Повесть Л.Н. Толстого "Крейцерова соната" в общественном сознании: вчера и сегодня

Как менялось отношение писателя к «Крейцеровой сонате», можно проследить по переписке. Сначала повесть ему нравилась. 15 февраля 1890 он писал Плещееву:

«Неужели Вам не понравилась «Крейцерова соната»? Я не скажу, чтобы эта была вещь гениальная, вечная - тут я не судья, но, по моему мнению, в массе всего того, что теперь пишется у нас и за границей, едва ли можно найти что-нибудь равносильное по важности замысла и красоте исполнения. Не говоря уж о художественных достоинствах, которыми местами поразительны, спасибо повести за одно то, что она до крайности возбуждает мысль. Читая ее, едва удерживаешься, чтобы не крикнуть: «Это правда!» или «это нелепо!». Правда, у нее есть очень досадные недостатки. Кроме всего того, что Вы перечислили, в ней есть еще одно, чего не хочется простить ее автору, а именно - смелость, с какою Толстой трактует о том, чего он не знает и чего из упрямства не хочет понять» Там же, с. 249..

И, как профессиональный медик, Чехов продолжает:

«Так, его суждения о сифилисе, воспитательных домах, об отвращении женщин к совокуплению и проч. не только могут быть оспариваемы, но и прямо изобличают человека невежественного, не потрудившегося в продолжение своей долгой жизни прочесть две-три книжки, написанные специалистами. Но все-таки эти недостатки разлетаются, как перья от ветра; ввиду достоинства повести их просто не замечаешь, а если заметишь, то только подосадуешь, что повесть не избегла участи всех человеческих дел, которые все несовершенны и несвободны от пятен» Там же..

Письмо было написано в ответ на письмо Плещеева, в котором тот высказал свое отношение к повести:

«…Читал я «Крейцерову сонату» и не скажу, чтоб она сделала на меня сильное впечатление. Толстой ее, говорят (т.е. говорит Чертков, близкий ему человек), переделал совсем; живого места не оставил, и очень сердится, что она разошлась, а, может быть, появится в переводе - в черновом виде. В этом виде он находит ее нехудожественной. В публике мнения очень разделены. Я даже больше встречал людей, которым она не нравится, чем наоборот. В первой половине, в особенности, ужасно много парадоксального, одностороннего, исключительного, даже, может быть, и фальшивого. Конечно, при его почитателях нельзя об этом рта раззевать» Плещеев А.Н. Письмо к А.П. Чехову от 13 февраля /1890/ - В кн.: Литературное нследство. Т. 68. Чехов, М. 1960, с. 357..

В конце 1890 г. Чехов уже явно охладел к повести. Вскоре после возвращения с Сахалина он написал Суворину:

«До поездки «Крейцерова соната» была для меня событием, а теперь она мне смешна и кажется бестолковой. Не то я возмужал от поездки, не то с ума сошел - чорт меня знает» Там же, с. 256..

Позже Чехов прочитал «Послесловие», которое резко изменило его отношение к «Крейцеровой сонате». Он пишет Суворину язвительное письмо:

«… Я третьего дня читал <…> «Послесловие». Убейте меня, но это глупее и душнее, чем «Письма к губернаторше», которые я презираю. Чорт бы побрал философию великих мира сего! Все великие мудрецы деспотичны, как генералы, и невежливы и неделикатны как генералы, потому что уверены в безнаказанности. Диоген плевал в бороды, зная, что ему за это ничего не будет; Толстой ругает докторов мерзавцами и невежничает с великими вопросами, потому что он тот же Диоген, которого в участок не поведешь и в газетах не выругаешь. Итак, к черту философию великих мира сего! Она вся, со всеми юродивыми послесловиями и письмами к губернаторше, не стоит одной кобылки из «Холстомера» Там же, с. 260..

Чехов и сам пытался разобраться в сложном философском вопросе духовной любви и половых отношений. Студентом Московского университета, он выбрал оригинальную тему для своей магистерской диссертации - «История полового авторитета». Этот «авторитет» Чехов рассмотрел во всех аспектах: от червяков, пауков и рыб до… женщин. Он доказывал: у птиц самец всегда сильнее самок. То же и у людей - мужчина выше женщины. Женщина везде и всегда пассивна.

Не случайно во времена СССР среди великих русских писателей Чехов удостоился больше всего купюр и многоточий в Полном собрании своих сочинений. Он слишком пикантно описывал свои бесчисленные эротические приключения в письмах и дневниках. Остров Цейлон, например, оставил в памяти писателя неизгладимое впечатление: «Здесь в раю я по самое горло насытился пальмовыми лесами и бронзовыми женщинами. Когда у меня будут дети, то я не без гордости скажу им: «Сукины дети, я на своем веку имел сношение с черноглазой индуской… и где же? в кокосовом лесу, в лунную ночь!» Для обозначение интимного процесса писатель находил огромное количество синонимов: «Женщины, которые употребляются, или, выражаясь по-московски, тараканятся на каждом диване, не суть бешеные. Это дохлые кошки, страдающие нимфоманией. Диван очень неудобная мебель. Его обвиняют в блуде чаще, чем он того заслуживает. Я раз в жизни только пользовался диваном и проклял его». Вопрос, печатать ли эти фривольные подробности, специально обсуждался в ЦК КПСС. В результате Чехову «сделали бо-оль-шо-е обрезание» Мелехов Е. Чехов и теперь живее всех живых. «Комсомольская правда» от 12 августа 2002.

Наконец, дотошные исследователи признали за Чеховым изобретение слова «трахаться». Как-то он признался: «Тарарахнешь раз, а вдругорядь не попадешь» Там же..

«Специалист в деле тарараханья» Там же., Чехов стал спорить с бескомпромиссной позицией Толстого, высказанной в «Крейцеровой сонате». Чехов утверждал духовную любовь и семейное счастье.

Исследователи не раз обращали внимание на то, что «Крейцерова соната» повлияла на творчество Чехова. Отмечались переклички с рассказом «Ариадна», а повести начала 90-х годов «Дуэль», «Жена» и «Три года» считаются своего рода полемикой Чехова с повестью Толстого.

Интересна работа современного исследователя П. Долженкова «Дама с собачкой» А.П. Чехова и «Крейцерова соната» Л.Н. Толстого: два взгляда на любовь» Долженков П.Н. «Дама с собачкой» А.П. Чехова и «Крейцерова соната» Л.Н. Толстого: два взгляда на любовь. Филологические науки, № 2, 1996.. Автор, проанализировав тексты, приходит к выводу, что Чехов высказывается против нашумевшей повести Толстого и против главного ее тезиса: современная семья во многом построена лишь на половом влечении.

