Влияние метафоры на вынесение категориальных суждений

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

ПРАВИТЕЛЬСТВО РОССИИ?СКОИ? ФЕДЕРАЦИИ

Федеральное государственное автономное образовательное учреждение высшего профессионального образования

Национальный исследовательский университет

"Высшая школа экономики"

Факультет социальных наук

Департамент психологии

ВЫПУСКНАЯ КВАЛИФИКАЦИОННАЯ РАБОТА

«Влияние метафоры на вынесение категориальных суждений»

Выполнил:

Асланов Иван Александрович

Научный руководитель:

Котов Алексей Александрович

Москва 2020

Оглавление

Введение

Глава 1. Категоризация и вынесение суждений

1.1 Категория: от дефиниции к структуре и прототипам

1.2 Роль категориальных именем в вынесении суждений

Глава 2. Участие метафоры в когнитивных процессах

2.1 Когнитивные модели метафоры

2.2 Эффект метафорического фрейминга

Глава 3. Влияние метафоры на суждения о новой категории и примере категории

3.1 Влияние метафоры на суждения о новой категории

3.2 Влияние метафоры на суждения о примере категории

3.3 Общие выводы

Заключение

Список литературы

Приложение

Введение

Теории, описывающие механизм метафоризации, исторически восходят к работам Аристотеля [Аристотель, 1965]. Однако лишь относительно недавно внимание философов и исследователей сместилось от стилистической и эстетической составляющей метафоры к ее когнитивной функции. Психологические работы демонстрируют, что метафора выполняет важную эпистемологическую роль, помогая концептуализировать в доступных и эмоционально насыщенных образах целые области опыта.

Однако метафора не всегда выступает в виде самостоятельного инструмента для осмысления действительности. В ситуациях реального коммуникативного взаимодействия метафоры соседствуют с лексикой, имеющей буквальное значение. В актах познания человек формирует категории, представляющие собой обобщенное знание о классе объектов «внешнего» или «внутреннего» мира. В ходе категориального научения субъект решает задачу по объединению метафорической и буквальной информации в единую когерентную систему знаний о мире, на основании которой выносятся суждения о различных феноменах. С этой точки зрения, исследование того, как метафора влияет на вынесение суждений, может не только выявить ее когнитивные функции, но и прояснить потенциал практического применения метафорических суждений - в том числе, в контексте психотерапевтического взаимодействия. Так, Карл Роджерс [Rogers, 1959] указывал на символизацию опыта как на важную составляющую при развитии конгруэнтности. В отечественных работах [Волкова, Орлов, Орлова, 2010] также утверждается, что метафора позволяет интегрировать в сознании человека те элементы его опыта, которые закрыты для прямого означения.

Цель настоящей работы - изучить влияние метафоры на вынесение категориальных суждений.

В соответствии с поставленной целью в работе последовательно решаются следующие задачи:

? на материале теоретических и практических исследований в области психологии категоризации составить актуальную модель категории как идеи, представляющей для субъекта класс объектов, событий или их свойств;

? предложить когнитивную модель метафоры, предсказывающую влияние метафоры на вынесение суждений относительно свойств категории;

? изучить влияние метафоры на суждение о новой категории;

? изучить влияние метафоры на суждение о примере категории.

Таким образом, объектом данной работы является вынесение категориальных суждений, а предметом - влияние метафоры на этот процесс.

Исследования на стыке когнитивных наук и психотерапии, публикуемые в последнее время, показывают, как именно метафора может применяться в ходе фасилитирующего взаимодействия. Выявлено, в частности, что интерпретация опыта в форме особых метафор позитивно влияет на мотивацию, помогает осознать смысл жизни [Landau et al., 2010; Baldwin et al., 2017]. Метафорические описания влияют на оценку риска развития болезни [Lu, Schuldt, 2018; Landau et al., 2019] и готовность принять последствия заболевания [Hauser, Schwarz, 2015], что может быть особенно значимо в условиях кризиса, подобному тому, с которым столкнулось общество в настоящее время. Успех ученых на этом направлении открывает пути для дальнейших прикладных и теоретических исследований роли метафоры в коммуникации о психологическом и физиологическом здоровье, что обуславливает актуальность данной работы.

Научная новизна заключается в сравнении эффекта, которое метафора оказывает на суждения, с эффектом категориального имени, в изучении влияния метафоры на пример категории, а также в демонстрации эффекта метафорического фрейминга на новой, неизвестной для человека категории. Кроме того, в исследовании показана возможность влияния метафоры на суждения о категориях психологического состояния другого человека (как новых, так и известных), что дополняет список категорий, в отношении которых эмпирически установлена возможность такого влияния [Thibodeau, P. H. et al., 2017].

Теоретическая гипотеза исследования заключалась в том, что семантика метафоры (области-источника) оказывает влияние на суждения относительно объекта метафоры (области-цели) за счет переноса части знаний из области источника в область цель. При этом такое влияние наблюдается как в суждениях о новых категориях, так и в суждениях о примере уже известной категории и способствует усилению объективности категории.

Работа состоит из трех глав. В первой главе рассматриваются основные теории категорий и категориального научения, прослеживается переход от представлений о «логической» сущности этого феномена к идеям о его психологической природе, подчеркивается роль знаний при формировании категории, определяющая субъективный характер этого процесса, рассматриваются эффекты, которые категориальные имена оказывают на суждения о категориях. Во второй главе приводятся теории, объясняющие участие метафоры в когнитивной сфере, делается попытка их интеграции в единую модель на базе знаний о структуре категории, описывается метафорический фрейминг как один из эффектов, возникающих в результате влияния метафоры на вынесение суждений. В третьей главе на материале данных двух экспериментов описывается влияние метафоры на вынесение суждений о новой категории и о примере известной категории, проводится сравнение этого влияния с эффектами, которые вызывают категориальные имена, приводятся общие выводы по результатам двух экспериментов.

