённым названием. По одной из версий, её сочинила дочь муфтия -- Гайша, которая была влюблена в гувернёра-француза. В один из дней Салимгарай застал в комнате дочери француза, который прятался в шкафу. Побитый палкой гувернёр вынужден был бежать через окно. "Тэфтилэу" написана на мотив армянской песни "Ласточка", которую дочь Тевкилева слышала от одного из армянских знакомых муфтия. В начале ХХ века текст баита был утерян, в переработанном виде он начал исполняться на стихи Г. Тукая "Озелгэн омет" ("Несбывшаяся надежда").

Некоторые песни раньше были известны под другими названиями. Например, известная песня "Туган тел" ("Родной язык"), написанная на слова Г. Тукая, когда-то называлась "Сэлим бабай" ("Старик Салим").

Большой популярностью среди богатых татар пользовался музыкальный мастер Гилязетдин Сайфуллин (1873-1946). Он изготовил около 600 дисков для музыкальных шкатулок "Стелла" и "Мира", нотировал свыше 400 народных песен. Этот бывший деревенский парень поначалу работал в музыкальном магазине татарского купца Гарифа Минкина, чинил музыкальные шкатулки и инструменты. Слава о мастере, который мог отремонтировать любые, даже самые сложные и мудрёные инструменты, быстро распространилась по всей татарской части города. Богатые татары хотели, чтобы их обслуживал лично Гилязетдин Сайфуллин. Спустя время мастер решил, что хватит работать на чужого дядю, и открыл свою мастерскую. Так он чинил-латал бы и дальше, если бы в один из дней судьба в образе приказчика, который принёс в мастерскую чинить музыкальную шкатулку своего хозяина, не подкинула ему интересную идею. В принципе, эта идея уже давно витала в воздухе и странно, что до сих пор не нашлось желающего осуществить её. Приказчик предложил мастеру изготовить пластинки с татарскими мелодиями, которых до сих пор не было и которые могли бы пользоваться большим спросом среди состоятельных татар. Скоро сказка сказывается, да долго дело делается. Гилязетдину Сайфуллину пришлось освоить азы музыкальной и нотной грамоты, досконально изучить технологию изготовления дисков для музыкальных шкатулок. Его труд и старания были вознаграждены сторицей. Заказы на татарские пластинки посыпались как из рога изобилия, да и музыкальные шкатулки стали лучше расходиться. Так благодаря одному человеку появились первые татарские пластинки. Позже Гилязетдин Сайфуллин начал печатать ноты известных татарских мелодий, но это уже другая история.

После 1917 года татарская музыка начинает терять своё своеобразие. Исконно татарские душевные и мелодичные напевы стали вытесняться советскими шлягерами.

Однако окончательно погибнуть народной музыке не дала небольшая группа энтузиастов (в том числе и русских композиторов Александра Ключарёва и Василия Виноградова). В послевоенный период этому вопросу начинает уделяться более пристальное внимание: проводятся исследования, организуются фольклорные экспедиции, издаются сборники, посвящённые народной татарской музыке, оперные и эстрадные исполнители, как правило, включают татарские народные песни в свой репертуар. Их исполнение требует хорошего голоса и профессионального мастерства. В наши дни уже мало кто может мастерски исполнить протяжную народную песню. Глобализация и вестернизация общества самым отрицательным образом сказались на татарском музыкальном искусстве, большинство современных татарских "звёзд" эстрады -- жалкая копия известных западных и русских популярных исполнителей. Исконная татарская музыка осталась в далёком прошлом, всё, что ещё сохранилось, некому беречь и развивать. Нет нового Исхаки, который громогласно заявил бы обо всём этом. Остаётся надеется лишь на то, что татары, насытившись эрзац-национальной культурой, обратят свои взоры к прошлому, к тому богатому наследию, которое наши предки передавали из поколения в поколение.

Гаяз Исхаки о татарской музыке

Ситуация, которая сложилась в области татарской музыки, глубоко волновала известного татарского писателя Гаяза Исхаки. В 1914 году в одном из номеров татарского журнала "Мектеб" ("Школа") он опубликовал без преувеличения программную статью "Наши национальные напевы и мелодии", в которой с горечью писал о состоянии татарской музыки: "Наши деды вынесли когда-то из бескрайних степей долгие-долгие напевы. А с берегов извилистых рек принесли они мелодии быстрые и весёлые. Омыв их в водах Каспия и Чёрного моря, освежив ветрами Урала и Кавказа, они завещали их не только нам. Они завещали их всей России. Мелодии дедов, не имеющие конца. Напевы бабушек, звучащие из самого их сердца, вскормили не только нас, но и наших соседей -- русский народ, окрасив русские песни, русскую музыку в свои тона, вдохнув в них татарскую душу, оросив их татарской слезой".

Как видим, Г. Исхаки полагал, что характер музыки зависел от мест проживания предков татар и что русская музыка испытала влияние татарской. Трудно сказать в чём именно проявилось это взаимовлияние, поскольку дошедшая до нас русская народная музыка достаточно сильно разнится с татарской.