В «Даме с собачкой», по мнению исследователя, четыре раза воспроизводится стиль Толстого, и как раз в тех местах, в которых автор ориентируется на повесть. Он считает, что в определенном смысле ключевой является фраза «… эта их любовь изменила их обоих»:

«Эта фраза резко выделяется из текста, да и просто шокирует невозможным для выдающегося стилиста Чехова трехкратным повторением «их» Там же, с.11..

Далее исследователь отмечает, что фраза воспринимается иронично, хотя повода для иронии нет. История любви Анны Сергеевны и Гурова насмешки не заслуживает, да и сам автор относится к своим героям с симпатией, по крайней мере, во второй половине рассказа. Фраза и не случайна: Чехов настаивает на ней, специально ищет ее (это видно по черновикам).

Исследователь находит объяснение непонятной фразе: таковым становятся слова Позднышева: «Да все про то же: про эту любовь ихнюю и про то, что это такое». Вывод: Чехов имеет ввиду «Крейцерову сонату», когда пишет «Даму с собачкой». Опираясь на эту фразу, Чехов утверждает, что именно та любовь, существование которой отрицает Толстой, изменила героев в лучшую сторону, стала для них «возвышенным духовным явлением» Там же, с. 12..

«Блудник» Гуров и «падшая женщина» Таковыми, считает П. Долженков, счел бы их Толстой. Анна Сергеевна «любили друг друга, как очень близкие, родные люди, как муж и жена, как нежные друзья; им казалось, что сама судьба предназначила их друг для друга, и было непонятно, для чего он женат, а она замужем; и точно это были две перелетные птицы, самец и самка, которых поймали и заставили жить в отдельных клетках» Чехов А.П. Дама с собачкой. Избранные произведения. М., 1964, Т. 3, с. 188..

Итак, по мысли автора статьи, в «Даме с собачкой» Чехов утверждает в противовес Толстому возможность существования духовной любви, а не только чувственности между состоящими в интимной связи (пусть даже и незаконной) мужчиной и женщиной. При этом писатель не просто противопоставляет толстовскому тезису «конкретный случай», он утверждает свой тезис, поскольку если смог полюбить безнадежный блудник, человек, которому под сорок, то что уж говорить о тех, кто менее испорчен и более молод. Чехов «доказывает как бы от противного».

В рассказе поставлена и проблема идеализации любимого человека. По Толстому, «влюбление» непременно связано с идеализацией партнера. Это искусственное чувство возможно только к образу, мечте, а не к идеальному человеку. Чехов, «столь чувствительный к человеческим иллюзиям и заблуждениям, отстаивает любовь без иллюзий, любовь обыкновенного человека к такому же обыкновенному и реальному человеку».

Рассказ был написан в 1899 году, спустя десять лет после выхода «Крейцеровой сонаты». Почему же Чехов возвращается к этой проблеме? Автор статьи считает причиной любовь писателя к Ольге Книппер и намерение жениться. Много раз исследователи говорили о том, что рассказ «Дама с собачкой» во многом биографичен. Писателя волновал вопрос, может ли человек в 39 лет, с большим интимным прошлым, посещавший «эти» дома, полюбить по-настоящему и быть счастливым в браке.

Большое впечатление произвела «Крейцерова соната» и на другого современника Толстого, писателя Н.А. Лескова. Повесть, еще не разрешенную к печати, привез из Ясной Поляны Лескову в Петербург В.Г. Чертков.

Лесков уважал и любил Толстого, но у писателей было много принципиальных споров и расхождений. Рассказы Лескова «По поводу «Крейцеровой сонаты» и «Дамы и фефела» из цикла «Рассказов кстати» («a propos») - это отклики на новую повесть Толстого. Лесков «с новой для него самого остротой ставит и в том и другом рассказе проблемы личной и общественной нравственности, пристальнее, чем раньше, исследует самую природу любовного чувства, подвергает пересмотру сложившиеся стереотипы семейных отношений, выверяет критерии нравственно допустимых и недопустимых поступков» Столярова И.В. Нравственно-эстетическая позиция Н.С. Лескова в «Рассказах кстати». Ставрополь, 1991, с. 84..

«Крейцерова соната», как и другие поздние произведения Толстого, проникнутые идеей суровой аскетической морали, вызвали у Лескова много несогласий. В письме к писательнице Л. И. Веселитской Лесков признавался: «Во всем подлегая величию ума Л.Н., я не могу принять их взгляда на отношения полов, как несогласное с требованием природы и задачею человечества - совершенствоваться в целой цепи поколений» Лесков Н.С. Собрание сочинений в 11-ти томах. М., 1958. Т. 11, с. 569.. Подобные же возражения высказывал Лесков и в разговорах с Л.Я. Гуревич: «Он [Толстой] хочет, и сын его, и толстовцы и другие <…> он хочет того, что выше человеческой натуры, что невозможно, потому что таково естество наше <…> я сам знаю…» Лесков А.Н. Жизнь Николая Лескова. М., 1984. Т.2, с. 347..

Лесков (в этом он близок Чехову) отмечал, что Толстой своим творчеством «будит мысль», «шевелит совесть».

В рассказе «По поводу «Крейцеровой сонаты» Лесков не спешит полемизировать с Толстым, не отвергает с порога те или иные его утверждения, а вслед ему продолжает размышлять над теми же самыми вопросами жизни, которые так прямо поставил Толстой в своей повести, и мягко спорит с ним. Позднее, в переписке с М.О. Меньшиковым Лесков с удовлетворением заметил, что в отличие от литераторов, вставших в позу восторженных приверженцев или, напротив, раздраженных хулителей поздних сочинений Толстого, он вел общую с этим великим писателем «работу совести» Там же, с. 408..

В эпиграф рассказа «По поводу «Крейцеровой сонаты» вынесена слегка перефразированная цитата из ранней редакции «Крейцеровой сонаты» Толстого: «Всякая девушка нравственно выше мужчин, потому что несравненно его чище. Девушка, выходя замуж, всегда выше своего мужа. Она выше его и девушкой, и становясь женщиной в нашем быту». Это свидетельствует о том, что Лесков «непосредственно подхватывает у него [Толстого] эстафету нравственного поиска, совпадает с ним в ряде представлений и идей» Столярова И.В. Нравственно-эстетическая позиция Н.С. Лескова в «Рассказах кстати». Ставрополь, 1991, с. 86.. Он осознает, как и Толстой, насколько любовная страсть может овладеть человеком.