Глава 1. Категоризация и вынесение суждений

1.1 Категория: от дефиниции к структуре и прототипам

В научной и философской литературе неоднократно говорится о важной роли метафоры для процесса познания. Притом сам феномен познания может быть определен разными способами даже в рамках самой когнитивной науки. Рассматривая роль языка в познании, мы будем говорить о познании как о категоризации и категориальном научении. В связи с этим, предварительно рассмотрим подходы к работе с феноменом категоризации, существующие в когнитивной психологии.

Согласно словарю APA [APA, 2019], категоризация - это процесс, посредством которого объекты, события, люди или переживания группируются в классы на основе (а) характеристик, общих для членов одного класса и (б) особенностей, отличающих членов одного класса от членов другого. В результате категоризации формируется категория (синонимичными терминами могут выступать «понятие» или «концепт»), то есть «идея, которая представляет класс объектов или событий или их свойств» (согласно тому же источнику). Примерами категорий могут выступать «кошки», «ходьба», «честность», «синий», «быстрый». Данное определение отражает интуитивно понятный и феноменологически «доступный» уровень процесса категоризации, оставляя значительное пространство для построения теорий о структуре категорий и собственно алгоритме категоризации.

Классический подход к пониманию категории предполагает, что категория представлена в сознании человека в виде дефиниций [Murphy, 2002]. Дефиниции содержат в себе необходимые и достаточные признаки для отнесения объекта к категории. Каждый объект действительности либо удовлетворяет, либо не удовлетворяет приводимым в дефиниции критериям и, соответственно, либо относится, либо не относится к той или иной категории. Примером исследований в рамках данного подхода могут быть эксперименты на формирование искусственных категории Л. С Выготского и его теория развития обобщений в онтогенезе, в рамках которой предполагалось, в частности, что «в основе понятия лежат связи единого типа, логически тождественные между собой» и что «элементы связаны с целым, выраженным в понятии, и через него между собой единым образом, связью одного и того же типа» [Выготский, 2012: 123].

По словам Дж. Лакоффа [Лакофф, 2004: 62[, первой, кто показал несостоятельность такого рода теорий, заложив при этом основу современных исследований категоризации в психологии, стала американская исследовательница Элеонора Рош. Работы Э. Рош (см., например, [Rosch, Oliver, 1974]), основанные на изучении языка дани, в котором есть только два слова для обозначения цветов, показали, что цвета внутри этих двух категорий располагаются для носителей языка «иерархично». Так, искусственные названия для «центральных» цветов внутри категории запоминались испытуемыми лучше, чем названия для цветов из области «периферии». Как мы можем видеть, эти данные противоречат пониманию категории как «дефиниции», так как обнаруживают, что «примеры» категории не имеют равного статуса (хотя каждый из них обладает необходимыми и достаточными признаками).

С данным феноменом связан также описанный Рош и Мервис эффект типичности [Rosch, Mervis, 1975]. Они показали, что положение объекта в иерархии внутри категории связана с типичностью признаков данного объекта. Исследователи просили испытуемых назвать признаки, характерные для объектов различных категорий (например, приводили список предметов мебели и просили указать признаки каждого из них). Затем подсчитывалась частота каждого из признаков, после чего им присваивался определенный вес. Оказалось, что наиболее типичным объектам категории свойственны признаки с наибольшим весом. В то же время, признаки, обладающие незначительным весом (или обладающие большим весом в другой категории) для них не характерны.

Такой взгляд на категории еще нагляднее продемонстрировал ошибочность классического подхода к понятиям, очевидным образом выявив, что далеко не все члены категории обладают одинаковыми признаками, то есть говорить о существовании неких «необходимых и достаточных» элементов для включения объекта в категорию затруднительно. Рош и Мервис продемонстрировали, что иерархия объектов внутри категории соотносится с иерархией типичности их признаков, сформулировав «теорию семейного сходства».

Отметим, что, строго говоря, в данных исследованиях было выявлено лишь наличие связи между этими двумя «иерархиями». Это не позволяет сделать вывод о причинности: примеры категории являются типичными, так как обладают типичными признаками, либо признаки становятся типичными, так как наличествуют у типичных примеров? Данный вопрос был частично снят в итоге другого эксперимента этих же авторов [Rosch, Mervis, 1975], в ходе которого были задействованы искусственные категории. В рамках исследования испытуемые должны были рассортировать набор карточек, на которых были написаны комбинации из чисел и букв, на две группы (отнести к двум «категориям»). Внутри каждой категории некоторые признаки (буквы или цифры) встречались чаще, чем другие. Было обнаружено, что карточки с такими признаками испытуемые учились распределять быстрее и затем оценивали их как более типичные для категории.

Перейдя от естественных категорий к искусственным, исследователи смогли исключить целый ряд неконтролируемых переменных, связанных, например, с субъективным отношением испытуемых к содержанию категории. Обратив внимание на процесс формирования новой категории, они показали, что именно типичность признака определяет типичность примера внутри категории, а не наоборот.

Однако это в свою очередь ставит вопрос, связанный с экологической валидностью. В стремлении зафиксировать процесс категориального научения «в чистом виде», мы упускаем эссенциальные различия между естественными и искусственными категориями. Кроме того, остается вопрос об интерпретации данных, полученных в результате таких исследований. Они обнаруживают, что одни примеры кажутся испытуемым более типичными, чем другие, и некоторые признаки встречаются в примерах чаще. Но что, основываясь на этом, мы можем заключить о психологической природе категории? Является ли она структурированной совокупностью примеров или признаков для самого субъекта? Является ли наиболее частотный объект репрезентацией всей категории? Согласно Мерфи [Murphy, 2002: 41], исследования Рош дали начало основным теориям, объясняющим природу категоризации.