Продолжая свою мысль, Исхаки, увы, говорити об утрате современной татарской музыкой своего национального лица. "Однако эта великая культурная миссия нашей музыки из-за изменений в жизни нашего народа изо дня в день всё сходила не нет. День за днём нашему народу приходилось не столько служить примером соседу, сколько самому заимствовать его музыку. Татарские и мишарские мелодии, в отличие от музыки башкир и киргизов, утратили со временем собственный дух. Татары оказались способны лишь на переделывание на татарский лад русских частушек. Теперь нам уже стало приятно слушать и петь прекрасные и нежные башкирские песни. Казанские же мотивы, идущие с древних ханских времён, постепенно забываются или забыты".

Гаяз Исхаки полагал, что регресс татарского музыкального искусства начался после падения Казанского ханства, когда "татарский народ вынужден был заботиться не о музыкальном творчестве, а о собственном выживании". Кроме того, по мнению писателя, сказались также нелюбовь татарских мулл к музыке, "непонимание большой силы, заключённой в музыке" и её отсутствие в качестве учебного предмета в татарских мектебах и медресе, что вело к "духовному обнищанию". "Какое же последствие имело для татар то, что их музыка (по сути -- родной ребёнок их культуры) оказалась как бы пасынком в неродной семье? -- задаётся вопросом татар-ский писатель. -- Что их льющиеся из самого сердца напевы сделались для них самих запретными плодами? Последствия эти общеизвестны. И нет смысла сейчас говорить об этом. После своего изгнания из отчего дома наша национальная музыка была вынуждена искать себе пристанище в публичный домах и кабаках. Разве это не доказательство серьёзности нашего преступления перед нею?".

Г. Исхаки считал, что древние музыкальные богатства, которые переходили из поколения в поколение в чистом, незамутнённом виде, были растеряны и день за днём татарская музыка несла тяжёлые потери. Он призывал татар делать всё возможное, чтобы музыка как самостоятельный предмет вошла в программы всех мектебов и медресе: "Настал срок пристально взглянуть на музыку и определить её место в жизни нации. Насколько важны уроки грамоты в школе, насколько важно для национального воспитания преподавание национальной литературы, настолько же важно и обучение национальным мелодиям и напевам. Сегодня не допустимо игнорирование этой проблемы. Учителя и, особенно, учительницы должны уделять ей в школах самое серьёзное.

Традиционно у тулвинских татар и башкир существовало несколько вариантов заключения брака. Первым и весьма распространенным вариантом вступления в брак было похищение девушки - кыз урлау. Такая форма заключения брака известна у многих народов мира на самых разных ступенях их развития. Прежде всего, следует уточнить, что мы будем в данном случае понимать под термином <форма>. В научной литературе, посвящённой вопросам семьи и брака, понятию <форма брака> придаётся различное значение. Так, например, иногда с формами брака отождествляются такие понятия, как групповой брак, моногамия, полигамия, полиандрия; иногда же формами брака называют определённый характер брачных отношений. В первом случае речь идёт главным образом формах семьи, потому что, говоря парный или полигамный брак, мы имеем в виду собственно парную или полигамную семью, то есть некую ячейку, появившуюся уже в результате заключения брака; во втором случае обращается внимание лишь на внешнюю форму, в которой проявляется заключение брачного союза.

В нашем представлении под понятием <форма брака> следует видеть нечто другое, а именно те условия, в силу которых заключается брак. Такими условиями могут быть или установившаяся на основе обычая традиция, по которой юноша имеет брачные права на девушку на основании определённых родовых, вернее, межродовых связей, куда частично могут быть отнесены некоторые категории кузенных браков, право жениться на вдове умершего брата (т.е. левират), брак покупкой (т.е. уплата калыма, как непременное условие брака), брак путём похищения невесты, брак по сватовству, брак отработкой и т.д.

Следует более подробно описать такую форму заключения брака, как умыкание невесты. Кыз урлау, то есть насильно увозили девушку без ее согласия на брак. Для этого парень уговаривал подружек привести ее в условленное место, где их поджидали сообщники парня. На выбранную девушку ребята накидывали тулуп и на лошади увозили в дом жениха.

Отмечали, что односельчане девушки или её возлюбленный могли устроить погоню за похитителем. В случае поимки, его могли жестоко избить или даже убить. Дабы остаться целым и невредимым похититель мог обесчестить свою избранницу прямо по дороге в свой дом. Неблагоприятными днями недели для похищения невесты считались вторник и суббота, благоприятным - четверг.

Прежде, чем привезти девушку к себе, парень заезжал к своим родственникам, чтобы предупредить их о случившемся. Тетка парня давала что-нибудь девушке, обычно деньги или какой-то подарок для матери жениха, поскольку считалось, что входить в чужой дом с пустыми руками нельзя. Когда парень со своей избранницей заходили в дом, его родители уходили к соседям или родственникам, оставляя молодых одних. В д.Чалково было зафиксировано следующее. Украденную девушку родители жениха просили читать молитвы, а затем спрашивали ее согласия на брак. На следующее утро обязательно приглашали муллу, после чего молодые официально считались мужем и женой. Обряд никах в этом случае проводили позднее. После совместной ночи молодым обязательно топили баню. Этим делом обычно занималась женщина - старшая сестра жениха или жена его брата, иногда его мать. В тот же день родители парня отправлялись к родителям девушки, взяв четверть с водкой или самогоном, конфеты, сладости. Они приходили и сообщали родителям невесты, что дочь находится у них. Если отец с матерью девушки были не против, то подарки принимались. Кроме того, бывали случаи, когда, обнаружив пропажу дочери, родители сами шли искать ее. Обычно предполагали место нахождения дочери. После обнаружения дочери они могли забрать ее, если парень не нравился им. В с.Елпачиха отмечали, что родители девушки не искали свою дочь, поскольку считали ее опозоренной и ненужной им. В тот же день, когда топили баню, пекли оладьи коймак, причём активное участие в этом принимали молодые. При такой форме вступления в брак девушка жила с парнем до никах.