Лесков в этом очерке повторил коллизию «Крейцеровой сонаты», но с несомненной ориентацией на «Анну Каренину» - каренинский тип мужа, жена изменница и ее самоубийство (исполняется как будто евангельское слово «Мне отмщение и аз воздам» - неожиданная гибель героини и ее сына).

Однако превалирует и накладывает отпечаток на всю атмосферу «рассказа кстати» другая мысль, оправдывающая героиню, чью исповедь автор выслушивает с пониманием, снисходительно и без осуждения: «… если женщина такой же совершенно человек, как мужчина, такой же равноправный член общества и ей доступны все те же самые ощущения, то человеческое чувство, которое доступно мужчине <…> - то почему мужчина, нарушивший завет целомудрия перед женщиной, которой он обязан верностью, молчит, молчит об этом, чувствуя свой проступок, иногда успевает загладить недостоинство своих увлечений, то почему же это самое не может сделать женщина? Я уверен, что она это может» Неизданный Лесков. М., 2000, с. 358..

В 1891 году Лесков написал «Заметку о браке» - отклик на фельетон Суворина из цикла «Маленькие письма» и на книгу профессора Казанской духовной академии А. Гусева «О браке и безбрачии. По поводу «Крейцеровой сонаты» и «Послесловия» к ней гр. Л. Толстого». Писатель здесь выступил в поддержку Толстого. Исследователи сходятся во мнении, что лесковское истолкование евангельских событий сходно с предложенным Толстым в его переводе Евангелий.

Лесков пишет, что Суворин, посчитавший «Послесловие» ненужным, понимал «Крейцерову сонату» не так, как понимал ее сам автор. «Оно [«Послесловие»] не напрасно написано, потому что оно выясняет взгляд и мнение автора и устраняет множество произвольных выводов и догадок: следовательно, оно нужно; а утверждение, что оно написано напрасно - является неосновательным» Лесков Н.С. Заметка о браке. В кн.: Неизвестный Лесков. М., 2000, с. 86..

Кроме того, Суворин считает, что доказывать христианское происхождение брака не нужно и бесполезно. Его «критическая пытливость» успокаивается на доказательствах Гусева. В них же, указывает Лесков, многое кажется «неясным и слабым». Далее Лесков дает острые комментарии в пику тем положениям Гусева, которые кажутся ему «сомнительными»:

1)Чтобы доказать, что Христос стоял за утверждение брака, Гусев приводит, что Христос был на свадьбе в Канне и претворил там воду в вино.

«Такое событие действительно описывается в Евангелиях, но во всем описании его нет никакого упоминания о том, чтобы Христос выразил при том случае какое-нибудь суждение о браке. <…> Он был на брачном пире, - это правда, но он также несомненно бывал в гостях и у мытарей, и у фарисеев, где встречался и с неверными, и с блудницами, но он не стоял за фарисейское учение, ни за мытарство и высоко ставил веру и чистоту жизни» Там же, с. 87-88..

2) Второе доказательство Гусева в том, что Христос благославлял детей, которые есть плод брачного союза.

«Но Христос любил и благословлял и взрослых детей, которые все были чьи-нибудь дети, и потому благословление малолетних не представляет ничего особенного в вопросе о браке» Там же, с. 88..

3) Гусев указывает на то, что некоторые апостолы были женаты.

«…это верно, но у г. Гусева нет доказательств, что апостолы вступили в брак не ранее того, как они сделались последователями Христова учения, после того, как известно, они оставили домашние заботы и устремились на дело проповеди» Там же, с. 88..

4) Гусев видит нужное доказательство в том, что Христос исцелил тещу апостола Петра.

«…люди думают, что Христос исцелил ее просто как больную, которой он мог подать облегчение, но не потому особенно, что он была «теща». Тещи даже не всегда и не у всех почитаются за лиц, особенно благоприятствующих супружескому счастью. И Толстой нигде не говорит, чтоб не стоило быть услужливым и милосердным к женщине, если она чья-то теща, или жена, или свекровь» Там же..

5) Говорят: нехорошо смотреть на женщину с «вожделением», но это не касается «жены», так как она для своего мужа не «женщина», а жена.

«Но при этом, однако, остается положение, когда мужчина смотрел на эту же женщину в то время, когда она еще не была его женою, и тогда, когда он ее еще только выбирал себе в жены, не была ли она для него посторонней женщиною? Это не разъяснено» Там же..

6) Девушку, которая не пожелала вступить в брак, а предпочла оставаться одинокою, осмеивают и порицают, выставляя ее поведение за новшество, а Толстого называют «сатаной», который смущает чистые и глубокие натуры.

«Это высказывает газета «Гражданин», но «Гражданин» по своему обыкновению не знает, что говорит и куда попадает…» Там же..

Писатель А. Хирьяков в своей работе, посвященной «Крейцеровой сонате» Хирьяков А. «Крейцерова соната». Спб., 1913., чтобы показать, «какое впечатление произвела эта повесть на людей весьма развитых и чутких», приводит отрывок из письма известной в то время поэтессы А.П. Барыковой Барыкова Анна Павловна (1839-1893) - поэтесса, пропагандировавшая религиозно-нравственное учение Л.Н. Толстого.. Письмо написано Черткову, приславшему ей повесть еще в рукописи.

«Крейцерова соната» произвела на Барыкову неизгладимое впечатление:

«…Благодарю вас за «Крейцерову сонату». Дай Бог, чтобы она сделала людям то добро, какое хотел сделать автор. <…> Прочитала я ее <…> И с тех пор сидит она у меня в душе вот уже шестые сутки, и ничем ее оттуда не вытравишь» Хирьяков А. «Крейцерова соната». Спб., 1913, с. 4.

Барыкова восприняла повесть как «немилосердную», но «вполне заслуженную нами - скотами» обиду:

«Сидела я там в Ростове и по слабости человеческой была счастлива тем, что меня, старую злокачественную обезьяну, за человека считают, и жалеют; тем, что и я (мне казалось) тоже люблю и жалею и своих, и чужих свиней-людей, и своих, и чужих поросят-детей. И вдруг ворвался несчастный скот - Позднышев и начал нам всем физиономии грязью мазать, и весьма убедительно доказал нам, что мы свиньи и что вместо души у нас то самое, чем он нас вымазал…» Там же, с. 5.

Поэтесса пишет, что Позднышев, несмотря на свою «скотоподобность», умышленно изъял из своего рассказа все, «чем люди живы».