Наиболее прямолинейная интерпретация результатов Рош предполагает, что категория представлена для субъекта в виде «лучшего примера», то есть репрезентация категории, по сути, являет собой наиболее типичный пример из списка представителей категории. Очевидно, что такая трактовка оказалась не вполне продуктивной, так как и Лакофф [Lakoff, 2004: 187] и Мерфи [Murphy, 2002: 42] в своих обзорах развития теории категоризации замечают, что исследователи, отстаивавшие ее, быстро в ней разочаровались. Следует добавить, что сама Рош говорила о прототипах как о грамматических фикциях (grammatical fiction) [Rosch, 1978: 40], на основании которых невозможно построить теорию категоризации или репрезентации. Очевидно, что один единственный объект вряд ли смог бы сочетать в себе все многообразие признаков, наблюдаемых в реальности у вещей, относимых к категории. Таким образом, если репрезентация категории и содержит признаки прототипов, то, скорее, представляет собой условный список признаков с присвоенными «весами» типичности. То есть категория «дается» субъекту не в виде знаний и/или образа одного единственного лучшего примера (с которым сравниваются объекты при категоризации), а в виде нескольких признаков, которые - что важно - могут противоречить друг другу (например, «длинная шерсть» и «короткая шерсть» для категории «собака»).

Однако некоторые категории могут содержать в себе большое число признаков. Включены ли все эти признаки в репрезентацию? И, кроме того, вступают ли они в какие-то отношения между собой? Или категории - это просто ранжированный набор признаков?

Ответить на эти вопросы пытается «теория схем» [Medin, Murphy, 1985]. Исследователи, разрабатывающие данную модель, обратили внимание на то, что разные признаки накладывают разные ограничения на состав категории. Так, определенные признаки исключают наличие некоторых других (например «имеет два глаза» для категории «птица» исключает признак «имеет один глаз»), в то время как с другими такого не происходит («питается зерном» не исключает «питается травой»). Кроме того, как показали Смит и Ошерсон [Smith, Osherson, 1984], некоторые сочетания концептов могут казаться более типичными для испытуемых, чем «составляющие» этого сложного концепта в отдельности (например, «зеленое яблоко» типичнее, чем просто «яблоко»). Все это явно говорит о существовании системы сложных отношений между признаками категории. Предполагается, что данные отношения выстраиваются при помощи «схемы», то есть набора слотов (в которые «помещаются» признаки) и фильтров (описывающих ограничения для слотов). Например, категория «птица» (пример из [Murphy, 2002: 47]) содержит некоторое количество слотов с разными свойствами: в слот, отвечающий за цвет головы, может быть помещен только один признак из категории «цвет», в слот, отвечающий за число глаз, один из трех признаков («оба глаза», «один глаз», «нет глаз»). Кроме того, значения в некоторых слотах могут накладывать ограничения друг на друга: так, птица, которая «не летает», не может быть «перелетной».

Данная теория предлагает детальное описание структуры категории, однако плохо объясняет возникновение частей, конструирующих схему. В частности, знание о том, что один объект не может быть одновременно двух цветов - это знание об объекте или о цвете? Иными словами, остается неясно, встраиваются ли признаки в заранее готовую структуру или эта структура возникает постфактум.

Тем не менее, рассмотрев «постклассические» теории, мы констатируем, что они проделали большой путь к выявлению природы категорий. Стало ясно, что, несмотря на то что классический подход, понимающий категорию как дефиницию, может оказаться продуктивным при описании ряда экспериментальных ситуаций, он не объясняет некоторых эффектов, обнаруживаемых при более внимательном рассмотрении. Содержание категории не всегда подчиняется линейным, логическим законам: признаки, входящие в ее состав могут быть логически противоречивыми, иметь разный вес «типичности» (определяемый субъективно), вступать в отношения друг с другом, образуя отдельные структуры согласно некоторым метаправилам. Исследования, базирующиеся на теории прототипов, а также теория схем, предприняли попытку реконструировать данные метаправила, однако рассматривали субъекта, скорее, как tabula rasa, игнорируя тот факт, что в реальной жизни формированию категории зачастую помогают уже имеющиеся знания о мире.

Исследования прототипических эффектов и структуры категорий, рассмотренные в предыдущем параграфе, во многом базировались на изучении искусственных категорий. Такие категории формировались испытуемыми в ситуациях, несвойственных для нашей повседневной жизни, и основывались на признаках, лишенных содержания. Но необходимо учитывать, что в реальности человек формирует категорию не в когнитивном вакууме: категориальное научение происходит в контексте уже имеющихся знаний о мире. Логично предположить, что знания такого рода могут оказывать влияние на категориальное научение.

Так, в экспериментах Барсалоу [Barsalou, 1985] было показано, что новые категории могут формироваться исходя из конкретной задачи (например, категория вещей, которые необходимо спасать первыми при пожаре). Очевидно, что признак «необходимо спасти при пожаре» не содержится в самих объектах - соответственно, испытуемым необходимо было задействовать «фоновые» знания при категориальном научении.

Такую совокупность знаний о мире, помогающих «объяснять» взаимосвязь признаков внутри объекта для формирования более когерентной категории, Мерфи и Медин [1985] называют «ментальными теориями о мире». Отсюда название данного подхода - «теория теорий», хотя Мерфи предлагает термин «knowledge approach» [2002: 60], чтобы избежать отсылок к научным теориям.

Данные некоторых экспериментов показывают, что наивные теории о строении мира используются детьми уже в возрасте 3-4 лет, например, для вынесения суждений о биологии животных [Gelman, Wellman, 1991]. Так, ребенок может понять, что животное является детенышем другого животного, несмотря на значительные внешние различия между ними. Информация такого рода не дается в виде явных перцептивных признаков и должна быть получена с использованием более общих знаний о мире (например, знаний о том, что родители часто кормят детей). Это показывает, что предыдущие знания влияют на категоризацию уже с самых ранних лет человека, и потому их роль должна учитываться при построении общей модели категориального научения. К схожим выводам приводят и результаты исследований, демонстрирующих влияние категориального имени на успешность запоминания информации в дошкольном возрасте [Котов, Котова, 2016].