Никах - это религиозный обряд заключения брака, на котором обязательно присутствует мулла. Именно он объявляет молодых мужем и женой и скрепляет их союз перед богом, а так же узаконивает родственные отношения брачующихся пред лицом общества. Проведение никах, на наш взгляд связано с распространением ислама. Это в некоторой степени подтверждает выводы Н.А Кислякова, который считает, что раньше обходились без никах или же устраивали его после всех циклов свадебного обряда. Как уже было сказано выше, на следующий день, а иногда через одну-две недели родители жениха шли к родителям невесты договариваться о дне проведения никах, самой свадьбы, обговаривали размеры мэхэр - всё то, что родители жениха отдают за невесту. Заметим, что термин <калым> тулвинские татары и башкиры не употребляют. В некоторых деревнях, например, в с.Тюндюк <мэхэр> заменяли термином <тарту>, но последний употребляли значительно реже.

Следующую форму заключения брака можно назвать <брак уходом, бегством девушки со своим возлюбленным>. Без согласия родителей девушка уходила жить к своему любимому. Такой брак осуждали, т.к. считали, что таким образом девушка показывает неуважение к своим родителям. В этом случае свадьба не устраивалась, но никах обязательно проводился.

Наиболее распространённой формой брака является брак по сватовству - кинэш иту, ярэшеп алу. В литературе этот брак ещё называют <брак покупкой> или <купли-продажи>. В этом случае парень засылал сватов в дом невесты.

Сватами - яуче могли быть старший брат жениха с женой или другой старший родственник с супругой. В с.Сараши нами было записано, что сватами могли быть родители жениха ил бойкие красноречивые женщины. Число сватов обычно было чётным. Их узнавали по спущенной поверх обуви штанине, причём такой вид принимали как мужчины, так и женщины. Подобный обычай был зафиксирован и у других тюркских народов, например, казахов. В очень редких случаях атрибутом сватов называли деревянную палку. Некоторые исследователи считают, что это древнейший фаллический символ. Сватать можно было в любой день кроме вторника. Если сватам на встречу попадался человек с пустыми вёдрами или вредный сосед, или же чёрная кошка перебежала дорогу, то сватовство откладывали на другой день. Перед тем, как идти сватать девушку, сваты заходили к мулле, чтобы он, в свою очередь, одобрил их замысел и пожелал удачи. Сваты, идя по улице, не показывали, тщательно скрывали свои замыслы. Объясняли это тем, что злые духи могли помешать намеченному действию. Штанину спускали непосредственно перед входом в дом. Заходили обязательно с правой ноги, под матицу не садились во избежании неудачного исхода дела. Сваты нередко начинали разговор на посторонние темы, а уже затем переходили к главной цели своего визита. Девушка при сватовстве не присутствовала, в противном случае закрывала лицо платком. Обычно сваты приносили с собой сладости, выпечку, их в свою очередь угощали чаем. В с.Аклуши было записано, что сватовство состояло из трёх этапов. В первый раз сваты <смотрели> невесту, во второй раз рассказывали о женихе, восхваляли его достоинство. Лишь на заключительном этапе сватовства вместе со сватами приходили родители парня. При удачном окончании данного визита стороны обговаривали сроки проведения свадьбы, уточняли размеры мэхэр, приданного. Девушка оставалась в родительском доме до тех пор, пока не выплатят весь мэхэр.

Сваты о цели своего прихода говорили в иносказательной форме, поскольку оно считалось магическим средством обмана и запутывания злых сил. Одной из распространённых фраз была следующая: "Бездэ кемеш, сезда - алтын, аларны бергэ кушыйк." (перевод: У нас есть серебро, у вас - золото, давайте соединим их в одно целое.) Такого рода иносказания были характерны и для русского свадебного обряда. Согласия девушки не спрашивали, всё решали её родители. Если жених не нравился, либо был беден, или же снискал себе неблагоприятную репутацию, то ему, как правило, отказывали. В с.Сараши в таком случае говорили: <Кызны бирмибез, чыгып китен- ишек тептэ балта белэн сэнэк эзер> (перевод: Не отдадим дочь, уходите, топор и вилы готовы у двери.) Если родители девушки были согласны, то они назначали день проведения никах, обговаривали сроки свадебного пира и устанавливали мэхэр. В состав мэхэр входили следующие предметы: золотые украшения, комплект зимней и летней одежды, домашняя утварь, посуда, постельное бельё, мёд, масло, определённая сумма денег - тарту акча - для родителей невесты. В свою очередь и девушку не отпускали с пустыми руками, ей готовили приданое, которое тулвинские татары и башкиры называли бирнэ. Приданое состояло из лошади со всеми необходимыми принадлежностями (сбруя, телега, кошёвка, сани и др.), тёлки или овцы, как правило яловых, для благосостояния будущей молодой семьи. Обязательной, главной частью приданного был сундук, в котором девушка хранила свои вещи, украшения, памятные ей предметы. При переезде в дом мужа молодая жена обязательно выставляла сундук для всеобщего обозрения. Вообще, выходить замуж без сундука считалось большим позором для семьи девушки.