«…Всю старую грязь разворошил несчастный Позднышев. Он всем и каждому непременно всю душу разбередит и наизнанку выворотит» Там же..

Барыкова пишет в по-женски наивном стиле, подчеркивая, с одной стороны, что у нее и права голоса нет: «Не знаю, верно так и надо, если Лев Николаевич это написал?»;

с другой же стороны, высказывает тем не менее свое впечатление от повести: «А только мне кажется, что можно было бы проповедовать христианскую чистоту нравов и стремление к девственности и непорочности как-нибудь милостивее: «блажен иже и скоты милует»! Очень много ненависти и злобы в этом рассказе, жалости и любви вовсе нет. Оттого и больно» Там же..

Часть 3. Журнальная критика о «Крейцеровой сонате»

«Русская мысль»

Одним из первых журналов на новую повесть Л.Н. Толстого откликнулся либеральный журнал «Русская мысль». Ведущие критики Н. Михайловский и М. Протопопов неоднократно писали о «Крейцеровой сонате». При несомненной одаренности этих авторов их народнической идеологии в ряде публикаций свойственна упрощенная, зачастую неверная оценка произведений Толстого, особенно его позднего творчества. Это сказалось и на их суждениях о «Крейцеровой сонате».

К концу XIX - началу XX вв. журнал «Русская мысль» под редакцией В. Гольцева сменила народнический уклон на буржуазный. Полемика с реакционно-монархическими изданиями («Гражданин», «Русский вестник»), требование новой крестьянской реформы, защита земской деятельности, двойственная позиция по отношению к марксизму нашли свое отражение на страницах журнала. Издание смело развернуло программу буржуазного прогресса, сетуя на экономическую отсталость России от западноевропейских стран и США. «Русская мысль» - самый интересный журнал того времени по составу сотрудников, который в 90-х годах пополнился за счет закрывшихся «Отечественных записок».

Н. Михайловский вел в журнале постоянную рубрику «Литература и жизнь». Под этой рубрикой несколько раз, начиная с марта 1891 г., печатались его заметки о «Крейцеровой сонате».

Михайловский всегда относился с повышенным вниманием к творчеству Толстого. Еще во времена «Анны Карениной» критик создал теорию десницы и шуйцы Толстого:

«Своеобразие Толстого, по Михайловскому, как раз в том и состоит, что он был одновременно и «слабым художником», и «сильным мыслителем», и наоборот - «сильным художником» и «слабым мыслителем». Силу (и в том и в другом смысле) Михайловский назвал «правой рукой» - «десницей Льва Толстого», а слабость (тоже в обоих смыслах) «левой рукой», или его «шуйцей» Бабаев Э.Г. Лев Толстой и русская журналистика его эпохи. Изд-во МУ, 1993, с. 152..

Эту мысль Михайловский пронес через всю свою дальнейшую критику Толстого. Он не замечал того, что противоречия писателя - не следствие какой-то оригинальности или раздвоенности его натуры, а отражение социальных, исторических противоречий. Михайловский не увидел эволюции взглядов Толстого, сильно отразившейся на его последних произведениях. Он нашел в них одну лишь «шуйцу» и заявил о гибели когда-то мощного художественного таланта. Оценка Михайловского содержит ряд мнений, характерных для большинства современных Толстому критиков.

Признавая «несравненный художественный талант» писателя, Михайловский считает, что Толстой пользуется своим даром неразумно, что последними своими произведениями даже вредит обществу. И «Крейцерова соната», по его мнению, это шаг назад в творчестве великого русского писателя.

«И как, в самом деле, не скорбеть, когда видишь, что эта огромная сила [талант Толстого] даже не пропадает для общества, а наносит ему ущерб распространением странных мнений, не имеющих даже достоинства прочности и подготовляющих либо разочарование, либо лицемерие» «Русская мысль», 1892, № 1, с. 117..

Критик признает, что авторитет Толстого велик, и поэтому тот должен относиться гораздо серьезнее, чем любой другой писатель, к тому, что пишет.

«Гр. Толстой слишком большой человек и должен бы понимать, какую страшную ответственность, какой тяжкий грех берет он на душу своим легкомысленно-барственным отношением к вещам и идеям, которых он не успел или не захотел продумать» Там же, с. 129..

Более того, Михайловский, как и многие другие, считает что «только упорное холопство перед именами» повинно в столь большой популярности «Крейцеровой сонаты».

«Некоторые из мыслей, пущенных гр. Толстым в оборот, до такой степени явно неосновательны, что не будь они высказаны именно им, их бы не заметили или осмеяли» Там же, с. 117..

Многие мысли Толстого о браке, любви, о женщинах Михайловский объясняет только стремлением к оригинальности, но никак не убеждениями. Какие могут быть убеждения, когда столько противоречий! - вот основная мысль критика.

«Когда гр. Толстой утверждал, что женщина должна рожать, он ссылался на «естественность» этого порядка, на особенности женской природы. Когда в «Крейцеровой сонате» он пришел к заключению, что женщина не должна рожать, он опять-таки ссылается на «естественность» и в частности на то, что «ведь не даром же природа сделала то, что это мерзко и стыдно» Там же, с. 131..

Михайловский утверждает, что раздвоенностью десницы и шуйцы Толстой грешил всегда. Писал об одном, а действовать призывал по-другому. Сегодня исповедует одно, завтра - другое. Ярким примером тому, по мысли критика, служат противоречивые взгляды Толстого на брак.

«Рассказывают, наприм., о таких, которые торопятся разжениться, следуя «Крейцеровой сонате», точно так же, как недавно еще торопились жениться и выходить замуж, следуя предписанию того же гр. Толстого, ныне им взятому назад. Можно себе представить, какие драмы разыгрываются на этой почве. А ведь гр. Толстой, пожалуй, опять передумает или что-нибудь новое придумает…» Там же, с. 112..

Михайловского тревожат резкие взгляды Толстого, высказанные в «Крейцеровой сонате». Критик говорит, что «Толстой совсем левша стал».

«Гр. Толстой и до сих пор резко меняет свои решения по некоторым из важнейших вопросов жизни, как, например, по вопросу о семье и назначении женщины. Но внутренней раздвоенности между десницей и шуйцей теперь, по-видимому, уже нет; граф идет твердой и решительной походкой и от других того же требует» «Русская мысль», 1892, № 2, с. 156..

Требования писателя критик считает весьма сомнительными. Ведь «прежде чем приниматься за практическое дело, надо покончить с теоритическим сумбуром…» «Русская мысль», 1892, № 1, с. 112.. А сумбура этого еще хватает.