Одно из наиболее ярких свидетельств в пользу «теории теорий» было представлено в работе Мерфи и Аллопена [1994]. В ней авторы показали, что категориальное научение является более успешным, если признаки внутри категории принадлежат к одной «теме». Например, испытуемые эффективнее формировали категорию транспортного средства, когда признаки отсылали к месту его использования («сделано в Африке», «зеленого цвета», «ездит в джунглях» и т.д.). Это помогало увеличить число правильных ответов в задаче на категоризацию, когда испытуемые должны были правильно рассортировать примеры категорий на две группы.

В более поздней работе [Kaplan, Murphy, 2000] было выявлено, что эффект знаний работает даже в случае, когда образцы категорий содержат всего по одному признаку, релевантному общей теме. Например, если прототип категории содержит пять признаков, объединенных темой «арктическое транспортное средство», эффект знаний будет проявляться даже на примерах типа: «ездит по снегу, имеет автоматическую коробку передач, имеет кожаный салон, передний привод, желтого цвета». Важно, что в экспериментах такого рода испытуемым не предъявляется прототип категории, они должны воссоздать его, опираясь на «наивную теорию».

Нетрудно заметить некоторые соответствия между теорией схем и теорией теорий. Если в рамках теории схем эффект взаимодействия между признаками был бы объяснен в терминах слотов и фильтров (например, наличие признака «лыжи» у транспортного средства автоматически запрещало бы наличие признака «ездит в джунглях»), то последователи теории теорий сказали бы, что данные признаки не относятся к одной теме. Вероятно, в некоторых случаях теория теорий может быть рассмотрена как концептуальное продолжение теории схем, объясняющее возникновение в составе категории слотов и фильтров (пусть и за счет довольно общей отсылке к «наивному знанию о мире»).

Таким образом, теория теорий объясняет использование важных вспомогательных механизмов при категоризации. Открытым остается вопрос о взаимодействии механизма, основанного на знаниях, с другими вспомогательными инструментами - и, в частности, метафорой. В реальных условиях субъект зачастую использует метафору как способ объяснения и передачи информации в социальных ситуациях. В то же время, теории категоризации в основном изучают признаки, имеющие буквальное значение, и потому функции метафорического признака в категориальном научении нуждаются в прояснении.

1.2 Роль категориальных имен в вынесении суждений

В предыдущем параграфе мы рассмотрели когнитивные теории категоризации, описали структуру категории с точки зрения организации ее признаков и примеров. Однако особую роль категории играют также и в вынесении суждений относительно различных феноменов, так как именно за счет операций с категориями человек совершает индуктивные и дедуктивные выводы. Одну из ведущих функций в этом процессе выполняют категориальные имена. Еще Л.С. Выготский указывал на то, что способность осознать правило категоризации связана с возможностью его вербализации, а сами слова являются инструментом опосредования и осознания мысли [Выготский, 2012].

Лексические ярлыки позволяют актуализировать содержание категории в более полном объеме, так как они, как правило, не являются «мотивированными», то есть не указывают на какие-то отдельные компоненты категории. Например, и слово «собака», и звук собачьего лая актуализируют соответствующую категорию, однако при заданиях на категоризацию испытуемые быстрее определяют, изображена ли на картинке собака, когда категория актуализируется при помощи слова, а не звука лая [Edmiston, Lupyan, 2015].

Наличие вербального ярлыка у категории побуждает людей выносить о ней суждения как о более «объективной» и «стабильной». Так, в исследовании Гиффина и соавторов [Giffin et al., 2017] испытуемым демонстрировали описания культурно специфических ментальных расстройств. Испытуемые судили о них как феноменах, не зависящих от воли заболевших людей и даже «оправдывающих» антисоциальное поведение, но только в том случае, когда феномену присваивался вербальный ярлык. Эффект проявлялся несмотря на то, что ярлык был искусственным («депатафия»). Исследователям удалось добиться схожего эффекта и в условии без категориального имени, когда при описании расстройства они использовали слова «состояние» и «заставляет». Так они пришли к выводу, что категориальное имя наделяет категорию свойствами устойчивости и объективности. Данное свойство лексики, по-видимому, является фундаментальным, так как проявляется и у детей в возрасте 5-7 лет [Gelman, Heyman, 1999]. Лексические ярлыки влияют на суждения детей о человеческих качествах: например, склонность человека, о котором говорят «She is a carrot-eater», воспринимается детьми как более стабильная во времени и не зависящая от контекста по сравнению со свойством того, о ком скажут «She eats carrots whenever she can» [там же].

Важнейшая функция категорий - перенос информации из обобщенного знания о феноменах на новый пример. Она, в частности, помогает человеку взаимодействовать с новым объектом благодаря ранее полученным знаниям, даже если он видит этот конкретный объект впервые - это наблюдается даже в раннем возрасте (например, у детей в возрасте 14 месяцев, как в исследовании [Mandler, McDonough, 1996]). При этом существуют свидетельства, что лексические ярлыки оказывают влияние на вынесение суждений о новых примерах категории. Так, уже в возрасте 4-6 лет дети обращают внимание на лексические обозначения объектив при вынесении суждений об их сходстве или при переносе информации об одном объекте на другой. В эксперименте Слуцкого и Фишер [Sloutsky, Fisher, 2004] детям этого возраста предлагалось перенести признак с объекта (например, им сообщалось, что у какого-то животного зеленая кровь) на один из двух новых примеров. Испытуемые чаще переносили признак на объект, в меньшей степени напоминающий изначальный, в том случае, когда эти оба назывались одним и тем же лексическим ярлыком.