Кроме того, в приданое входили: две подушки, пара перин, ябу тун (своеобразный матрац, сшитый из 5-6 овечьих шкур), одеяла, половики, занавески. Отмечали, что богатые готовили приданое с раннего возраста, а бедные и без него шли замуж.

Итак, через 1-2 недели после сватовства, обычно в четверг или в пятницу во второй половине дня в доме невесты проводили никах туй (иногда никах заменяли синонимом кэбен). Единственным запретом на проведение никах был пост в месяц Рамазан по мусульманскому календарю. Можно провести параллель с русской свадебной традиции, согласно которой свадьбы в пост не играли. В более ранней традиции жениху и невесте до никах запрещали жить вместе. Но постепенно, со временем этот запрет смягчался и брачующиеся стали всё чаще нарушать данный запрет и вступали в супружеские отношения.

В этом случае мать жениха заставляла невесту опускать руки в муку, желая тем самым богатой и счастливой жизни в браке.

На обряд никах приглашали только близких родственников с обеих сторон. Во время этого обряда мужчины и женщины сидели отдельно в разных комнатах. Если такой возможности не было, то комнату делили на две части при помощи занавески. Все гости на никах туй были с покрытой головой: женщины в платках, мужчины в тюбетейках. Брачующиеся сидели на мужской половине. Но некоторые информаторы говорили, что раньше жених с невестой на никах туй не присутствовали. Тоже самое можно сказать и о русском свадебном обряде, когда свадьбу играли без жениха и невесты. Мулла, который был одним из главных действующих лиц на этом обряде, садился напротив молодых, иногда рядом с женихом и читал соответствующие для данного случая молитвы. Затем, согласно предписаниям ислама, он трижды спрашивал у парня, потом у девушки согласия на брак, после чего объявлял их мужем женой. Кроме того, мулла во всеуслышание объявлял размеры мэхэр.

Естественно, что и на этом этапе свадебного обряда существовали свои запреты, обереги. Так, во время никах нужно было вести себя тихо, запрещалось шуметь, входить и выходить из дома, двери закрывали, окна завешивали шторами.

После официальной части начинался обмен подарками. Сначала матери жениха и невесты дарили мулле полотенце и намазлык - коврик для совершения намаза, а также давали деньги. Далее стороны начинали обмениваться подарками. Родители жениха одаривали всех присутствующих родственников невесты, а родители невесты, соответственно - всех родственников жениха. Женщинам и девушкам обычно вручали платок, отрез на платье, ленты; мужчинам дарили носовые платки, рубашки. Жених дарил невесте платье, платок, камзол, читек - сапожки с каблуком или без него с узором из разноцветных кусочков кожи. Невеста в свою очередь дарила жениху тюбетейку, штаны и вышитые портянки и рубашку. На никах туй и до окончания свадебного обряда невеста была с закрытым лицом, так как нельзя было показывать лицо, да и другие части тела старшим родственникам мужа. Подобного рода запреты и избегание между невесткой и родственниками мужа известны многим народам Средней Азии, в частности, киргизам, казахам, узбекам, таджикам. Если во время никах туй молодую взял за руку другой мужчина или посмотрел ей в лицо, то брак немедленно расторгался. Невеста показывала лицо на свадьбе, за что ей давали подарки, этот обычай известен и другим группам татар, в частности, мишарям, пермским татарам, а также русским, удмуртам. Кроме того, так поступали казахи и каракалпаки. Что касается угощений, то сначала подавали чай, затем шурпу- суп из домашней лапши, картошку с мясом, и снова чай со сладостями, различной выпечкой. Спиртное не употребляли, позже стали пить брагу, но только после ухода муллы.

В с.Сараши был записан следующий обычай. На никах туй после объявления жениха невесты мужем и женой, после угощения в доме устраивали чаршау: в комнате девушки кыз булмэ кровать завешивали пологом, который назывался чаршау. Ткала, шила, вышивала его сама невеста. Если не было отдельной комнаты, то кровать ставили в центре дома. Постель готовила женщина счастливая в браке. Часто эту функцию выполняла кыз жинги - жена старшего брата или дяди невесты. Она стелила от 3 до 7 перин. По их количеству жених определял, сколько ночей он мог оставаться в доме невесты.

После каждой ночи убирали по одной перине. Итак, в чаршау заходил жених и ждал невесту. У входа в чаршау стояли двое друзей жениха - кияу егетлэре. В это время несколько парней подводили невесту к чаршау и подкидывали её в объятия жениха. Обычай подкидывания в чаршау, но только жениха, устраивали во время самого свадебного пира - зур туй (большая свадьба). Но вышеописанный обычай, на наш взгляд, более архаичен, потому что раньше весь свадебный пир ограничивался никах туй.