И Михайловский увлеченно убеждает читателя в ошибочности взглядов Позднышева, в псевдологических связях его рассуждений, в «грубой ошибке исторической перспективы». Он доказывает, что «постепенная убыль напряженности половой страсти в ряду поколений» - это одно, а «отказ от любви сейчас» - это другое «Русская мысль», 1891, № 6, с. 162-163..

«Возможны пышные и яркие психологические цветы на стебле, выросшем из физиологических корней» Там же, с. 159., - говорит критик герою. Герою или автору? «Не смеет всякий развратник или просто несчастный человек обобщать свой личный опыт до размеров клеветы на человечество…» Там же. - негодует критик на Позднышева. Или Толстого?

Если большинство современников слова Позднышева прямо и безоговорочно приписывали идеям Толстого, то Михайловский задумывается над этим вопросом. В сборнике «Литература и жизнь», в котором Михайловский собрал и обощил все свои критические публикации в журналах, встречаются его мысли по этому поводу.

«Крейцерова соната» есть во всяком случае художественное произведение, а Позднышев - художественный образ. В какой мере автор вложил ему в уста свои собственные убеждения и в какой мере эти убеждения видоизменяются тем особенным положением, в которое Позднышев поставлен фабулой повести, об этом можно только догадываться» Михайловский Н.К. Литература и жизнь./Письма о разных разностях/Спб, 1892, с. 81..

Но склоняется критик, хоть и неохотно, все же к сходству мыслей автора и героя.

«Поневоле думается, что если бы автор имел в виду только нарисовать художественный образ Позднышева, не принимая на себя никакой ответственности за его взгляды и теории, то он не дал бы ему так много говорить об этих своих теориях и взглядах» Там же..

В конце Михайловский иронически замечает:

«Если же гр. Толстой, всегда склонный несколько озадачивать читателей, вложил Позднышеву некоторые собственные мысли, то надо распределить содержание «Крейцеровой сонаты» так: все доброе и умное принадлежит в ней нашему знаменитому писателю, а все злое, развратное, глупое - Позднышеву. И нам остается только благодарить гр. Толстого за тонкое и глубокое воспроизведение оригинального типа развратника» Там же, с. 88..

В своей оценке Н.К. Михайловский не сумел увидеть важного значения «Крейцеровой сонаты» в критике строя, уродливого и в нравственном отношении. Поэтому о «горькой правде» жизни в повести критик упоминает лишь мимоходом, называя ее «даже чрезмерной», зато всей силой своего таланта обрушивается на выводы из рассказа Позднышева, якобы сделанные Толстым.

«Однако, это, во-первых, не полная правда, а, во-вторых, из нее следуют совсем не те выводы, которые делает гр. Толстой. Как бы то ни стало, но и после «Крейцеровой сонаты» любовь останется, все-таки законом природы, писанным для дураков и умников, для холопов и бар, и вопрос не в том, чтобы обойти его, а чтобы физиологические корни любви и ее психологические цветы не были оторваны друг от друга» «Русская мысль», 1891, № 3, с. 185..

Кроме Михайловского на повесть Толстого откликнулся еще один критик «Русской мысли» М. Протопопов в своей статье «Психологический вопрос. По поводу последней повести Льва Толстого «Крейцерова соната» «Русская мысль», 1891, № 8..

Интеллигент-народник, Протопопов воспринял «Крейцерову сонату» как личное оскорбление своему классу, всякому культурному человеку в России. Критик старательно отмежевывается от Позднышева в его рассуждениях обо всем человечестве, заверяет читателя, что не знает мужчин, подобных Позднышеву, и женщин, подобных его жене. Позднышев - исключительное явление даже в своем кругу. А круг его ничтожно мал. Все остальное человечество не имеет к этой истории никакого отношения. Наши взгляды, преобладающие в образованных слоях общества, говорит Протопопов, представляет в повести дама. Но она вышла из-под пера автора настолько наивной и глупой, что Позднышев, «очевидно, ловкий и опытный диалектик», легко повергает ее в споре. А ведь ее поражение - наше поражение! - восклицает критик.

«Пусть взгляды «дамы» или, что то же, наши взгляды на любовь, на брак, на взаимные права и отношения мужа и жены «очень не новы», как язвительно подчеркивает Толстой: надо доказать, что они неверны» Там же, с. 130..

Для автора статьи нет никакого сомнения, что Толстой и Позднышев в их рассуждениях - одно лицо. И поэтому спорит он прежде всего с автором повести.

«Не будем несправедливы к Позднышеву: не от своего ума и не от своего чувства он расточает свои ругательства на мертвую, зарезанную жену, а по авторскому хотению и велению. Позднышев - не человек, не личность, не тип, а просто авторская марионетка или, говоря другим сравнением, телефонная проволока, соединяющая Толстого с его читателями. Это не Позднышев проклинает свою неверную жену, это проклинает Толстой всех нас, весь род человеческий, для которого он не нашел ничего лучшего, как пожелать ему поскорее исчезнуть с лица земли. Вот это-то я и называю злобным человеконенавистничеством» Там же, с. 125..

Протопопов осуждает Толстого прежде всего за его склонность к морализированию. И, не приемля взглядов, навязываемых ему Толстым, критик недоумевает: как «гуманный человек» и «высокоталантливый писатель» пришел к желанию прекратить род человеческий.

«Я говорю, к желанию, а не к убеждению, и тем более не к идеалу, потому что те соображения и доводы, которые выдвигает Толстой, в теоритическом смысле не стоят ровно ничего и никого убедить не могут» Там же, с. 126..

И тем не менее Протопопов начинает объяснять очевидные, по его же мнению, вещи, доказывать неосновательность выводов Позднышева. Делает это заинтересованно, находит прекрасные сравнения, удовлетворенно отмечает, что смысл повести: люди! Не будьте животными! - все равно выразился, даже вопреки Толстому. И не замечает при этом, что рвется в открытую дверь, а вывод его оказался именно тем, какого и хотел Толстой. И саркастический смех критика направлен вполне по адресу: автор повести нисколько не защищает поступки своего героя.

«На джерси женился - джерси и получай, и не требуй от джерси разговоров! Если бы невеста вышла к своему жениху в каком-нибудь безобразном капоте, без корсета, не причесанная, тогда иное дело. Позднышев был бы вправе претендовать» Там же, с. 139..

Заслугой Протопопова является то, что он не упростил Позднышева, сумел заметить двойственность натуры героя, его противоречия и ту внутреннюю борьбу, которая постоянно кипела в нем.