Мы можем заключить, что категориальные имена влияют на суждения относительно категории, усиливая мнение об «объективности» соответствующего феномена и упрощая индуктивный перенос признаков. Человек оперирует категориальными именами для актуализации категории в памяти и совершения логических операций. Однако это касается лексики, используемой в качестве ярлыка категории в своем прямом значении. В реальности человеку приходится сочетать прямое и переносное значение при вынесении суждений и обработке вербальной информации. Как добавление метафорической информации влияет на этот процесс? Может ли метафора функционально заместить собой категориальное имя? Может ли информация, переданная при помощи метафоры, принимать участие в индуктивном переносе так же, как это происходит с перцептивными признаками и признаками, описываемыми «буквально»? В следующей главе мы рассмотрим теории, описывающие роль метафоры в когнитивных процессах и ее влияние на вынесение суждений о категории.

Глава 2. Участие метафоры в когнитивных процессах

2.1 Когнитивные модели метафоры

В науке о языке под метафорой понимается «слово или оборот речи, употребленные в переносном значении для определения предмета или явления на основе какой-либо аналогии, сходства» [Кожина, Дускаева, Салимовский, 2011: 205]. Примем данное определение за отправную точку, оставив за скобками дискуссию стилистов о сущности и функции метафоры. Отметим лишь, что в филологическим дискурсе метафора давно перестала пониматься как исключительно эстетический феномен: так, О.С. Ахманова указывает, что в результате метафоризации происходит «расширение смыслового объема слова за счёт возникновения у него переносных значений и усиления его экспрессивных свойств» [Ахманова, 1966: 232]. Лингвист Дж. Лакофф идет еще дальше, заявляя о неразрывной связи между категоризацией и метафоризацией как психическими процессами: «Человеческая категоризация есть в своей сущности продукт человеческого опыта и воображения, восприятия, двигательной активности и культуры, с одной стороны, и метафоры, метонимии и ментальной образности в целом, с другой» [Лакофф, 2002: 23].

Собственно, классическая работа Дж. Лакоффа и М. Джонсона «Метафоры, которыми мы живем» [Лакофф, Джонсон, 2004], по оценке некоторых исследователей [Чудинов, Будаев, 2007: 54], лежит в основе большинства работ по когнитивной теории метафоры и является одним из первых трудов, последовательно рассмотревших феномен метафоры с точки зрения его когнитивной, а не языковой составляющей. Именно на эту теорию опирались отечественные исследователи, развивая российскую когнитивную науку [Арутюнова, 1990; Кубрякова, 1997].

В основе теории Лакоффа и Джонсона лежит идея о взаимодействии в процессе метафоризации двух «областей» знания: области-источника (категориальное имя которой служит для вербального оформления метафоры) и области-цели - неструктурированной сферы знаний о мире. В результате метафорической проекции знания из области-источника структурируют область-цель. Первичным «фундаментом» опыта является взаимодействия человека с окружающей средой, и именно знания, полученные при эмпирическом взаимодействии с миром структурируют более «абстрактную», внеперцептивную информацию. Ключевым положением данной концепции является утверждение о том, что метафоризация не просто уподобляет две категории, но предлагает готовый аппарат для категоризации целого семейства феноменов в уже известных терминах. Например, концепт «спор» (более абстрактный) может быть осмыслен в терминах концепта »строение» (более конкретного) - и так возникают выражения типа «выстраивать аргументацию» или «подкреплять позицию». В то же время, составляющие «спора» могут категоризироваться в терминах «войны» («атаковать тезис»). Так различные аспекты одного феномена в процессе категоризации номинуются при помощи словарного инструментария уже известных категорий, притом разные области-источники могут служить для прояснения различных элементов области-цели.

На наш взгляд, работа Лакоффа и Джонсона задает концептуальную рамку для изучения когнитивной природы метафоры на макроуровне, однако игнорирует «микроуровень» метафоризации, не давая четкого объяснения для взаимодействия между признаками уподобляемых категорий. Невозможность описать метафору на этом уровне заставляет авторов игнорировать целый класс феноменов. Например, исследователи констатируют: «в английском языке есть метафора ЛЮБОВЬ - ЭТО ПУТЕШЕСТВИЕ, но нет метафоры ПУТЕШЕСТВИЕ - это ЛЮБОВЬ» [Лакофф, Джонсон, 2004: 141]. Однако для нас существование такой метафоры не кажется невозможной: так субъект, влюблявшийся достаточно часто, мог бы описать эмоции, испытанные при первом путешествии. Иными словами, теория Лакоффа и Джонсона не может дать убедительного объяснения для авторской метафоры, так как не уделяет должного внимания основанию метафоризации. Более детальную критику этого подхода можно найти у Мерфи [Murphy, 1996, 1997]. Вкратце она сводится к следующему: если бы область источник полностью структурировала область-цель, в этой последней присутствовало бы множество нерелевантных признаков (например, мы могли бы полагать, что для эффективного спора необходимо занять позицию на возвышенности). Так как подобного не происходит, еще до акта метафоризации в общих чертах должна быть сформирована категория «спор», содержание которой определило бы, какая часть категории «война» для нее релевантна. Но даже при таком уточнении остается неясно, каким образом из всех аналогичных категорий именно «война» выбирается для уподобления.

Тем не менее, подход, разработанный Лакоффом и Джонсоном, нашел свое продолжение в целом ряде работ, и особенно в исследованиях в области «воплощенного познания», предполагающих, что в когнитивных процессах так или иначе участвует все тело человека [Wilson, Gibbs, 2007; Gibbs, Lima, Francozo, 2004]. Это объясняет распространенность «телесных» метафор в культуре и обуславливает способы концептуализации более абстрактного - например, социального - опыта [Meier et al., 2012].

Альтернативное «направление» рассматривает метафоризацию прежде всего как процесс, направленный на поиск общих черт у двух категорий. Эти черты могут быть выражены в виде конкретных признаков [Malgady, Johnson, 1976], либо проявляться в подобии взаимоотношений между признаками двух категорий (например, электрон вращается вокруг ядра так же, как планета вокруг звезды) [Murphy, 1996]. На первый взгляд такой подход кажется интуитивно очевидным, но его существенный недостаток - невозможность объяснить разницу в понимании прямых и «перевернутых» метафор («любовь - это путешествие» и «путешествие - это любовь»). Однако он указывает направление для дальнейшего поиска: ключ к пониманию метафоризации - взаимоотношение между признаками категорий.