На следующее утро после никах туй молодым обязательно топили баню. Обрядовая баня- распространённый эпизод в свадебном обряде у многих народов. В основе его лежат магические воззрения людей, связанных с верой в очистительную силу воды, а у башкир вода имеет ещё и чадодарующую функцию. Но нужно отметить, что у тулвинских татар и башкир баня не выполняла ту ритуальную функцию, которая была характерна для русского свадебного обряда. Баню обычно топила кыз жинги или мать невесты. Жених в знак благодарности оставлял деньги либо подарок тому, кто готовил баню.

Если жена оказалась нечестной, то муж оставлял на банном окошке проколотые монеты или же делал дырочку в занавеске банного окна. Нередко муж прокалывал одеяло, изрезал его на куски, оставлял проколотые монеты под периной, прокалывал чаршау. В некоторых случаях, если жена оказалась не девственной, муж отвозил ее обратно родителям и говорил: <Не моя>. После бани пекли оладьи - коймак. Жена после никах могла уйти в дом мужа, но в более ранней традиции она оставалась в родном доме. Во - втором случае муж навещал свою жену по ночам, скрываясь от её родителей. Такой обычай назывался кияулэп йору - буквально: <ходить мужем>. Известен он пермским татарам, а так же татарам-мишерям, чепецким татарам и народам Средней Азии.

Необходимо отметить, что после обряда никах устанавливались строгие правила обращения родственников жениха и невесты друг к другу. Их родители называли друг друга кода и кодагый, т.е. сват и сватья. Родители жениха и его старшие родственники называли невесту килен, а младшие родственники жениха называли ее жинги. Родители невесты и ее старшие родственники обращались к жениху кияу, а младшие - йозни. Кайнэти - так обращался жених к отцу невесты, кайнэни - к её матери. Невеста же называла родителей жениха также как и своих: эни и эти. Такими образом был распространён обычай вместо имён новобрачных, а так же родственников мужа и жены употреблять соответствующие термины родства. После никах туй через 2-3 месяца играли большую свадьбу - зур туй или просто туй. Если жених был из небогатой семьи, то свадьбу могли отложить на год. Свадьбу справляли менее пышно, если за это время успевал родиться ребёнок. Как и никах <большая свадьба> начиналась в доме невесты, причём если девушка до свадьбы жила с мужем, то накануне туй она приезжала в родной дом. Нужно отметить, что в татарском свадебном обряде основные действия сосредоточены на территории будущей жены, это, так называемая, уксорилокальность свадебного обряда. У русских же обряды свадебного дня можно охарактеризовать, как вирилокальные, т.е. сосредоточенные на территории будущего мужа. Жених с поезжанами приезжал за невестой на лошадях, которые, как и в русской традиции, непременно украшались лентами, колокольчиками, а также красивым домотканым полотенцем - тастымал.

Первыми в свадебном поезде ехали родители жениха. Объясняли это тем, что в случае возникновения какой-либо неблагоприятной ситуации, например, наведения порчи на жениха, смогли принять весь <удар> на себя. Следующими в свадебном поезде ехали жених с дружкой - кияу егет, а замыкали поезд друзья и родственники. Однако в с. Елпачиха было записано, что первым в свадебном поезде ехал жених, а за ним уже все остальные. По дороге к дому невесты поезжан могли остановить, перекрыв дорогу бревном или же натянув веревку с двух сторон и требуя подарка, чаще выпивки. Жених, как правило, выполнял их условия, и потому в дорогу выезжал с запасом водки или самогона. Перед домом невесты жениха встречали её родители, родственники, подруги. Жених одаривал их подарками, конфетами, гостинцами - кияу кумэче, рассыпал по двору монеты, которые затем собирали дети и старики.

Родственники невесты перед входом в дом клали ковер, по которому жених и шел до двери. Но никаких действий на пороге, с дверью он не проделывал, по крайней мере, никто из информаторов не сообщал об этом. В доме сразу после появления жениха устраивали чаршау, вход в который <охранялся> двумя женщинами- родственницами невесты. Им новобрачный дарил довольно крупные и дорогие вещи: платье, шелковую шаль, иногда ткань на платье. В чём же состоял этот обычай? Друзья жениха брали его за руки, а иногда и за ноги и, что есть силы, кидали в чаршау, где находилась невеста. Часто бывало так, что из-за большой силы подбрасывания жених, перемахнув чаршау, через окно оказывался на улице. В этом был своеобразный игровой момент, это забавляло и веселило гостей. Такой обычай назывался чаршауга керету (буквально заводить в чаршау) или тушэккэ сикерту (бросать на перину). Так же было записано, что чаршау на свадьбе устраивали в том случае, если невеста была честной. В противном случае он мог изрезать все перины. Кроме того, отмечали, что в чаршау вместе с невестой сидели её подруги (до восьми человек) и пели песни. К сожалению, никто из информаторов не вспомнил, какие это были песни, и в чём был их смысл. У всех девушек, включая невесту, лица были закрыты платком, и задача жениха заключалась в обнаружении своей избранницы. На нём был широкий пояс - пута, концы которого жених тщательно прятал. После того, как он находил невесту она, в свою очередь, развязывала ему пояс. Чтобы это сложнее было сделать, пояс специально завязывали на несколько узлов. Таким действием молодую проверяли на ловкость: чем быстрее она справлялась с <заданием>, тем проворнее считалась. Нами был записан любопытный обычай: жениха встречали не у невесты дома, а в так называемом <игральном доме>- уен ызба, где и устраивали чаршау. Обычно это проходило в доме у соседей или родственников. После кидания в чаршау все шли в дом невесты и продолжали свадебное гулянье. В <игральную избу> клали новобрачных на ночь, там же <догуливала> молодёжь.