«Вся беда Позднышева в том, что он человек не цельный, а половинчатый, человек, которого влекут в одну сторону его привычки, а в другую, противоположную сторону он склоняется в силу известных идей и принципов, известных ему, как интеллигентному человеку, и, кроме того, в силу своей доброй, хотя и испорченной натуры» Там же..

Как многие другие критики, Протопопов сетует на то, что Толстой в своем творчестве уже не тот, что раньше, что «автор «Детства и отрочества», «Семейного счастья», «Анны Карениной» и в особенности «Войны и мира» учил нас не так и не тому, чему учит автор «Крейцеровой сонаты» Там же, с. 124., которую критик называет «тяжелым, мрачным, страшным произведением, преисполненным злобы и человеконенавистничества» Там же..

Автора произведений-эпопей критик упрекает теперь в полном отсутствии прозорливости.

«Многое можно сказать, но ограничимся одним замечанием: «великий писатель земли Русской», кажется, окончательно утратил всякое чутье действительной жизни. Все, что перед собой он видит, он презирает или ненавидит, но видит он только уголок жизни» Там же, с. 144..

Таким образом, либеральный журнал «Русская мысль не сумел верно оценить творчество «позднего Толстого. Его рецензенты рассматривали изменения в творчестве и психологии Толстого вне всякой связи с общественной жизнью, только в соответствии с их собственным идеалистическим мировоззрением.

«Русский вестник»

Представителем монархической печати конца 19-го века был журнал «Русский вестник». Издаваемый после смерти Каткова в 1887 г. его наследниками, журнал всячески защищал самодержавие, с ненавистью преследовал революционное движение, проводил шовинистическую внутреннюю и внешнюю политику. «Русский вестник» осуждал стремления демократической и либеральной интеллигенции, враждебно относился к женскому образованию.

Не удивительно, что и беллетристика, и литературная критика отличались своими реакционными тенденциями.

Уже в начале 1891 г. была опубликована статья Ю. Елагина «Русский вестник», 1891, № 2., в которой журнал выразил свое отношение к новой повести Толстого.

Критик размышляет о том, что такое «правда» «Крейцеровой сонаты». Да, много в повести правды, но она не нова, - говорит Елагин. Да и та ли эта правда?

«Действительно, в русской изящной словесности это - «неслыханная прежде правда» - но не в западноевропейской. Оттуда мы уже слышали эту «правду», там мы уже знаем подобный реализм» Там же, с. 326..

Елагин имел в виду творчество Бальзака и Флобера. Вся разница, по его мнению, в том, что французские реалисты для своей правды» режут трупы, а Толстой - живое мясо.

«И вот наш граф Толстой, гордость и краса русской литературы, удивительный реалист в нашем, русском смысле этого слова - он берет в руки нож и скальпель, с уверенностью, что ничего больше и нет, кроме того, что можно обнаружить этим ножом и скальпелем» Там же, с. 328..

А правда должна быть «человечной», а не «анатомической», как, например, в «Анне Карениной». Критик сопоставляет роман «Анна Каренина» и «Крейцерову сонату», утверждая, что «Анна Каренина» очищает, возвышает душу, дает бодрость и веру в добро, придает силы для борьбы с ложью и злом, живущими в душе каждого. А «Крейцерова соната» - наоборот: пугает и доводит до отчаяния.

И критик присоединяет свой голос к общему хору сожалеющих о былом творчестве Толстого. Вот когда была поэзия! Вот раньше был реализм! «Каким же образом граф Толстой от такого реализма дошел до реализма «Крейцеровой сонаты»? Там же, с. 331. - вопрошает Елагин в общем хоре скорбящих. Как Толстой решился написать произведение, образы которого - «страшные приведения, пугающие своими безобразными очертаниями», в котором слышится «только глухое отчаяние, вражда к жизни»?

«И пусть граф Толстой отрекается от самим им созданных прекрасных образов, пусть он вместе с Мефистофелем признает их «бредом на яву», а мы все-таки знаем, что жили на свете Кити и Левин и что они любили друг друга любовью чистою и прекрасною» Там же, с. 340..

В отличие от других критиков, вместе с сожалениями Елагин уловил в «Крейцеровой сонате» очень важную мысль, мысль о типичности ее главного героя.

«Кто такой Позднышев, герой «Крейцеровой сонаты»? Да это - все мы.

Он обыкновенный человек, без особых задатков, но и без особенных уродств. Он рос, воспитывался, учился, как все мы, в той же, так называемой «интеллигентной среде» Там же, с. 336..

Кажется, вот-вот и поймет критик настоящую, хоть и жестокую толстовскую правду. Но вывод его оказывается совершенно противоположным.

«Поражает нераскаянность Позднышева, поражает то, что в его раскаянии слышатся только «рассудка злые сожаленья» - но ничего уже больше.

Возможно ли это? Вся ли это правда, да и не есть ли это прямая ложь на природу человеческую?» Там же, с. 337.

Таким образом, правда жизни превращается в ложь, а «Крейцерова соната» в испорченный плод больного «душевного настроения писателя.

«Русское обозрение»

Умеренно-консервативный журнал «Русское обозрение» на «Крейцерову сонату» ответил статьей своего критика М. де-Вогюэ «Русское обозрение», 1890, № 12.. Как и большинство других, автор с грустью вспоминает свой былой восторг от прежних произведений Толстого, в частности, от романа «Война и мир». Он сожалеет, что писатель вместо того, чтобы судить о жизни сверху, спускается на землю и влезает в эту жизнь целиком, копаясь в самых грязных ее сторонах.

«Куда девалось мощное спокойствие, царившее над целостью человеческой жизни в «Войне и мире», так что жизнь эта казалась игрушкой в руках божества, которое смотрело и судило о ней сверху. Теперь Толстой, схватившись, борется с жизнью, я не скажу, чтобы он был не прав, но вступая в эту битву, божество тем самым спускается и приближается к нам» Там же, с. 516..

Больше того, де-Вогюэ кажется, будто Толстой сознательно сдерживает свой талант художника, чтобы дать возможность высказаться проповеднику. Но тем не менее талант не уступает, и критик удовлетворенно отмечает некоторые прекрасные в художественном отношении момент повести.

«Его [Толстого] природный гений сильнее его сознательной воли, великий инстинктивный художник проглядывает в нем вопреки его желанию. Не знаю, давал ли он нам более драматические страницы, чем заключительная сцена убийства в «Крейцеровой сонате» Там же, с. 515..

Де-Вогюэ обращает внимание на символический образ железной дороги, проходящий в творчестве писателя от «Анны Карениной» до «Крейцеровой сонаты», этот элемент новой жизни, который писатель приобщил к «старинным чувствам человеческого сердца».