Преимущества двух указанных теорий объединяет «теория отображения структуры» («structure-mapping») [Wolf, Genter, 2011]. Она утверждает, что формирование и понимание метафоры включает в себя оба этапа: поиск общих признаков у двух категорий на первом шаге и трансфер релевантной информации из области-источника в область цель на втором. Данная теория предсказывает и объясняет несколько интересных эффектов: в частности, испытуемые склонны оценивать обратные метафоры как бессмысленные («тюрьма - это работа» вместо «работа - это тюрьма»), но тратят больше времени на вынесение суждения, чем при в оценке бессмысленных неметафорических суждений («работа - это яблоко»). Следовательно, при понимании обратных метафор задействуется дополнительный когнитивный механизм (поиск соответствий между признаками), но суждение все еще оценивается как бессмысленное, так как второй этап метафоризации (проекция релевантной информации) оказывается невозможным. Позже данная парадигма была дополнена следующим положением [Gentner, Asmus, 2019]: метафора базируется на абстрагировании признаков отношения, включенных в конкретную категорию, создавая таким образом более абстрактную категорию. Например, знание о том, что якорь используется для удержания корабля на одном месте, может быть абстрагировано до знания об отношении, и тогда признак «то, что обеспечивает неподвижность чего-то» станет центральным для новой метафорической категории «якорь». Такое развитие понятия получило название «карьера метафоры». В диахроническом разрезе метафора оказывается как бы промежуточным звеном в цепи трансформации конкретных понятий, наполненных перцептивными признаками, имеющими материальный референт, в абстрактные, имеющие своим референтом признаки отношений. Эта логика снова адресует нас к Лакоффу и Джонсону, так как предполагает развитие понятий путем от более конкретных (признаки которых даны в ощущении) к более абстрактным.

Мы полагаем, что данная модель является наиболее перспективной, так как снимает противоречие между двумя направлениями в исследовании метафор, объясняя при этом посылки, на которых те базируются. Тем не менее, она недостаточно эксплицирует механизм поиска «релевантной» информации для переноса из одной категории в другую. Мы предлагаем дополнить ее, основываясь на положениях теории категоризации, описанных в первой главе.

Как мы выяснили, категория может быть описана как набор признаков с присвоенным для каждого из них весом типичности. Признаки структурированы внутри категории посредством схемы, то есть знания о том, что наличие или отсутствие одного из признаков говорит нам об остальных. Признаки и схема могут быть получены в процессе категориального научения как непосредственно из опыта, так и при помощи предшествующих знаний.

Понимая источник и цель как структурированные таким образом категории, мы можем предположить, что метафора служит номинацией для признака, обладающего наибольшим весом типичности для источника (как это показано у А. Ортони [Ortony, 1979] для аналогий), который может быть помещен в соответствующий слот цели. Например, представим, что нам описывают характер некоторого человека как «холодный». Очевидно, перцептивные (непосредственно ощущение холода) и эмоциональные составляющие этой категории будут обладать в ней наибольшим весом. Так как в категории «характер» нет слота для «температуры», но есть слот для «эмоциональных реакций», соответствующий признак будет помещен в него. Одновременно с этим, в составе источника могут присутствовать признаки, обладающие приблизительно одинаковым весом, а в составе цели - слоты, подходящие сразу для нескольких из них. В таким случае субъект будет испытывать трудности при интерпретации метафоры или может спроецировать на цель сразу несколько признаков. С помощью этого эффекта можно объяснить результаты знаменитого эксперимента С. Аша [Asch, 1946], в котором включение в описание характера человека слов «теплый» и «холодный» вместо «вежливый» и «резкий» приводило к тому, что испытуемые приписывали человеку гораздо больше качеств, положительных и отрицательных соответственно (схема 1).

Схема 1.

Когнитивная модель метафоры

(на примере эксперимента С. Аша)

На схеме представлена модель возможного метафорического переноса признаков из категории «теплый» в категорию «характер» (веса признаков выбраны произвольно). Так, при отсутствии определенного контекста, из категории «теплый» могут быть перенесены такие признаки как, например, «приятный», «успокаивающий». Помещаясь в соответствующие слоты, они активируют каузальную сеть, связывающую признаки, вызывая каскадный эффект (например: если приятный, то законопослушный; если успокаивающий, то заботливый).

2.2 Эффект метафорического фрейминга

метафора категориальное суждение

Выше мы рассмотрели существующие подходы к теоретическому осмыслению феноменов категоризации и метафоры. Мы описали категорию как систему признаков-знаний о совокупности объектов или явлений, структурированную в свою очередь при помощи «схемы» (релевантных знаний о действительности вообще). Также были изучены существующие теории метафоры, была предпринята попытка интеграции двух теоретических моделей (категории и метафоры) на базе теории отображения структур. Так была получена теоретическая картина построения метафоры и ее интерпретации. Однако остается открытым вопрос о том, какова роль метафоры в формировании суждений относительно объекта метафоры. Оказывает ли вообще метафора влияние на суждения относительно «метафоризованной» категории и, если так, чем это влияние ограничено?

Для эффекта, который метафора оказывает на суждения, в западной науке часто используется термин «метафорический фрейминг» [Robins, Mayer, 2000]. Он восходит к исследованиям Тверского и Канемана о когнитивных искажениях и, в частности, о фрейминге как способе манипулировать выводами испытуемых, изменяя форму, но не содержание информации [Канеман, Тверский, 2018]. Применительно к метафорам этот термин описывает их способность, образно означая некий признак, «подталкивать» человека к суждениям, логически согласующимся с информацией из области-источника метафоры. Существует целый корпус исследований, так или иначе изучающих это явление.