Думается, не лишним будет сказать о внешнем виде жениха и невесты. Одежда новобрачных ничем не отличалась от праздничной. Прическа невесты тоже не изменялась, замужние женщины также заплетали две косы.Непосредственно свадебный пир начинался после выхода молодых из чаршау. Некоторые информаторы отмечали, что новобрачные на протяжении свадьбы в доме невесты находились в чаршау. Такая традиция является, вероятно, более архаичной, древней. Все гости располагались на полу, который застилали кошмой (кушмой) - тканый шерстяной палас, верхняя часть его обшивалась ситцем. На свадебном обряде существовали свои правила размещения за трапезой. Молодожены садились тургэ - самое почётное место в доме напротив двери, между окон. Рядом с невестой садились родители жениха. Невестины родители за <стол> не садились, так как ухаживали за гостями. С другой стороны жениха усаживался дружка. Остальные гости садились по кругу, в центре которого располагался ведущий свадьбы - туйны алып баручы. В некоторых населенных пунктах рассказывали, что во время свадебного пира у невесты её могли украсть, спрятать просить за неё выкуп.

Этот обычай известен и другим народам. Исследователь свадебного обряда из Башкирии Султангареева Р.Г считает, что это отголосок первобытного умыкания невест.

Что касается угощений на свадебном столе, то обязательными были следующие блюда: гульбадия (иногда его называли кок бэлеш), чак - чак, гусь, шурпа. Следует охарактеризовать каждое из этих блюд.

Гульбадия - сладкий слоёный пирог из пресного теста. Для его приготовления выпекались сочни из теста, которые потом чередовались с начинкой. Начинка - кок - была самой разной: сушеные малина, земляника, смородина, яблоки, изюм. Сверху гульбадию закрывали сочнем из теста и украшали. Обычно выпекали нечетное количество слоёв: 3-5-7-9, и их количество определяло, сколько ночей мог оставаться жених в доме невесты. Этот пирог готовили специальные мастерицы. Обычно в каждой деревне было два - три таких человека. Во многих населенных пунктах отмечали, что гульбадию привозил жених. Но также был записан вариант, согласно которому гульбадию пекли со стороны невесты.

Чак - чак - сладкое блюдо из теста. Готовили его следующим образом: сдобное пресное тесто раскатывали в жгутики, затем резали на мелкие кусочки. Старались по возможности мельче нарезать тесто. После этого их обжаривали в довольно большом количестве масла. Обжаренные кусочки выкладывали на тарелку и заливали медом, потом украшали. Иногда чак-чак заливали пастилой из лесной земляники. Для этого ягоды толкли в ступе, затем протирали сквозь сито и полученной массой заливали чак-чак. Как правило, данное блюдо готовила сторона невесты. Говорят: чак-чак - кыз кумэче (чак-чак - угощение невесты).

Непременным, обязательным блюдом на свадебном столе был гусь. Большинство опрошенных нами информаторов констатировало, что гуся привозили сторона жениха. Иногда гуся готовили обе стороны. Привозили гуся ощипанным, а варили целиком уже непосредственно у невесты. Очевидно, что птица, в частности, водоплавающая несёт в себе некую символическую семантику. Ритуальный гусь на свадебном обеде - очень древняя, архаическая традиция. В памяти многих народов сохранялось представление о птице, как о предке рода, демиурге. В более поздней традиции у народов Урала водоплавающая птица является символом семейного благополучия, плодовитости.

При подаче гульбадии, чак-чак и гуся родители новобрачных устанавливали человека для разделывания перечисленных ритуальных блюд, после чего вручали ему подарки. Родители жениха объявляли человека, которому поручали разрезать гульбадию. Эту функцию могли выполнить как мужчины, так и женщины. Существовали особые правила при разделывании ритуальной пищи. Гульбадию резали осторожно, не отрываясь, так чтобы была видна середина пирога, поскольку иногда она не пропекалась. Если такое случалось, то заставляли печь новую гульбадию. Свадьба при этом продолжалась, но настроение при этом испортилось. Новую гульбадию пекли уже после свадьбы и раздавали её близким родственникам обеих сторон. Перед тем, как приступить к разделыванию гульбадии отец жениха накрывал её платком или тастымалом и поверх них клал деньги, тем самым выкупая её. Только после этого остальным гостям разрешалось взять кусок этого блюда. Гости тоже оставляли деньги на подносе рядом с гульбадиёй. Эти деньги затем отдавали молодым. Гульбадию разрезали на четыре части, причём одну четвёртую часть увозили в дом жениха, где её раздавали тем родственникам, которые по тем или иным причинам не присутствовали на свадьбе. Чак-чак разрезал человек, назначенный родителями невесты, обычно это была кыз жинги. Перед разделыванием чак-чак тоже накрывали платком, на который родители жениха и его родственники клали подарки, деньги. Как и гульбадию чак-чак разрезали на четыре части. Одну четвёртую часть увозили в дом жениха для тех же целей.