Что же касается сочетания в Толстом художника и проповедника, то, по мысли критика, второй решительно вытеснил первого, хотя первый и сопротивлялся при этом.

«Итак, искусство не отсутствует в «Крейцеровой сонате», как ни старался автор изгнать его оттуда. Но надо признаться, что в значительно большей части книги проповедник заменяет художника; нисколько не заботясь об изображении, он до крайности развивает свои излюбленные идеи и досыта повторяется» Там же..

Идеи этого проповедника, считает критик, по-прежнему многочисленны и любопытны, но если раньше читатель говорил: «Как это верно!», то теперь всего лишь: «Как это остроумно!». То есть идеи автора уже не удовлетворяют.

«Кроме того, автор злоупотребляет ими [истинами], он исчерпывает их; он хочет извлечь из них все, что они могут дать. Вместо того, чтобы поставить их пред умом так, чтобы тревожить его, что было бы верхом искусства, граф Толстой хочет заставить его сдаться сразу, но ум уступает, таким образом, лишь истинам общего порядка» Там же, с. 517-518..

По мнению де-Вогюэ, Толстой тратит слишком много аргументов, чтобы убедить читателей в очевидном, «что в полночь бывает темно и что было бы еще светло, если бы мы могли вернуться к полудню» Там же, с. 518..

Почти не заметив достоинств в «Крейцеровой сонате», критик считает главным ее недостатком отсутствие вывода. Куда ведет автор, не видно даже после «Послесловия», вернее слишком хорошо видно, «что он ведет нас к современной фантазии».

Заслугой де-Вогюэ является то, что он, в отличие от многих, понял, что в отношении к жизни в мировоззрении Толстого произошла большая перемена. В «Крейцеровой сонате» писатель разочарован жизнью, осуждает ее. Но повесть нельзя назвать плодом «выжившего из ума писателя».

«Скажу также, что граф Толстой, которого упрекают иногда в том, что он ослабевает в последних своих произведениях, никогда не был так молод. Нужна полная свежесть ума, и я завидую ему в этом отношении, чтобы носить те идеи, которые его занимают» Там же, с. 527..

Правда, видя эволюцию взглядов писателя, критик далеко не одобряет ее, считает, что она привела к потере одной из двух больших способностей Толстого, способности к синтезу.

«Дело в том, что из двух способностей, находившихся прежде в таком счастливом равновесии: способности к анализу и способности к синтезу, в этом уже живет только одна, она растет с каждым днем и занимает все место; способность анализа убила способность синтеза» Там же, с. 521..

По поводу статьи де-Вогюэ Н.Н. Страхов писал Толстому в письме из Петербурга от 2 января 1891г:

«Статья Вогюэ умна и здесь ее усердно читают: между тем, он вовсе не знает, что такое христианство, а потому не может и Вас понимать» Страхов Н.Н. Переписка Л.Н. Толстого с Н.Н. Страховым. 1870-1894. 1914..

«Наблюдатель»

Журнал «Наблюдатель», представитель прогрессивно-национального направления, «поставил себе специальной задачей борьбу против еврейства, являясь, таким образом, представителем антисемитизма в русской литературе», как гласила его официальная аттестация.

Но, по признанию министерских чиновников, «ввиду такой специфической задачи, а равным образом, благодаря отсутствию талантливых сотрудников по другим вопросам общественной жизни… не получил широкого распространения в публике» Стыкалин С.И. Русское самодержавие и легальная печать 1905 года /к вопросу о проекте создания официозной прессы/ В кн.: Из истории русской журналистики конца 19 - начала 20 в. Под ред. Б.И. Есина. Изд-во МГУ, 1973, с. 75. .

Многие годы, начиная с 1897, журнал находился на содержании правительства.

О повести «Крейцерова соната» в составе 13 тома собрания сочинений Толстого в «Наблюдателе» писал ведущий критик В. Чуйко. Он даже писал скорее не о самом произведении, а о философии, отразившейся в нем. Чуйко считает Толстого гениальным художником, но слабым моралистом и очень сожалеет о тех случаях (сюда можно отнести и «Крейцерову сонату»), когда моралист берет верх над художником.

«Исповедуя культ жизни, он [Толстой] его понимает однако же иначе: не как художник, а как моралист. Если жизнь есть все, если за жизнью нет ничего, - то ведь должен же быть какой-либо смысл в этой жизни, и, констатируя одну лишь бессмыслицу в культуре, он приходит к отрицанию цивилизации, искусства, науки, видит идеал человеческой жизни в безыскусственности, в народной правде, в объективной любви не к каким-либо избранным людям, а ко всем без различия, - в благоволении» «Наблюдатель», 1892, № 1, с. 120..

По мнению критика, своими представлениями о любви Толстой зовет человечество назад, а не вперед к еще большей цивилизации.

«Требования деятельной любви предполагает, что любящий человек, наслаждающийся сам и богатый условиями наслаждения, хочет разделить это богатство с любимыми. Идеалы же гр. Толстого ведут нас к представлению, которое было в ходу, особенно под влиянием Руссо, в 18 веке, - представлению быта первобытных дикарей, еще нисколько не тронутых цивилизацией с ее неравенством, государством, судом и полицией, живущих простою, но свободною, несомою на волнах всеобщей любви жизнью и весело пасущихся на лоне благодетельной природы человеческого стада Там же, с. 121..

Из чего же сложилось учение Толстого? Чуйко пишет, что оно вобрало в себя все самые модные течения философской мысли. Беда в том, что не одно из них не удовлетворило Толстого полностью, и отвергнуть просто так он их не мог. Писатель вынужден был их слить и дополнить своими религиозными стремлениями. Последствия же вновь образовавшегося мировоззрения вышли ужасными.

«Отсюда - все последствия таким образом возникшего мировоззрения: отсутствие ясного и глубокого понимания мира и жизни; грубое, несостоятельное представление о жизни; искание счастья там, где его быть не может; отрицательное отношение к цивилизации и культуре, которые не в состоянии дать этого счастья, и, наконец, успокоение в общении с природой, в обстановке непосредственно первобытной жизни тех низших классов общества, куда луч цивилизации еще не достигал, и которых Толстой называет «простыми людьми» Там же, с. 126..

Художник-Толстой, отмечает критик, нарисовал в «Крейцеровой сонате» верную картину жизни.

«Да, мы действительно живем по звериному образу и подобию, и та страшная картина, которая развертывается перед нами в «Крейцеровой сонате», верна и в общем, и в деталях» Там же, с. 135..