В науке представлены работы, посвященные влиянию метафор в коммуникации о физиологическом здоровье. Например, Хаусер и Шварц [Hauser, Schwarz, 2015] показали, что описания рака (заболевания) при помощи метафоры врага влияют на суждения людей о раке, снижая их готовность к самоограничивающему поведению с целью профилактики рака. С точки зрения авторов, ограничительное поведение не соответствует логике сражения с врагом, требующей, напротив, активных действий. В свою очередь, метафора путешествия в сравнении с метафорой битвы при описании лечения от рака повышает готовность мириться с трудностями этого процесса - по крайней мере, с точки зрения людей, оценивающих опыт больного [Hendricks, Boroditsky, 2016]. В то же время описание государства при помощи метафоры тела (например, уподобление столицы - сердцу, а транспортные пути - артериям), согласно данным Лу и Шульдта [Lu, Schuldt, 2018], влияет на суждения людей относительно вируса, распространяющегося в стране. Данная метафора усиливает у испытуемых тенденцию соглашаться с тем, что вирус представляет опасность для их здоровья, что для профилактики и борьбы с вирусом необходимо совершать специальные гигиенические процедуры, а также, что для борьбы с вирусом должны предприниматься особые политические меры. Однако это воздействие возникает только в том случае, когда симптомы вируса представлены как опасные. Авторы предполагают, что данная метафора позволяет соотнести конкретный перцептивный опыт телесного переживания болезни и абстрактные суждения относительно угрозы для страны «вообще».

Эффект влияния метафоры на суждения наблюдается и при описании более абстрактных социальных феноменов. Согласно работе Ландау и соавторов [Landau, et al., 2014], сравнение финансового краха компании с автокатастрофой усиливает тенденцию винить в крахе топ менеджера компании, который, таким образом, уподобляется «водителю». Интересно также, что данная склонность сильнее проявляется у тех испытуемых, которые считают, что в случае автокатастрофы вина лежит на водителе, но не у тех, кто склонен, например, винить в пожаре владельца здания. Исследователи демонстрируют, что склонность винить топ менеджера не обуславливается «общей» склонностью винить других и усиливается именно за счет переноса «знания» из области-источника метафоры.

В обширном исследовании Тибодо и Бородицки [Thibodeau, Boroditsky, 2011, 2013] демонстрируется, как при описании преступности в городе, ее сравнение с «вирусом» увеличивает склонность испытуемых искать решение данной проблемы в области социальных реформ, а метафора «зверя» усиливает убеждение, что преступность должна быть побеждена действиями силовых структур. Данное воздействие, хотя и зависит от индивидуальных характеристик испытуемых (например, в США республиканцы чаще, чем демократы и политически нейтральные граждане предпочитают поддерживать ужесточение силовых мер), но не ограничивается ими полностью.

Метафорический фрейминг оказывает влияние также и на суждения о категориях, относящимся к целым социальным институтам. Например, согласно работе Тибодо и соавторов [Thibodeau et al. 2017a], испытуемые склонны выносить более позитивные и одобрительные суждения о полиции, когда та описывается при помощи метафоры «страж». Метафора, уподобляющая полицию «воинам», заставляла испытуемых концентрироваться на угрозе, исходящей от полиции, и меньше обращать внимание на позитивные черты этого социального института.

Метафора может влиять и на суждения о таком «классическом» объекте для метафоризации, как любовь, о чем свидетельствует исследование Ли и Шварца [Lee, Schwarz, 2014]. Авторы описывали любовь, используя метафоры «союза» или «путешествия» для двух групп испытуемых, после чего просили каждого респондента вспомнить определенную трудность, с которой те сталкивались в любовных отношениях, и оценить, насколько негативные эмоции этот эпизод у них вызвал. Оказалось, что метафора «путешествия» увеличивала склонность оценивать трудности в любовных отношениях менее негативно.

Когнитивные операции с категориями физических явлений также могут протекать иначе, когда в описании такого явления используется метафора. Метафоры «водного потока» и «толпы» влияют на суждения относительно электричества [Gentner, Gentner, 1983], а пространственные метафоры движения влияют на восприятие «движения» времени [Boroditsky, 2000].

Стоит также отметить, что теория концептуальной метафоры и ее «продолжение» в виде обоснования эффекта метафорического фрейминга подвергается критике. Указывается, в частности, что эффект метафорического фрейминга может быть объяснен обычным лексическим праймингом, что является, как минимум, более «экономным» вариантом объяснения наблюдаемого эффекта [McGlone, 2011]. Эта критика, на наш взгляд, уязвима с нескольких позиций. С одной стороны, у Ландау [Landau et al., 2017] в качестве метафоры применяется не лексический, а графический материал (для метафоры образовательного пути используется рисунок дороги), - в этом случае влияние метафоры также сохраняется. С другой стороны, в исследованиях [Thibodeau, Boroditsky, 2011] и [Thibodeau et al., 2017a] напрямую сравнивались эффекты метафорического фрейминга (когда метафоры были органично интегрированы в описание явлений) и прайминга (когда слова, ранее использованные для метафор, просто предъявлялись перед описанием явления), после чего авторы пришли к выводу, что метафорический фрейминг не вызван праймингом, так как в случае этого последнего эффект отсутствовал.

Таким образом, проведя обзор исследований метафорического фрейминга, мы можем заключить, что он проявляется, вероятнее всего, на всех категориях вне зависимости от их содержания. По крайней мере, данное утверждение справедливо для категорий физических болезней, социальных взаимодействий, социальных институтов, чувств и фундаментальных физических процессов - то есть для категорий, в достаточной степени варьирующихся и по степени перцептивности, и по «легкости» репрезентации.