Разделывать гуся мог только мужчина, назначенный родителями жениха. Иногда его назначали гости. Вынос гуся также сопровождался преподнесением подарков и денег. В некоторых случаях гуся разделывали с помощью специального ножа. Говорили, что он длинней и шире обычного. Гуся разделывали очень осторожно, старались не повредить косточки. Вариантов последовательности разделки ритуального гуся было достаточно много. Иногда сначала обрезали голову, затем крылышки и лапки. Жениху давали шею, невесте - крыло; либо невесте давали правые лапку и крылышко, а жениху - левые; либо невесте давали шею, а невесте - голову. Вручение молодым определённых частей гуся сопровождалось специальными словами того, кто его разделывал. К невесте обращались так:

Текст: Перевод:

*Киленкэем, куп очкансы * Невестушка, ты много летала

канатынны кисеп ырам теперь обрезаю тебе крылышки

киленкэем, туганнарын килгэндэ невестушка, когда придут родственники

канатынны сызып тырма. не стой с опущенными руками.

Обращался к жениху:

*Кияукэем, куп очкансын *Зятёк, много летал

канатынны кисеп ырам теперь обрежу тебе крылья

кияукэем, туганнарын килгэндэ зятёк, когда придут родственники

канатынны кисеп ырам. не стой с опущенными руками.

*Кияукэем, получканны алгач *Зятёк, когда получишь получку

анда-монда барма, угэ кайт. Туда-сюда не ходи, иди сразу домой.

*Кулларын озын булмасын очен *Чтобы руки не были длинными

ике кулынны кисэм обрезаю тебе их

икенче жиргэ кузлэрен тошмэсен очен чтобы глаза твои не смотрели

в другое место

муеныннан кисэм обрезаю тебе шею

хатыныннан башка чыгып йормэскэ чтобы без жены не ходил никуда

аякларынны кисэм. обрезаю тебе ноги.

В д.Тюндюк, когда отрезали голову у гуся говорили, чтобы жена не перешагнула через голову мужа, когда отрезали крылья - чтобы муж не бил жену. Голову и лапки отдавали мужу, чтобы <на сторону не ушёл, не загулял>. Крылья давали жене, чтобы < не улетела в другую сторону>. После этого гуся уносили на кухню, где его разделывали родственницы невесты, и уже после этого им угощали всех остальных гостей.

Каждый день на свадебном гулянье молодым топили баню. Первый свадебный день имел ряд своих примет. Приведём некоторые из них:

*дождь или снег на свадьбу - к богатству, благополучию

*в первый день свадьбы нельзя подметать пол и мыть посуду - чтобы избежать бедной жизни

*печь блины, оладьи, хлеб - к достатку в доме

*нельзя переходить дорогу перед свадебным поездом.

На утро после первого свадебного дня пекли оладьи. Существовал обычай приглашать молодожёнов к родственникам. И тогда все гости отправлялись к ним. Таким образом, молодые посещали до десяти домов, оставляя в знак благодарности тастымал, кусочек гульбадии или хлеба. В д. Тюндюк записано, что в первый день свадьбы приглашали пожилых родственников, затем уже молодёжь, что было характерно, видимо, для раннеё традиции, когда молодёжь и старики веселились отдельно друг от друга. Свадебное гулянье у невесты продолжалось до недели, как правило, нечётное количество дней.

Далее, через одну-две недели, иногда этот срок растягивался и на более длительное время в зависимости от возможностей, средств обеих сторон, свадебный пир продолжался у жениха. Этот этап свадебного обряда назывался кода туй - свадьба у сватов. Жених уже без родителей, с дружкой приезжал за невестой. Это был, пожалуй, самый драматичный момент во всём свадебном обряде. Перед выносом сундука из дома невеста плакала, причитала, пела баит. Вообще, причеты исполняли кряшены, мишари, а также башкиры, а которых он назывался сенлэу. К сожалению, нам не удалось записать ни одного текста причетов. Заметим, что свадебный фольклор тулвинских татар и башкир беднее, чем у других групп татар. Молодых провожали родственники невесты. Приезд жены в дом мужа назывался килен тешу. Это был самый долгожданный момент для родственников мужа, поскольку многие из них ещё не видели килен. Главную деталь приданого - сундук - сопровождала кыз жинги. Молодых встречали родственники и родители мужа. Сойдя с повозки, новобрачные сначала вставали на подушку, причем первой ступала жена.

Подушка считалась символом достатка в доме, благополучия, подобно русской свадебной традиции, когда молодую садили на рогожу или войлок. Как считают некоторые исследователи: <...подушка - символ общей постели, благополучия и переход в новую ступень отношений>. Молодая накрывала подушку платком, который предназначался для свекрови. В с. Тюндюк жениху тоже клали под ноги подушку, когда он приезжал за невестой. В таком случае ему говорили: < Теш кияу, кызым башы-аягы белэн узенэ (< ступай, жених, дочь моя с головой-ногами твоя>). Объясняли тем, что после проведения такого действия парень женится только один раз. Но вернемся к событиям, происходящим в доме молодого. Его мать подносила ложку мёда и ложку масла (а в с.Сараши ещё и хлеб) сначала невестке со словами: <Бал кебек татлы бул, май кебек елгыр бул, ачыы-чишены бергэ курен> (будь как мёд сладкой, как масло податливой, ловкой, солёное и пресное вместе пробуйте). Ещё говорили, обращаясь к невесте: < Ступай, невестушка, тебе даём одну овцу> или < ступай, невестушка, в дом, для тебя целый мир>. После этого молодые входили в дом. За ними шла женщина, счастливая в браке, и несла подушку, которую клали рядом с новобрачными. Затем вносили приданое.

Интересно, что к ручкам сундука привязывали полотенце, кумган - сосуд для совершения омовения и поддержания чистоты невесты, оставшуюся часть чак-чак. Полотенце и чак-чак предназначался тем, кто вносил сундук.

Родственницы молодой начинали украшать приданым дом: вешали занавески на окна, стены украшали тастымалом, обносили пологом супружескую кровать, стелили половики и т.д. Названный обычай демонстрировать приданое известен и русским. На кода-туй приглашали тех, кто был на свадебном пире у невесты и тех, кому не посчастливилось там побывать. Во время заключительного этапа свадебного обряда молодую посылали на реку, либо к колодцу за водой. В основе этого обычая лежат, очевидно, магические представления предков о живительной силе воды. Приобщение к воде означало приобщение к чужому роду. Теперь же в этом обычае содержится лишь игровой элемент: если молодая быстро вернется с полными ведрами воды, то говорили, что она будет хорошей женой. Кроме того, на кода-туй открывали лицо молодухи, что символизировало её переход в чужой род. Обычно делал это отец мужа. За показ лица новобрачной давали деньги, вручали подарки. На протяжении свадебного пира в доме мужа его родственники приглашали молодых к себе, за что невестка дарила им тастымал. Жена после переезда в дом мужа не могла жить у своих родителей.

САБАНТУЙ, м. 1. Традиционный татарский весенний праздник. 2. перен. Шумное веселье (разг. шутл.).

Сабантуй - любимейший праздник татарского и башкирского народов, имеющий тысячелетнюю историю, уходящую в древнетюркским племенам. Сегодня и русские, и чуваши, и мордва также считают Сабантуй и своим праздником, который омечается ежегодно широко, весело не только в Республиках Татарстан, Башкортостан и в местах компактного проживания этих народов, но также по всей России, в городах ближнего и дальнего зарубежья.

С каждым годом ореол празднования Сабантуя неуклонно расширяется. Сегодня Сабантуй празднуют уже на всех континентах.

Веселый спортивный и бесплатный для участников праздник Сабантуй не имеет точной календарной даты, все зависит от времени окончания посевных работ.

Сабантуй восславляет природу, труд землепашца. Обычно, во время праздника проводятся сельские ярмарки, свадьбы, молодежные гуляния, готовятся праздничные угощения.

Сабантуй - народный праздник

Истоки празднования сабантуя уходят в глубокую (древность и связаны с аграрным культом. Об этом свидетельствует его название: сабан означает "яровые", или в другом значении, - "плуг", а туй - "свадьба", "торжество". Таким образом, смысл слова сабантуй - торжество в честь сева яровых. Первоначальная цель обряда, очевидно, заключалась в задабривании духов плодородия с тем, чтобы благоприятствовать хорошему урожаю в новом году. С изменением хозяйственного уклада жизни магические обряды теряли смысл, но многие из них продолжали бытовать уже как народные увеселения и праздники. Так случилось и с сабантуем. В XIX веке сабантуй был уже просто веселым народным праздником, который знаменовал начало очень сложных, трудоемких сельскохозяйственных работ. Только в отдельных местах сохранились пережиточные обряды, указывающие на первоначальную связь сабантуя с магией.

Сабантуя празднуется по следующим этапам: 1) приготовление каши для детей из продуктов, собранных ими у населения (дэрэ боткасы); 2) сбор детьми крашеных яиц; 3) сбор яиц юношами верхом на лошадях и угощение после него (атлы сврзн); 4) сбор ряжеными (мужчинами) яиц (жэяуле сорэн) - последнее не всегда и не везде; 5) сбор подарков для сабантуя (юношами верхом на лошадях); 6) майдан - состязания; 7) вечерние молодежные игрища.

САБАНТУЙ - ПРАЗДНИК ТРУДА, НАДЕЖДЫ И ДРУЖБЫ

Сабантуй - это первый летний праздник, праздник плуга и полевых работ. Проходит он между двумя важными полевыми работами - посевом и сенокосом

Сабантуй - это кипение жизни, которое захватывает в свой водоворот каждого.