Моралист же не смог сделать верных выводов.

«…он [Толстой] видит зло и ищет средств победить его. Но в качестве практического моралиста, редко интересующегося общефилософскими вопросами, он прежде всего видит зло в обществе, в отношении полов» Там же, с. 134..

«Заключение то, - что воздержание и даже абсолютное целомудрие единственно достойны человека, даже в том случае, если следствием этого будет прекращение рода человеческого» Там же, с. 135..

А уж если Толстой желает быть моралистом, то «задача практического моралиста - указывать на возможное улучшение жизни, а не на возможный идеал» Там же, с. 136..

Бороться со «злом» нужно постепенно, - говорит Чуйко, - разумными средствами, не спеша.

«Но, примиряясь с ним [злом], можно уменьшить его в значительной степени, и для этого общество имеет все средства и данные, заключающиеся в реформаторской деятельности общества: в облегчении развода, в лучшем и более рациональном воспитании, в образовании не только ума, но и сердца людей, в последовательной, постепенной реформе нравов, в медленном, но возможном насаждении в обществе высоких идеалов добра, истины, красоты Там же, с. 135-136..

«Северный вестник»

«Северный вестник», издававшийся с 1885 г. в Петербурге как ежемесячный литературно-научный и политический журнал, относился к умеренно-либеральным журналам 80-х годов. В 90-е годы, с приходом критика А.Л. Волынского-Флексера, направление журнала меняется в сторону декадентского течения символизма, однако по старой традиции общественно-политические разделы его велись в либеральном духе. «Что касается отдела критики, то его содержание целиком определялось борьбой против традиций революционных демократов и народников, которую развернул Волынский. В этой борьбе, как и вообще в своей литературной политике, редакция определенно стремилась опереться на авторитет таких писателей, как Лесков и Лев Толстой, и усиленно старалась привлечь их к сотрудничеству в журнале» Куприяновский П.В. Л.Н. Толстой и Н.С. Лесков в журнале «Северный вестник». В кн.: Лев Толстой и его современники. Ученые записки, т. 29. Иваново, 1962..

С отзывом на «Крейцерову сонату» в журнале «Северный вестник» выступил редактор журнала А. Волынский. Первая и единственная часть статьи «Нравственная философия гр. Льва Толстого вышла в 10-м номере журнала за 1891 г. «Северный вестник», 1891, № 10.. Вопреки обещанию автора, продолжение статьи опубликовано не было.

Как видно из названия публикации, Волынский не ставил перед собой цели написать пространную рецензию на повесть, оценить ее художественные достоинства. Автора интересовали прежде всего философские взгляды Толстого, нашедшие свое отражение в «Крейцеровой сонате».

В отличие от других критиков, редактор «Северного вестника» силу писателя видит прежде всего в его мировоззрении, в новом мировоззрении «позднего» Толстого.

«Не было еще в России писателя, равного Толстому по силе и ясности философского разумения. Нравственная прямота, стремление к конечной истине сделают Толстого родоначальником широкого этического и гуманного направления мысли в русской литературе… В «Исповеди», в книге «О жизни», в «Крейцеровой сонате», в «Письме к N.N.» сильный ум философа поражает своими вдохновенными порывами»^{^} Там же, с. 213..

Волныский отмечает, что именно в «Послесловии» сущность нравственной философии Христа понята автором с удивительной силой. Больше всего ему понравилась мысль Толстого о том, что «учение Христа есть учение идеала, а не учение конкретных правил» Там же, с. 211.. Достоинство «Послесловия», - считает критик, - именно в его отличии от прежних философских работ Толстого (например, статьи «В чем моя вера?»), где проповедовался не идеал, а конкретные правила поведения.

«Но превосходные мысли «Послесловия», обнародованные теперь для всеобщего пользования, находятся в глубоком противоречии с тем пониманием христианского учения, которым проникнуты другие философские работы Толстого» Там же..

В «Крейцеровой сонате» же критик видит противоречие именно в том, что, имея в виду идеал (о чем говорится в «Послесловии»), Толстой все же отвлекается от него и сбивается на проповедь конкретных правил. Исполняйте пять указанных заповедей и вы исполните все учение Христа - это мысль «Крейцеровой сонаты», по мнению Волынского, находится в полном противоречии с «превосходными и глубоко правдивыми» словами «Послесловия».

«Северный вестник» также внимательно следил за всеми произведениями, выходившими по поводу «Крейцеровой сонаты», и некоторые из них сопровождал своими краткими рецензиями в разделе «Новые книги». Так, в июле 1890 г. вышла рецензия на новую книгу Ю. Николаева «Последние произведения графа Л.Н. Толстого» «Северный вестник», 1890, № 7.. Рецензия была резко отрицательной, протестующей против повсеместного увлечения идеями Толстого.

«Она [книга] служит лишь наглядным свидетельством того, до какой степени гр. Л.Н. Толстой помутил русские умы, и сколько он окончательно сбил с толку людей, не отличавшихся твердыми и ясными мыслями. Все подобные люди ныне только и делают, что вкривь и вкось толкуют о непротивлении злу, о браке, о сельской жизни, и ах, только послушать, что они толкуют, - уши вянут! К числу таких людей принадлежит и г. Николаев» Там же, с. 125..

Позже, в ноябре того же года журнал опубликовал рецензию на книгу князя Дм. Голицына (Муравлина) «Не убий» «Северный вестник», 1890, № 11., взяв под свою защиту «Крейцерову сонату». Книга князя Голицына в противовес повести Толстого в форме письма к брату об измене жены. Автор взял похожий сюжет, но дал иное объяснение происходящему. Его герой не убил жену, хотя у него, в отличие от Позднышева, не было сомнений в ее измене, а прости ее. Так Голицын противопоставляет Толстому свое, истинное, как ему кажется, толкование Евангелия.

Журнал отмечает крайнюю претенциозность рассказа.

«Герой его [Голицына] не таков: пользуясь тем, что никто не знал о его семейной грязи, он пять лет таил свою тайну и решился признаться в ней лишь своему родному брату, и он очень поэтому собой доволен: я, говорит, поступил распрекрасно; полюбуйся, любезный братец, какой я хороший человек! И далее весь рассказ проникнут тем же тоном самодовольства, тем же стремлением показать милому братцу, что Позднышев ему в подметки не годится, и поэтому гр. Л. Толстой совсем христианства не понимает» Там же, с. 94..

крейцерова соната толстой оценка критика

Глава 3. Литературные подражания, пародии