В то же время мы замечаем некоторые лакуны в имеющемся спектре исследований влияния метафоры на суждения:

Во-первых, на данный момент ученые уделяли внимание в основном известным категориям. В то же время интерес представляет возникновение фреймингового эффекта при формировании новой категории. Так, некоторые работы показывают, что метафора и аналогия могут способствовать успешному формированию новых категорий - например, при усвоении научной информации в учебном процессе [Duit, 1991]. Однако теория отображения структур предполагает наличие уже сформированной схемы области-цели.

Во-вторых, пока остается не до конца исследованной роль метафоры при описании категорий, относящихся к психическим состояниям другого человека. Существенное внимание уделяется категориям, относящимся, скорее, к социальной сфере. В то же время опыт, чувства, мысли, мотивы другого человека - феномены в не меньшей степени абстрактные; соответственно, метафора может быть потенциально полезной для категоризации и репрезентации при работе с ними.

В-третьих, требует уточнение роль метафоры в составе категории. Выше мы указывали, что одна из важных функций категорий - обеспечение трансфера категориальной информации на новый пример категории. Можно ли считать, что метафора становится признаком в составе категории, либо изменяет схему категории так, что это влияние будет сохраняться и при вынесении суждений о примере категории? Другими словами, если метафорический фрейминг возникает при описании абстрактной категории - например, полиции как социального института - будет ли он сохраняться в суждениях о конкретном полицейском (когда метафора уже не предъявляется)? Фрейминговый эффект пока не рассматривался с этой точки зрения - однако в реальности человек зачастую сначала узнает о некотором феномене, например, о каком-то заболевании из сообщений СМИ, включающих метафоры, и затем применяет это знание при восприятии конкретного проявления данного феномена.

В-четвертых, рассматривая метафору в контексте теории категоризации, мы задаемся вопросом: может ли метафора каким-то образом заместить или изменить эффект категориального имени? Одним из важных эффектов категориального имени является его способность усиливать «объективность» [Giffin et al., 2017]. В исследовании было показано, что оценки категории с наличием специального имени (описание симптомов болезни - категория, а название болезни - категориальное имя) в отличии от категории без имени, искажались в сторону более объективного восприятия болезни, как-будто вызванного более устойчивой и контекстно-независимой причиной. Однако исследований о сходном влиянии метафоры на суждения о категории и ее примере ранее не проводилось.

Прояснению этих четырех аспектов фреймингового эффекта метафоры посвящена эмпирическая часть нашей работы, представленная в следующей главе.

Глава 3. Влияние метафоры на суждения о новой категории и примере категории

3.1 Влияния метафоры на суждения о новой категории

В психологии экспериментально показано, что на категориальные суждения (то есть на суждения относительно содержания того или иного понятия или свойства того или иного феномена) влияют категориальные имена. В процессе познания, организуя знания о новом феномене в категорию, человек может наполнять ее различными признаками в зависимости от того, существует ли для данной категории название.

Другими словами, если некий класс объектов или предметов обладает названием, человек оперирует им иначе, не так, как «безымянными» классами. Данное утверждение подкрепляется целым рядом эмпирических исследований, о которых мы говорили выше. Так, ссылаясь на исследование Гиффина и соавторов [Giffin et al., 2017], мы утверждали, что категории, обладающие ярлыками-названиями, кажутся более «объективными».

Однако возникает вопрос: являются ли эффекты, вызываемые категориальными именами, уникальными? Теория концептуальной метафоры и ряд других теоретических направлений, ею порожденных, говорят о влиянии метафоры на суждения об объекте метафоры. Насколько эти эффекты сопоставимы с теми, что вызывают категориальные имена?

В данном эксперименте мы воспроизвели эксперимент Гиффина, добавив дополнительное условие, в котором отсутствовало категориальное имя, однако присутствовала метафора. Таким образом мы проверили две гипотезы:

1. Фрейминговый эффект метафоры возникнет при формировании новой категории (в предыдущей главе мы отмечали, что данный эффект исследовался лишь на знакомых для испытуемых категориях).

2. Эффект объективности, обычно вызываемый категориальными именами, будет вызван и метафорой.

Испытуемые. В исследовании приняли участие 224 испытуемых, являющихся студентами, не обучающимися по специальности «Психология». Из них 46% мужчин, 54% женщин, средний возраст участников эксперимента M=20.1 (SD=4.65). Каждому из участников начислялись дополнительные баллы по учебным дисциплинам за участие в эксперименте.

Материал и процедура. В оригинальном исследовании использовались четыре текстовых описания, в которых приводились эпизоды странного поведения из жизни различных людей. Каждый из эпизодов был составлен на основе симптомов поведения при культурно-специфических расстройствах, встречающихся в некоторых регионах Азии, Африки и Латинской Америки. В экспериментальном условии для названия склонности к такому поведению использовалось искусственное слово «депатафия». В контрольном условии вместо этого использовалось слово «склонность» (например, «оказалось, что у Давида депатафия - склонность имитировать действия других людей и подчиняться указаниям / оказалось, у Давида есть склонность имитировать действия других людей и подчиняться указаниям»). Также к каждому тексту был составлен список из 13 вопросов, ответы на которые давались по семибалльной шкале. Вопросы проверяли отношение испытуемых к разным аспектам описанного феномена (депатафии/тенденции) с целью выявить, воспринимается ли оно как объективная болезнь или, скорее, как поведение, основанное на субъективных причинах.

Для эксперимента использовались переводы оригинальных стимульных материалов и вопросов. Также мы добавили условие, в котором отсутствовало категориальное имя «депатафия», однако присутствовала метафорическая характеристика поведения «как по чьей-то команде» (например, «оказалось, у Давида есть склонность, как по чьей-то команде, имитировать действия других людей и подчиняться указаниям»). Основанием для выбора метафоры послужил один из выводов авторов оригинального исследования, в котором утверждалось, что категориальное имя переносит ответственность за действия с субъекта на феномен, к которому относится категория. Пример стимульного материала для разных условий (с ярлыком, метафорой и контрольным условием) приведен ниже: